Текст книги "Вопрос любви"

Автор книги: Изабел Уолф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

Я покачала головой:

– Каждый раз он использует другой адрес. Он просто изъял сам себя – но самое ужасное, что он имеет на это право. Исчезнуть без вести не преступление, и тысячи людей ежегодно поступают так. Просто уходят из привычной жизни, и их родные ничего не могут с этим сделать, кроме как ждать, гадать и надеяться. Я не могу заставить Ника вернуться ко мне, даже если бы знала, где он. Я хочу, чтобы эта глава моей жизни закончилась.

– А он не был душевнобольным?

Я покачала головой.

– И на работе не было никаких приключений. Было подозрение, что он мог заниматься махинациями, но попечители организации сказали, что со счетами все в порядке. Я знаю, некоторые считают, будто у Ника где-то есть другая женщина или даже жена, но ни в его письмах, ни в его мобильном я не нашла ничего, что указывало бы на двойную жизнь. Другие предполагали, что интрижку закрутила я и у него поехала крыша, или что он был геем и просто не смог больше так жить, или что он хотел сменить пол и присоединился к какому-нибудь культу, или что он обнаружил, что смертельно болен, или что он поселился на Луне по соседству с Элвисом…

– То есть люди пытаются логически объяснить его исчезновение, – заключил Люк.

Я заерзала на стуле.

– Да, они так думают.

– Они не могут понять, что такие вещи… случаются сами по себе.

– Вот… именно. А находиться в центре всех этих сплетен – настоящее испытание. Но я не могла ничего скрывать: история попала в прессу – «Бесследно исчез директор благотворительной организации» и все такое, и про это узнали все вокруг.

– А твои друзья? Она поддерживали тебя?

– Поначалу да – наверное, поэтому я сблизилась с Фелисити и Хоуп. Они, может, и выводили меня из себя, но на них я хотя бы могла положиться. У меня была одна близкая подруга, но она почти сразу переехала в Штаты с мужем. Все другие были наши общие с Ником. И они, конечно, поначалу были добры ко мне, но со временем стали меня избегать – а что тут скажешь? Во вдовстве хотя бы есть достоинство, а здесь – только жалость и любопытство… и пересуды. А теперь, когда я на виду у всего мира, боюсь, что эту историю поднимут таблоиды, – так что никому ничего не говори. Обещаешь?

– Да. Торжественно клянусь. Но ты хотя бы догадываешься, почему он так поступил с тобой?

Я принялась крутить ножку бокала.

– Нет… Нет, я не знаю, просто… ума не приложу. Он был в Судане, приехал какой-то подавленный. Еще на него сильно повлияла смерть отца. Тот работал в ООН, и Ник просто боготворил его; он умер от сердечного приступа за шесть недель до этого – ему было всего шестьдесят четыре, и после этого Ник ходил как в воду опущенный. Ну а потом кое-что случилось… – Я вздохнула. – Мы попали в аварию. За две недели до Рождества нас снесло с дороги по пути домой с вечеринки в Сассексе.

– Ты не пострадала?

Я сделала паузу, припоминая мерцание синих маячков полицейских машин, сирену и завывание машины «скорой помощи», отзывчивых медсестер… «Не волнуйтесь, – говорили они мне. – Все будет хорошо». Но хорошо не было.

– Ник ударился головой. Он получил сотрясение мозга и после этого стал… сам не свой.

– Ты это имела в виду, когда говорила, что у вас были сложности?

– Да-а. Я думала, что, может, у него какие-то неврологические повреждения или амнезия… – Мой голос замер.

– А что ты теперь чувствуешь к нему?

Я издала длинный вздох. Словно из самых глубин моей души.

– Я чувствую… такую… жуткую… ненависть. Потому что он знает, где он, а я нет. Напоминает бесконечную наскучившую игру в кошки-мышки. Я очень часто проклинаю его за то, что он заставил меня пройти через все это.

– Наверное, он попал в какую-нибудь переделку, бедняга.

