Текст книги "Два рейда"

Автор книги: Иван Бережной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)

Нина почувствовала большую ответственность. Ведь о ней знают на Большой земле. Туда передаются сведения, которые она с подругами добывает. Теперь она вела себя более осторожно. В Кричев ходила под разными предлогами. То она в лаптях, в широкой крестьянской юбке, в вышитой белорусской сорочке с корзиной яиц или ягод, под которыми лежали листовки, идет на базар. То прикинется забитой сельской девушкой, которая пришла в город, чтобы раздобыть лекарство для больной матери. И поведение ее было то серьезным, то беззаботным.

По поручению Нины Таня Лукашук связалась с Иваном Линьковым, работавшим на железной дороге. Партизаны получили возможность своевременно узнавать о железнодорожных перевозках немцев и удачнее проводить диверсии.

Нина установила связь с советскими военнопленными, находившимися в лагере на цементном поселке. Готовила их побег. Все шло хорошо, и вдруг осечка. Предатели выдали Таню Лукашук и Ивана Линькова. Гитлеровцы ничего не добились от подпольщиков и казнили их.

Фашистские агенты начали охотиться за «Марьяной». Им и в голову не могло прийти, что девушка с простым лицом, спокойными размеренными движениями, которую они видели на базаре, у вокзала, вблизи лагеря военнопленных, и есть та «Марьяна», за которой они охотятся.

Немцы и полицаи с ног сбились, но поймать загадочную советскую разведчицу не могли. Все же им удалось заслать в отряд предателя и напасть на след Нины. Каратели хотели взять ее живой, надеялись заставить разведчицу заговорить и рассказать о действиях партизан и подпольщиков. Фашисты торопились, предвкушая победу. В Мстиславе для «Марьяны» подготовили виселицу. Но их кровавым замыслам не суждено было сбыться. Партизаны вовремя разоблачили шпиона, и неуловимая «Марьяна» снова ускользнула от карателей. Но семье Нины грозила расправа. Однако товарищи успели вывезти из поселка Майский и укрыть мать Нины с детьми…

Много еще сложных заданий выполнила Нина Янчин, пока осенью 1942 года не свалила ее тяжелая болезнь. Партизаны вынуждены были расстаться с ней, отправить на Большую землю.

После выздоровления Нина окончила курсы радисток и была направлена в тыл врага в наше соединение. Это была уже возмужавшая и опытная партизанка. В любой обстановке она вела себя спокойно, обязанности радистки выполняла быстро и точно…

Под стать Нине и Марии были и другие радистки и радисты. Не раз они ходили с разведчиками за сотни километров от главных сил, совершали отдельные рейды с подразделениями, обеспечивая постоянную связь с дивизиёй.

Партизанские будни

К нам самолеты стали прилетать реже. Появилось много свободного времени. Мы использовали его для политико-массовой работы, проведения организационных мероприятий и, конечно, для отдыха. Одним словом, набирались сил для последующих боев. Воспользовались передышкой и пополнили роты за счет новичков. Организовали боевую учебу и подготовку специалистов: минометчиков, пулеметчиков, минёров, истребителей танков. Назначили командиров вместо погибших и отправленных на лечение.

На первой роте закрепился Иван Деянов. Вторую принял бывший артиллерист Халупенко Петр Федорович. Командиром первого батальона назначили начальника штаба второго батальона Николая Гавриловича Шумейко, а на его место – Григория Коровченко. Комиссаром 1-го батальона – Хоменко И. П.

Для улучшения политико-воспитательной работы с бойцами во всех ротах были назначены политруки. В нашем полку политруками назначили Л. Я. Прутковского, С. Л. Подвязного, И. И. Даниленко, В. А. Селенко. Александра Карповна Демидчик стала политруком главразведки.

