Текст книги "Два рейда"

Автор книги: Иван Бережной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Оставшись один в лесу, раненый Виктор не пал духом и взял направление на восток. Весь день пробирался лесом, но своих не встретил. Голод пригнал его к лесной деревне. И здесь Ларионова постигла неудача. В деревне было полно немцев.

Дальше идти не было сил. Донимал голод. Виктор углубился в лес, набрел на куст шиповника и с жадностью набросился на кисло-сладкие плоды, тронутые первыми морозами. Быстро обобрал куст, однако голода не утолил. Сорвал гриб, пожевал его, но почувствовал подступающую тошноту и выплюнул.

Надвигалась ночь. Надо было подумать о ночлеге. Отыскал копну сена, сделал в ней нору, залез туда и сразу же уснул мертвым сном. Давала себя знать смертельная усталость и проведенная без сна прошлая ночь. Он был настолько изнурен, что не чувствовал даже боли в раненом бедре…

Трое суток, обходя населенные пункты, превозмогая усталость и боль, продвигался на восток Ларионов. Впереди слышались артиллерийские раскаты, манившие к себе лейтенанта. Иногда казалось, что еще немного и он будет у своих. Но стрельба вдруг утихала, а на следующий день вновь возобновлялась уже дальше. Виктор потерял всякую надежду догнать фронт. Однако не сдавался, продолжал идти. И хотя он приспособил две палки с развилой вверху, на которые опирался, как на костыли, каждый шаг давался ему с огромным трудом. За последний день он прошел всего несколько километров. Мысль о еде не покидала его ни на секунду. Лесные кислицы и груши не утоляли голода, не прибавляли сил. Хотя бы корочку хлеба и глоток молока!

Виктор чувствовал – уходят последние силы. Его качало из стороны в сторону. Перед глазами проплывали разноцветные круги. Он все чаще и чаще останавливался, чтобы перевести дух, подолгу лежал и с ужасом думал: «Неужели конец!» А жить ох как хотелось! И Виктор заставлял себя подниматься и идти. Идти во что бы то ни стало! Только в этом он видел спасение.

Наконец случилось то, чего больше всего боялся Ларионов. Его свалил голодный обморок. Сколько провалялся – Виктор не помнит. Когда же пришел в себя, почувствовал опустошенность и безразличие ко всему. Даже ощущение голода пропало. Казалось, никакие силы не способны сдвинуть его с места. Но Ларионов какими-то сверхчеловеческими усилиями воли заставил себя подняться. Его пошатывало. Стараясь не упасть, он налег на палки и сделал шаг здоровой ногой, выбросил палки вперед и еще шаг… Так, шаг за шагом, с железным упорством Виктор шел вперед навстречу жизни. Смутно помнил, как выбрался из леса. И когда перед ним оказалась женщина, не поверил, подумал, что бредит. Опомнился лишь после того, как женщина, увидев его, заросшего, худого, грязного, в рваной одежде, всплеснула руками и ужаснулась: «Ой, мамочка, в чем только душа держится!»

Последние силы покинули лейтенанта. Перед глазами замелькало, закружилось, земля встала на дыбы, и он, теряя сознание, свалился как мешок. Ларионов не слышал, как женщина приволокла его в хату, стащила с него рваную, грязную одежду, располосовала ножницами пропитанные кровью, заскорузлые бинты и… отшатнулась. Рана кишела червями.

– Мамочка родная, так они и человека съедят! – перепугалась она, не подозревая, что именно благодаря червям, очищавшим рану, лейтенант избежал гангрены и остался жив.

Хозяйка достала марганцовку, сделала раствор и промыла рану. Затем разорвала простыню на длинные полосы, с помощью соседки сделала перевязку, переодела раненого в чистое мужнино белье и уложила на кровать.

Виктор спал, как убитый. Хозяйке иной раз казалось, что он умер. Она подходила, с тревогой прислушивалась к его дыханию и успокаивалась. Так и просидела остаток дня и всю ночь до утра, не смыкая глаз. Утром раненый зашевелился и застонал. Она сразу же кинулась к нему и сочувственно спросила:

– Больно?

