Текст книги "Шебеко"

Автор книги: Иван Ефремов

Соавторы: Иван Гаврилов,Славомир Антонович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– В данном случае повода действительно нет… – согласился астрофизик. – Но, как мне помнится, в свое время мы их исправно сбивали ракетами…

– Это когда же?

– Когда они соизволили появляться на Земле!

И Терентьев с ужасом подумал, что устами напарника глаголит сама истина. В самом деле, сколько раз ему приходилось читать, что там, на Земле, на НЛО объявлена настоящая охота. Существуют даже спецотряды, в задачи которых входит борьба с НЛО! А теперь вот расхлебывайте, дети Земли, за совершенные ранее ошибки…

– Что правда, то правда! – вздохнул командир. – Но не думаю, что посланцы внеземных цивилизаций столь уж мстительны. Если они имеют отличную технику, лучше нашей на несколько порядков, то и интеллектуальный их потенциал должен быть выше нашего в несколько раз. Таковы основные законы природы.

Бейкер промолчал. Его глаза тоже неотрывно следили за экраном, на котором уже довольно крупно вырисовывался НЛО. "Интеллектуальный уровень, возможно, у них и выше, но это не значит, что они должны безразлично наблюдать за безответственными действиями землян. И почему наше общество так несовершенно? – с досадой подумал Бейкер. – Ведь инопланетяне сами изъявили желание познакомиться с людьми, быть поближе к их заботам, нуждам. А в ответ? Выстрелы, "Фантомы», "Миражи", спецотряды… И еще… полное отрицание наукой самого факта существования проблемы НЛО. Ну что ж, как говорится, каков привет – таков и ответ!"

Астронавты внимательно следили за действиями пришельцев. Внезапно загудела электрическая сеть, погас свет. Людей стало неумолимо клонить ко сну. И Бейкер вдруг почувствовал, что засыпает прямо на ходу…

Почти одновременно с ним погрузился в глубокий сон Терентьев. И видит астронавт перед собой небольшую сцену, воздвигнутую из обыкновенной сосновой древесины, без каких-либо следов краски. А на той сцене средних лет мужчину, одетого в черный, отлично сшитый костюм. На красивом лице мужчины глубокая печаль, а на кларнете он выводит грустнейшую песню, зовущую куда-то в неизвестность, в даль. В сердце командира тоска и тоска… Где Терентьев, что с ним? Может, он уже вознесся ввысь, где лишь вечный покой да ворота в рай? Наверное, так и встречают каждого, кто уже прошел жизненный барьер и теперь мчится вперед, по заранее пробитой тропе… Но нет в близлежащем пространстве ни дверей, ведущих в рай, ни тропы, предназначенной ему, Терентьеву, тридцати двух лет от роду. Есть лишь друзья, сверстники-односельчане, что поют, выводят грустные песни. И причем на чувашском, до боли родном языке… Из глаз Терентьева сами собой вырываются слезы и капельками изумруда уплывают в невесомость. Теперь они еще долго будут бродить по сфероидному помещению пульта управления кораблем, пока не прилипнут к салфетке, пропитанной специальными добавками для облегчения уборочных работ. Терентьев и вовсе не подозревал, что при помощи четкого сна его организм выводит из себя небывалый стресс…

Только Якава еще сопротивлялся действию невидимых лучей, но и он уже потерял ориентацию в пространстве. Неожиданно он воспринял четкую команду. Приказ был без слов и исходил от пришельцев, но почему-то был понятен ему, сыну Страны восходящего солнца.

Якава открыл дверь пульта управления кораблем и, словно лунатик, направился в грузовой отсек. Самое поразительное состояло в том, что в сплошной темноте он безошибочно определял путь к цели! Якава нащупал скафандр, отстегнул привязной ремень и влез в гофрированную суперсталь. И все это время он спешил и спешил, словно опаздывал на знаменитый спектакль…

Возле люка, ведущего в открытый космос, как оказалось, его уже ждали. Чья-то невидимая рука легко подхватила его и понесла прочь от корабля.

