Текст книги "Шальные миллионы"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

– До сих пор не знаю, кем ты мне доводишься?

– Двоюродная племянница.

– А и верно. Ты же дочь моего двоюродного брата. Кстати, думают они возвращаться в Каслинскую?

– Похоже нет, нравится им там. И меня зовут. А я в прошлом году жила у дедушки под Питером, – зимой, в большие холода.

– Вот новость! Я и не знал. И как тебе наш город – понравился?

– Еще бы! – тихо и мечтательно произнесла Анна. – Я так его полюбила, кажется, все бы отдала, чтобы жить в нем.

– Ну, что же тебе мешает? Прописка ныне свободная. И квартиру купить можно. А еще лучше – свою тебе отдам. Квартирка, правда, однокомнатная, но зато в большом и красивом доме, рядом с гостиницей «Прибалтийская», у самого синего моря.

– Да, прямо как в сказке, теперь у меня и деньги есть, но я как-то не могу привыкнуть к мысли, что они мои.

– А ты привыкай. И трать их по своему усмотрению. А к тому же я думаю, что деньги у нас еще будут, мы молодые – заработаем.

– Я гидролог, кому нужна там?

– Петербург – морской город. Устье Невы, Финский залив, – кругом вода! Ты-то как раз и нужна там!

Неожиданная мысль обоих взволновала, и, хотя они молчали, думали об одном – о Петербурге.

– Так что же ты думаешь? Соглашайся.

Но Анюта молчала. Мысли ее были о сокровенном, о том, что держало ее здесь, в Каслинской, но об этом она Косте не скажет. А он, хотя и не видел цвета и выражения ее глаз, понял: она сейчас решает главный вопрос своей жизни, где жить и как быть дальше.

– Вам не жаль того грузина, что утонул?

– Аннушка! Милая моя, родная, век помнить буду, – ты меня от самого страшного врага избавила. Тариэл – глава грузинской мафии, сколько он вреда питерцам наделал, не измерить, не постичь! Они и грабят, и насилуют, и убивают. Цены на рынках взвинчивают. Мафия! Так что ты…

– Я?.. Но при чем тут я?

– Ах, ты умница, – хитрющая, как тысяча змей! Думаешь, я не знаю?

Наклонился к ней и нежно поцеловал в щеку.

– Я продам дом, мотоцикл…

– Ни в коем случае! – воскликнул Костя. – Дом на берегу Дона, земля, хозяйство – этому нынче цены нет. Ничего не трогай, слышишь?

И она, уловив в его голосе приказной тон, обрадовалась и почти машинально, помимо своей воли, пожала его руку. Он продолжал:

– Если ты мечтаешь стать серьезным литератором, то должна жить в Москве или Петербурге. Кажется, Виктор Гюго говорил: «Поэты рождаются в деревне, а умирают в Париже». Маяковский родился где-то в горном селении, а убит был в Москве, Есенин тоже рязанский, сельский парень, а погиб в Петербурге. В столицах решаются все вопросы, там живет цвет народа, его интеллигенция…

Девушка не перебивала.

– Ты хорошо знаешь характер своих земляков, пишешь о них рассказы, но ты не ведаешь, что есть в нашем государстве люди, которым нужно погубить страну, поссорить народы… Они-то и ослабили рубль, сделали так, чтобы во всем мире царил доллар. Тебе нужно знание этих процессов. Говорю тебе: переезжай в Питер, – писатель должен мыслить масштабно, быть политиком и философом. Ты, наверное, захочешь создать крупное произведение – повесть, роман.

– Уже написала.

– Вот как! И что же ты написала?

– Повесть. Называется она «Слезы любви». Недавно закончила.

– А где будешь печатать?

– Не знаю. Здесь, наверное, – в Ростове или Волгограде. Если примут, конечно.

– Поздравляю. Возьми рукопись в Питер, и там попробуем пристроить.

Сказал, но без твердой уверенности, что это удастся сделать. Сейчас издатели ищут рукописи интересные, значительные, а она – молодой автор. Впрочем, чем черт не шутит. Обнял девушку за плечи:

– Поедем в Питер, – деньги-то у тебя есть.

– Я не буду их тратить, сохраню для вас, на случай невзгод.

– Признаться, мне это приятно слышать. Сознавать, что о тебе думают, заботятся, – и не кто-нибудь, а такое создание, как ты.

