Текст книги "Шальные миллионы"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

– Комната есть, но нет желания ее сдавать. Да вы проходите.

Зашли в эту самую свободную комнату – кабинет с письменным столом, с книжными шкафами и полками. Мебель старая, добротная, – по всему видно, жильцы небогатые, за модой не гнались.

– Муж недавно умер, ученый, профессор. Его кабинет. – Женщина заплакала.

Костя сидел молча, не утешал, не нарушал печальной святой тишины.

– Дети есть, но сын живет в Москве, дочь с зятем за границей, – он дипломат. Слава Богу, живут хорошо. А вы… Вам эта девушка кем доводится?

– Я офицер, вот документ, – вынул из кармана удостоверение, но женщина смотреть не стала, – верила на слово. – А девушка – моя родственница, живет на Дону, но хочет посмотреть наш город, пожить, а если понравится, найдем ей работу.

– Если б я была уверена…

Костя снова вынул документ.

– А вот – моя служба, мой телефон, мой адрес… Могу поручиться и готов отвечать за нее, да тут и отвечать нечего. Девушка строгого поведения, с высшим образованием.

– Признаться, мне нужна помощница. У меня давление, кружится голова, – не могу стоять в очередях. А иногда ночью будто валится потолок, и я падаю. Ужасное состояние!.. Я боюсь оставаться одна. Забываюсь, начинаю звать мужа, словно он на кухне или здесь, в кабинете.

Женщина вновь заплакала. Костя подошел к ней, положил на плечо руку.

– Мужа не вернете. И не надо нагонять себе давление. Вот будет жить с вами Анна – вы совсем иначе себя почувствуете. Для начала познакомлю вас.

Позвонил Анюте:

– Приезжай по адресу… Да, сейчас.

И снова сидели, говорили. Хозяйка назвала себя:

– Светлана Сергеевна Конычева.

Костя тоже представился.

– Можно мне подождать Анюту?

– Да, конечно. Я сейчас приготовлю чай. – Светлана Сергеевна пошла на кухню, и Костя – за ней. Женщина поставила на огонь чайник, но потом смущенно стала оправдываться: – Ах, беда! К чаю ничего нет. Сахар есть, но чего другого…

– А чего другое у меня найдется.

Раскрыл дипломат, а там были сделанные утром покупки: полтавская колбаса, жирная, холодного копчения скумбрия, булка, конфеты и печенье.

Костя выложил все на стол, но Светлана Сергеевна запротестовала:

– Что вы, что вы! Купили себе, для семьи.

– Теперь и здесь моя семья. Анюта с вами, продукты я буду привозить.

Женщина не отвечала. Костя заметил набежавшую на ее чело тревогу. Попытался рассеять сомнения:

– Вы, Светлана Сергеевна, не думайте, что Анна – моя возлюбленная. Нет, Аннушку я люблю, но она мне племянница, и я за нее ручаюсь больше, чем за себя.

Костя боялся, как бы женщина не передумала и не отказала в квартире. Расписывал достоинства Анны, а сам думал, что никаких слов не хватит для описания высоких свойств ее души.

Они пили чай, и было по всему видно, что Светлана Сергеевна прониклась полным доверием к гостю и уже заочно принимала Анну.

Незаметно пролетел час, и в квартире раздался звонок. Словно луч солнца появилась на пороге Анюта.

В тот же день Костя съездил к дяде и захватил для Анны все необходимое. Потом он смотался к себе на дачу и на квартиру, – все было в порядке, и он на радостях прошелся по магазинам, купил продукты, а на рынке – фрукты и большой арбуз.

Анну застал за делом: устроившись так, чтобы хорошо видеть окно старой ведьмы, – иначе они ее не звали, – Анюта раскрыла книгу, но, конечно же, ничего не видела на ее страницах. Взгляд ее был устремлен на окно, но она долго, часа два не различала даже силуэта старухи. Лишь потом, с заходом солнца за угол дома, освещение изменилось, и она стала различать сутулую, похожую на грача, фигуру, склонившуюся над столом. А еще через час фигура поднялась и проследовала в правый дальний угол комнаты. Там постояла, открыла дверцу шкафа и скрылась в темном провале. И как Анна ни напрягала зрение, большего она рассмотреть не могла. Огорчилась, подумала: «Здесь я вряд ли чего выслежу».