* * *

– Не бойся, мы тебе ничего дурного не сделаем. Мы хотели бы лишь поговорить с тобой, если, конечно, ты согласен… Куда вы летите?

– На Марс, – машинально ответил Якава, плохо соображая, что с ним. Болела голова. Электронщик ощутил, что на голову надет какой-то металлический предмет, что-то наподобие мотоциклетного шлема. Выходит, есть непостижимая сила на свете, что выводит через загадочный шлем человеческую речь…

– Зачем вам лететь на Марс?

– Обследовать планету.

– Иначе говоря, побольше узнать об окружающем вас мире?

– Да.

– Вы уже были на других планетах?

– Нет. До сих пор человечество побывало только на Луне!

– А что такое "человечество"?

– Это все люди, живущие на Земле!

Якава постепенно приходил в себя и, удивительное дело, у него совершенно пропал страх.

"Неужели все это происходит в реальности? Или это лишь сон, который непременно должен прерваться и навсегда исчезнуть, как дым?" – Якава порывисто вскинул голову и увидел высокую, во всяком случае выше его, человекообразную фигуру, обтянутую металлом. Шея у инопланетянина отсутствовала, а вместо глаз, по которым опытные парапсихологи обычно определяют характер человека, на Якаву смотрело холодное стекло. Как ни пытался Якава заглянуть за своеобразный монокль, увидеть хотя бы подобие глаз, ему это не удалось. Якава осмелел:

– Вы кто? Инопланетяне? Если это так, то вам бы следовало идти на контакт с землянами. Наши ученые вам могут дать значительную информацию…

– Кто например?

– Например, академики, профессора. На миг установилась пауза.

– Это опасно для нас… – раздался наконец тонкий голос. – Ваши люди еще не доросли до контакта с Высшим Разумом Вселенной.

– Это почему же не доросли? – обиделся Якава. – Во всяком случае, лучшая часть людей к этому готова!

– А какого академика ты имеешь в виду? – вместо ответа последовал вопрос.

Якава задумался. Ну, конечно, в первую очередь действительного члена французской академии наук господина Эспозито.

Внезапно впереди появился экран, на четком голубом полотне которого тут же возник портрет академика Эспозито, такой, какой обычно люди видят на экранах домашних телевизоров.

– Он?

– Совершенно верно. Это – он!

Странное волнение охватило Якаву. Казалось бы, экран как экран. Но для ученого с острым умом эта чарующая голубая подсветка, которая выдает и информацию, и одновременно толкует смысл человеческих мыслей, сейчас казалась волшебной сказкой из "Тысячи и одной ночи".

– Закрой глаза! – прозвучал приказ.

– Зачем?

– Мы будем записывать все, что накопила твоя память.

Якава остолбенел. Выходит, непосредственно от человека записывается информация о его жизни… А он-то думал, что сведения о каждом из нас передаются в некий центр, откуда их уже получаешь, как из библиотеки. Может, в реальности дело обстоит так, что информация "записывается" на человеке, а основные ее узлы, ключевые моменты передаются в центр?

Скорее всего так оно и есть… Ясновидцы же без труда получают откуда-то информацию, хотя того человека, о ком идет речь, не видели в глаза! Но, может быть, такая операция чревата опасными последствиями для человека? И Якава поинтересовался:

– А это не вредно?

– Не сомневайся: все будет отлично.

Якава закрыл глаза. Шлем плотно зажал его голову, а перед глазами замелькали замысловатые узоры. И он перестал сознавать себя…

* * *

На Земле утро приходит с улыбкой первой зари, с еле заметным светом, который вначале золотит верхушки деревьев и лишь потом освещает землю. А в космосе все едино: что день, что ночь, что вечер. В непокорных пространствах великого Космоса всегда царит холодная чернота, а изумрудные россыпи звезд беспрерывно подмигивают тебе, если, конечно, у тебя есть время и желание созерцать эту великолепную игру миров.