– Пить, – прошептал Виктор, не открывая глаз.

– Зараз я тебе молочка, – заторопилась хозяйка, схватила кружку с молоком, давно приготовленную для этого случая, подбежала к раненому, засунула одну руку под подушку и приподняла голову Виктора, а второй поднесла кружку к губам: —Пей, соколик, пей…

Ларионов припал губами к кружке. Пил жадно, большими глотками. Оторвался лишь после того, как опустошил кружку. Откинулся на подушку, открыл глаза, удивленно обвел взглядом комнату и испуганно уставился на незнакомую женщину.

– Где я?

– Лежи, лежи… Ты у своих.

– Хочу в госпиталь…

– Нет здесь госпиталя… Наши отошли, – сказала женщина и поспешила успокоить раненого – Да ты не бойся, в наш хутор немцы еще не приходили…

Больше месяца провалялся Виктор у своей спасительницы на хуторе Отрубы Путивльского района Сумской области. А когда поправился, из соседнего села пришли подпольщики, забрали с собой и увели в партизанский отряд С. А. Ковпака.

Для лейтенанта Ларионова началась новая, полная опасностей и подвигов партизанская жизнь. Стараясь наверстать упущенное, отплатить оккупантам за их злодеяния, он сам напрашивался на боевые задания. Ходил в разведку, на диверсии, участвовал в разгроме вражеских гарнизонов. Однажды ему с группой товарищей поручили расправиться с предателями-полицаями в селе Стрельники. Виктор и некоторые товарищи из его группы были одеты в немецкую форму, как шутили партизаны, перешли на вещевое довольствие фюрера. Полицейские и полевая жандармерия приняли партизан за немцев. Этим воспользовался Ларионов и без единого выстрела разоружил тридцать предателей.

Спустя некоторое время таким же путем был обезврежен карательный отряд мадьяр, которых немцы послали для борьбы с партизанами.

Лейтенанта Ларионова назначили командиром взвода. Взвод под его командованием участвовал во многих боях и всегда с задачей справлялся успешно.

Более двух лет Виктор Ларионов действует в тылу врага. За его плечами рейды по территории Сумской области, из Брянского леса на правобережье Днепра, по Белоруссии и Украине, в Карпаты. В Карпатском рейде он стал помощником командира роты. Именно тогда командование обратило внимание на способного молодого офицера. Однако по-настоящему он развернулся, когда вступил в командование пятой ротой.

Лейтенант Ларионов хорошо разбирался в обстановке, быстро принимал решения, горячки не порол, задачу ставил кратко и четко. Дисциплинированный и исполнительный, он этого требовал и от своих подчиненных. Умело управлял подразделением, в бою не терялся и, если требовала того обстановка, шел впереди, своим примером увлекая подчиненных. Все это принесло ему славу умного, храброго и справедливого командира.

Виктор Игнатьевич был человеком компанейским. В свободное время он любил помечтать о жизни, о том, как хорошо заживем, когда покончим с фашистами. А это уже не за горами. Часто вместе с земляками Сашей Ленкиным, Васей Зяблицким, Сашей Тютеревым вспоминал родную Сибирь, приглашал товарищей после войны приехать поохотиться, побродить в тайге, отведать сибирских пельменей.

– Уверен, стоит вам раз побывать в наших краях, встанете на якорь и никакими судьбами вас оттуда не утащишь, – улыбаясь, говорил Виктор.

Бойцы и командиры пятой роты любили своего ротного, верили в него и смело шли с ним на любые опасности. Пятая рота стала эскадроном.

Александр Николаевич Ленкин мог вполне положиться на второй эскадрон и его командира Виктора Игнатьевича Ларионова.

