Текст книги "Королевский тюльпан. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Ива Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)
Я кивнул. У наследника короля были разные прозвища.
– Я с ним не общался почти, видел в столовой. А неделю назад, когда мы носили раненого капитана к лекарке, увидел мальчишку. И вот не знаю, может, ошибаюсь… Но он похож.
Габош продолжал бормотать.
Я молчал, стараясь успокоиться. Во-первых, дураку – жить, тайна, которую он хотел продать, не касалась Ночного Братства. Только вот стоила она не двадцать монет, а раз в десять больше.
Во-вторых, что делать мне? До этой минуты мальчишка казался прикрытием, отводом глаз у странной дамочки. Хотя мальчишка породистый, я мог бы сам заметить. Пожалуй, сначала стоит на него поглядеть самому. И чем меньше будет попутчиков в этой истории, тем лучше.
И нельзя оставить без наказания дуралея.
– Габош, – сказал я, вставая со стула, – напомни клятву, которую ты дал, вступая в Братство.
Парень заикался, запинался, но вспоминал относительно складно. Когда он дошел до слов: «И делить с Братьями свою добычу», я остановил его.
– Ты понял, что понес добычу на продажу, не поделившись?
– Да, – кивнул Габош.
– Это не последнее предупреждение. А единственное.
Я выхватил клинок. Мне хватило двух секунд – Габош даже толком не вскрикнул, а просто скривился от боли, озираясь – куда делось его левое ухо.
Я отвернулся, обтер клинок и вызвал лейтенанта.
– Помоги ему, чтобы обошлось без лекаря.
АЛИНА
Вообще, сажать тюльпаны несложно. Ямка в три глубины луковки, конусообразная, на дно немного – совсем немного – удобрений и чуть соломы, чтобы будущий цветок не проваливался слишком глубоко. Если луковица подпортилась – срезать больное место, присыпать углем. Поливать в меру, при нормальных дождях – вовсе не лезть, само впитает сколько надо.
Подходящее время года опять же. Хотя в этом королевстве кривых цветов, как я выяснила, почти вечная весна. Ну, раз весна, значит, тюльпану самое место.
Было бы удивительно, если при соблюдении всех условий нормальный цветок не проклюнулся бы. У меня это просто в голове никак не укладывалось.
И что же? Я оказалась права!
Один, два, три, пять, семь… все семь луковиц! В смысле, семь нежно-зеленых стрелок среди слегка рыхлой прогалины, в одну линию, аккуратно и стройно. Ура? Ура!
– Это что? – Жаркий шепот возле уха едва не заставил меня клюнуть носом в свежую грядку.
Слава всем тюльпанам мира, сразу дошло: это Нико, а не кто-то посторонний и даже не наши лохматые лепесточники.
– Никогда не подкрадывайся ко мне со спины, – едва отдышавшись, выдавила я. – Пожалуйста.
Но, кажется, мои слова пропали впустую, потому что его мелкое высочество меня не услышал. Да он и дышать забыл, во все глаза таращась на проросшие будущие цветочки. Вот натурально замер как мраморная статуя, даже тонкое горлышко в вырезе мешковатой хламиды не шевелилось.
– Нико! – окликнула я жертву цветочного гипноза, а когда не помогло, потянулась и постучала его ладонью по спине.
Мальчишка вздрогнул, ожидаемо поперхнулся воздухом и закашлялся до слез.
Пока я усаживала дите под куст и успокаивала, взгляд упал на кошачью морду, маячившую среди листы. Выражение у нее было наполовину хитрое, наполовину виноватое. Короче говоря, такое, что я сразу догадалась:
– Ах же ж, мелкий шпион! Это ты его привел? Зачем?!
– Не ругай Паши. – Нико наконец-то прокашлялся, но голос все еще звучал сипло.
И порядком ошарашенно. Я уже не говорю про глаза, которые на худющем личике казались теперь ненормально огромными. Ни дать, ни взять – сбежавшая с экрана ноутбука анимешка.
Воспоминание уже привычно царапнуло душу глухой тоской и я поспешила прогнать его подальше. Жить надо здесь и сейчас. Особенно когда возле грядки нарисовалась слишком заинтересованная проблема.
