Текст книги "Вопрос любви"
Автор книги: Изабел Уолф
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Пока все шло хорошо. Службу он вел исправно, даже несмотря на то что такое количество восприемников привело его в некоторое замешательство. У девочки намечалось пять крестных матерей – включая, по настоянию Фелисити, Хоуп и меня, хотя ей прекрасно известно, что я неверующая, – и пятеро крестных отцов. Честно говоря, я подумала, что это абсурд – у каждой из нас было по одному.
– Отрекаетесь ли вы от Сатаны? – спросил викарий у нас, когда мы подошли к купели.
– Да, – сделав серьезные лица, ответили мы.
– И от всех его дел?
– Да.
– И от всех его пустых обещаний?
«Большей частью», – подумалось мне. А дальше – и тут я поняла оговорки Фелисити – пошла шокирующая проповедь на тему значения крещения. Она была в форме вопросов и ответов для дебилов – можно подумать, мы находились в воскресной школе.
– Итак… Иисус был сыном?.. – Он смотрел на нас в ожидании ответа, а потом приложил руку к правому уху, словно пытаясь расслышать. – Ну, кто мне скажет? Чьим сыном был Иисус? – Последовала тишина, настолько мучительная, что мы слышали, как каждый из нас сглатывает. – Ну что же вы – я же знаю, что вы все это знаете, просто я хочу, чтобы вы мне это сказали. Итак. Давайте все вместе скажем вслух. Иисус был сыном?..
– Божьим? – выпалил папа, демонстрируя спортивный азарт.
– Да! Замечательно! Абсолютно правильно! А что это за Святой Д., который помогает Богу, особенно на таинстве крещения? Святой Д. – ну, кто мне скажет? – Мы впали в кататонию оттого, что нужно давать очевидный до идиотизма ответ. – Святой Дууууу… – продолжал он, пытаясь нас расшевелить.
– Дуб, – буркнул Майк.
– Нет, это не святой дуб, – сказал викарий, снисходительно качая головой.
– Дух! – сказала Хоуп во весь голос, чтобы компенсировать грубость Майка.
Викарий озарил ее улыбкой.
– Да! Правильно! Это Святой Дух. – До меня донесся измученный вздох Фелисити, которая стояла впереди. – А кто скажет мне, как звали Иоанна, который крестил Иисуса в реке Иордан? – елейно произнес он. – Даю подсказку – это не Леннон, хотя некоторые могут подумать, что это так. На самом деле это был Иоанн?.. – Он снова приложил руку к уху. – Ну же, ребята. Начинается с «ка». Кр… Кр… Кре… – К этому моменту нашими языками можно было вытаскивать пробки из бутылок. Всеобщее замешательство достигло такой степени, что даже передалось Оливии, потому что впервые за все время она начала плакать. По-моему, Фелисити ущипнула ее – и это сделало свое дело. Оливия оглушила нас диким ревом, не уступавшим по силе воздействия сирене «скорой помощи», кошмарная проповедь оборвалась, и все с облегчением вздохнули. Дальше мы прослушали два чтения, спели гимн, а хор исполнил микронезийскую колыбельную, последовало завершающее благословение, и все закончилось.
– Слава Богу, – пробормотала Фелисити, продолжая улыбаться так, словно стоит перед камерой на телевикторине. – Подумать только – я пожертвовала двести фунтов! Если бы я знала, что они подсунут этого мима, ограничилась бы пятьюдесятью. Ладно, – она передала Оливию Хью, – по крайней мере не придется появляться здесь до ее миропомазания. Так, поехали домой на «шампунь» и торт.
Тот, кому не приходилось раньше бывать здесь, сегодня не прошел бы мимо нужного дома. Розовые и белые гелиевые шары с надписью «Оливия» весело плясали над воротами, а на двери красовался огромный букет из белых цветов. Мы ввалились в дом и не уместились бы в ограниченном пространстве, если бы перед домом не была разбита палатка с розово-белыми полосами. Я начала прокладывать дорогу к моей второй кузине, которую не видела несколько лет, как тот самый человек, который махал мне в церкви, подошел ко мне с выражением страстного нетерпения на лице.
– Лора? – сказал незнакомец. Он преградил мне путь, что мне показалось несколько грубоватым.
– Да? – отозвалась я, тупо глядя на него. – По-моему, мы не…
Он протянул мне костлявую руку.