Братья по оружию

Живописен Люблинский край. Плодородны его земли. Центральную часть воеводства пересекает Люблинская возвышенность, покрытая лесами и кустарниками, вдоль и поперек изрезанная глубокими оврагами, реками и речушками. К югу, на границе с Жешувским воеводством, холмистая местность переходит в равнину. Леса большей частью лиственные. Преобладают дуб, липа, бук… Поляки с гордостью рассказывают, что на Люблинщине много вековых дубов. Говорят, что в Казимеже-Дольном над Вислой, среди полей, сохранился могучий одинокий дуб, под которым якобы вершил суд еще Казимир Великий. Славится Люблинщина богатыми садами и своими цукроварнями (сахарными заводами).

Села, деревни и хутора разбросаны на склонах холмов, в долинах рек, на опушках лесов. В польских селах много украинцев, поселившихся здесь с давних, времен.

Среди деревянных хат с соломенными крышами, стоящих рядом и отгороженных друг от друга плетнями, резко выделяются добротные дома, обнесенные заборами, настоящие дворцы польских кулаков и помещиков, владеющих обширными площадями лучшей плодородной земли. Как не похожи на эти дворцы низкие, темные, однокомнатные крестьянские хатки с глиняными полами.

И хотя этот край богато одарен природой, испокон веков голод является спутником малоземельных и безземельных крестьян. Они вынуждены были работать на кулаков и помещиков. Даже двенадцатилетних детей отдавали внаймы.

Этот прекрасный край населяет трудолюбивый народ. История Польши – это история борьбы за освобождение и национальную независимость. И только с победой Октябрьской социалистической революции в России Польша получила долгожданную независимость.

Поляки – великие патриоты своей Родины. Любовь к родной стране прививается с детства из поколения в поколение. И не удивительно, что именно в Польше гитлеровцы впервые встретили такое самоотверженное сопротивление народа, какого не встречали во всей Европе. Оставленные своими англофранцузскими союзниками один на один с сильным и беспощадным противником, поляки понимали, что силы неравные, но не сдались на милость победителя, вступили в смертельную схватку. Продолжали сражаться и после того, как собственные правители трусливо бежали, бросив на произвол судьбы свой народ.

Нам рассказали о героической обороне Вестерплатте.

За трое суток до нападения фашистской Германии, в польский порт Гдыню с «визитом вежливости» прибыл немецкий линкор «Шлезвиг-Гольштейн». Теперь-то всякому понятно, что визит был запланирован специально. А тогда «гости» были приняты, как и подобает, со всеми морскими почестями. Линкор встал на якорь перед фортом Вестерплатте, и в точно назначенное время, одновременно с переходом польской границы немецкими войсками, как разбойник, открыл огонь прямой наводкой по польским укреплениям. Четыре тысячи гитлеровских головорезов бросились на штурм форта, гарнизон которого составлял всего 184 человека.

Семь суток не прекращались кровопролитные бои. Несмотря на подавляющее превосходство, гитлеровцам не удавалось сломить упорное сопротивление защитников форта. Гарнизон сражался не на жизнь, а на смерть. Большинство участников героической обороны погибло, защищая клочок священной земли. Оставшиеся в живых тридцать шесть человек продолжали драться до последнего патрона. И лишь когда не стало боеприпасов, кончились продовольствие и вода, вынуждены были сдаться.

Примеры несгибаемого мужества показали защитники Варшавы. Бои за столицу начались 8 сентября 1939 года, в день бегства правительства. Рядом с воинами сражались и отряды добровольцев. Подвергаясь варварским бомбардировкам и ожесточенным атакам гитлеровских полчищ, Варшава стойко стояла в течение трех недель.

Гитлеровцы сумели оккупировать Польшу. Для поляков, обреченных фашистами на истребление, наступила черная пора.

С приходом гитлеровцев и без того тяжелая жизнь стала просто невыносимой. Зайдешь в дом и поражаешься нищете. В доме, кроме стола, широких деревянных лавок, одних полатей на всю семью, жалких лохмотьев, множества икон да семейных фотографий, ничего больше нет. Во многих семьях кусок ржаного хлеба – роскошь. Лишь картошка и капуста спасали от голодной смерти.

Народ Польши был побежден, но не покорен. Борьба не прекращалась ни на минуту. Поляки справедливо считали советских партизан вестниками скорого освобождения от гитлеровской оккупации и помогали нам во всем.

