Текст книги "Обрывистые берега"

Автор книги: Иван Лазутин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)

– Не с пустыми.

– Что у них было?

– Фомка, отмычка и связка ключей.

– В чем они были?

– В "дипломате".

– Кто его нес?

– Шамин.

– Чей "дипломат"?

– Шамина.

– Сколько они пробыли в двадцать четвертой квартире?

– Двадцать минут, я засек по часам.

– Во сколько это было по твоим часам?

– Они спустились в двенадцать тридцать.

– Что с ними было?

– Три чемодана.

– Какие?

– Два больших и один средний.

– Цвет чемоданов?

– Два больших – оба черные гарнитурные, третий, что поменьше, – коричневый.

– Чемоданы кожаные, дерматиновые?

– Да, кожаные, новые и, как видно, импортные.

– Чемоданы тяжелые?

– Да, порядочно… Все-таки два сервиза "Мадонна" на двенадцать персон чего-то тянут, ну и столового серебра с полпуда… Целый чемодан хрусталя. Чемодан книг.

– Содержание чемоданов следствию известно. Сейчас ответь мне, что делал Валерий Воронцов, когда вы все трое вышли с чемоданами из-под арки дома?

– Он сидел на лавочке, и со стороны можно подумать, что он вроде бы дремлет.

– Дальше?

– Я велел ему взять у Шамина один чемодан с сервизом, он взял его, и мы все вчетвером пошли к такси. Чемоданы положили в багажник и поехали на Ярославский вокзал.

– Как ты считаешь: шофер не заподозрил, что вы вынесли не свои чемоданы?

– Думаю, что нет. Я тоже этим был озабочен.

– Что значит "тоже", а кто еще? – в упор спросил следователь.

– Ну, вы вот спрашиваете – как отнесся к нам и к нашим чемоданам таксист? И я тогда тоже об этом подумал: как он отнесся?

– И как же, по-твоему, таксист оценил четверку пассажиров с тяжелыми импортными чемоданами?

– Да никак. Попался очкарик и, наверное, любитель читать газеты. Когда мы вышли из такси, я заметил, что он тут же развернул "Известия", а когда через двадцать минут мы вернулись к машине, он читал уже последнюю страницу, где была большая статья о футболе.

Ладейников закурил и протянул пачку сигарет Барыгину.

– А дальше?

– Дальше, как я уже говорил вам, мы поехали на Ярославский вокзал.

– Все четверо?

– Все четверо.

– Не было у вас мысли не брать с собой Валерия? Ведь он вам мог помешать. В той ситуации он был четвертый лишний.

– А куда его денешь? Я спросил его: есть ли у него в Москве родные, он сказал, что родных нет. Хороших знакомых, где можно было бы переночевать, – тоже нет. Видать, парень стеснительный. Ну, я поглядел, поглядел на него и решил взять с собой. О чем потом пожалел.

– Сколько заплатили таксисту?

– Как и договорились – три червонца.

– Сколько времени вы пользовались такси?

– Часа полтора, не больше.

– Таксист остался доволен вашей расплатой?

Барыгин пожал плечами:

– Думаю, что да.

– Кто ему платил?

– Я.

– Номера такси не помнишь?

– Нет. Да и к чему?

– Какой электричкой выехали из Москвы?

– Обычной, переполненной…

– Во сколько?

– В два часа дня.

– Дальше? Рассказывай.

– Ну, поехали к тетке…

– Адрес?

Барыгин назвал дачный адрес тетки.

– Фамилия, имя и отчество тетки.

Барыгин ответил и на этот вопрос.

– С кем она живет на даче?

– У нее там целый кагал. Я даже пожалел, когда мы туда приехали.

– А почему вы решили ехать с такими вещами к тетке, а не к себе домой? Ведь ты в квартире один. Или, скажем, к Шамину или Темнову?

Барыгин криво усмехнулся, словно ему задали детский вопрос.

– Да мы все трое, гражданин следователь, у вас под рентгеном.

– У кого это у "вас"?

– Да у милиции. Шаг шагнешь – и все фиксируете. А тут вдруг – три почти новеньких кожаных чемодана приволокли.

