Текст книги "Славянский котел"

Автор книги: Иван Дроздов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Наши нынешние господа евреи, читая эти мои строки, посмеиваются: как же! Иван признаёт нашу победу! А умники из русских ворчат: де, мол, резковато, не такая-то уж и победа. Диссиденты и раньше гнездились в Кремлёвских палатах, среди сталинских соратников и раньше не было русских, а если копошились там Ворошилов, Молотов, Хрущев – так женушки у них из тех же... а русский под сапогом жидовочки – самый что ни на есть палач и мерзавец. Они таковыми и были, сталинские соратники. Сталин – не Екатерина Вторая, приличных людей возле себя не держал, он их или высылал, как выслал на Урал подлинного творца Победы Жукова, или запирал в тюремную камеру и морил голодом, как это сделал с величайшим из русских учёных и благороднейшим из людей академиком Николаем Ивановичем Вавиловым. Представляю, как при этих моих словах завопят нынешние патриоты. А мне не страшно. Говорить то, что думаю, я своё право выстрадал всей своей жизнью. Вот и говорю. А вы, друзья хорошие,– и те, что власть в Кремле захватили,– там нынче много Ивановых, но ни одного русского!.. И те, кто в патриотах ходит, но многого ещё не понимает, слушайте и на ус мотайте. И тем и другим наука жизни нынешней пригодится».

Драгана и ещё бы читала, но служанка доложила:

– К вам пришли.

И она с радостью спустилась вниз и увидела Простакова и Неустроева.

Села в своё легкое любимое креслице, пытливо оглядывала гостей. Начала с неожиданного вопроса:

– Я слабая бедная женщина, а вы заставляете меня заниматься хозяйственными делами. Науку забросила, сижу за расчётами и совсем в них потерялась.

Павел Неустроев сказал:

– По всем хозяйственным и денежным вопросам я обращаюсь к адмиралу. Он будто бы главный распорядитель. И слава Богу! Он пока ни в чём мне не отказывает. Со дня на день мы ожидаем теплоход с новой партией физиков и семьями наших сотрудников. Дома для них строим. Я хотел доложить вам об этом.

– И хорошо, что мой дядя забрал все бразды правления. Я об этом его просила. И в первые же дни после выхода в отставку он проявил свой мужской и военный характер: в два раза увеличил стоимость санаторных путёвок и всего комплекса услуг. Мне он сказал: «У нас клиенты всё больше из ”новых русских“, а у них деньги краденые; они в России все банки ограбили,– говорят, за время новой власти три триллиона долларов из казны русской умыкнули. Вот мы их карманы и почистим».

Хозяйка острова отстранилась на спинку кресла, сжала кулачки на подлокотниках, смотрела подолгу – то на одного, то на другого. Свою сентенцию заключила словами:

– Да, я вот так решила. А недавно в мои карманы упали новые деньги, хорошие деньги, будем и их тратить. Для надёжности разместим их в разных странах, и в белградские, и в московские банки заложим. Там теперь правители боятся народов, потому как славянский мир ненавистью дышит. Там лет на десять и финансы, и экономику в покое оставят. Вы скажете, откуда она, такая зелёная, всё это знает? На этот вопрос отвечу: умных людей умею слушать. И память у меня хорошая. А теперь задавайте свои вопросы, а если нет вопросов, будем чай пить.

Простаков спросил:

– И все-таки непонятно, почему мы так скоро должны тратить деньги? Наша лечебница принимает много больных, будем принимать ещё больше,– деньги, я надеюсь, мы заработаем. Хорошо бы их с толком тратить и не торопясь.

