Текст книги "Два рейда"

Автор книги: Иван Бережной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

Из огня да в полымя

Наступило утро 21 марта. Партизанская дивизия, не встречая на своем пути противника, все дальше уходила на юг. Несмотря на страшную усталость и плохую дорогу, партизаны были веселы. Еще бы! Так ловко обвести вокруг пальца не кого-нибудь, а опытных волков из дивизии «Герман Геринг».

– Представляю фашистов, когда утром, не дождавшись нашего наступления, обнаружат, что наш и след простыл! – смеялся Саша Ленкин.

– Да, силенок гитлеровцы поднакопили, – отозвался Тютерев. – Задержись мы там до утра – досталось бы нам на орехи.

В середине дня головная походная застава первого полка подошла к шоссе Высокое – Пружаны, западнее Видом ли, и неожиданно была обстреляна. Колесников не растерялся, повел в наступление роту. Противник был частью уничтожен, остальные разбежались. Один гитлеровец был захвачен в плен. От него узнали, что на нашем пути встретилась немецкая пограничная застава. Эта весть удивила партизан. Ведь границу мы уже пересекли на Буге. Оказывается, здесь, в полутора десятках километров севернее Бреста, гитлеровские власти установили новые границы Восточной Пруссии.

– Ничего себе кусочек прихватили! Белостокское воеводство и часть Брестской области, – возмущался Колесников.

Форсировали шоссе и подошли к селу Лешнев. Здесь вновь встретились с заставой. На этот раз с противником расправились кавалеристы при поддержке артиллерии.

В разгар боя над колонной появился немецкий «костыль». Его обстреляли. Самолет-разведчик уклонился и улетел на север. Через полчаса прилетели бомбардировщики. Самолеты начали делать разворот для удара по колонне, в это время, откуда ни возьмись, появилась туча, закрыла солнце. Повалил густой липкий снег. Белой пеленой заволокло небо. Немцы вынуждены были улететь ни с чем.

– Небесная канцелярия на нас работает, – смеялись партизаны. – Наверное, дед Ковпак ходатайствует в нашу пользу.

– А ты скажи: почему, как только нам тяжело, – всегда вспоминаем Сидора Артемовича? – спросил меня Тютерев и продолжал: —Вчера, когда нас прижали возле моста – ни взад ни вперед, – слышу, один боец говорит: «Эх, плохи наши дела, Сидор Артемович». – «Что ты там бубнишь?» – спрашиваю. «Да так, вспомнил Карпаты. И здесь не легче…» Боец рассуждает со своей колокольни. Там, мол, было трудно, но тогда с нами шел дед Ковпак. А как сейчас? Я понял настроение товарища и постарался успокоить. Не зря же Ковпак и Руднев два года обучали нас партизанской тактике. Да и Петр Петрович – голова. Как видишь, и на этот раз оказался хитрее фашистских генералов.

– Большое дело, когда солдат верит в своего командира, – вставил незаметно подъехавший Василий Александрович Войцехович.

– Опытный боец понимает, что командир видит дальше, перед ним все карты открыты, – сказал Юра Колесников.

– Был в третьей роте Колька Мудрый. Хороший боец, – припомнил Войцехович. – Так он говорил: «Откуда у меня, Кольки Мудрого, храбрость берется? От командиров. Я сижу и лясы точу или же храпака задаю. А в это время Ковпак и Руднев не спят. Они маракуют, шевелят мозговыми извилинами, как мне, Кольке Мудрому, и другим моим товарищам жизнь сохранить. Поэтому и иду я в бой, не оглядываясь назад, смело, верю в успех. Знаю, что командиры меня не подведут. И я за них готов жизнь отдать, потому что они нужны не только Кольке Мудрому, хотя, как сказал писатель, жизнь дается один раз».

…Колонна начала втягиваться в Олешковичи. Налетевший ветер разорвал тучи. Появились просветы. В эти-то просветы из-за облаков вынырнули «юнкерсы». Пролетая на малой высоте, они начали бомбить. Первые бомбы упали на огородах и не принесли вреда ни партизанам, ни жителям. В селе скопилось до двухсот подвод и около тысячи партизан. Не сделай летчики промаха, мы понесли бы большие потери.