Она не возразила, понимала, что он говорит искренне, и он ей верит, – и в эту минуту ей ничего так не хотелось, как быть его надеждой и защитой от возможных неурядиц. У него такая трудная и опасная работа, он как богатырь из русских былин ведет бой с многоголовой гидрой.

– И все-таки, – продолжал он в раздумье, – эти деньги трать как заблагорассудится. А на хранение я тебе дам.

– Хорошо, Костя, спасибо. Тогда часть денег я потрачу, и сегодня же. Вы не будете возражать?

– Сказал же! И можешь мне не докладывать.

Луна взошла на середину неба, и живая сверкающая дорога, соединившая берега реки, стала шире, и пристань, и паром, приткнувшийся к бревенчатому причалу, осветились, как днем. Костя с Анютой уж собрались уходить, но их внимание привлекли огни бегущих к станице автомобилей. Костя насчитал три машины. «За мной! – обожгла мысль. – Сам Старрок со товарищи».

Хотел было встать, махнуть на «мерседесе» в Волгоград, а может, и в Питер, но затем подумал: зачем ему бегать? От кого?..

И тут же в голове составился обширный план.

– Анюта! Ты готова мне помогать?

– Да, располагайте мною.

– Тогда слушай и хорошенько все запоминай.

Вынул из кармана блокнот, вырвал чистый лист.

– Дровяной сарай дяди Васи помнишь?

– Как же? Я там дрова брала, и рубила, и пилила.

– Отлично! Вот смотри.

Нарисовал потолок, три несущих бруса.

– Вот крайний брус слева, а вот…

В самом конце бруса, в дальнем левом углу он нарисовал жирный крестик.

– Здесь, – ткнул карандашом, – я спрятал сверток с драгоценностями.

– Ну, и…

– Ты поедешь к деду, возьмешь этот сверток и разделишь его содержимое на четыре равные части, – ну, хотя бы по весу, приблизительно. И одну часть положишь туда же, на старое место, а три перепрячешь в разных местах, но на усадьбе. Надежно, – так, чтоб вода не затекла и чтоб никто тебя не увидел. Все поняла?

– Поняла. А вы?

– Я? Видишь три машины – это за мной.

– Так бежим! Я – с вами.

– Нет, Анюта. Мне бежать некуда. Я ничего не крал, никого не убивал, – я не преступник, а майор милиции, человек долга и чести. Они будут здесь не раньше утра. Я спрячусь за камнем и посмотрю, кто за мной пожаловал. Если это мой начальник, – а я думаю, это он и есть, – я выйду и буду принимать его как гостя. Он может меня увезти с собой, может даже надеть наручники, но ты не пугайся и предупреди потихоньку отца и Сергея, что это наша игра, так надо. Мы поедем в Питер на машинах, а ты сегодня же садись на самолет и сделай то, что я тебе сказал. Ну, сумеешь?

– Да, дядя Костя, сумею.

– Дядя! Ну, какой я тебе дядя? Зови меня просто Костя.

И он стал наблюдать за приехавшими. Они уже подкатили к причалу на том берегу и кричали крепко спавшим в эту пору паромщикам. Костя силился узнать по голосу Старрока, но катившееся по реке эхо многократно повторяло каждое слово, наполняя его трубным нелюдским гулом. Однако сердце подсказывало: это – Старрок!

И все-таки Костя думал о мерах предосторожности: вдруг как это грузинская мафия! Сошел к берегу, приготовил катер. Подумал: если увидит, что приехали грузины, махнет на остров. Зорко следил за приезжими. Вслушивался в их голоса. Вроде бы русские…

Но вот раздался властный каркающий голос. Буква «р» произносилась так, будто по железу катился шарик. «Старрок! Нет никаких сомнений, это – Старрок!»

Паромщики, напившись с вечера, спали мертвецким сном. Обыкновенно первый паром отчаливал в восьмом часу утра, к ругани же и крикам с того берега паромщики привыкли. А что к ним пожаловал милицейский генерал из Питера, этого они не знали.

«Он теперь, наверное, генерал, – Костя вспомнил, как в милиции ждали об этом приказа министра. – Господи, Старрок – генерал! Как легко они сотворяют кумиров!..».