Пришел Костя, и они втроем, вместе с хозяйкой, стали готовить обед. По-семейному сидели за столом. Светлана Сергеевна полностью в них уверилась, тем более что Костя вместе с вещами привез хозяйке сборник Анютиных рассказов с портретом автора.

Анна в подробностях рассказала Косте о результатах наблюдения, и оба они решили, что с наступлением темноты, при электрическом освещении, им удастся кое-что разглядеть получше.

Костя задержался дотемна, и они с радостью убедились, что теперь даже при задернутых шторах им отчетливо виден силуэт старухи. К шкафу она долго не подходила, но после того, как у нее побывала женщина, поднялась и проковыляла к нему. Костя наблюдал в бинокль, – маленький, театральный, но достаточно сильный. Ведьма открыла дверцу и склонилась в правую сторону и вниз и долго оставалась в неподвижности, – очевидно, там был тайник и старуха что-то в него закладывала.

– Да, руку ее я вижу, а вот что она держит… связку ключей, что ли? – этого разглядеть не могу.

Музейная крыса проковыляла к столу и придвинула к себе лежавшую на левом углу сумочку. Порылась в ней. Может быть, там ключи?.

Все свои догадки он сообщил Анне и попросил, чтобы она была бдительной, замечала и старалась расшифровывать малейшие движения Регины Бондарь.

Три дня наблюдала Анна, а на четвертый сказала:

– Надо действовать!

К тому времени Костя приобрел для нее коротенькую юбочку и черные лосины, плотно обтягивающие ноги, черный парик, зеленые туфли и такого же цвета наплечную сумку. Но самая важная деталь ее театрализованного туалета – наклейка на нос: ее красивый славянский носик превращался в клюв хищной птицы. И Анна, глядя на себя в зеркало, хохотала до слез и очень не хотела, чтобы с таким носом ее видел Костя.

Заранее обговорили все детали: как ей входить, как выходить, где с автомобилем ее ждать будет Костя. Все она выучила наизусть и дважды ходила в музей, репетировала.

Смущали ее постовые: вдруг как не наши!

– Наши, наши! – успокаивал Костя. – Тут уж не может быть никаких сомнений. Старрок как пришитый сидит в своем кабинете и ждет начала операции.

И операция началась.

Из раздевалки музея Анна не пошла на главную лестницу, а свернула в крыло служебных помещений, поднялась на второй этаж. Здесь в коридоре ей встретились постовые, их было двое: один в начале коридора, другой – в конце, поблизости от входа в кабинет главного консультанта. Анна знала, что тут дежурит милиция, которая будет ей помогать. Главная миссия постовых – никого не впускать в комнату на время, пока Анна будет там находиться.

Старок им сказал: «Девушка будет в короткой юбке с зеленой сумкой через плечо».

Завидев ее, постовые оживились, лица засветились улыбкой. И она им кивнула и улыбнулась в ответ. Вспомнила, какой у нее ужасный нос, и почувствовала, как лицо покрывается краской.

В комнату вошла робко.

– Можно к вам?

– Попробуйте. Хотя вы уже вошли.

Шла медленно, краем глаза оглядывала стены, шкаф. Сердце билось толчками, отдавалось в ушах. «Никогда так не волновалась», – успела подумать она.

Присела к столу на край кресла.

– Вот перстень, – протянула старухе. Но та не шелохнулась, смотрела зло и с любопытством. Косила глаз на перстень, но видела и юбку, обнажавшую слишком много, – даже для самых бесстыжих дев.

– Перстень? Ну и что с того! – скрипуче, как ржавый лист железа, каркала Регина. – Если уж у вас есть перстень, так его надо в музей, а?

Протянула руку и кривыми пальцами, словно когтями, захватила перстень.

– Говори, милая, говори – зачем пришла. Я разве комиссионный магазин или ломбард?

– Хочу знать: дорог ли, хорош ли?

– Она хочет знать! А я при чем? Я тоже хочу знать, но только то, что мне нужно, а это зачем? Перстень! Разве мало на свете перстней? И как я могу знать?

– Вы большой специалист, самый большой в городе.

– О-о! Это интересно. Кто вам так сказал? А? Кто?

