Текст книги "Два рейда"

Автор книги: Иван Бережной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Иван Иванович Бережной
ДВА РЕЙДА
Воспоминания партизанского командира

РЕЙД В ПОЛЬШУ

Перед рейдом

Зима подступала нерешительно, крадучись. Сначала выслала в разведку морозы, сковала реки и озера, легким снежком припорошила окаменевшую землю и затаилась в ожидании подходящего момента для того, чтобы выпустить лютые морозы и буйные метели.

Третья военная зима застала объединение партизанских отрядов Сумской области в Собычине и лесах севернее Олевска Житомирской области. Созданное Ковпаком и Рудневым осенью 1941 года на Сумщине, оно, выполняя заданий советского командования, за два с лишним года совершило рейды по Сумской, Курской, Брянской, Черниговской областям из Брянских лесов в Полесье, по Белоруссии и Правобережной Украине, провело множество успешных боев и диверсий, сея страх и смятение в рядах гитлеровцев.

В октябре 1943 года соединение возвратилось из последнего рейда в Карпаты и вот уже почти три месяца находится в Полесье. Были случаи, когда мы после завершения рейда, отправляя на Большую землю раненых и получая необходимые грузы, задерживались на одном месте месяц, даже полтора, но чтобы три месяца… Такого еще не было за все время действий в тылу врага.

Уже давно иссякли запасы продовольствия. Приходилось высылать подразделения на задание за многие десятки километров для разгрома вражеских гарнизонов с целью захвата продовольствия. Однако, несмотря на подобные меры, люди жили впроголодь, зачастую без соли. Недоедание и вынужденное бездействие отрицательно сказывались на боевом и моральном духе партизан, угнетали бойцов, притупляли бдительность, расслабляли волю, порождали беспечность. Правда, командование учитывало это и делало все для того, чтобы партизаны «не скучали»: высылало диверсионные группы к железной дороге Коростень—Сарны, устраивало засады на путях движения противника, провело серьезный бой по разгрому гарнизона и уничтожению воинских эшелонов на станции Олевск. Но все это не то. Ковпаковцы привыкли к действиям более широкого размаха. Недовольные своим положением бойцы стали поговаривать, что пора уже в новый рейд, заняться более серьезными делами. Однако почему-то задерживалась доставка с Большой земли боеприпасов, взрывчатки и других грузов.

Среди бойцов и командиров даже появились слухи, что, по всему видно, партизанские действия подходят к концу. С нетерпением ждали соединения с советскими войсками. Особенно усилилось это мнение после того, как была освобождена столица Советской Украины город Киев. А когда об этом же намекнул один из представителей Украинского штаба партизанского движения, среди партизан распространилось явно демобилизационное настроение. В беседах бойцы и командиры уже прикидывали, кто из них будет воевать на фронте, а кого отправят в тыл.

Каждый понимал – партизаны всего лишь помощники, «второй фронт», что судьба войны решается главным образом на фронте, победа уже не за горами. А кому не хочется победителем вступить на землю, откуда началась война? Своими глазами убедиться, что фашизм разгромлен окончательно, посмотреть, что это за страна – Германия, которая столько горя обрушила на нашу Родину. Понимали и то, что не всем доведется продолжить путь на запад в рядах Советской Армии. Советский тыл крайне нуждается в специалистах, опытных организаторах. Надо было налаживать жизнь на освобожденных землях. Хочешь не хочешь, а кое-кому придется расстаться с автоматом еще до завершения разгрома врага и окончания войны.

Кроме того, давала о себе знать усталость. Слишком велико моральное и физическое напряжение, выпавшее на долю партизан. Поэтому вполне понятно желание некоторых быстрее покончить с партизанской жизнью и влиться в действующую армию.

