Текст книги "Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)"

Автор книги: Иван Кожемяко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Он уже через мгновение был всецело подчинён незримой власти этой женщины.

И с этой поры она следовала за ним везде.

И, конечно же, сластолюбцу было неведомо, что эта Мадлен, ежедневно, извещала своё руководство обо всех, ставших ей известными, планах русского командования.

Но этого, конечно же, Алексей Максимович Каледин, которого судьба избрала в свидетели страшной трагедии России, разворачивающейся вокруг имён Самсонова и Ренненкампфа, не знал.

Зато он хорошо помнил, что в пятнадцатом году Ренненкампф, точно так, как и на японской войне, бросил армию Самсонова на произвол судьбы. Более того, не выполнил прямой приказ Главнокомандующего фронтом – идти навстречу армии, терпящей поражение.

И та, вместе с командующим, так и пропала в Мазурских болотах.

Самсонов, по свидетельству оставшихся в живых офицеров штаба, застрелился, видя гибель своей армии и безысходность всего положения.

Кто и как замял этот позор и бесчестье Ренненкампфа, Алексею Максимовичу было неведомо. Более того, предатель и изменник даже получил орден от Государя, был произведён в очередной чин, и сегодня назначался Главнокомандующим войсками фронта.

Каледин находился в крайнем расстройстве. Он, казачий сын, с юных лет служивший Отечеству верой и правдой, не мог смириться с той великой неправдой, которая происходила сейчас.

Более же всего его удручала позиция Алексея Алексеевича Брусилова.

Любимый вождь, честь и слава всей русской армии, сегодня был для него непонятен. Ведь Каледин был свидетелем, как Алексей Алексеевич, очень критично и даже брезгливо относился к Ренненкампфу.

Значит, сила большая, нежели мнение Главнокомандующего, была приведена в действие.

И чувство горечи нестерпимо сжигало сердце Каледина:

«Разве с такими вождями мы победим? Ренненкампф – разложенец, сибарит, барин, не отмеченный никакими дарованиями – во главе фронта? Нелепее ситуацию даже представить трудно».

Не дано было узнать Алексею Максимовичу Каледину финал этой истории, связанной с именем Ренненкампфа.

В 1926 году сотрудники ЧК арестовали в Псковской губернии ничем не примечательного старика-дачника, который возился на своём огороде.

Годы не пощадили его. Старый, одутловатый, сильно располневший, он задыхался от любого движения.

И когда у калитки его дома, появились двое молодых людей, в чёрных кожанках, со звёздами на фуражках, старик опустился прямо на землю, на колени.

– Вы – генерал Ренненкампф? – спросил у старика тот, что постарше.

– Да, это я, – ослабевшим голосом, еле проговорил старик.

– Именем советской власти – Вы, Ренненкампф, арестованы.

Удивительный, беспрецедентный случай – советская власть осудила Ренненкампфа не за борьбу с новым режимом, да он её и не вёл, а за предательство в годы Первой Мировой войны, за измену той России, которой уже не было, а ещё за то, что оставил в беде армию Самсонова и не пришёл к ней на помощь.

Суд был суровый и праведный. И Ренненкампф был расстрелян за все злодеяния, которые стоили тысяч и тысяч жизней русских солдат.

А ещё за то, что именно его предательство столь дорого обошлось России, и зримая и очевидная победа над Германией ушла, как вода через пальцы.

Искренне жаль, что советская власть не могла за эти злодеяния судить и главного виновника создавшегося положения – самого самодержца Всероссийского.

Он и только он лично несёт ответственность перед историей и народом за то, что такие проходимцы, как Ренненкампф, Корнилов, Колчак, многие другие оказались во главе фронтов и флотов, да и сам, оставив армию накануне решающего наступления, на три месяца, роковых и страшных, уедет в Петербург, к семье.

Шестьдесят четыре русские дивизии, полностью отмобилизованные, получившие богатый боевой опыт, так и не вступили по вине самого царя в решающее сражение с немцами.

Это стоило престола и жизни как самому Николаю II, так и его семье, ввергло всю Россию в хаос братоубийства в гражданской войне.

