Текст книги "Королевский тюльпан. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Ива Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)
– А у вас были другие вещи? – осторожно спросила я. Собственно, это был один из тех вопросов, что мне давно хотелось задать. – Там, где вы жили раньше?
– Много чего было, – так же хмуро отозвался Луи. – Или ты что, решила, что мы оборванцами такими всю жизнь шатались? Оно, конечно, в роскоши не купались, но и под кустом не ночевали, с земли не жрали. Шатер был, одёжа, скарб всякий, ложки-ножики. Эт ты правильно догадалась, раньше мы в другом месте жили, королевский-то цветник проклятым не был. Мы все ближе к горам обитали… туда, где людей много, не совались. А почки у нас королевские сборщики скупали. Хорошее было время, и цену давали справедливую. – Луи замолчал, подбрасывая заготовленные нашим младшим членом семьи ветки в костер, и мимоходом погладил пригревшегося возле него Нико по голове. Поморгал на огонь и вздохнул: – В один день, считай, все порушилось. Нам-то и дела не было до революций всяких, дурь одна. А оно вона как… Королевских сборщиков не стало, а потом пришли эти. – Он зло сплюнул в сторону и грязно выругался, а потом сам же прикрыл рот ладонью и испуганно покосился на ребенка. Снова грозно пошевелил бровями и закончил: – Когда мы им не захотели почки отдавать в четверть прежней цены, эти скоты пожгли нашу рощу, как и соседские. Вместе с вещами пожгли, и наших много погибло… Мы вон со старухой еле ноги унесли. Раньше-то за почки-шишки можно было господскую цену получить, – продолжал Луи свою ворчливую повесть. – Вот и жили почти как господа, не то что сейчас. Вот таких пичужек, – показал он на обглоданную ножку дрозда, – пяток на вертел нанизывали. А сейчас – ешь и радуешься!
Печально вздохнул, сплюнул и бросил косточку на дотлевающие угли.
Я продолжала слушать, а главное – анализировать. Когда-то лепесточники и вправду жили хорошо. Но были загнаны в собирательское бомжевание и, похоже, даже не смирились со своей участью, а к ней приноровились. Что-то магическое в этом народе есть: живут не моясь, не стирая, и при этом – вполне себе чистюли. И не хворают, несмотря на холодные ночи.
Но я-то лепесточницей не стала и не уверена, что стану. Потому что не хочу. Значит, мне, в смысле нам с Нико, необходимо менять социальную страту.
Пока видны два пути. Первый – узнать у Магали, сколько она готова платить за почки. У меня возникло стойкое убеждение, что мои новые друзья работают себе в убыток. Правда, чтобы с ней системно торговать, надо будет тут оставаться… решим.
И второй путь, еще интересней. Ямка, в которой ждут своей судьбы луковицы тюльпанов. Осталось понять, взойдут ли они, как обычные земные цветы. И поможет ли Нико?
– Вот так и живем, – подытожил Луи. – Дурят нас перекупщики, спасибо, что не убивают. Ладно, спать пора.
Пора так пора. Тем более, что с каждым днем мне удавалось все больше обживать шалаш. Не то чтобы сами лепесточники были безрукие, но у меня сложилось впечатление, что они просто привыкли обходиться малым.
Но если раньше они жили по-другому, значит, этот вывод оказался неверным. Тогда почему же они так себя запустили и реально спали в земляных ямах?
В целом, я, кажется, догадываюсь. Когда человек переживает что-то страшное и тяжелое, когда теряет всю свою налаженную жизнь, ему в принципе не так просто оправиться от шока и не свалиться в самую настоящую депрессию.
А на лепесточников наложилось еще то, что выживать им стало в разы труднее. Едва-едва набирали почек-шишек на пару завядших соцветий и черствую лепешку. И это при том, что трудились с утра до ночи, заходя так далеко к проклятым землям, как только могли.
Голод, холод, шок и застарелая усталость отупляет. Не остается сил для борьбы, нет даже желания что-то изменить. И, пожалуй, мне стоит об этом хорошо подумать, чтобы самой не скатиться в это состояние.
Заснула я, несмотря на мысли, легко, проснулась рано. Сбегала к пустоши, где жить нельзя, быстренько собрала норму почек. А потом устроила небольшую бытовую авантюру – решила вымыть голову.