Бомбардировщики начали разворот для второго захода. И снова нам на выручку пришел густой, большими хлопьями снег. Под прикрытием метели колонна быстро рассредоточилась. Обоз замаскировался в роще западнее села.

Снегопад прекратился так же внезапно, как и начался. На этот раз бомбардировщики получили раздолье и обрушились на село. Как из мешка посыпались противопехотные бомбы. Напоминая колбасы, полетели «зажигалки». Возникли пожары. Партизаны и жители кинулись тушить.

Разгрузившись, бомбардировщики снизились и начали обстрел из пулеметов. Падали убитые и метались по селу раненые лошади. Радистки Нина Янчин и. Мария Погребенко подхватили тяжело раненного бойца из поврежденной бомбой повозки и укрылись за ветряком. Девушек заметил немецкий летчик и начал за ними охотиться. Пролетая над самыми крышами домов, делая круги вокруг ветряка, фашист пытался расстрелять их с малой высоты. Спасаясь от пуль, радистки носили раненого вокруг ветряной мельницы… Этот поединок продолжался до тех пор, пока фашист не израсходовал патроны. С досады, что не удалось прикончить девушек, он высунулся из кабины, пальнул вниз из ракетницы и улетел за новым грузом.

С одного из самолетов сбросили какой-то предмет, который со страшным воем приближался к земле. Люди попадали и с ужасом в глазах следили за загадочной «бомбой». Послышался глухой удар о землю. Ждем взрыва. Но взрыва не последовало. Первым к загадочному предмету, с мерами предосторожности, подобрались саперы. Каково же было наше удивление, когда мы узнали, что «бомбой», нагнавшей столько страха, была… пустая продырявленная металлическая бочка из-под бензина.

– Фашисты не лишены юмора, – заметил минер Владимир Дубиллер…

Пулеметчики и бронебойщики обстреляли воздушных пиратов и отогнали их от села. Колонна возобновила движение. Вершигора, Войцехович и Москаленко проезжали вдоль колонны и поторапливали:

– Впереди шоссейка, надо перескочить через нее, пока противник не перекрыл путь.

Все же противник упредил нас. Сразу же за Олешковичами кавдивизион и разведрота столкнулись с гитлеровцами, наступавшими от шоссе на село. Произошел встречный бой. Тутученко с эскадроном бросился на врага, сломил его сопротивление и погнал к шоссе. Однако развить успех эскадрона не сумели. Местность топкая, наступать приходилось лишь вдоль дороги. Произошла задержка. Этим воспользовались немцы: со стороны Бреста на автомашинах подоспела пехота, отразила натиск партизан и перешла в наступление. Наступали с двух сторон: из села Турна и местечка Чернавчицы. Ленкин и Роберт Клейн вынуждены были отвести свои подразделения к пылающим Олешковичам.

Ободренный первым успехом, противник ввел в бой значительные силы и охватил нас подковой с трех сторон, стараясь прижать к болоту. Атаки следовали одна за другой. Казалось, враг разгадал, что мы испытываем крайнюю нужду в боеприпасах. Наше командование взяло на учет каждый патрон, каждую гранату, раздало последний неприкосновенный запас, хранившийся в дивизионном обозе в личном распоряжении комдива. Даже радисты отдали все до последнего патрона бойцам стрелковых рот. Расходовали сверхэкономно. Это и давало основание противнику судить о недостатке у нас боеприпасов.

Наступила темнота. Самолеты улетели, но бой не утихал. Создалась тяжелая обстановка для дивизии. Прорыв вперед требовал больших жертв. Назад идти – упустить инициативу, добровольно передать ее в руки фашистов. В стороны тоже не пройти – болото. А выбраться надо было ночью. Противник к утру сумеет прочно блокировать, а авиация не даст ни минуты покоя.

Не только командиры, но и бойцы понимали, в каком критическом положении оказалась дивизия. В этом я убедился, когда пробирался вдоль плетня, за которым залегли и вели бой партизаны, и случайно подслушал разговор.