– Норманн Скривенс. – Господи Боже… Я была поражена, особенно теперь, когда поняла, что это мой «бойфренд»! – Фелисити сказала мне приглядывать за тобой.
– В самом деле? – слабо произнесла я. Я чувствовала, что его взгляд пронизывает меня насквозь, оценивая мои данные. Меня чуть не вывернуло наизнанку.
– Ну вот и я! – драматично констатировал он. – Очень рад с вами познакомиться. – Его ладонь была влажной, как кожа у змеи. – Мы с Фелисити познакомились еще в детском саду.
– Да?
– Она учила мою дочь несколько лет назад.
– Ясно.
– Очень милое крещение, – заметил он. – Только апломба многовато, – ни с того ни с сего добавил он, а потом закатил глаза – чертов воображала! Неужели он и в самом деле решил, что если будет потешаться над моей сестрой, то произведет впечатление на меня?
– Мне показалось, что все прошло как надо, – безэмоционально сказала я. – Фелисити пережила много неприятностей.
– О да, конечно, только викарий был какой-то неказистый, не так ли? – деланно улыбнулся он. «Не неказистее тебя», – хотела ответить я. Он был лысый, как черепаха, и, при ближайшем рассмотрении, я бы сказала, что ему под шестьдесят. У него было вытянутое лицо с резкими чертами, поросячьи голубые глазки за стеклами очков в стальной оправе, а когда он улыбался – у него на лице была именно такая идиотская ухмылка, – на его шее собирались складки и морщины.
– Фелисити рассказала мне о вас все, – сказал он. У него только что слюнки не текли при взгляде на меня.
– Неужели? – Теперь я забеспокоилась по-настоящему.
– И я, конечно, узнал вас по телевизору, – с энтузиазмом добавил он. Молодец, сделал домашнее задание. – Должен сказать, вы и впрямь очень умны. – Я почувствовала, как у меня начинает отвисать челюсть. – Вы столько знаете. – Я сделала себе анестезию от ужаса, сделав большой глоток шампанского. – Quadrimum… – хихикнул он. – Должен вам сказать, я помню это слово еще со школы – то ли какая-то латинская ода, то ли что-то подобное. Сплошная скукота, – добавил он.
– Вовсе нет. Это ода Горация, и это гимн жизни и юности. Он подчеркивал: «Capre diem». Его поэмы чудесны. Читая их, переосмысливаешь собственную жизнь.
– Carpe diem, значит? Ну ладно, я вообще-то и сам кое-что знаю о вине, – не унимался он. А потом и вовсе завел ужасно тоскливый монолог о своем «огромном погребе» в «доме недалеко от Челси», вставил он как бы невзначай – как будто меня это волнует! – и как ему нравится «ездить на машине во Францию», а еще «карабкаться по холмам» и «собирать антиквариат». Через десять минут я недоумевала, почему он до сих пор не приклеил себе на лоб объявление о знакомстве, чтобы сэкономить кучу времени и сил.
– Ну, мне было очень приятно с вами познакомиться, – сказала я так вежливо, как только можно. – Но мне надо еще тут походить.
– О, конечно – встретимся попозже.
Я ничего не ответила.
Я направилась к палатке и поговорила с тетей и дядей, но через пару минут боковым зрением заприметила Скривенса. Неужели он не понимает намеков? Потом пошла в столовую и поговорила еще кое с кем, но он и там не оставил меня в покое. Чтобы сбить с него спесь, я погрузилась в долгий разговор с бывшим коллегой Хью, который стал пытать меня насчет викторин.
– А как можно увеличить шансы на победу? – спросил он.
Я сказала, что есть такая возможность: например, можно выучить элементы периодической таблицы, или названия всех столиц мира, или имена всех президентов США, или английских королей и королев, или самые известные произведения самых известных композиторов, или примечательные исторические даты, или планеты Солнечной системы, или справочник существительных; мои любимые – это «косяк» медуз и «стая» ворон.
