Текст книги "Королевский тюльпан. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Ива Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Черт! Я уже и забыла про эту противную ушлую девицу, стащившую мое лицо и наградившую своим. Честно говоря, была надежда, что за прошедшее время морок рассеялся. Сама себя в отражении я видела нормальной, даже специально рядом с ручьем выкопала ямку, чтобы получилось импровизированное зеркало. К тому же одежда моя уже к тому моменту, как я повстречала лепесточников, растеряла все признаки местной юбки и стала видна… хм. А всем ли? Или только лешим?

Пока все эти мысли бодрым галопом неслись через мой мозг, на сцене появились следующие действующие лица, и один, тот, который был выше всех, темноволосый верзила с широченными плечами, затянутыми в явно форменный камзол, первым делом впился взглядом в спящего у меня на руках ребенка, даже не обратив внимания на все остальное. Словно увидел что-то странное сквозь хламиду лепесточников, в которую я закутала Нико.

И вся эта компания как давай свáриться, кому первому помощь от доктора нужна! Причем, судя по всему, они в курсе были, что Голова-на-плечах именно голова, а руки нужные у его внучки – вот, теперь я это знаю, вслух прозвучало во время скандала. Потому что именно девицу хватали за рукава, дергали за фартук и пытались умильно заглянуть ей в глазки.

От их гвалта захныкал Нико, причем он и не думал просыпаться, – точно, спящий красавец у меня, – но тревожно возился и явно чувствовал себя хуже. И больной лапкой подергивал, время от времени высовывая ее из-под хламиды.

На третьей минуте базара мне это надоело.

– Уважаемые братья и сестры, нельзя ли потише! – рявкнула я, справедливо рассудив, что на мой голос, даже такой громкий, дите тревожно реагировать не должно. Даже несмотря на то, что я встала и вылезла из своего угла, чтобы строго посмотреть на эту компанию скандалистов. – Здесь больной ребенок после операции. Имейте совесть!

Стало так тихо, что я моментально струсила и очень захотела попятиться обратно в свой темный уголок. А еще лучше – прошмыгнуть к двери и драпать до самой «полосы отчуждения» рядом с проклятыми садами.

Удержалась я силой воли и осознанием того, что, пока Нико окончательно не придет в себя, лучше все же оставаться под присмотром лекарей. А для этого надо, чтобы толпа взрослых людей прекратила орать и суетиться без толку!

– Пф-ф-ф, лепесточница! Не слишком ли ты много на себя берешь? – первой опомнилась ярко разодетая тетенька под пятьдесят, больше всего похожая на нашу школьную повариху тетю Катю, которую обрядили в карнавальный костюм с блестками и довольно умело загримировали под куртизанку.

– Да какая она лепесточница, это же… – попытался вякнуть парнишка, узнавший во мне девицу-воровку.

Но получил неожиданный подзатыльник от главного в толпе – блондина по имени Мар.

– Сестрица хотела что-то сказать? – подозрительно вежливо обратился он ко мне, чуть насмешливо поблескивая зеленью из-под ресниц. – Или, может быть, посоветовать дельное? – Теперь насмешка стала еще более явной.

Я на секундочку закусила губу, еще раз тщательно затоптала тлеющие угольки страха, посмотрела на спящего Нико и упрямо вздернула подбородок:

– Хотела. Если вы сами не можете договориться, кому из пострадавших помощь нужна быстрее, предоставьте это решать тому, кто действительно разбирается в ранах и лечении. Уж чего проще, казалось бы, спросить уважаемого доктора, а не спорить без толку. Вы явно мастер наносить раны, но лечить их – другое мастерство.

На меня снова захлопали глазами, словно я сказала что-то из ряда вон выходящее. Странные люди, ей-богу. Психи!

Но тут, воспользовавшись паузой и относительной тишиной, в разговор вмешался сам господин лекарь. Точнее, госпожа. Бодро задвинув дедушку за спину, рослая девица в кожаном фартуке вышла вперед, сдвинула полотняную маску с лица и рявкнула:

– А ну, молчать всем! Будете дальше галдеть, рты позашиваю! Быстро показали, кому чего лечить! Господин профессор сам разберется, с кого надо начинать!