Терентьев задумчиво сидел перед прозрачным стеклом иллюминатора, как перед входом в большой и непознанный мир. Тело астронавта все еще было охвачено вибрацией, а в затылке ощущалась боль.

Бейкер спал в небольшом кресле напротив телеметрического комплекса, а Якава смотрел куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

В космическом корабле торжествовала тишина. Ничто не напоминало о кошмарной ночи, о непонятных инопланетянах, так жестоко разрушивших незыблемый порядок на корабле.

Якава был очень еще бледен, но силы постепенно возвращались к нему. "А инопланетянин утверждал, что снятие памяти пройдет без помех… Может, только пыль пускал в глаза?" Якава сознавал, что на горизонте его судьбы вряд ли еще раз появятся пришельцы. Он так хотел впитать их знания, опыт наконец! Но собеседники оказались весьма скупыми на информацию…

Недавние бурные события, пожалуй, менее всего задели Бейкера. Уснув, он словно нырнул во тьму. Незримые лучи тревожили и его: и когда приближался корабль, и когда пришельцы заманили к себе Якаву, и когда, удовлетворенные удачным экспериментом, они вновь исчезли вдали. Но проснись сейчас Бейкер, вряд ли бы ответил четко: происходило все это в реальности или же приснилось ему.

…Наступало утро. Где-то далеко, на родной Земле, над людьми все еще висел сладкий сон. А вокруг астронавтов, в кромешной тьме, бушевали космические лучи. Радость познания и страх перед неизвестным переплелись в душах исследователей, стремившихся проникнуть в суть мирового Пространства. Жизнь на корабле текла своим чередом…

* * *

Но нет, тот зыбкий и простодушный порядок, что установился лениво, нехотя после исчезновения инопланетян, оказался нарушенным через день: в одни из исключительных моментов вновь пропала связь.

Терентьев, матерясь в душе, настойчиво щелкал тумблеры, холодные неподвижные кнопки, но радиоволны никак не желали отправляться в далекий путь и оповестить землян о настроении астронавтов. А оно, это настроение, у всех устремилось к нулю.

– Ничего из этого не выйдет! – с болью в душе сказал Терентьев и устало посмотрел на товарищей, когда ему до чертиков в душе надоело возиться возле телеметрического комплекса. – Связи, видно, нам уже не дождаться…

– Это мы еще посмотрим! – голубые глаза Бейкера сверкнули молнией. – Надо сказать, шутки у наших "друзей" весьма плоские… А может, где-то мы отхватили повреждение?

– Я проверил все до мелочей… Все детали на месте, а повреждений что-то не видать…

– Здесь и не может быть механических поломок, – Якава сощурено, недовольно глянул на американца. – Дело здесь в другом, а именно, в тех полях, что создал НЛО вокруг нас. Пока наши "гости" не снимут собственную блокаду, мы все время будем находиться в роли мышей.

– Вполне возможно, ты прав, Фусадзиро, – тихо проговорил Терентьев, – только в моей душе бродит смутное предчувствие, что в нашем случае дело обстоит посложнее… Наша точная, надежная радиолокация молчит как рыба и вообще не показывает никакого НЛО. Стало быть, НЛО либо отсутствует, либо принял соответствующие меры против нашей системы дальнего обнаружения. Хотя последний вариант вряд ли возможен. Чудной корабль не будет находиться все время вблизи нас и тратить уйму энергии для погашения радиоволн. Вряд ли бы они пошли на такой вариант… Думаю, они просто-напросто вывели из строя нашу систему. Это более чем очевидно…

– Эту версию легко проверить… – спокойно произнес Бейкер. – Если связь не восстановится до утра, стало быть, ты прав, Толя! И самое поразительное, – вздохнул американец, – то же самое произошло и с нашей автоматической станцией "Марс-обсервер"! Великолепная станция была направлена Соединенными Штатами в сторону Марса в сентябре 1992 года, она должна была прикрепиться к чудо-планете в качестве спутника с целью обследования ее поверхности, но что странно, через несколько месяцев после запуска связь с ней оборвалась. Будто кто отрезал провода…

– И не только с вашим спутником случилось столь удивительное приключение, – добавил Терентьев, внезапно вспомнив случай из советской практики. – В начале тысяча девятьсот восемьдесят девятого года русские ученые точно таким же способом потеряли аж два космических аппарата "Фобус", которые также были нацелены на Марс. Наверное, их вывели из строя те же самые объекты, что и нас…

Астронавты на миг замолчали. И всех присутствующих задело ощущение, что они, как брошенные в море корабли, зазря качаются в бескрайних просторах космоса без связи, без существенных перспектив и особых надежд на обратное возвращение. А в метре от них, возле тусклого иллюминатора, безмятежно плавала в невесомости крошка черствого хлеба и до боли в сердце напоминала им родимые уголки…

На следующий день астронавты снова собрались у Пульта управления кораблем. В тесном помещении, заставленном различными приборами, вещами и еще черт знает чем, плохо выспавшийся командир задумчиво продолжил вчерашнюю мысль:

– Дело пахнет керосином… Связи по-прежнему нет. И чувствует мое сердце, что в этой обстановке долго мы не выдержим. Давайте думать, как жить…

– А что здесь, собственно, думать? – Бейкер поднял голову и в упор посмотрел на Терентьева. – Перед нами лишь два выбора: либо возвращаться назад, либо пробиваться вперед…

– И что бы ты предложил?

– Я?

– Именно ты!

"Почему именно я? – брюзжал в душе Бейкер. – Ты – командир, а значит, в ответе за все". Что касается его, то он с удовольствием бы повернул обратно, к Земле. В глубинных просторах его сознания бродили вполне ощущаемые тревоги, боль, страх за собственную жизнь, да и за мечты, что он должен был осуществлять, будучи живым, наверное, тоже. По телу Бейкера снова волною пробежало тяжелое, ничем не передаваемое беспокойство. И в такой гиблой, чахлой атмосфере безысходно спрашивают его: хочешь жить или же умереть, продолжая явно неудавшийся полет? Ну кто же откажется от жизни, особенно в тридцать шесть лет?

В глазах Бейкера появились грустные тени. Терентьев легко уловил в Бейкере его настроение, но промолчал, тоже поддаваясь печальным, как стужа, мыслям.

Ищущий взгляд командира прошелся по Якаве: интересно, что скажет электронщик?

В японце тоже буйствовало половодье чувств. Повернуть обратно означало возвращение к жизни. К такой великолепной и прекрасной, что от одной только мысли кружилась голова. Но он был истинным самураем, и сознание собственного достоинства, да еще честь не давали ему сказать "нет"! Ну как отказаться от дальнейшего полета? Да, обстоятельства сложились так, что он вынужден идти на смерть. Ведь неопознанные объекты, точнее – объекты, уже немного расшифрованные, засеченные как видеокамерой, так и зорким человеческим глазом, их наверняка не оставят в покое и в дальнейшем вполне примут более серьезные меры. Но что такое смерть? Боялся ли ее Якава? Пожалуй, да. Но ежели быть справедливым, он дрожал не от самой смерти, а от состояния, когда он должен был перешагнуть рубеж между материальным и тонким миром. А это уже совсем другое дело. Согласно сим мыслям человек не умирает, а сбрасывает лишь свое тело, как, скажем, одежду, и отправляется в мир иной живой и невредимый!

У Якавы от волнения высохло нёбо, в сердце появилась щемящая боль:

– Придется идти по курсу, коль на то судьба…

– Значит, ты согласен? – карие очи Терентьева тепло прощупывали японца.