– И конечно, нужно читать газеты, слушать радио, смотреть телевизор и вообще быть эрудитом. Но самая главная особенность – быть легкомысленным. Моя короткая продолжительность концентрации внимания сослужила мне хорошую службу, – уже будучи навеселе, попыталась пошутить я. – Дело тут не в уме, а в памяти и умении выудить нужную информацию в нужный момент, а это означает, что ты просто не можешь долго концентрироваться на чем-то одном. Уделишь больше трех секунд внимания – и так глубоко увязнешь в сексуальных грешках Генриха Восьмого или в чем угодно, что не заметишь, как летят драгоценные часы, а вместе с ними и возможность узнать сотни интересных фактов, пусть даже поверхностно. – Я снова сделала огромный глоток шампанского. – Кого интересует психологическая мотивация или глубокое погружение в область общеизвестных фактов? – шутливо заключила я.
Хью все это время оживленно беседовал с университетской подругой Фелисити – юрисконсультом по имени Шанталь Вейн. Флисс ее боготворит, а я, признаться, недолюбливаю – она ледышка.
– Еще шампанского, мадам?
К моему удивлению, мой бокал опять оказался пустым.
– Почему бы и нет?
Вообще-то к этому моменту я чувствовала, что мертвецки пьяна. Выпить гораздо больше нормы мне позволило лишь мое приподнятое настроение. Я была среди своей семьи: чувствовала себя в безопасности, уверенности было хоть отбавляй. Я пережила много тревог и неприятностей, но теперь все относительно пришло в норму. Однако я по-прежнему ощущала, как меня буравит взглядом Скривенс, пытаясь нарваться на разговор. И тут – только не это! – я заметила, что он снова направляется ко мне. Почему этот человек не понимает языка жестов? Мне что, встать и крикнуть: «Отвали!»? Я стремглав бросилась наверх, в комнату отдыха, откуда гости стали понемногу расходиться. Мы пообщались с соседями, с которыми уже когда-то встречалась, я выпила еще бокал шампанского, а потом передо мной неожиданно снова возник Скривенс.
– Лора, держите, – сказал он, вручая мне карточку. – Нам обязательно надо как-нибудь пообедать. У вас есть визитка – или мне позвонить вам на работу?
Я стояла и придумывала способ, как бы потактичнее отвязаться от него.
– Ну… – Надо было сказать, что я хочу в туалет, но это показалось мне неучтивым…
– Я знаю одно местечко в Сент-Джеймсе[45]45
Район Лондона.
[Закрыть]. Так у вас есть визитка? – повторил он.
Можно ведь было притвориться, что я кого-то заприметила, с кем не виделась двадцать лет, но комната к этому моменту почти опустела.
– Боюсь, сейчас нет.
– Вам какой-то определенный день подойдет? – не унимался он.
Или просто упасть в обморок…
– Пятница обычно самый подходящий день… – продолжал он. Нет, тогда – фу! – он сделал бы мне искусственное дыхание. – Но если вам трудно сбежать на обед с ваших викторин, можно было бы поужинать… На самом деле да, ужин – это идеальный вариант.
А может, меня прямо здесь стошнит. Я почувствовала, что так и будет, потому что внезапно поняла, сколько выпила, а от запаха из его рта мне стало плохо.
– Грм… – запнулась я, слегка покачиваясь. А надо было: «Извини, я потопала. Досвидос».
– Так… – сказал он, доставая свой ежедневник. – Давай прямо сейчас и договоримся, да? Как ты там говоришь – carpe diem и все такое, да? Так… когда же, когда…
«Никогда, – хотела сказать я. – Этого не случится никогда». Я молилась, чтобы кто-нибудь пришел и спас меня от его настойчивого и назойливого внимания, когда – аллилуйя! – зазвонил мой мобильный.
– Ой, извините, – сказала я, копаясь в своей сумке. Я посмотрела на экран. Звонил Люк. – Привет! – выпалила я с небывалым показным восторгом. – Какое счастье, что ты позвонил! Из-ви-ни-те, – беззвучно двигая губами, сказала я Норманну. Он принял удрученный вид, а когда понял, что я собираюсь разговаривать по телефону, рассердился. На минуту он замялся, а потом развернулся и направился к лестнице. Я забежала в спальню Фелисити, захлопнула дверь, а потом упала навзничь на кровать.
– Как ты? – услышала я вопрос Люка, разглядывая потолок.
Я закрыла глаза, и комната закружилась.
– Немного перебрала – а в остальном неплохо.
– Надеюсь, я не очень побеспокоил тебя на празднике своим звонком?
Я взглянула на карниз: орнамент расплывался перед глазами.