Такое настроение, конечно, не способствовало поддержанию высокой боевой готовности соединения. Надо было рассеять недоразумение. Политруки, парторги и комсорги в беседах и на собраниях в подразделениях внушали: рано успокаиваться, еще не вся советская территория освобождена от оккупантов, будут еще дела и для партизан. Те, кто думают, что партизанской войне конец, совершают грубую ошибку. Отказаться от партизанской борьбы – значит сыграть на руку врагу, дать ему возможность спокойно распоряжаться тылом…

Бойцы слушали, сознавали справедливость доводов, но все же не хотели расстаться с мыслью о скором соединении с войсками.

– Ты мне скажи, комсомольский секретарь, если мы не собираемся идти на соединение с фронтом, то почему здесь просиживаем штаны? – спросил старшина хозчасти Семен Семенович Кадурин.

– Неужели не понятно? Еще не получили всего, что требуется для боя, – ответил Миша Андросов.

– Так-то оно так, но ты мне ответь еще на один вопрос: почему раньше стоило нам остановиться, как на следующий же день прилетают самолеты. А теперь им, выходит, недосуг? – не унимался Кадурин.

– Возможно, самолеты и не потребуются. Наши войска вплотную подошли к партизанскому краю, освободили Коростень и Овруч… Выгоднее через линию фронта доставить грузы. Сейчас Петр Петрович Вершигора в Киеве, получает все, что нужно… Мы здесь долго не задержимся, – убеждал Андросов.

– Ну, если так…

После таких разъяснений демобилизационные страсти среди партизан несколько поулеглись. Но не окончательно. Многие по-прежнему с затаенной надеждой посматривали на восток, ждали заветной встречи. И тут произошел случай, необычный для партизан.

Сидор Артемович Ковпак, пользуясь правами члена подпольного ЦК КП(б)У, на основании Конституции СССР 29 ноября 1943 года издал приказ о проведении мобилизации на территории Олевского района Житомирской области и Ракитнянского района Ровенской области. Призыву подлежали все мужчины от 19 до 43 лет включительно, не принимающие участия в партизанской борьбе.

Приказ разослали по селам. И уже первого декабря начали прибывать первые партии мобилизованных. Приходили организованно. Каждую команду возглавлял старший, назначенный в сельском Совете. К утру 3 декабря собралось свыше 1500 человек.

Всех прибывших пропустили через медицинскую комиссию. Негодных к воинской службе отправили домой. Оставшихся свели в пять рот. Командирами рот назначили Александра Годзенко, Степана Ефремова, Тетеркина, Николая Шумейко и меня, временно освободив от исполнения своих обязанностей. Начальником сборов – майора Дегтева. Старшинами рот и командирами взводов и отделений выделили наиболее подготовленных товарищей из числа младших командиров и бойцов. Ко мне в роту назначили старшиной Семена Калачевского, а командирами взводов Константина Руднева, Василия Демина и Петра Бугримовича.

Хутор Млынок превратился в учебный центр. Занятия проводились с утра до позднего вечера, а зачастую и ночью. Призывникам прививались необходимые строевые и тактические навыки. Изучали с ними винтовку, автомат, пулемет, гранаты… Командиры горячо взялись за дело. Особой требовательностью отличался взводный Константин Васильевич Руднев. Один и тот же прием он заставлял повторять до тех пор, пока не добивался правильного его исполнения. Особое удовольствие доставляли ему занятия по строевой подготовке.

– Взвод, в две шеренги становись! – командовал он и внимательно следил за действиями подчиненных. – Медленно. Толкучку создаете. Каждый должен раз и навсегда запомнить свое место в строю. Команду выполнять только бегом. Это вам не у тещи на блинах, – поучал Костя. – Понятно? Разойдись!.. Взвод, в две шеренги становись!

Бойцы занимали свои места в строю, опасливо поглядывая на строгого командира.

– Чего на меня смотрите? Носочки выравнять! Направо, р-рняйсь! Грудь колесом. Подбородочек выше. Смирно! Замри!!!.

Костя широким шагом проходил вдоль строя и придирчиво осматривал подчиненных.

– Как Чапай, – с восхищением сказал однажды кто-то на левом фланге. Взвод прыснул со смеху.

Взводный остановился перед строем и довольно улыбнулся. Видимо, ему понравилось такое сравнение. Но дисциплина строя нарушена.