– Неужели это конец?! Обидно, столько перенести и погибнуть, когда до партизанского края можно рукой дотянуться, – говорила приглушенным голосом девушка. – Почему ты молчишь?

– А что говорить? – грубовато ответил парень.

– Как ты думаешь, вырвемся? – допытывалась девушка.

– Ясное дело! Не в таких переплетах приходилось бывать, – успокаивал парень. – Бороду с Войцеховичем не так легко одурачить. Да и Усач с Клейном не сидят сложа руки. Видала, как конники и разведчики зашевелились?

– Ты уверен, прорвемся? – обрадовалась девушка и горячо зашептала:

– Знаешь что?

– Что?

– Давай дадим клятву: если останемся живы – никогда не расстанемся!

– Давай, – коротко ответил парень…

После войны мне много раз приходилось в мемуарах, повестях, различных очерках встречать описание состояния и дум человека, попавшего на войне в тяжелое, порой безвыходное положение. По воле автора, перед мысленным взором героя в короткие мгновения, как на экране, проходит вся жизнь, вспоминаются мать, отец, любимая девушка, детство, родительский домик с одинокой (обязательно одинокой) березкой и еще что-то в этом роде. Не спорю, возможно, случалось и такое. Но на собственном опыте и на опыте своих боевых товарищей точно знаю, что в подобных случаях об этом просто некогда думать.

Первая мысль, которая приходит, – что надо сделать, чтобы обмануть противника и выполнить задание. На этом сосредоточиваются все помыслы, всё умение, вся энергия. А за этим уже следует – как из этого трудного положения выбраться живым. Потом, если тебе удастся уцелеть, в спокойной обстановке, когда полностью осознаешь, какой опасности подвергалась твоя жизнь, обдумывая все случившееся, вспоминается и прожитая жизнь, и родители, и все, что дорого, в том числе и одинокая березка.

И на этот раз пара влюбленных меньше всего думала о прошлом. Их занимало настоящее и будущее, волновал вопрос, как вырваться из этого тяжелого положения.

…Разведчикам не удалось найти выход из ловушки. Положение становилось отчаянным. Неравные бои, несколько суток без сна и последний изнурительный двадцатичасовой переход от Беловежской пущи вконец измотали людей и лошадей. Наши силы были на пределе. В этот-то, казалось, безвыходный момент, как и в Кособудах, пришла неожиданная помощь. Вызволил местный житель, древний старик.

– Есть одна лазейка, – сказал он. – Можно попытаться.

– Какая? – ухватился за это предложение Вершигора.

– Через болото, вдоль водосточной канавы по брустверу, – ответил старик. – Летом мы по ней сено вывозим с лугов.

Проверить маршрут поручили Ленкину.

Прождали часа два. Все это время отражали атаки фашистов. Саша вернулся довольный и радостно доложил:

– Есть спасение! Тропа топкая, но нам и не по таким приходилось топать.

Решили воспользоваться тропой. Дивизия прикрылась ротой, вышла из боя и, с большим трудом преодолевая болото, пошла в обход.

Обгоняя обоз раненых, я услыхал слабый голос, звавший меня. Подъехал к подводе и в темноте рассмотрел раненого Бокарева.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил я.

– Терпеть можно, – простонал Степа, помолчал и добавил: – Я все время думаю о комиссаре, Витьке Богданове, Вале Косиченко… Каких людей потеряли!

– Не говори, дорого нам обошелся этот бой, – ответил я.

– А что слышно о группе Бычкова? – спросил Степа.

– Пока ничего. Но там ребята бывалые, выкрутятся, – постарался я успокоить Бокарева.

– Хорошо бы. С ними мой друг – Даниленко. С Лешей мы вместе пришли в отряд, только меня направили к Бакрадзе, а его к Тютереву. Там нужен был минометчик.

Видно, Бокареву захотелось поговорить. Мне спешить некуда, и я спросил:

– Даниленко – твой земляк?