– Совсем нет – я даже испытала огромное облегчение, честно говоря.
– Почему?
– Потому что до этого у меня состоялась беседа с безобразным человеком.
– В самом деле? С кем?
– А, с одним брокером. Норманном Скривенсом. Фелисити намеревалась пристроить его ко мне.
– Да что ты?!
– Ага. Только она еще не знала, что я снова встретила тебя. Но даже если б и знала – не понимаю, о чем она думала! Ему по меньшей мере лет пятьдесят, и у него отвратительная внешность. Такой худой, лысый и в очках – а занудааа! Фелисити говорила, что ему не терпится встретить кого-нибудь, потому что его бросила жена, что неудивительно.
– Не говори так, Лора. Бедняга попытал счастья.
– Должно быть, я чересчур прямолинейна. Но это потому, что я выпила слишком много шампанского… – Я снова закрыла глаза. – И потому что он весь вечер меня донимал, а еще потому, что он ничего не понимает в Горации, ведь его девятая ода – одно из самых великолепных стихотворений, которые я когда-либо читала. Я тебе ее, кажется, читала, да? И… о-ой! Погоди, у меня голова кружится. Ик! Вот черт. Теперь еще и икота прицепилась. Но он до того был – ик! – нахрапистый, Люк: пытался развести меня на свидание! И даже – ик! – достал свой ежедневник! Но потом – ик! – слава Богу, позвонил ты; все равно, с какого – ик! – перепугу он решил, что может быть мне интересен?! Это какое-то старое огородное пугало – плюс ко всему у него изо рта такое амбре!
– Господи!
– Именно. Ох-хоспод-ди! Бож-же мой – ик! – как же я перепила. Меня щас вырвет. Интерес-сно, у Флисс здесь нигде воды нету? – Я приподнялась на одном локте и стала осматривать окрестности кровати и прикроватный столик, где среди тюбиков с кремами для лица, книг и детских салфеток мерцал красный огонек. – Этш-што? – донеслось из моего рта. Я подалась вперед и разглядела белую коробочку. И тогда до меня дошло, что это. – Воб-блин.
Глава пятая
– Какой позор! – двадцать минут спустя шипела на меня Флисс. Вечеринка закончилась, а я, навалившись на кухонный стол, допивала пятую кружку воды. – Это слышали все!
– Кто? – спросила я.
– Да человек тридцать. А из твоего красноречивого описания было совсем не трудно догадаться, о ком шла речь. Все были в шоке. Я все выключила, как только поняла, что происходит, но было уже поздно. А он еще и стоял-то прямо рядом с радионяней, которая орала на всю катушку. Как он взбесился!.. Видела бы ты его лицо, когда он уходил.
– Ну извини, Флисс. – Я нетрезво вздохнула. – Я перебрала, потому что он меня достал, и понятия не имела, что няня включена. Почему она, кстати, вообще была включена? Необходимости в ней не было – так что ты сама виновата.
– Она у нас всегда включена, – огрызнулась она. – А потом, ее загородила поздравительная открытка, иначе я бы заметила и выключила.
– Ну извини, – снова вздохнула я. – Он меня прессовал весь вечер, и я просто выпускала пар. Я понятия не имела, что тут целая трансляция.
– Я чуть под землю не провалилась от стыда, – повторила Фелисити, раздувая ноздри. Я бы не удивилась, если в следующий момент из них повалит пар.
– А по-моему, забавно, – сказал Хью, который тоже слегка перепил. – Кто-нибудь хочет крестильного торта? – Для человека на грани банкротства он вел себя непринужденно.
– Хью, нет ничего забавного в том, чтобы оскорблять наших гостей!
– Ой, да перестань, Флисс! Мы с ним едва знакомы, ты и пригласила-то его, только чтобы познакомить с Лорой. И, честно говоря, по-моему, Лора права. Он слишком стар для нее и, соглашусь, выглядит неважнецки.
– Спасибо за поддержку, Хью, – рявкнула она, а я улыбнулась.
– Да не за что.
– Просто не повезло, – сказал папа.
– И ничего страшного. – Хью пожал плечами. – Скривенс работает в Сити, так что вряд ли он знает кого-нибудь, кто знаком с Лорой, даже если захочет обсудить это с кем-нибудь, чего я бы на его месте не делал.