Регина спрашивала, но голос ее затихал, фразы становились бессвязными. Смотрела на перстень через лупу и все плотнее приникала к окуляру, подавалась вперед, словно ей подбросили осколок Тунгусского метеорита.

Перстень был тот самый, который Костя показывал ювелиру в Волгограде.

Анна знала его ценность, видела, как он гипнотизировал старуху, и та все больше волновалась, тяжело, прерывисто дышала. В одной руке она держала лупу, в другой – перстень и смотрела на него то сверху, то сбоку, и, казалось, не было силы оторвать ее от стола.

Перевела дыхание, обратила взгляд на Анну, – взгляд безумный, лихорадочный, – точно хотела спросить: «Ты еще здесь?»

Но сказала другое:

– И что?.. Перстень! Откуда он у тебя?

– Бабушка отписала, в завещании.

– И видно, – бабушка. Он старый, немодный. Перстень сжимала в кулаке, до хруста в пальцах.

«Еще не отдаст!» – мелькнула мысль. А старуха все больше теряла самообладание. Правая рука хваталась то за прибор, стоявший на краю стола, то за альбом. Подгребла к себе альбом, листала страницы. Впилась лупой в большой, нарисованный яркими красками перстень. Анна вытянула шею, узнала копию своего. Под ним слова: «Князь Потемкин подарил Екатерине II…»

Еще пуще затряслась старуха. Отодвинула альбом, но тут же схватила прибор, чуть не повалила его. Стала вновь разглядывать. И снова подвинула к себе альбом, раскрыла на той же странице. Смотрела, сравнивала.

– Чего вам надо? За перстень?

– Ничего не надо. Хочу знать, хорош ли он? Как называется камень?

– Камень? Вам нужен камень? А?

Рука с зажатым перстнем дрожала, морщины на лице становились бледными, словно их обсыпали мукой.

– Сколько вы хотите?..

Оторвалась от прибора, а руку с зажатым в ней перстнем машинально закинула за спину.

– Ох! О-о…

Схватилась за сердце. Открыла ящик, достала таблетку.

– Ох! А-а… Где перстень?

– У вас перстень, вон в руке.

– Что вы хотите? Сколько?

– Мне не надо денег. Хочу два колечка, – мне и жениху. Только красивые.

– Два колечка? Это немало, они дорогие.

Сосала таблетку, а дыхание становилось все тяжелее.

– Если нет у вас колец, давайте перстень. Пойду в ювелирный.

Говорила громко, умышленно распаляла страсти.

– Давайте перстень! Вы что, глухая? Я же сказала: пойду в ювелирный, там получу два кольца.

Побуждала старуху полезть в тайник. Тогда она узнает, где хранятся драгоценности. Анна готовилась применить газовый баллончик, завладеть ключами и вынуть драгоценности, – операция опасная, но ничего другого в голову не приходило. С нетерпением ждала, когда старуха пойдет за кольцами. И дождалась. Регина Бондарь, морщась от сердечной боли и боясь, как бы девица не подняла шум, достала из сумочки ключи и нетвердым шагом заковыляла к шкафу. Звонко щелкнул замок, второй… Долго рылась там, достала шкатулку. Анна сообразила, что тайник она не закрыла, – замки не щелкали.

У Анны уже мелькнула мысль: прыснуть ей под нос газом, но решила помедлить.

Оценщица нашла два колечка, подала Анне. При этом их взгляды встретились. Девушка испугалась, поймав на себе взгляд безумно сверкающих, сатанинских глаз. И как раз в этот момент губы старой женщины приоткрылись, посинели. Вся она напряглась, закинула голову назад, тяжело, прерывисто дышала.

– Сердце, – проскрипела она. – «Скорую».

Потянулась рукой к кнопке, но Анна придержала ее руку. Старуха, видимо, поняла замысел Анны и дернула головой, открытым ртом хватала воздух.

Тут бы в самый раз завершить дело струей газа, но Анна каким-то подсознательным чутьем поняла, что старуха и без того уж близка к последнему вздоху.

Старая женщина разжала ладонь, и перстень покатился на стол.

Старуха хрипела, тянулась к Анне. Она в эту минуту похожа была на крысу, попавшую в капкан. Силы ее покидали.