Этому не в малой мере способствовала правильно занятая советскими партизанами позиция в отношениях с поляками. Вершигора издал приказ, в котором говорилось, что перенесение боевых действий на территорию Польши для нас – событие громадной политической важности. Вместе с тем напоминалось, что рассчитывать на успех мы можем лишь в том случае, если завоюем доверие местного населения, получим его поддержку. А если учесть, что в течение многих десятилетий польский народ воспитывался в духе вражды и ненависти к русскому народу, то можно понять: получить это доверие – задача не из легких.

Конечно, война, – фашистская оккупация кое-чему научили польский народ, заставили задуматься над тем, кто настоящий друг, а кто враг Польши. Не следовало сбрасывать со счета и то, что много было таких, кто изо всех сил старался помешать дружбе польского и советского народов. И в первую очередь не хотели этого сближения представители польского эмигрантского правительства в Лондоне.

В этой обстановке нашей задачей было помочь полякам разобраться и сделать правильный выбор.

Лучшее доказательство – дела. И мы старались поведением и своими боевыми делами показать, что пришли как друзья, братья по оружию, с единственным желанием помочь в борьбе против общего врага – немецких оккупантов. Каждый советский партизан понимал, что находится на территории страны с капиталистическим укладом жизни, учитывал особенности населения, классовый состав общества и с уважением относился к местным обычаям. Даже один необдуманный шаг мог оттолкнуть от нас поляков.

В этих условиях, как никогда, от партизан требовалась высокая дисциплина и выдержка. В целях исключения возможных конфликтов с населением заготовку продовольствия и фуража разрешалось проводить организованно, с ведома штаба и только за плату. Расплачивались польскими злотыми и немецкими марками, которые доставались нам в качестве трофеев при разгроме вражеских гарнизонов. При бедственном, почти нищенском положении польских крестьян это было немаловажным.

Надо сказать, все эти меры скоро дали свои плоды. Взаимоотношения с поляками у нас установились самые дружественные. В нашем лице народ порабощенной Польши увидел своих союзников и освободителей, представителей армии великого русского народа. А то, что в наших рядах сражались их соотечественники – поляки, укрепило эту веру и обеспечило нам поддержку польского населения.

Пожилой поляк, хозяин дома, у которого мы остановились в Боровце, сказал:

Скорее бы пришла Армия Радецка, прогнала бы германов, а вместе с ними и польских помещиков…

– Фашистов Советская Армия прогонит, это точно. А что касается панов-помещиков, извините, это дело польского народа. Ваше дело, – ответил Клейн.

С первых же дней наше соединение начало активные боевые действия на территории Польши. Лишь за одну неделю нашими минерами были уничтожены мосты на реках Танев, Солоть, Вепш, Любачувка, в результате чего на некоторое время были выведены из строя железные дороги Рава-Русская—Ярослав, Рава-Русская—Замостье, Львов—Перемышль, Львов—Яворов.

Наряду с подрывными работами подразделения вели тяжелые бои. 14 февраля четвертый батальон под командованием Токаря разгромил карательный отряд немцев, наступавший на Хуту Ружанецкую.

Кульбака установил связь с польским отрядом Владзимежа Хасцевича («Вара»). Провели совместную операцию и разгромили немецкий гарнизон в местечке Тарногруде, захватили большие склады горючего и продовольствия. Более двухсот тонн зерна и муки раздали польским жителям, а горючее сожгли. Только жителям Боровца и Руды Ружанецкой из захваченных трофеев досталось пятьдесят тонн муки, 85 коров, 22 лошади.

Из состава саперной роты выслали три группы минеров к Львову, Красныставу, Руднику. На следующий день инженер-капитан Кальницкий забрал остатки минеров и повел их на станцию Хоринец. Чтобы сэкономить время, шли по азимуту. К Хоринцу подошли глубокой ночью. На станции мерцал огонек. Это в комнате дежурного.

Дозор, высланный Кальницким, осмотрел станционные постройки.