Как отмечал в своё время флигель адъютант царя генерал Дубинский: «Отрёкся от престола, словно сдал командование эскадроном».

Уж если здесь уместна эта реплика – хватило бы одного конвоя, чтобы спасти царя и его семью. Или одного эсминца на Неве, чтобы вывезти царскую семью.

Увы, даже на это был не способен Николай Романов, которого, неведомо за какие грехи, послал Господь России в качестве царя…

Он не был даже способен погибнуть с оружием в руках, защищая свою семью и жизнь ни в чём не повинных детей.

Конечно, не думал об этом в эту минуту Алексей Максимович Каледин, да и не знал того, что так именно произойдёт.

Он, задыхаясь от гнева и душившей его ярости в связи с назначением Ренненкампфа, просто спешил в свою прославленную 8-ю армию, которой было суждено сыграть решающую роль в знаменитом Брусиловском прорыве.

ГЛАВА I. ВЕРУ – БОГУ, ЖИЗНЬ – ГОСУДАРЮ, ЧЕСТЬ – НИКОМУ.

Из Кодекса офицерской чести

Привольно жилось молодому казачьему сыну Алексею Каледину на отцовском хуторе.

Отец, участник турецких войск, старый казачий полковник, на хуторе жил безвыездно и души не чаял в сыне.

Всем вышел малец – и удалью, и разумом, и воспитанностью.

Не сторонился никакого труда. Был заводилой всех детских игр.

И юные казачата, из простых семей, не видели в нём барчука, а верного товарища и надёжного друга.

Всегда признавали его верховенство за обширные знания и неотрывно слушали его ежевечерние рассказы об удалых казаках, их атаманах во всех войнах, на которые так щедра была история России.

Уже с детских лет Алексей заявил отцу, что иной стези, кроме военной, он для себя не мыслит.

И по окончанию начального курса гимназии будет держать экзамен в военную гимназию в Воронеже, о которой много слышал и много прочитал о ней. Из гимназии вышло большое число героев Отечества и их подвиг всегда вдохновлял молодого Каледина .

Манил его Воронеж и тем, что там проживал старинный друг его отца, который неоднократно приезжал к ним в гости. У него рос сын-погодок Алексея, с которым он очень сдружился, и оба мальчика поклялись служить Отечеству в рядах воинства.

Старый полковник Каледин выбор сына одобрил безоговорочно и в один из вечеров завёл с ним разговор о ратной службе:

– Дорогой сын! В роду Калединых, сколько я и помню из рассказов дедов-прадедов, все служили Отечеству в боевом строю.

Богатств не нажили, да и не стремились к ним. А вот шашкой отстаивали честь и правду, Отечеству нашему служили, Государю были верны всегда.

Твой прадед Алексей, в честь которого и нарекли тебя, был с Суворовым под Измаилом, весь род Калединых – и стар, и млад, встали на защиту Отечества при нашествии Бонапарта.

– Да, – усмехнулся старый полковник, – видишь, на стене шашки, – все были дарованы твоим предкам за геройство в войнах, основная их масса – за мужество и героизм в войне с Наполеоном. До самого Парижа дошли наши сродственники. И по Берлину гарцевали их кони, что были донской водой поены.

И никто, никогда не порушил присяги, никто бесчестья на ратном поле не допустил.

Только в войне с Наполеоном шестнадцать орденов получили твои предки. Горжусь, что и сам в турецких войнах не посрамил честь рода, знаешь, Георгиевской шашки и двух крестов Георгиевских был удостоен.

– Так что смотри, Алёша, – и отец затянулся душистым самосадом со своей знаменитой вишнёвой трубки, с которой он не расставался ни на миг, – клятву на верность Отечеству дают однажды, а вот подтверждать её необходимо всей жизнью.

Лишь два института государства отмечены высочайшей честью – служением Отечеству, это церковь и воинство.

За этими словами – огромный смысл заключён – к служению допускаются лишь те, кто всю жизнь живут с Господом в сердце, веруют и верят всегда в то, что их миссия особая. Ни жизни, ни крови своей не жалеют они во имя славы и процветания Отечества.