– Кто это сказал? – спросил он, вкрадчиво улыбаясь.

– Я! – послышалось на левом фланге.

– Три шага вперед, шагом марш! – скомандовал Костя.

Из строя вышел маленький толстенький паренек с сияющим лицом.

– Кругом! – командует Руднев и добавляет – За разговоры в строю после команды «смирно» объявляют наряд вне очереди. После занятий пойдете картошку чистить.

На лице паренька выразилось такое наивное удивление, что я не удержался от смеха. Он хотел угодить взводному, а получилось наоборот…

На тактических занятиях особое внимание уделялось перебежкам, переползанию, выбору места для стрельбы, маскировке, наблюдению за полем боя. Одним словом, всему тому, что в первую очередь потребуется в бою.

Учебу завершили стрельбой. Я помнил, каких усилий в мирное время стоило подготовить молодого бойца к выполнению первого упражнения. Приходилось изрядно повозиться с каждым в отдельности, проверить правильно ли он изготавливается к стрельбе, как прицеливается, не дергает ли спусковым крючком, не моргает ли глазами… Вспомнив обо всем этом, я не возлагал особых надежд на результаты ускоренной трехнедельной подготовки. Каково же было мое удивление, когда всего десять человек из трехсот не выполнили упражнения с первого раза. Не хуже результаты были в других ротах.

В конце месяца провели контрольную проверку. Итоги были неплохие.

– Большего за такой короткий срок и не добьешься. Важно, что они получили первоначальные тактические навыки и научились владеть оружием, – сказал Сидор Артемович, выслушав доклады командиров рот.

Рано утром 28 декабря 1943 года 1500 человек пополнения выступили к фронту. Ефремову, Рудневу, Семену Калачевскому, Прутковскому и мне приказано было провести их через линию фронта и передать командованию 4-й гвардейской дивизии, действовавшей в районе города Овруча.

Предстояло пройти около ста километров. Шли лесом. Попутно продолжали отрабатывать элементы тактической подготовки: разведку, походное охранение, марш, действия при встрече с противником. А такая встреча не исключалась, поэтому новобранцы действовали старательно и по всем правилам…

По мере приближения к фронту наша настороженность возрастала. Переходы мы строили с таким расчетом, чтобы передний край обороны войск противника пройти ночью. Но такая предосторожность оказалась излишней. Противник не решился занимать оборону в лесу, опасаясь ударов партизан с тыла. В его обороне образовалась брешь, которую мы потом назвали «партизанскими воротами».

Еще засветло заметили на буграх копошащихся людей. Они рыли окопы. Присмотрелись внимательно и различили форму советских воинов. Сердце радостно затрепетало. Прошло полтора года, как я в тылу врага. Много пережито, передумано. В моем воображении по-разному рисовалась встреча с войсками, действующими на фронте. И вдруг получилось так просто.

Не маскируясь, наша колонна продолжала маршировать по дороге.

– Подтянись, братва, к гвардейцам подходим. Не ударим в грязь лицом, – подбадривал Степа Ефремов наше уставшее войско.

Ребята старались принять молодцеватый вид. Однако рваная одежда и расползшиеся лапти и сапоги имели совсем не воинский вид.

В обороне заметили наше приближение. Люди заметались по бугру и скрылись в окопах. Не видно ни одного человека.

– Чего доброго, примут нас за фрицев и полоснут из пулемета, – высказал опасение Константин Руднев.

На всякий случай я остановил колонну и один пошел вперед. В обороне меня заметили, а когда я подошел к окопам, навстречу поднялся сержант с гвардейскими усами и автоматом в руках.

– Здравствуйте, товарищи гвардейцы. Принимайте гостей, – сказал я.

– Здравствуйте, не знаю, как вас величать, – сдержанно ответил сержант. – Кто вы такие?

– Пополнение вам привели.

– Что-то не с той стороны идете.

– Из-под Олевска. В тылу врага мобилизованные…

– Не может быть! Там немцы, – не доверял сержант.