– Нет. Мы с ним познакомились на войне. В сорок первом году он в бою под селом Зубовщиной Коростенского района был тяжело ранен, остался среди трупов. После боя крестьяне пошли подбирать трофеи. Одна гражданка начала с Леши сдирать одежду. Сняла шинель, гимнастерку, сапоги. Стала стаскивать брюки. Даниленко очнулся и говорит: «Хозяйка, помогите». А она в ответ: «Да все равно тебе, сынок, помирать», – и ушла, забрав барахло. К счастью, нашелся добрый человек – Илья Каленский из ближайшего села. Он забрал к себе тяжело раненного Лешу, помог ему встать на ноги. Когда Леша поднялся, он увидел ту женщину, которая его раздела. Она оказалась соседкой Каленских… Барахольщица успела распродать его одежду, осталась только шинель…

– Выходит, Даниленко воскрес из мертвых?

– Получается так.

– Долго будет жить.

Разговор прервал подъехавший Колесников.

– Можно тебя на минутку? – вполголоса позвал меня Юра.

Я придержал лошадь, он поравнялся со мной и сказал:

– Пушка потерялась.

– Брось разыгрывать!

– Серьезно. Проехал вдоль всей колонны. Нет…

– Может, не заметил? Я видел, как они в Олешковичах снялись с огневой позиции и возле сарая ждали выступления. Возьми кого-нибудь из разведчиков и еще раз проверь.

Он повернул лошадь и поехал обратно. О разговоре со старшим лейтенантом я решил пока никому не говорить. Не следует лишний раз нервировать ни командира, ни бойцов. Возможно, пушка преспокойно движется в колонне. Не было еще такого, чтобы пушку потеряли.

Прошло полчаса, час, а Колесников не возвращался. Я не на шутку встревожился. Долго колебался, а когда решил доложить, из темноты вынырнул Юрий.

– Нашел? – нетерпеливо спросил я.

– Нашел… возле сарая, – ответил Юра.

– Где? – не поверил я своим ушам.

– Возле сарая, на окраине Олешковичей… Что бы ты думал? Стоит как миленькая на том месте, где ты ее видел в последний раз. Артиллеристы спят мертвецким сном. Еле разбудил, пришлось плетку пустить в ход. Еще бы немного, и плакала пушка вместе с артиллеристами. На противоположной окраине села немцы пуляют ракетами…

– Где она сейчас?

– В колонне, на своем месте.

– Спасибо тебе. Теперь езжай доложи Вершигоре. Пусть накрутит хвосты артиллеристам.

– Да и их жаль. На ногах не стоят.

– Другие не меньше устали. Такое прощать нельзя. Доложи.

Колесников разыскал Вершигору в голове колонны в тот момент, когда от шоссе Видомяя—Чернавчицы вернулось отделение Маркиданова. Разведчики доложили, что противник занимает оборону вдоль дороги. По шоссе все время курсируют танки.

Близился рассвет. Мы повернули на восток и вышли к шоссе Брест—Каменец, южнее Видомли. К месту, облюбованному нами для переезда, подъехало десять автомашин с гитлеровцами. Они ехали с зажженными фарами. Судя по их поведению, нас еще не заметили. Машины остановились, и из кузова высыпали немцы. Пройдет немного времени, и они займут оборону в кюветах.

Откровенно говоря, появление фашистов у нас не вызвало особого восторга. Мы настолько устали, что, казалось, готовы были лечь прямо в грязь и спать как убитые. Тогда никакая сила не подняла бы нас для решительного броска. Это понимал Вершигора. Понимал он и другое. Нельзя упускать выгодного момента. Танки еще не подошли, а пехота не изготовилась к бою.

Петр Петрович вскочил на коня, снял с плеча автомат, скомандовал: «Вперед!» – и пустил рыжего галопом к переезду. За ним в атаку бросились Войцехович, Бакрадзе, Кульбака, Ленкин, Андросов, разведчики, взвод управления артбатареи во главе с Прутковским и десяток мальчишек-связных.

По колонне понеслись тревожные возгласы:

– Комдив пошел в атаку!

– Борода в опасности!