– Что вы планировали делать у тетки?

– Во-первых, кое-чего толкнуть… Есть там хороший сосед, оборотистый и с деньгами, знает толк в серебре, в хрустале и в фарфоре.

– Ну и что же, встретили вы этого хорошего соседа? – наступал Ладейников, еле успевая записывать показания подследственного.

– К сожалению, он был в отпуске.

– Как фамилия этого хорошего соседа?

– Фамилии не знаю. Знаю, как зовут.

– Как?

– Григорием Осиповичем.

– Кто он по профессии, чем занимается?

– По торговой линии. Башковитый мужик. У него дача – целая латифундия. Не хуже, чем у родителей кандидата наук, что отдыхает сейчас на Солнечном берегу и Болгарии.

– А что у твоего школьного дружка, а по-нашему теперь потерпевшего, хорошая дача?

– Не то слово. – Барыгин, словно что-то припоминая, устремил взгляд в зарешеченное окно. – Двухэтажный особняк, финская баня, фонтан с изразцами, каменный гараж, под окнами розарий…

– А откуда обо всем этом ты знаешь?

– Бывал я там несколько раз, когда еще в школе учился. Но тогда одноклассник жил поскромнее. Недели три назад я с Шаминым специально ездил туда – так аж ахнул. Семья шесть человек, а зарплату получают двое: сама – директор магазина и муж тоже где-то по торговой части ворочает.

– И что же вы делали у тетки в Софрино?

– С горем пополам в Загорске у лавры загнали одному грузину чайный сервиз "Мадонну" и всю ночь пили.

– За сколько продали сервиз?

– Почти задаром. За пятьсот рублей.

– Почему так дешево?

– Попался неграмотный кацо. В фарфоре разбирается, как баран в библии. Все спрашивал джинсы и дубленки. Даже приговаривал: "Ныкакие денги не пожалею…" – ломая язык. Барыгин последнюю фразу произнес с кавказским акцентом. – Хотя никак не пойму, зачем им у Черного моря нужны дубленки. Там круглый год можно в пиджаке проходить. Вот уж чудики-юдики.

– Не отвлекайся, Барыгин. Что еще вы делали в Загорске?

– Толкнулись к валютным туристам – там тоже пустые хлопоты в казенном доме.

– Что это за валютные туристы?

– Иностранцы… Не из соцстран, а из проклятых буржуазных, долларовых. У Троице-Сергиевой лавры каждую субботу и воскресенье стоят целые колонны "Икарусов". Православные богомольцы. Едут к нам с валютой.

– Ну и что, не получилось купли-продажи?

– Не получилось… Трудно с ними. Языков не знаем. У Шамина, как и у меня, – восьмилетка, а у Темнова и того нет. Дальше "дер тыша" и "дас фенстера" никто из троих не пошел. Шарахаются от нас, как от прокаженных. Идиоты – даже не знают русское слово "серебро".

– Валерия с собой в Загорск брали?

– Нет. После ночной попойки он лежал как пласт. Его рвало так, что он был аж весь зеленый. Думали – концы отдаст. Молоком отпаивали.

– И что же было дальше, после того, когда увидели, что с иностранцами контакта не получается?

– Решили на следующее утро махнуть в Москву. Взяли все вещи и на электричке уехали.

– Все четверо?

– Все четверо.

– В какое время?

– В десятом часу.

– В воскресенье?

– Да.

– Итак, через час вы приехали в Москву… С вами были все три чемодана?

– В Москву мы приехали с двумя чемоданами.

– А где остался третий?

– У тетки.

– Что в нем было и почему вы его там оставили? – Авторучка в руках Ладейникова механически бегала по разлинованным страницам фирменных листов протокола допроса. Время от времени он вскидывал глаза на Барыгина и задавал очередной вопрос, чтобы не обрывать нить непрерывного рассказа допрашиваемого.

– Он был очень тяжелый. К машине его нес Валерка. С платформы до дачи тетки тоже нес Валерка.

– Что было в этом чемодане?

– Он был набит книгами.