И служат ему истово и всю жизнь непорушно.

Замолчал надолго, а потом продолжил:

– Знай, любимый сын, ты у меня единственный, моя кровиночка.

Но я лучше оплачу тебя горькими слезами, ежели за Отечество живот свой положишь, нежели смирюсь с тем, что проявишь малодушие, бесчестный поступок свершишь, порушишь славу и честь нашего рода.

Сказать тебе это – должен был. Сын ты мне. А в сыне – продолжение чести и славы рода. Девка, что – вышла замуж и всё. Всё у неё уже в ином свете видится. И иную веру она исповедует. От рода отличную, коль замуж выходит за людей другой веры, другого уклада жизни, других традиций.

А сын – он опора роду, продолжатель его традиций и славы.

Твой дед, добрый казак, всегда мне говорил: «Жизнь – Государю, веру – Богу, а честь – никому!»

Именно так и отец мой напутствовал меня на службу. И тебе мой отцовский наказ, повторюсь: жизнь – Государю, а честью каледины не поступались никогда и никому её в угоду не приносили.

Так и ты, родимое дитя, помни это всегда и крепко держись славы и чести казачьего рода нашего.

Задумался на миг старый полковник, затем подошёл к стене, где среди множества славных клинков – висела и его Георгиевская шашка, снял её, обнажил клинок, благоговейно поцеловал и на вытянутых руках протянул сыну:

– Возьми! Пусть она всегда напоминает тебе о том, как должно служить Отечеству и пусть она сбережёт тебя в жарком бою с врагами Родины нашей. А войн, чую, и на твою судьбу достанет.

Не замирится с нами Европа, всё хочет захватить наши земли. Да и на турецкой границе неспокойно, Япония на Дальний Восток зарится.

Так что испытания не минуют и тебя, милый сын.

Благоговейно приняв боевой клинок от отца, Алексей поцеловал его холодную сталь и твёрдо, не по-ребячьи, заявил:

– За честь благодарю, господин полковник. И знай, дорогой отец, что не выпущу этот клинок из рук до самой смерти и буду служить Родине так, как ты наказал, как служили наши деды-прадеды.

Глубоко поклонился отцу, поцеловал его руку. И, ребёнок ведь ещё, кинулся в его объятия, да так надолго и застыли эти две родные души – недвижимо, спаянные единством родства, родной крови и общим пониманием значимости воинского долга.

В гимназии учился легко, завершил её с золотой медалью и без экзаменов был зачислен на первый курс Михайловского артиллерийского военного училища.

Удивился отец, всё же думал, как водилось в роду – пойдёт в Новочеркасское кавалерийское казачье училище. Но затем успокоился и понял сына – артиллеристы они всегда были самыми умными. Дело сложное, живое, требующее прочных знаний математики, физики.

А поняв сыновьи устремления – благословил, с лёгким сердцем, на учёбу.

Командиры и преподаватели не могли нарадоваться успехам юнкера Каледина. И всегда ставили его в пример однокурсникам.

Причём, первым был везде – и в строю, и во владении оружием, во всех остальных науках, без которых военный человек состояться не может.

В особой же мере прославился Алексей Каледин на военно-научной конференции, посвящённой вопросам комплексного применения всех родов войск в современных войнах.

Конференция проходила в Санкт-Петербурге, в военном училище, куда в составе представительной делегации был направлен Алексей Каледин.

Значимость конференции была очень высокой хотя бы уже потому, что её открывал сам Великий князь Николай Александрович, родной дядя Государя, шеф Михайловского, родного для Алексея и его товарищей, училища.

В своём кратком вступительном слове он отметил значимость всех родов войск, в особой мере – кавалерии и казачества в деле защиты Отечества во всех последних войнах с Турцией, в том числе – и на Балканах, за освобождение Болгарии от турецкого ига.