– Пожалуй, да… – Якава задумчиво бросил взгляд в пространство, кончиком указательного пальца потрогал правое ухо, а затем его грустное и печальное тело двинулось к иллюминатору. – Имейте в виду, – произнесли его чуть-чуть дрожащие губы, – сегодняшним решением я дал вам определенные обязательства. Если случится что-либо со мной, как, скажем, в прошлый раз, позаботьтесь о моей маме. У нее кроме меня никого нет…

От последних слов японца Терентьева передернуло: ведь и его родня наверняка переживает за него. И ежели узнают, что с кораблем отсутствует связь, тревоги и беспокойство станут постоянными спутниками их жизни…

– Но ты-то, ты как? – прервал его мысли Бейкер. – Согласен на обратный ход или же предпочитаешь вперед?

– Если же честно сказать, ребята, и я бы с удовольствием отказался от этого дурацкого полета и повернул к Земле. Без поддержки Земли вряд ли мы добьемся особых результатов… Ежели даже представить определенный успех нашего предприятия, при таком положении дел результаты нашего труда попросту уйдут в песок. Не будем же мы их зарывать в почву, верно? Хотя эта мысль и содержит в себе определенную канву…

– Значит, ты допускаешь продвижение по курсу? Так я понимаю… – На озабоченном лице Бейкера промелькнуло удивление. «Во дает! Не говорит прямиком, а виляет словно матерая лиса!»

– Я же лишь размышляю… – вместо прямого, четкого ответа произнес Терентьев. – Но я еще думаю вот что: если мы удачно приземлимся на Марс, то худо-бедно, но дней через пять отремонтировали бы связь! Обстоятельства-то сложились так, что мы пролетели более половины пути. И в этих условиях легче лететь вперед, чем повернуть вспять!

– Ясно… – неопределенно буркнул Бейкер. За витиеватыми, туманными рассуждениями Терентьева он уже понял стремление командира. «Черт бы его побрал! Хочешь не хочешь, а постепенно склоняет к мысли о необходимости продолжения полета. Но ведь плохие дела, с большим риском! Любой деловой американец на моем месте не сделал бы шаг вперед. Риск опережает здравый смысл… Такие непрактичные люди, эти русские…»

* * *

И вот в тесных помещениях космического корабля начались серые дни. Серые в том смысле, что они изо дня в день повторялись по своим распорядкам, делам, да и отвратительным чувствам, наверное, тоже. Глухое, четко осознанное беспокойство, казалось, навеки засело в сердцах астронавтов, над ними вороном кружил обыкновенный человеческий страх. И все эти чувства явно усиливались из-за невозможности переговорить с родными, близкими, со специалистами наконец. Кто месяцами бывал в море, знает, какая потребность сидит в душе каждого моряка в общении с великолепными друзьями с материка…

В страшнейшей стрессовой ситуации, в какой находился экипаж корабля, пожалуй, выход стоило искать каждому в отдельности.

Бейкер все свободное время убивал на видеомагнитофон. После вкусного ужина (что-что, а готовить он умел мастерски) ногами обхватывал спинку кресла, чтобы не уплывать в невесомость, и часами взирал на ловко возведенные американские небоскребы, тихие лесные уголки, а чаще всего семью и родню, так предусмотрительно заснятую в свободное время его лучшим другом, неугомонным Джоном. В душе его нарастало раздражение за все: и за то, что они вынуждены летать без связи, а стало быть, без какой-либо поддержки с Земли; и за то, что Терентьев временами отдает распоряжения приказным тоном, и Бог знает еще за что. Уже стали раздражать его даже черные волосы Якавы! Бейкер еще во времена подготовки к столь ответственному полету знал, что в период длительного полета скажется психологическая несовместимость партнеров – что ни говори, но все они трое росли и воспитывались в разных общественных системах. Но никак не предполагал здоровый малый из Техаса, что психологический диссонанс достигнет такого уровня. "Герои, – злорадно подумал разом американец, глядя на невеселые фигуры товарищей. – Нашли себе работенку! Ведь риск превышает допустимые пределы. Везде должен быть порядок, смысл и самоокупаемость, а здесь что? Одни минусы и недостатки…"