– Вон как?!. – Ладейников сделал в протокольной записи остановку. – Потянуло к литературе?

– Да это все Верблюд! У него дома ни одной книжки. А тут, наверное, как увидел позолоту корешков, так и рот разинул. Ну и набил ими самый большой чемодан. – Барыгин на минуту умолк. – Книги-то вроде бы ценные, да как их определишь: какая сколько стоит? Они все с печатью хозяина. С ними только засыплешься.

– Что изображено на рисунке печати?

Барыгин задумался, стараясь припомнить рисунок.

– Кажется, голубь. А может быть, чайка. Крылья в разлете, а в клюве держит венок. Под венком надпись – фамилия хозяина, И. Г. Краснопольский. Ну и всякие там завитушки, цветочки, листики… Что-то в этом роде.

И эти показания следователь внес в протокол допроса.

– Что это были за книги – названия?

– Да разве упомнишь их названия. Хорошо помню Библию. Вот такой толщины… – Сведенными ладонями Барыгин изобразил толщину книги. – В серебряном окладе, такой же толстый Коран, три тяжеленных тома "Мужчина и женщина"… Верблюд в Софрино до полночи листал второй том, голых баб рассматривал и половой вопрос изучал. Он любитель этого дела.

– Еще какие были книги?

– Двухтомник Дениса Давыдова, тоже старинного издания, потом несколько томов "Человек и Вселенная"… остальные названия я уже не помню. В общем, целый чемодан. Все книги – старинные, в кожаных переплетах, а Библия и Коран – в серебряных окладах и с цветными камешками. На солнце так переливаются…

– Мы остановились на том, как вы все четверо в одиннадцатом часу утра сошли с электрички на платформу Ярославского вокзала. И что же дальше?

– Валерку тошнило. Его выворачивало наизнанку. Я пошел с ним в туалет. Не хотел оставлять одного. Он бледный как смерть.

– А Шамин и Темнов?

– Шамин и Темнов, как и условились в электричке, пошли в камеру хранения сдавать чемоданы. Дома с чемоданами нам появляться нельзя. Нужно было искать клиентов, чтобы сбыть серебро, фарфор и хрусталь. У нас их было два чемодана. С книгами сложней. На них нужен купец понимающий.

Видя, что следователь иногда в записях отстает от показаний допрашиваемого, Барыгин делал паузы, и, когда ручка Ладейникова останавливалась, он продолжал рассказ:

– В туалете мы с Валеркой пробыли минут пятнадцать, пока он окончательно не очистил желудок и не умылся. Тут же пошли к камере хранения. Прошли по всем отсекам: нигде не нашли ни Шамина, ни Темнова. Подождали еще с полчаса. Я понял, что их замели. С нами в электричке ехал подозрительный тип. Я еще в вагоне подумал: наверное, ваш сотрудник. – Барыгин, глядя на пачку сигарет, попросил закурить. Ладейников молча кивнул головой и тоже закурил. – С вокзала я позвонил Шамину – его дома не было. У Темнова телефона нет. Ничего не оставалось делать, как ехать по домам. С Валеркой я расстался, когда мы вышли из метро "Проспект Маркса". Он пошел в сторону Моссовета, я зашел в Художественный проезд, выпил в кафе "Артистическое" сто граммов коньяка и пошел домой. Поздно вечером зашел во двор Валерки. Мать из-за города еще не приехала. Позвал его переспать у меня – он не согласился. Решил в скверике ждать мать и отчима. А дальше вам все известно.

– После того как вы сошли с электрички на платформу Ярославского вокзала, Шамина и Темнова ты уже не видел?

– Нет, не видел.

– Никто из них тебе домой не звонил?

– Никто не звонил.

– Припомни хорошенько: что было в двух чемоданах, которые Шамин и Темнов понесли к камере хранения?

Барыгин потупил взгляд в пол и пытался припомнить содержимое чемоданов. Лицо его было озабочено. Словно от того, что он подробно вспомнит, что находилось в чемоданах, участь его будет облегченней, он медленно рассказывал:

– Помню, что было много хрусталя: какие-то корзиночки, ладьи, вазы разных размеров и рисунков, наборы рюмок, фужеров… Во втором чемодане была фарфоровая посуда, чанный сервиз "Мадонна"… И много столового серебра.