Вместе с тем, подчеркнул Николай Александрович особо, ситуация на поле боя коренным образом изменилась с появлением автоматического оружия – пулемётов, значительного увеличения количества артиллерии, а также в связи со строительством глубокоэшелонированнных оборонительных укреплений.

– И тот командир, который надеется в этих условиях лишь на порыв, на применение массы войск – непременно потерпит поражение. Нужны новые подходы в применении масс кавалерии. Её главная задача – действия в тылу противника, на его коммуникациях.

– Внезапность, скрытность в выборе района прорыва боевых порядков, умение организовать взаимодействие с пехотой и артиллерией, а на приморских направлениях – и с силами флота, – вот в чём суть новых подходов в успешном применении масс конницы, – с особым ударением отметил Великий князь.

А у казачьих частей много и иных особенностей в боевом применении. Их задача – вести разведку, действовать по тылам противника, нарушать управление войсками, рассеивать резервы врага, направляющиеся к фронту, перехватывать делегатов связи, захватывать «языков».

Выступающие за Великим князем, в основном, отмечали заслуги кавалерии и казачества в прошедших войнах, и свои сообщения сводили к подробному рассказу славных боевых эпизодов, которые почти всем были известны.

И Великий князь после двух-трёх выступлений явно заскучал.

Все выступавшие в большей части своих сообщений клялись в верности престолу и заверяли его в том, что донцы-молодцы или кубанцы, терские, уссурийские… казаки, в зависимости от казачьего войска, в котором состоял выступающий, не посрамят чести и отдадут за Государя и Отечество свою жизнь.

Великий князь при этом с досадой кривился и его взор совершенно потух, он всё чаще и чаще рисовал на листах бумаги какие-то, ведомые только ему, фигурки и вензеля.

Таким же равнодушным взором он встретил появление на трибуне юного юнкера, с лычками младшего урядника, который, умело сдерживая волнение и почти не заглядывая в исписанные листы бумаги, стал отчётливо и твёрдо, чуть глуховатым голосом, говорить:

– Ваше Высочество!

Ваши Превосходительства!

Господа офицеры!

Уважаемые друзья!

– Безусловно, то, о чём говорили уважаемые участники конференции – заслуживает огромного уважения, святой памяти и преклонения.

Но… это всего лишь славные страницы прошлого.

По залу пошёл ропот почтенных и уважаемых ветеранов многих сражений, увенчанных высокими отличиями генералов и офицеров, которые даже не скрывали своего возмущения дерзким началом речи молодого юнкера.

Великий князь поднял руку, призывая зал к тишине и порядку.

Алексей, почувствовав его поддержку, воодушевился и громко и отчётливо продолжил:

– Нам же, кому Отечество вверило своё бережение и на кого надеется Государь, надлежит думать о дне сегодняшнем, а ещё лучше – о завтрашнем. Все иные подходы в военном деле губительны и они приведут к лишним жертвам и ничем не оправданной крови.

Былой опыт важен, но он лишь средство укрепления духа войск, а не правило, по которому надлежит водить войска в будущих сражениях.

Великий князь взволнованно и уже заинтересованно смотрел на юного докладчика. Скука сразу оставила его породистое и красиво-надменное лицо.

Юнкер продолжал своё выступление, вызывая всё большее и большее воодушевление на лице Великого князя:

– Массы кавалерии, казачьей конницы – самый маневренный род войск нашей империи. И с учётом её пространственного размаха, множества недружелюбных соседей, при совершенно иной стратегии применения войск и тактике ведения быстротечных боёв, её значение всемерно возрастает.

Конница – это разящий и непредсказуемый для врага меч в руках военачальника. И на поле боя победит тот, кто сумеет наиболее эффективно применить эти маневренные и подвижные войска.

И Алексей Каледин стал последовательно излагать своё видение применения кавалерии и казачьей конницы в оборонительных сражениях, в наступательных операциях, для ведения разведки в глубине обороны противника, расстройства его тылов, системы управления и мобилизационных мероприятий врага в приграничной полосе.

Великий князь делал пометки по ходу выступления юнкера, глаза его горели дивным светом и он всем своим видом, жестами и краткими репликами высказывал полное одобрение выступлением юнкера и свой восторг в наиболее острых местах его доклада.