Сама успела себя проклясть за этим занятием. У привычных бомжей моего мира всегда найдутся какие-нибудь одноразовые емкости, хоть пластиковые бутыли. Здесь не было и подобия этого. Пришлось сделать небольшую запруду в ручье и кое-как плескаться в образовавшемся бассейне. А то ведь не только голова нуждалась в мытье, все остальное тоже неплохо бы привести в порядок.
Без мыла, шампуней и прочих кондиционеров. Из моющих средств – только зола из костра. Я когда-то читала, что ею и мылись, и стирали белье. Ну, что сказать. Если у меня когда-то будет выбор – использовать «натуральное» средство или купить самый химический шампунь – я знаю, что выберу.
Спасибо, день жаркий, волосы почти сразу просохли. Да и вся остальная я довольно быстро перестала стучать зубами и оделась в относительно чистую хламиду ниже колен, которую мне оставила Франсуаза. Надеюсь, развешенный в самой глубине кустов, поближе к пустоши – там жарче и суше – джинсы, носки и прочие трусы с лифчиком никто не сопрет.
Потом я выпросила нож у Нико и отправилась на свою тайную плантацию на пустоши, за особо густо разросшимися кустарниками. Спасибо тебе, принц, за игровые таланты – я аккуратно вырезала и вынимала клинышки почвы.
Удобрения, чтобы кинуть в ямку раньше луковицы, у меня нет, пусть будет охапка сухой травы, присыпаная тонюсеньким слоем все той же травы. Заодно луковица не углубится в почву. На двух были подозрительные загнилости – их я срезала.
Теперь этот секретный цветник, похожий на тайное кладбище, надо обозначить…
От работы меня оторвал Нико.
– Нож придется отдать, – тревожно сказал он.
– Вы снова играли и ты проиграл? – спросила я с наигранной усмешкой и досадой в душе – полезный был инструмент.
– Нет, – ответил Нико так тихо и спокойно, что стало страшно. – К Жакко приходили, спрашивали о нас. Он не выдал, но если не вернуть нож, то выдаст.
– Пошли отдавать, – сказала я, удивляясь собственной бодрой тональности.
Идти на дно полагается с оркестром, только так есть шанс спастись.
По пути Нико объяснил ситуацию. Оказалось, что родители Жакко – ну, не совсем родители, мать и отчим, – ушли к перекупщикам. Что разумно – собирали по холодку, на рассвете, пошли в город, когда началась жара. Нико выяснил, что родители его партнера по играм обходят нескольких торгашей, а потом ищут вино подешевле, так что ушли надолго.
И тут к Жакко заглянула не очень приятная парочка с сокольей татуировкой. Стали расспрашивать – не появилась ли среди лепесточников девица с ребенком? Обещали награду за правдивый ответ и кару за укрывательство.
Хитрец Жакко ответил: родители запретили говорить с незнакомцами, как хорошо, что во всех мирах одни и те же правила. Но если разрешат, я попозже загляну к вам в трактир «Сухая глотка» – гости сказали, что пойдут туда.
Потом отправился к Нико и велел принести кинжал. Иначе выдаст.
– Так мы отдадим нож? – спросил маленький принц.
– Нет, – ответила я. – Если он получит легкую добычу, будет шантажировать дальше. Мы пришли?
Нико согласно кивнул. Жакко со своей семейкой устроился достаточно уютно: вместо ям под кустами – подобие землянки с навесом. Под ним, к счастью, он был один.
Тощий пацан лет четырнадцати на вид. Не очень наглый, старающийся прикрыть наивность хитринкой во взгляде. Здесь должен проканать один способ.
– Так ты прине… Здравствуйте, сестра Лина.
– Здравствуй, мой непутевый братец Жакко, – сказала я. Подошла поближе, взглянула в глаза: – Братец Жакко, сейчас ты узнаешь мою тайну. Ты первый из лепесточников, кому я ее говорю…
– Но я не должен…
– Нет, – резко перебила я, – для тебя я соседка-лепесточница, а не посторонняя. Так вот, моя тайна такая.
Мальчишка с удивлением взглянул на меня.
В театральную студию Дома детского творчества я ходила только год. Но такие навыки не забываются.