– Один сервиз "Мадонна" вы продали в Загорске?

– Кроме того, что продали, был еще один сервиз. На двенадцать персон.

Следователь положил ручку, встал и, разминая плечи, потянулся.

– Ну что ж, Барыгин, картина ясна. Значит, ты утверждаешь, что Валерий Воронцов с вами оказался совершенно случайно? Как попутчик?

– Да, его никак нельзя мазать как соучастника. И я прошу в протоколе это отметить особо. И без него у нас – групповая.

Ладейников принялся ходить по комнате, глядя себе под ноги.

– Не понимаю одного, Барыгин.

– Чего вы не понимаете, гражданин следователь? – Барыгин поднял глаза на следователя, ожидая, что в следующую минуту он спросит что-то важное, главное.

– Как можно обокрасть квартиру старого школьного друга? Ведь это предательство!.. Это – подло! Неужели тобой двигала одна зависть: он стал кандидатом наук, а ты – рецидивистом-домушником?

– Неверно, гражданин следователь. Я обокрал не друга, а торгаша. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Торгаш не может быть моим другом. Товарищем моим Краснопольский был, когда мы были школьниками и вместе ездили в один пионерский лагерь. Потом наши дороги разошлись.

– Что верно, то верно: разошлись. Краснопольский пошел но честной дороге, ты избрал дороженьку темную.

– Дорога у крупного торгаша не может быть честной. Я в этом вопросе, гражданин следователь, суворовец.

– А это как понимать? – Ладейников, глядя себе под ноги и изредка бросая взгляд на Барыгина, продолжал ходить по комнате.

– Не помню сейчас, по какому случаю, но великий русский полководец Александр Васильевич Суворов однажды высказал мысль, которую я никогда не забуду. Ее мне сказал один зэк на Колыме.

– Что это за мысль? – Ладейников остановился, сверху вниз рассматривая Барыгина.

– Суворов сказал: "Интенданта в русской армии можно без суда и следствия расстреливать через год его работы". Здорово старик врубил?!. Как в воду глядел.

– Ого!.. Вон ты какие делаешь параллели!.. – удивился Ладейников. – В нашей стране занято в торговле более двух миллионов человек. Так что ж, по-твоему, все два миллиона ставить к стенке?

– Зачем к стенке – пусть живут. Но только года через три работы в торговле – крупных воротил посылать годика на два на химию или на лесоповал.

– Прямо без суда и следствия?

– Лучше без следствия и без суда.

– Это почему же?

– Они подкупят любую неподкупную Фемиду. И из воды сухими выплывут. Взятка!.. Вот на чем гибла Россия раньше и отчего она страдает и нынче. Еще Ленин об этом говорил.

– А ты, вижу, Барыгин, знаешь, что говорил Ленин, что говорил Суворов…

– А что, разве плохо, когда человек знает, что говорили и говорят великие люди?

– Почему плохо – хорошо! Только сам-то… На себя-то погляди. Ведь – вор!.. Вор-рецидивист.

– А вы обратили внимание – у кого я ворую? – Барыгин хмуро, исподлобья посмотрел на следователя.

– У кого?

– У вора! Он ворует тысячами, десятками тысяч у государства, а я вижу, что Фемида гладит его по головке, и беру у него. По принципу сообщающихся сосудов. Мы когда-то проходили это в школе. Все потерпевшие, из-за кого я получал сроки, – все торговые работники. Причем торгаши крупные. С мелюзгой я возиться не любил. У меня давно было запланировано хорошенько прощупать директора одного внешторговского магазина, но ваш брат сорвал всю мою стратегию. Опередили меня. Теперь придется отложить этак лет на пять, на шесть. Если, конечно, он уцелеет на этой грешной торговой палубе.

– А то и на все семь лет загремишь, – поправил Барыгина Ладейников.

– Может, и на семь. Сто сорок пятая, часть вторая. Куда от нее убежишь? Но я еще молодой, у меня все впереди. Я, гражданин следователь, оптимист. Тюрьма страшна тому, кто ее не нюхал.