Всех их мы хорошо знали. Коровченко к нам перевели из второго полка. Это – бывалый партизанский командир. В отряд пришел в декабре 1942 года. Долгое время воевал в батальоне Кульбаки. Командовал ротой. Участвовал во многих боях. В весеннем рейде 1943 года по Украине рота под его командованием уничтожила тридцать гитлеровцев, охранявших мост на шоссе Иванков—Дымер, и взорвала мост. При бое с припятской флотилией немцев рота потопила катер и баржу с зерном, стойко оборонялась в междуречье Днепра и Припяти. При разгроме немецкого гарнизона в Вяжищах Коровченко был ранен. Его отправили на Большую землю. После выздоровления Гриша вернулся в соединение и был назначен начальником штаба батальона во втором полку. Но ему опять не повезло. В марте 1944 года получил второе ранение. На этот раз отправлять в госпиталь не пришлось. Он выздоровел в дивизии. Молодой, подвижный, Коровченко был под стать своему новому командиру – Александру Филипповичу Тютереву. Он с первых же дней деятельно взялся за подготовку подразделений к очередному рейду.

Во время рейда мы не имели возможности проводить общие партийные и комсомольские собрания. Теперь наверстывали упущенное. Многие партизаны подали заявления с просьбой принять в ряды партии. Писали коротко: «Хочу идти в бой коммунистом», «Хочу защищать Родину с партийным билетом у сердца»… Были и такие, которые писали более пространно: «В тяжелый час для Родины, когда фашистская гадина топчет нашу священную землю, несет горе советскому народу, хочу быть в первых рядах защитников социалистического Отечества. Клянусь, что пока руки в силах держать оружие, пока бьется мое сердце, я, не жалея здоровья и самой жизни, буду драться до полной победы над врагом…»

В партию шли самые достойные воины. Так было во всех полках, во всех подразделениях.

После гибели капитана Тоута Иосифа Иосифовича наш полк остался без комиссара. Партийно-политической работой пришлось заниматься командиру полка Бакрадзе и мне. Нам помогали секретарь комсомольской организации Вася Олейник и комиссар второго батальона Непомнящий, который был избран секретарем партийного бюро полка. Об этом энергичном коммунисте хотелось бы рассказать более подробно.

Александр Борисович Непомнящий – лет тридцати пяти, коренастый, с маленькими черными усиками. По профессии инженер-конструктор. Окончил два института. Работал на заводах Сталинграда и Краматорска. Воевать начал с августа 1941 года в должности помощника командира полка по артиллерийскому снабжению. Участник обороны Киева и боев на Днепре.

Осенью сорок первого года при прорыве из окружения в районе Яготина был ранен и попал в плен. На его глазах гитлеровцы расстреляли около ста пленных командиров, политработников, евреев. Непомнящий чудом уцелел.

Начались скитания по пересыльным лагерям для военнопленных: Борисполь, Дарница, Киев, Коростень. Неизвестно, какая бы участь постигла Александра Борисовича, не попади он в лагерь военнопленных в Овруче, который охраняли солдаты 101-го полка, 2-й охранной словацкой дивизии. И хотя в лагере хозяйничали немецкие офицеры, режим здесь был менее строгим, чем в других лагерях.

Горе не сломило волю коммуниста Непомнящего. Он стал присматриваться к товарищам по несчастью, сколачивать группу из надежных, стойких ребят. Первоначально в эту группу вошли донской казак Саша Коженко, Федор Глебов из Тамбова, киевлянин Аркадий Щупак. Потом присоединились Николай Гречко, ярославец Алексей Краев и рязанец Иван Нотах. Группа разрасталась…

Начали знакомиться с словацкими солдатами, прощупывать их настроение. Многие из них охотно вступали в разговор с пленными, разрешали им получать передачи от жителей Овруча.

Однажды в лагерь приехала группа словацких офицеров. Среди них выделялся выправкой стройный офицер в очках. Это был начальник штаба 102-го словацкого полка. И хотя советские военнопленные тогда не могли знать, что капитан Ян Налепка – антифашист, все же ощутили в его отношении дружеское участие. Несколькими малозначащими замечаниями он дал понять пленным, что для них еще не все потеряно. Надо находить свой путь дальнейшей жизни.