Первым на выручку бросился начальник штаба кавдивизиона Семен Тутученко, только что подоспевший с эскадроном. Пехотинцы, даже ездовые, забыв об усталости, устремились к переезду. Партизаны в этот удар вкладывали кипевшую к врагу ненависть и зло за смерть товарищей, бессонные ночи, голодные дни и изнуряющие бои…

Застигнутые врасплох фашисты метались по шоссе, старались укрыться в кюветах. Кавалеристы кинулись преследовать удиравших. Тутученко устремился за убегавшим немцем – не то полковником, не то генералом. Тот улепетывал от настигавшего всадника. Когда понял, что спастись не удастся, остановился и дважды выстрелил из пистолета в Тутученко, и оба раза промазал. Третьего выстрела не последовало. Семен взмахнул шашкой, вкладывая в удар всю свою силу…

Подоспел третий полк и завершил разгром врага. Было убито свыше ста гитлеровцев, сожжено три бронемашины и пять грузовиков.

В то время, когда партизаны расправлялись с гитлеровцами, у переезда чуть было не вспыхнула паника. Один из наших командиров (не буду называть его фамилии) увидел, как Вершигора со штабом и горсткой партизан бросился на врага, вместо того чтобы поспешить на помощь, начал истерически кричать:

– Товарищи, нас предали! Вершигора со штабом бежал!!! Мы пропали!

К нему подбежало несколько ездовых. Ничего не понимая, они слушали его с раскрытыми ртами и растерянно озирались. Раненые, оставленные ездовыми без присмотра, беспокойно заерзали на повозках… Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не боец, раненный в ноги. Он выдернул из-под подушки автомат и закричал:

– Брешешь, гад, наши командиры не продажные!

Этот крик как рукой снял с ездовых оторопь. Они кинулись от паникера, как от прокаженного…

О том, что творится на переезде, кто-то сообщил Вершигоре. Прискакал разгоряченный боем Петр Петрович.

– Панику поднимать?! – наезжая на паникера и теряя самообладание, кричал комдив. – Получай!

Он направил на паникера автомат и нажал на спусковой крючок. Послышался щелчок. Быстро перезарядив, Вершигора вторично навел автомат… Выстрела не последовало. Магазин пустой. Бросив автомат на землю, Петр Петрович протянул руку к кобуре, но сзади за руку схватил его Миша Андросов.

– Товарищ подполковник, опомнитесь!

– Пусти! Застрелю! – горячился Борода, вырывая руку…

Пока комдив боролся с Андросовым, паникер, изрядно перетрусив, улизнул и затерялся в обозе.

Вершигора бушевал. Никогда я не видел его таким разгневанным и возмущенным. Примчались Войцехович, Ленкин и Бакрадзе. Успокоили комдива, навели порядок в колонне. Дивизия возобновила движение.

Петр Петрович был мрачнее тучи. Рядом с ним ехал замполит Москаленко. Они о чем-то тихо говорили.

О случае на переезде никто из партизан не вспомнил. А командир, поддавшийся панике, несколько суток не появлялся на глаза Вершигоре.

…Утром расположились в селах Демьянче и Хмелево, недалеко от Бреста. Заняли круговую оборону. К Каменцу, Бресту и Жабинке выслали разведку. Несмотря на сильную усталость, почти никто не ложился спать. Соседство с Брестом не давало покоя.

Первыми от Бреста возвратились дивизионные разведчики. Еще издали можно было заметить, что они возбуждены.

– Что нового? – спросил я разведчиков.

– Новостей куча, – весело ответил Павлик Лучинский. – В Бресте гарнизон в четыре тысячи человек. Есть и танки.

– Ничего себе соседство! Почему же вы веселитесь?

– Немцы получили приказ – во что бы то ни стало удержать город. Еще с вечера не вылазят из дотов и дзотов.

– Если так, то пусть себе на здоровье держат, – сказал я с облегчением.

Расчет Вершигоры на психику противника оказался верным. Дневка первого полка и штаба дивизии прошла спокойно. По всей вероятности, командование брестского гарнизона не имело никакого представления о наших силах, а главное о том, что нам почти нечем было воевать. Их ввела в заблуждение народная молва, преувеличившая наши силы раз в десять. В противном случае враг не отсиживался бы в дотах и дзотах.