– А у тебя, как я вижу, целая философия.

– Не философия, а линия. И линия прямая. – Барыгин заплевал окурок и бросил его в плетеную пластмассовую корзину. – Думаю, что на этом первый круг нашей одиссеи закончен? Я, кажется, вам все рассказал чистосердечно, вроде бы исповедовался. Даже на душе стало легче.

Ладейников протянул Барыгину исписанные ровным почерком листы протокола.

– Внимательно прочитай свои показания и распишись. На каждой странице внизу.

– Эта канцелярия мне уже знакома, гражданин следователь. – Барыгин принялся читать свои показания. Ему пришлось расписаться шесть раз – ровно столько, сколько страниц протокола было исписано Ладейниковым. – У вас красивый почерк, гражданин следователь. А мне вот не повезло. Почерк как слезы крокодила. Все попадаю то на подземку, то в литейку. Вас бы в колонии сразу взяли писарем.

– Все шутишь, Барыгин, – сворачивая папку, сказал Ладейников. – Что, и на суде будешь демонстрировать свои цитаты о взятках и теорию Суворова о ворах-интендантах?

– Только так!.. А чем же мне защищаться? Хотите, на прощанье расскажу один случай, за который мне полагалась бы медаль, но никто не оценил моего благородства? На десерт?.. А то, я вижу, у вас рука устала.

– Ну что ж, давай. На байки ты мастер.

Ухмылка на лице Барыгина на этот раз предвещала, что он хочет рассказать что-то смешное.

– Однажды меня навели на одну дачу. Только это не для протокола, гражданин следователь.

– Обещаю, – сказал Ладейников, протягивая Барыгину сигарету. – Сегодняшний допрос я закончил.

– Ну вот, один корешок насулил мне такое, что я ночь не спал. Думал, что ковры-то в этой дачке заморские, что в холодильнике икра и черная, и красная и что в баре наверняка нас ждут коньяки и виски шотландские, уж не говоря о пшеничной водке… Сдуру поверил. Вскрыли дачу. Когда вошли – я уплахнулся. Беднотища – такой не видал. На столе разбросаны какие-то бумаги, документы. Стал интересоваться хозяином дачи: что он за птица? На столе лежит удостоверение члена Союза писателей. Ну, думаю: не верь первому впечатлению. В удостоверении лежит письмо из какого-то фонда…

– Литфонд? – спросил Ладейников.

– Да, да, из Литфонда. Читаю это письмецо, на машинке напечатано. Оказывается, его, этого писателя, уже третий раз предупреждает этот самый Литфонд, чтобы он погасил возвратную ссуду в сумме триста рублей, даже судом грозят. Рядом еще какая-то бумажка и квитанция. Читаю… Оказывается, уже полгода этот писатель не платит паевые взносы за кооператив. Тоже грозят большими пенями. Ну, думаю, и писатель!.. Комик ты, а не писатель!.. Заглянули в холодильник. Мать честная, там, кроме старой провонявшей кильки да сгнивших помидоров, – хоть шаром покати. Стал искать бар, думал, может, чего выпить найду. Все обшарил. Нигде ни капли. Глянули в чулан – там стоит батарея пустой посуды. И тут я все понял, что за Ротшильд этот писатель. Бутылки из-под бормотухи и из-под водки Александровского разлива. А этого разлива даже алкаши боятся. В ней, в этой водке, наверное, нет только пороха и скипидара. Уже собрались уходить и все закрыть чин чином. И нечаянно, на всякий случай, набрел я взглядом на полку с книгами. На корешке одной книги стоит его фамилия. Раскрываю – все совпадает с удостоверением, с письмом из Литфонда и с квитанциями. И портрет приличный. Такой представительный с виду. Если б не был на его даче – подумал бы, что он на "мерседесе" ездит. Орденских планок на пиджаке – в четыре ряда. Подумал-подумал и соблазнился. Прихватил с собой книгу. И что же вы думаете, гражданин следователь: читал два дня и две ночи. Читал запоем, в книге больше пятисот страниц. Видать, про себя пишет, про войну. Я даже наплакался, когда читал. С тех пор дал себе клятву – писателей обижать не буду. Хватит на мой век торгашей.