Угу, ее громовой рык моментально вправил мозги всей компании. Почему при этом парни продолжали коситься в мою сторону – загадка. Ну да, я сказала то же самое, так ведь они в ответ вроде как троллинг включили на тему: чирикай, птичка, интересно послушать.

Наверное, когда у тебя в одной руке скальпель, а в другой страшненькая кривая игла для наложения швов, твои просьбы и команды выполняют охотнее. Но у меня ни того, ни другого не было, чего таращиться?

Между тем девушка выдернула из толпы пострадавших первый объект заботы – невезучего амбала, словившего вилку в середину организма. Ходить он не мог, поэтому друзья-товарищи притащили больного вместе с креслом, в котором он сидел и тихонько постанывал сквозь большую штору. Второй же пришел своими ногами и вежливо поведал, что в него попала пуля рикошетом. Тоже куда-то в область туловища.

И вот тот, который пришел с пулей, высоченный брюнет с лицом Алена Делона, оказался спокойным и вежливым товарищем, зато тот, который с вилкой в организме, решил, что сейчас самое время повыступать на тему «баба-доктор – это нарушение мирового порядка и конец света».

– Отойди от меня, женщина! – возопил он, вцепившись в штору. – Не тебе решать, как людей лечить! Мар, скажи шлюхе, чтобы…

Вот не знаю, что собирался сказать этот самый Мар, а я не вытерпела и, подобравшись к нашей с Нико спасительнице поближе, прошептала на ухо так, чтобы вилконосителю тоже было слышно:

– Доктор, может, вам бедолаге сознание потерять на время осмотра? Заговаривается вон. И болеть, опять же, меньше будет. А? Поленом хорошо получается, я слышала.

Наградой мне был слегка удивленный, но быстро наполнившийся благодарностью и предвкушением взгляд девушки. Без маски она оказалась вполне миловидной, хотя, если вспомнить пресловутую Филь-Филь и ее кукольную мордашку, наверняка являвшую собой здешний стандарт красоты, лицо лекарской внучки могло показаться грубоватым – крупные черты, решительный подбородок, большие глаза с неласковым прищуром, густые брови. Но по мне, так шикарная девица.

Особенно когда решительно отнимает штору у скандалиста, рассматривает его вилку и сдергивает с взмемекнувшего мужика штаны, приговаривая что-то на тему придурков, умеющих только рот не вовремя открывать и столовые приборы неприличными местами ловить.

ЛИРЭН

«Никогда не сердись на женщин и кошек» – эту мужскую мудрость я слышал так давно, что уже не помню, от кого и где. Я просто ей следую. Проще всего с кошками – я их не люблю, они меня тоже, кошки – твари с повышенной понятливостью, поэтому мы не сердимся друг на друга, просто не попадаемся друг другу на пути.

С женщинами сложнее. Пару раз мне приходилось предупреждать их, что, если так продолжится и дальше, ничего не останется, как убить. Но чтобы убить, сердиться не обязательно, это я понял еще до того, как впервые в жизни напился вина.

Поэтому, когда пациентка лепесточница – не лепесточница открыла рот, чтобы заткнуть мужчин, я улыбнулся. Может, и промолчал бы совсем, но Жакто, парень с торопливым языком, попытался назвать пациентку именем воровки. Что было совсем нежелательно. Филь-Филь я видел своими глазами и понимал, что спутать двух дамочек можно при использовании большого запаса косметики и скромных чар.

Посему Жакто я урезонил и обратился к женщине. Спорить с ней я хотел еще меньше, чем сердиться. Хотелось просто услышать голос, понять, как у нее с соображением.

Не дурочка, совсем не дурочка. И не лепесточница. Дело не в том, что лепесточники простые. Они всегда говорят по-простому, как господа вроде брата министра, – он тоже таращится на дамочку, – так вот, господа говорят по-господски. Исключения бывают, но всегда по делу, а тут лепесточнице нет никакого смысла вести себя как не лепесточница.

Загадка!