Второму и третьему полкам и на этот раз пришлось выдержать двенадцатичасовой бой с противником, наступавшим со стороны Каменца.

Вечером дивизия, отразив наступление немцев, выступила в поход. Однако в последний момент около двух батальонов противника напали на Хмелево, где оборонялся кавдивизион. Оставив второй эскадрон Тетеркина для прикрытия, дивизия продолжила марш. Три часа кавалеристы отбивали атаки гитлеровцев, потом сели на лошадей и догнали колонну.

Партизанская дивизия оторвалась от карателей, пересекла шоссе Каменец—Жабинка и ускоренными переходами пробиралась в белорусские леса Пинщины. Очередная дневка в селениях Кривляны и Пестенки, в пяти километрах западнее железной дороги Барановичи—Брест, прошла спокойно. Видимо, противник потерял нас из виду. Наше появление у переезда южнее станции Тевли было неожиданным, поэтому с охраной справились сравнительно легко. И только дивизия начала переход через железную дорогу, как со стороны Барановичей появился поезд.

– Батальон, к бою! – подал команду Колесников, ехавший во главе первого батальона.

Мы не сомневались, что это бронепоезд. О нем наслышались от местных жителей… Наши артиллеристы изготовились к бою. Они не дождались, пока паровоз наедет на подложенную мину, и ударили из орудия. Снаряд угодил в котел. Окутанный паром, шипящий паровоз по инерции прокатился метров двести – двести пятьдесят и остановился.

– Батальон, за мной! – выкрикнул Колесников.

Партизаны побежали вдоль железнодорожного полотна к поезду. Навстречу ударило свыше десяти пулеметов. Немцы толком не поняли, откуда нападают партизаны, и стреляли во все стороны. Трассирующие пули пролетали над колонной. Растерявшийся ездовой не справился с лошадьми, и одна из штабных тачанок опрокинулась прямо на переезде. Движение застопорилось. Верхом на коне подскакал Вершигора и вместе с ездовыми поднял тачанку.

Бой разгорался нешуточный. К счастью, это был не бронепоезд, а эшелон с танками и бронемашинами, установленными на платформах. Экипажи, видно, были на своих местах. Поэтому-то эшелон так сразу и ощетинился мощным пулеметным огнем.

Колесников развернул бойцов в цепь. Пулеметчики и автоматчики взяли под обстрел весь эшелон. Бронебойщики с близкого расстояния начали расстреливать танки. Удалось зажечь несколько машин. Юра так увлекся боем, что забыл о своей главной задаче: расчищать путь для всей дивизии. С противоположной стороны дороги послышался возглас Цымбала:

– Прекратите стрельбу, своих перебьете! Мы сами справимся.

Первый полк ушел. Разгром эшелона довершил батальон Цымбала. Огнем из противотанковых ружей, орудий и гранатами были подбиты и сожжены 14 танков, 8 бронемашин, 8 автомашин, 27 платформ и три вагона. Эшелон шел с двойной тягой. Оба паровоза были выведены из строя.

Кстати сказать, из-за этих танков вышел спор. Командир третьего полка Брайко утверждал, что все танки и бронемашины уничтожили его хлопцы. Колесников доказывал, что по крайней мере половина из них уничтожена первым батальоном. А если здраво рассудить, то какая разница, кто уничтожил. Ведь дело сделано!

– Этого нам фашистские генералы не простят, – сказал Бакрадзе. – Придется снова бодрствовать.

– Так мы и спать разучимся, – невесело пошутил Тютерев.

Основания для опасений были. Части дивизии на отдых расположились в селах Подлесье, Еремичи и Стрый, в семи – девяти километрах севернее Кобрина. Здесь мы встретились с белорусскими партизанами бригады имени Чапаева. От них узнали, что в Кобрине и Жабинке полно гитлеровских войск и большое количество танков. Одни говорили – 4000, другие – 7000 машин. Такое соседство было для нас не из приятных.