– Как называется книга-то? – хитровато щурясь, спросил Ладейников.

– Этого сказать не могу. Вы еще в строку вплетете. – Барыгин показал на папку, лежавшую на столе.

– Раз обещал не вплетать в строку, значит, не вплету. Думаю, что на сегодня мы наш диалог закончим. После допроса остальных соучастников встретимся еще не раз.

– А это обязательно? Я ведь как на духу открылся, гражданин следователь.

– Посмотрим. Если для дела будет нужно – повидаешься здесь с Темновым и с Шаминым. – Ладейников нажал кнопку, и в комнату вошел сержант. – Уведите! – сухо бросил он конвоиру.

– До свидания, гражданин следователь, – с порога попрощался Барыгин.

– Будь здоров, – ответил Ладейников. Дождавшись, когда за Барыгиным закроется дверь, он еще раз прочитал его показания.

Следующим на допрос был запланирован Валерий Воронцов. "Но это – на завтра. Сегодня нужно переварить Барыгина", – подумал Ладейников.

Глава двадцатая

О том, что Барыгин, Шамин и Темнов арестованы и находятся вместе с ним в одном и том же изоляторе, на Матросской тишине, Валерий не знал, а поэтому все бесконечно длинные дни и бессонные ночи в ожидании первого допроса в изоляторе он в мельчайших подробностях восстановил все, что он делал те двое суток, которые провел в компании Барыгина и его друзей. Не знал Валерий и того, что следователь, возбудивший против него и компании Рыжего уголовное дело по статье сто сорок пятой (грабеж) Уголовного кодекса РСФСР, три дня назад после автомобильной аварии попал в больницу Склифосовского с тяжелыми травмами, а поэтому дело было передано старшему следователю Ладейникову. В душе Валерий не чувствовал за собой никакой вины. О том, что чем-то набитые тяжелые чемоданы, вынесенные из дома по улице Станиславского, были украдены, он догадался только в Софрино, когда Барыгин, Шамин и Темнов (фамилий их Валерий не знал, друг друга они называли по кличкам: Рыжий, Верблюд и Рысь), закрывшись на веранде, куда они внесли все три чемодана, о чем-то громко и зло спорили. Потом, утихомирившись, все трое куда-то уходили, оставив Валерию раскрытый чемодан с книгами. Рыжий разрешил Валерию посмотреть книги, многие из которых были в кожаных переплетах, с корешками, тисненными золотом. Такие книги Валерий раньше видел только на витринах букинистических магазинов да в Ясной Поляне в библиотеке Льва Толстого. А тут держал эти старинные книги в руках, листал их, бегло просматривал заголовки с буквой «ять» в словах.

Поздно вечером, когда возвратились все трое и принесли с собой две сумки с водкой, вином и закуской, началось пиршество. Первый раз в жизни Валерий пил водку, пил наравне со взрослыми. Запьянел быстро. А дальше… Что было дальше – он ничего не помнил.

Следователь Ладейников, которому вчера дважды звонила инспектор по делам несовершеннолетних капитан милиции Веригина с просьбой изменить меру пресечения Валерию Воронцову, первыми допросил главных виновников совершенного преступления: Барыгина, Темнова и Шамина, и уж только потом, когда картина вырисовалась полностью и разнобоев в показаниях всех троих не было, он приехал в следственный изолятор на допрос Валерия Воронцова.

И вот Валерий сидел перед Ладейниковым, заложив руки за спину, и смотрел на него так, словно вся его дальнейшая судьба сейчас лежала в руках следователя. Вначале, как этого требовало процессуальное предписание любого допроса, Ладейников заполнил протокол со всеми его демографическими данными, потом, сделав паузу, долго молча смотрел на Валерия и, как ему показалось, впервые за многие годы работы в прокуратуре с горечью подумал: "По глазам видать: душа светла и чиста… По молодости, по незнанию влип в беду. Ограбление квартиры… Групповое…" Вспомнив следователя Сикорского, возбудившего уголовное дело и для всех четырех мерой пресечения избравшего содержание под стражей, подумал: "По Воронцову ты, Сикорский, переборщил, перестраховался… Даже не учел, что парень несовершеннолетний… Нет в деле и характеристики из школы. И, как на грех, прокурор был в отпуске. Заместитель тоже не вник по-настоящему в дело, пошел на поводу у Сикорского. Буду докладывать прокурору, как только вернется из отпуска. Против парня дело нужно прекращать. Буду настаивать!"