– Безусловно, – завершил своё выступление юный Каледин, – мы все готовы отдать жизнь за Веру, Государя и Отечество.

Но это – самое простое. А вот чтобы непорушной была наша Вера, прочным положение Отечества и непоколебимым трон Государя – мы должны в любом бою сломить волю противника, победить его и выжить.

Выжить не любой ценой, нет, войны без жертв не бывает, а сохранить войска, их дух, веру в победу – в этом всё искусство командира, военачальника.

Сегодня жить только опытом прошлого нельзя. Это прямой путь к поражению.

Насыщение войск средствами связи, появление первых аэропланов, а они непременно будут в войсках, уже совсем скоро, пулемётов и масс артиллерии, ставит на повестку дня вопрос нашего соответствия требованиям времени.

Мы не можем дать противнику шанса опередить нас в решении современных подходов к ведению боя. Это лишняя и ничем не оправданная, невосполнимая кровь наших солдат, лишние жертвы и даже проигрыш в войне, если мы не будем вооружены лучшей техникой, лучшим оружием и лучшей тактикой ведения боя.

Впервые в то время, именно в выступлении Алексея Каледина прозвучал термин – взаимодействие всех родов войск.

Об этом ещё никто не говорил в русской армии, а молодой юнкер уже обеспокоенно и по-юношески остро, ставил вопросы манёвра огнём артиллерии, сопровождения её ударами наступления в глубину обороны противника.

Не обошёл он своим вниманием и начавшуюся моторизацию войск, и её сопряжение с действиями кавалерии.

Звершил же он своё выступление словами:

– Ваше Высочество!

То, что мы все готовы отдать жизнь за Отечество, не подлежит никакому сомнению.

Но это, как я уже говорил, самое простое. Главное же, я думаю, в любом сражении, в любом бою, надлежит быть способным противопоставить противнику такую тактику ведения боя, такие приёмы и средства его организации, чтобы он изначально был обречён на поражение.

Любое сражение за Отечество, даже бой – это не просто столкновение чисто военных интересов. Это борьба двух культур. Двух мировоззрений. Я думаю, и убеждён в этом, что это самое главное. Поэтому нам надлежит быть как можно ближе к главному действующему лицу сражений – простому солдату.

Уверует он в нас – тогда не будет неодолимых для нас препятствий, преград. Тогда мы все преодолеем и всё превозможем.

– Поэтому, господа будущие офицеры, – и он повернулся к массе юнкеров, которые сидели в центре зала, – только наш личный пример – самое главное, самое решающее условие победы. И об этом мы должны помнить всегда.

Пошёл юнкер и дальше, чем крайне напугал руководство училища:

– Ваше Высочество!

Наш солдат одолеет все невзгоды и испытания войны. И Вы, не раз смотревший смерти в лицо, тому свидетель. Но он должен всегда знать высшие цели военного противоборства, он должен чувствовать себя гражданином Великого Отечества, которому близки и понятны все действия верховной власти, направленной на возвеличение нашей Родины.

Без осознания целей военного противоборства – армия будет парализована, она не выполнит возложенную на неё миссию. Она никогда не сможет стать народной, в полном смысле этого слова…

Зал, по инициативе сокурсников и товарищей Каледина, взорвался овациями.

Сам Великий князь, забывшись, истово аплодировал юному юнкеру.

По завершении конференции он пригласил Каледина на беседу.

Выслушав рапорт бравого юнкера, среднего роста, коренастого, с традиционным смоляным чубом, пробивающимися на верхней губе усами, степенно подошёл к нему, сердечно протянул руку и надолго задержал в своей, огромной, подрагивающую от волнения горячую кисть Каледина.

– Здравствуй, молодец! Благодарю тебя за отличный доклад. Сделать такое сообщение может только человек светлого ума, пытливый, неугомонный, увлечённый, который серьёзно готовится к стезе защитника благословенного Отечества и престола.