Драгана устремила взгляд в открытую дверь балкона, задумалась. Потом тихо проговорила:

– Доллар падает в цене быстрее, чем мы ожидали. Скоро и Америку, и Европу поразят дефолты, а там и кризис пожалует. В мировое правительство залезли молодые ребята, поражённые бешенством реформаторства,– ну, такие, как Чубайс и Гайдар в России. Им не терпится, неймётся поскорее извести население теперь уже не одной только России, а и всей планеты. Они торопятся. А и нам надо поспешать. Я хочу каждому из вас выделить средства из своего личного бюджета. Распоряжайтесь сами, двигайте свои проекты, улучшайте жизнь сотрудников, стройте школы, больницы, ясли: в районе каждого посёлка разводите фруктовые сады, заводите по нашему славянскому образцу огороды, расширяйте посадки красного дерева и стройте мебельные фабрики. Пусть наша мебель из красного дерева покорит все южные штаты Америки, а там и шагнёт в Европу. Мы должны научиться делать деньги,– много денег! Дядюшка хорошо это придумал, что дерёт шкуру с «новых русских». Я буду отдавать часть денег на содержание русских и сербских сирот. Мы привезём на остров несколько тысяч беспризорных детей и на эти деньги будем их кормить и учить.

Каждого из гостей Драгана огорошила неожиданностью своих предложений и смелостью суждений, однако раздумывать долго не давала; озарила всех дружеской улыбкой и пригласила к столу.

Украдкой бросала чуткие взгляды на Простакова; с радостью заметила: он смотрит на неё пристально и сердечно и как бы говорит: вы наша госпожа и мы готовы вам во всём покоряться.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Адмирал Ян получил шифрованную телефонограмму от брата-губернатора:

«Срочно вышли ко мне Драгану и Павла Неустроева».

Драгана хотела бы связаться с отцом, но он для своих близких завёл правило: по телефону не звонить. Никто не должен знать, кто из семьи губернатора где находится и что делает. Так он прячется от журналистов и всякого рода противников; телефоны прослушиваются, врагов у губернатора становится больше,– особенно их стало много теперь, когда Урош Станишич решил бороться за пост президента. И недавно, когда Драгана жила у отца и с ней и с Эллом случилась ужасная катастрофа, губернатор сказал дочери: захочешь куда поехать или пойти, дай знать Жанетте: у неё всегда найдётся два-три парня для твоего сопровождения. Теперь, после нападения с вертолёта, губернатор решил усовершенствовать и усилить охрану свою собственную и своих близких.

Дядюшка Ян приказал через час вылететь на материк. И в точно назначенное время хозяйка острова и русский физик Павел Неустроев поднялись в воздух и взяли курс на Дом Волка, где их ждал губернатор.

Павел сидел на диване рядом с кабиной пилота, а Драгана расположилась напротив у окошка, из которого любовалась небом и океаном. Она могла бы пройти в свой собственный салон и пригласить к себе физика, но предпочла общий салон. Изредка поглядывала на Павла, хотела бы знать, о чём он сейчас думает. И знает ли он хотя бы приблизительно, зачем это их пригласил к себе её отец. Поманила Павла, предложила ему сесть с ней рядом. Сказала:

– Вы очень важный, и я вас стесняюсь. Но мне бы хотелось сойтись с вами поближе и втереться к вам в доверие.

– А вот этого я бы не советовал вам делать. Меня самого тяготят секреты, которыми окружена тема моих занятий, а тут ещё и вам вешать на себя мои проблемы.

Помолчав с минуту, добавил:

– В России я заключил контракт на работу в Штатах, а ваш остров будто бы и не в Америке, а на Багамах.

– Да, на Багамах, но американские военные арендуют у нас территорию. На острове у них какая-то секретная лаборатория, её зовут физической.

– Ну, если так, а то я уже было намылился...

– Что значит, намылился? Ах, да – собрались возвращаться домой.

– Извините. Я, кажется, выразился не совсем литературно, но я человек простой, в молодости занимался спортом. Там у нас и лексикон попроще.

– Спортом? Каким же видом?

– Гонял в футбол, а попутно толкал штангу. Потом бросил и то и другое. Физика и футбол не стыкуются, а штанга тем более.

– У вас фамилия интересная. С каким-то таинственным значением.

– Я к ней привык. Она мне даже кажется поэтической. Будь я Есенин, я бы стихи о ней написал.