В это время в комнату вошел Костя. Посмотрел на старуху, на шкаф. Метнулся к нему, распахнул дверцу и увидел сбоку другую дверь, и она была открытой. Это был стальной тайник. Костя запустил в него руку и нащупал там большую брезентовую сумку. Оглядел стены тайника, других запоров не нашел. Стал осматривать содержимое сумки, – там были узелки, узлы, шкатулки, мешочки. Раскрыл одну шкатулку, – полна сверкающих предметов, украшений. Развязал мешочек, – и там тоже.

Вскинул сумку на плечо, плотно прикрыл дверцу шкафа.

– Пойдем.

Они были уже у двери, когда Анна вспомнила о перстне, вернулась и взяла его со стола.

Регина лежала недвижно. Дорогой Анна сказала:

– Она, кажется, того…

– Ты ей помогла?

– Нет, нисколько.

– И черт с ней. Не жалко.

В коридоре по пути к раздевалке к ним присоединился постовой, – тот что стоял ближе к двери.

Прошли за угол музея, – здесь их ожидал автомобиль Кости. Анна простилась и ушла. Костя с постовым поехали. На Литейном проспекте Костя вдруг свернул во двор, прижался к стене дома. И, видя недоуменный взгляд спутника, пояснил:

– Стряхнем с хвоста мальчиков.

– А он есть, хвост?

– Думаю, да. Постоим минут десять.

– Поздравляю, майор! Здорово вы обтяпали дельце. В сумке-то, поди, куча золота? Они все тут грабители. Старый директор умер, а на его место близкий родственник заступил. Мафия наши сокровища из своих рук не выпускает.

– Да, богат наш улов. А вам велено сопровождать меня?

Спутник пожал плечами, улыбнулся: дескать, чего спрашивать?

– Вы, майор, не узнали меня? Я капитан Сизов, мы встречались на совещании у Старрока. Помните?

– Теперь вспомнил. Вы были в форме.

– И вы были в форме.

– Ладно, давайте знакомиться. Пожали друг другу руки.

Майор почувствовал дружеское расположение, предложил:

– Заглянем в сумку. А?

Капитан ничего не ответил.

«Осторожный», – подумал Костя, распахивая на сумке молнию. Поставил сумку на сиденье рядом с собой. Перебирал мешочки, свертки, шкатулки. Открывал их и глазам офицеров представали беспорядочно насыпанные блестящие предметы из золота и бриллиантов. Одна шкатулка, другая… Заполнены до краев. И чего в них только не было!

– У-у… – качал головой капитан. – Вот насос, гору сокровищ закачала.

– Куда сдавать будем?

– Старрок ждет нас.

– А он куда сдаст?

Капитан засмеялся, покачал головой. Вопрос Костин звучал смешно и наивно. Все теперь знали природу власти: ценности из одного кармана она перекачивала в другие карманы, но только не в карман государства, – такого кармана теперь вроде бы и не существовало. Даже банки были частными, коммерческими.

– Да, капитан, – заметил Костя. – Больно сознавать, что и мы с вами лишь пешки в игре темных сил.

Из угла сумки выглядывала головка китайского термоса. Открыл пробку. Термос доверху был набит мелкими изделиями, – сверкающими синеватыми камешками. Они излучали живой пульсирующий свет, – точно глаза испуганных птиц и зверушек, истомившихся в неволе и просившихся наружу. «Сколько же тут погребено красоты, фантазии мастеров, тончайшего искусства их рук. Сколько радостей могли бы приносить эти украшения женщинам и мужчинам, – и тем, кто бы обладал ими, и тем, кто смотрел бы на них. Ох, Боже, Боже! Древние говорили: слаб человек! Но вот одна женщина, теперь она немощная старуха, а какой вред причинила людям и государству! Вот тебе и слаб человек! Слаб, слаб, а в сотворении зла он бывает ох как силен!»

Являлись Косте мысли и иного порядка: вот сейчас они отдадут сокровища Старроку, а тот львиную долю оставит себе, остальные рассует по карманам других старроков – тех, кто вручил ему власть, охраняет его от правосудия. А там, среди этих людей, нет благотворителей вроде Третьякова, Мамонтова, – там хищники пострашнее Регины Бондарь. Никто из них не томится мыслями о Родине, народе, сотворившем эти сокровища. Преступники, способные за эти колечки и перстеньки предать, продать и убить кого угодно. «И вот ведь парадокс, вот моя неразрешимая драма, – думал Костя. – Я, как лягушка, ползу к ним в раскрытую зубастую пасть и не могу ни свернуть, ни уклониться, – прямо в пасть вместе с этими несметными богатствами. Не могу их бросить, не могу взять себе и употребить во благо. Прямо в пасть… Сердце противится, мозг протестует, а я ползу».