Он не спешил покидать укрытие. Дождался машин, – все три подъехали к дому отца, и из них, как горох, высыпали девять молодцов. И окружили дом. Сам же Старрок направился к реке, прямиком к камню, за которым сидел Костя. И, не дойдя до камня пяти метров, остановился, смотрел на Дон, на тот берег, где над лесом в полнеба горела утренняя заря. Костя поднялся.

– Вам кто нужен?

Старрок шарахнулся в сторону, схватился за пистолет. Майор вышел из-за камня.

– Сразу виден штатский человек! Да вы, Мэлор Борисович, если б я захотел, тут бы и остались лежать у камня! Здравствуйте! – протянул руку. – Знаю: за мной пожаловали. И ордер на арест в кармане. А? Разве не так? Ну вот я, везите в Питер. Делайте самую большую глупость в своей жизни.

– Ух ты, дьявол полосатый! Напугал до смерти!

Поздоровались.

– Зови в дом. Устали мы как черти. Гнали без передышки, – за тобой, угадал.

Костя в дом идти не торопился, присел на камень.

– Генерала вам присвоили?

– Да, майор, присвоили.

– Поздравляю. С год послужите, маршалом станете.

– Стану, Костя. Власть теперь наша и, надеюсь, надолго, может быть, навсегда.

– Навсегда – едва ли, а надолго – может статься. В семнадцатом году вы, большевички-демократы, тоже власть захватили, – до сего времени из рук не выпустили. На этот раз только вывески поменяли, а суть та же.

– Ладно, Костя. Уймись. Я к тебе по делу приехал, а не лекции твои выслушивать.

– Мафию, что ли, грузинскую возглавил? – продолжал Костя.

– Как возглавил? Ты что буровишь?

– А так и возглавил. Был на третьих ролях, а после гибели Тариэла на первые вышел.

– Хватит чепуху городить! Говорю, – по делу приехал. На капитал мафиозный мы вышли, – у тебя он зарыт. А его государству сдавать надо. В банк государственный, – по ведомости да под расписочку. Понял?..

Майор засмеялся, посмотрел на Старрока пристальным уничижительным взглядом.

– Старрок и государство, – эка, черт побери, как заливает!

И – строго:

– Перестаньте паутину словесную развешивать! Говорите просто: Костя, поделись деньгами и всем ценным, что ты отнял у Тариэла. А?

– Ну-ну… Не наглей, Костя. Мужик ты смелый, умный и сильный, как сто чертей, однако не забывайся…

– Давайте ордер на мой арест.

Старрок отдал ордер, и Костя порвал его на мелкие кусочки.

– А сейчас мы пойдем в дом, и вы напишете представление министру на присвоение мне звания подполковника.

– Костя…

– Пойдемте, генерал. А сокровища грузинской мафии действительно у меня. Мы поедем в Питер и поделим их с вами пополам. С вами, слышите? И ни с кем больше. Государства у нас нет, вы его слопали. Отныне будем работать вместе. Я вам нужен, да и вы мне – тоже. Вашу руку, генерал!

Старрок с нескрываемой радостью пожал протянутую руку и крепко обнял Костю.

– Молодец, подполковник! Будешь моей правой рукой.

– Вот так-то! Теперь же пойдемте завтракать, – принимаю вас как самых дорогих гостей.

Пока готовили завтрак, Костя и Старрок сидели в комнате второго этажа, и генерал после внезапно вспыхнувшей эйфории впал вдруг в меланхолию:

– Ты устранил с дороги Тариэла, но он – глава питерской мафии…

– Грузинской мафии, – уточнил Костя.

– Да, грузинской. Все равно должен понимать, какая птица. За него не одна головушка полетит, а если учесть, что с Тариэлом ушел «бриллиантовый багаж», и мы с тобой за него в ответе…

– За кого?

– За багаж этот! – выкрикнул Старрок. – Не прикидывайся… Думаешь, они идиоты, грузинские мальчики? Мне звонил их пахан и дал две недели, – мне и тебе, а там, говорит, если не вернем багаж, и нас на распыл, и наши семьи…

– Надо брать их, – спокойно сказал Костя.

– Сколько проблем! Вывести тебя из-под удара правосудия – одна, мафию развеять – другая, а сколько еще жадных акул ожидают даров!

– Меня оставьте в покое. За мной нет вины.

