Текст книги "Вопрос любви"

Автор книги: Изабел Уолф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

«Седьмой этаж. Двери открываются…»

Когда мы вышли, Хоуп увидела указатель на стене. Она побелела.

– Мы пришли куда надо?

– Да.

Она прикрыла рот рукой.

– Ты уверена?

– Уверена.

– Так, значит… – Она ахнула. – О Боже… ребенок?

– Да, ребенок.

– О Боже! – повторила она. – Ребенок. Ребенок… – Она покачала головой. – О Боже… Я не могу войти, Лора.

– Я думаю, ты должна.

– Я не могу. Я не смогу… – Она широко раскрыла глаза и с осуждением посмотрела на меня.

– Доверься мне.

– Довериться тебе? С какой стати? Как ты жестока! Жестока… – Ее губы искривились от разочарования. – Ты садистка, ты палач. Надо же – привести меня сюда!

– Думай что хочешь, но это не так.

– Зачем тогда ты привела меня сюда? Чтобы ткнуть носом? Я не понимаю. – Она яростно рылась в сумке в поисках платка. – Господи, зачем я тебя попросила?! – рыдала она. – Зачем я просила тебя помогать мне?!

– Но ты попросила, – прошипела я, нажала красную кнопку, и сестра открыла нам дверь.

– Здравствуйте, – сказала она. – Вы заходили к нам пару дней назад, да?

– Да. А это моя сестра. – Хоуп изобразила улыбку.

– Идите прямо по коридору. Вы знаете дорогу.

Теперь Хоуп скулила от горя как собака.

– Ты… дрянь, – прохрипела она, пока мы мыли руки в комнате для посетителей, как требовалось. – Что ты о себе возомнила? Заставила меня явиться сюда, чтобы я увидела, что мой муж не только мне изменяет, но что у него еще и ребенок есть! Зачем ты так поступаешь со мной? – шипела она, хватая зеленое бумажное полотенце. – Что за извращенное удовольствие ты испытываешь при виде того, как я… бьюсь в агонии?! – Она наступила на педаль мусорного ведра и швырнула смятое полотенце туда. Я не стала отвечать. – Ты мстишь мне за что-то, что было в детстве? За что ты хочешь наказать меня двадцать лет спустя?

Мы прошли по коридору, больше не разговаривая, вслушиваясь в плач младенцев и приглушенные разговоры посетителей. Мы слышали, как подошвы наших туфель скрипят, ступая по линолеуму.

– Зачем ты это делаешь? – вполголоса причитала Хоуп. – Что я сделала тебе, что могло бы оправдать твою жестокость, Лора, такое демонстративно жестокое, манипулятивное, маниакальное поведение? Да зачем, зачем же ты поступаешь так со мной, зачем, во имя всего святого? Это так мерзко, что я просто не пони… маю… Я… ох…

Поодаль, не подозревая о нашем присутствии, стоял Майк. Рукава его рубашки были закатаны, и он ходил из стороны в сторону с младенцем на руках, а его лицо выражало сострадание и нежную заботу.

– Тсс… милая. Тсс… не плачь. Не плачь, мое дорогое дитя… ну-ну… вот так… Тсс… ты поправишься… Тсс… Тсс… Не плачь… не плачь…

Хоуп стояла как вкопанная, наблюдая, как Майк успокаивает плачущего ребенка.

– Я не могу это видеть. – Она качала головой. – Я не… я просто… не могу.

– Тсс… Не плачь… Не плачь…

– Так вот куда он приходил?

– Да.

– Все это время?

– Не плачь…

– Я не могу этого выносить, – просипела она. – Мне пло-охо… О Боже… О Боже мой… ребенок! Ребенок! А где эта… Клэр тогда? – пробормотала она. – Где она? Я хочу посмотреть на нее – теперь, раз уж мы тут. Я хочу посмотреть на женщину, которая родила ребенка моему мужу. Женщину, которая уничтожила мой брак, мое будущее и всю мою… жизнь! Где она? Где она? Где Клэр? – не унималась она. – Скажи же мне, Лора!