Нико окончательно пришел в себя только после того, как Паршивец вылез из своего укрытия, забрался к нему на колени, обмурлыкал и тщательно вылизал шершавым языком мальчишескую физиономию. А когда он очнулся, я чуть было не потеряла свою с таким трудом обретенную клумбу.
Потому что его магичество решил мне помочь и заставить цветы вырасти и распуститься прямо здесь и сейчас. Естественно, с помощью волшебства.
Это еще хорошо, что помогать он решил не всем росткам сразу, а выбрал самый крайний с того боку, что ближе всего к нам. И минуты три сосредоточенно дышал на него носом через сложенные ладошки. А потом уселся по-турецки и вперил взгляд в зеленую стрелку, торчащую из земли.
Я с интересом наблюдала за его действиями, хотя на самом донышке души скреблась какая-то колючка-сомневалка. Что-то было не так во всем происходящем, но я, увы, не успела сообразить, что именно.
Сначала загипнотизированный и согретый дыханием росток очень взбодрился и начал на глазах увеличиваться. Острая зеленая пика вытянулась и раскрылась стеблем и листочками, потом на конце стебля набух бутон. У меня аж в животе заледенело – какая красота! Нет, я видела такое на экране, когда весь процесс много дней снимают на камеру, а потом пускают в быстрой перемотке. Но вживую-то выглядит в миллион раз волшебнее!
Прямо настоящая магия, которую я впервые своими глазами видела так близко. И уже хотела вслух обрадоваться, когда катланк, внимательно наблюдавший за представлением, тревожно мяукнул.
Тюльпан, удивительно яркий, лилово-розовый, только начал по-настоящему раскрываться. И вдруг… что-то случилось. Так же быстро, как до этого рос, цветок начал чернеть, скукоживаться, словно его охватило невидимое пламя. Всего несколько секунд – и на месте зеленого ростка осталась уже знакомая выжженная проплешина.
Нико загнанно вскрикнул и я моментально забыла о ботанике: у ребенка пошла носом кровь. А еще он так безутешно рыдал, что сердце буквально рвалось на части.
– Тихо-тихо-тихо, мой тюльпанчик. – Я села прямо на землю, затащила ребенка на колени, обняла и позволила ему уткнуться мокрым лицом мне в плечо, выплакивая в него всю несправедливость этого мира. – Ну что ты, цветочек мой… ну поплачь, поплачь. Пусть боль выльется. Плакать – очень правильно…
Тихонько гладила мальчишку по спине, заодно позволяя катланку тоже забраться на свои колени и прижаться к мелкому, утешительно мурлыкая.
Постепенно слезы утихли, Нико стал меньше вздрагивать и всхлипывать. Но прижиматься ко мне не перестал. Да мне и не надо было, самой не хотелось его отпускать.
– Все? – спросила я спустя некоторое время, гладя одновременно и ребенка, и котенка, распластавшегося по нам обоим.
– Да… – Нико шмыгнул носом и быстро вытер мокрые щеки рукавом. – Только… больше не будет цветов… никогда. Это я виноват…
– Не-не-не! – пришлось сесть и перехватить мелкого иначе, чтобы он сидел верхом на моих коленях, а кота мы и вовсе зажали между собой. Так было удобнее говорить, глядя маленькому тюльпану в лицо. – Что значит «не будет»? Вон, смотри! Еще шесть штук вполне бодро торчат, растут и никуда не денутся, будут цвести, как миленькие.
– Они тоже умрут, – безутешно всхлипнул Нико. – Все цветы умирают…
– Вот еще! – Я решительно расцеловала маленького принца в обе замурзанные и мокрые щеки. – И не подумают! Просто не надо их торопить и подстегивать магией. И тогда все будет хорошо.
– Думаешь? – Нико глянул на меня с такой смесью надежды и отчаяния, что я закивала головой, как настоящий китайский болванчик.
– Уверена! Ведь та болезнь, от которой погибли прежние сады, магическая. А на наши цветы, из нашего мира, которые сюда привозят, она не действует – стоят в растворе и позволяют вам дышать. Значит, если вырастить эти тюльпаны без магии, обычным способом…
– Наши? Из другого мира? Обычным способом? – Нико открыл рот.