– Нет? Нет, говоришь? А кто убрал с дороги Тариэла? Ты ведь знаешь формулу убийства: кому нужно, тот и убивает. Станут разматывать…

– Разматывать? Ниточка потянется к вам, а не ко мне. Тариэл мешал вам, а не мне, это вы пригребли «бриллиантовый багаж» и ни с кем не захотели делиться. Вы, генерал, вы! Я об этом багаже и слыхом не слыхивал. Кроме того, есть экспертиза: Тариэл утонул, и на нем ни малейшей царапины. И есть свидетели. А меня с ним и рядом не было. Можно ведь и так дело повернуть. И тогда все шишки на вас повалятся.

Генерал побледнел и весь сжался, как от удара. Он был хлипок, имел слабые нервы. Костя знал это и провел упредительную массированную атаку. А когда увидел противника поверженным, сбавил газ.

– Ладно, ладно, генерал, не надо бояться, – трус умирает много раз, а смелый – однажды. Что же до акул, которые разинули пасти и ждут от вас доли, мы их ублажим. Разделим багаж на три части: одну – им и по одной – нам с вами. В багаже много чего есть, хватит и им на молочишко.

Снизу их звали на завтрак.

На самом высоком месте, на холме с пологими склонами, возвышаясь над станицей Каслинской и как бы оберегая ее, стояла церковь Пресвятой Богородицы.

По рассказам старых людей, она была построена по повелению царя Петра Первого. Он будто бы и место на холме указал и дал на ее построение пятьдесят рублей.

Царь Петр проезжал станицей во время осмотра здешних мест: искали самый узкий перешеек между Волгой и Доном, – уже тогда замышлялось прорыть Волго-Донской канал. И будто бы царь и место у Каслинской облюбовал, но потомки спустя два с лишним столетия прорыли канал чуть выше станицы.

За церковью, в тени вековых кленов, берез и тополей огорожено кладбище; чуть в стороне казаки соорудили стелу из нержавеющего металла и на ней вывели: «562» – столько каслинцев не вернулось с фронта. И как бессменный часовой бережет их покой взметнувшаяся к небу колокольня. Церковь порушили, а колокольня устояла. И как знать, сохрани станичники гордый в своем величии храм, не упали бы они в бездну пьянства и душевной остуды.

Сюда к колокольне и пришла в то утро на рассвете Анна. Здесь стоял походный вагончик, а в нем иногда задерживался на ночь сельский художник-реставратор Олег Суворин. Может, он и сегодня спит в вагончике?

Три года назад выпускник Московского архитектурного института Олег Суворин по своей воле решил один восстанавливать станичную церковь. Не было материалов, никто не давал ему денег даже на жизнь, и только школьники изредка ему помогали, да старушки богомольные приносили еду. Олег работал по двенадцать часов в день и за год поставил золоченый крест, покрыл и покрасил колокольню, повесил большой колокол и три малых, выложил кирпичом, застеклил окна и спустился вниз на два первых этажа.

На крест и золото, и на краску отпустил деньги архиепископ саратовский, астраханский и волгоградский Пимен, в миру Дмитрий Евгеньевич, и он же помог приобрести кирпичи и доски. На том и кончились ассигнования работ.

А дома случилась беда: болезнь позвоночника приковала к постели его жену. И дом, и двое детей остались на руках у тещи.

Олег своей работы не прекращал.

Анна поднялась по трем ступенькам и постучала в дверь. Скрипнула железная койка, и дверь растворилась. На пороге в халате показался богатырь с бородой полярника.

– Нюра, ты?

Он звал ее на старорусский манер Нюрой.

Наскоро оделся и пригласил девушку войти. Не удивлялся ее вторжению, хотя раньше Анна так рано к нему не приходила. И ничего не спрашивал. Ждал, когда гостья заговорит сама.

Анна смотрела на него своим неистребимо влюбленным взглядом и улыбалась.

– Ты чего? – буркнул Олег, в растерянности оглаживая бороду. Он любил Нюру, она любила его, но об этом своем великом и святом чувстве они никогда друг другу даже намеками не говорили. Они немного стеснялись друг друга. Но сегодня девушка задорно, демонстративно улыбалась. И – молчала.

– Ну, говори. Разбудила в такую рань.

– Ты недоволен?

– Ты знаешь: я всегда тебе рад.

– Всегда-всегда?

– Конечно.

– Олег, милый, я имею возможность немного тебе помочь. Хватит тебе бедствовать.