Только разгадать эту загадку сегодня не удастся. Не принесла бы нелегкая брата министра Этьена, попросил бы Терсана, да вообще кого угодно, кроме бедолаги с вилкой в пузе, вежливо подкатиться к дамочке. «Вы, наверное, голодны и устали, пойдемте отдохнем и решим все ваши проблемы, которые мешают вам разделить наше гостеприимство, вот сейчас и пойдем».

Не получится. Даже не проследить. Главное сейчас – не намекнуть, что к этой даме у меня интерес. Потому что враг, ждущий врача и умело скрывающий, что ему больно, поймет.

На женщин и кошек я не сержусь, а вот насчет мужчин обета нет. Этьен – человек честный, даже добрый. Просто человек на моем пути.

Оставалось лишь надеяться, что близкое знакомство со странной не лепесточницей всего лишь откладывается. Она ведь не зря так одета, ей только к лепесточникам и дорога, а уж там – найдем. И ребенок у нее странный: проснулся, но не плачет, а чего-то боится, явно не боли.

Жаль, что она поспешила с ним удалиться.

Мне осталось только смотреть, как дочка-внучка Головы сноровисто освобождает пациента от четырехзубца. Девка-лекарь, да еще по ранам, конечно, непривычно, но если бы я удивлялся таким мелочам, то маршалом бы не стал. Работает аккуратно и прытко, профессор ей советует, и всё славно.

Не прошло пяти минут, как вынуто, зашито-залеплено и сообщено утешительным тоном, что можно спокойно пить вино, закусывать и предаваться прочим радостям.

Правда, последние слова бедолагу не утешили.

– Десять, – подвела итог девица, а профессор кивнул.

– Да ты и пяти минут не ковырялась, – начал было капитан, но я его прервал:

– Что-то ты его маловато оценила. Такое спасение стоит двадцатки.

Чтобы не быть осмеянным, капитан отсчитал десять монет. Потом, ворча, еще пять.

– Уважаемые братья, мы вас не задерживаем, – чуть нервно произнес шестерка министра.

Мы ухмыльнулись и направились к выходу, не забыв кресло и вилку с согнутыми зубцами.

ЭТЬЕН

Не в моих правилах увольнять людей за проступки, которые им не были запрещены. Поэтому секретаря придется повысить – назначить директором мануфактуры. А на замену взять менее болтливого юнца. Впрочем, с самого начала предупредить, чтобы не трепал языком.

Пока приходилось краснеть. Осмотр еще не начался, а секретарь уже разболтал и Голове-на-плечах, и внучке все подробности происшествия на фабрике, как я чуть не погиб, спасая женщину.

Меня назвали героем и пришлось соответствовать – отказаться от сонного глотка. Тем более, по моим соображениям, боль должна быть недолгой: нащупал – вытащил.

Но и короткая боль – тоже боль. Лучшее средство против нее – дать работу голове. И я, лежа на жестком хирургическом ложе, задумался над тем, что только что увидел и услышал.

Проще всего с ночными разбойниками. У них был действительно случайный инцидент – они не крысились друг на друга и не обещали мстить. Поэтому над причиной, которая привела их к хирургу, можно было не размышлять.

Гораздо интереснее странная простолюдинка, одетая как лепесточница. Мне и без бандитов было понятно, что это маскарад. Но кто же она?

И не поторопился ли я назвать ее простолюдинкой? Голос, манеры. Возраст, угадать который так и не удалось.

Нет, она не аристократка. По речи, по мимике чувствуется: ей приходится не просто работать, но заниматься достаточно сложной и совсем не женской работой – командовать другими людьми, которые не всегда готовы сразу признать ее превосходство. Новый мастер в цеху, адвокат в зале суда, офицер наемников. Очень странная дама.

И красивая, да. Сейчас она явно не хотела выставить свою красоту на всеобщий осмотр. Это не просто изумруд в полутьме, это запыленный изумруд.

Может быть… Но если это пришелица, откуда у нее ребенок?