Среди пленных начали создаваться патриотические группы. Со временем в эти группы включались и словаки. Как-то подошел словацкий солдат, ткнул себя пальцем в грудь, назвался Яном и сказал: «Словей русса не убиет».

– Я всегда помню наказ отца, – разоткровенничался Ян. – Когда меня мобилизовали, отец на прощание сказал: «Сынок, никогда не поднимай руку на друга. А друзья наши – русские…»

Ян при каждом удобном случае, когда вблизи не было офицеров, угощал пленных сигаретами, разговаривал, не таясь, высказывал вражду к немцам. Он доверительно сообщил, что многие словаки не хотят воевать против русских. От него же узнали, что капитан Ян Налепка пользуется большим авторитетом среди словацких солдат, а немцы его недолюбливают.

Ян познакомил Непомнящего с надежными словаками, предупредил, кого надо остерегаться.

В конце декабря 1941 года Ян шепнул, что из числа военнопленных будут отбирать команду человек 20–25, которых отправят на заготовку дров. С его же помощью в эту команду была включена вся группа Непомнящего.

Команду доставили в Козинки в семи километрах от Мозыря. В этом лагере Непомнящий и Глебов пробыли почти год и создали интернациональную подпольную группу. В нее, кроме советских товарищей, входили словаки Ян Быстрая, Андрей Сакса, Андрей Палша, Виктор Кендеру и другие. Началось настоящее братание советских патриотов и словаков. Словаки организовали прием по радио сводок Совинформбюро, которые размножали и распространяли среди пленных, словаков и местного населения. До народа доходил голос Москвы, и это в то время, когда фашисты кричали на всех перекрестках о взятии советской столицы и города Ленинграда.

С помощью словацких друзей пленные начали добывать оружие, прятать его и готовиться к побегу.

Как ни скрытничали подпольщики, все же немцы заподозрили что-то неладное в лагере и намеревались провести тщательную проверку и чистку. Узнав об этом от словаков, пленные ускорили подготовку к побегу. Этому способствовало и то, что словаки сообщили пленным о продвижении к Лельчицам крупного партизанского отряда. Медлить нельзя.

Побег назначили на воскресенье, когда офицеры, обычно, развлекаются. С солдатами охраны договорились, чтобы они не поднимали тревоги до утра. А на постах как раз стояли Ян Быстрая и его друзья. На прощанье Непомнящий и Ян обменялись фотокарточками и адресами, пообещав после войны разыскать друг друга[23]23
  Ян Быстран живет в Чехословакии, работает лесником. В 1967 году в г. Черновцах состоялась встреча Непомнящего с Яном Быстраном.


[Закрыть].

Глубокой ночью группа в тринадцать человек выбралась из лагеря через заранее проделанный в заборе проход. К ним присоединился лейтенант Иван Климов, скрывавшийся в крестьянской семье в Козинках. Через три дня, утром 24 ноября 1942 года подошли к селу Стодолищи и были задержаны партизанской заставой ковпаковцев. Двое из группы по пути зашли в деревню и вновь попали в руки немцев.

Всех прибывших зачислили в отряд. Сашу Коженко взял Вершигора в тринадцатую роту ездовым. Непомнящего определили в боевой расчет 45-миллиметрового орудия в восьмую роту.

А через несколько месяцев большинство словаков из лагерной охраны в Козинках, в том числе Андрей Сакса и Андрей Палша, пришло к нам. Сакса и сейчас командует отделением в главразведке, а Палша, во время нашего пребывания в Карпатах летом сорок третьего года, ушел в Чехословакию. В это же время словацкий полк почти в полном составе во главе с Яном Нелепкой перешел на сторону советских партизан и вместе с соединением генерала А. Н. Сабурова участвовал в освобождении города Овруча. В этом бою Ян Налепка погиб. Ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

Прежде чем попасть в 1-й полк, Непомнящий воевал политруком восьмой роты, комиссаром артбатареи и 7-го батальона в 3-м полку. Дело свое Александр Борисович знает хорошо, к порученным обязанностям относится со всей душой, большую заботу проявляет о бойцах. Вместе с комбатом Тютеревым и начальником штаба Коровченко он многое сделал для поддержания боевой способности батальона.