– О ком это вы? – спросила Хоуп. Она отходила, чтобы забрать в машине подарок для Оливии, поэтому пропустила наш разговор.
Флисс объяснила.
– Его зовут Норманн Скривенс. Я учила его дочь несколько лет назад. Он брокер на бирже.
– Норманн Скривенс? – переспросила Хоуп. – Он что, был у нас? Он не брокер.
– Разве? – удивилась Флисс.
– Раньше был, но потом его сократили из «Казановы» и он стал финансовым журналистом. Теперь работает редактором финансового обозрения в «Дейли пост».
– Разве? – снова спросила Флисс. – Ох…
К моему горлу подступила тошнота.
– Он вхож к редактору Ричарду Соулу, больше известному как Р. Соул, король таблоидов, помешанный на защите животных. Метит на его место. Я никогда не встречала его лично, – продолжала Хоуп, – но он урод, каких поискать.
– С чего ты взяла? – поинтересовался Хью. – Вел он себя вполне любезно.
– А с того, что в прошлом году он брал интервью у Кэрол Строукс, самой успешной женщины-брокера на бирже драгоценных металлов. Она одинокая и привлекательная, но идеей встречаться с ним не прониклась, и он обошелся с ней очень низко в своей статье. Я совершенно не жалею, что Лора оскорбила его.
– Как бы то ни было, вряд ли он станет писать обо мне, – сказала я. – Я его читателям неинтересна.
– Тем более, – согласилась Хоуп.
– И уверена, что он захочет просто забыть это происшествие, – я, например, собираюсь поступить именно так. – Воцарилась тишина. – Ладно. Тогда все. Инцидент исчерпан. Кто-то хочет еще что-нибудь сказать по существу? – Все пожали плечами.
– Алададазагоягоя, – сказала Оливия.
На следующее утро я проснулась со страшной жаждой, ослепляющей головной болью и ощущением смутной тревоги.
– О-ох, надеюсь, что я никому не сказала ничего ужасного и никак не скомпрометировала себя, – проскрипела я, шатающейся походкой заходя в ванную. – Ой ладно, – пробормотала я, набирая ванну. – Раз жалеть уже поздно – остается забыть. – Я посмотрела в зеркало. Казалось, что вместо глаз у меня две маленькие пуговицы… По дороге на работу я выпила три эспрессо.
– И вот поворачивается она ко мне… – услышала я, открывая дверь. – А я тогда поворачиваюсь к ней и говорю… нет, правильно, Маурин, она сделала именно так – повернулась прямо ко мне и говорит…
Вот еще что я ненавижу в Нэрис. То, что люди, которые ее даже не знают, что-то ей «говорят». Причем сначала они должны по какой-то загадочной причине непременно «повернуться», а потом «сказать». Такое вращение и кручение, должно быть, очень изматывает. У меня при одном упоминании об этом уже начинает кружиться голова, не говоря уж о моем перепитии.
– Ты выглядишь изможденной, – сказала Нэрис, кладя трубку. Ее волосы были цвета кетчупа. Каждую неделю она красит их в разные оттенки.
– И чувствую себя так же, – сказала я. – Алкогольное отравление.
– А знаешь, что тебе надо?
– Переливание крови, полагаю.
– Нет. Немного пищевой соды. – Она порылась в ящике стола и вытащила аптечку. – Держи. Просто, но надежно, – добавила она, постукивая по коробочке острым ногтем, покрашенным кроваво-красным. – Если хочешь мое мнение – лучшего средства просто не существует.
– Да, спасибо. Пойду попрошу Тома сделать мне трепанацию – в кухне как раз должна быть открывалка.
– Короче, тебе сегодня пришли очень приятные послания. – Она с заговорщическим видом кинула в сторону моего ящика. – Целых пять валентинок.
– Неужели? Наверное, компенсация за последние три года.
– Тому тоже одна пришла, – как бы между прочим добавила Нэрис.
– Да? – Я припомнила разговор, который ненароком подслушала в субботу, и взглянула на большой красный конверт, краешек которого торчал из его ящика. Адрес был напечатан, так что я не узнала ничего, что мог бы сказать мне почерк, а почтовая марка сморщилась от дождя.
– Интересно, от кого же она, – сказала я, надеясь, что Нэрис не утерпит и просветит меня, если знает – что скорее всего так и есть, – с кем он тогда разговаривал по телефону.