«Есенин,– подумала Драгана.– Наверное, Простаков ему сказал о том, что Есенин – мой любимый поэт».

Павел заметил, что она улыбнулась, решил, что производит на неё странное впечатление. И он не ошибся: большой, громоздкий, он не знал, куда себя деть, как вести себя и что говорить. Обыкновенно смешливый, ироничный, он в беседе с друзьями в карман за словом не лез, но тут не знал, о чём говорить с этой молодой и такой яркой девицей. Он будто бы даже и робел, чего раньше за собой не замечал. А Драгана смотрела на него со всё возрастающим интересом и ждала, о чём же он будет с ней говорить. Но он продолжал молчать, и это несколько смущало девушку. Стороной сознания у неё шли мысли: странные они, русские ребята! Вот и этот... Глаза цвета неопределённого – то ли серо-синие, то ли зелёные. И весь он какой-то нескладный, несобранный, и будто бы даже растерянный. А между тем, ей отец говорил: «Этот физик очень важная птица. На него наши военные возлагают большие надежды». Но вот чего не могла понимать Драгана: парень вроде бы и грубоватый, на учёного мало походит, а она о нём думает. Давно приметила в себе какую-то странную черту: её больше, чем другие, интересуют русские люди, особенно парни.

Мысли эти ей казались не вполне деликатными, она в такие минуты словно бы смотрелась в зеркало и не очень-то себе нравилась. И начинала думать о другом. Но и всё-таки, мысли о любви, о кандидатах в мужья ей всё чаще теперь являлись, и почему-то в этих своих тайных думах предпочтение каждый раз отдавалось ребятам русским. И это был вопрос, на который ответа она не знала. Впрочем, иногда являлись догадки, что тут помимо её воли работает глубинный и неодолимый механизм генетики – та первородная основа, которая служит фундаментом всех наших побуждений, особенно если это касается стороны деторождения. Тут несомненно просматриваются корни древнейших племенных формирований; подтверждение того факта, что русские являются коренным народом, из которого со временем истекли все малые племена славянского людского потока. Драгана имела в своей судьбе два несчастья: одно, что отроду была наделена умом пытливым и глубоким, а второе – Бог привёл её в науку о природе человека и всего живого, в биологию. Здесь она ещё молодой девочкой, едва окончив школу и учась на первом курсе биологического факультета, узнала из лекций и книг о вещах, поразивших её воображение и на всю последующую жизнь ставших руководящими в её поведении. Первое, что овладело умом и сердцем: узнала о последствиях бездумного подхода к замужеству и продолжению рода. Записала себе в тетрадь высказывание английского премьера Дизраэли о том, что смешение людей разных национальностей ведёт к вырождению. Дизраэли был евреем, он много думал о сохранении своего племени, вынужденного жить в рассеянии по всей земле. Лидер мирового еврейства предупреждал своих соплеменников: женитесь и выходите замуж только за своих! Не смешивайтесь, иначе погибнете. Храните свой народ, своё племя, свою семью!

Профессор, читавший лекции, подкрепил эту мысль крылатым изречением: женитьбу русского на нерусской, а тем паче на девушке другой расы или цвета кожи, наши прадеды называли собачьей свадьбой.

Грубовато, конечно, но народ в поисках истины слова находил крепкие, разнотолков не допускавшие.

На счастье или на беду, Драгана встретила на своём научном пути Арсения Петровича. Он был прилежным учеником гениального Николая Ивановича Вавилова и продолжал его учение о генетических кодах, о том, какие таинственные вещи творит генетика с человеком. Поразила её страшная для каждой семьи, для народа в целом, а затем и для всего человечества генетическая чехарда, связанная с открытым недавно явлением, названным телегонией, то есть эффектом первого самца. Побыл он с самкой и потомства не произвёл, а следы свои оставил. И кого бы затем ни рожала самка, а черты внешние и внутренние того первого самца из рода в род передаются.

Время пролетело быстро, и наши друзья опустились к домашнему причалу. Здесь они узнали, что встреча с губернатором состоится у них лишь поздно вечером. Разошлись по своим комнатам, и Драгана прилегла на диван и попросила служанку никого к ней не пускать.