…При организации полка меня избрали секретарем штабной партийной организации. Как-то ко мне подошел Юра Колесников. Обычно разговорчивый, веселый, любитель пошутить, на этот раз он был серьезным. Чувствовалось, его что-то волнует. Наконец Юра решился.

– У меня к вам большая просьба, – заговорил он.

Меня удивило его обращение на «вы». Мы были друзьями, а тут вдруг такая официальность.

– Что же у вас за просьба, Юрий Антонович? – в тон Колесникову спросил я.

– Прошу вашей рекомендации в партию, – сказал Юра и поспешил добавить: – Правда, вы меня знаете всего пять с половиной месяцев. Заверяю – краснеть за меня не придется. Доверие оправдаю.

– Эти пять месяцев стоят пяти лет, – ответил я и перешел на дружеский тон. – В тебе я не сомневаюсь. С удовольствием поручусь за тебя. Когда надо?

– Сейчас, – повеселел Юрий Антонович. – У меня две уже есть… Спасибо.

Я тут же написал рекомендацию и вручил Колесникову.

Сложнее было с Мирославом Зимой. Он попросил рекомендацию еще во время рейда. Человек он замечательный, прекрасный знаток своего дела, к работе относится с душой, врага ненавидит. По всем статьям заслуживает высокого звания коммуниста. Но как быть? Ведь он не является гражданином Советского Союза. Это и поставило меня в тупик. Я откровенно сказал ему о своем затруднении. Попросил подождать, пока посоветуюсь с замполитом дивизии. При первом удобном случае я обратился за разъяснением. Николай Алексеевич Москаленко выслушал меня и сказал:

– Чудак человек, кто же за него поручится, если не мы? Воюет-то он вместе с нами. Думаю, мы имеем право рекомендовать доктора в ряды Коммунистической партии.

Так решился вопрос о приеме Мирослава Зимы кандидатом в члены партии.

Изрядно пришлось потрудиться и нашему комсомольскому секретарю Васе Олейнику. Основной состав полка – молодежь, много среди них новичков. Васю просто забросали заявлениями о приеме в комсомол. На помощь Олейнику пришел вездесущий Миша Андросов – главный комсомольский секретарь дивизии. Он часто бывал в полках и подразделениях, помогал комсоргам организовать работу среди молодежи.

…Большую работу провели наши хозяйственники во главе с Николаем Боголюбовым. Отремонтировали повозки, упряжь, перековали лошадей, рассортировали и упаковали грузы, распределили боеприпасы по батальонам и ротам, создали полковой резерв. В порядок привели одежду и обувь.

Подразделения были готовы к походу.

Высокая награда

К началу июня 1944 года мы отправили на Большую землю раненых и получили почти все необходимые грузы. Нас обеспечили не только боеприпасами, взрывчаткой, медикаментами, питанием для раций, но и куревом, солью, обмундированием, большим количеством литературы. Многие партизаны получили письма от родных, а некоторым пришло по два-три письма.

Получил и я сразу два письма: из Запорожья от жены и из Россоши – от родителей. Радости моей не было предела. Я с жадностью прочел их одно за другим. А потом, уже не спеша, перечитывал до тех пор, пока не выучил наизусть. И тем и другим нелегко пришлось. Жена с маленькой дочуркой не смогла эвакуироваться в тыл. Бросила квартиру в Полтаве и с ребенком на руках пешком ушла в Запорожье к своим родным. Там и промучилась все время оккупации, укрываясь от фашистов в селе.

Моих родителей война застала в Ворошиловграде. Оттуда они перебрались в Майкоп. Но и там не удалось старикам удержаться. Исколесив многие сотни километров в прифронтрвой полосе, они попали в родную Воронежскую область и остались в Россоши.

В этом месяце исполняется три года, как я расстался с семьей. Читаю письмо и, в который уже раз, стараюсь мысленно представить, какая дочь сейчас, и не могу. Она в моем воображении по-прежнему такая же, какой я ее видел в последний раз перед отъездом на фронт – полугодовалой. Невольно возникает мысль – увидимся ли? Ведь впереди еще предстоят серьезные бои!