– Я не бедствую. Я очень богатый.

– Ладно, ладно. Знаю, какой ты богатый. Лекарства Дуняше не на что покупать, масло сливочное, сахар, фрукты, – вон как все дорого!

– И что? Чем же ты можешь мне помочь? Часть зарплаты своей выделишь?

– А ты меня угощай чаем, тогда и узнаешь все.

– Чаем можно, вот только сахара…

– Ну вот! А еще хорохорится.

Не сводила с него глаз, следила за каждым его движением, счастливая близостью любимого человека. Кажется, вот коснись он ее своей сильной рукой, и она растает, как сахар в стакане с чаем. Анна самозабвенно, до потери всех тормозов, любила Олега и готова была на все мыслимые и немыслимые подвиги ради этого бородатого сероглазого человека, но Олег ничего не требовал от нее и не ждал никаких жертв. Сам так же страстно, а может, еще более глубоко любил Анюту и потому относился к ней нежно и целомудренно, – боялся дышать на нее, не смел оскорбить неловким и скорым словом.

– Ты поедешь жить в мой дом. Перевезешь Дуняшу, детей и маму, – все будете жить у меня.

– Как?

– А так, – переедете и все. Хватит вам жить в развалюхе. Дуняше нужен покой, а вы все в одной комнате. И детям негде уроки готовить, и мама устала, а ты здесь…

– Погоди, Нюра. А ты где будешь жить?

– Я?

Анюта вдруг погрустнела, – слетела с губ улыбка.

– Я?.. Я в Питер поеду, к дедушке. Он болен, и за ним нужен уход.

Эти слова камнем придавили Олега. Сник богатырь, – враз, в одну минуту. Понял, что Анна одним ударом разрубает их нелепый любовный узел. У него больная жена, двое детей. А если уж случилась любовь между ними, надо разом покончить с нею.

Свесил над столом голову, молчал. И она молчала. И вдруг – расплакалась.

Олег подошел к ней, тронул за плечо.

– Не надо, Аннушка. Не рви душу. Для меня и так все рухнуло в миг единый. Все, что я делал, делал для тебя и с думами о тебе, а наградой и счастьем было видеть, слышать тебя. Но ты решила. Значит так надо. Когда едешь?

Справилась со слезами, заговорила деловым тоном.

– Сегодня еду. Из Питера буду звонить. А сейчас слушай меня, Олег. Мы поедем ко мне на мотоцикле, и ты поможешь мне собраться. Я же покажу тебе, где и что лежит.

Выйдя из вагончика, посмотрела на ту сторону Дона, – парома еще не было. Машины, выстроившись в рядок, ожидали.

Мотоцикл стоял во дворе Евгения Владимировича. Анна вывела его, и они поехали на хутор. И через несколько минут входили в дом.

– Исполни мои поручения и не возражай, – говорила Анюта, усадив Олега за стол и угощая холодным мясом. – Во-первых, отвези в Волгоград, в издательство, рукопись моей повести, – вот она. Сейчас напишу тебе и доверенность, чтобы ты все финансовые дела по рукописи от моего имени вел. А во-вторых, вот тебе деньги.

– Деньги?.. Еще чего! – отстранил их Олег.

– Здесь пятьдесят тысяч рублей и двадцать тысяч долларов.

Сильный парень Олег, могучий и телом, и духом, а тут и он опешил.

– Откуда у тебя такие деньги?

– Не беспокойся, деньги эти заработаны честно и мне дадены хорошим человеком. Костю Воронина знаешь?

– Знаю.

– Костя мне и дал деньги. А ты слушай мою инструкцию. Рубли все на семью расходуй, а половина долларов – на починку церкви. Хватит тебе одному горбатиться, и бесплатно. Найми двух-трех рабочих, купи кирпича, леса, показывай им, а они пусть делают.

Олег наконец справился с волнением первых минут, пришел в себя, поверил в реальность происходящего.

– Двадцать тысяч долларов – это же миллионы рублей! Если уж на тебя напал стих благотворительности, я приму гуманитарную помощь. Но первое, что я бы хотел, – автомобиль. «Жигули» почти новые две-три тысячи долларов стоят, а то и меньше.