– Все в порядке. Охраны не обнаружено. На дежурстве два человека. Можно смело идти, – доложили разведчики.

– Осторожность не помешает, – говорит Кальницкий и высылает дополнительные дозоры.

Идут прямо к станции. Вот и дежурка. Появление партизан ошеломило железнодорожников. На их лицах испуг, потом удивление. Взгляды блуждают, осматривают автоматы, одежду и вдруг видят погоны и красные звездочки на шапках-ушанках.

– Радецке товажише! – заговорил удивленный дежурный.

– Да, мы советские партизаны, – подтверждает Кальницкий, прислушиваясь к нарастающему гулу. – Что это?

– Проше пана-товажиша, военный транспорт, – растерянно отвечает дежурный.

– Закрыть семафор! – приказывает капитан.

– То не есть можливо…

– Вы слышали приказ? – грозно спрашивает Кальницкий.

– Так, так… Розумем пана капитана. Вшистко бендзе выконано[4]4
  Понимаю. Все будет исполнено.


[Закрыть],—с готовностью отвечает дежурный и спешит выполнить распоряжение.

– Поторопитесь, товарищ командир взвода, – бросает на ходу Кальницкий…

Саперы принялись за работу. Аппаратура и оборудование превращены в щепки. Документация оказывается в руках партизан. Минеры хлопочут у стрелок, на путях, у водокачки…

Поезд стоит у семафора и посылает требовательные гудки.

– Потерпи, милок, успеешь, – говорит капитан…

– Товарищ командир, все готово: водокачка, стрелки, пути – заминированы, – докладывает командир взвода Вася Терехов.

– Вот и прекрасно. Открыть семафор!

Паровоз тяжело вздохнул, зачихал. Послышался перестук буферных тарелок и размеренный стук колес. Эшелон подходил к станции. Вдруг вспышка и взрыв. Через мгновение один за другим следуют еще два. И в заключение взрыв еще большей силы потрясает землю. Это взлетела на воздух водокачка…

Эшелон и станционные постройки пылают, а партизаны и два поляка-железнодорожника скрываются в темноте. Утром Кальницкий доложил о выполнении задания.

Возвратились и остальные группы саперной роты. Результат их работы – два эшелона и мост…

Наконец-то получен долгожданный ответ из Киева на запрос Вершигоры. В нем говорилось, что в настоящее время на территории Польши немцы в целях разжигания национальной вражды между украинским и польским народами комплектуют полицию и жандармерию из числа украинцев. Все это ухудшает отношения между украинцами и поляками. Поэтому до получения особых указаний украинским партизанским отрядам переходить Западный Буг не следует. Рекомендовалось немедленно приступить к созданию польских партизанских отрядов исключительно из поляков, обеспечить их оружием и направить на территорию Польши для активной партизанской борьбы. Но в указаниях был и такой пункт, в котором предоставлялось право командиру «действовать сообразно с обстановкой».

Этот ответ заставил наших командиров призадуматься.

– Ну и дела! Влипли мы с тобой, Петрович, в историю, – сказал Москаленко.

Вершигора долго расхаживал по комнате и наконец решил:

– Нет, назад не повернем! Пусть вся вина падает на меня…

– Эх, под топор, так обе головы, – взмахнул рукой замполит.

– Скорее всего, все головы будут целы, – улыбнулся Вой-цехович. – Петр Петрович, прочитайте еще раз, что там в конце написано.

– «Действовать сообразно с обстановкой», – прочитал Вершигора и сразу же повеселел. – А ведь здорово, други мои! Как я на это не обратил внимания. И до чего же резиновая формулировочка. Как хочешь понимай. Обстановка подсказывала – и мы в Польше. Если здраво рассуждать, то так и есть. Дельная приписочка. Не иначе как генерал Строкач удружил…

Командование было единодушно в своем решении остаться на территории Польши.