Не один я радовался вестям из дома. Большое оживление внесли в партизанскую жизнь полученные письма. Счастливцы перебегали от костра к костру и по нескольку раз перечитывали свои письма товарищам.

Особенно торжествовал Александр Филиппович Тютерев. После Карпатского рейда он отправил свою жену на Большую землю. Теперь Саша получил от нее первое письмо. Оля сообщала, что у них родился сын Виктор. Счастливый отец был на десятом нёбе. Бегал по лагерю и всем хвастался, что у него растет наследник. Заранее они с женой договорились назвать его Виктором в честь будущей победы.

– Назови его Виктором Карпатским. Ведь он тоже участник рейда в Карпаты, – посоветовал кто-то из товарищей.

– А что ты думаешь? Так и назовем – Виктор Александрович Карпатский-Тютерев, – согласился Саша.

Так и остался его сын с двойной фамилией…

В эти дни часто к нам приходили в гости белорусские партизаны. Однажды Бакрадзе пригласил генерала Коржа и его начальника штаба Федотова. Они побывали во всех подразделениях, разговаривали с партизанами, знакомились с людьми… Повар Семён Сорока приготовил замечательный обед.

Во время еды заговорили о том, что мы скоро покинем аэродром и уйдем в новый поход.

– Вы нас вызволили, – сказал Бакрадзе. – Спасибо за аэродром.

– Да, вам подбросили всего, – сказал с обидой генерал. – А мне хоть бы тонну взрывчатки прислали.

– Из запасов полка я могу вам немного выделить, – пообещал Бакрадзе.

– Буду очень благодарен, – оживился Василий Захарович.

– А если попросить через Киев? – предложил я.

– Вряд ли что получится, – сомневался Корж. – Мы подчиняемся Белорусскому штабу.

– Спрос не ударит в нос. Попробовать можно…

Этому разговору ни Бакрадзе, ни тем более генерал Корж не придали особого значения. Я же решил испробовать этот вариант.

Не откладывая дела в долгий ящик, я составил на имя генерала Строкача радиограмму следующего содержания: «Генерал Комаров (Корж) три месяца вынужден бездействовать из-за отсутствия взрывчатки. Просит содействовать присылке». Тут же вручил радистке.

Радиограмму передали при очередном сеансе связи. Какова же была наша радость, когда на следующий день из Киева получили ответную радиограмму. В ней говорилось, чтобы встречали самолет с грузом для Василия Захаровича Коржа. Это сообщение особенно взволновало генерала. Он не мог дождаться ночи. Встречать самолет вышел со всем своим штабом…

Когда самолет приземлился, из него вышел тот же самый Михайлов и сказал:

– На этот раз подарки привез белорусским партизанам…

С получением взрывчатки пинские партизаны развернули активные действия на железной дороге Пинск—Брест и на длительный период вывели ее из строя. А через несколько дней генерал Корж получил сообщение о вылете самолета с грузом из Белорусского штаба.

– Не было ни гроша, да вдруг алтын, – весело шутил генерал.

В ту ночь мы тоже ждали гостя с Большой земли. Но к концу дня разразился грозовой ливень. Он не прекращался и ночью. Хотя надежды на прилет самолета в такую ненастную погоду не было, мы все же с Колесниковым поехали на аэродром. Вышел встречать свой самолет и генерал.

Дождь заливал костры. Молнии рассекали темень, резкие раскаты грома переваливались из края в край… Промаялись под дождем до двенадцати часов ночи.

– Дальше ждать нет смысла, – сказал я генералу. – Поедем сушиться.

– Мы все-таки еще часик подождем, – отозвался Василий Захарович.

Мы с Юрой сели на лошадей и галопом помчались в лагерь. Но не успели расседлать, как услышали гул моторов. Самолет! Пришлось скакать на аэродром. Не доезжая до площадки, мы увидели сигнальные ракеты. Самолет с ходу пошел на посадку. Видно, аэродром летчикам был знаком. Мерный рокот моторов то и дело заглушался раскатами грома.