– Покупай хоть «Волгу». Деньги твои и без отдачи. И не перечь. Но одно условие обязательно: быт семьи устрой. Лекарства Дуняше, белье, одежду детям купи и себе пальто зимнее или куртку купи непременно. Я так хочу – слышишь? Обстановка в доме есть, и ковры, и гардины… Дуняшу помести в мою комнату, дети пусть в большой, а ты отцов кабинет займешь. Я приеду – проинспектирую. Если что не так – накажу. Сильно. А повесть мою в частное издательство сдай, – недавно открылось в Волгограде. За счет автора издают. Деньги на издание – вот.

Отсчитала еще три тысячи долларов, сунула в ящик стола – туда, где рукопись.

– Нужно будет больше – позвони. Прилечу – расплачусь. А сейчас тороплюсь я. Мне надо нынче же быть в Петербурге.

Анна скоренько собрала свою походную сумку, и они вышли во двор.

Над Доном и лесом радостно возвещала миру грядущий день заря, а казаки еще не тревожили сон паромщиков.

– Ключи от дома – на, бери.

– Но ты…

– Если вернусь, буду жить у Евгения Владимировича. Он давно зовет меня. А не то и другой дом купим.

Присели на крыльцо по русскому обычаю, помолчали.

Анна поднялась решительно, подала Олегу сумку.

– Держи, а я сяду за руль.

Перекрестила дом, сказала:

– С Богом!

И они поехали в аэропорт.

Машины прибыли в Петербург вечером, на третьи сутки. Костя сидел за рулем первой машины, – так приказал Старрок. Сам генерал ехал во второй.

Едва они вошли в Костин кабинет, раздался звонок.

– Костя, вы?.. – кричала Анна. – Все в порядке! Все в порядке! Звоню из автомата.

– Хорошо. Я скоро буду дома.

– Кто звонил? – насторожился Старрок.

А Костя подумал: «Хорошо, что генерал не видел Анюту. И ничего о ней не знает».

– Приятель, – спокойно ответил майор.

– Хочу ехать сейчас, – предложил генерал.

– Как будет угодно, но – одно условие: к месту клада мы пойдем вдвоем.

Старрок хмыкнул, опустил голову. Прошелся по ковровой дорожке.

– Чего вы боитесь?.. Там, у камня, я вас не тронул.

– Но в чем дело? Почему вдвоем?

– Хочу иметь свою долю и делить без свидетелей. Мы договорились: делим на три равные части.

– Хорошо, хорошо. Я помню.

– И поедем тоже вдвоем. И так, чтобы без хвоста. Я буду сидеть за рулем.

– И на это согласен. Отныне в наших отношениях – все на доверии.

– На полном, на абсолютно полном.

Костя протянул руку, и Старрок пожал ее. Рука его была потной и слегка дрожала. Он знал, что через час-другой увидит кучу драгоценностей, и в предвкушении такой минуты сильно волновался.

О спутнике своем генерал думал: «Надежный человек, с ним легко и покойно. На него я могу положиться».

Перед главным входом в милицию стояла «девятка» – машина начальника милиции. Костя открыл дверцу и сказал шоферу:

– Мы поедем одни.

Старрок нырнул в угол салона, Костя сел за руль. И с места взял большую скорость. И свернул в ближайший переулок, там снова свернул, и снова, и снова, – и выкатился на Выборгское шоссе.

– Ну, ходок, ну, мастер, – качал головой генерал, видя, как майор «выписывает» петли, сбрасывая с хвоста «клещей», которых Старрок, конечно же, мог повесить.

Костя ему все больше нравился, и он проникался желанием сделать его ближайшим товарищем по своим делам. «Да-да… Непременно пошлю его в Америку. Дело пахнет сотнями миллионов, – нужен надежный человек».

– Ты, майор, говоришь по-английски?

– Да, я английский знаю и могу на нем изъясняться, хотя и не очень бойко.

– Тебе придется срочно засесть за английский, дам тебе учительницу, будешь с ней беседовать только на английском. У меня на тебя есть серьезные виды.

– Можете располагать мною. Я для себя решил: поступаю в ваше полное распоряжение.

– Хорошо. Ты, майор, нравишься мне все больше, и я готов доверять тебе.

Они подъезжали к дому дяди Васи.

Старрок не отступал от майора ни на шаг: вместе они вошли в дом, подошли к печке, на которой лежал хозяин дома.

– Ты болен, дядя Вася? – поднялся к нему по лесенке племянник.