– В Олевске фрицы, а пойдешь лесом до Сарн ни одного гитлеровца не встретишь. Партизаны там хозяева, – ответил я. – Привели тысячу пятьсот человек. Можете убедиться, вот документы…

Сержант прочитал мое предписание, настороженность его пропала.

– Чего же они стоят? Пусть идут, – сказал он.

По моему сигналу колонна двинулась. Из окопов высыпали бойцы и с любопытством рассматривали наше безоружное, разношерстное и почти босое войско…

– Вот те и на! А мы здесь оборону закрепляем, – смеялись гвардейцы, угощая нас махоркой и папиросами. – Стало быть, от партизан?..

Командир отделения выделил солдата, который провел нас к взводному, а лейтенант проводил в деревню, где располагался штаб.

В дивизии пополнение встретили с откровенной радостью. Людей распределили по квартирам, начали готовить ужин. Меня и Ефремова пригласили к начальнику штаба.

– Для нас эти люди, как манна с неба, – говорил довольный начальник штаба, моложавый подтянутый полковник. – Бои ведем чуть ли не от самого Курска, Днепр форсировали, а пополнения не получали… Ну рассказывайте, как провели через линию фронта?

– Разве это линия фронта? – сказал Ефремов. – Здесь немца живого не встретишь. Под самые Сарны без боя можно провести целую дивизию.

– Не многовато? – иронически спросил начштаба.

– Ну тогда армию, – не сдавался Ефремов.

– Вы серьезно?

– Вполне серьезно, – поддержал я Степана. – Дальше на запад простирается партизанский край…

Беседа затянулась далеко за полночь. Мы рассказали о мобилизации и подготовке пополнения. Вручили списки. Офицеры штаба дивизии интересовались обстановкой в глубине обороны противника. Мы подробно отвечали на вопросы.

Утром гвардейцы по списку приняли от нас пополнение.

– Передайте всем партизанам большое спасибо, – сказал командир дивизии. – Может, вы в чем нуждаетесь? Поможем.

– Патронов не мешало бы, – сказал я.

– Сколько вам?

– На первый случай автоматных тысяч триста, – упредил меня Ефремов.

– Ну и замахнулся! – рассмеялся генерал.

– Для вас это капля в море, – поддержал я Степу, рассчитывая выторговать хотя бы половину.

– Сколько в вашем отряде людей? – спросил комдив.

– Около трех тысяч, – ответил я, приврав наполовину.

– Солидно… Хорошие вы хлопцы. Много наслышан о вашем командире Сидоре Артемовиче Ковпаке, боевых делах отряда. Вы помогли мне, выручу и я вас из беды, – сказал генерал и обратился к подполковнику с артиллерийскими погонами – Как, товарищ начальник артиллерийского снабжения, дадим?

– Что вы, товарищ генерал, триста тысяч? – ахнул подполковник. Видно, ему нелегко доставались боеприпасы.

– Товарищ подполковник, вы гвардеец и должны знать, что слово гвардии генерала нерушимо! – нахально заявил Ефремов, заставив меня покраснеть.

Генерал покачал головой, улыбнулся и сказал:

– Ну и хитры! Одним словом, партизаны… Если вы просите триста тысяч, то думаете получить полтораста, но я вам дам сто тысяч, – он раскатисто засмеялся, довольный выдумкой, и подтвердил свое приказание начальнику артснабжения. Извинился перед нами: – Меня ждут дела. Передайте вашим командирам и всем партизанам привет и наше гвардейское спасибо. До свидания. Может, еще встретимся…

Генерал крепко пожал нам руки и ушел.

Мы были рады и такому подарку, тем более что больше мы не могли увезти.

Возвращаясь в отряд, мы на полпути встретили большой бычий обоз. Оказывается, Вершигора в Киеве получил пушки, снаряды, патроны и много других грузов, все это на автомашинах отправил в Овруч. В соединение прислал радиограмму, чтобы в Овруч за грузом направили обоз.