– Да, – вздохнула я. – Конечно. И с одной стороны, мне его жаль – но дело в том, что в переделку угодила из-за него я. Не говоря о стрессе, мне приходится платить ипотеку одной, а это девятьсот фунтов в месяц, хотя я никогда не зарабатывала миллионов. А страховка не полагается, если муж просто исчезает. Чувствуешь себя как рыба, вынутая из воды. Я нашла работу на неполный день, стала заниматься составлением опросников для викторин, а мои родители и Хоуп помогали деньгами. – Я снова вспомнила, как добр был ко мне Том. Он выписал мне «премию» в две тысячи фунтов, несмотря на то что сам проходил через дорогостоящий бракоразводный процесс.

– А почему ты не продала квартиру? – спросил Люк. – И не перебралась в какое-нибудь место поскромнее?

– Потому что когда недвижимость находится в общей собственности, это запрещено.

– А он снимал деньги со своего банковского счета?

– Нет. Но мы потом обнаружили, что за десять дней до исчезновения он взял пять тысяч фунтов из своих накоплений, – видимо, планировал куда-то отправиться. Он все подготовил. И от этого его поступок становится еще более гадким. Вот, – я вздохнула, – теперь ты все знаешь.

– Но жизнь продолжается.

– Да. Я ждала три года и больше ждать не собираюсь. Ник выразился ясно: видеть меня снова он не хочет.

Люк потянулся ко мне рукой.

– А вот я хочу. – Я посмотрела на него. – Я хочу видеть тебя, Лора. Так… можно? – нежно спросил он. Потом посмотрел на часы. – Кстати, у тебя пять секунд на ответ. – Я взглянула ему в глаза. – Время пошло… – У него были такие темные зрачки, что я видела в них свое отражение. – Дзззинь! Время вышло. И ответ?..

– Ну…

– Извини, я должен тебя поторопить.

Я слегка улыбнулась:

– Да.

– В самом деле? – воскликнул он. Я кивнула, и он с облегчением прижал руку к груди.

– Ну, это просто… здорово. Так… когда? Посмотрим, посмотрим… Завтра я занят, потому что завтра должен быть с Джессикой, а как насчет субботы? Мне грустно по субботам, потому что Джессика уезжает к матери. Как тебе?

– Боюсь, что в эту субботу не смогу. Я должна быть на крестинах Оливии.

– Хорошо, тогда в понедельник. В понедельник было бы просто идеально.

– Почему?

– Это День святого Валентина.

Глава четвертая

Утром в субботу я долго валялась в постели, наслаждаясь послевкусием нашего с Люком свидания. Я была довольна: наконец-то почувствовала, что живу в полную силу, что все-таки перестала ползать и теперь летела вперед на всех парусах. В половине десятого зазвонил телефон. Может быть, это звонит Люк, стремясь пожелать мне доброго утра? Я подождала четыре звонка, а потом протянула руку к трубке.

– Лора?

– Том! Привет!

– Привет. Голос бодрый.

– Хм-м… – протянула я. – И самочувствие такое же. А ты как?

– Нормально. И извини, что звоню тебе в субботу…

– Ты можешь звонить мне в любое время, Том, ты же знаешь.

– Да. Просто я хотел задать тебе очень серьезный вопрос…

– Да… – сказала я с улыбкой. – Какой же?

– Ты видела сегодняшнюю «Дейли пост»?

– Нет. – Я села. – А что?

– Там великолепная рецензия на шоу. Нэрис позвонила мне, и я бросился покупать газету. О нас и раньше писали, но тогда это были маленькие заметки. А эта большая – просто здорово!

Я прижала одеяло к своим обнаженным плечам.

– А что там?

– Написал Марк Маквей… этот критик, который все время слышит – как там? – «шорох газеты – грозный и беспощадный».

– Скорее толстокожий и токсичный – его называют Марк Маквайл[37]37
  Мерзкий.


[Закрыть].

– Ну, в данном случае он Марк Маклюбезный по отношению к тебе. Его обзор называется «Смышленая Квик»[38]38
  Игра слов: «квик» (англ.) – смышленый.


[Закрыть].

– Бог ты мой!