У него даже глаза стали круглые, рыдать сразу забыл.
– Упс… – Хотелось с размаху влепить самой себе подзатыльник. Вот дура болтливая! – Ты же понимаешь, что это страшный секрет? – Я очень серьезно посмотрела мальчику в глаза. – Ничуть не меньше того, который о твоем происхождении. Или об этой нашей с тобой тайной клумбе. Никому нельзя рассказывать. Вообще никому.
ЛИРЭН
– Они сказали, что старик прогнал женщину с мальчишкой?
– Да, оба соседа. Причем каждый повторял, что, кроме него, это могут подтвердить лепесточники с других участников.
Я кисло улыбнулся. Тайну слова «кроме» знают и дети, и взрослые. «Дай мне леденец, клянусь отдать завтра вечером, ведь у тебя нет честных друзей, кроме меня». Чтобы не попасться на такую хитрость, сопляков следует заставить повторить обещание. Так, чтобы слово «кроме» не прозвучало.
– Услышав «кроме», вы решили порыться всерьез?
– Не успели. Когда мы вернулись в «Сухую глотку», там оказался лейтенант стражи и захотел узнать, чего мы требовали от лепесточников. Мы договорились, что не отвечаем на вопрос, если немедленно уйдем.
Ругать парней не было смысла – они сделали что могли. Братство с незапамятных времен жило на договоренностях с властью. Одна из них – почки на пустоши. Сборщики сдают их только скупщикам, скупщиков охраняет стража, золотая пена этой кухни течет блюстителю Справедливости. На самом деле – персоне, которую в шутку и всерьез называют королем Свободы, блюстителю Добродетели. О том, что Братство не влезает в этот бизнес, договорился еще мой предшественник. А я подтвердил договор, когда стал маршалом.
Поэтому моим ребятам бродить вокруг пустоши – все равно как, не надышавшись цветов, лечь отдыхать на песочек. Уносить ноги придется очень скоро.
Понятно, запреты существуют для того, чтобы их нарушать. Но всякий раз надо четко понимать, во сколько это обойдется. Предположим, прямо сейчас в эту дверь введут единственного отпрыска свергнутой династии. И что мне с ним делать?
У маршалов своя клятва перед Братством. Я обязан думать о его интересах. Значит – немедленно договориться с блюстителем Добродетели о цене, которую он даст за мальчишку. Или в золоте, или в привилегиях. Уверен, в этом случае он за ценой не постоит.
Уверен я и в другом: если он узнает, что принц у нас, начнется немедленная война на уничтожение. Договоренностей с Советом четырех у нас несколько, и самая серьезная – не про пустошь и не про почки. Мы просто не лезем в дела власти. А держать у себя наследника престола – самое явное покушение на власть.
Это мне скажет каждый капитан, каждый лейтенант Братства: мальчишку надо отдать, и немедленно. Бывают случаи, когда лучше продешевить, чем промедлить. Если же найти мальчишку и спрятать по хорошему надежному адресу, – спрятать не от стражи, от своих, – то чем я буду отличаться от крысливого Габоша? Нет, буду, сделаю гораздо хуже: одно дело торговать тайной, другое – спрятать у себя эту тайну вживую.
Я рассмеялся над собой – вспомнил старую сказку о глупце, который поймал кролика, начал в мыслях обменивать и продавать с выгодой, а когда башня фантазий поднялась до сундука с золотом, кролик вырвался и ускакал.
Мальчишка и его странная патронесса должны быть на пустоши.
Надо удостовериться самому. Сделать то, что не удалось моим людям. Заодно проверить, способен ли я провернуть такую штучку.
И еще меня интересовала дамочка. Самое странное, после нашей недолгой встречи интерес касался уже не вопросов, откуда она и какие у нее способности.
Она очень умна, как мне показалось. Мимолетное ощущение, укол интуиции, которой я привык доверять. А еще женщина красива, причем не той красотой, которой нарочито слепят чужие глаза. Опасное сочетание – ум и красота. Было бы интересно увидеть ее в чем-то другом, чем мешковина лепесточника.