Из Киева Вершигора возвратился 2 января 1944 года. К этому времени почти весь груз был доставлен в Собычин. Теперь уже никто не сомневался, что не сегодня-завтра соединение выступит в новый рейд. И тут пришла весть, которая взбудоражила всех партизан и положила начало новой истории соединения. Ковпака отзывали в Киев, а вместо него назначался Петр Петрович Вершигора.

Вершигора

По-разному встретили бойцы отъезд Ковпака и назначение Вершигоры. И не удивительно. Ведь с Ковпаком они делали первые шаги на трудном, опасном партизанском пути, за два года прошли тысячи километров по тылам врага, провели множество боев. Все успехи связывали с именем Ковпака. Люди так привыкли к нему, так верили в него, что не мыслили существования соединения без Ковпака.

Вершигору партизаны, особенно разведчики, тоже любили и, не колеблясь, шли с ним в бой. Но это было тогда, когда чувствовали за своей спиной Ковпака и Руднева, знали, что они зорко следят за ходом боя и вовремя исправят возможную ошибку. А как теперь?

Ветераны отряда сомневались в способностях нового командира. Даже то, что Петр Петрович, отдавая приказ или разговаривая с провинившимися, никогда не повышал голоса, склонны были расценивать как нерешительность и; слабохарактерность. Настораживало и то, что Вершигора не являлся кадровым военным.

– Он сугубо штатский человек, – говорили некоторые, намекая на то, что Петр Петрович по профессии кинорежиссер. – Ни тебе командирской выправки, ни военной подготовки. Какой из него командир? Даже неряху отчитать как следует не может. Одним словом, интеллигент…

Я не разделял этого опасения. Командуя тринадцатой, а затем разведывательной ротами, я полтора года находился в непосредственном подчинении Бороды, как называли разведчики Вершигору, участвовал во многих боях и видел, как он от боя к бою постигал основы командирского дела. У меня с Петром Петровичем установились близкие отношения. Не один вечер мы провели в откровенных задушевных беседах, я хорошо узнал Вершигору.

Действительно, Петр Петрович не был кадровым офицером. Военным его сделала война. Искусству воевать ему пришлось учиться прямо на поле боя.

Однако не следует сбрасывать со счета жизненный опыт, который он, несмотря на свою молодость, накопил за неполные четыре десятилетия. А жизнь помыкала им, особенно в юные годы.

Сын сельского учителя, Петр Петрович. Вершигора рано остался сиротой и с двенадцати лет пошел в люди зарабатывать на хлеб. Батрачил, работал на мельнице, был подмастерьем у сапожника… Облегчение наступило после победы Октября и установления Советской власти в Молдавии. Но и тогда молодой Вершигора не сразу нашел свое место в жизни. Загорелся желанием стать агрономом. Даже поступил в профагрошколу, но скоро ушел. Работал в комитете бедноты, в сельском Совете. Заведовал избой-читальней. Увлекался литературой и музыкой.

Одно время его потянуло на военную службу, и он добровольно ушел в Красную Армию. Служил в 51-й Перекопской дивизии. И только после этого сделал окончательный выбор. Поступил на режиссерское отделение Одесской консерватории. После окончания работал актером и режиссером в Ижевске, Нижнем Новгороде, на Донбассе, в Ростове, Киеве, Одессе… Одним словом, повидал свет. Преподавал на молдавском факультете Одесского театрального училища и одновременно учился в Московской киноакадемии при Государственном институте кинематографии. Окончил ее в 1938 году и с тех пор работал на Киевской киностудии. Там Вершигору и застала война. А через месяц он в составе вновь сформированной дивизии принял боевое крещение.

Воевать начал в должности помощника командира взвода. Как-то разведчики попросили Петра Петровича рассказать о первом бое. Вершигора по-привычке запустил пятерню в бороду, подумал и откровенно признался…

– Неудобно вспоминать… Дело в том, что первую в своей жизни артиллерийскую подготовку я не выдержал…

– Как не выдержал? – не понял его разведчик Саша Гольцов.