– Он в восторге от быстрого темпа шоу, – читал Том. – Еще ему нравится «сочетание примитивных декораций и претенциозных вопросов», а больше всего его впечатлила твоя «наглая и авторитарная» манера ведения… Вот например: «Тот факт, что мисс Квик не демонстрирует ни изумления Энн Робинсон, когда конкурсанты отвечают правильно, ни насмешек Паксмана, когда они ошибаются, делает появление этой умницы желанным, словно глоток свежего воздуха. Она является продолжательницей традиций величайшего британского мастера викторин Бамбера Гаскойна. С ним ощущаешь себя в надежных руках. И что мисс Квик смогла бы ответить на большинство вопросов сама – без использования подсказки "звонок другу"». – Я почувствовала легкое головокружение и радость.

– Я же сказал, что критики полюбят тебя, – продолжал Том. Неожиданно зазвонил его мобильный. – О, погоди минуту, Лора… Алло? – услышала я. – А, привет!.. – Мне стало любопытно, кто позвонил ему. – Я сейчас разговариваю… Да, было бы замечательно… тогда хорошо… я забегу к тебе… – Забавно: мы так хорошо знаем друг друга, но никогда не обсуждаем свою личную жизнь. – Может быть, встретимся на Равенскорт-парке? В пол-одиннадцатого? У детской площадки? Отлично. – Я снова подумала о том, кто же это может быть. – Извини, Лора. О чем я? Ах да – просто я хотел предупредить, что пресса начинает проявлять к тебе интерес.

Я почувствовала, как внутренности завязались в узел.

– Так быстро?

– Это потому, что рейтинги зашкалили, к тому же шоу успело наделать шуму. Маркетинговое исследование свидетельствует, что зрители хотят видеть ведущую, отвечающую на вопросы.

– Вот тебе и уникальное торговое предложение. Но я не буду давать никому интервью, потому что они спросят о Нике, а я не хочу говорить об этом.

– Хорошо. Но пресс-служба «Четвертого канала» хочет, чтобы ты привлекла к себе внимание.

– Согласна, только каким образом?

– «Дейли мейл» и «Санди пост» просят тебя прислать им коротенькие статьи в их раздел о звездном образе жизни. Нэрис отправила подробности тебе На почту. Желаю хороших выходных.

Я перебралась к компьютеру, нажала на входящие сообщения и прочла письмо с двумя предложениями. Нужно было написать статьи в колонку про знаменитостей – такие мелькают в прессе повсюду. Я подобные вещи считаю бесполезными: «Мой коттедж», «Моя вторая спальня» – или слишком уж откровенными: «Моя самая большая ошибка», «Я и опущение матки», «Самый худший день моей жизни». Предполагаемая статья для «Санди пост» называлась «Терпеть не могу!», и требовалось перечислить три наименования. Я вспомнила о: 1) Нэрис, 2) шумных соседях, 3) Фелисити со своими бесконечными рассказами о ребенке. Но включить их сюда не удастся, поэтому, после того как приняла душ и натянула какую-то одежду, я призадумалась. Терпеть не могу, когда лезут без очереди, темноту – я ее правда не люблю – и – о да! – отпущенных на поруки преступников, которые ходят от двери к двери и продают щетки для пыли или губки для мытья посуды. Я их недолюбливаю не потому, что бессердечная, а потому, что они почти всегда являются после наступления темноты. А поскольку живу я одна, то меня тревожит, что поздно вечером на пороге моего дома возникает незнакомец, который объявляет, что его на один день выпустили из Уормвуд-Скрабз[39]39
  Тюрьма в северо-восточных предместьях Лондона.


[Закрыть], и интересуется, не пригодятся ли мне резиновые перчатки. Видимо, они часто работают в нашем районе, потому что у меня уже сто чайных полотенец и тридцать бутылок чистящих средств.

«Дейли мейл» попросила меня описать пять покупок, которые я сделала при помощи кредитной карты. Достаточно безобидно – а раз так, у меня возникла срочная необходимость что-нибудь купить. Я еще ничего не подобрала в подарок Оливии на крестины, а себе я хотела выбрать что-нибудь особенное – Фелисити сказала, что вся семья должна прийти в чем-нибудь «строгом».

Так что полчаса спустя я медленно бродила по Портобелло, лавируя между итальянскими и японскими туристами, а потом забрела в антикварную лавку. Я купила Оливии серебряную шкатулку для украшений в викторианском стиле, обитую внутри темно-синим бархатом, а после этого заглянула на Вестбурн-гроув. Пять лет назад здесь было полно антикварных магазинчиков, но сейчас улица стала похожа на Кингз-роуд[40]40
  Место фешенебельных магазинов.