Впрочем, для этого ее надо просто увидеть. Чем я и займусь.
ЭТЬЕН
Настроение было хуже некуда, как и положено после плохих новостей. Так что Крошка сердилась не зря.
У блюстителя Добродетели есть привычка – перед тем как что-то обсуждать на Совете, поговорить с каждым из нас. Для этого он и пожаловал. Отказался от бокала вина – впрочем, я не был настойчив – и приступил к делу сразу:
– Мы в очень плохом положении, надеюсь, вы понимаете и без меня.
Я понимал. Я мог бы и сам продолжить его монолог. Доходы падают, средств на заграничные цветы зарабатываем мало, в сундуках свергнутого короля уже показалось дно. Плохо с пищей – дождей нет, горные реки, которые питают город и окрестные поля, иссыхают. Недовольство повсюду, и можно гадать, чего ждать в первую очередь: бунта голодных, бунта измученных жаждой, бунта задыхающихся.
Все это я знаю и мог бы сам сказать. Но интересно, к какому выводу придет мой гость.
– В Городе слишком много дармодышащих, – заявил собеседник. – Их число нужно сократить.
Я промолчал и тут, хотя мог бы заметить – аристократов сократили, в смысле уничтожили. Дышать легче не стало.
– Необходимо начать с лепесточников, – продолжил блюститель Добродетели. – К ним постоянно прибивается различный посторонний народец, каждый из них собирает почки по два-три часа в день, а остальное время они пьют и спят.
– Вам виднее, – ответил я, – но, если не будет лепесточников, кто же соберет почки?
– На пустошь можно приводить бригады приговоренных к колесу – разнообразная работа всегда полезна. Двое-трое надышанных стражей заставят два десятка оболтусов за день выполнить норму, которую лепесточники выполняют за неделю.
– А куда денутся лепесточники? – спросил я.
– Свобода требует тяжелых решений, – вздохнул собеседник. – Для самых сильных вы найдете место на мануфактурах, что же касается слабых, то смерть иногда избавление.
– В народе говорят: лепесточника убить – свое счастье погубить, – заметил я. – Эта мера не понравится многим. Не поискать ли нам иные пути? Например, узнать, за сколько лепесточники сдают товар и сколько денег остается скупщикам. Может быть, это…
– Кстати, насчет того, что говорят в народе, – перебил меня собеседник. – Мне сообщили из типографии «Листка свободы»: завтра должна выйти очень интересная статья. Кто-то считает, что из всех блюстителей-министров только вы справляетесь со своими обязанностями. Интересно, кто?
– Мне это тоже интересно, – ответил я с улыбкой, хотя с огромным трудом сдержал удивление. – Газета про меня и прежде писала много чего, я никогда не спорил.
Мы несколько секунд глядели друг другу в глаза.
– Этьен, – наконец произнес гость, – вы и вправду хорошо справляетесь со своими обязанностями. Но заменить можно каждого.
Я назвал эту мысль очень мудрой. После чего намекнул, что готов прощаться.
Уходя, блюститель Добродетели повернулся ко мне.
– Да, напомню насчет мальчишки-самозванца…
– Так его все еще не нашли? – усмехнулся я.
– Не нашли. Но тот, кто найдет его раньше меня, сообщит мне в тот же час, лучше в ту же минуту. Тому, кто захочет укрыть самозванца, замена будет найдена немедленно.
И ушел, больше не сказав ни слова.
АЛИНА
– Конечно, я понимаю. – Тюльпанчик завозился у меня на коленях и снова обнял обеими руками за шею, умудрившись зажать безропотно муркнувшего кота между нами. – Я сразу знал, что ты не такая, как все… Но про цветы… ты уверена? Точно уверена, что они вырастут и расцветут?
– На все сто! – Эх, хотелось бы на самом деле так чувствовать. А то ведь сомнениям в голове так просто не прикажешь: вон пошли! Они, сволочи, роятся, как дрозофилы над подкисшим помидором, и жужжат, жужжат в самую душу: а вдруг ничего не получится, а вдруг? – Даже больше!