Я сделала паузу. Усилила зрительный контакт. И в ту секунду, когда пауза могла стать затянутой, напряженным и четким шепотом сообщила напрягшемуся ребенку:
– Меня ищут неспроста. Я украла у них золото. Вот такое, – показала мальчишке золотую сережку. – И как думаешь, сколько у них украла? Вот столько!
Мой палец указал на кучку хвороста возле ног Жакко. Не такая уж большая кучка, но пацан вряд ли предполагал, что в этом мире может существовать столько золота. Разве что в сказке.
– И это золото уже потрачено, – продолжила я, вглядываясь остолбеневшему мальчишке в глаза. – И знаешь, что будет, если меня выдашь ты или даже не ты? Я скажу, что отдала золото твоей семье, попросила закопать на участке и вернуть мне позже, а себе оставить десятину за услугу. Ты понимаешь, что это значит для твоих и лично для тебя?
Украдкой взглянула на Нико. Маленький принц поначалу не мог скрыть удивления, а потом умело сдерживал улыбку.
– Но… но это вранье, – пробормотал Жакко.
– Какая разница, вранье или нет, – улыбнулась я. – Они будут пытать. Твою мать, твоего отчима и, конечно, тебя. Даже с тебя и начнут, у мамочки на глазах.
– Они будут… – встрял в разговор Нико и привел несколько примеров явно не из сказок гувернантки, а из прочитанных им исторических хроник далеких непросвещенных времен.
Я обрадовалась, что завтракала относительно давно и мой желудок пуст. Даже хотела прервать Нико, но, глядя на лицо потенциального доносчика, пришла к мысли, что такая инвестиция страха просто необходима.
– Конечно, они поймут, что ты ничего не знаешь, – тем же грозным шепотом сказала я, когда Нико взял паузу, – но к этому времени у тебя не останется руки, ноги и много чего другого. Тебе очень хочется, чтобы случилось так?
– Нет, – пролепетал мальчишка. – Сестра Лина, что мне делать?
– Ничего, – ответила я. – Ничего не говорить родителям, когда вернутся, и забыть о визите настырных незнакомцев. Всегда отвечай: «Я ничего не знаю», и тогда твои ножки, ручки, серые глаза, конопатый нос и немытые уши останутся при тебе. Хочешь жить подольше – держись подальше от чужих тайн. Понял?
– Понял? – в ту же секунду произнес Нико и наш финальный вопрос прозвучал одновременно.
Для бедняги он имел эффект выстрела: парнишка упал на сухую почву, слегка дергая руками и ногами, будто проверяя, что они на месте. Убедившись, сел и принялся убеждать нас заикающимся голосом, что ничего не знает, ничего не видел, ничего никому не говорил и все забыл.
– Ну, всё, что я тебе сказал про пытки, это ты помнить можешь, – милостиво разрешил Нико. – Пока, до встречи.
Когда мы отдалились от Жакко, сидевшего на земле в тревожных раздумьях, Нико спросил:
– Лина, ты ведь не брала золото у ночных воров?
Я честно ответила, что соврала. Маленький принц разочарованно вздохнул, но признал, что с золотом были бы проблемы.
На участке нас уже ждали Луи и Франсуаза. Старый леший был слегка возбужден вином и каким-то недавним событием.
– Быстренько забрались под веточки и не торчите тут, как главный городской флюгер! А то мы вас уже прогнали!
Луи был столь настойчив, что мы сперва выполнили его требование и только тогда я услышала рассказ.
– На сегодня мы сдались с хорошим барышом – тебе в руки крупные почки лезут, – начал Луи и протянул Нико что-то вроде леденца в серой обертке. – Мы заглянули в «Сухую глотку», там выпили, с собой взяли. Глядь, а средь бела дня ночные птички. Они нас тоже приметили, налили по кружке, стали спрашивать. Да не как в прошлый раз – не появилась ли среди лепесточного народа девица какая-то, а про девицу с малым. Девица, мол, светловолосая, худая, не то чтобы совсем молоденькая, но молодится.
Я выслушала это комплиментное описание с безразличным лицом. Нико, аккуратно развертывавший леденец, оставил это занятие и схватил меня за руку.