[Закрыть]. Мне повезло наткнуться на единственный оксфамовский магазин[41]41
  Магазины благотворительной организации «Оксфам».


[Закрыть], в котором постоянно продается «Прада».

Я купила «Санди пост», а потом присела в «Кафе 202» и с чашкой латте принялась читать обзор Марка Маквея. Потом перешла дорогу и сходила в «Агнес Би». Гуляя, я наслаждалась не одеждой самой по себе, а тем сладостным фактом, что нехватка денег больше не висела надо мной как дамоклов меч, угрожавший обрушиться на мою шею столько лет. Ведь за три года я не позволяла покупать себе ничего, кроме самого необходимого, зато теперь, когда за каждое проведенное шоу я получаю больше, чем раньше за месяц, я могу потратиться безболезненно для своего кошелька. Так что я отправилась в «Динни-холл» и купила сережки из золота с жемчугом за двести фунтов, по той простой причине, что могла себе это позволить. Мне было так приятно испытывать такое незнакомое прежде чувство, что я делаю нечто из ряда вон. Только это совсем не из ряда вон. Это вознаграждение за те трудные времена, которые я пережила. После этого я стала искать одежду.

Сначала я примерила платья-халаты от Дианы фон Фюрстенберг, воздушные шифоновые юбки в «Джозеф и Уистлз», кашемировые кардиганы в «Бора», прежде чем зайти в «Л.К. Беннетт» и приглядеться к темно-розовому приталенному костюму из шерстяного крепа, который, как я подозревала, будет хорошо смотреться и на шоу. Мне не очень нравятся туфли этого дизайнера, поэтому я перешла дорогу и отправилась в «Эмма Хоуп». Пока продавец искал алые босоножки моего размера, я случайно взглянула в окно. У меня едва не остановилось сердце. На противоположной стороне улицы шел Люк, держа за руку Джессику, и светился от любви и гордости.

Поначалу я хотела выбежать из магазина, крича и размахивая руками, но он казался таким счастливым, что я почувствовала: мне не следует вмешиваться. Джессика шла вприпрыжку в синем анораке и резиновых сапогах в горошек, с длинными белокурыми косичками. Она, должно быть, сказала что-то смешное, потому что он запрокинул голову и от души рассмеялся, а потом обнял ее. Эта сцена задела меня за живое. Пока я наблюдала, как они с Джессикой переходят дорогу по «зебре», идут мимо церкви и скрываются из виду, я размечталась, как было бы чудесно, если бы мы с Люком жили вместе – с Джессикой, ведь Магда уступила бы ему право удочерения, чтобы проводить больше времени с козами. Ах какая прекрасная жизнь была бы у нас троих…

Мы бы каждое воскресенье ходили в Холланд-парк и играли там на площадке с аттракционами, и, когда мы с Люком толкали Джессику на качелях, она заливалась бы, запрокинув голову, а ее волосы развевал ветер, потом мы шли бы домой пить чай. И я бы испекла ей шоколадное пирожное с сахарной пудрой, а она бы перепачкала личико, и мне пришлось бы вытирать ей рот и руки. Еще я помогала бы ей играть на пианино, или читать, или научила ее вязать, или помогала бы ей разобраться в своей корзине для одежды. И я бы рассказала ей про билеты, которые купила на следующую неделю, чтобы мы отправились в «Ковент-Гарден» посмотреть «Лебединое озеро», а еще о том, что сначала мы пройдемся по магазинам, чтобы купить ей что-нибудь особенное. И ее лицо сияло бы от восторга.

А вечером мы все втроем смотрели бы что-нибудь вместе, что-нибудь очень веселое и детское – не знаю, «Шрека» или «Дневники принцессы», – и Джессика приютилась бы в руках у Люка на диване, а я бы сидела на тактичном расстоянии. А потом она зевнет, словно котенок, а Люк скажет: «Ладно, пора спать, моя маленькая девочка, – скажи «спокойной ночи» Лоре». И Джессика подойдет ко мне и обнимет, и я почувствую прикосновение ее нежного личика и напомню, что завтра поведу ее на урок верховой езды в Гайд-парк, потому что она без ума от пони, а она вздохнет от счастья, а потом я услышу, как она шепчет: «Ах, мне так повезло, что ты моя мачеха, Лора».