– К тому же опасения начальства не имеют под собой основы. Немцам не удалось противопоставить польский народ советскому. Мы здесь встретили такой прием, на который даже не рассчитывали… Я об этом сообщу в Киев, – возбужденно заговорил Петр Петрович. – Надо иметь в виду и то, что здесь проходят главные коммуникации снабжения фронта. Охраняются они слабо, что облегчает проведение диверсий. Не можем же мы упустить такого случая?! Надо ковать железо, пока горячо.

Разумеется, возвращаться на советскую территорию не было смысла. За короткий срок мы сумели завоевать симпатии поляков. Бои и диверсии на территории Польши привлекли к нам внимание местных партизанских отрядов. Какого бы они были мнения о нас, если бы мы ушли! К тому же Москаленко и Андросов организовали выпуск листовок на польском языке. Эти листовки распространялись разведчиками среди населения, передавались польским партизанам. Все это помогало полякам разобраться в обстановке.

К нам, как на огонек в степи, потянулись представители различных партизанских отрядов. Одни приходили за тем, чтобы договориться о совместных действиях, другие с просьбой помочь оружием, боеприпасами, советом.

Приходили и для того, чтобы прозондировать почву, выяснить намерения советских партизан.

Здесь Вершигоре приходилось выступать не столько в роли командира, сколько в роли дипломата, политика.

Дело в том, что в Польше к этому времени не было единого центра по руководству вооруженной борьбой народа против оккупантов. Существовало много политических партий, каждая из которых имела свои военные формирования, нередко враждующие между собой.

Значительную военную силу представляла подпольная военная организация Армии Крайовой (АК), поддерживавшая реакционное эмигрантское правительство в Лондоне. Руководство АК в течение длительного времени не вело каких-либо серьезных операций против оккупантов. Провозглашало лозунг: «Стоять с оружием у ноги». Зато ожесточенно боролось против демократических сил в Польше. Оно хотело сохранить силы Армии Крайовой и близких ей организаций и подождать, пока оба «врага Польши» обескровят друг друга. Руководители этих организаций надеялись, что западные союзники помогут им восстановить в Польше помещичье-буржуазное правительство. Они выдвигали антисоветские лозунги и предсказывали поражение Советского Союза в войне с фашистской Германией.

А такие откровенно фашистские организации, как «Шанец» («Окоп») и «Народове силы збройне» («Национальные вооруженные силы»), активно боролись против советских партизан.

Наряду с этим в Польше было много отрядов, которые вели вооруженную борьбу против гитлеровцев. Это отряды «Польской рабочей партии» (ППР), «Рабочей партии польских социалистов» (РППС), «батальоны хлопские» крестьянской партии «Стронництво людове» (СЛ).

Однако эти партии и их отряды были разрознены, не имели ясной программы действий. Организатором вооруженной борьбы народа стала Польская рабочая партия. Под ее руководством была создана «Гвардия людова» («Народная гвардия»).

Борьба против оккупантов в Польше приняла широкий размах лишь с января 1944 года, когда была создана Армия людова. В ее состав наряду с Гвардией людовой вошли отряды Рабочей партии польских социалистов, некоторые «батальоны хлопские» и отдельные подразделения Армии Крайовой.

Наш приход в Польшу облегчил и ускорил создание Армии людовой.

Нам и самим надо было хорошо разобраться в политической обстановке в Польше, чтобы не допустить ошибки. От того, как сложатся наши отношения с местными вооруженными группами различных партий, зависело отношение к нам польского населения.

Первыми к нам в Боровце пришли представители шестого польского партизанского полка, которым командовал капитан Вацлав, и командиры «батальонов хлопских» – Блыскавица и Пёрун («Гром»). Они пришли установить связь и договориться о совместных действиях.

Наши командиры быстро нашли общий язык с этими польскими патриотами.

Совсем иные цели преследовал визит представителей Армии Крайовой, майора Зомба[5]5
  Майор Зомб – псевдоним бывшего офицера польского уланского полка. Переброшен из Лондона. Представитель организации «Народове силы збройне» – самой реакционной партии в составе АК.