Вдруг моторы надрывно взревели, резкая вспышка полыхнула над аэродромом. Послышался сильный взрыв. Наступила минутная тишина. Затем снова взрывы, но уже меньшей силы. Захлопали рвущиеся патроны.

Вскочили на поляну и увидели пылающий самолет. Разбрасывая снопы искр, раз за разом ухали мины, часто хлопали автоматные патроны.

Место пожара оцепили патрулями. Однако партизаны, пренебрегая опасностью, прорывались к горящему самолету и из огня выхватывали тол, ящики с патронами, автоматы, пачки писем…

Поединок партизан с пожаром продолжался до утра. То, что было возможно, спасли. Основную же часть грузов поглотил огонь.

О случившемся Василий Захарович сообщил в Белорусский штаб, а я – в Киев.

Разгадка наступила через несколько часов. Генерал Строкач сообщил, что из Киева самолет вылетал, но ввиду плохой погоды вынужден был вернуться. Скоро пришел ответ из Белорусского штаба: самолет вылетел, но не вернулся.

На следующую ночь прибыла комиссия, чтобы расследовать причины катастрофы. Комиссию возглавлял пожилой, щуплый полковник. От него мы узнали, как же все это произошло.

Когда самолет улетал с Большой земли, там стояла хорошая летная погода. Но с полпути командир экипажа доложил, что попали в зону грозовых разрядов. Ему предложили вернуться. Летчики решили обойти грозу и доставить груз партизанам. Они не раз попадали в такое положение и всегда выходили победителями в борьбе со стихией.

Как проходил дальнейший полет, можно только догадываться. Попав в полосу грозовых разрядов, самолет метался в поисках безопасных направлений. Радиостанция вышла из строя. Возможно, были и еще какие-либо повреждения. Возвращаться поздно. До партизанского аэродрома уже близко.

Летчикам с большим трудом удалось дотянуть до места посадки. Над аэродромом поднималась дымка, видимость плохая. Это помешало правильно рассчитать… Шасси самолета коснулись земли на середине площадки. Когда машина прокатилась метров двести, впереди в лучах прожектора показалась стена леса. Поняв свою оплошность, летчик дал полный газ, пытаясь избежать катастрофы. Но было поздно. Самолет врезался в самые верхушки елей, опрокинулся через нос на спину, упал на лес и взорвался.

Вместе с экипажем погибли два радиста, летевшие к партизанам. Всех их похоронили в братской могиле. На могиле поставили пропеллер разбившегося самолета.

Несколько дней в лагере не было слышно ни песен, ни веселья. Люди, привыкшие ежечасно смотреть смерти в глаза, похоронившие не один десяток боевых товарищей, не могли смириться с тем, что смерть летчиков была такой нелепой.

Кто-то из партизан припомнил еще один, не менее трагический случай. Однажды с партизанского аэродрома поднялся самолет с ранеными и взял направление на восток. У линии фронта был атакован двумя немецкими истребителями. Стрелок-радист Валентин Стольников сбил один «мессершмитт». Но когда самолет пересекал линию фронта, второй немецкий истребитель прошил пулеметной очередью вдоль фюзеляжа. Машина вздрогнула и начала резко падать. Стольников бросился в кабину и увидел страшную картину: оба летчика и штурман тяжело ранены, а пылающий самолет падает… Вот когда пригодились знания, полученные Валентином в аэроклубе! Он пробрался к рычагам управления, с большим трудом выровнял машину и повел на посадку. Приземлился в расположении своих войск в километре от переднего края. На помощь подоспели бойцы, наблюдавшие с земли за поединком транспортного самолета с двумя вражескими истребителями. Только успели вынести раненых – самолет взорвался.

После несчастного случая прилет каждого самолета вызывал страх в наших сердцах. К счастью, все сходило благополучно. И лишь один раз чуть не произошла катастрофа с самолетом, на борту которого летел Вершигора.