Запустил руку в сумку: еще один термос, этот – литровый, наш, отечественный.

И его вынул. И в нем такие же мелкие изделия: перстни, кольца, заколки, запонки, булавки… И все с бриллиантами.

Майор оглянулся по сторонам. Слава Богу, – никого нет! Вытер пот со лба. Посмотрел на капитана. И тот все видел и все понимал. Он был бледен.

– Пол-России ограбили! – выдохнул капитан.

– Столько лет сидела и все тащила в свою нору. Ах, сволочь! Чтоб она сдохла, старая карга!..

– И молодец же ваша девица, как ловко уложила стервозу! И, кажется, баллончик не применяла, сцену ей устроила – и та скапутилась. Я дверь приоткрывал – видел. И вы, майор, настоящий артист: какой спектакль разыграли!

– Боюсь окочурится.

– Пусть издыхает. Старрок все покроет! За это-то… – Капитан оглядел сумку. – …Они мать родную не пощадят.

– А государству, думаешь, ничего не сдадут?

– Государству! – взорвался капитан. – Не будьте наивны, майор! Вы ему сумку на стол поставьте, а он уж найдет ей дорогу. Будьте покойны, в банк не понесет. Да и в банке сидят их люди. – И капитан с тревогой добавил:

– Нам торопиться надо. Старрок-то уже все знает, ему по радиотелефону доложили.

После паузы капитан улыбнулся, с теплом в голосе проговорил:

– Мы как отъехали от музея, за нами две машины устремились, – Старрок на хвост посадил. А вы… Ловко вы их! У вас поучиться надо.

Костя тоже довольно улыбнулся. Он хотя и не знал о хвосте, но подозревал, – правда, думал, что его «пасет» соперничающая мафия, те, что ночью в лесу шарили. На Литейный-то и не обязательно было ехать, но именно здесь он знал несколько укромных двориков, – в один из них они и нырнули.

– Поедем. Но хотел бы вам капитан предложить… Не все же Старроку. Вот этот литровый термос – вам хочу дать, а этот – себе оставлю. Сумку же – Старроку. Ну! Что скажете?

– Хорошо бы, да где спрячем?

– А это уж… Мы живо обтяпаем.

Развернул машину и с ходу вкатил ее в ряд стоявших тут поблизости, у входа в какой-то институт, автомобилей. Один термос бросил на сиденье, прикрыл газетой, другой велел капитану положить в багажник. Вытащил черную сумку, захлопнул на замки машину.

– Пошли! – сказал майор.

Остановили частника, попросили отвезти в милицию.

– С вас сотня.

– Дороговато, ну ладно, – вези.

И вскоре с драгоценной ношей они входили в кабинет начальника милиции.

Старрок ждал майора и, когда офицеры вошли, посмотрел на часы.

– Почему не на своей машине? – спросил, впиваясь взглядом в черную сумку, протягивал к ней руки и уже не ждал ответа, а только сказал капитану: – Сизов, вы свободны.

Капитан вышел.

– Что со старухой?

– Кажется, умерла. От испуга.

– Сама? Без вашей помощи?.. А где девица? Ты так мне ее и не представил!

– Представлю потом. Это мой ассистент.

Генерал рванул молнию:

– О-о-о!..

От изумления почти упал в кресло. Сунул нос в сумку, словно нюхал. Ошалело смотрел на Костю.

– Закрой дверь!..

Костя не спеша закрыл дверь на замок, подошел к столу и сел сбоку. С удивлением и даже тревогой смотрел на генерала, – тот, казалось, окончательно потерял самообладание, сучил руками по содержимому сумки, захватывал узлы, свертки и полушальным взглядом осматривал браслеты, колье, перстни. Потом с силой погрузил руку в сумку, захватил на дне горсть золотых монет. «А я, – думал Костя, – и не знал, что и они есть в сумке».