– У него на руках, – спокойно ответила я.

– Что ты имеешь в виду?

– Он держит ее на руках.

Она захлопала глазами.

– Но… я не понимаю.

– Клэр – это ребенок.

– Клэр – это ребенок? Но… тогда… кто же ее мать?

Я пожала плечами:

– Я не знаю. И Майк тоже. Он никогда не видел ее – и никогда не увидит.

Хоуп смотрела на меня так, словно я ни с того ни с сего заговорила на другом языке.

– Тогда… что?..

– Мать Клэр была героиновой наркоманкой, поэтому Клэр от рождения тоже страдает героиновой зависимостью. А дети, рожденные от матерей-наркозависимых, страдают от абстинентного синдрома, поэтому им нужен кто-то, кто бы обнимал их и укачивал, ходил с ними и успокаивал, потому что они нервные и много плачут. У них сильный тонус мышц, поэтому им трудно заснуть, и им нужно как можно больше внимания, а у сестер не всегда хватает на это времени. Поэтому Майк вместе с другими добровольцами помогает им эти два месяца. Он не подозревает о том, что мне все известно и что я разговаривала с медсестрой, которая курирует программу.

– О… – только и смогла произнести Хоуп. Она все еще смотрела на Майка. Ее губы дрожали. Затем я увидела, как по ее лицу катится слеза.

– Тсс, малышка моя… – слышали мы слова Майка. – Тсс…

– О! – снова прошептала она. – Понятно…

– Тсс, дорогая… Тсс, все хорошо… все хорошо, малышка… ты поправишься… ты поправишься… не плачь… не плачь…

– Значит… у него не было романа?

– Нет.

– И он просто занимался… этим… – Она замолчала и ошеломленно захлопала глазами.

– Чтобы проявить доброту, Хоуп.

– Но в таком случае… почему он мне сам все не рассказал? Зачем это скрывать, Лора?

Майк выбрал именно этот момент, чтобы поднять голову. Сначала он бросил взгляд в нашу сторону, затем стал смотреть не отрываясь, от шока все больше раскрывая глаза.

– Вот об этом спроси его сама.

На следующий день, когда я пришла на работу, меня ждало электронное письмо от Хоуп: «Я взяла выходной. Пообедаем? X. X.».

– Плачу я, – тихо сказала она, когда я подошла к ней в «Зукка». – Это самое меньшее, что я могу сделать. – Она все еще была бледна, хотя и менее напряжена, чем все эти месяцы, как будто червячок, который точил ее сердце, наконец успокоился. – Прости, – начала она, когда мы сели у окна. Хоуп принялась ковыряться вилкой в салате. – Прости за все ужасные вещи, которые я наговорила тебе вчера.

– Ничего. Это ты прости меня, что я так долго держала тебя в неведении. Я знала, что тебя это расстроит, и не хотела ничего говорить заранее.

– И правильно, сказала она. – Я должна была увидеть все своими глазами. Должна была пройти через этот шок – и прошла.

– А что было дальше? После того как я ушла?

– Майк был очень… удивлен, увидев меня. Он попросил меня поехать домой. Я потому и взяла отгул – я так измоталась, что позвонила и сослалась на недомогание. К тому же эмоциональный стресс тоже сказался. Но… я же не знала, – с изумлением сказала она.

– Каким скрытным он может быть…

– Я даже ничего не подозревала! – Она покачала головой. – До того момента, пока сама не увидела. Мы никогда не говорили об этом. Это была закрытая тема.

– Почему же он не открылся? – В ее глазах появились слезы.

– Потому что знал, что я не изменю свое мнение.

– Понятно…

– Он сказал, что сильно любит меня и боится потерять. И вот когда услышал о программе «Объятия» в больнице…

– А где он о ней услышал?