[Закрыть] и ойтца[6]6


[Закрыть] Яна. Лоэтому, как только стало известно, что представители АК приедут 15 февраля 1944 года, Вершигора пригласил в штаб разведчицу, парторга разведроты Александру Карповну Демидчик.

– Хочу проверить, Карповна, не разучились ли вы принимать гостей, – сказал Петр Петрович, загадочно рассматривая разведчицу.

– Смотря каких, – насторожилась Александра Карповна.

– На самом высоком уровне. К нам с официальным визитом пожалуют представители «лондонского правительства», – уточнил Вершигора и серьезно добавил – Думаю, неспроста они к нам. С ними надо быть предупредительным, вежливым и… осторожным. Надеюсь на вашу сообразительность.

– Что от меня требуется? – спросила Александра Карповна.

– Не многое. Приготовить ужин. Принять гостей. Сделать так, чтобы высокие гости остались довольны…

Готовился к встрече и комендант штаба. Он выставил дополнительные посты, проинструктировал часовых.

Гости приехали в сопровождении свиты. Одеты с шиком. «Официальное лицо» – майор Зомб – среднего роста, плотный, с черными усиками, с изысканными манерами. Ойтец Ян– высокий, худосочный, с бритой головой, волевым, замкнутым лицом, неторопливый.

Многочисленная свита буквально атаковала партизан, особенно начальника штаба Войцеховича, пытаясь выведать дальнейший наш маршрут. Партизаны начеку. Василий Александрович отшучивается, переводит разговор на другие темы. Однако гости вновь возвращаются к вопросам о намерении нашего командования. Это еще больше настораживает партизан.

– Не с добрыми мыслями приехали гости, – шепчет мне политрук Роберт Клейн.

– Уедут не солоно хлебавши, – отвечаю политруку.

Около девяти часов вечера Вершигора приглашает гостей на ужин. Стол накрыт. Нарядно одетая Карповна приветливо встречает гостей. Гости вежливы, картинно кланяются, целуют хозяйке руку, говорят комплименты.

– О, такой пани не воевать, а балы устраивать, – лебезит майор, прикладываясь к руке.

На душе Карповны кошки скребут. Ей неприятны лицемерие, показная вежливость и поцелуи гостей. Так и хочется вымыть руки после прикосновения холеных губ. Поймала внимательный, требовательный взгляд Вершигоры, переборола свои чувства, улыбается, на шутки майора отвечает вполне серьезно:

– Что вы, пан майор, сейчас не время для балов. Да я и не приучена к ним.

– Где пан полковник разыскал такую пани?

– В белорусской деревне, – отвечает Карповна за Верши-гору и приглашает гостей за стол.

Шумно уселись за столом. Карповна наполнила рюмки и бокалы, с трудом добытые у местных жителей. Выпили за польский народ. Застучали вилками и ножами…

Ужин в разгаре. Карповна подает новые блюда, следит, чтобы гости не скучали, улыбается. Вершигора доволен: пусть знают, мы тоже не лыком шиты.

Александра Карповна все замечает. «Официальное лицо» и его адъютант не пьют, но ведут себя, как пьяные.

– Петр Петрович, я вам больше не налью. Поберегите сердце, – говорит Александра Карповна, хотя Вершигора выпил всего одну рюмку.

– Ничего не поделаешь, барахлит, – с сожалением сказал Петр Петрович, показывая на сердце. – Видимо, война сказывается…

Время за полночь. Уже детально обсудили последние европейские моды, особенно женские, поговорили о погоде на разных широтах, мельком коснулись действий союзников, а о деле ни слова.

Вершигора старается перевести разговор на обсуждение обстановки в Польше. Напрасные усилия. Гости как будто не понимают вопросов. В конце концов Вершигора не выдержал и поставил вопрос в упор:

– Поделитесь своим опытом организации вооруженной борьбы польского народа?

Ойтец Ян беспокойно заерзал на стуле. Майор Зомб закурил и елейным голосом заговорил:

– Из Лондона получены указания – действовать с вами, как с союзниками.