– Много там их?

Генерал пошарил в глубине сумки.

– О-о-о!.. Да там их… Ай-яй!..

Глаза его все больше выкатывались из орбит, на побелевшем лбу проступили крупные капли пота, говорил бессвязно. Суетился как воробей над крошками.

Костя не на шутку испугался: «Вдруг генерала кондратий хватит!»

– Да вы успокойтесь, генерал. Давайте обсудим.

– Чего обсуждать? Сдадим государству.

– Государству?.. Ладно, сдавайте государству, а мою долю отдайте.

– Какую долю?

– Не забывайтесь, Старрок! Уговор дороже денег. И помните: эта операция не последняя. Не советую ссориться.

Подгреб к себе сумку и высыпал все содержимое на стол. Разделил на три части, – одну ссыпал в свой дипломат.

– Бывайте, генерал…

И решительным шагом направился к двери.

– Постойте, погодите! – кричал Старрок.

Но Костя его не слышал.

За стойкой дежурного увидел капитана Сизова. Взяли милицейскую машину, поехали к институту, но, не доезжая метров двести, отпустили автомобиль. С некоторым беспокойством подходили к стоянке. Машина – на месте, и все в ней было в порядке.

– Вы где живете? – спросил Костя капитана.

– Здесь недалеко, возле Мальцевского рынка.

– Я вас подвезу.

А когда подъехали, Костя сказал капитану.

– Надеюсь, вы понимаете, какие ценности в ваших руках?

– Думаю, да, понимаю. Многие миллионы.

– Им нет цены. Спрячьте термос и некоторое время не трогайте его.

– Благодарю, майор. Я так и сделаю.

Домой к дяде Васе Костя приехал в шестом часу вечера. Анны не было, она уехала в Сестрорецк за продуктами. Не стал обедать, пошел в сарай, запрятал там часть сокровищ, другую часть он оставил в городе, в гараже. Завалился в постель и проспал до одиннадцати часов следующего дня.

Вышел в гостиную и не узнал ее. На окнах висели тяжелые желтые шторы, на столе – шелковая скатерть, по всему полу – растительного орнамента ковер в теплых, золотисто-коричневых тонах. И вазы с цветами, и безделушки современные и прошлых лет, и бронзовая люстра со множеством хрустальных подвесок. Ничто здесь не нарушало законов гармонии и создавало радужное настроение. Возле камина хлопотала Полина Тимофеевна и сама принаряженная – в бежевом платье с коричневой отделкой.

– Что тут происходит?

– Мы вчера с Анютой до двух часов ночи прибирали и меню составляли.

На завтрак принесла ему бифштекс с гарниром, салат, тонко нарезанный лимон, яблоки. В высоком хрустальном фужере янтарно блестел апельсиновый сок.

«Деньги… вот их сила и власть, – подумал Костя, – такую жизнь готовят для себя новые хозяева России».

– Где дядя Вася? – спросил у Полины.

– Гуляет. Ему делают массаж и втирают муравьиный спирт. Он теперь ходит даже в магазин.

Пришла Анна. Поздоровалась с Костей. От завтрака отказалась, поднялась наверх. Костя последовал за ней. Она сидела за столом и смотрела на него с какой-то отрешенностью и тревогой. Попыталась улыбнуться, но и улыбка вышла не ее, чужая.

Костя сел в кресло, включил электрический камин. Глядя на мятущиеся всполохи ложного огня, сказал:

– Ты ни о чем меня не спрашиваешь?

– О чем я должна вас спрашивать?

– А судьба ценностей, добытых тобою с таким трудом, тебя не интересует?

Взгляд девушки был устремлен в окно, за которым шел дождь и печально шумела сосновая роща.

Костя понял: девушку потрясла операция, она чувствует себя причастной к преступлению.

– Ты вчера писала?

Анюта замотала головой: нет, не писала.

– Не пишется?

Кивнула.

– У меня до сих пор трясутся руки. Я всю ночь не спала.

– Будешь знать, какова у меня работа, – попытался пошутить Костя. И, сдвинув брови, строгим голосом добавил: – Аннушка, каюсь, что втравил тебя в операцию. Прости меня, родная, не предполагал, что она так взъерошит твою душу. Но ты умная, хорошая, должна понять, что это моя служебная обязанность. Операцию поручил начальник, не мог же я сказать: «Мне это дело не с руки, подыщите другого». Он тогда предложил бы мне иную работу. И гонял бы я сейчас мелких жуликов, воришек… Надеюсь, ты не хочешь видеть меня в роли участкового?