Хвалю! И поздравляю тебя со старшим урядником. Заслужил. А ещё – с отпуском за отличную учёбу. Проведай отца. Знаю и помню его, как достойнейшего офицера. Кланяйся ему от меня. За честь почитал, всегда, иметь под своим началом таких воинов.

Не только лихой казак, а умный, знающий офицер. Берёг своих казаков и всегда добивался в бою, чтобы его верх был…

Вдруг о чём-то задумался, зашёл в дверь смежной с кабинетом комнаты, и вышел оттуда, через минуту, держа в руках богатую, в серебре, шашку.

– Передай полковнику Каледину на добрую память, старший урядник, от корпусного командира. И кланяйся ему сердечно от меня.

И тут не сплоховал юный Каледин. Благоговейно обнажил клинок, на треть, из ножен, поцеловал его и обратился к Великому князю:

– Ваше Высочество! За отца своего, которого чту безмерно – позвольте сердечно поблагодарить Вас за высокую честь.

За весь род Калединых – уверяю Вас, что всегда будем ревностно служить во имя Великой, Единой и Неделимой России, во имя нерушимости Российского трона.

И приложив правую руку к сердцу, поклонился Великому князю.

Тот откровенно любовался так понравившимся ему юнкером:

«Хорошего сына воспитал Максим Каледин. Достойную замену вырастил. Далеко пойдёт этот юноша, если наши… чинодралы не загубят. И умён, и воспитан».

Вслух же сказал:

– Садись, старший урядник. Есть несколько минут – поговорим.

Дождавшись, пока Великий князь сядет в кресло, Каледин скромно присел у стола и приготовился слушать.

– Порадовал ты меня сегодня, молодец. Спасибо. Очень верно ты заметил, что будущие войны, а их и на твой век хватит, я в этом уверен, так как многие государства в мире могущества России страшатся и будут предпринимать любые меры, чтобы её ослабить, – будут совершенно иными.

А у нас, что весьма прискорбно, многие этого не хотят понимать и учат людей по старинке, совершенно не учитывая опыта передовых государств, да и своего собственного.

Командный состав боится новой техники и вооружения, плохо осваивает тактику ведения современного боя, не готовится к тому, что будущие войны будут маневренными, с привлечением больших масс войск, насыщенных автоматическим оружием, артиллерией.

Обо всём этом ты говорил совершенно правильно. И я пожелаю тебе, мой юный друг, не останавливаться в своих познаниях, готовить себя к предстоящим испытаниям с юных лет. В военном деле нельзя останавливаться, совершенствование познаний законов вооружённой борьбы не имеет пределов.

Но я хочу пожелать тебе и ещё одного – твёрдой воли, настойчивости в достижении поставленной цели.

У нас в России пока достигнешь её – лоб расшибёшь о косность и чванство чиновников. Поэтому – не страшись. Ничего не страшись. Правда – она одна. Верно служи Государю, береги солдат – и я верю, что военное счастье не минёт тебя.

Ревностная служба всегда будет замечена. И всегда пробьёт себе дорогу.

Удачи тебе, старший урядник. Хотел бы дожить до той поры, когда полки будешь водить в защиту Отечества.

Каледин встал из-за стола, вытянулся в струнку.

Великий князь подошёл к нему, уважительно похлопал по плечу:

– Ступай, голубчик. И отцу, отцу – кланяйся…

Расспросам начальства не было конца. Все, наперебой, выспрашивали у Каледина, что Его Высочество говорил, были ли у него какие-нибудь нарекания на порядок в училище, каково его мнение о конференции.

Алексею казалось, что он меньше устал от напряжения во время беседы с Великим князем, нежели от расспросов своего начальства.

Хотя он понимал, что так поступил бы и он сам. Не каждый день ведь в училище бывает столь великий начальник, да ещё и из царствующей семьи.

Поэтому он терпеливо удовлетворял интерес как своих товарищей по эскадрону, так и офицеров.

Но уже к вечеру, слава Богу, он сидел в вагоне поезда и всё перебирал в своей памяти случившееся.