– А я им и говорю: как не появлялась, у меня-то как раз и появилась.
Я умею держать удар. Вздохнула, но негромко, догадавшись по интонации лешего, что всё не так страшно.
– Прибилась к нам эта пара, говорю, – продолжал Луи, – да только девица ленивая, а парнишка при ней – ледащенький. То животом болеет, то кашляет, то на ноге нарыв проявится, уж не вечная ли язва?
Нико чуть ослабил хватку, улыбнулся. Я поняла, что вечная язва – это или серьезная болезнь, или ругательство, вроде «холера ясна».
– Стала у меня выспрашивать, где лекари живут. Я указал и велел не возвращаться, мол, еще увижу – прогоню палкой с участка. Чего лекарь сделал с ее пащенком – вылечил ногу или совсем отрезал, – нам не знамо.
– Это он им так говорил, – уточнила Франсю, погладив Нико.
– Ночные соколы выругались, да какой с нас спрос? Остались допивать, а мы быстренько на пустошь. Не к себе, к соседу, – сказал Луи, показывая на левый участок. – Ему бутылку винца, пару грошиков, он слово дал, что этим скажет, если подкатятся, будто видел у меня бабу с малым, а потом я им палкой грозил, прогонял. Теперь сидите, хоронитесь до сумерек, мне надо других соседей навестить.
Я и Нико переглянулись. После чего я вздохнула и рассказала, что соседи, точнее их отпрыск, предупреждены, а маленький принц добавил подробности. Франсю охнула, Луи ухмыльнулся.
– Ну, постращать, конечно, тоже неплохо… Лишь бы не перестращать, – заметил он. – Ладно, молоко сбежало – творогом не стало. Лин, а на самом-то деле золотишка у тебя нет?
Сказано это было столь равнодушным тоном, что я прямо-таки ощутила свербящее напряжение вопроса.
– Вы замечательные друзья, – ответила я с беззаботной улыбкой, – но если бы я сбежала с мешком золота, наверное, приглядела бы местечко, где почки покупают, а не собирают.
– Ну да, так и есть, – промычал Луи, – правда твоя, девка.
На этом мы расстались. Франсуаза сказала выйти на сбор в сумерках, мол, ты глазастая и тогда найдешь.
* * * * *
– Как ты думаешь, нас не выдадут? – тихо спросила я Нико.
Мы только что покинули пустошь и вступили в одну из темных улиц. Все равно на такую тему громко говорить не хотелось.
– Лепесточники не дают клятв, – не сразу ответил мне маленький принц, – но, скорее всего, не выдадут. Если только спасая человека, который важнее, чем ты. Ведь они взяли нас в семью.
Мы решили, что настало время снять швы. Нико уже вполне ходил, слегка прихрамывая. Правда, иногда оступался – как еще объяснить грязь у него на руке?
За моей спиной был узелок с почками – что-то собрала вечером, что-то взяла из старых запасов.
В ясную ночь с ярким местным светилом можно было обойтись без фонарей. Я без труда нашла длинную улицу, ведущую вверх. Вот здесь, возле перекрестка с пересохшим фонтаном, надо свернуть направо.
Эта улица оказалась узкой, а высокие здания заслоняли лунный свет. Но в этих кварталах еще не уснули, и не все лавки закрылись. Вот эту лавку благовоний можно было даже назвать салоном.
Я усмехнулась. В прежней жизни в дизайне парфюмерного магазина попроще доминирует пластик, если же салон считает себя элитным, то старается обойтись без пластмассы и полиэтилена – дерево, глина, мыло ручной работы, узелки джутовых веревок. Здесь было примерно так: витрина со скляночками, подсвеченная свечами, установленными среди зеркал. Интересно, здесь есть шампунь?
– Уважаемая лепесточница что-то ищет? – раздался мужской голос.
Я обернулась. Вот дурочка безухая, почему еще не поняла, что в этом чужом мире опасность может появиться в любую секунду?
Опасностью были двое мужчин в простеньких камзолах, с нашивками-факелами и алебардами. Я поняла, что это стражники – один насупленный и высокий, ростом в две алебарды, второй, красномордый пузатый колобок, в полторы. На плечах висело какое-то огнестрельное оружие – то ли короткие мушкеты, то ли длинные пистолеты с крупным дулом.