– Бу-бу-бу-бу-бу…

А я отвечу: «Нет, Джесс, это мне повезло, что у меня есть ты. Я очень люблю таких маленьких девочек, я безумно люблю их, и ты самая замечательная девочка на всем белом свете…»

– Бу-бу-бу-бу-бу туфли, мадам?

– Гм?

В моем поле зрения вдруг появилась продавщица. Она держала передо мной босоножки.

– Ваши туфли. Сорок первый размер. – Я посмотрела на них. – Вам нехорошо?

– Что?

– Вам нехорошо? Может быть, стакан воды?

– О нет… – Я подумала о понедельнике и о предстоящем свидании с Люком. И улыбнулась: – Все в порядке, спасибо. Мне очень хорошо.

– Ну какая же ты красавица и модница! – воскликнула мама, когда мы с родителями на следующий день в полвторого встретились у церкви Святого Марка.

– И ты тоже, – сказала я, целуя ее – или, вернее, пытаясь: мы столкнулись полями шляп. – Хотя, если честно, по-моему, я слишком разоделась.

– И я тоже, – призналась мама. – Но с другой стороны, крестины первой внучки не каждый день, а наша Флисс сказала, чтобы мы выглядели хорошо.

Мы так перенервничали, что приехали аж на двадцать минут раньше, поэтому вошли в церковь и сели в третьем ряду справа. Солнечные лучи прорезались сквозь витражное стекло, отбрасывая осколки разных цветов, словно кусочки радуги. Мы вдыхали сладкий аромат воска и пыли. Когда заиграл орган, я открыла изысканно оформленное чинопоследование к обряду крещения, которое Фелисити специально распечатала для нас, и прочла посвящение – фрагмент стихотворения Эмили Дикинсон:

 
И разойдутся воды моря
И явят моря глубину
И то, что дальше…
 

Наверное, материнство открывает такие же необозримые горизонты.

– Какие замечательные чтения и гимны! – прошептала мама, сидевшая рядом со мной. – Немножко напыщенно, правда? – хихикнула она.

– Еще как.

Напыщенность стала еще более очевидной, когда раздали приглашения. Открытка была такой плотной, что ее можно было поставить; рельефные буквы, нанесенные черным курсивом, были такими огромными, что прощупывались при помощи кончиков пальцев, как в азбуке Брайля. Несмотря на ограниченные финансовые возможности, Фелисити отбросила идею о незамысловатом семейном торжестве в пользу чего-то гораздо более пышного. Позади нас, в органной галерее, размещался большой хор. Перед нами негромко настраивал свои инструменты струнный квартет. Запах больших розовых и белых анемонов разносился по всем скамейкам.

– Больше похоже на свадьбу, – сказала мама, когда приехали Хоуп и Майк и протиснулись на скамейку позади нас.

– Королевскую, – добавила Хоуп с улыбкой. – Снаружи стоит фоторепортер, а еще кто-то будет снимать все действо на видео.

– Это переходит все границы, – шепнул Майк.

Я взглянула на него. Обычно он сдержан, но сейчас мне показалось, что он позволил себе лишнее.

– Ну почему бы Флисс и не покутить? – легкомысленно заметила Хоуп. Она открыла свою сумочку «Гермес» и достала изысканную пудреницу. – В конце концов, это особый день в ее жизни.

Я припомнила прошлый «особый день» Фелисити, который был двенадцать лет назад – тогда я представляла собой жалкое зрелище, – и с удовлетворением обнаружила, что на сей раз я в приподнятом настроении.

– Выглядишь сногсшибательно, Хоуп, – с гордостью констатировала мама. Ни убавить, ни прибавить. Хоуп всегда безукоризненно управлялась со своими дорогими, изысканно декорированными малюсенькими костюмчиками, умело выбирала обувь и колготки, не перебарщивала с макияжем и поддерживала четкую линию каре, идеально обрамлявшего ее лицо, такое гладкое и блестящее, словно шлем. Она темненькая и миниатюрная – полная противоположность Флисс, этакой корпулентной блондинке а-ля доярка. Я не похожа ни на одну из моих сестер – долговязая, курчавая, с волевыми, немного угловатыми чертами. Люк говорил, что если бы я была картиной, то скорее всего написанной Модильяни. Фелисити, светловолосая и мясистая, – чистый Рубенс, а вот Хоуп…

Я пыталась угадать, кто она такая. Может, Дора Каррингтон? Маленькая и точеная фигурка. Загадочная. Эффектная. С холодной отрешенностью она пролистывала песенник, помечая стикерами нужные страницы.