Усталость и недавно перенесённый шок от ракеты клонили ко сну, и Драгана, закрыв глаза, уж засыпала, но тут снова закопошились мысли о генетических катастрофах и о необходимости для девушки вести себя строго, целомудренно и до брака никого не допускать к себе,– эти старые, как мир, девические проблемы являлись к ней всё чаще, её стал посещать страх, как бы она нечаянно или по какой-нибудь оплошности, минутной слабости не нарушила эти святые и вечные законы природы и не начала бы производить людей слабых, несчастных, обделённых в самом главном и святом – в принадлежности к роду. Вот и её нареченный с детства в женихи Элл Битчер. Уж на что богат, владеет миллиардами, а как жалок, ничтожен и неинтересен этот человек! Он редко бывает весёлым, чаще всего мрачен, задумчив, а то и впадает в депрессию. Это в его-то годы, когда парню нет и тридцати, когда все радости жизни впереди, а он мрачен, как туча, не заговорит с тобой весело, не засмеётся. И это при том, что он меня любит, безумно любит! А что же будет с ним через двадцать, тридцать, через сорок лет?..

В такие минуты Драгана старается понять, что же с ним происходит, подступается с расспросами, кто его родители, какая у него национальность. А он смотрит на неё и не может понять, что она такое спрашивает. В раздумье заговорит:

– Национальность?.. Откуда же я знаю, какая у меня национальность. Отец мой наполовину ирландец, а наполовину мексиканец, в роду у матери ещё больше намешано. Ну, а я... кто же такой? Да и не всё ли равно, кто я такой. Вы вот сербы какие-то, и знаете, что вы сербы, и часто у вас голова болит за этих сербов, а мне всё равно, кого бомбят, а кого газом травят. Элл Битчер никого не любит и никому ничего не должен. Элл Битчер свободен, он человек мира. Таких любит Америка!..

Мысли текут вяло, сон не берёт Драгану в свои объятия, но и не отпускает из своего храма, где царствуют покой и нега, где душа как бы оставляет нас на время, но далеко не отлетает, а парит рядом и, как нежная мать, нашёптывает сказки, где всё случается к общей радости, к жизни светлой и бесконечной. Драгана от природы человек жалостливый, заботливый и к людям добра и участлива. При мыслях о несчастьях и всяческих нестроениях,– особенно о тех, которые являются к человеку безо всякой на то его вины,– ну, вот к тем, например, кто, как Элл Битчер, рождается без рода своего и отечества, она испытывает мучительное сострадание. И, разумеется, ни в чём она их не винит, и малейшей неприязни к ним не испытывает,– думает лишь о том, как бы устроить жизнь всего человечества, чтобы несчастий подобных было меньше.

Но вот она засыпает и во сне явственно слышит, как под днищем гидроплана раздаются глухие удары волн и машина поднимается в воздух. Шумов становится меньше, и даже реактивные двигатели как будто бы затихают. Драгана смотрит в иллюминатор и видит, как под крылом в лучах вечернего солнца клубится розово-золотой вязью океан, а высоко в небе бесконечной чередой плывут кудрявые и тоже розовые облака. Драгана то задремлет, то вновь откроет глаза, мечтательно устремляет взгляд к черте горизонта.

Проснулась она в полдень и попросила служанку приготовить ванну. Лежала в тёплой воде и думала о том, зачем их пригласил отец. А ещё являлись ей мысли о «бунте» Простакова. Он будто бы повеселел и, может быть, забыл о своём обещании «не работать», но, может быть, и не забыл, а затаился и не хочет больше откровенничать с Драганой. Вот эти мысли её серьёзно беспокоили. Она боялась, как бы русские парни не замкнулись в себе и не отключили её от своих тайн. А тайны, как известно, дразнят разум, особенно разум женский, который, помимо всего прочего, ещё и природой сильнее, чем мужской, запрограммирован на любопытство. А и в самом деле, являлся вопрос, такой естественный и логичный: кто может поручиться за то, что тёмные силы Америки не возьмут под контроль любое изобретение и не обратят его на пользу только своей страны? Отец говорит: Америка накачивает мускулы, но теряет волю. Её точно корабль в штормовую погоду раскачали волны мигрантов, и она превращается в Содом и Гоморру, желтеет и чернеет цветом кожи, наполняется злобой и жаждой убивать. Как-то ночью вблизи от губернаторского дома на улице под фонарём собралась группа бездомных ребятишек и по ним из проезжавшего автомобиля ударила автоматная очередь. Приехал полицейский патруль, собрал их, словно дрова, и отвёз куда-то. Отец пытался узнать подробности и последствия этого эпизода, но полицейский комиссар ему сказал: ах, господин губернатор, стоит ли вам беспокоиться по таким пустякам. Были бы они люди, а то – мигранты, и что же прикажете с ними делать? Отец поспешил перевести разговор на другую тему, но мне сказал, что боится, как бы этот эпизод не стал достоянием прессы. Он скоро начнёт предвыборную кампанию, а тут такая дикая история. Но история никакая не дикая, она становится обычной в жизни современной Америки.

И что же будет с человечеством, если «Облако» русских учёных попадёт в руки американцев? А теперь вот ещё и группа русских физиков во главе с Павлом Неустроевым сотворяет какое-то диво!..

Являлось нетерпение скорее обсудить эти вопросы с дядюшкой Яном и Борисом Простаковым и с ними поискать надёжный способ защиты открытий от врагов России и всего славянского мира. И постепенно у неё крепла уверенность, что такие решения они общими силами найдут.

Но вот настал вечер и они собрались в кабинете отца «для серьёзного разговора». Отец начал с прямого вопроса к Неустроеву:

– В каком состоянии находится ваш «Лазер»?

«Лазером» он называл устройство, над которым работал Павел. И тот ответил:

– В самом зачаточном. В сущности у нас даже в голове нет никакого устройства, а только мечты о нём.

Губернатор был категоричен:

– Мечты о таком устройстве есть у многих; наши физики тоже бредят о карманной пушке, способной сбивать ракеты. Но только в Москве в вашем институте близко подошли к проблеме. И, по нашим сведениям, вы работали в группе физиков, решавших эту тему.

– Да, работал. Но уверяю вас: мы не намного ближе других подошли к созданию мини-пушек. У нас сделана «Игла», которая попала к чеченцам, и ею они сбивают наши вертолёты, но «Игла» поражает цели, когда они летят близко. Радиус её действия невелик. Другого пока наш институт ничего не выдал.

Драгана видела и слышала, что разговор ведут двое настоящих мужчин и они друг другу не уступят. Отец смотрел на Павла своим пронзительным гипнотизирующим взглядом, но и Павел взора от него не отворачивал. Драгана слышала сердцем, что Павел близко подошёл к решению темы, но он свой «Лазер» за здорово живёшь не отдаст в руки противника. И девушка мягким вкрадчивым голосом спросила отца:

– А если бы русские ребята уже имели свой «Лазер», неужели мы должны его отдать в руки Америки? Ведь она же враг славянского мира!..

Последние слова она произнесла с нажимом, почти со страхом. И губернатор обратил на неё свой взор, но на дочь он не смотрел так строго. И долго ей не отвечал. Он будто бы даже и пожалел, что и дочь свою пригласил для серьёзной беседы. Но решил говорить с предельной откровенностью:

– Да, ребята, вы правы; Америка – враг славян, она также враг и всех других народов. Она открыто присвоила себе право распоряжаться судьбами стран. Но, видимо, так было угодно Богу. Видимо, Творец отдал ей в руки такое право. И сейчас наступает момент: кто возглавит эту страну на новом витке истории? Мне выпал шанс, и я бы хотел встать у руля этого страшного корабля и, насколько это будет в силах капитана, умерить жестокость пиратской команды. Ваш «Лазер» нужен мне как средство привлечь на свою сторону военных в борьбе за кресло президента. Вы можете сказать: нет, не отдадим мы американцам свой «Лазер»! Но никому другому вы и не можете отдать своё грозное оружие. В России-то у руля – тоже наши ребята. Так куда же вам деваться со своей мини-пушечкой?..