– И для чего уважаемая лепесточница гуляет в такое время в этом районе? – продолжил колобок. – Или ее регистрация позволяет гулять где угодно и когда угодно? Разрешите-ка удостовериться!
Ёшки-кошки, как же быть?! Бежать не было смысла, даже будь у малого вполне здоровая нога. Заплатить почками? Но сколько они возьмут? Вероятно, захотят все. Наконец-то расстаться с золотом?
– Они не в розыске? – наконец-то открыл рот дылда.
– Не, – ответил колобок, – разве только по отдельности. Помнишь, на прошлой неделе было велено парнишку искать лет восьми, а еще девицу странной наружности и непонятного возраста.
– Вот же они, вместе, – столь же бесцветно заметил дылда.
– Да ну, – хохотнул колобок, – так не бывает. «Повстречались два сердечка у засохшей у подречки», – пропел он какую-то местную песенку. – Обычная лепесточница с обычным щенком. Искали-то маршальскую шлюху, забыл? А они покрасивше будут.
У меня отлегло от сердца. Стража, в отличие от воров, по-прежнему ищет отдельного ребенка, ну, еще девицу – меня. Если бы этот седой красавчик министр сообщил о нас местной полиции, поступила бы ориентировка на пару. Но он, вот спасибо, господин-брат министр, такую подлянку делать не стал. Интересно, почему?
– Брат стражник, – тонко и пронзительно заныл Нико, – пожалуйста, подскажите, как пройти к доктору Голова-на-плечах?
Я печально вздохнула: он что, реально решил разжалобить этих охламонов?
– У мальчика болит животик? – зло усмехнулся колобок.
– Нет, – искренне ответил Нико, – нога. Второй месяц болит, с тех пор как мне башмаки купили на Пепельном рынке. Сначала чесаться стала, потом болеть.
Усмешка на круглой роже колобка сменилась тревогой и он отошел на шаг. Дылда с неизменившимся лицом попятился тоже.
– А давеча еще и руки зачесались, – продолжил мальчишка, показывая на грязь, которую он, к моему удивлению, забыл смыть. – Чешутся – не отчешешь.
Колобок сделал еще шаг назад. Дылда перехватил алебарду, выставив древко перед нами как барьер.
– Говорят, доктор Голова-на-плечах всех вылечить может, – плаксиво тянул Нико, – только если к нему вовремя прийти. Отпустите нас, пожалуйста. Не верите? Хотите, ножку покажу?
Поднял ногу, коснулся бинта. Теперь и колобок выставил древко, так что мы оказались перед перекрещенным заграждением.
– Не надо, не подходи, стой где стоишь! – взвизгнул он без намека на насмешку.
– Вечная язва, – открыл рот дылда. – Надо отвести на Пустырь Неисцелимых.
– Ага! – зло завизжал напарник. – На Пустырь отводит конвой в чумном костюме и получает двойной оклад. Хочешь – давай, веди сам! Можешь еще пащенка за ручку взять, чтоб не убежал!
Эмоции напарника передались дылде, он шагнул назад.
– А вообще, – сказал колобок спокойней, – идут к Голове, ну и пусть идут. Может, он и вечную язву лечит, откель нам знать. Идти-то вверх до перекрестка да три дома направо. Шевели своей ножкой язвленой, пока не отвалилась.
Мы не стали спорить и последовали указаниям.
– От вечной язвы невозможно исцелиться? – спросила я.
– Нет, – ответил слегка запыхавшийся Нико и, уловив мой интерес, продолжил: – Она поражает руку или ногу, потом начинает чесаться в других местах, потом появляются язвы, потом их нельзя скрыть и человек уходит на Пустырь Неисцелимых.
– А что такое Пепельный рынок?
– Он рядом с этим пустырем. Ходят слухи, что торгаши продают одежду умерших от язвы, поэтому покупатели требуют, чтобы ее прогрели над костром, но помогает не всегда.
Пока я обдумывала непростые отношения местных обитателей с проказой, Нико неожиданно сказал:
– Сестра Лина, ты такая удивительная! Ты знаешь так много, но иногда так мало!
К счастью, ассиметричный ответ нашелся сам собой:
– Вот мы и пришли.
Видимо, в двери был какой-то хитроумный глазок, открыли почти сразу и знакомый юноша пропустил без вопросов, даже заметил, что нас ждут.
Профессор уже отдыхал, Магали в гордом одиночестве беседовала с на удивление аккуратным скелетом и пересчитывала ему ребра, прикручивая их проволочками к грудине.
– Слава свободе, – проворчала она, – в этих пособиях у нас нехватки нет. Не боишься? – спросила у Нико.
– Завидую, – ответил маленький принц, снимая башмак, – у него ничего не болит.
– И у тебя не будет, – усмехнулась Магали.
Меньше чем за минуту она обработала рану и избавила ее от ниток.
Нико даже не пискнул, только побледнел.
– Ну вот и все, – сказала лекарка. – Завтра-послезавтра ногу этим польешь, ходи осторожно. Принесла? – обратилась она ко мне, приглашая в соседнюю комнату.
– Да, – ответила я, развязывая мешок.
Такого эффекта я не ожидала. Магали пересыпала почки из ладошки в ладошку и не скрывала восхищения:
– Торговцы приносят отвар, который надо еще долго настаивать и выпаривать, очень сильно разведенный. А сейчас я просто чувствую силу. Вот как они выглядят. До этого я видела эти почки только в ботаническом саду и в музее.
– А ты не пыталась сама собрать их? – осторожно спросила я.
– Бессмысленно, – вздохнула Магали. – Лепесточники чужих не любят, и смельчак пожалел бы, что сунулся. Да у меня к тому же столько свежих цветов не найдется, чтобы надышать себе даже половину часа рядом с проклятой пустошью. Загнусь в начале рощи.
– А кто главный над перекупщиками? – осторожно спросила я. – Эти, которые явились с вилкой в пузе?
– Нет, – сказала Магали. – Этих торгашей патронируют люди блюстителя Справедливости – проще говоря, стражники. Потому-то они и не трогают лепесточников возле пустыря. Вот в нашем квартале будь осторожна.
Я вспомнила неприятную встречу у лавки благовоний. Но мы сидели в уютной комнате с зеркальной лампой на столе, светившей почти как электрическая. Страхи временно отошли.
– Расскажи мне, лепесточница Лин, – внезапно спросила Магали, – откуда ты знаешь про формальдегид и соляную кислоту? Ты вторая женщина в Городе, которая знает эти слова. Первая – я.
Вот тебе и поворот.
– В юности я училась… – осторожно начала я.
– Не сомневаюсь, – перебила Магали, вглядываясь мне в глаза, будто они были больны, – но где ты училась?
Я замолчала.
И тут раздался голос Нико:
– Сестра Магали, а вы не боитесь?
– Чего я должна бояться, мальчик? – удивленно спросила лекарка, похоже впервые не только обратив внимание на пострадавшую ногу, но и вглядевшись в лицо пациента.
Я слегка вздрогнула – интерес посторонних к моему принцу был нежелателен.
– Вы зададите вопрос и сестра Лина скажет правду…
– Она не твоя мама? – перебила его Магали.
– Не моя мама, – кивнул Нико с таким уверенным видом, что я с трудом удержалась от удивленной гримасы. – Итак, сестра Лина скажет правду о себе. Вы уверены, что вам безопасно ее знать? Может, лучше считать ее обычной, хотя и умной лепесточницей, которая приносит товар? На неприятные посторонние вопросы проще всего отвечать: мне не было ничего от нее нужно, кроме почек с кустов, поэтому я ее ни о чем не расспросила.
Магали цокнула языком, широко улыбнулась:
– Ты тоже очень умный и непростой мальчик. Но я умею хранить тайны.
– Есть тайны, за которыми охотятся всерьез, – возразил Нико. Глаза у него были… Впрочем, чему я удивляюсь. Этот ребенок выжил для начала при королевском дворе, а потом в приюте. – И те, кто в мундирах стражи, и те, кто с татуировками на правой руке, используют правдовидцев.
– Это такая серьезная тайна, что мне придется отвечать в присутствии правдовидца? – без улыбки спросила Магали.
– Думаю, вам лучше обойтись без этой тайны, сестричка. – Нико кивнул очень серьезно, даже с легкой грустью.
– Ладно, твоя взяла, – хмыкнула лекарка. – Только потому, что не ревел и не звал мамочку, когда я швы накладывала и снимала, только потому и буду считать тебя взрослым парнем, к словам которого стоит прислушаться. Но и ты совет послушай: поменьше свети своей взрослостью перед малознакомыми людьми. А еще постарайся личико прятать. Да и плечо лучше не только в рубашку упаковать, но и жилеткой прикрыть. Понял?
– Понял, – снова кивнул Нико и прикусил губу, а потом вовсе спрятался, прижавшись к моему рукаву лицом.
Все же это ребенок, не стоит забывать. Каким бы взрослым и серьезным он ни хотел казаться временами.
Я обняла мелкого за плечи и сумрачно кивнула Магали.
– Спасибо. Может быть, когда-нибудь потом… поговорим еще. Ты лучше скажи вот что: сколько перекупщики просят с тебя за отвар?
– Золотой за меру, – скривилась лекарка.
А я присвистнула – ничего себе! Про почки-шишки и изготовление цветочного отвара я от Франсуазы успела узнать очень и очень много. И как его готовить, и как упаривать, и как разводить. Так вот, получается, те, кто сжег прежние жилища лепесточников и силком пригнал их на королевскую пустошь, наживаются дважды: сначала забирают у странного народца плоды их труда за бесценок, а потом, приготовив из него нужную жидкость и еще разведя ее больше всякой совести, и здесь дерут пятерную цену.
– Считать, стало быть, тоже умеешь, – без улыбки кивнула Магали, заметив, видимо, мелькающие у меня в глазах циферки.
– Умею, – согласилась я, завороженно глядя, как лекарка выкладывает на стол монеты.
Некрупные, примерно с пятидесятикопеечный кругляшок. Тускло-желтые и даже на вид тяжеленькие. Одну, две, три… да это же целое состояние! Одеяла можно нормальные купить или целую тележку продуктов, или…
Сама себя остановила, словно лошадь на всем скаку. Кто покупать будет? Алина, думай головой, а не жадностью. И не смотри, что Магали к трем золотым добавила еще девять серебряных и целую горсть меди.
– Слушай… – Голос охрип, пришлось откашляться. – Магали, ты хочешь, чтобы я приносила тебе почки постоянно?
– А как ты думаешь? – прищурилась помощница знаменитого доктора.
– Тогда помоги мне. – Я не стала долго рассусоливать и в ответ на вопросительный взгляд и напрягшиеся руки обнимающего меня Нико пояснила: – Если я начну сорить золотом в лавке или на рынке, много у кого появятся неудобные вопросы. Даже если за покупками пойдет кто-то из наших, все равно углядят, кому не надо донесут, и вот это все. Давай так: я возьму только серебро и медь. А на остальное ты купишь по списку то, что я попрошу.
– А ведь верно, – задумчиво прикусила губу лекарка. – Не боишься, что обману? – Она остро глянула мне в лицо.
– А какой тебе смысл? Особенно если хочешь и дальше получать почки по честной цене.
– И такие же крупные, отборные, – сразу поставила условие Магали, усмехнувшись и хозяйственно прибрав мешочек с добычей в карман фартука.
– Само собой. – Я кивнула и погладила немного расслабившегося мальчишку по спутанным волосам.
М-да, ему тоже не мешает помыться.
– С ценами не обману, будь спокойна. – Решительная девушка окинула нас взглядом и первым делом постановила: – Еды прямо сейчас выдам. Тут поедите, а потом с собой корзинку соберу, такого, что полегче и на месте сварить можно.
– А кастрюля или котелок у тебя есть? Хотя бы на время, пока не купишь нам нужный? – тут же перешла к делу я.
– Даже так? – вздохнула девушка, задумчиво морща лоб. – Найдется. Вон там таз, кувшин и полотенце, мойте руки, пока я уберу Оливье, и садитесь за стол. Сначала накормлю вас, заодно посмотрю, так ли хорошо маленький братец ест, как говорит.
– Кого уберешь? – не поняла я, а потом взглянула на скелет и догадалась: – А! Хорошо, я осторожно, чтобы от Оливье ничего не отвалилось.