Вот ребенок – самое странное. Я не разглядел его лицо: мать – или не мать – поспешила закрыть ему голову. Что-то странное было в самом тельце. Знакомые пропорции, подходящий возраст… а еще искривленный мизинец на забинтованной ноге – случайно, но мне известно, какая особая примета должна быть у каждого наследника королевского рода. В том смысле, что легкая кривизна может быть у любого мальчишки с улицы, но если королева родила мальчика без этого почти незаметного недостатка – значит, отцом его был не король.

Не слишком ли много совпадений? Странная переодетая дама, очень похожий ребенок, да еще столь не вовремя появившиеся ночные громилы с их наглым вожаком.

Впрочем, тогда надо предположить, что и я сам здесь появился не случайно и как-то предусмотрел пулю, застрявшую в ребре. Поток подозрительных предположений следовало прекратить.

Все могло быть проще. Каждый мой телохранитель по совместительству капрал стражи и мог бы задержать дамочку для проверки подлинности регистрации, если она есть.

Но делать такие непонятные глупости при бандитах… Нет!

Кстати, как там с пулей? Ох!

Внучка оказалась столь любезна, что передала щипцы Голове-на-плечах, а уже он показал мне только что извлеченный, почти не окровавленный кусочек металла. Да, обычная картечь для абордажного свинцовника.

АЛИНА

Куда, ну куда меня понесло порядок наводить, а? Нет, не спорю, ситуация разрешилась и все стало гораздо приличнее. Даже боров с вилкой в организме притих и вел себя как паинька. Я уже не говорю о втором пациенте – тот с самого начала не шумел и терпеливо дожидался своей очереди.

Ну, так и без меня бы разобрались, зачем мне приспичило выступить?

Теперь меня сверлят взглядами аж сквозь накидку лепесточников и зуб даю – так просто не отпустят. Дура! Что теперь делать будешь?

Для начала я, конечно, изобразила улитку и упятилась в свой самый темный угол. Попыталась прикинуться ветошью. Но фокус не прошел. Наоборот. Тот, который Ален Делон, вроде бы перестал коситься, но я кожей чувствовала его спокойное внимание. И ко мне, и, главное, к Нико.

А тот, который белобрысый мар, – это оказалось не имя, а сокращение от слова «маршал», – совершенно откровенно не сводил с меня заинтересованного взгляда.

Пока внучка Головы ковырялась в потрохах крикливого драчуна с вилкой, я попыталась было вдоль стеночки, вдоль стеночки просочиться к двери. Как бы не так.

Вроде никто ничего нарочно не делал, но по взглядам стало понятно: даже отсчитав своей спасительнице запрошенную сумму, – и весьма немаленькую, надо сказать! – компания маршала далеко не уйдет. Нет, они вежливо попрощались и покинули операционный зал. Но пока не закрылась дверь, я успела увидеть двух громил, оставшихся на лестнице. Это им почти незаметно кивнул чертов маршал.

Пока «Алена Делона» осматривал старичок-профессор, вполголоса разговаривая о чем-то с пациентом, я лихорадочно скрипела мозгами. Как бы сбежать? В окно? В операционной их нет, да и странно бы смотрелась тетка с ребенком на закорках, ползущая со второго этажа по стене. Это уже не говоря о том, что я ни разу не акробат и скорее убьюсь, чем спасусь.

Тем более что секретарь «брата блюстителя» тоже повел себя настораживающе: в коридор не вышел, только выглянул, заметил сторожевых амбалов и не менее демонстративно занял пост у двери, только внутри помещения. И уставился на меня со снисходительной наглостью, как бы говоря: куда ты денешься, оборванка! Сама за нами побежишь вместе со своим щенком, лишь бы в лапы нашим конкурентам не попасть!

И самое противное, что он был, кажется, прав. Несмотря на то, как раненный в бок блюститель чего-то там посматривал на ребенка, он все равно казался мне менее опасным, чем явно криминальная компания и ее предводитель.

Пока я унывала и вообще предавалась самобичеванию, моего плеча вдруг легонько коснулись. Я вздрогнула и поняла: девушка-лекарка, пользуясь тем, что ее дедушка не только занял разговором пациента, которому требовалось извлечь посторонний металл из туловища, но и зачем-то подозвал его сопровождающего, тянет меня куда-то в сторону, причем не к двери. Точнее, не к той двери, о которой знали все и которую так рьяно взялись охранять.