На его погонах уже сверкала золотом широкая полоса знака внеочередного чина, и ехавшие с ним в одном вагоне молодые барышни – нет, нет, да и бросали торопливые взгляды на смуглолицего красавца-юнкера и томно, излишне громко, вздыхали.

А пожилой вахмистр, на груди гимнастёрки которого теснились два Георгиевских креста и четыре медали, даже крякнул от удовольствия, когда молодой юнкер предложил ему свою помощь и помог уложить многочисленные баулы и чемоданы на грузовую полку.

– Спасибо, сынок. Вижу, хорошо тебя воспитали. Это очень похвально.

Куда путь держишь? И чей будешь?

Алексей учтиво ответил, что едет во внеочередной отпуск, объявленный самим Великим князем Николаем Александровичем, на Дон, к отцу, полковнику Каледину.

Вахмистр даже вскинулся. Суетливо захлопал себя по коленям:

– Значит, Максиму Григорьевичу сынком будете?

– Да, – удивлённо ответил Алексей, – это мой батюшка.

– Вот, сподобил Господь, – чуть не на крике продолжил вахмистр, – с сынком своего командира увидеться. Мы с твоим батюшкой, дорогой сынок, в последней войне с турками воевали. Под его началом, слава Господу, был. И они, Их Высокоблагородие, и кресты мне эти вручали. Спаси Христос, с понятием был командир. Души светлой. Сам не съест. Не поспит, ежели в полку какой недогляд случится в отношении людей.

И подвёл итог, решительно и с чувством:

– Ноне нет таких командиров, нет, сынок, как твой батюшка.

Всю дорогу они проговорили с вахмистром, который щедро угощал домашней снедью молодого юнкера.

Алексей не жеманился, отведал и пирогов, и гуся, и яблок, только вот от самогона отказался, за что и заслужил похвалу вахмистра.

– Молодец, сынок, и не надо. Рано ещё. Я тоже молодым и в рот не брал. Да и с батюшкой твоим не забалуешь. Правильный был человек.

А вот я за его здоровье – выпью ещё чарочку.

И, уже будучи навеселе – всё выспрашивал и выспрашивал у Алексея обо всех деталях встречи с Великим князем.

Восхищённо разглядывал богатую шашку, которую Алексей вёз отцу в подарок от Николая Александровича.

– Да, высокая честь. Максим Григорьевич будет рад. А как же – уважение, оно, брат, важнее любой награды даже. И память, опять же. Вишь, помнит отца-то твоего великий князь. Пустого бы человека не помнил. А отец – заслужил такую честь. За труд свой великий заслужил. За радение к людям и любовь к ним великую.

Ты, сынок, и от меня поклон передай Его высокоблагородию. Скажи, Полуэктов, вахмистр, кланяется. И табачку, вот этого, передай. Лучшего нигде не сыщешь. На всём Дону. Мне его отец, древний уже, за девяносто лет, самолично изготовил. Тут и донник, и чабрец, всё в меру, подмешан. Духовитый, аж дышать легче, как закуришь.

Передай, сынок, прошу.

– Непременно, непременно передам, господин вахмистр.

– Сидором Кузьмичём меня кличут, сынок.

– Спасибо, Сидор Кузьмич. Отец будет очень рад подарку и памяти старинного сослуживца.

В Ростове-на-Дону он сердечно простился со старым вахмистром, который ехал с Первопрестольной, где гостил у однополчанина, дальше, на родную Кубань.

И вахмистр, стоя на площадке вагона, всё крестил его вослед и просил у Господа о защите сына своего командира.

На привокзальной площади, знать, поспела телеграмма Алексея, которую он отправил из Москвы, его ожидала лёгкая пролётка, со старым кучером, который, сколько себя и помнил Алексей, служил у его отца.

– Дедуня Степан, здравствуйте. Вот он и я, – и кинулся обнимать старого казака, у которого при этом слёзы умиления и счастья покатились из старческих глаз горошинами по щекам.

– Слава Богу, успел, сынок. А мы ведь твою телеграмму в ночь получили. Я Максиму Григорьевичу и говорю – умру, но поспею.