С другой стороны – вот почему бы цветам не вырасти? Ведь вон они, торчат из почвы, острые, нежно-зеленые и совершенно настоящие. И луковки были здоровые, не склизкие, хорошего цвета… Короче говоря, я постановила: здесь будет город-сад. Даже и без города можно.
Нико сидел-сидел, пыхтел мне в шею и явно думал, какими бы вопросами меня засыпать. То ли про цветы, то ли про другой мир. А кот мурлыкал. И неожиданно, но очень удачно ребенок задремал. Я выдохнула и малодушно понадеялась – а вот если унести отсюда мелкого, вдруг получится убедить Нико, что ему все приснилось?
Совесть моя проклюнулась почти сразу, так что я сама себя пнула и отругала. Этот ребенок к своим восьми-девяти годам пережил такое, что на двух взрослых хватит, и уж точно научился отличать сон от яви. И кто помешает ему улучить момент, проверить кусты и найти клумбу? Вот именно.
Нико я аккуратно умыла влажным куском ткани – хорошо, что крови из носа накапало совсем чуть-чуть. Уложила чуть в стороне от клумбы под особо развесистый куст и посадила на накидку рядом с ним Паршивца, строго велев:
– Охраняй!
Кот посмотрел на меня так, словно все понял, и послушно улегся вдоль вытянутой маленькой руки. Положил лобастую башку на локоть Нико и снова завел свою мурлошарманку-колыбельную.
А я отошла на пару шагов и снова села – отдышаться. Слишком много всего случилось за короткое время. Тут надо бы хорошо все обдумать… Ага, обдумала одна такая. Мысли на этот раз повели себя не как мушки, а как натуральные тараканы – брызнули в разные стороны и забились в щели между извилинами, как только я включила в мозгу «свет».
Я посидела минуты три, плюнула и решила: если не думается головой, значит, надо поделать что-то руками. В частности, полить клумбу, присмотреться повнимательнее к каждому ростку, потом сбегать на пустошь и выковырять еще десяток луковиц. Или два десятка. Половину тут посадить, будет вторая клумба. А половину…
Что, если зайти подальше вглубь черной пустоши и попробовать организовать секретные посадки прямо там? Я же могу принести туда и земли немного отсюда, и травы на подушечку для луковицы, и воды для полива. Так, решено. Будет у меня две секретные экспериментальные клумбы и одна супер-два-раза-секретная.
Нико спал как младенец. Я запоздало сообразила, что во всем виновата его магия – мелкий выложился по полной и просто устал. Так что, скорее всего, будет спать долго.
– Я отойду, далеко. – Отчего-то разговор с кошаком получился на полном серьезе, словно он действительно понимал людскую речь. Впрочем, чему удивляться? Это в человеческой природе – наделять животных собственными чертами. – Мелкий спит, и хорошо бы, чтобы спал подольше. Но если вдруг проснется или ему что-то будет угрожать – зови меня. Понял? Ори, голосина у тебя о-го-го какой. Сам в драку не лезь, маленький еще.
И слегка офигела, когда внимательно слушавший катланк кивнул. Взял и самым натуральным образом кивнул!
Елки зеленые, что за мир… то у них цветы магичат, то коты кивают. Не удивлюсь уже, если в один прекрасный день этот шнурок с глазами начнет разговаривать.
Организовать клумбу в самом сердце проклятой пустоши, с одной стороны, оказалось проще, чем думалось. А с другой – сложнее.
Нужное количество луковиц я откопала довольно быстро, хотя и перемазалась по уши в серо-черной пыли. Заметила странную вещь: чем дальше от края бывших королевских садов, тем мельче луковки и тем глубже они в почве. Словно сами попрятались туда, куда вообще-то корни нормальных тюльпанов не закапываются.
А еще само качество этой странной пыли внушало мне опасения. Не верилось что-то в плодородность подобной почвы. Значит, что? Значит, надо натаскать не только травы, воды и луковиц, но еще и нормальной земли. Куда натаскать? А вот место оказалось как раз легко найти. Мне требовалось такое, чтобы было спрятано от посторонних глаз – мало ли какой лепесточный орел с края рощи углядит цветущее нечто. Так вот, королевские сады только на первый взгляд казались плоской равниной. А на деле оказались изрезаны неглубокими лощинками. Словно кто-то очень давно провел по земле гигантским гребнем, расчертив ее волнами.