– Да ему все равно, – хмыкнула Магали. – К тому же он стерильный, я его неделю вываривала. Если вас не смущает такое соседство, и убирать не буду, отодвину только. Так как?
– Да пусть остается, правда, Нико? В компании ужинать веселее, – впервые за долгое время засмеялась я. – Правда, мелкий?
– А потрогать можно? – Иногда все же он вел себя как обычный мальчишка и это здорово радовало.
Вон заблестел любопытными глазами, а руки за спину спрятал, чтобы не показать нетерпения.
– Трогай, только не ломай, – хмыкнула Магали, – но сначала руки вымой!
Она вышла, а мы с Нико сперва занялись гигиеной, потом обстоятельно познакомились с полуразобранным Оливье, даже пощупали. И смирно уселись за стол, не обращая внимания на то, что он вообще-то ни разу не обеденный. Какая разница, когда в животе урчит так, что впору затевать соревнование – у кого громче?
* * * * *
В общем, от лекарки мы ушли уже после того, как окончательно стемнело. Магали даже проводила нас часть пути, чем очень помогла – она знала все ходы-выходы, сквозные дворики-переулки, так что мы успешно миновали и патрули стражников, и несколько компаний лихих молодчиков.
Руки приятно оттягивала корзинка с крупами и копченой грудинкой, картошкой, зеленью и даже парочкой румяных яблок, что мы решили отнести Франсуазе и Луи. Кроме того, Магали снабдила нас еще одним хорошим ножом, куском не слишком приятно пахнущего, но самого настоящего мыла и обшарпанным, но очень добротным котелком.
Короче говоря, для разнообразия эта жизнь повернулась к нам лицом, а не противоположным местом. Только вот надолго ли? Уже на подходе к нашей роще пришлось в этом усомниться.
Из каких именно кустов оно прыгнуло, я заметить не успела. Просто взвизгнула от неожиданности и выронила корзину.
А это непонятное уже с урчанием рвало когтями свертки и шипело и фырчало, добираясь до… грудинки. Ну, ни фига себе! Да после того, чем мы с Нико рисковали, чтобы добыть эти несчастные свиные ребра, я сражусь даже с тигром, не то что с какой-то непонятной крысой, вздумавшей меня ограбить.
Визжать я не перестала, просто с испуганного диапазона переключилась на воинственно-гневный. Нико отлетел в противоположный куст, я его оттолкнула подальше от опасности и кинулась спасать свою добычу от неведомого монстра.
Монстр с шипением и урчанием копошился в свертках. Я бесстрашно – чуть не описалась, если честно – схватила с земли какую-то палку и со всей дури долбанула по корзине. Попала не по зверю, а по ручке, сломала и ручку корзинки, и палку, обозлилась еще больше, растеряла последние мозги и со злобным рычанием цапнула гадину за шиворот, отдирая от копчености.
И застыла, щурясь впотьмах. Потому что страшный зверь вдруг обмяк и повис словно дохлый. Только кусок грудинки не выпустил. А когда я перехватила свиные ребра, отпуская тварюшку и пытаясь стряхнуть ее от греха подальше в траву, где можно будет наподдать ботинком, эта пакость изобразила корзину от дирижабля.
Как ей это удалось? Очень просто: вцепилась всеми четырьмя лапами в копченость и повисла на ней и под ней. Жадно урча, вгрызаясь во вкусное мясо прямо на весу.
– Это катланк! – Нико выбрался из куста, подошел поближе и теперь рассматривал напавшего монстра во все глаза. Но страха не выказывал. – Маленький совсем. Катленок.
Что оно котенок, я и сама уже разглядела. Кстати взошла луна. Расслабилась, но не слишком: на собственном опыте знаю, что киса – при желании зверь опасный, прокусить руку до кости и располосовать когтями на ленточки может даже самый умильный идомашний двухмесячный потатик. А идти еще раз к лекарке, в ночи – не хотелось.
– Паршивый какой, – само вырвалось.
При том, что жадная тварь, все еще бессовестно жрущая наш провиант, в длину была почти со взрослую кошку, сомнений в ее младенчестве не возникало: типичный страдающий выкидыш помойки. Шелудивый, облезлый, с гноящимися глазами и покоцанными здоровенными ушами-локаторами. И тощий настолько, что я его веса на грудинке почти не чувствовала.