– А никуда! – воскликнула Драгана.– Не делать её, и тогда не будет проблемы.

Драгана сидела близко к отцу, и он любовно обнял её за плечи. И, обращаясь к Павлу, сказал:

– Вот видите, какая Жанна д’Арк моя дочь?.. Что вы на это скажете?

И тут же серьёзно заключил:

– Лазерную мини-пушку сделают другие парни. И тогда уже она не сработает на наши интересы. Вот так-то, друзья. А теперь пойдёмте ужинать. Я попросил повара, чтобы он хорошенько накормил моих дорогих гостей.

Он тепло улыбнулся и повел ребят в столовую.

Назавтра они рано утром полетели на остров. По дороге не обсуждали свою беседу с губернатором; было ясно, что он даёт им время подумать. И оба понимали, что думы эти будет нелегко привести к какому-нибудь решению.

На острове Драгану ждал сюрприз: отец по электронной почте прислал адмиралу письмо; в нём содержался приказ: Драгане перебраться на постоянное жительство к дяде Яну и отныне строго исполнять все его распоряжения, а поездки на материк, а тем более к дяде Савве в Сербию, предпринимать только с его, губернатора, разрешения.

За обедом спросила дядюшку:

– Чем вызваны такие строгости?

– Твой отец прав! – чеканил дядя Ян.– И если бы от него не последовало таких распоряжений, их бы ты получила от меня.

Наливая себе вина, постучал пальцем по краю бокала, говорил:

– Ну, а если ты приписана ко мне на корабль, я тебе и вот ещё что скажу: не пей-ка ты, девка, вина. Ни глотка, ни капли. На эскадре случалось, когда я устанавливал сухой закон, а теперь вот и здесь хочу, чтобы ты, моя любимая племянница, напрочь отказалась от спиртного. А?.. Что ты мне скажешь на это?

Адмирал полагал, что Дана воспротивится и даже обидится на такую строгость, но она сказала:

– Хорошо, дядюшка, даю тебе слово: спиртного в рот не брать. Иван Петрович Павлов утверждал, что вино вредно в любых количествах, и даже в производстве лекарств предлагал отказаться от спирта.

– Ну, спасибо, девочка, а то мы тут ужинали с Борисом Простаковым, так он хотя и мужик, и здоров отменно, а вина в рот не берёт. Вот я и думал: как же это так? Он не пьёт, а моя племянница хорошее вино попивает.

– А кстати, дядюшка, как он тут включился в работу, осваивается в лаборатории?.. А что Неустроев? Он-то далеко продвинулся в своих делах? У нас с отцом об этом шёл разговор, да Неустроев говорит, что у него нет никаких результатов, а только мечта сотворить какую-то мини-пушку. Признаться, мне этот физик показался несерьёзным.

Адмирал долго молчал, будто ничего не знал о физике, но потом сказал:

– Знаю я этого парня, видал его там на материке. Он сулил особо важное открытие, да вдруг потух, закрылся в себе, не мычит не телится. Вроде бы даже речь потерял. Всё больше молчит и думает. К нам на остров его на поправку послали; авось, говорят, там у вас на свежем воздухе он зашевелит мозгами. Он там в России какой-то лазерный микроимпульс нащупал. Ни снарядов не надо, ни самолётов-перехватчиков, а крохотную кнопочку нажал – и любая дура многотонная с неба мешком валится. У них, у русских, и такие чудеса возможны. Я и раньше знал, что они горазды на выдумки, но, если сказать по совести, не верю я ни в какие чудеса. Бывали, конечно, примеры, удивляли русские белый свет, но то было давно. Во время войны с немцами «катюшу» придумали, так эта ихняя «катюша», точно змея стоглавая, огонь изо рта выпускала. Плюнет этак огоньком – и целый полк, а то и дивизию точно корова языком слизнёт. Парень этот, который недавно к нам приехал, тоже какой-то мудрёный приборчик изобрёл, да мне сдаётся, не хочет его в руки американцев давать. Борис Простаков меня тоже озадачил: вдруг скис и помрачнел, и ко мне на обед не пришёл. Врач-психолог говорит, туча дурная нашла на него: шёл-шёл в боевом строю, а тут вдруг котлы потухли. И даже его, врача, не принимает. В лаборатории по двенадцать часов трудится, а ночью на балконе в кресле сидит, шум океана слушает. Уж не пошла ли юзом его головка?.. Ты бы к нему подход какой женский нашла,– может, что и узнаешь.