Дело в том, что 11 июня 1944 года его и Мишу Андросова вызвали в Киев с отчетом и для получения нового задания.

Первым из Киева возвратился Андросов. На его груди сверкали новенькие ордена Красного Знамени и Красной Звезды. Миша привез Красное знамя Верховного Совета и Совета Народных Комиссаров Украины, 650 орденов и медалей и подарки для вручения партизанам.

17 июня мы встречали Вершигору. Наступила долгожданная минута. Появился самолет и сразу пошел на посадку. Но что это? Один, второй костер остались позади, а самолет еще в воздухе. Лишь перемахнув за середину площадки, он коснулся земли. Казалось, авария неизбежна. Впереди лес. Это вовремя заметил Колесников. Он перед самым носом самолета выпустил ракету и осветил лес. Летчик не растерялся, дал полные обороты моторам и поднял самолет над лесом. Вздох облегчения вырвался из груди партизан.

Сделав большой круг, самолет вторично зашел на посадку. На этот раз по всем правилам, и посадку произвел с ювелирной точностью.

Первым из самолета вышел летчик Михайлов. Ему не дали и слова вымолвить, подхватили и начали качать. Пораженный этим зрелищем, Вершигора спросил:

– Что это значит?

– Вы были на волосок от смерти, – ответил не пришедший еще в себя, мертвенно бледный Юра Колесников.

Вершигора в полете не заметил случившегося, и только теперь до его сознания дошло, почему в самолете их так сильно тряхнуло. Глаза Петра Петровича смешно округлились, и он не нашелся что сказать, только удивленно проговорил:

– Да ну?!

Вырвавшись от партизан, запыхавшийся Михайлов подошел ко мне и спросил:

– Ну, как?

– Думал, каюк. Даже глаза зажмурил.

– Я тоже, – признался он. – Не могу понять, как выкрутился. Пришлось сделать большой круг. Не мог идти на посадку. Всего колотило…

– Скажи, что это за история с коровой? – спросил, я, чтобы отвлечь его.

– Петр Петрович побывал в партизанском госпитале. Пообещал прислать раненым молока, – смеясь, ответил летчик…

Разгрузка самолета подходила к концу, уже ящики с патронами и гранатами уложены на повозки, а возле самолета, освещенная пламенем костра поблескивала семидесятишестимиллиметровая пушка – подарок киевских арсенальцев.

– Начальник штаба, а корова? – вдруг вспомнил Вершигора.

– Какая корова? – сделал я удивленный вид.

– Как, разве не получили…

– Не волнуйтесь, товарищ командир, – сказал Юра. – Первый сорт… Симменталочка. Стоит возле елочки, жует травку и не подозревает, что ей выпала честь лететь в столицу Украины.

– Грузите!

Сделать это оказалось не просто. Буренка не проявляла особого восторга от предстоящего полета, упиралась и никак не хотела подойти к самолету. Повалили ее, связали ноги и только тогда втиснули в самолет.

День 18 июня был праздничным для первого полка. Утром роты стройными колоннами пришли на поляну. Полк выстроился буквой «П». В центре поставили длинный столб, покрытый красным полотнищем. На столе разложили коробочки с орденами и медалями, подготовленными для вручения. Бакрадзе отдал рапорт командиру дивизии, а потом скомандовал:

– Полк, для встречи знамени, смирно!

Строй замер. Слева появился старший лейтенант Колесников с развернутым Красным знаменем Верховного Совета и Совета Министров УССР. Его сопровождали ассистенты – два партизана, вооруженные автоматами. Знаменосцы, чеканя шаг, несли знамя вдоль полкового строя. Они шли так близко к строю, что полотнище касалось лиц партизан, стоявших в первой шеренге.

Знаменосцы совершили обход строя и стали на правом фланге полка. Бакрадзе подал команду: «Вольно!» Вперед выступил Вершигора и заговорил:

– Дорогие товарищи! Польский рейд получил высокую оценку Центрального Комитета Коммунистической партии Украины. За успешные боевые действия наше соединение награждено Красным знаменем Верховного Совета и Совета Народных Комиссаров Украины…

Троекратное многоголосое «Ура!» прокатилось над поляной. Засияли улыбками лица партизан.