– От кого-то на работе – какая-то женщина работала там волонтером, а перед Рождеством упомянула об этом при нем. Он подал заявку – там целая процедура отбора, – и его приняли. Он не решался заговорить об этом со мной, зная, что затронет болезненную тему, но ему так хотелось держать на руках ребенка… – Она подперла голову левой рукой. – Он сказал, что хотел узнать, каково это – держать на руках ребенка. А эта девочка, Клэр, находилась в отделении дольше других, потому что у нее особые проблемы, – и получалось так, что Майк всегда ходил с ней. Но ему сказали, что в конце недели ее забирают в семью, и он хотел, чтобы у нее осталось что-нибудь на память о нем.

– Серебряный браслет.

Она кивнула.

– Потому что он знает, что больше никогда не увидится с ней. Он не знает ее фамилии и имени ее матери или отца, или где она живет и вообще ничего. Все, что он знает, – ей нужны объятия. – Она пыталась сдержать слезы. – Он так… привязался к ней. Он плакал, когда говорил, что больше никогда не увидится с ней.

– Значит, он полюбил Клэр.

– Да. – Она открыла сумку и достала платок. – Полюбил.

– И вы… проговорили полночи. – Она кивнула. – И к чему-нибудь… пришли?

Она ответила не сразу.

– Нет. Но я рада, что хотя бы поняла его. Я наконец поняла, какое опустошение он ощущал последнее время.

– Но как же ты не догадалась раньше?

– Потому что он не только не разговаривал со мной, но и не проявлял никакого интереса к детям. Только теперь я понимаю, что это была ширма. Майк сказал, что, когда мы поженились, он не думал, что будет когда-нибудь жалеть о своем решении, но со временем мысль о ребенке начала донимать его, особенно после того как наши друзья стали обзаводиться детьми. Он рассказал, что каждый раз, когда оказывался на очередном крещении, чувствовал ожесточение и горечь. У него даже появилась грустная присказка: «В моей жизни есть Хоуп, но нет надежды»[57]57
  Игра слов: имя Хоуп означает «надежда».


[Закрыть].

– Вот почему он так странно вел себя на крещении Оливии…

– Да. Именно поэтому он никогда не горел желанием навещать Хью и Флисс. Говорил, что Фелисити просто угнетает его своей бесконечной трескотней об Оливии.

– Знакомо, – призналась я.

– А вчера вечером, когда мы сидели в нашей великолепной кремовой гостиной, он, оглядевшись, сказал, что очень бы хотел, чтобы дети устраивали здесь бедлам, разрисовывали стены, проливали что-нибудь на ковер, разбрасывали игрушки, шумели и галдели – в общем, все, что я терпеть не могу.

– И?..

– И… – Она пожала плечами. – Не знаю… Я рада, что ошиблась в своих подозрениях. У Майка не было романа, и он мне не лгал, когда говорил, что его никогда и не будет. Но как я после всего этого могу жить с ним под одной крышей? Как, Лора? – Ее глаза снова наполнились слезами. – Это было бы несправедливо. Он любит меня, но хочет детей. А эти две вещи несовместны.

У меня заболело сердце.

– Значит, ты считаешь, что не… передумаешь?

Она вздохнула:

– Я никогда не хотела детей. И тебе это известно. Меня никогда не привлекала беременность, бессонные ночи, шум и стресс. Я никогда не стремилась к безграничной ответственности, никогда не хотела беспокоиться и крутиться словно белка в колесе, как другие родители. Ведь и без детей можно прекрасно обойтись, разве нет? – Я не ответила. – Я все равно не смогу измениться.

– Но разве… разве…

Она пристально посмотрела на меня:

– Разве нельзя себя заставить, ты хочешь сказать? – Она покачала головой: – Нет… вряд ли я смогу. – Она сделала глубокий вдох, а потом посмотрела на меня: – Что скажешь?

– Скажу, что пару лет назад Фелисити спросила у Майка, не жалеет ли он, что у него нет полноценной семьи.

– Да? – пробормотала она.

– А он сказал, что… это вопрос любви.

– О! Ну… здорово, что он так сказал.

– Да. Мы тоже так подумали.

– Ты ответила мне так же, когда я спросила тебя насчет того, как ты выдерживаешь всю эту ситуацию с Люком.

– Правда? – Я посмотрела на нее. – Ах да. Теперь припоминаю…

Мы сидели молча, потом она попросила счет.

– Спасибо за то, что помогла мне, Лора. – Она взяла свою сумочку. – Я знаю, что ты не хотела.

– Была бы рада, если б не пришлось.

Мы встали.

– Так… ты возвращаешься на работу?

– Нет. Том сказал, что я могу взять отгул на весь день, потому что работала на Пасху.

– А что будешь делать?

– Поеду к Люку. – Я толкнула дверь. – И Магде.

– И Магде? Ты собираешься увидеться с Магдой?

– Да.

– Если сегодня первое апреля, то мы уже давно перемахнули полуденный рубеж и я не куплюсь на твою шутку.

– Сегодня не первое апреля, – сказала я…

Хотя именно День дураков лучше всего подошел бы для встречи с Магдой, говорила я себе несколько минут спустя, открывая калитку к дому Люка. Я взглянула на окно его спальни, и вдруг мне показалось, что оттуда свисают мои джинсы и футболка. Как будто они решила выпрыгнуть, чтобы спастись бегством… Я поняла, что, несмотря на ветреную погоду, я безбожно вспотела. А когда подняла руку, чтобы нажать на звонок, сердце отчаянно заколотилось в груди.

– Вот и ты! – воскликнул Люк. На его лице сияла улыбка, но глаза не улыбались. – Магда и Джессика уже здесь.

– Отлично… – с нетерпением произнесла я.

Внезапно появилась Магда. Направляясь ко мне по коридору, она улыбнулась так приветливо, будто видела перед собой дорогую сердцу подругу.

– Лора! Как приятно встретиться с вами! Джессика, деточка, возьми, пошалуйста, пальто Лоры.

Джессика с подавленным и смущенным видом сделала то, о чем ее попросили. Магда протянула мне холодную сухую ладонь, и тут я поняла, что моя, наоборот, влажная. Я чувствовала себя Алисой в стране чудес за тем исключением, что собирала в бассейн не слезы, а капельки пота. Она пожала мою влажную руку, и мне оставалось только надеяться, что при этом она не почувствовала амбре, который источали мои подмышки.

– Проходите и устраивайтесь, – сказала она.

Войдя в гостиную, я отметила две вещи – неприязнь к столь заискивающему приветствию в доме моего собственного приятеля и жгучую, всеразрушающую ревность.

Магда была неотразима.

Фотографии, которые я видела, не отражали всей картины. Ее кожа была бледна и имела оттенок бело-голубого алебастра; волосы у нее были невероятно длинные, тяжелые и блестящие словно шелк; крупные, широко посаженные голубые глаза имели такие же большие радужки, как у Джессики, и такие же изящные веки; ее ладони и ступни были миниатюрными. В общем, ее можно было принять за ожившую фарфоровую статуэтку.

Я со своей тошнотворной внешностью, волосами, похожими на жареные макаронины, и ногами, как у Бигфута, хотела бы ненавидеть ее, но поняла, что не могу заставить себя проявить к ней даже легкую неприязнь, когда мы сидели и она оживленно беседовала со своим чудным акцентом, приободряя меня, завораживая своей красотой, пока Люк оставался в тени, сохраняя тот же напряженный вид, как и я, и округлив глаза.

Венгрия подарила миру Эдварда Теллера – изобретателя атомной бомбы – и Эсте Лаудер. Орудие устрашения и воплощенную красоту. Другими словами, Магду.

Она заговорила о моей викторине:

– Нам так нравится смотреть ее, правда, Джессика, дорокая? – Джессика кивнула. – Вы такая умная, – сказала она, расправляя подол своего шелкового платья с цветочным узором. – И Лук говорит, что вы всегда были очччень умной, еще когда учились в колледже.

– О да! – сказал он. – Сто пудов. – «Сто пудов»? Не припомню, чтобы Люк так выражался. – Чайку? – спросил он. Я подумала, что еще немного, и он сложит нам «о’кей» из пальцев, как какой-нибудь простачок.