Драгана не искала встреч с Борисом и с Павлом: по утрам закрывалась в своём кабинете и составляла сметы расходов. Однако и своего основного дела не бросала. Раньше она лишь отчасти занималась проблемой национальных геномов, сейчас же эту проблему решила поставить во главу всей деятельности лаборатории и возглавить весь комплекс исследований по этой щекотливой и не очень-то одобряемой в научном мире проблеме.

А почему не одобряемой?

Ответ на этот вопрос содержится в записках Арсения Петровича. Там он набрасывал контуры новой науки, которую,– он в этом был убеждён,– научный мир так же встретит в штыки, как в своё время были встречены кибернетика и генетика. Основатель генетики в России Николай Иванович Вавилов поплатился жизнью только за то, что посмел заявить: да, генетика есть! Гены лежат в основе всех физиологических проявлений живого и растительного мира. Мракобесы от науки убедили Сталина в необходимости упрятать Вавилова в тюрьму, а затем в 1943-м году и уморить учёного голодом. Вавилов был необыкновенным исследователем, испытателем и собирателем видов и разновидностей, такого масштаба биолога и ботаника наука не знала. Он объездил и обходил полмира, собрал коллекции растений, они стали бесценным достоянием человечества,– и вдруг: его убивают. Кто? За что? Что же это за люди, у которых поднялась рука на величайшего из сынов русского народа?..

Драгана помнит, как ещё в Москве печальную историю Вавилова рассказывал им, ученикам-иностранцам, Арсений Петрович. И недобрым словом поминал Сталина. Ведь это при нём, в годы его правления, и в то время, когда слава его и сила достигли почти мистического влияния, Черчиль сказал: «Я невольно встал, когда вошел Сталин, и даже парализованный Рузвельт приподнялся в своём кресле».

В чём дело? Кто такой Сталин? Почему он убил Вавилова?.. Но, может быть, он не знал, что творил главный палач России Берия? Ну, а кто поставил на этот пост этого страшного грузина?..

И вообще: что это за особи с точки зрения биологии и генетики, способные совершать такие чудовищные, не поддающиеся никаким логическим формулам преступления? Драгана помнит, как у неё невольно вырвался вопрос: «Учитель! Сталина теперь хвалят в вашей стране, о нём жалеют, его бы хотели снова видеть на престоле. Но, может быть, русские забыли о таких преступлениях ”вождя народов“, может быть, он не знает о них?..»

Арсений Петрович не сразу ответил на этот вопрос, а когда собрался с мыслями, проговорил: «Память народная коротка бывает. А может быть, русские простили ему ещё и потому, что Сталин знал внутреннего врага России, то есть тех, кто ныне разрушил нашу державу. Им-то, этим нелюдям, он бы сейчас не дал ходу и державу русскую сохранил».

Драгана достала из стола чемоданчик с компьютером – новейшим и самым совершенным: у него в памяти все записки, схемы, чертежи и рисунки исследований Арсения Петровича. Засветила экран, и на нём появилась почтовая открытка с изображением ближайших соратников Сталина на то время, когда был заморен голодом Николай Иванович Вавилов,– это произошло в саратовской тюрьме, в разгар войны с немцами. По верхнему полю открытки кто-то написал известную мудрость: «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты».