Помолчав немного, добавил:

– Ты же сама вызвалась помогать мне. И вот – помогла. И шла на старуху с таким же легким сердцем и даже с азартом, как там, на Дону.

– Не могу забыть, как она хрипела… Впервые видела, как умирает человек.

– Ну, во-первых, Регина Бондарь не умерла, – соврал Костя, хотя он и сейчас точно не знал, что же случилось со старухой. – Старая ведьма очухалась, и ее отвезли в больницу.

– Она подняла тревогу?

– Ни Боже мой! Молчит как рыба. И будет молчать до гроба. И даже, если ей сунут под нос черную сумку и спросят: «Твоя?», она будет вопить: «Я эту сумку вижу в первый раз!» Одно дело для нее утратить сокровища, а другое – признаться в том, что они у нее были. Ты должна понять: не преступление мы совершили, а преступника обезвредили, не дали уплыть нашему достоянию за границу.

– Твой генерал присвоит их себе и также переправит за рубеж.

– Генералу я дал часть ценностей, – небольшую, остальное забрал себе и спрятал. Придет час, и мы возвратим их государству.

– Но ты же говорил: у нас нет государства.

– Да. Но я сказал: придет час… И он придет!

Анна смотрела широко открытыми глазами, лицо ее оживало, во взоре светился огонек загорающейся надежды: только бы так оно и было. А он протянул к ней руку:

– Дай-ка мне перстень.

Она вынула из стола перстень, посмотрела на него.

– Костя, а знаешь ли ты, что этот перстень принадлежал Екатерине Второй?

– Нет, я этого не знал. А откуда ты узнала?

– Регина Бондарь смотрела в каталог, и я заглянула, – там точно такой же, и под ним слова: «Князь Потемкин подарил Екатерине Второй…»

Майор с удивлением слушал Анну. Наверное, это известно было и волгоградскому ювелиру, он тоже заглядывал в альбом. «Тот хмырь за него не сто тысяч бы отхватил, а и весь миллион».

Повертел в пальцах редчайшую вещь и, подавая Анюте, сказал:

– А теперь он будет по праву принадлежать самой достойной женщине – Анне Ворониной.

Анна взяла перстень, надела на палец левой руки.

– Спасибо, Костя. Я женщина и от соблазна носить такой перстень устоять не могу.

– А сколько в черной сумке таких украшений, и скольким бы женщинам они приносили радость! Там было много монет разных времен и разных достоинств, и все золотые. Вот тема для твоей новой повести.

Привлек к себе голову Анюты, поцеловал в волосы:

– Успокойся, ты же умница, ты все должна понять правильно. Я не могу поступать иначе, и в этих условиях я должен делать свое дело. Но ты не волнуйся: я тебя не стану больше привлекать к своим операциям.

– Мне страшно, если человек умер… Старуха настолько обрадовалась при виде перстня, что задохнулась от счастья. Она, конечно, преступница и предвкушала небывалую сделку. За эту роскошь сунула мне в руки два пустячных колечка. Посмотри, вот они. И все равно не хочу смерти.

– Хорошо, могу тебя утешить. Говорю еще раз: старуха жива, она помещена в больницу и скоро вновь приползет в музей и будет с новым рвением натаскивать ценности в свой тайник. Утешься, твоя Регина еще нас переживет.

Анна улыбнулась, и на этот раз уже не печально.

Прошел месяц. Костя изредка, раз или два в неделю, ездил на работу, но конкретного задания не имел. Старрок был им доволен, звал его Костей, поверял секреты, будто бы искренне питал к нему дружеское расположение. О музейной операции и о черной сумке не заговаривал, – вроде ничего и не было. Иногда спрашивал Костю: «Что делаешь? Кого-нибудь обложил флажками, – нет? А?» Костя отвечал: «Нет, ничем не занят. Пустяки не интересуют, а крупного дела не подвернулось».

Майору Воронину присвоили звание подполковника. По этому случаю дома устроили торжественный обед, но без посторонних. Друзей у Кости не было.