Зная о степени участия Валерия в ограблении квартиры из показаний Барыгина, Шамина и Темнова, Ладейников решил начать разговор издалека.

– Расскажи, Валера, о себе. Как живешь, чем дышишь? Как учишься? Мне сказали, что ты вторая шпага Москвы среди юниоров?

Валерий подавленно молчал, потупив взгляд в пол.

– Что же молчишь?

– Вы так много вопросов задали сразу… Даже не знаю, с чего начинать.

– Начни хотя бы с последнего вопроса: мне сообщили, что ты – вторая шпага Москвы среди юниоров. Это верно?

– Верно, – тихо и виновато ответил Валерий.

– Кто твои родители? Их специальность?

Голова Валерия опустилась еще ниже.

– Ты нездоров? – спросил Ладейников.

– Нет, я здоров…

– Ну, так что ж? Кто отец твой?

Этого вопроса Валерий никак не ожидал. И снова подавленно молчал.

– Не хочешь отвечать на мои вопросы? – сказал следователь, видя, как помрачнело лицо Валерия.

– У меня нет отца, – еле слышно проговорил Валерий.

– Умер?

– Нет…

– Развелись с матерью?

– Нет…

– Бросил вас?

– Наверное… – Валерий ладонью стер со лба выступившие капельки пота.

– Разве тебе мать о нем ничего не рассказывала?

– Не рассказывала.

– Интересно… – Ладейников пожал плечами и тут же пожалел, что таким облегченным, безразличным словом "интересно" подытожил разговор об отце Валерия.

– Ничего здесь интересного нет.

– А мать? Где работает?

– Она врач.

– У тебя еще есть братья или сестры?

– Нет.

– Мать замужем?

– Да.

– Кто твой отчим?

– Он пишет диссертацию.

– По каким наукам?

– По педагогическим.

– Сколько лет твоему отчиму?

– Двадцать шесть.

"Да, разница заметная", – про себя подумал Ладейников, которому всегда казалось, что браки, в которых жена намного старше мужа, не только непрочны, но в сущности своей часто бывают драматичны.

– Теперь расскажи все по порядку: как ты познакомился с Барыгиным, как случилось, что ты попал в компанию этой тройки во второй половине дня шестого августа? Одним словом – вспомни все: когда, что, где, с кем, каким образом…

После некоторого молчания Валерий начал рассказывать то, что следователю было уже известно из показаний Барыгина, Темнова и Шамина. Но так как этого требовал строгий порядок уголовного процесса, Ладейников записывал все подробно и в душе был удовлетворен, что показания Валерия полностью совпадали с предыдущими показаниями арестованных по делу ограбления квартиры по улице Станиславского. Валерий даже вспомнил названия старинных книг, которые он нес в тяжелом чемодане и содержимое которого Барыгин разрешил ему посмотреть на даче в Софрино.

Поездка в такси до серого дома с лепным карнизом на улице Станиславского, ожидание на лавочке в скверике, передача ему тяжелого чемодана, который он нес до такси вслед за Шаминым и Темновым… Все совпадало с показаниями остальных подследственных. Потом поездка на том же такси до Ярославского вокзала,

– О чем разговаривали твои новые друзья, когда вы ехали в такси на Ярославский вокзал? – спросил Ладейников.

– Они молчали и много курили.

– Возбуждены были?

– Да.

– Ты не подумал тогда, когда нес тяжелый чемодан, что являешься соучастником ограбления квартиры?

– Нет. Рыжий мне сказал, что нужно помочь родственнице перевезти вещи на дачу.