– Шевели костями, – шепотом велела лекарка, проталкиваясь вслед за мной в узкую и низкую дверку, скрытую панелями на стене. – Ишь, разохотились… так-то не наше с дедушкой дело, но ты мне помогла, а я помогу тебе. Давай на черную лестницу, там через помойку и в подворотню, да сразу в свою рощу не беги, заворачивай к соседним, по своей территории потом вернешься.

– Спасибо, – закивала я, а потом спохватилась: – Постой, как же деньги? Я не заплатила за лечение и…

– Иди, сказала! – рассердилась лекарка. – Считай, твою плату я с того вилопузого и разговорчивого взяла. На вот. – И торопливо сунула мне в руки пузырек. – Мальчишка твой уже проснулся, но три дня натощак и перед сном давай по глотку. Потом придете швы снять, но чтоб вечером, когда темно. Все, проваливай!

– Спасибо! – повторила я, быстро сбегая по лестнице.

А вслед мне прилетело:

– Захочешь еще кого вылечить, приходи потемну и почек захвати, с тебя возьму не золотом!

Я аж споткнулась о ступеньку. Оглянулась и вдруг спросила:

– А тебя как зовут?

– Пф! – фыркнула девушка. – Тебе зачем? Внучка Головы, и все.

– Но свое-то имя у тебя есть? – непонятно почему упрямствовала я.

– Магали, – вдруг сказала лекарка.

И сразу же захлопнула там, наверху, дверь, отрезав слабый лучик света, освещавший черную лестницу.

– Магали – хорошее имя, – сонно пробормотал Нико мне в шею. – Доброе…

– Да уж, – согласно вздохнула я, осторожно выглядывая в тихий переулок.

Там было пусто и достаточно сумеречно, так что выскользнуть и прокрасться вдоль домов до соседнего прохода оказалось проще, чем я думала. А уж дальше включила первую скорость, благо примерное направление я запомнила. Быстрее, быстрее в проклятые заросли, там безопаснее.

Только на полпути вспомнила наставления лекарки Магали: не бежать в свою рощу, запутать возможных преследователей. Никто за нами не бежал, не пытался задержать. Но я послушно свернула в сторону.

Честно говоря, когда я окружным путем, через чужую рощу, дважды чуть не заблудившись насовсем и жульнически срезав путь сквозь черную проклятую пустошь, куда, вообще-то, мне категорически запрещали заходить лепесточники, уверяя, что даже я со своим «большим дыханием» загнусь в момент, добралась до знакомой стоянки, у меня натуральным образом подкашивались ноги и тряслись руки. Я даже не могла толком сказать отчего – от всепоглощающей усталости или от переживаний.

– Вы где были?! – с ходу накинулась на меня Франсуаза, выбравшаяся из шалаша мне навстречу. – Старый мой всю рощу обегал и окрестные улицы! Куда тебя проклятье понесло, дурная девка?!

Я только вздохнула, хриплым шепотом поведав о случившемся несчастье. И заверила, что нас с Нико уже подлечили, все проблемы остались позади, только мы очень устали.

Ворчливая, как гроза в начале лета, тетушка умчалась искать своего Луи, чтобы сообщить ему о нашем возвращении. А мне велела немедленно спать, без ужина, раз такая усталая. Завтра, дескать, утром будем разбираться, где и как я лечила ребенка, чтобы от этого не приключилось новых каких проблем.

– А нитки вытаскивать обязательно? – все таким же сонным и жалобным шепотом спросил Нико, когда мы уже улеглись на подстилку. – Может быть, мы сами как-нибудь?

– Вряд ли, – честно вздохнула я. – Боишься лекарку?

– У нее инструменты страшные. – Мальчишка спрятался с головой под одеяло и мокро сопел мне в бок. – А еще мне те люди не понравились. Госп… брата Этьена я узнал. И он меня тоже знает.

Алко-наркоманский дурман продолжал действовать и малой опять задремал пару минут спустя. Я бережно его уложила, поместила под голову импровизированную подушку и вытянулась сама. Хотела поразмышлять над дневным приключением. Но голова неслышно сказала ногам: «Вам отдыхать, а мне трудиться? Дудки!». Поэтому этим вечером или уже ночью мне даже не пришлось считать местные звезды.

* * * * *

Проснулась я рано, когда еще не все звезды погасли.

Нико пробудился одновременно или даже чуть раньше и обрадовал меня с первых же слов:

– Я на ножку наступать могу. Нет, я не ходил, я только попробовал разочек. Вообще, даже бегать могу. Только недалеко, – честно добавил мальчишка.

– Надеюсь, бегать нам не придется, – зевнув ответила я, – а от наших дорогих компаньонов, Лу и Франсуазы, мы пока убегать не будем. Нико, пока они до нас не добрались, расскажи, кто такой этот Этьен, которого ты испугался? Это тот высокий, с зелеными глазами?

– Нет, я даже не знаю его кличку, – ответил серьезно Нико. – С ним были ночные грабители, они его слушают и боятся, значит, он у них главный.

Час от часу не легче – рассказ на рассвете опасней ночного сна. Значит, второй пациент, раненный в бок, показался малому опасней, чем бандит?

– До дня Освобождения, – при этом слове на лице Нико мелькнула гримаса, будто его в зарослях хлестнула ветка, – я только слышал про Этьена зи Ома. Он из старинного благородного рода, но не ладил с моим отцом, а когда один кавалер стал мужем его жены, убил его и был арестован.

Я уже привыкла, что в этом непривычном мире детей обезболивают опием, а сами дети очень рано узнают обо всех аспектах отношений взрослых. Или почти привыкла.

– Внезапно убил? – спросила я.

И вдруг ощутила, что совершенно не хотела бы ответа: «Да, увидел в темном коридоре, пронзил и убежал, надеясь, что никто не видел».

– Нет, у них была дуэль, – ответил Нико тоном знатока тонкостей, – но Этьен не успел сказать, кто его секундант, и это позволило приравнять дуэль к убийству. Был выписан королевский ордер на арест, он позволял держать в заточении без суда. Этьен обиделся на короля и стал одним из братьев Совета четырех. Он несколько раз навещал меня в приюте. Наверное, это приказал главный брат, блюститель Добродетели. Он делал вид, будто интересуется, как мы живем в дворцовых залах, но я видел – ему интересны не кровати и тарелки, а только я. Несколько раз я хотел ему шепнуть: «Госпо…», нет, «брат Этьен». Нет… – Голос малого стал тише и напряженнее, веки дрожали, казалось, он сдерживал слезы. – Я хотел сказать: «Рыцарь Этьен, вы когда-то поклялись в верности моему отцу. Вспомните клятву, заберите меня отсюда! Мне здесь плохо, меня бьет начальник приюта, мне снятся сны, что скоро всё будет еще хуже и меня посадят в башню». Но я вспоминал, что Этьен сам сидел в башне по приказу отца, и каждый раз молчал. Однажды Этьен явился за мной, вывел из приюта, помог сесть на маленького горного коня, мы скакали по берегу полноводной реки, на другом берегу цвело огромное поле тюльпанов, а за ним белел загородный замок, и я знал, что там будет безопасно. Я проснулся в слезах, но успел смыть их до того, как проснулись остальные ребята. В приюте никто не видел моих слез!

Здесь был не приют, поэтому маленький принц не смог сдержать слез. Я дала ему выплакаться, протянула лоскуток ткани, игравший роль носового платка.

– Сюда идут Луи и Франсю, – внезапно серьезно сказал Нико, мгновенно превратившись из заплаканного малыша в мудрого юного беглеца. – Мы не скажем им про Этьена – лепесточники боятся вельмож. Они могут даже нас прогнать.

Я кивнула, приготовившись к ворчанью и вопросам.

Вопросов, к счастью, оказалось больше. Луи и Франсуаза в хороших кварталах бывали нечасто. Если бывали вообще. Едва Луи начинал ругаться: «Ох, дурная башка на дурных ногах, там же на каждом перекрестке страж на страже сидит и стражем командует!», как Франсуаза его перебивала:

– А действительно там такие господские улицы есть, что цветами вялыми как соломой усыпаны, а стража смотрит, чтоб никакой чужлец их нюхать не стал?