– С чего ты взял? – возразил бодрым голосом Василий Владимирович. – Люблю поваляться на печке, – вот и все дела. А ты надолго ко мне?

– На этот раз – нет, но потом приеду. Дай ключ от сарая, – там инструменты, мне надо кое-что починить в моторе.

– Он там, над дверью, – на карнизе.

– Ну-ну, ты лежи, а мы повозимся с машиной.

Прошел в дальний угол сарая. И, прежде чем достать сверток, сказал Старроку:

– Закройте дверь. На задвижку.

Приставил к стене два пустых ящика, встал на них и вытащил из-под стрехи сверток, запеленутый целлофановой пленкой, с радостью ощутил, что он много меньше и легче того, что он сюда закладывал. «Молодец, девка, – подумал об Анюте, – спроворила».

Подозвал генерала. Показал на ящик:

– Садитесь.

Тот было протянул руки к свертку, но майор остановил:

– Не торопитесь, генерал. Тут нас никто не увидит.

Старрок медленно опускался на ящик, но взгляд его был прикован к свертку, и руки машинально к нему тянулись, и весь он дрожал, как в лихорадке. А Костя искал подставку вроде столика. Наконец нашел, включил свет, подтянул ящик и для себя и подсел к генералу.

И не торопясь, как в замедленной съемке, – так казалось Старроку, – разворачивал сверток, а когда раскрыл содержимое, генерал тихо ойкнул и запустил руки в драгоценности.

Костя снова спокойно произнес:

– Тор, опитесь, генерал.

И ребром ладони стал разделять на отдельные кучки кольца, перстни, браслеты, царские ордена и золотые монеты… Потом вырвал из блокнота три листка, написал: 1, 2, 3.

Показал на кучки. Свернул листки в тугие трубочки, накрыл ладонью.

– Тяните!

Генерал сунул пальцы под ладонь, захватил билет. «Первый»! Костя двинул ему первую кучку. Потом генерал достал третью – Костя подвинул и третью. Среднюю забрал себе.

– Поехали, майор, быстрее.

– Куда спешить? – сказал Костя, но Старрок его не слышал. Бросив на ходу: «Заходите ко мне завтра», он трусцой бежал к машине. И в ту же минуту, набирая большую скорость, полетел к шоссе.

Костя вернулся в сарай и здесь под лампочкой разложил свою долю. Насчитал два десятка перстней с бриллиантами, тридцать мужских печаток, почти столько же массивных золотых колец, заколки с бриллиантами, несколько брошей, – эти были особенно ценны, три колье, восемь старинных камей тончайшей работы в золотых оправах, семь массивных золотых браслетов. В кучке его оказалось сто сорок девять царских золотых десятирублевиков.

Вспомнил, как в Волгограде за один перстень с крупным бриллиантом мог получить сто тысяч долларов. Окинул взглядом лежавшие перед ним сокровища.

В уме прикинул: раньше, до перестройки, одна золотая монета стоила пятьсот рублей. Теперь же – о-го!.. Какие миллионы заключены в одних только золотых монетах, и какую уйму денег увез с собой вездесущий и такой ухватистый Старрок! Сколько он отстегнет тем, кто стоит за его спиной? И вновь теплая волна признательности к Анне поднялась в нем.

Нащупывал глазами место, куда бы спрятать клад. Поддел кончиком топора доску в стене, сунул туда сверток. Крепко прибил доску, отошел, посмотрел: «Вот так-то будет ладно». И еще пришла мысль: «Уж Старрок, конечно же, уверен, что ценности свои я теперь в сарае прятать не стану».

Было светло и хорошо на душе. Мысленно похвалил Анну за то, что не попалась на глаза генералу.

Анюта ждала его на пороге дома. И когда он подошел, не сдержала порыва радости – бросилась ему в объятья.

Дядя Вася был рад гостям, – так рад, что не скрывал своего волнения, бестолково суетился, говорил племяннику и Анюте «Дети мои» и всячески старался им угодить.