Ложбинки неплохо прогревались на солнце и были спрятаны не только от посторонних глаз, но и от ветра. Это хорошо. А вот таскать туда все нужное – ы-ы-ы. Я взмокла и шепотом ругалась самыми заковыристыми названиями растений на латыни. Почему-то это казалось уместным и неплохо помогало сбрасывать пар.
Когда с новой грядкой было покончено, я проверила, не проснулся ли маленький принц, походя погладила кота и, тихо вздохнув о своей заезженной делами доле, пошла собирать почки. Раз уж я теперь точно знаю, что от местных проклятий мне ни холодно, ни жарко, так и растения я обобрала самые крайние, те, которые никто, кроме меня, никогда не трогал.
Полный мешок добычи натрясла буквально за полчаса, тогда как обычно сбор такого количества зеленоватых смолистых шариков требовал чуть ли не полдня трудов. Надо взять на заметку. Зачем мучиться в тех кустах, где урожая меньше, если можно улучшить момент, сбегать туда, куда никто, кроме меня, не сунется, и быстренько покончить с работой.
Нико проснулся только к вечеру, когда я давно уже принесла его в шалаш, приготовила обед-ужин, успела поболтать с нашими лепесточниками и напоить кота второй порцией горькой травы от «пузяных червей». Мелкий продрал глазки, но все равно моргал осоловело и явно был не прочь поспать еще примерно часиков десять.
А самое главное, за что его просто хотелось расцеловать, Нико молчал. Ни тебе вопросов, ни детской болтовни. Это нормально, когда у ребятенка впечатления и страшные секреты дольше первой встречи с приятелями не держатся. Это значит, что малыш растет в безопасности и доверии к миру. Но сейчас не менее замечательно было то, что наш маленький тюльпан достаточно повзрослел, чтобы уметь сохранять важные тайны.
* * * * *
Третья порция пахучих смолистых почек привела Магали в состояние восторга и ажитации. Она зачарованно перебирала пальцами в мешочке и очень глубоко дышала. Бормотала еще себе что-то под нос про вытяжки, возгонки и дистилляцию. А потом полезла в другой кошель за золотом.
Получила в ответ мой укоризненный взгляд и опомнилась.
– Два мешка чечевицы, копченый окорок, четыре одеяла, сушеные овощи, полотно на одежду и на белье, которое потоньше, нитки, иголки и ножницы, – начала бодро перечислять лекарка, перекладывая с места на место разные свертки и кули в одноколесной тележке, похожей на строительную тачку. – Но это все еще за прошлую партию, и я остаюсь должна больше половины суммы! Может, зелья какие? Лекарства? Вещи посерьезнее?
Я поняла, что лекарка готова, скорее, остаться моей должницей, но получить еще одну партию почек. Хоть завтра. Договорились на послезавтра – я помнила просьбы своей новой семьи не обделять товаром и обычных скупщиков. Если совсем по чесноку, я их все же обделяла, не весом, а качеством. Собирала в два мешка, и все, что покрупнее, шли в тару для Магали.
М-да. Нет, лекарства нам, конечно, пригодятся. Надо только сообразить, какие именно. Аптечку собрать – всегда дело хорошее. А вот насчет серьезных вещей – все сложнее.
Мне Луи с Франсуазой вчера вечером многое объяснили. Хотя я и сама догадывалась, но все же когда сказано вслух, то сразу становится нагляднее.
Конечно, лепесточники тоже люди. Они были бы не прочь жить в нормальном доме, – в их интерпретации дом все равно был переносной, что-то типа юрты, как я поняла, – пользоваться добротными вещами, содержать кое-какой домашний скот. Нормально питаться, опять же, любят все, даже лесные люди с загадочными обычаями.
Но вместе с тем реальная жизнь диктует свои условия. Луи, сурово супя брови на догорающий в ямке костер, долго вздыхал и чесал бороду, прежде чем выдать полный расклад. И расклад этот вышел уж больно невеселый.