– Я выпью дарджилинк, – сказала она. – Ничего, что я прошу тебя его приготовить, Лук? А вы, Лора? Чего бы вы хотели?

– Пожалуй, травяного чая, – пробормотала я. Какого-нибудь успокоительного, подумала я. Мне бы это сейчас не помешало. – Грм… ромашка вполне подойдет. Если есть, – добавила я, как будто понятия не имела, что у Люка есть целых две пачки ромашки. Я не хотела раздражать Магду, напоминая ей, что знакома с этим домом настолько, что знаю даже содержимое кухонных шкафов.

– Оки-доки, – сказал Люк, хлопнув в ладоши.

Я никогда не слышала, чтобы он когда-нибудь так говорил. «Наверное, и тебе не помешало бы добавить в чашку успокоительного, Люк, – подумала я, когда он спускался вниз. – Лучше всего валиума. Или полбутылки виски. А может быть, даже общего анестетика. Хоть что-нибудь, чтобы успокоиться в таком эксцентричном обществе. Да, и не мог бы ты принести мне антиперспирант, потому что под моей левой подмышкой уже образовалось болото размером с Бангладеш».

Магда продолжала разглагольствовать, словно королева, пытающаяся успокоить свой народ, или – что точнее – мамаша Люка, которая беседует с его нервозной подружкой и делает все возможное, чтобы казаться приветливой и доброй, держа при себе свои суждения о ее расплывшейся фигуре, толстых коленках, дурных манерах и вообще ее заметной-за-версту-но-сносной непригодности. А у меня едва не слетело с языка, что я чувствую себя весьма и весьма странно, сидя здесь и мило болтая с Магдой за чашкой чая, когда всего сорок восемь часов назад она разнесла мои вещи в пух и прах. И вот, пока она сидела и покоряла меня своей харизмой – говорила о Чизвике, что-то о школе Джессики, – я попыталась представить себе ее разрушительную оргию, но обнаружила, что у меня не получается. Я думала о своем кимоно, которое до сих пор лежало в черном мешке у дома, словно расчлененный труп. Меня так и подмывало спросить у нее, что она чувствовала, когда кромсала и резала, но почему-то этот вопрос показался мне бестактным.

Люк наконец-то принес чай. Он стоял в добрых десяти шагах от меня, но я заметила, что у него на лбу выступил пот. И теперь, словно невеста, пытающаяся произвести впечатление на будущую свекровь, я спросила у Магды о козах. Это был хороший ход. Ее лицо просияло. И она пустилась в длинный рассказ о карликовых козах, а я решила намотать на ус несколько вопросов для будущей викторины.

– На какие качества нужно опираться в выборе животного, если речь идет о покупке карликовых коз? – спросила я.

– Ну, самые популярные – фалухи, – объяснила она. – Это кастрированные самцы. Мне Польше нравится, когда они кастрированные, – продолжила она, а я украдкой бросила взгляд на Люка, – потому что, когда они прекращают тумать о сексе все фремя, у них расвивается ум и, не знаю… – Она неопределенно пожала плечами. – Личность, что ли.

– Козличность, – елейно вставил Люк.

– Лич-ность, – поправила она его с улыбкой. – И видите ли, когда у них снишается уровень тестостерона, они предпочитают общаться с людьми, а не со сфоими четфероногими собратьями.

– Правда? – воскликнула я.

– О да! Наши малышки фсюду ходят са нами как сопаки, правда, Джессика?

Джессика кивнула.

– Особенно Свити.

– Блеют, когта слышат наши голоса. Люпят сидеть на коленях.

– Какая прелесть!

– И мы не посфоляем им сабираться на диван или тахту, правда, дорогая?

– Да, – сказала Джессика с серьезным видом. – И на стол.

– Ну, это… замечательно. А что они едят?

Магда улыбнулась:

– Ну, это когда как. Мы зовем Хайди «кощей» из-за ее неуемного аппетита, правда, Джесс?