Якава был несколько другой. Воспитанный в условиях жестких требований к самому себе, где дух человека, несомненно, преобладал над физическими проявлениями тела, на жизнь он старался смотреть философски. Он понимал, что мучительное беспокойство души, вызванное событиями последних недель, больше всего гложет потому, что у них слишком много времени думать об этом. Видимо, весьма был прав Бернард Шоу, когда говорил: "Тайна наших несчастий в том, что у нас слишком много досуга для того, чтобы размышлять о том, счастливы мы или нет". Если эту истину перефразировать применительно к экипажу корабля, то выход представлялся в работе, и еще раз в работе. Они должны быть заняты до предела, должны падать от усталости, чтобы не оставалось ни одной свободной минуты на бесплодные размышления. Но весь вопрос в том, чем заняться на корабле. Научными исследованиями? Но астронавты на них убивают более восьмидесяти процентов рабочего времени, которое, кстати, уже в день длится по десять-двенадцать часов. Но в сутках, как известно, двадцать четыре часа. На сон астронавты отводят до девяти часов. Стало быть, свободного времени у них порядка до двухсот минут. Вот они-то и губительнее всего действуют на экипаж, давая всем возможность размышлять о том, живут они или нет. И Якава придумал для себя весьма интересное дело: он стал писать… автобиографический роман. Попотеет над рукописью минут пятьдесят, а после вихрем летит к велоэргонометру. Вдоволь насытившись физическими упражнениями, потрепав все мускулы, мышцы, Якава снова влезает в дебри мудреных предложений. Было трудно переключаться на столь своеобразное хобби, тем более, он никогда дотоле не лез в столь высокие материн. Предложения не давались, увертывались, отличались грубостью, но что это значит перед необходимостью коротать время? К тому же, в наполненном самоуверенностью сознании Якавы витала мысль, что в конце концов он одолеет грубые формы изложения материала и перейдет на нормальный стиль… А разговаривать ему с членами экипажа решительно не хотелось.

У Терентьева, пожалуй, интерес заключался в том, чтобы созерцать мириады холодных звезд через иллюминатор. Захватывающая картина мирового пространства вначале в душе неизменно вызывала бурный всплеск эмоций. Однако постепенно это прошло, и на смену тем чувствам как-то незаметно приплыло успокоение, тихое воодушевление, радостное восприятие окружающего его мирка. Светлые точечки, яркие звезды, гигантское приветливое Солнце на фоне черного бархата воспринимались крайне величаво, и эта непередаваемая картина Вселенной гипнотически действовала на командира. Отключались дурные мысли, как созревший горошек, отскакивало от него глухое беспокойство, внося в душу мир и покой. Как он теперь хорошо понимал слова из Нового Завета: "И не бойтесь убивающих тело, души не могущих убить…" Да, да, инопланетяне могут убить их, но не душу, ибо, подобно вольному ветру, она легко проскочит через всевозможные барьеры и устремится вдаль, ко всемогущему Богу… Он, Великий, знает все и обо всем, и, как твердит Новый Завет, без Его ведома не упадет ни один волос, не разверзнется под ногами космическая твердь. Дай-то Бог, чтобы в судьбе Терентьева более всего блаженствовали успех и равновесие в душе…

* * *

Кровавый диск Марса, подобно взмыленному коню, медленно приближался навстречу астронавтам. Оранжевые оттенки, переходящие к экватору в пурпурный цвет; бурые, во всяком случае, отчетливые пятна бросались в глаза исследователям и вызывали в душе оживленное состояние. Что говори, но первый этап полета подходил к своему зениту, и, стало быть, у разведчиков космоса вот-вот должны были произойти коренные изменения. В распорядке дня, в ежедневных действиях, да и в отношениях между членами экипажа тоже.

С приближением к конечному маршруту ребята явно стали сбрасывать психологический груз, так жестко давивший их на всем протяжении пути Зачастую астронавты молча входили в пульт управления кораблем, молча взирали на экран телевизора, где, хотя и со скрипом, но все же пробивались обрывки изображения загадочной планеты. Видно, телеметрический комплекс не совсем выбыл из строя, коль временами натруженно ревел. И сейчас астронавтов более всего волновал вопрос: как встать на эффективную орбиту? Была бы связь с Землей, не было бы проблем. Специалисты центра управления полетом легко бы поправили их в случае необходимости. Сейчас же с помощью автономной системы управления кораблем астронавтам приходилось поработать весьма основательно…

"И чего же не повернули назад? Ведь сам, собственными руками организовал продолжение полета… Как был прав Эдвард, утверждая, что наши шансы весьма мизерны в сравнении с существующим риском…" – Терентьева жгли тревожные мысли, острое желание поправить положение хотя бы ценой колоссального мастерства экипажа, бессонных ночей наконец. И здесь Терентьев вспомнил великого писателя Роберта Стивенсона, который как-то изрек: "Каждый способен нести свою ношу, какой бы тяжелой она ни была, до прихода ночи. Любой из нас способен выполнить свою работу, даже самую трудную, в течение одного дня.

Любой из нас может жить с нежностью в душе, с терпением, с любовью к окружающим, добродетельно до захода Солнца. И именно в этом состоит подлинный смысл жизни». Во как рассуждают великие люди! И наверняка действуют в жизни согласно принципам своим… А он, Терентьев, в трудные минуты чуть было не раскис. Его терзают бесплодные мысли, которые, подобно ручейку, потихонечку бегут и бегут вдаль, увлекая его в область тревожных чувств…

Разом командир встряхнулся, почувствовав недовольные взгляды присутствующих. Он невольно принял довольно веселый, оживленный вид, хотя в душе по-прежнему бродили смутные и беспокойные мысли.

– Ну что, парни! – отчеканил командир, ласково взглянув на товарищей. – Приближаемся к Марсу. Вас, собственно, уже можно и поздравить с удачным выполнением первого этапа работ. Держались вы молодцом! Не подвели…

Бейкер сперва удивленно глянул на Терентьева, стараясь понять, что выдумал в очередной раз командир, но, видя, что тот без лукавства, искренне их поздравляет с прилетом на чудную планету, облегченно вздохнул – видно, у них не такие уж и плохие дела, коль глава экипажа выражает восхищение. И по напряженному телу, так затосковавшему в последние недели по безмятежности, по веселым и бесшабашным дням, прокатилась нежная волна расслабленности.

– Ты и в самом деле думаешь, что мы неплохо провели первый этап работ? – брови Бейкера взметнулись ввысь.

– А разве не так? – был ответ. – Мы прорвались через бесконечные пространства, выдержали небывалый по силе стресс, встретив на своем пути безвестных инопланетян, и доселе еще сидим без связи. Но несмотря на все перипетии жизни, мы вот живы и готовы действовать и дальше. Это уже сам по себе успех…

От этих слов у Якавы посветлело в душе. Конечно они достойны уважения! Но кричать об этом на весь мир не в характере электронщика…

– Настоящая работа еще только начинается… – осторожно роняет Якава, а его жилистые пальцы показывают на Марс, что радугой переливается на голубом экране телевизора. – Как я понимаю, там будет еще жарче, чем здесь.

– Основные параметры Марса, в принципе, мы уже знаем, – просто обронил Терентьев. – Если удачно вклинимся в орбиту, то потихонечку могли бы заниматься исследованиями его поверхности. А после, возможно, и приземлились бы на планету…

– А что, собственно, нам известно о планете? – недовольно хмыкнул Бейкер. – То, что она круглая и похожа на Землю?

– Тебе лучше знать об этом… – подковырнул его Терентьев. – Ты у нас физик, а стало быть, мастер по этой части…

– Говоря словами Сократа, я знаю только то, что ничего не знаю! – Бейкер вновь задумчиво прилип к телевизионному изображению Марса.

Астрофизик, конечно, занижал свои возможности. Он в точности знал, что из себя представляет поверхность Марса – эти данные были получены еще в семидесятые годы двадцатого века при помощи американских аппаратов типа "Викинг" и советских "Марс".

С одной стороны, рельеф Марса состоит из бесчисленных карьеров, усыпанных, словно горошек, на значительной площади. Эти карьеры образовались давно, до одного миллиарда лет назад, и размеры их порою достигают бешеных величин. Гора "Олимп", например, по высоте равна двадцати семи километрам, а вулканическое ее жерло составляет семьдесят километров. И самое поразительное в том, что это поистине сизифово сооружение зачастую окружено белесыми облаками, окружность которых доходит до тысячи километров. Вот тебе и Марс, масса которого в девять раз меньше Земли! Какие силы здесь воздвигли столь гигантское сооружение, и, самое главное, во имя чего создан сей великолепный монумент? Этого еще не знает никто…

С другой стороны, в отдельных местах поверхности Марса блаженствует обыкновенная пустыня, каких много на Земле. Только не хватает причудливых растений, да еще, возможно, пронырливых зверьков, зарывшихся в песок от жаркого приветливого солнца. Зато на Марсе полно камней, разбросанных чьей-то мудрой рукой, песчаные дюны задумчиво глядят вдаль, а различные холмы перемигиваются со всеми, кто осмелился вступить на сию почву в предрассветное, стылое марсианское утро…

Бейкер провел ладонью по волосам, мимолетной мыслью отбросил все сомненья и насторожился: теперь уже, с приближением к красноватому диску, следовало ухо держать на макушке.

– А если идти ва-банк, как сказал бы наш шеф, то лучше всего нам приземляться в районе какой-либо каменистой местности, – посоветовал астрофизик, краешком глаза наблюдая за Терентьевым: интересно, как отреагирует на его слова командир?

В последние дни экипаж замкнулся в себе, практически мало кто с кем разговаривал, и у Бейкера в голове колобродит мысль, будто командир дуется на него. Собственно, за что? За то, что не согласен был лететь дальше? Но ведь у русских на сей счет есть отличная поговорка: не зная броду, не лезь в воду! Сказано хорошо, даже чересчур хорошо!

– Каменистая местность, – через миг пояснил астрофизик, – твердо будет держать наш корабль от погружения в почву.

– Это-то я знаю… – степенно ответил командир. «Он что, думает, я такой уж простофиля, что дам команду приземлиться в районе песчаных дюн? Тоже мне ученый…»– недовольно подумал Терентьев, все более раздражаясь неизвестно чем.

С приближением Марса приближались и нервные, крайне напряженные минуты. В этих условиях нервы должны быть в железной клетке, а здесь, выходит, они расшатаны до предела…

– В таком случае, – с воодушевлением добавил Бейкер, – я всем советую приземляться возле нашего «Викинга-1». Здесь местность пустынна и содержит достаточное количество камней. Хоть раз в жизни глянем на наш чудо-аппарат. Шутка ли, на чужой земле, в пятьдесят пять миллионов километров от завода, что выпускает его в свет, встречаем своего собрата…

– Насколько я помню, – возразил Терентьев, – одна из посадочных опор этого «Викинга» полностью погрузилась в рыхлую почву. Стало быть, данная местность не совсем удовлетворяет нашим условиям. Ведь наш-то посадочный модуль значительно тяжелее первых пионеров Марса, верно?

– Пустяки! – уверенным тоном сказал Бейкер. – Площадь посадочных опор нашего модуля значительно превышает прежние образцы, и следовательно, опасность с этой точки зрения нам практически не грозит…

– Пока о приземлении на поверхность Марса говорить еще рано! – заметил Якава, до сих пор молча наблюдавший красновато-оранжевый диск Марса. – Вы упустили из виду, что в эти самые мгновения на Марсе вот-вот могут начаться сильные бури, и тогда от всех ваших соображений останутся рожки да ножки. Просто по той причине, что они уже никому будут не нужны…