Я отвечала правду – иногда сухие букеты висят, но на мостовой их не видно. Сама подумала: равенство равенством, а в «хороших» кварталах лица обитателей были посвежей, чем вокруг пустоши, дышать там проще.

Когда дошло до медицинского центра Головы-на-плечах, любопытство окончательно победило ворчанье. Я развеяла еще одну легенду, что чудесному доктору служат люди с пришитыми головами. Долго и подробно рассказывала про медицинские инструменты, про удивительную девицу-телореза – так назвала внучку доктора Луи.

Что же касается нашего возвращения, то почти не отошла от правды – принесли раненого разбойника, доктор, который никому не отказывает, принялся его поскорее лечить, а нас выпроводили. Даже осталось непонятным, заплатили мы за лечение или нет.

– Ну, вот что, – подвел итог Луи, – обошлось – и славно. Только ты нас всегда предупреждай, чтобы мы знали, где искать, если что.

Я, разумеется, пообещала и на этом рассказ о вчерашнем дне завершился.

* * * * *

Начавшийся так неплохо день ушел у меня на сбор почек и борьбу с Нико. Насчет «легко ходить» он, конечно, по-мальчишески погорячился – скорее подпрыгивал, стараясь не касаться ногой почвы. Что, конечно же, не помешало ему ковылять за мной и помогать собирать шишки. Я снова и снова заставляла его присесть, но усидчивости хватало ненадолго. В итоге я послала его в землянку с просьбой наломать веток для костерка и постели.

Я же думала про слова Магали, предложившей сдавать шишки ей. Конечно, об этом мои ворчливые коллеги по участку не узнали. Эта девица, управлявшаяся со скальпелем как бабушка с крючком, показалась мне самой адекватной обитательницей этого мира. И есть шанс, что она знает про этот туман и как попадают сюда… И есть ли выход. Навестить ее придется точно. Правда, для этого надо организовать эксклюзивное почкохранилище. Туда я буду складывать то, что наберу сверх нормы возле самой пустоши – там кусты усыпаны почти сплошь. А Луи и Франсю стану радовать обычной нормой сбора. Мне нетрудно.

С этими мыслями и хорошим узелком почек я понемногу направилась к месту, которое можно было назвать домом.

Когда я приблизилась, Нико очищал ветви. «У него же мозоли будут», – подумала я.

При виде меня мальчишка что-то схватил и спрятал в тряпицу. Но все же в лучах закатного солнца я разглядела блеск.

Ну и задачка – разобраться с чужой тайной, да так, чтоб не обидеть малого.

Я пригляделась к сухим веткам, которые должны были стать основой нашего отопления. Некоторые, наиболее толстые, были точно срезаны. И это при том, что столовые приборы у нас отсутствовали как класс.

– Как ты ловко наломал ветки, – с чувством сказала я, показывая на несомненные срезы.

Принцев, наверное, с детства учат не лгать. Паренек вздохнул и показал мне кинжал, вынутый из груды древесных отходов.

– Откуда это? – спросила я с искренним удивлением.

Транспортировку с подземным купанием вполне можно приравнять к обыску. И такой интересный предмет я заметила бы точно.

– Выиграл у Жакко в три пальца, – смущенно ответил маленький принц, показывая подбородком куда-то в сторону. Я не сразу сообразила, что там соседняя роща, где есть свои лепесточники. – Мы играли на шишки, потом на дневной сбор. Когда он проиграл четыре дня, то отдал кинжал.

– Легко отдал? – удивленно спросила я.

– Не сразу, – улыбнулся Нико. – Но я ему сказал приютскую мудрость: проиграл и не отдал – значит, жабокрысой стал. Он подумал, что это заклятие, и теперь нож мой.

– Понятно… – протянула я, намекая паузой, что разговор не окончен.

Вообще-то, можно было догадаться, что лепесточники размножаются не шишками и не почкованием. Детишки у них есть и Нико хочется с ними общаться. Но привычка бродить по окрестностям может привести к более серьезным проблемам, чем сучок в ноге.