Старик недомогал, у него «что-то стронулось в спине», и заболел он давно, когда еще только вышел на пенсию, а теперь ему семьдесят два года, и спина болела все сильнее. Впрочем, случались минуты, когда боль отступала, он тогда выходил на улицу, обходил двор, заглядывал в сарай и даже «выползал», как он говорил, за ворота. Он очень любил русскую печь, на ней прогревал спину, и боль утихала. Печь топила, еду готовила и прибирала у него соседка Полина Тимофеевна, женщина не старая, очень аккуратная и честная. Старик в долгу не оставался; отдавал ей вещи умершей недавно жены и платил деньги. И когда Анюта сказала: «Я сама буду все делать», он энергично возразил: «Нет-нет, Полина пусть ходит и все делает по дому». Ясно было, что он не желает загружать внучку домашними хлопотами.

Поужинав с гостями, он пошел к себе в кабинет, где обыкновенно проводил время и укладывался на ночь. Племяннику определил комнату рядом с кабинетом, а Анюте предложил поселиться в комнате жены, а если надо что читать и писать, – он знал: она много пишет, – то пусть идет на второй этаж и занимает там «верхний кабинет», кстати, отделанный с особым тщанием, с камином и балконом, выходившим прямо в лес.

– Пойдем туда, в «верхний кабинет», – предложила Анюта Косте, как только они остались одни.

Здесь она вышла на балкон и тихо, почти шепотом, стала говорить:

– Как вы мне и велели, я три части зарыла в землю.

– В землю? А вода?..

– Вода не опасна. Каждую часть заложила в три плотных целлофановых мешка, – так дедушке присылали с Украины варенье. Хорошо завязала и еще в жестяные добротные банки упаковала. В сарае нашла, от старых времен уцелели. В таких банках то ли чай, то ли леденцы продавали. А теперь смотрите, где ваши клады.

– Но ты хорошо рассмотрела, что там?

– Нет, не очень, – я торопилась. Но… заметила: много золотых монет. Очень много, несколько сот будет. А еще там были пачки долларов и рублей. Я их прятать не стала, – вон они, в моей дорожной сумке. В один из кладов запрятала золотую табакерку, – уж больно хороша. И содержимое делить не стала, – рука не поднялась. Ну и… самое красивое закладывала в банки, решила этак надежнее.

– Прекрасно! И где наши клады?

– А вон смотрите – сосна. И вон – дуб, а там – липа. Деревья заметные, словно часовые. От каждого дерева отмерила три метра на восход солнца, то есть на восток. И вырыла ямки в полметра глубиной. Туда и схоронила, а сверху прикрыла дерном. Я это умею, – вот увидите.

– Хорошо, умница, – и Мефистофель бы не разгадал нашу тайну. Мне предстоит поездка в Америку, хотел бы и тебя взять с собой. А? Что ты скажешь?

– Я с удовольствием. Очень хочу побывать в Америке.

– С работой там, в станице, рассчитайся. Пропишу тебя в Питере, и будет у тебя своя квартира. А там, дальше, найдем тебе и работу. Пока же…

Он пристально заглянул ей в глаза, будто бы размышлял, говорить о своем намерении или нет.

– Пока же… Будь у меня наперсницей. Вроде доктора Ватсона при Шерлоке Холмсе, – а?

В ту ночь Анюта долго не могла заснуть. Слишком круто и почти фантастически поворачивалась ее жизнь.

Анюта неплохо знала английский язык, преуспевала в институте, теперь же, готовясь к поездке в Америку, решила нанять преподавателя и заниматься английским по четыре часа в день. Пять-шесть часов она по-прежнему отводила творчеству, писала новую повесть. Такой модус жизни установила для себя после опубликования в столичном журнале первого рассказа, – тогда же местный маститый писатель ей сказал: «У тебя, дочка, нежный, ласковый русский язык, и есть музыка в слоге, а это – первый признак большого таланта. Пиши каждый день, и тогда ты будешь большой русской писательницей».

С тех пор она писала много и, как Чайковский, могла о себе сказать: «Я работаю каждый день, как сапожник».

И уже вскоре, когда ей было двадцать три года, в местном издательстве вышла первая книга ее рассказов «Хозяйка Дона», – так называли ее в станице, – а еще через год ее принимали в члены Союза писателей. Тот же ветеран, – кстати, и хороший писатель, – дал рекомендацию Анне и, поздравляя ее, сказал: «Очень рад за тебя, очень… мы с тобой два полюса: я самый старый писатель на средней Волге, ты – самая молодая. И помни, Анюта: в мировой литературе всегда было мало женщин прозаиков, а в русской их и совсем не было. Ты должна постоять за честь женщин».