– Да вот так! Когда противник открыл сильный огонь и снаряды с треском начали рваться вблизи, я задом выполз из индивидуального окопчика и не понятно каким образом очутился где-то посреди поля, очевидно выбирая свой «командный пункт» поближе к деревне, – продолжал Вершигора с присущим ему юмором.

– И подчиненные следом за своим «полководцем»? – не утерпел лейтенант Гапоненко.

– Представьте себе, не заметили. Им, видимо, было не до меня. Они уткнулись носами в землю, пережидая артподготовку, и не видели моего «маневра». Скоро я опомнился, устыдился своего поступка и незаметно вернулся на прежнее место… После этого случая, как только начинается бой, всегда вспоминаю первую артподготовку…

Вершигора подумал и продолжал:

– Потом, побывав в переделках, я понял – первый бой для каждого солдата и командира – это своего рода пробный камень. Он определяет, как поведет себя воин в будущем: как Фрус, или как бесшабашный храбрец, или просто как честный человек…

Так уж повелось, что тот, кому удалось уцелеть после нескольких боев, считает себя бывалым солдатом. То же случилось и с Вершигорой. Начав войну помощником командира взвода, он за несколько дней успел покомандовать взводом, ротой, поработать в штабе батальона, а на десятый день пребывания на фронте стать пятым по счету командиром батальона. И приняв под свое командование батальон, Петр Петрович понимал, что он еще не командир, а всего навсего «старый солдат». Не было еще ни достаточных знаний, ни командирских навыков. Однако можно с уверенностью сказать, что именно тогда, в те тяжелые дни у Вершигоры пробуждалось первое чувство командира – чувство ответственности за жизнь людей.

Как-то мы заспорили: каким качествам должен отвечать командир. Я, по своей молодости, горячился и доказывал, что командир в первую очередь должен быть мастером своего дела… Вершигора выслушал внимательно, подумал и сказал:

– Бесспорно, то, о чем ты говоришь, необходимо командиру. Однако я убежден, что самой главной чертой командирского дела является чувство ответственности… Техника, грамотность, военная тренировка – всему этому можно научиться. Но без чувства ответственности перед своей совестью командир никогда не будет настоящим руководителем боя…

Надо отдать справедливость, сказано это было не ради красного словца. В своей командирской практике Петр Петрович придерживался именно этого святого правила. Забота о людях была у него всегда на первом месте.

Военная служба складывалась для Вершигоры удачно, И, казалось, он должен был быть довольным своей судьбой. Но в сорок первом году во время боев за Канев произошел случай, который заставил Петра Петровича по-иному взглянуть на войну.

Над обороной батальона появились немецкие самолеты, начали бомбить. Наши бойцы, укрывшиеся в окопах, увидели женщину в ярком наряде. Она металась по картофельному полю.

– Смотрите, совсем баба рехнулась!

– Убьют! Ложись!

– К нам давай! – кричали бойцы из окопов.

Женщина, казалось, не слышала их, бегала словно чумная, падала, раскинув руки крестом, потом вскакивала, перебегала на новое место и вновь валилась на землю.

– Да что она, стерва, делает?! Сама погибнет ни за грош и нас демаскирует, – рассердился командир отделения и приказал увести ее в укрытие.

Каково же было удивление красноармейцев, когда они притащили изо всех сил отбивавшуюся «женщину» и обнаружили, что это переодетый немецкий лазутчик, наводивший самолеты на цель.

– Вот это да!

– Вконец обнаглели фашисты, – возмущались красноармейцы.

Вот тогда-то Вершигора и подумал, что помимо открытого боя существует еще и скрытый. Начал помышлять о разведке в тылу врага.

Первый опыт действий в тылу противника он получил при выходе из окружения. Тогда они разгромили немецкую колонну, захватили несколько автомашин и на них проехали больше ста километров. Это утвердило его в мысли, что и с тыла врагу можно наносить чувствительные удары. С этими думами он не расставался и тогда, когда после выхода из окружения разъезжал по передовой во главе бригады фронтовых фотокорреспондентов, чтобы непосредственно в бою заснять удачные кадры.