Амалия из Каслинской возвратилась, но тут же поехала в Крым на курорт, – лечить суставы.

Однажды вечером из Каслинской позвонил Олег.

– Здравствуй, Анна! Здорова ли, как настроение? Докладываю о книге: пристроил ее в частное издательство. И главным там Степан Ковригин, – помнишь, он был редактором твоего сборника? Прочел за один день. Сдал в набор. И в две недели выпустили тысячу экземпляров.

– А сколько ты заплатил?

– Погоди, не перебивай. Главное – необыкновенный успех книги. Первая тысяча продавалась в десяти киосках по тридцать рублей. И раскуплена в два дня. Киоскеры говорят, что так ходко не идет ни одна книга. Типография печатает основной тираж – сто тысяч. Но я не оформил договор, нужна доверенность, заверенная нотариусом. Пришли, пожалуйста, и чтоб были слова: «Доверяю такому-то все денежные операции по изданию моей книги «Слезы любви»». И вот еще: на днях ты получишь экземпляр книги, – подпиши ее и вышли в издательство.

– Ладно, ладно, – все сделаю, но скажи мне, пожалуйста, как здоровье Дуняши? И как церковь? Ты наладил ремонт?

– Да, да, спасибо тебе, дорогая. Дуняшу отправил в больницу – в Волгоград, ее готовят к операции. Говорят, поставят на ноги. А ремонт идет полным ходом. Когда будешь в Каслинской?

Хороший это был разговор. И Анюта, положив трубку, долго не могла успокоиться. И сидевшему тут же Косте сказала:

– А и вправду от счастья можно умереть. И предложила:

– Поедем кататься на автомобиле?

Она много слышала о дачных местах: Репино, Комарово. Нынче же решила туда поехать.

Костя сидел рядом, любовался, как ловко управляет машиной Анюта.

– Давай говорить на английском. Скоро поедем в Америку, надо бы свободно владеть языком.

Анна перешла на английский. Говорила короткими простыми фразами:

– Я очень счастлива. Олег сообщил хорошие вести.

– Какие?

– Напечатали мою книгу, ее хорошо покупают.

– О, я рад! Поздравляю!

Костя говорил так же лаконично, но фразы строил быстрее, произносил увереннее. Подумал: «У меня не было времени заняться ее рукописью, завтра же поеду искать издателя». Спросил:

– Издали так быстро? Я думал, книги издают долго.

– Раньше – да, издавали долго. Теперь есть частные издательства. Если им выгодно, издают быстро.

Эту тираду проговорила с трудом, и Костя не все понял.

– Частные издательства? А цензура?

– Теперь нет цензуры. Демократы ее отменили.

– Это хорошо или плохо?

На этот вопрос Анюта ответила по-русски:

– Я автор молодой, поначалу полагала, что это хорошо. Но сейчас вижу: сломав цензурный заслон, на рынок хлынула низкопробная и откровенно вредная литература – порнография, проповедь злобы, агрессивности. Этак, я думаю, из молодых людей можно воспитать стадо разбойников и насильников. Кто же тогда защитит нас, женщин? И кто будет рожать и воспитывать достойных граждан?

– Ты мне сказала целую речь. Хорошо бы такую умную проповедь услышать от тебя по-английски.

В Комарово на Большом проспекте они вышли из машины. Дачи тут были большие, усадьбы просторные, и всюду – вековые мачтовые сосны. Прежде, когда Ленин позволил Финляндии отделиться от России, к финнам перешла большая территория между Финским заливом и Ладожским озером – уголок природы с могучим лесным массивом, увлажненный дыханием, с одной стороны, соленой Балтики, с другой – озерной благодати. Массив этот близко подступал к городу Петра и был превращен финнами в райский уголок для своей богатой элиты. Состоятельные люди Финляндии строили дачи рядом с уже бывшими здесь домами русских богачей; в результате здесь, на юге Финляндии и севере Петербуржья, вырос редкий по красоте поселок – смесь архитектуры русской с творениями финских мастеров по дереву. Комарово стало заповедным местом проживания людей именитых, ученых, писателей вперемешку с вездесущими денежными ловкачами.

Комарово, как и некоторые дачные поселки Подмосковья – Абрамцево, Переделкино, Архангельское, стало знаменито.