Лепесточников не оставят в покое. Даже если мы не попадемся перекупщикам с нашим левым каналом лекарского сбыта, эти жадные господа рано или поздно захотят увеличить барыши. И первым делом исключат из цепочки такое своевольное звено, как лепесточный народец.
Когда беда случится, угадать невозможно. А поэтому лучше быть готовыми в любой момент. Я зря подумала, что абсолютный минимум удобств у этих людей – от страшной бедности и неумения заработать чуть побольше денег. Нет, сложно было, конечно, особенно когда скупщики откровенно обманывают с ценами.
Но все равно, это не единственная причина аскетизма. Просто чем меньше ты имеешь, тем меньше потеряешь. А еще – дальше и быстрее убежишь, когда настанет момент.
Первый пожар в рощах лепесточников многому научил. Пусть важные господа и простые горожане считают их странности синонимом дикости и глупости. Они ошибаются. Лохматый народец тысячелетиями выживал рядом с проклятыми землями не просто так.
А еще они, вопреки первому впечатлению, очень сплоченное общество. Которое умеет собраться в единый кулак и если не ударить, то хотя бы отвести чужой удар. Умеет собрать и проанализировать слухи, чужие мысли, болтовню и даже взгляды.
Правда, пока старейшины загадочного народца еще не знали, куда им увести своих людей. Но они думали над этим и даже, как я поняла, отправили какое-то количество разведчиков в разные концы известных им земель. Лепесточники собирались уходить надолго, обрывая все связи с другими людьми.
И именно поэтому не хотели обзаводиться нужными, но громоздкими вещами.
– Тут дело такое, Лина, – грустно рассуждала Франсю. – Привыкли мы с горем пополам, но обходиться малым. Трудно было привыкать, больно. А приноровились как-то. И теперь что – сейчас вещичек накупим, а к хорошему-то тело в момент прильнет. И снова через боль бросать все? Не хочется…
– А и без припасов уходить опять же страшно. – С другой стороны костра завозился Луи. – Думать надо… сильно думать.
Вот теперь, встретившись с Магали, я усиленно думала, как завещал наш лохматый Луи. Который даже в голове не держал, что они с Франсю уйдут одни, без нас. И припасы, которые он мне наказал запросить за почки, больше касались будущего выживания Нико, ну и моего. А лохматые лешие, по их словам, обойдутся малым.
Встряхнувшись, я еще раз переворошила в голове эти воспоминания и деловито принялась перечислять Магали, чем именно она может теперь расплачиваться за почки:
– Нам нужно сухое мясо, знаешь, такое, тонкими полосками? Чтобы с прожилками сала обязательно. Вот прямо мешка три можешь этого мяса притащить, сколько бы оно ни стоило. Потом… ага. Гороховая мука. Мешок. Мазь, вон ту, универсальную, для заживления любых ран. Сухие пилюльки, все три вида. Сушеные овощи. И фрукты можно. Ткань, только шерстяную и самую толстую-теплую, какую найдешь. Кожу, погрубее и попрочнее, с одну овчину…
– Уходить собрались? – спросила вдруг Магали, которая до этого спокойно чиркала что-то на клочке бумаги, словно ей вполне хватало лунного света и того тусклого, словно одинокий светлячок, фонаря, что горел в половине квартала от места нашей встречи.
– Скорее, зимовать, – уклончиво ответила я.
Ну да, зима здесь очень относительная, во время нее даже цветы не перестают цвести. Точнее, не переставали раньше. И настать она должна еще через несколько месяцев.
Магали остро глянула в мою сторону, лунный свет отразился в ее зрачках. Потом она вздохнула и почему-то оглянулась, прищурившись на тот самый одинокий фонарик. Показалось или там кто-то зашевелился?
В любом случае лучше лишний раз не нарываться. Я подцепила Магали за локоток и живо утащила ее в кусты. Обычно сюда никто из жителей города уже не заходил. Я сама видела: буквально три шага от границы рощи – и незваный гость начинал задыхаться. А ведь это всего лишь горожане, из тех, что победнее, старались собрать жалкие ошметки хвороста, чтобы растопить дома плиту. Видимо, совсем нищие, раз рискнули.