Поразительно, что из одного и того же теста замешались такие разные люди, как мои сестры. Если Флисс неряшлива, открыта, спонтанна, то Хоуп очень организованна, закрыта и сдержанна. Можно подумать, что она самая старшая, а Флисс – избалованный ребенок. Я всегда была их связующим звеном. В подростковом возрасте мы узнали, что между Флисс и мной мама была беременна еще одним ребенком, но он не выжил. Я иногда думаю об этом потерянном ребенке…

Сзади слышались приглушенные разговоры. Церковь понемногу стала заполняться.

– Сколько же народу пригласила Флисс? – спросил папа, бросив быстрый взгляд через плечо.

– Сто пятьдесят, – сказала Хоуп, стряхивая с манжета несуществующую пылинку. – Я думаю, что раз сегодня воскресенье, ей удастся устроить аншлаг – процентов семьдесят из приглашенных придут – и гостей будет не меньше сотни.

– Смешно, – пробормотал Майк, сложив руки на груди.

Если бы я не испытывала к нему симпатию, то возненавидела бы его за этот второй комментарий, однако решила, что он позволял себе такие выходки из-за стресса. Они с Хоуп оба работают в Сити: она – глава отдела по связям с общественностью на бирже драгоценных металлов, а он – вице-президент инвестиционного банка; я знала, что в последнее время он работает над каким-то крупномасштабным контрактом. Однако несмотря на изможденный вид – я заметила, что его коротко подстриженные волосы поседели еще больше, – чувствовалось, что его нетерпение имело под собой иное основание, нежели банальная усталость. Он проявлял такую раздражительность, как будто был в принципе недоволен тем, что ему приходится здесь присутствовать.

У Майка и Хоуп не было детей – по взаимному соглашению. Майк никогда не проявлял ни малейшей заинтересованности, а Хоуп всегда шутила, что она «антинаталистка»[42]42
  Противница рождения.


[Закрыть]. Это не оправдание для защиты от разочарований, которые следуют после рождения ребенка, а ее искренний и совершенно добровольный выбор. «У меня отсутствует материнский инстинкт, – радостно заявляет она, если поднимается эта тема. – Напрочь. И я этим даже не интересуюсь». Она всегда была такой. Например, когда ей было десять лет, мои родители предложили ей завести кролика, но она отказалась. Тогда они предложили ей песчанку, но она вежливо отклонила и эту кандидатуру. Хоуп объяснила, что не хочет ухаживать за кроликом, песчанкой, мышкой и, честно говоря, за кем бы то ни было, и это упорство со временем перенеслось на детей. Она сказала мне еще давно, что не хочет никакой ответственности, связанной с детьми, никакого «хаоса» и «ералаша».

Впрочем, она мила с чужими детьми. Возится с ними, играет в «ку-ку» и «сороку-ворону», но потом с нескрываемой радостью возвращает их родителям. Они с Майком женаты уже шесть лет, и на первом свидании она сказала ему, что не хочет детей и что никогда не передумает, поэтому важно, чтобы он учел это с самого начала. И он так влюбился в нее, что согласился. Фелисити однажды спросила его, не жалеет ли он о своем решении, на что он только пожал плечами и сказал, что это «вопрос любви».

Но у них с Хоуп не жизнь, а сказка. Огромный, безумно роскошный дом в Холланд-парке, оснащенный всеми последними новинками, включая плиту, которая стоила им шесть тысяч и которой они почти не пользуются, потому что все время едят в ресторанах. Незабываемые поездки – слышали бы вы, как они скулили, когда оказалось, что «конкорды» больше не летают. Выходные в Париже и Праге. Хоуп ведет такую жизнь, о какой мечтала. Не думаю, что она позволит чему бы то ни было нарушить эту гармонию.