Джессика кивнула:

– Она ест что угодно.

– А фот другие не станут есть что попало. Но фсем карликовым косам необходимо сено.

– С люцерной! – выкрикнула я, вспомнив, как однажды Люк рассказывал мне об этом, и желая, как прилежная ученица, вставить этот факт в разговор.

– Да-да, с люцерной, вы правы. – Магда очаровательно улыбнулась мне, обнажая ряд совершенных с точки зрения ортодонтии белых зубов. – Но проблема с таким сеном в том…

– Да?

– Что в нем слишком много сахара.

– Подумать только.

– Это может прифести к лишнему фесу, даже оширению, и впоследствии к камням в почках. А еще им нужен брусок для лисания с минералами и соли. Это очччень фажно, – закончила она.

Джессика кивала с понимающим видом.

– Вот почему Фиби недавно болела? – услужливо поинтересовалась я.

– Да. Минеральная недостаточность. Она болела лихорадкой, но теперь ей корааздо лучше.

– А где они спят? – спросила я. – Мне всегда было интересно.

– Ну, им, конечно, требуется какое-нипуть местечко. У меня в Чизвике есть дфе куполообрасные сопачьи конуры. Они могут запираться на крышу и играть ф царя горы. Это их люпимое расвлечение.

– А еще они могут спать внутри, – радостно добавила Джессика.

– Или просто полешать днем, – сказала Магда. – Но они отправляются на поковую достаточно рано.

– С хорошей книжкой? – шутливо предположила я.

Озадаченность моментально отразилась на миловидном личике Магды.

– Нет, Лора. Карликовые косы не умеют читать. Просто я хочу скасать, что у них свои привычки. Они ложатся с наступлением сумерек, а фстают с перфыми лучами.

– Им не нравится, когда дождь, – добавила Джессика.

– О, очень не нрафится, дорогая. Мошно подумать, они поятся растаять! – Мы все дружно засмеялись. – Но их мошно водить на верефочке гулять, представляете?

– А вы выгуливаете своих?

– Да, потому что я выставляю их, и это часть тренирофки.

– А они получают призы?

– О да, Лора! Очень мноко. – Затем она огласила целый список наград, которые получили Свити и Йоги на ярмарке графства в Суррее, на королевском шоу и в Виндзоре. Фиби должна пыла всять солото на шоу в Южной Англии, – добавила она. – Она была самой лучшей в своем классе, но допыла только бронсу.

– Да? – Я поймала себя на том, что искренне разочарована.

– Но между нами – все пыло подстроено.

– Подстроено?

Они с Джессикой закивали.

– Боюсь, что мир козлиного шоу-бизнеса очень коррумпирован, – продолжала Магда и поджала свои очаровательные губки. – Но мои косы пыли просто великолепны. Йоги стал кослом месяца на сайте клупа карликофых кос.

– Вы, наверное, очень им гордитесь.

– О да! Они такие замечательные и очень умные.

– Не уверен, – сказал Люк. – Давай посмотрим правде в глаза, Магда: коэффициент интеллекта у коз тридцать пять процентов. – Еще один вопрос готов для викторины, подумала я. Каков коэффициент интеллекта у средней карликовой козы? (Тридцать пять.)

– Нет! Они очччень умные, – настаивала Магда. Она взглянула на часы. – О Боже, я должна идти! Пора дафать малышкам ушин, а потом мы со Стифом идем на фечеринку. Так что надо надеть мои колесные потинки.

– Роликовые коньки, – коротко поправил ее Люк.

Она улыбнулась ему:

– Да, конечно. В опщем, пыло очень приятно поснакомиться с вами. – Она дружески обняла меня, и я надеялась, что она не учуяла аромат, который источали мои подмышки. – Пока, дорокая Джессика. – Она поцеловала дочь. – Хорошо веди сепя с папой, ангел мой. Пока, Люк.

Он проводил ее, затем вернулся в гостиную, улыбнулся и хлопнул в ладоши.

– Что ж, – сказал он. – Неплохо повеселились?