– Ну, Том у нас очень популярный, – дразнила она. – Это понятно: он же красавчик. И умеет этим пользоваться. О да, он умелый, наш Том. – Она рассыпалась комплиментами так, словно он был ее сыном. – Ты со мной не согласна, Лора?
– А, согласна. Да. – Мои пять валентинок прибавили мне великодушия. – Конечно, согласна. Том очень привлекательный, невероятно умелый и вообще чудо, а не босс.
– Чудо, – радостно согласилась она. – И такой галантный.
– Да уж.
– И надежный.
– Угу. Точно. – Я подумала о его несчастной жене и ребенке.
– Он просто находка, – добавила Нэрис. – Настоящая находка.
– Еще… какая. И той, которая сможет его окольцевать, очень повезет, Нэрис. Любой.
– Ну… – начала она. Нэрис принялась нервно теребить золотой медальон, который она часто надевала. Меня иногда раздирает любопытство заглянуть внутрь и узнать, чья фотография у нее там хранится. – Сказать, что думаю?
– Да, Нэрис. – Повисла тишина.
Она бросила на меня лукавый взгляд, как будто у нее была припрятана очень лакомая сплетня.
– Думаю… – Раздалась внезапная трель телефонного звонка, и она приладила головную гарнитуру. – До-оброе утро. «Трайдентти-и-ви-и»… – Ну вот, разочарованно подумала я. – А, привет, Джоан… – Ничего, потом выведаю. – О, ну что ты, нисколько… Да. Да-а. Я ее знаю… Да ты что?!
Первая валентинка пришла от какого-то анонимного умника, который предложил несколько вопросов для шоу – все они касались размеров определенного органа его тела. Она сразу отправилась в корзину. Две другие – от парней, которые ну очень хотели попасть на шоу и надеялись впечатлить меня своими сногсшибательными мандатами. «Я устраивал викторины на радио», – говорилось в первой. «Я стал самым умным риелтором Британии», – гласила вторая. Четвертая карточка пришла из «Лиги вопросов» Мерсисайда. «На доске «Монополии» не двадцать два актива, как написано. На самом деле их двадцать восемь, если считать четыре остановки и два общих предприятия. Но актива в собственность двадцать два. Тем не менее, несмотря на такую очевидную и очень явную ошибку, нам очень понравилось шоу. Всегда под вопросом, ваша ЛВМ». Пятая валентинка была от Люка. Я открыла ее последней, потому что узнала его почерк. На ней был набросок с моим портретом красным карандашом на коричневой бумаге в форме сердечка. «Заеду в семь, – писал он. – Идем на таинственное свидание…»
В полседьмого я сидела дома, пытаясь укротить свои волосы обильными порциями мусса и утюжком, когда услышала жужжание домофона. Я открыла дверь. На пороге стоял молодой подтянутый парень с огромным лотком.
– Прошу вас, мисс, – начал он, поднимая фотокарточку. – Я заключенный, меня освободили на один день из тюрьмы Уондсворт… – У меня душа ушла в пятки. – Не закрывайте дверь передо мной, не прогоняйте в холодную ночь, купите хоть что-нибудь – губки для посуды или щетку для обметания.
Вот это я просто ненавижу – эти люди строят из себя отверженных и пытаются выбить слезу. Все кончилось тем, что я прибавила к своей коллекции еще одну бутылку «Астониш» и продолжила разглаживать волосы. В десять минут восьмого, когда я красила глаза тушью, домофон зажужжал снова. Я услышала, как открылась дверь Синтии, а потом звук ее шагов на лестнице.
– Ой, извините! – услышала я ее притворный тон. – Я думала, вы ко мне на семь. Лора! – До меня донеслось клацанье ее браслетов. Я открыла дверь. – К тебе пришли, – ухмыльнулась она. Люк стоял на пороге, держа в руках огромный букет.
– Спасибо, Синтия, – сказала я. С прошлой недели я старалась с ней не встречаться, но теперь я была так счастлива, что решила проявить побольше дружелюбия. Я обратила внимание на аромат ее духов – «Интуишн» – и заметила дорогой кашемировый кардиган песочного цвета.
– Извини, – сказал он, – я рано. – Внезапно зазвонил его телефон, и он простонал, взглянув на экран.