Я бросила взгляд в дальний конец церкви. Флисс и Хью еще не приехали. Я не возмущалась. Мне было приятно сидеть рядом с родителями и болтать шепотом. Они не могут часто бывать в Лондоне – у них домашняя гостиница, большой фермерский дом, к тому же живут довольно далеко отсюда, на севере страны. Мы выросли в Илинге, а пять лет назад родители уехали в Низер-Попплетон, живописную деревню в Йоркшире, где прошло детство мамы.

– Ну что ж, Лора, – сказала она мне, когда орган начал играть токкату Пахабеля. – Мы с тобой видимся не так часто, как я бы хотела, поэтому расскажи мне, – я напряглась, – как у тебя дела на личном фронте? Познакомилась с кем-нибудь? – многозначительно спросила она. – Я знаю, что Флисс пригласила одного-двух холостых мужчин на сегодняшнее мероприятие. – У меня сердце екнуло. Я и забыла.

– Они ей не понадобятся, – заявила Хоуп, обмахивая свои туфли от Гуччи шелковым носовым платком. – Она снова встречается с Люком.

– Откуда ты знаешь? – возмутилась я.

– Фелисити мне сказала. Ты же знаешь, она такое трепло. Даже специально позвонила мне – вот как ее распирало. – Я закатила глаза.

– С Люком? – изумленно произнесла мама. – С Люком из университета? – Кровь прилила к моему лицу. – Ты опять встречаешься с этим Люком?

– Ну… – Я не хотела преувеличивать значимость события. – Просто нам довелось снова встретиться, вот и все. – И я рассказала ей о том, как он пришел на шоу.

– О, Люк мне так нравился! – воскликнула она. Я вспомнила, что те же самые слова она повторяла после нашего разрыва. «Как мне нравился Люк! – с горечью говорила она по сто раз на дню. – Ах как же он мне нравился!». – Дерек. – Мама пихнула папу локтем в бок. – Она снова встречается с Люком.

– С кем?

– С Люком. Наша Лора снова встречается с тем Люком. Помнишь Люка? Который из Кембриджа. Ну тот. Который ее тогда бросил.

– Мам!

– Прости, детка, но твой папа не очень хорошо слышит. А вот мне Люк нравился, – снова сказала она. – Нет, он был такой забавный. – А это, как я поняла, был камень в огород Ника, которого родители считали слишком серьезным, и сдается мне, именно по этой причине он мне и поправился. С особой антипатией относилась к нему Фелисити.

«Корчит из себя важную птицу, – слышала я, как она говорила о нем родителям за неделю до свадьбы. – Я понимаю, что он хороший парень и все такое, но с ним не так уж весело, не так ли?» Я чувствовала себя обманутой, потому что знала: она права – Ник никогда не был душой компании. Но он был интересным и любящим, надежным и хорошим; с ним я чувствовала себя, что называется, как за каменной стеной. Или мне только казалось…

– Помнится, у Люка всегда в запасе была парочка светских новостей, – добавила мама с восхищением. – Он всегда приберегал такие вещи, чтобы при случае блеснуть. Как же там? Что у москита сорок шесть зубов. Ты представляешь? Сорок шесть зубов! У москита! Никогда не забуду. То есть это ведь больше, чем у нас, да?

– Нет, если не считать молочные зубы, – сказал папа. – Тогда получится сорок два.

– Не сорок шесть, – возразила я. – Сорок семь. И это не светская новость, мама.

– Нет?

– Нет. Это бесполезные сведения.

– Одно и то же.

– Нет. Не одно и то же – очень важно различать. Светские новости относятся к поп-культуре – что с кем случилось в сериалах, или сколько платят футбольным игрокам, или кто делает педикюр Виктории Бекхэм. Бесполезные сведения – совсем другое: это информация об удивительных, но совершенно никому не нужных вещах – например, что у Анны Болейн было три груди.

– Правда? – воскликнули все в один голос.

– Да – и шесть пальцев на левой руке. Или что у новорожденных нет коленных чашечек.

– Правда?

– Да – они не развиты у них до двух лет. Или что у осьминога три сердца.

– Серьезно?

– Вот что такое бесполезные сведения, – объяснила я и с гордостью добавила: – Люк на этом собаку съел. И привлек своими «знаниями» меня.