– Вот что, – сказала я, присев на кучу хвороста и приглашая Нико, – ты молодец. Ты хорошо играешь в три пальца, а еще очень хорошо чувствуешь опасность. Ты мне подробно рассказал про этого Этьена. Давай так: если мне будет нужно уйти с нашего участка, я обязательно тебя предупрежу. И ты предупредишь меня. Хорошо?

Маленький принц удивленно глядел на меня. Похоже, так с ним не говорили ни во дворце, ни в приюте.

– Обещай мне, что будет так, – продолжила я.

На одну секунду Нико нахмурился, а потом широко улыбнулся.

– Обещаю, что буду всегда тебя предупреждать, перед тем как куда-нибудь пойти. И когда буду собирать шишки, и собирать хворост, и резать сучья любых кустарников, кроме каменного орешника, его проще ломать. Обещаю предупреждать тебя всегда.

Его улыбка была очень уж широкой, а во фразе имелась какая-то странность, которую я уловила, но не осознала.

– А этим ножом ты можешь пользоваться, если тебе он нужен, – продолжил Нико.

– Спасибо, он мне понадобится, – согласилась я. – Но попозже. А сейчас давай приготовим похлебку, Луи и Франсю придут голодные.

И от голода неразговорчивые – эту особенность лепесточников я уже заметила и нашла ее не слишком удивительной. А вот если сытно накормить наших друзей, можно будет под вечерний костерок задать им несколько важных вопросов. А то их у меня уже столько накопилось, что того и гляди начнут сыпаться, как из дырявого мешка.

Приготовить похлебку, не имея толком даже посуды, я уже молчу о нормальных продуктах, та еще задачка. На нее ушел почти весь день, а мне пришлось вспомнить все, что я когда-либо читала или видела на экране о самых разных робинзонах. Результат получился сомнительный, но с голодухи пах так, что голова кружилась.

На самом деле это было просто зерно, больше всего похожее на ту пакость, которая бывает на свежих вениках. Если не ошибаюсь, на Земле она называется сорго. На вкус – ну, примерно веники вареные и есть. Да еще варить надо до посинения, чтобы каша стала съедобной, хотя бы относительно. А когда вместо кастрюли у тебя обмазанная глиной и обожженная углями яма в земле, а вместо плиты – раскаленные на костре камни, которые ты в ту яму кидаешь… м-да.

И это мне еще повезло пригласить в суп какого-то невезучего дрозда. Или грача… не очень я в орнитологии. Птичку было очень жалко, но есть хотелось сильнее. Сама не знаю, каким макаром удалось сбить пернатое с куста брошенной палкой, не иначе от стресса всплыли детские навыки игры в городки – у меня папа был фанат.

Дрозд – не курица, но ощипывать его пришлось не менее долго и тщательно, зато похлебка отчетливо пахла не только вениками, но и мясом. По нынешним временам – невероятная роскошь.

– Эт откуда? – Луи, выбравшийся из темных зарослей, как никогда был похож на сердитого лешего.

Но почти мгновенно подобрел, учуяв запах вареной птицы и разглядев, чего мы с Нико накашеварили за день. А когда я вскользь сказала, что и почек мы набрали сколько велено, – вовсе расслабился, расплылся в улыбке и сидел ждал, пока варево остынет.

Франсуаза так откровенно не повелась на еду, но тоже была довольна тем, что у нас есть горячий ужин. Те две черствые лепешки, которые наши добытчики принесли с собой, вряд ли насытили бы всю компанию. А вот с супом – самое то, даже и на завтрак останется.

– Эк ты, – оценила она выкопанную в земле кастрюлю и вырезанные из дерева корявые ложки, которыми полагалось черпать из этого общего котла. – Сообразительная. Давно мы горячего не ели, с самой заварухи, считай. Хорошее было времечко, мы тогда…

– Было, да сплыло, – нахмурился Луи и сплюнул в сторону попавшийся среди крупы уголек. Ну да, ну да, при таком способе варки это еще ничего. – Толку жалеть. Сгоревшие пожитки, поди, не прибегут за хозяевами.