Участвуя в боях с автоматом и фотоаппаратом, Вершигора присматривался к действиям командиров, набирался опыта. Все чаще стал задумываться над тем, что в этой войне надо найти свое настоящее место, где можно принести больше пользы. Влекло к романтическому. И когда его откомандировали в штаб Брянского фронта, там высказал свою заветную мечту:

– К партизанам бы…

– Жаждете приключений? – спросил начальник разведки фронта полковник Чекмазов. – Но там намного труднее, чем здесь.

– Это меня не пугает, – ответил Вершигора.

– Такое удовольствие могу вам доставить. Как раз сейчас мы занимаемся этим вопросом… Готовьтесь в тыл врага, – сказал начальник разведки.

После предварительной подготовки интенданта II ранга Петра Петровича Вершигору с радисткой самолетом перебросили через линию фронта. Он должен был, опираясь на партизанскую базу, организовать разведывательную работу в тылу врага.

Вершигора оказался в новых, непривычных условиях боевой обстановки. Надо было заново учиться воевать. И он с жаром принялся за дело. Заводил знакомства, изучал обстановку, организовывал наблюдение за фашистскими гарнизонами, переброской войск и грузов по железным и шоссейным дорогам… Скоро в штаб фронта полетели первые разведывательные донесения.

Работа пришлась Вершигоре по вкусу. В то же время чем ближе он знакомился с условиями борьбы в тылу врага, тем больше убеждался, что можно сделать большее, чем он делает. Не ограничивался только разведкой. Начал присматриваться к боевым делам партизан, ходил вместе с ними на диверсии, В засады.

К этому времени среди партизан и местных жителей уже ходила слава о Ковпаке. Гитлеровцы боялись Ковпака, как огня, а народ рассказывал о нем легенды. Получилось так, что еще до личного знакомства Сидор Артемович стал идеалом Вершигоры.

Встреча Вершигоры с прославленным партизанским командиром состоялась летом 1942 года в Старой Гуте, где остановились ковпаковцы после возвращения из очередного рейда по Сумской области. Эта встреча и определила дальнейшую судьбу Петра Петровича.

– Ну, диду, принимай меня в свою партизанскую академию, – сказал он тогда Ковпаку.

Сидор Артемович сумел разглядеть в Вершигоре хорошего разведчика и способного организатора, назначил его своим помощником по разведке. Туда же, в Старую Гуту, в конце лета, после выполнения задания фронта, прибыли десантные разведывательные группы лейтенанта Гапоненко и моя. Обе группы до распоряжению разведотдела фронта поступили в подчинение Вершигоры. Здесь и состоялось наше знакомство.

Тогда я даже не подозревал, что через год с небольшим этот невысокий, коренастый, интеллигентный человек с пышной верещагинской бородой заменит знаменитого Ковпака, всеми признанного партизанского вожака.

При первом же знакомстве с разведчиками-десантниками Петр Петрович сказал:

– Я приступил к исполнению обязанностей прилежного ученика. И вам советую – присматривайтесь к партизанам. Полезно…

Основы партизанской науки Вершигора начал постигать с азов. Учеником он оказался старательным и способным. Однако первоначально действия партизанских командиров повергли его в смятение.

В конце октября 1942 года соединение вышло в рейд из Брянского леса на правобережье Днепра. Многие из нас, наслышанные о героических делах ковпаковцев, думали: стоит лишь этому прославленному соединению покинуть насиженные места в лесу и отряды сразу же ринутся в бой. На деле получилось иначе. Партизаны старались не ввязываться в драку, переходы совершали ночью, часто меняли направление движения. В полную силу трудились лишь разведчики и минеры-подрывники.

– Первые скрытые переходы вызвали недоумение Вершигоры и десантников.

– Ничего не понимаю, – разводил руками Петр Петрович. – Если все время будем избегать противника, то какой смысл рейда…

Скоро мы убедились в ошибочности первоначального представления. После нескольких мелких стычек с гитлеровцами, когда Брянский лес остался далеко позади, действия партизан резко изменились. Броски стали более стремительными и продолжительными. Соединение не узнать. Оно словно расправило могучие плечи. Властная, умелая рука Ковпака нацеливала удары отрядов по вражеским гарнизонам и колоннам. При этом удары были неожиданными и стремительными. Действия партизан нагоняли страх на врага, вносили в его ряды панику и растерянность.