Магали сначала открыла рот и вытаращила глаза, как рыбка, которую вынули из аквариума. Потому что я ее на те три шага вглубь и затянула. Но вдруг удивленно моргнула и застыла столбом.
– Там кто-то был, лучше не рисковать, – на всякий случай объяснила я. – Давай я тебя проведу до другой улицы… я тут уже присмотрелась немного. Бросай тележку, уходи сегодня налегке. Я тебе ее выкачу под утро куда-нибудь поближе к дому, потом заберешь.
– Как так? – отчего-то шепотом спросила девушка, положив руку себе на горло.
Потом она оголила запястье и принялась считать себе пульс. Об остальном Магали, кажется, забыла.
ЭТЬЕН
На родителей я не жаловался ни в детстве, ни во взрослые годы. Во-первых, они не отдали меня в Благородный пансион, считая, что там подростки учатся преимущественно порокам. Еще как были правы! Во-вторых, дома я почти не шалил, домашние учителя радовали отца рассказами о моих успехах, поэтому он на меня почти не обращал внимания. Гуляет мальчик по саду, сидит в беседке за книгой – и славно.
Родители очень удивились бы, узнав, что в беседке за раскрытой книгой в сыновьем камзоле сидит кухонный или конюшенный мальчишка, разглядывает картинки и поедает оставленный ему мармелад. А я, в его куртке и надвинутой на глаза шляпе, слоняюсь по окрестным улицам.
Ни разу не разоблачили!
В этот вечер мне пригодилась детская сноровка. Я выбрал самый подходящий ночной костюм – смотрителя фонарей. Он бродит по улицам с крюком на недлинном шесте и, увидев погасший фонарь, подтягивает вниз, чтобы вернуть темноте почти бесполезный, но привычный огонек.
Как блюститель Созидания, я знаю, что три года назад в городе горели три тысячи ночных фонарей, а нынче – всего полторы. Но профессия сохранилась и сегодня я ее представитель, в черном плаще, с большим ранцем за плечами и багром в руках. Конечно, с официальным жетоном фонарного смотрителя на плаще и более важным жетоном на камзоле под плащом. А также при шпаге и коротком клинке для левой руки. Времена неспокойные, враги Свободы не дремлют, как фонарщику гулять безоружным?
Чтобы разговорить осведомленных встречных, в потайных карманах было другое универсальное оружие – россыпь золотых и серебряных монет. Чтобы не сбить дыхание рядом с пустошью – как следует вдохнуть охапку цветов и сунуть щедрую пригоршню лепестков в карман.
Остается понять, для чего мне понадобилась эта детская авантюрная прогулка. Ответ, наверное, тоже в детстве. Не люблю, когда мне угрожают. Поэтому, когда добродетельный диктатор намекнул, какие меня ждут неприятности, если обнаружится, что я как-то связан с пропавшим ребенком, я решил сам разобраться, что происходит на пустоши. Найти ту самую лепесточницу с мальчишкой и…
Что дальше, я не знал. Необходимо подтвердить догадку, а уж решение придет само.
– Крошка, ты согласна?
Катланк внимательно посмотрел на меня. Если я правильно умею читать выражение мордочки своей большой и длинной кошки, она согласилась. Но приняла свое решение и скрыла от меня.
Причем скрыла так удачно, что я обнаружил слежку, лишь когда выбрался из дома, втайне от слуг, охраны и дежурного секретаря. Что делать, у катланков свои тайные ходы, и я вряд ли когда-нибудь узнаю, каким воспользовалась Крошка в этот вечер. Кошки не говорят о свободе, они ей живут.
Такая прогулка была у нас не впервые, правда, раньше в парке загородного замка. Если днем гулять по городским улицам с взрослым катланком, да еще не самым мелким, как Крошка, зевак окажется не меньше, чем на карнавале. Ночью же, когда все кошки серы и невидимы, никаких хлопот. Я шел впереди, иногда прощупывая шестом глубину луж, иногда слышал шуршание за спиной.