Я, конечно, тоже приметила его – в университете, но никак не ожидала, что он обратит на меня внимание. Однажды вечером он подошел ко мне на вечеринке, где я только подпирала стенки и смотрела, как другие танцуют, просто молча встал рядом, потягивая пиво из бутылки от какого-то дизайнера. А потом, даже не представившись толком и не глядя на меня, спросил: «А ты знаешь, что отпечатки пальцев коалы неотличимы от отпечатков людей?»

– В самом деле? – спросила я, неторопливо поворачиваясь в его сторону и стараясь не показывать, что у меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло от радости.

– Это может вызвать большую путаницу, например на месте преступления. – Он снова глотнул пива. – Даже судебные ошибки.

– Какой ужас!

Он кивнул, разделив мое мнение:

– Да. А ты знаешь, что… улитка спаривается раз в жизни?

Я посмотрела на него и почувствовала, как мои ноги становятся ватными…

– Не могу сказать, чтобы я это знала.

– А ты знаешь, – теперь он смотрел на меня, – что у Гитлера и Наполеона было только одно яичко?

– В смысле? На двоих?

Он глотнул пива и мотнул головой:

– У каждого.

– Ну надо же, – сказала я.

А потом к нему подошла какая-то девица и утащила его на танцпол, и больше поговорить с ним мне не удалось. Но всякий раз как мы встречались опять, он снова становился рядом со мной и очень тихо говорил: «А ты знаешь…» – а потом следовал какой-нибудь занимательный, но на сто процентов бесполезный факт. Вплоть до одного дня, когда он подошел ко мне и завел свое обычное: «Ты знаешь…»

– Да? – вежливо произнесла я в ответ.

– Что я в тебя влюблен?..

– А куда Люк делся потом? – спросил папа.

– Они расстались. У него девочка. И галерея. Где Флисс? – Я взглянула в дальний конец церкви. Когда я посмотрела туда, какой-то лысый человек лет пятидесяти, сидевший примерно в пяти рядах от нас, помахал мне рукой. Поскольку я понятия не имела, кто это такой, то сделала вид, что не обратила внимания; кроме того, пожаловала Фелисити. Я даже подумала, что сейчас грянет «Прибытие царицы Савской» – до того величественно двигалась она по проходу. Фелисити просто обожает всеобщее внимание. Это она должна была стать телеведущей, а не я.

Хью держал Оливию, которая была похожа на настоящего ангелочка в своем шелковом крестильном платьице с ручной вышивкой, искусно сплетенным кружевом и съемным нагрудником на случай, если она срыгнет. Фелисити тоже смотрелась на удивление хорошо в своем новом костюме – видимо, надела свои эластичные панталоны, потому что не имела привычных огромных размеров. Но даже под ее широкой шляпой, за застывшей улыбкой и профессионально наложенным макияжем я сумела разглядеть, что она в ярости.

– Все в порядке? – прошептал папа, когда она села перед нами.

– Нет! – рявкнула она, продолжая улыбаться, словно кукла чревовещателя. – Этот чертов викарий взял самоотвод, гадина, – нашел время болеть. Они с горем пополам нашли какого-то заместителя – какого-то полнейшего кретина. – Неожиданно появился викарий. Он выглядел так, будто ему лет двенадцать, хотя на самом деле было не меньше тридцати. Он был очень дальнозорким: его глаза плавали где-то в глубине очков с толстыми линзами, как рыбки в аквариуме.

– Добро пожаловать в церковь Святого Марка, – подобострастно произнес он и раскинул руки. – Приветствую вас всех. И что за великолепный повод! – добавил он, окидывая взглядом всю нашу необъятную толпу из сотни приглашенных. – Сегодня мы собрались, чтобы крестить это милое дитя – Оливию Клементину Сибиллу Александру Маргариту…

– Пинью Коладу[43]43
  «Пино колада» – название коктейля.


[Закрыть], – съязвил Майк себе под нос. Хоуп ткнула его локтем в ребра.

– …Флоренс Мэйбл Картер, – елейно закончил он, – и поприветствовать ее в доме Божием. Воспоем же наш первый гимн, «Все творение»[44]44
  Англиканский гимн.


[Закрыть].