– Кроме того, – продолжал командир дивизии, – Указом Президиума Верховного Совета СССР награждена орденами и медалями большая группа партизан нашей дивизии. Мне поручили вручить вам эти награды.

Он тут же начал вручать ордена и медали награжденным.

Затем Андросов вручил подарки Центрального Комитета комсомола Украины. Особый восторг вызвали именные автоматы, которые достались самым отважным партизанам-комсомольцам.

После вручения наград и подарков партизаны окружили Вершигору и Андросова. Посыпались вопросы. Всем хотелось послушать рассказ человека, побывавшего на Большой земле.

И еще одно радостное событие произошло в жизни партизан. Вместе с Андросовым прилетел наш старый знакомый– корреспондент «Правды» Леонид Алексеевич Коробов. Первый раз он к нам прилетел в январе 1943 года на озере Червонном. Три месяца вместе с ковпаковцами совершал рейды по тылам врага в Белоруссии и на Украине, участвовал в боях, ходил в разведку, совершал диверсии. Партизаны полюбили Леню за смелость и веселый нрав. Коробов много фотографировал и обещал прислать фотокарточки боевым друзьям. Когда он весной 1943 года улетел на Большую землю, мало кто верил его обещаниям. Но Леня сдержал свое слово, и теперь, прилетев к нам снова, привез полную сумку фотокарточек.

Партизаны были рады прилету корреспондента. Они с жадностью набросились на сумку, перебирая фотокарточки, отыскивали свои, припоминали, где и когда были сделаны снимки. Не только радость, но и грусть вызвали карточки. Часто слышалось: «Этот погиб в Карпатах», «Сердюк ранен», «Гапоненко убит».

Через час сумку переполовинили и возвратили Коробову, На мою долю тоже выпало с дюжину фотокарточек.

– Фотокарточки погибших надо отправить их семьям, – сказал Леня.

– Да, да, – подхватил Андросов и, обращаясь к секретарю комсомольской организации полка Олейнику, сказал – Вася, займись этим…

– Обязательно вышлю, – пообещал Вася.

Торжество продолжалось весь день. Организовали спортивные состязания. Выступали борцы, акробаты, бегуны, наездники. Оживленно было возле волейбольной сетки, натянутой между деревьями. Сетку и мяч привез из Киева Миша Андросов.

Все шло хорошо, пока не уселись за праздничный стол. И здесь поначалу было все в порядке. Повар Семен Сорока и его помощница Надя Левченко радушно угощали гостей и хозяев. Когда же подали котлеты, старшина Боголюбов и Колесников переглянулись и засмеялись. Сорока растерянно заморгал маленькими глазками и поспешил к кухне. На вопрос, чем вызван смех, Колесников и Боголюбов отшучивались и прямого ответа не давали. Я даже не предполагал, что этот иронический смех имел прямое отношение ко мне. Скоро все выяснилось.

Оказывается, повар Сорока чистил свой карабин, случайно выстрелил, и надо же было пуле попасть в голову моего коня. Серый свалился замертво. От меня это скрыли. Предприимчивый повар упросил Боголюбова и Колесникова пока не говорить мне о случившемся, разделал Серого, кожу променял крестьянам на самогонку, а из мяса нажарил котлет. Этими-то котлетами Сорока и потчевал нас.

Все это рассказали мне после обеда. Бакрадзе, Вершигора, Андросов, Коробов, Колесников и особенно Тютерев смеялись до колик в животе. Я же не на шутку обозлился. Честно говоря, коник был невзрачный, но я к нему привык. Вообще лошади – моя болезнь. К ним я пристрастился еще в Тамбовском кавалерийском училище и считал, что нет животного лучше лошади. И неудивительно, что случай с Серым испортил мне праздничное настроение.

После обеда Вершигора, Андросов и Коробов в сопровождении взвода конных разведчиков уехали в штаб дивизии в Большой Рожин. Прощаясь, Петр Петрович предупредил: