Текст книги "Шебеко"

Автор книги: Иван Ефремов

Соавторы: Иван Гаврилов,Славомир Антонович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

– А я из великого города Долматово, что в Курганской области, – гордо проинформировал Миша. – Город небольшой… У нас личный дом, недалеко от железнодорожной станции. Шумновато, но привыкли… Если вам придется побывать в Долматове, спросите Изотовых… Всякий вам укажет дорогу, ибо мой отец живет там давно, и каждая собака чует его за километр…

– А почему ваш город «великий?» – Коля с иронией взглянул на хлопца.

– Потому что пасхальный пост всегда там соблюдают. Видно, в Мише неплохо сидел юмор. Эта черта в человеке нравилась Коле. И он проникся к приятелю теплом.

Хлопцы, наверное, еще долго мололи бы всякую чепуху, но из разговор прервал властный голос доселе молчавшего Аркадия:

– Пора нам, ребята, в город… Опоздаем в универмаг. На обед закроют…

* * *

В студенческой комнате, слабо освещенной солнцем, где чаще всего торжествовала прохлада да мертвая тишина, парни усердно готовились к экзаменам. Худенькое тело Коли уселось возле окошка, а Толя раскинулся на койке – в спортивном трико, и голый по пояс. Везде слышалось шуршанье книжных страниц – ребята усиленно штудировали алгебру. Временами комнату обволакивала звенящая тишина. Тогда в помещении господствовали лишь звуки от несчастной мухи, уже третий день увивавшейся вокруг ребят.

Но вот разом открылась щербатая дверь, и в ее проеме возник невысокий парень с объемистым чемоданом в руке. Незнакомец вошел, поставил саквояж, из зеленого пиджака достал грязноватый скомканный платок и, вытерев лицо, резанул:

– Здравствуйте, коллеги! Ну и жарища! Надо полагать, эта кровать моя, да? – здесь он рукой показал на пустую кровать, что задумчиво дремала рядом с ним, подле дверей, и, не дожидаясь ответа, грохнул на нее тяжеленный чемодан. – Меня сюда направили… Схожу-ка я за постелью…

Пока он ушел к кастелянше за бельем, Миша принялся за арбуз. Повертев в руках, он подверг его небольшой экспертизе. Результатом, по-видимому, остался доволен, поскольку одобрительно причмокнул языком. Что-то поискал глазами, но, видно, искомое не нашел. Как понял Коля – нож:

– Нет ножа… Попробуй разбить его…

– Подождем… Спросим у этого орла. Может, у него в загашнике что найдется…

Вскоре вернулся незнакомец с завернутым матрасом под мышкой. Внутри матраса торчало белье.

– Случаем, ножа у тебя не будет? – заинтересованно шевельнулись Мишины губы.

Парень широко улыбнулся:

– Не саратовский…

– А что, саратовские с ножами ходят?

– В большинстве случаев… Сплошные бандиты!

– Однако жаль, что ты не саратовский… Пригодился бы сейчас нам нож…

– Но я из области. Так что прошу любить и жаловать…

Парень оказался на редкость неробким, находчивым. Он ловко разложил матрас на кровати и быстро заправил постель. Глянув на арбуз, с иронией прибавил:

– Да разве это арбуз? Они у нас раза в два здоровее, – он двинул руками, показав, каких они бывают размеров на юге Саратовской области. – Бывало, как соберемся с ребятами, человек под тридцать, и двинемся за ними на бахчу… Брали лишь мякоть: остальное бросали на месте. Сторожа ругаются, матерятся, пробуют и стрелять, но куда им, старикашкам, до молодых? Без трех-четырех арбузов обычно не уходили…

– Как звать-то тебя?

– Гена!

Звонкий голос Гены соловьем заливается по комнате, а плутоватые глаза смотрят с хитринкой. «Заливать, конечно, он мастер!»– невольно сверкнуло в голове Коли, но любопытство все же взяло верх, и он ухо выставил на макушку.

– Вы какой факультет выбрали в качестве объекта атаки? – спросил Гена и сильным натренированным ударом руки разбил арбуз пополам. Его он разделил на шесть частей – жильцов в комнате стал полный комплект.

– Здесь в основном «лесники»! – философски заметил Юра.

– Значит, «лесхоз»… Отлично! Туда мечу и я… Если все получится, считайте, что мы отхватили сильнейшую специальность.

– Есть профессии значительно лучше, – обиделся Толя. Он-то выбрал себе специальность инженера леса!

– Нет лучше работы, чем у лесника! – не терпящим возражения тоном произнес Гена. – Представьте себе следующее. Вы идете себе по лесу и подсчитываете количество бабочек в расчете на гектар. А вокруг обалденная природа… Где-то рядом бродят лоси, тревожа сердце захватывающей охотой… Получается, что лесник вбирает в себя двойную пользу: работает, зарабатывает семье «филки» и одновременно отдыхает. О горелке я и не говорю. У наших лесников она всегда за пазухой… Кстати, – заметили губы «саратовца», – накиньтесь на арбуз. Хоть и дерьмо он по содержанию, но в условиях седого Урала пойдет…

Его белые зубы крепко вонзились в красную мякоть, вызвав у присутствующих чувство голода. Ребята толпою набросились на арбуз.

И чудится Коле, что в карих глазах Гены сидит колдовство, сдобренное дюжей порцией хитринки. Блестящие, обворожительные глаза пришельца с неугомонной силой притягивают к себе окружающих, и кажись, в них сидит сам черт – так запросто они умеют превращать незнакомцев и в друзей и в надежных до седины товарищей.

– Но это еще не все! – вдруг с интригой заявил Гена и подлетел к объемистому чемодану. Он быстро распаковал его и содержимое показал присутствующим. – Видите, что у меня здесь лежит?

Коля глянул на чемодан, и ежовые слюни проклюнулись по рту. Там целомудренно улыбались и белые наливки, и припудренные золотом папировки, и аппетитные баночки с огурцами, и бог весть еще что.

Добрая порция содержимого чемодана перекочевала на стол.

– И где все это растет? – не сдержался Коля, все более поражаясь сказочному богатству.

– В знаменитой деревне Романовка, что на юге Саратовской губернии, – был ответ. И тут же последовало пояснение. – Там не только фрукты с овощами блаженствуют на свете, но и чистый, звенящий воздух манит к себе, словно золотые пески Болгарии. Если приедете, не пожалеете об этом…

– Известное дело, – с ехидцей сказал Миша, – каждый кулик свое болото хвалит!

Но Гена не обиделся, тут же вдогонку ему влепил:

– Если, конечно, оно стоит того…

* * *

– Какой билет ваш, молодой человек?

– Тридцать второй…

– Превосходно! – Чему-то обрадовалась красивая голова и кивнула в пространство. – Берите бумагу и садитесь…

Коля запасся несколькими листами и сел за передний столик. Он имел желание устроиться подальше от экзаменатора, да где там: остальные абитуриенты тоже не дремали.

К экзамену по устной математике Коля подготовился особенно тщательно: четыре дня кряду зубрил теории и формулы. Немало он помнил еще со школы, поэтому работать ему было легко. Да и злость на Меланью Аркадьевну влияла положительно: должен же он был наконец доказать, что она не права, влепив ему смачную «удочку» по математике. И пусть накрепко запомнит: он никогда не пользуется шпаргалкой, как, наверное, показалось учителям во время выпускного экзамена.

Испытывал абитуриентов молодой мужчина, розовощекий, стройный на вид. Временами в аудиторию заглядывал еще один мужчина – седой, с внушительной осанкой. И он порою садился за стол и величаво принимал экзамен, но сей старичок частенько уходил, оставляя единственное право принимать решение за молодым, с пухлыми щеками, коллегой. Нет, не нравился Коле седой мужчина – больно уж тот придирался к абитуриентам. Не замечал он дотоле, чтоб старичок кому-то ставил отличную оценку. Более всего он старался «резать», запутать. «Кровь из носа, но я тебя должен обойти…» И Коля засел за ответ.

В принципе, вопросы согласно билету были ему знакомы. Он живо вспомнил их решение, записал на бумагу, что дали ему здесь, на экзамене, – со штампами института в правом углу. Покончив с делом, Коля стал озираться по сторонам. Окружающие его абитуриенты усиленно рылись в памяти, по частям выхватывая нужные ответы.

А очередь отвечать к Коле шла явно неохотно. При желании можно было бы выйти и пораньше, благо, почти перед каждым вызовом парни и девчонки молча, отрешенно молились преподавателю, чтобы он дал спуску и прошел стороной. Но зачем лезть в пекло вперед батьки? Коля успокоился, поправил свежую белую сорочку, которую, кстати, по случаю отъезда в дальние края собственноручно сшила мать. Как сейчас она там, дома? Наверное, волнуется и молится богу, чтобы сын непременно перешагнул экзаменационные рубежи и чья-то интеллигентная рука зачислила его в студенты…

«Неужели я столь тупой, что не сдам экзамен?» Если судить по вопросам, что попались ему, Коля мог реально еще чуток продвинуться в студенты… Вот и ломай голову, абитуриент, как в самом начале заветного пути взять стремительный разбег, и не рысцой, а галопом ворваться в ряды студентов, хотя бы на сизом коне. Лишь бы конь был легкокрылым и не сбросил седока на очередном повороте судьбы…

Снова в аудитории возник седой, страшный своей строгостью старик. Коля заволновался. «Чтобы грыжа схватила тебя на ходу… Нет, лучше бы ректор вызвал старика к себе по какому-либо срочному вопросу. Старичок, видимо, здесь занимает видный пост, а стало быть, нужный для начальства человек…» Но потусторонние силы явно не прислушались к заклинаниям Коли, а седовласый гордец, по всему видно, на сей раз уселся надолго. «Треба рвануть к молодому. Тогда дело будет…»– И острые глаза Коли стали выбирать момент.

Вот и возбужденная стройная дивчина освободила экзаменатора, вот и пухлая ее рука закрыла за собой дверь. А в Колино сердце заползла тоска: еще миг, и это место займут другие. «Ежели сейчас не попаду к молодому, стало быть, я тюфяк…»– И Коля вскочил на ноги. Но вместе с ним поднялся и высокий, несколько неуклюжий юнец. Коля подал ему знак. Мол, не торопись, парень, посиди трошки. Авось, и вытянешь на более высокий балл… Незнакомец понял его, облегченно вздохнул и примостился на стул. А Коля птичкой вспорхнул к вожделенному преподавателю.

– Итак, молодой человек его начнем? – мужчина явно дорожил временем.

– С доказательства параллелепипеда…

– Слушаю вас!

Коля принялся выкладывать симпатичному мужчине основные узлы теоремы, а тоненькие его ручки как-то незаметно передвинули в сторону собственные записи. Но нежданно для себя хлопец запутался и зашел в тупик, не выдержав последовательность изложения. Лихорадочно, сумбурно скачущим мыслям пришлось собраться в кулак, сконцентрироваться в направлении главного удара, чтобы взять намеченный рубеж. Получилось. Гладко проскочил и второй вопрос. Что касается задачи, то, глянув на испещренный каракулями лист бумаги, мужчина взметнул брови ввысь: «На «отлично» пока не тянет… Но ведь и соображает хлопец, черт возьми… А может, расщедриться да влепить ему ослепительную «пятерку»? Ну-ка, проверим еще разок на прочность…»

– О чем гласит теорема Виета? – вкрадчиво спросили усталые его губы, а в душе шевельнулись грустные струны: «Может, зря я, а? Хлопец же соображает… Заслужил…»

К удивлению, Коля слегка споткнулся. Преподаватель кинул еще вопрос, хлопец не промахнулся. Выходило, экзаменатор интересуется одним делом, Коля отбарабанит с ходу, а на следующее он врезается в дебри и не всегда четко находит дорогу в свет.

«Чтоб ты сгорел! – В сердце Коли бурлили неудовлетворенные чувства. – Неужели свет без добрых людей?»

Блестящие, возбужденные очи хлопца с надеждой уперлись в преподавателя:

– Может, вы дадите мне последний шанс? Бросьте мне задачу, и я попробую ее осилить. Если не решу, тому и быть: поставьте мне «хор». Согласен… А то ведь сами знаете: нынче конкурс плотный, и мне не хочется пропадать ни за что…

– Ну хорошо! – Пухлые, нежные руки мужчины решительно взяли со стола билет и отдали его Коле. – Сделаете дело, считайте, что вы на белом коне.

Коля примостился за соседний стол. Задача оказалась не из легких, а отдельные ее детали и нюансы расплывчато метались в голове, не желая скучиться в единый комок. Как на грех, хлопца обуяла тревога. «Не решу задачу, значит, высшая оценка улетит в теплые края… И возможно, именно эта «пятерка» и сыграет ослепительную роль для приемной комиссии…» Явно поддразнивала его и возможность утереть нос «Милашке», да и ребятам по комнате тоже. Но вот, как добрый кусок солнца из-за далекого горизонта возникла лучезарная мысль и волною ворвалась в Колю, и хлопец расправился с задачей. Его худое, щупленькое тело с радостью шугануло к преподавателю. А возле него уже сидел человек – среднего роста крепыш, мускулистый, спортивный, сбивчиво объяснявший какую-то теорему. Как понял Коля, сей абитуриент плавал, и плавал основательно. «Ну что ты, парень, – дрогнуло сердце Коли, – запутался в элементарных вещах? Не так же, не так…» Но тоненькие губы хлопца молчали, и лишь глаза порою жалостливо искрились, созерцая неравный бой. Вот здесь-то и подсунула Коле переменчивая фортуна нежданную пилюлю: к ним величаво засеменил седовласый, ненавистный преподаватель.

– Что, совсем тугие дела у ребят? – от строгого голоса старичка веяло холодом.

– Да нет. Этот… как его… Спиридонов замахнулся на отличный балл, вот и дал я ему дополнительную задачу. А Седых что-то путается. Сомнительные его знания…

«Здесь, вижу, – мелькнуло в голове старика, – совсем нет достойных претендентов… Не та нынче пошла молодежь. Мелковатая против нас… Не хотят работать! Все желают только получать…» Он приблизился к Коле и ястребом впился в задачу. Бесцветные губы старика странно зашевелились, вызывая чувство животного страха. Коля замер как мышь.

– Есть одна ошибка! – сухо выдавил старичок, и его дряхлые руки небрежно бросили на стол лист бумаги. – Правда, ошибка не существенная, но в математике подобное не допускается. Когда открываешь скобку, вместо «минуса» нужно было поставить знак «плюс» Жаль, молодой человек… Хотя ошибка явно механическая, но что поделаешь – математика есть математика! Наука она точная, конкретная…

Поневоле Коле пришлось хлебнуть горькую оценку. Расстроился он чуть ли не до слез. Ну и профан! Допустить такую элементарную ошибку, механический просмотр, промах – это не каждому дано… Было бы не обидно, ежели бы на высший балл не тянул. А то ведь сидел с ним рядом и чувствовал горячее его дыхание. Вытяни руку и бери! С чувством глубокого неудовлетворения он поплелся из аудитории.

В коридоре к нему подлетели абитуриенты:

– Ну как? Сколько отхватил?

– Строго спрашивают?

– Да ничего там строгого нет… Ответил – получай «пять», не ответил – отвал! – в сердцах сказал Коля и уныло зашаркал к окну.

– А тебе-то что поставили?

– Четыре балла! Хотел на «отлично», да все это оказалось не по зубам… Расстроился только, – тоскливо буркнул Коля. Его злые, ядовитые глаза упорно пожирали зачетную ведомость. – Надо же так влипнуть…

Видно, он привлек внимание окружающих. К нему приблизился плотно сложенный паренек с хитроватыми, серыми глазами. Цепкие его глаза воровато блуждали по сторонам. Волосы подстрижены коротко, под «ежик». До этого раза два он заглянул в аудиторию, где вовсю гудел экзамен, проводя разведку.

– А ты молодец, парень! С виду плюгавенький, щупленький, а хочешь опередить нас… Сильно за это хвалю. За то, что проявляешь волю. Ты на какой факультет поступаешь? – с нескрываемой завистью произнес незнакомец.

Коля нехотя ответил.

– На лесхоз? Да ты с ума сошел! Фирменные, надо сказать, у тебя способности, а ты – на лесхоз… В механики тебе надо пробиваться, не ниже…

– А что механик выше инженера лесного хозяйства?

– Да ты что? С луны свалился? Конечно, выше! Да еще как выше… Вот представь себе. Кончишь ты свой «лесхоз», и шуганут тебя в тайгу, потому как работа лесная, для глуши. И будешь с высшим образованием тянуть лямку в глухомани. У механика совсем иное дело. Для него везде открыта дорога: и в город, и в село. Куда душа твоя пожелает… Уверен я: проживешь в городе лет пяток и потом к нему так привыкнешь, что впоследствии тебя трактором в деревню не вытянешь… Попомни мои слова!

– Ты что, на «механика» поступаешь?

– Еще спрашиваешь… Только туда! Переходи на наш факультет, пока еще не поздно. Думай, голова, как лучше это сделать…

Незваный советчик как появился, так и исчез в неизвестном направлении. А вот у Коли вовсе потухло настроение. «Тюфяк я, что упустил «пятерку». И как видно, поступаю-то не на тот факультет…» И чудится Коле, что он запутался меж трех сосен и, окруженный мохнатым, густым подростом, не смеет даже нос показать из чудотворного капкана. «Как быть? И как исправить положение?»– Мысли, подобные кузнечикам, прыгают, играют и резвятся в ущерб Коле.

В комнате встрепенулись, завидев его. Всех разбирало любопытство: как Коля? Выдержал ли испытание? Как выяснилось, многие парни устную математику сдали на «удочку». Только Мише и Коле выпало счастье вытянуть на «хорошо». Петя чрезвычайно расстроился этим обстоятельством и уже не рассчитывал более на двери института. По рассказам Юры, опосля экзамена он понуро вернулся домой, в общежитие, а затем решительно сиганул на вокзал – покупать билет до родины. Якобы намерен засесть в родном колхозе.

А Колей остались довольны в комнате. Особенно Юра. Как всегда, шепеляво, он открыл «секрет».

– Когда надолго ты застрял на экзамене, мы подумали, что «плаваешь»… А ты, оказывается, побивал рекорд…

Он с завистью взглянул на Колю, затем лег на кровать – отдохнуть от трудного экзамена. Многие из комнаты разбрелись по делам. Толя задумчиво перелистывал свой замызганный блокнот, где, как ведал Коля, записывал популярные песни. Листики блокнота местами поотрывались, в этой связи он имел желание завести новую записную книжку, но все это откладывал, решив к делу приступить за вступительными экзаменами.

Коля в чемодане нашел два яблока, одно дружелюбно, по-свойски бросил Толе, и засел за письма. Теперь у него пропало скверное настроение, даже смешным показалось его огорчение по поводу в общем-то превосходной оценки. Ведь математику в сей злополучный день завалили ни много ни мало – сто человек или каждый пятый абитуриент! И было бы кощунством в сих условиях переживать за удачную оценку. И здесь впервые Коля понял, что не сломала его первая буря, невольно утихла, почуяв громадную силу его.

Письмо к родителям он начал кратко и лаконично: «Привет из Свердловска!» И кажется ему, что чудная фраза наиболее емко передает его настроение и чувства. В письме он еще сообщал, что жив-здоров, что купил новые ботинки из семейства «Уралобувь», что имеющиеся сандалии не вполне соответствуют званию абитуриента… Последнее слово Коля специально оставил без расшифровки: родители наверняка не поймут его значение, но зато подивятся и станут более уважать сына, то есть будущего «спеца», Николая Дмитриевича, собственной персоной. Описал улицы Свердловска, вскользь дал данные о них. О том, какие они широченные, красивые, не забыв упомянуть, что он ориентируется в них как заправский горожанин…

Лишь в конце письма он втиснул весточку: первый экзамен, по математике, сдал неплохо.

Следующее письмо он посвятил Вале. «Милая Валя…» Коля вздохнул. Где сейчас ее лицо, нежный тихий голос? Нет их рядом, и лишь всевышний знает, когда вновь улыбнутся ему неповторимые девичьи губы… Только в сердце теплилась надежда, что светлые и возвышенные дни все же вернутся к нему, и тогда замшелая и скрипучая грусть вновь спрячется за синеву уральских гор.

В глубинных пластах памяти еще почему-то возник образ матери. Вскоре она получит письмо и, наверное, улыбнется, вспомнив о сыне. Как она теперь? Ходит ли в лес, где на небольшой поляночке разместился семейный пчельник и где пчелы роем проносятся вдаль, за медом, что пахнет липой и дурманом цветов? И чудится Коле, что его мысли летают там, на родной стороне. И как хорошо, когда в душе струятся лишь светлые чувства…

* * *

А мать Коли в сей счастливый для сына миг хлопотала по хозяйству. Рослая и стройная ее фигура мелькала то во дворе, то проворно входила в дом и снова оказывалась в сарае, но уже с тяжелым ведром возле приличных по росту кабанов. И в этой круговерти пролетавших минут, которые туго, но верно собираются в дни, годы, ей некогда было и оглянуться назад, на пройденный путь. А что же она оставила за спиной? Самое страшное, пожалуй, войну…

В грустную и согнутую в дугу осень сорок первого года она маялась в деревне в надежде на скорые перемены в жизни, да и в судьбе страны, наверное, тоже. Враг рвался к Москве, и его стремительные атаки уже ощущались и в Большом Чеменеве. Хлопцы и мужики, как дикие стаи гусей, один за одним покидали деревню, и их прощальные взмахи на части рвали сердца… И вот в такой тревожный, простуженный момент недоброй птицей ворвалась в дом весть: на войну будут забирать и Наталью, старшую сестру. Та новость ошеломила Марию. «Быть того не может, чтобы забирали Наталью… Зачем? Мало на свете мужиков?» Но, видно, прожорливая была война, коль очередь настала за девчатами села. Собственными глазами видела Мария, как длинными осенними ночами сестра сидит грустной-грустной и более уже не скрывает слез. Не выдержало сердце Марии: она встала во весь рост, будто идет в роковую атаку, и решительно сказала всем:

– Я пойду на войну вместо сестры…

– Ты? – У бати глаза полезли на лоб. Он возбужденно потрогал густую бороду, в волнении схватил свою знаменитую трубку, и едкий табачный дым заклубился в избе.

«А ведь, пожалуй, она более приспособленная к войне… Хоть и моложе годами, но в движениях быстрая, юркая. Да и смелостью опережает всех…»– глаза Федора затуманились, а в сердце вошел тревожный холодок. И он мучительно выдавил из себя:

– А может, в том и есть перст судьбы…

Так глухой осенью, по колено в грязи, под грустный шепот дождя покидала село Мария. Сердце щемила боль, но где-то в затаенных уголках души в ней уже поднималось непокорное, властное, что еще не раз в жизни защитит ее и от ураганных ветров, и от хлесткого, как удар молнии, горя: средний сын, Вася, в возрасте девяти лет навеки закроет свои глаза в заводском пруду.

И вот через два года она снова возвращается в село, только в чине старшего сержанта. Живыми демобилизуются и два ее брата. Василий, тяжело раненный в грудь, чувствует себя неплохо, но боль в груди не утихает, как следовало бы ожидать. Напротив, все более усиливается и уже в середине пятидесятых годов сводит его в могилу. Лишь Яков доживает свой век в полную мерку – рана в грудь в начале сорок третьего легко отстает от него.

Мария после фронта уже не та девушка, что доселе жила в деревне, – ограниченная, с сумбурным понятием о мире людском. Нет, в ней уж крепко сидят благородные манеры, привычка ловко, подтянуто одеваться, выправка, солидные знания наконец. Вот почему чаще всего ее и выделяют средь других девчат местные подростки. Да, да, именно подростки, поскольку ее сверстников в селе почти нет – их разбросала война, вырыв им могилы в безбрежных просторах Европы… Вот здесь-то и повстречает она Митьку Спиридонова, семнадцатилетнего юношу с соседней улицы села. Митька – задира, драчун, баловень судьбы, ибо на его долю не выпали не только фронт с его безмерной тяжестью, но и армия по случаю его несовершеннолетия. На местных игрищах он часто устраивает драки, в основном из-за Марии, ибо на нее имеют виды и другие парни села. Подчас драки эти переходят в настоящие потасовки вследствие существующего незыблемого деревенского закона: за «своего» парня в случае необходимости заступаются все. Как мог сей задира, «пустошь» покорить сердце Марии, остается до сих пор одной из величайших загадок, но факт остается фактом – она не отказывает ему в ласке. Кульминационным моментом и, пожалуй, завершающей сию дружбу точкой является договоренность о вечной любви и верности. Уже ближайшей осенью, как только завершились уборочные работы и дикие гуси собрались в путь, к родителям Марии Федоровны (в деревне к тому времени ее величали по имени-отчеству – она уже властвовала учетчицей в колхозе!) на тарантасе подкатили отец Мити, Георгий Спиридонов, и мать, Пелагея. Завинченный на дуге колокол пронзительно кричал о празднике, что должен был состояться в близкие дни.

Свадьбу сыграли по старинной чувашской традиции: три дня гуляла первая часть свадьбы – «Туй», затем еще столько же – «Санахта». Забористый «Туй» захватывал присутствующих своеобразными ритуалами: песнями невесты, плясками и чувашскими такмаками-частушками, имеющими неповторимый национальный колорит. Не выдержал в пылу чувств дед Митьки, высохший от старости мужичок. Он дрожащими руками вытолкнул внука из гущи гулявших и прохрипел:

– Яр перре шахарса 99
  Свистни разок… (чув.).


[Закрыть]…

«Санахта» прошла умеренно, в глубоком пьяном угаре. Как и в большинстве случаев, здесь глушили самогон да пели застольные песни…

С тех пор утекло много воды, а поди же: все помнится до мелочей, словно это было вчера. Свежо в памяти все: и медовый месяц, и ремонт избы, и первые морщинки, неотвратимо пробившиеся в один прекрасный день поздней осени. Только не заметила Мария Федоровна, как повырастали дети. Время не ждет, но берет свое…

Трезвонно щелкнула щеколда калитки, и в образовавшемся узком проеме возникла рослая фигура секретаря сельсовета. Мария Федоровна встрепенулась. «Константин Семенович? Откуда? Какими мыслями несешься ты в наш двор?» Она легко бросила ведро, и из ее головы ветром выдуло хозяйственные мысли. «Не проверяешь ли ты, дорогой Константин Семенович, присутствие в избе самогонного аппарата?» И тут же вздох облегчения прошелся по ее крепкому, стройному телу: аппарат-то надежно спрятан на банном чердаке. Но чем черт не шутит, когда бог спит? Здесь ухо следует держать востро…

Но синие, лукавые глаза Константина Семеновича чему-то улыбались:

– Как поживаешь, аппа? Проходил мимо и думаю, дай-ка зайду к вам. Больно интересно, как наши дети держатся в Свердловске…

– Заходите в дом, – Мария Федоровна вытерла шершавые, мозолистые руки о зипун. – Как ваша жена? Говорят, болеет… Просвет есть?

На обветренном лице Константина Семеновича появилась грусть:

– Болеет еще… Намедни косили сено. В округе несносная жара, а она все хлыщет студеную, родниковую воду. Говорю, что простудишься. Да нет, не послушалась… И вот результат: третий день в постели.

Вошли в дом. Мария Федоровна подошла к крепкому, покрашенному в бурый цвет столу, открыла ящик и с любовью сунула в руки гостя обтрепанный клочок бумаги.

– Последнее Колино письмо. Пишет, что скоро экзамены… Наверное, уже и начались… Вроде бы первым будет математика.

– Математика – она сложная… – в пространство бросили бесцветные губы секретаря сельсовета. – Как влезешь в дебри разных формул, и поминай как звали… Это в наше время все было просто: здесь тебе плюс, а следующее действие – минус. А сейчас все усложнилось, запутано, словно стежки-дорожки на траве…

– Учится становится действительно сложней, – поддержала его Мария Федоровна. – Здесь тебе и синус, здесь тебе и косинус… А что они означают, ума не приложу. Да и зачем они нормальному человеку в жизни? Можно прожить и без них…

Константин Семенович нежно расправил крупно исписанный лист бумаги, и его глаза жадно впились в буквы. Но мысли продолжали вихриться в прежнем русле:

– Прожить-то можно… Да вот в институт без них не попадешь. Все завязано в один крепкий узел… Попробуй взять с ходу, кавалерийским наскоком – ничего не выйдет!

Тоненькие властные губы секретаря сельсовета клещом впились в сообщения Коли. У Марии Федоровны в груди зашевелился червячок: «Вот как любит собственного сына! Так зачастил к нам, что готов признать за родню… Нашему бы Митьке подобные чувства. Нет же, не дал бог ему ни ума, ни возвышенных мыслей. Эх, матрена-корень, не везет в жизни…»

– А Коля, смотрю, русским владеет на зависть! – сказал Константин Семенович, прочитав письмо. – Только в одном месте сделал промах, допустив орфографическую ошибку. По всей видимости, из него выйдет толк. Только с Толей что-то непонятное, – вдруг погрустнел его голос. – Пишет, что вроде бы все складывается удачно, хорошо, а меж строк улавливаешь неуверенность и большое беспокойство…

Секретарь из клетчатого пиджака вытащил скомканный платок и вытер потный лоб.

– Веришь ли, – с печалью в голосе продолжил гость, – по ночам пропал сон. Лежишь себе и смотришь в потолок, а мысли там, в Свердловске. Веером кружатся возле сына. Заглядывают в каждую щель, в формулы, постулаты, чтоб им было пусто. Во, какие настали времена! Думал, вырастут сыновья, легче станет жить. А здесь получается все наоборот…

– Большие дети – большие и хлопоты…

– Выходит так…

В мозговитой голове секретаря кружатся шальные мысли: «И чего же сынок не в меня пошел? Враз бы перепрыгнул институтский порог… А что получается на практике? Отставание, полное отставание… В сердце такое ощущение, будто Митькин хлопец имеет больше шансов на успех… Где же справедливость?»

Мария Федоровна метнулась в кухню и принесла здоровенную кружку медовухи:

– Жарко на улице… Не мешает вам, начальству, и горло промочить. Работы-то, небось, по горло?

– Работы-то хватает… Да что там работа в сравнении с моими мыслями? Они червью въелись в сердце – бульдозером не сиять!

– Еще рано горевать-то, – промолвила крестьянка, принимая уже пустую бандуру. – Авось, и проскочат…

– Может, я зря и тревожусь? Может, действительно, все обойдется… Но что-то в душе неспокойно. Вот в чем беда…

* * *

Толя, как и предчувствовал отец, споткнулся на письменной математике.

– Не повезло тебе, Толя… – с грустью сказал Аркадий, тоскливо поглядывая в окно. – Думал, вместе будем учиться, жить. А здесь, выходит, все полетело к чертям… И как же ты промахнулся? Ведь достаточно было применить всем известный метод сокращения, и ты – герой. Можно сказать, без пяти минут студент. Эх-х…

Вишневые губы Аркадия выражают крайнее недовольство, непонимание. «И чего он сглупил? Охламоном повел себя на экзамене. Думал, он более крепкий в бою…» И тут же его практическая мысль дает совет:

– А может, пока не поздно, перекинуться на другой факультет да заново пересдать экзамен?

– Не принимают документы… – отрешенно, вяло отвечают Толины синие губы. – Я хотел было попробовать сей вариант, да номер вышел пустой… Конкурентов нынче тьма, вот и не принимают на новый заход…

«Не повезло, так не повезло… А Коля, чувствуется, вроде бы и рад, что я срезан на подходе к заветному институту. Нахал!» И в Толе мгновенно просыпается ожесточенное недовольство товарищем. «Жеребец! Хвастун! Думает, раз сдал математику, значит, герой…» А через секунду хлопца уже жгут другие мысли: «Он-то наверняка поступит… Все село его будет уважать. А я как покажусь в деревне? Обсмеют, как пить дать обсмеют…»

– Думаю, – с печалью роняет Толя, – лучше будет, если останусь в Свердловске. В деревне с таким результатом мне стыдно показаться… Боюсь, что будут смеяться все, тыкая на меня пальцем. Вот если б устроиться на работу, хотя бы рублей на сто… И хватило бы! До армии работал бы, а там что бог даст. Обстановка сама подскажет, как жить дальше…