Как же не встретить самого родного мне мальчонку. Своих Господь не дал, а тебя – нянчил. Да и на коня, впервой, именно тебя я подсаживал.

А сейчас – орёл, казак.

И он стал любовно разглядывать молодого Каледина.

– Ты, это, сынок, не переживай, но батюшка что-то прихворал. Сам хотел ехать, да я не пустил. Кашляет. Застыл где-то. И то – неслух. Говорю ему – не ходи налегке на рыбалку-то, а он – в одной косоворотке. Вот, от воды, она и хворь-то эта.

А ещё – волновался очень за тебя. Для отпуска – не время, говорит. Почему тогда Алексей едет? Ежели что плохое – пусть и в дом не входит.

– Нет, дедуня. Всё хорошо. А отпуск мне – сам Великий князь, Николай Александрович объявил, за выступление на научной конференции.

И хотя дед Степан и слов-то таких не знал, но согласно закивал головой – коль Великий князь, значит, было за что.

За неугодные дела отпусками не награждают. Да ещё и Великий князь – отродясь такой милости не знал. Но, зная, что что-то надобно сказать в ответ молодому Каледину, протянул, как-то даже тоскливо:

– И, сынок, теперь служба лёгкая, времена иные, а в мою пору – как что не так – получай по мусалам.

– Видишь, – и он обнажил жёлтые искуренные остатки зубов, а четырёх передних – и вовсе не было – его благородие сотник Вохминцев, у коновязи, за то, что его коня, другой, за холку зубами цапнул. Так они меня всего измордовали. Зубы с кровью так и выплюнул.

Затем, поняв, что сказал что-то неподобающее к этому случаю, торопливо зачастил:

– А вот у батюшки твово – такого не водилось ни в полку, ни в усадьбе. За всю жизнь, а я, почитай, при нём уже сорок годов, ни на войне, ни здесь, на хуторе, никого пальцем не тронул. Справедливый человек. За это и почитают его.

А на войне, остатней, где Его Высокоблагородие уже полком командовал, урядник Скоробогатов и смерть за батюшку твово принял. Святой поступок. И каждый, в полку, окажись поблизости, сделал бы то же самое.

Алексей заинтересованно слушал старика. Этой истории ему отец никогда не рассказывал. И он попросил дедуню Степана, как всегда его величал с младенчества, так как матери почти не знал, совсем молодой ушла, сгорела на ногах, истаяла от туберкулёза, и дед Степан заменил ему и отца, и мать.

Выпаивал кобыльим молоком и так прикипел к малышу всем своим сердцем, что ни одну бабу с хутора к нему не подпускал.

И сейчас, с любовью оглядывая статного старшего урядника, думал:

«Мальчишка ведь совсем, восемнадцатую весну лишь встретил, а ишь – уже в чинах. Это ведь по войне – командир взвода, а то и выше бери».

И удовлетворённо улыбался:

«Этот справится и с эскадроном. Дюже умный. Помню, силком от книг оттаскивал. И гулять не хотел. Всё за книгу – да и в укромный уголок».

Поэтому он с гордостью, расправив свои вислые и редкие уже усы, закурил неизменную трубочку, и неспешно повёл свой рассказ:

– Под Яссами было, сынок. Родитель твой только принял полк под своё начало, с месяц минуло, не больше. И так пёкся о людях, что они сразу его полюбили. И более всех наказаний, на которые был скор на руку прежний командир, Его Высокоблагородие полковник Мезенцев, люди страшились его укоризны, его недовольства.

Всему обучил полк – и строю, и рубке, и лихости в атаке, и владению оружием. А больше всего любил лихие рейды по тылам противника.

Дед Степан счастливо заулыбался.

– Всё, бывало, перевернём в тылу у турок. Всё смешаем. И с победой, и с богатыми трофеями, к себе возвертаемся. Считай, без потерь.

В одном был непреклонен и суров – ежели кто оставит товарища своего, убитого иль раненого в рейде, во главе с эскадронным командиром отправлял отряд на поиски. И пока не доставят погибшего или раненого – никому покоя не давал.