– Это хорошо, – оживился Вершигора. – В таком случае, нам остается только согласовать план совместных ударов по противнику…

Майор Зомб и ойтец Ян юлят, волынят, стараются уклониться от прямого ответа и наконец под предлогом недостачи оружия отказываются от предложения о совместных активных действиях.

– Поможем вам оружием, боеприпасами, взрывчатки дадим, – пообещал Вершигора.

– Мы ценим благородные стремления нашего союзника пана полковника. Заранее благодарим. Непременно воспользуемся вашей помощью, – рассыпался в любезностях майор Зомб.

Видимо, такой разговор не устраивал гостей. Они вдруг обратили внимание на поздний час, извинились, поблагодарили за теплый прием и спешно начали собираться.

Из-за стола с трудом поднялся адъютант майора и, пошатываясь, направился во вторую комнату. Александра Карповна удивленно уставилась на адъютанта. Она хорошо помнила, что он выпил всего одну рюмку и…опьянел. Отчего бы это?

Тем временем адъютант, пошатываясь, прошел в соседнюю комнату, где находилось имущество Вершигоры, закрыл за собой дверь. Не подозревая, что он в комнате не один, адъютант быстро осмотрелся, схватил планшетку Петра Петровича и направился к выходу. Неожиданно на его пути встал Ясон Жоржолиани – адъютант Вершигоры.

– Прошу прощенья, пан поручик, вы по ошибке чужую планшетку прихватили, – лицо Ясона перекосилось в злой усмешке.

– Цо? Не розумем[7]7
  – Что? Не понимаю.


[Закрыть],—растерянно проговорил гость, забыв о своем притворстве. – Ах да, действительно… Пшепрашам пана[8]8
  Прошу прощения.


[Закрыть].

Ясон вырвал из его рук планшетку и отвесил оплеуху «забывчивому» гостю. Тот, ничего не говоря, выскочил из комнаты, схватил свою шинель и, не попрощавшись, поспешил на улицу…

Когда представители и сопровождавшие их лица раскланялись и уехали, Ясон рассказал Вершигоре и Александре Карповне о «забывчивости» адъютанта. Те от души посмеялись.

– А я тебе что говорил? – продолжая смеяться, сказал Вершигора. – Говоришь, дал по шее? Нехорошо, нехорошо так с гостями поступать… Ха-ха-ха.

Александра Карповна перестала смеяться и в недоумении посмотрела на Вершигору.

– Так вы?..

– Оказывается, в нашем положении надо быть и дипломатом, – перебил ее Вершигора. – Я еще в штабе понял, что они больше дипломаты, чем партизаны. Их настойчивые попытки узнать, куда мы намерены идти, натолкнули меня на мысль, что среди них могут быть шпионы. Поэтому-то я на видном месте повесил планшетку, а дверь в ту комнату оставил открытой. Ясону приказал спрятаться там и не выдавать себя. А вы разве не заметили? Адъютант не спускал глаз с планшетки… Дурень, в планшетке, кроме карты административного деления Польши, ничего нет… Ставлю сто против одного – за оружием не придут, – уверенно сказал Петр Петрович.

И действительно не пришли. Да они в нем и не нуждались. Нам стало известно, что их отряды обеспечены оружием и боеприпасами не хуже нас.

Двуличную политику проводили представители Армии Крайовой. С одной стороны, называли себя нашими союзниками, с другой – отказывались от совместных действий. Больше того, шпионили за советскими партизанами. Как выяснилось позже, майор Зомб постоянно информировал своих хозяев о переходах и боях нашего соединения.

В том, что за нами следили, мы скоро убедились. После визита представителей Армии Крайовой мы совершили несколько переходов. Однажды на марше ко мне подъехал лейтенант Гапоненко.

– Неожиданная встреча, – сказал весело лейтенант. – Едем, смотрю, за забором кто-то прячется. Кинулись к забору, а там притаился наш старый знакомый. Кто бы вы думали? Ойтец Ян. Подсчитывает, сколько орудий, повозок… Говорю: «День добрый, пан ойтец». Он встрепенулся и поспешил блокнот сунуть в карман…