– Вот мы и вышли на оперативный простор, – сказал однажды комиссар Руднев.

Эти слова комиссара проливали свет на тактику ковпаковцев. Теперь не проходило дня без боя. Вершигора, постигая азбуку партизанской тактики, старался поспеть везде. Ходил вместе с ротой в разведку, терпеливо высиживал в засадах, участвовал в боях по разгрому вражеских гарнизонов, с минерами подкрадывался к железной дороге.

Из каждого боя он извлекал пользу, находил то, что помогало ему стать настоящим командиром. Если первое время он лез в самую гущу боя, щеголял храбростью, то со временем стал вести себя более осмотрительно, глубже вникать в суть боя. В нем постепенно вырабатывались качества, присущие командиру – руководителю боем.

Много позже, вспоминая об одном бое, где он шел в цепи атакующих, Вершигора признался:

– Вел я себя тогда по-мальчишески. Плохой тот командир, который лезет вперед, бравирует своей отвагой и не видит, что делают подчиненные. Видимо, у меня тогда еще не было чувства ответственности, которое всегда присуще командирам, понимающим свое дело… Правильно выбрать место для управления боем – вот одна из задач командира. Видеть поле боя, влиять на ход и исход сражения… Одним словом, надо еще учиться и учиться.

И он учился. Учился у Ковпака и Руднева, а чаще практически, в бою. Умный, пытливый и настойчивый, он сравнительно быстро овладел тайнами партизанской тактики. Это видели командир и комиссар. Стали доверять ему управление боем отрядов.

Вершигора взял за правило записывать впечатления о проведенных боях, о встречах о людьми, свои размышления. Однажды в Глушкевичах в декабре сорок второго года он записывал впечатления о недавно проведенном лельчицком бое. Подолгу думал, затем не спеша исписывал целые страницы ученической тетради, перечитывал, исправлял… Вдруг оторвался от тетради, с хитрецой посмотрел на меня и спросил:

– Иван – сын собственных родителей, скажи, ты читал Достоевского?

Я удивился такому вопросу и откровенно признался, что не читал.

– Мало вероятно, чтобы и дед Ковпак его читал.

– Какое отношение Достоевский имеет к Сидору Артемовичу? – спросил я.

– Прямое, – ответил Петр Петрович. – У Достоевского есть одно изречение. Послушай: «Если ты направился к цели и станешь дорогою останавливаться, чтобы швырять камнями во всякую лающую на тебя собаку, то никогда не дойдешь до цели». Не находишь ли ты общего в сказанном и действиях Ковпака?

Не дождавшись моего ответа, Вершигора продолжал:

– Помнишь, в какое недоумение повергли нас первые переходы ковпаковцев после выхода из Брянского леса? Я все время стараюсь докопаться до сути… и, кажется, нашел разгадку. И помог мне в этом Достоевский.

– Не понимаю, чем он вам помог?

– А вот этими собаками и камнями. Неужели не понятно? То, что сказал Достоевский, применительно к нам звучало бы, примерно, так, – он раскрыл тетрадь и начал читать – Настоящий партизанский командир не тот, кто всюду и бестолку лезет в бой, теряет силы, обрастает ранеными в самом начале рейда, по мелочам расстреливает боеприпасы и по существу никогда не доходит до поставленной перед ним цели, а тот, кто умеет ужом выползти из партизанского края, всегда и обязательно блокированного противником. – Вершигора оторвался от тетради и спросил – Разве не так было при выходе из Брянского леса? Но этого мало. Надо еще с наименьшими потерями подойти к главной цели, подойти к ней внезапно и не с той стороны, с которой может ждать противник. А когда подойдешь– бей решительно, смело… В этом, на мой взгляд, секрет успехов Ковпака.