– Ты говорила, что в воздухе веет романтикой, – весело сказала я Синтии, когда он снова вышел из квартиры.
– Да, – самодовольно отозвалась она. – Говорила. – Я улыбнулась ей. Она же кивнула в сторону Люка: – Только он тут ни при чем.
– Извини?
– Он ни при чем, – терпеливо повторила Синтия, пока Люк с унылым видом сходил на несколько ступенек вниз. Я тупо уставилась на нее. Вот чертова курица!
– Да, Магда, – донеслось до нас. – Вообще-то сейчас не самый подходящий момент. Ладно, лад-но… – Он повернулся и, посмотрев на меня, закатил глаза. – Нет, Магда, ты все неправильно поняла…
– Спасибо, Синтия, – сказала я, – но я не нуждаюсь в предсказаниях. Честно говоря, по-моему, это все как-то общо. – Она выводила меня из себя. Ну да, она сказала, что Ник пропал, но мог проболтаться кто-нибудь из соседей. Зная их, я бы не удивилась. Да еще и эта чушь про цветы.
– А хочешь, я запишу тебе «Вопрос абитуриенту»? – любезно поинтересовалась она, игнорируя мое пренебрежение.
– Нет, – достаточно резко сказала я. – Спасибо, нет.
– Это же первый полуфинал – будет интересно: Лонгборо против Лейчестера.
– Хорошо. Я не против.
– Извини, – сказал Люк, снова подойдя ко мне. – Ежевечернее промывание мозгов.
– Насчет чего?
– Насчет всего, – небрежно ответил он. – Буквально… всего. Ладно. Значит, вот где ты живешь. – В пятницу он проводил меня до дома, но не стал заходить, поэтому я устроила ему экскурсию. – Твоя неизменная классическая литература, – сказал он, оглядывая полки, и провел пальцем по корешкам. – Я их помню, – вздохнул он.
Я подумала, куда запропастился мой Гораций, потому что нигде не могла его найти.
– У тебя большая квартира, – сказал он, когда мы спустились вниз по лестнице.
Я развернула цветы – полосатые тюльпаны с причудливо гофрированными лепестками.
– Я знаю, что красные розы более традиционны, – сказал он. – Но помню, что ты любишь тюльпаны.
– Да, я их обожаю – есть столько удивительных сортов, а эти просто чудесные. Они называются «Бургундское кружево». – Их ажурная обертка была похожа на кружевные платьица для канкана.
– У тебя хорошая соседка, – заметил он. – А кто у нее там «на семь»? А то она сказала как-то двусмысленно.
Я вручила ему один из флаеров, которые она выкладывает маленькими кучками на столике в холле.
– «Ясновидящая Синтия решит ваши проблемы, – прочитал он вслух. – Эта одаренная особа раскроет вам все о вашем прошлом, настоящем и будущем». – Он улыбнулся: – Забавно.
Разместив цветы в двух вазах, я снова подумала, что она сказала о Нике.
– Вранье сивой кобылы. Вот – просто загляденье. Может… выпьем?
– Нет, спасибо. Нам уже пора.
Я взяла свою сумочку.
– А куда мы пойдем?
– В киношку.
– На что?
– Помнишь, однажды на День святого Валентина мы ходили смотреть «Касабланку» в «Артс-синема»?
– Да, – с тоской по былым временам проговорила я. – Мы дважды сидели на последнем ряду…
– Ну вот… – сказал он, и при виде его улыбки я едва устояла на ногах.
– Мы идем смотреть «Касабланку»? Как замечательно!
– He-а. Мы идем смотреть «Сатанинские ритуалы Дракулы». В «Электрик» сейчас сезон «Ужасов Хаммера».
– Как мило! – Я надела пальто. – Тебе всегда нравились триллеры. Ты знаток ужасов.
– Точно. Я шокоголик, – сострил он.
Пока мы шли по Портобелло, Люк устроил мне мастер-класс, и я узнала, что именно сочетание эротизма и ужаса делало фильмы Хаммера такими популярными.
– Потом они скатились до самоиронии, – говорил он, – а вот ранние фильмы пошловатые и сногсшибательно чернушные, в манере «Гран Гиньоль»[46]46
Парижский театр ужасов, популярный скандальными постановками.
[Закрыть], естественно.
– Естественно, – радостным эхом отозвалась я, когда мы вошли в кинотеатр.