Об отдыхе не могло быть и речи. Подразделения заняли круговую оборону, окопались. Под Кобрином побывали наши разведчики. Они подтверждали, что в Кобрине и прилегающих селах большое количество войск и много танков. Правда, меньше четырех тысяч раз в пять, но для нас достаточно было и этих. Мы не в состоянии справиться и с пятидесятью. Кроме того, разведчики принесли новость, над которой нам пришлось призадуматься.

– Местные жители рассказывают: за последнее время немцы производят усиленные переброски войск из Белоруссии на юг, – доложил командир разведки Барсуков.

– Значит, на Украине наши что-то затевают, – высказал предположение Колесников.

– Возможно, там уже заварилась каша, – сказал Тютерев.

– Может быть и другой вариант, – высказал свое мнение Бакрадзе. – Не готовят ли там удар сами фашисты. Об этом немедленно надо доложить Вершигоре, сообщить на Большую землю.

Такого мнения было большинство из нас. Если не так, то чем же объяснить эти переброски?

Забегая вперед, скажу, что мы сами были свидетелями спешной перегруппировки войск противника. Но никто тогда из нас даже не мог предполагать, что это – результат тщательно проведенной советским командованием дезинформации, заставившей гитлеровское командование снять часть сил из группы армий «Центр», ослабив тем самым группировку в Белоруссии, где и намечался прорыв советских войск.

Об этом мы узнали гораздо позже. А сейчас настраивали свои рации на радиоволну станций, передающих сводки Совинформбюро, и тщетно ожидали сообщений о крупных событиях на Украинских фронтах…

Самый момент активизировать свои действия, срывать планомерную перевозку войск. Но мы были бессильны. Не было взрывчатки. Боеприпасы – только трофейные. Свыше трехсот раненых и такое же количество больных из числа освобожденных из немецкого плена. Народ выбился из сил, нуждался в отдыхе. Решили пробираться в леса, подыскать место для посадки самолетов, отправить раненых, пополниться всем необходимым, поставить на ноги больных и с новыми силами приняться за дело.

Беспокоились мы напрасно. В Кобрине не знали о близости партизан. И только в середине дня третьему полку пришлось повоевать.

Мы узнали, что карательный отряд немцев и мадьяр провел облаву в селах Именин, Босяч, Береза и согнал до десяти тысяч белорусских крестьян, намереваясь отправить их на каторжные работы в Германию. Колонна мирного населения, конвоируемая гитлеровцами, приближалась к селу Подлесье.

– Надо вызволять советских людей, – сказал Вершигора. – Кто у нас в Подлесье?

– Третий полк, – ответил Войцехович.

– Вот и поручим Пете Брайко. Если потребуется помощь – пошлем Ленкина.

Помощь не потребовалась. Брайко своими силами справился с врагом. Бой длился около шести часов. Противник потерял больше ста человек и отошел в Кобрин. Десять тысяч белорусов были освобождены из плена и избавлены от высылки в Германию. Многие парни и девушки попросились к нам в соединение. Трех шестнадцатилетних девушек забрал доктор Зима в полковую санчасть.

В ночь на 26 марта 1944 года дивизия с боем форсировала шоссе Брест—Барановичи. Вторым полком уничтожено две бронемашины, пять автомашин, свыше шестидесяти гитлеровцев.

Теперь мы вышли в район действия белорусских партизан. «Ход конем» удался на славу.

После почти трехмесячных непрерывных боев и походов дивизия остановилась в местечке Мотоль на реке Ясельде, заняла оборону на рубеже Униров, Псишев, Трилиски, Дрожиловичи, Зарудье, Достоево и Молодово.

– Постоим дня три. Здесь хорошая баня, надо попарить партизанские кости, погонять вшей, – сказал Вершигора.

На передний план выступили помпохозы и старшины. Организовали стирку белья, обмундирования, починку обуви, баню.

В Мотоле мы установили связь с белорусскими партизанами Брестской области, партизанскими бригадами Гуляева, Цветкова и несколькими местными отрядами, которые базировались в Пинских лесах близ реки Ясельды.