– А когда ты понял или почувствовал, что эти три чемодана – все краденое?

Валерий что-то хотел сказать, но сдерживался.

– Мой вопрос понятен?

– Понятен.

– Я жду на него ответа.

– Я догадался об этом, когда было уже поздно…

– Это когда?

– Когда они о чем-то спорили на веранде. Некоторые слова я слышал.

– Что это были за слова?

– Кто-то из них предложил все разделить на три кучки и кинуть жребий.

– А двое других как ответили на это?

– Один согласился, а другой сказал: лучше продадим и разделим деньги.

– А у тебя не было в тот вечер побуждений: как только ты вырвешься из этой компании – так сразу же об этом преступлении сообщишь в милицию?

– Тогда я об этом не думал, – понуро ответил Валерий.

– Почему? Ведь ты уже убедился, что совершена кража и ты в ней соучастник?

– Я испугался…

– А потом?

– Потом… – Валерий долго молчал, словно не решаясь сказать то, что он был должен сказать. – Потом меня заставляли пить… Я много пил, а дальше ничего не помнил.

– Тебя рвало?

– Да… Я думал, что я умру.

– Кто тебя принуждал пить?

– Эти двое…

– Верблюд и Рысь?

– Да.

– А Рыжий? Он тоже принуждал?

– Нет, он, наоборот, вроде бы оберегал меня. Весной он просил меня, чтобы я помог его младшему брату записаться в секцию фехтования.

– И ты обещал?

– Да… Я даже говорил об этом со своим тренером.

– Когда это было?

– Это было еще до моей поездки в Белоруссию.

После того как допрос был закончен и Валерий подписал все листы протокола, Ладейников задал вопрос, который он не планировал, когда вызывал Валерия в комнату следователя. То доброе, что о нем говорила по телефону капитан милиции Веригина и что он принял на веру, в нем еще более утвердилось, когда он лично увидел Валерия и провел допрос, который со стороны мог показаться задушевной беседой.

– У тебя есть какая-нибудь просьба к следствию? – спросил Ладейников.

Помолчав и словно не решаясь: спросить или не спросить, Валерий все-таки обратился к следователю с вопросом:

– К вам не приходила мама?

О том, что мать арестованного Воронцова находится в больнице с обширным инфарктом, Ладейникову сообщила инспектор Веригина и просила при этом ни в коем случае не проговориться во время допроса Валерия. А поэтому ответ Ладейникова был внешне спокойным и даже безразличным:

– Нет, пока не приходила.

– Гражданин следователь, я знаю – она к вам придет. Обязательно придет, когда узнает, что дело ведете вы.

– И что же мне ей сказать?

– Скажите ей, что чувствую я себя нормально, что я здоров.

– А еще что ей сказать?

Валерий задумался и ничего не ответил.

Видя замешательство Валерия, которому, как понимал Ладейников, о многом хотелось попросить, он сам пошел навстречу Валерию.

– А еще я скажу матери, что, по всей вероятности, ты скоро покинешь дом на Матросской тишине и будешь дома на своей родной улице.

– Как?!. – Валерий всем корпусом подался вперед. Глаза его расширились. – Вы это серьезно?

– Серьезно.

– Но ведь еще не было суда. В камере мне сказали, что здесь держат до суда даже тогда, когда суд оправдывает.

– Это неверно. Тебя могут отпустить и до суда. Под личное поручительство. За тебя хлопочут.

Губы Валерия задрожали, на глазах его навернулись слезы. Он изо всех сил крепился, чтоб не разрыдаться. И все-таки нашел в себе силы задать вопрос:

– А кто это сделает?

– Об этом ходатайствуют директор школы и инспектор по делам несовершеннолетних капитан милиции Веригина. Помнишь ее?

Валерий низко склонил голову.

– Помню.

Когда по вызову следователя в камеру вошел конвоир, Валерий поднялся с табуретки и, пятясь к двери, с порога посмотрел на Ладейникова такими глазами, в которых тот прочитал много: и благодарность, и чувство своей вины, и клятву, что он будет достоин его доверия, и еще многое такое, что неподвластно словам.