– К тому же они чувственные, – добавил он, когда мы в баре угощались закусками и напитками.
Это место отлично подходило для свиданий. Уютная бархатно-темная атмосфера кинотеатра вкупе с будоражащим кровь фильмом подталкивала к физическому контакту. Когда мы утонули в кожаных креслах, Люк помог мне высвободиться из пальто; невольно оказавшись в его объятиях, я ощутила, как мурашки пробежали у меня по спине. На протяжении фильма мы касались локтями, поначалу опасливо, а потом более целенаправленно. Когда Кристофер Ли погрузил свои клыки в шею Дианы Ламли, Люк положил свою ладонь поверх моей и мы переплели пальцы. Я вдыхала его аромат – знакомое смешение лайма и ветивера. Ощущала движение его груди…
– Впечатляюще, – сказал он, когда фильм закончился. – Люблю добротные ужасы. Они так… будоражат. Сейчас у нас… – Он бросил взгляд на часы. – Пять минут двенадцатого. Ты не против выпить бокал шампанского и съесть двойную порцию бельгийского шоколадного мороженого?
– Где? Уже довольно поздно.
– Лонсдейл-роуд, тридцать восемь. – Мое сердце томительно замерло. – Тебе подойдет, Лора? – ненавязчиво спросил Люк. Он наклонился ближе, и его губы едва коснулись моего уха. – Ты не против пойти ко мне? – Я не ответила. – У меня есть новая зубная щетка, она твоя. Она жесткая, – пробормотал он. Мое лицо горело. – Тебе всегда нравилась жесткая щетина, правда? – прошептал он с деланной невинностью. – А пижамы ты никогда не любила, так что проблем нет? – Я мотнула головой. – Так, значит, договорились? – Я кивнула; эротический заряд, возникший между нами, набрал такую силу, что лишил меня дара речи.
– Если бы мы встретились впервые, нам, наверное, следовало бы вести себя более… прилично, – тихо сказал он, когда мы выходили из кинотеатра. – Пришлось бы сходить еще на – сколько? – четыре невинных свидания, прежде чем… ну ты понимаешь… – Он многозначительно поднял бровь. По моему телу разливалось тепло. – Но раз уж мы знакомы, то можно и побыстрее миновать период… всяких стыдливых запретов, не так ли?
– Мхм, – мечтательно промурлыкала я, когда он взял мою руку в свою.
– В нашей ситуации двух свиданий больше чем достаточно, как ты считаешь?
– Точно, – согласилась я. Мое тело ныло от желания.
В молчании мы пошли по Вестбурн-гроув. Дом Люка находился в том конце Лонсдейл-роуд, где стояли обветшавшие дома, неподалеку от Колвил-эстейт. Он отпер входную дверь и отключил сигнализацию. На автоответчике яростно мигал огонек, но он его проигнорировал. Когда он зажег свет, я увидела, что каждый дюйм стены был занят каким-нибудь полотном в абстрактном стиле.
– Это большей частью картины моих клиентов, – пояснил он, забирая мой пиджак. – Я предпочел развесить их здесь, чем держать под замком на складе. – Я посмотрела на большую закорючку, нарисованную маслом над камином. – Это Крейг Дэви. Мы делаем обзорную ретроспективу его творчества в конце марта. Обожаю его работы.
– А мне нравится эта, – сказала я. – Которая Люка Норта.
Я говорила о портрете Джессики, выполненном чернилами и акварелью – мощно и строго; и даже несмотря на нежный возраст юной натурщицы, Люку удалось придать образу харизмы и силы. Повсюду в доме можно было наткнуться на следы ее присутствия. В маленьких розовых кроссовках, оставленных у двери, и миниатюрном пальто на вешалке; в ее книгах и ее куклах Барби в комнате отдыха; в блестящих картинках, украшавших стены. Везде стояло множество ее фотографий. Пока Люк открывал шампанское, я рассматривала те, что стояли на кухне. Вот ей месяцев восемнадцать, она счастливо улыбается в камеру; а на этой Люк держит ее еще новорожденную; вот она сидит в лягушатнике в одной панамке; а здесь – едет на маленьком розовом велосипеде. Еще была пара фотографий, на которых она кормит коз; одна – где она в «Диснейленде» с родителями. Глядя на это фото, я ощутила напряжение…