Справа от Сталина: Молотов, Хрущев, Ворошилов, Андреев, Калинин. (Все женаты на еврейках. У всех есть дети.) Слева от Сталина: Микоян – армянин, Каганович – еврей, Берия – грузинский еврей.

Арсений Петрович поясняет:

«Итак – ни одного русского!.. Мне скажут: а Молотов, Хрущев, Ворошилов, Андреев, Калинин? Они-то русские!

Ну, нет, господа хорошие, не скажите. Русский, женатый на еврейке, да ещё вступивший в брак в молодости, да ещё имеющий детей, становится более евреем, чем сам еврей. Я живу и работаю с евреями сорок пять лет, уж в этом-то убедился. Тут срабатывает не только биологический эффект, но ещё и постоянная тревога о судьбе детей. Он смотрит на своё чадо и думает об антисемитах. Ему в каждом русском мерещится антисемит. В его сознании постепенно накапливается ненависть ко всем, кто не еврей, и особенно к русским. Такой человек становится злобным, подозрительным и мстительным. К концу жизни в нём уже столько злобы, что он готов уничтожить весь мир, лишь бы обезопасить себя, свою супругу и своих детей. Недаром же полуеврей Ленин, придя к власти, подписал декрет о жестокой каре за антисемитизм.

Пусть извинят меня нынешние патриоты, превозносящие до небес имя Сталина, тоскующие о «сильной руке» для России. Не хочу умалять их кумира, хотя и не могу ему простить ни разрушения храма Христа Спасителя, ни расстрелов и гонений на Православную церковь и на священников, ни чудовищного убийства моего учителя Николая Ивановича Вавилова, ни убийства Вознесенского, Кузнецова и тысяч других ни в чём не повинных русских людей... Не могу простить и бездарного ведения Великой Отечественной войны с немцами, где мы потеряли в два раза больше солдат, чем наш противник, во время которой превратились в развалины сотни наших городов и десятки тысяч деревень и сёл. Мне скажут: чем-то обижен, обозлён, не объективен. А разве не Сталин одержал Победу в войне с немцами и со всей Европой? Не он разве принял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой?..

Так, всё так – и я с этим не спорю. Но войну я видел сам. Мой отец прошёл и проехал, прополз по-пластунски от Валуек до Будапешта. Всё видел своими глазами, слышал своими ушами, трижды был ранен и дважды контужен. Мне он обо всём рассказывал. Не надо мне ничьих мнений и никакой статистики. Война прошла через мой ум, железным катком прокатилась через плоть и душу. Вот моё мнение, и никто не убедит меня в обратном.

И вот вам моя подпись:

Арсений Петрович Чудайкин»

Прочитав всё это, Драгана сделала и свою приписку:

«Обсудить с отцом, дядей Яном и Простаковым».

Потушила экран компьютера, подошла к электронному микроскопу, хотела осмотреть посев клеточной структуры, оставленный на зеркальной подставочке ещё до отъезда на материк, но тут к ней постучали и вошёл Борис. Она повернулась к нему на крутящемся стульчике, но не поднялась и смотрела на него, как на белую стену, без каких-либо эмоций на лице, смотрела так, словно не понимала, что это за существо приближается к ней, зачем оно и почему тут находится – недвусмысленно давала понять, что помнит разговор, происшедший у них несколько дней назад, не прощает и не может простить неожиданно открывшейся ей трусости русского учёного. А Борис будто бы ни в чём не бывало, вынул из кармана мобильник, повертел им перед взором Драганы. Девушка протянула руку, но Борис отвёл мобильник в сторону.

– Нельзя. Штука эта опасная.

В дверь снова постучали, и Борис впустил физика Неустроева. Павел поклонился хозяйке кабинета и от двери не отходил, а открыл принесённую им коробку и вынул из неё три янтарных браслета. Два отдал Борису, а один надел на свою руку. Борис тоже надел браслет, а другой отдал Драгане. Та повертела его, сказала: «Какая прелесть!» и просунула в него левую ручку.