Текст книги "Королевский тюльпан. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Ива Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
Я с ней спорить не стал, а мысленно похвалил за честность. Да, его высочество сделал, пожалуй, самое важное и приятное открытие за эти тревожные сутки. Конечно, у несостоявшегося наследника тюльпанного престола могут быть свои отношения с цветами. Надо бы проверить результаты разведки, сходить самому с живым тюльпаном.
Я аккуратно привстал, потряс руками, сел. Пожалуй, еще тарелка супа, ночь сна – и буду бодрым бойцом с обеими руками.
– Молодец, конечно, – Магали возобновила прерванную воркотню, – а если бы попался? Или убежал бы, бросив свою цветоноску? Только не ври, будто с ней бегать можешь. Вот и узнали бы эти, что у нас цветы растут, а мы живы.
– Так я тихо подкрадывался, – начал оправдываться Нико. – Прислушивался, а они громко болтали, будто в кабаке.
– И конечно, видел впереди себя все хрусткие веточки, – продолжила Магали беспощадно-нравоучительным тоном.
– От главного добродетельника сбежать было труднее, – с тихим упрямством пробормотал мальчик.
– Вот что, – сказал я тихо, резко и командно, – выговор закончен, необдуманный поступок не повторится. Доложи нам результаты разведки!
Нико внимательно взглянул на меня – обязан ли он мне подчиняться? Наконец ответил:
– Я расслышал их болтовню. Новости есть, хорошие и плохие. С каких начать?
АЛИНА
Ухо ушел. Но я так и лежала, притворяясь дохлой мышкой. Потому что он ведь с кем-то еще разговаривал, с кем-то, кого я не слышала и никак иначе не чувствовала. Значит, если открою глаза и начну оглядываться, уже выдам себя. Мало ли чем оно тогда кончится.
А осмотреться очень хотелось. И поменять позу – без сознания мне было пофиг, только вот теперь сразу и рука затекла, и спина, и вообще весь организм. Ужасно хотелось почесаться: сначала нос, потом лоб, потом… потом всю Алину почесать бы.
А еще было так страшно, что я сама не знаю, как у меня хватало силы воли не выбивать зубами барабанную дробь. Или вот повыть очень хотелось. Но нельзя.
Может быть, если дальше притворяться, я улучу момент, когда меня потащат к… к кому там? К добродетели? Нет, к добродетельному. Что-то такое мне помнится из рассказов Нико, с перепугу помнится смутно. Но совершенно точно – оно опасное и нехорошее.
Так вот, вдруг мои конвоиры, глядя на бессознательную тушку, потеряют бдительность? И у меня получится укатиться в ближайшую канаву, например.
Увы. Зря я надеялась. Потому что не успела я как следует обдумать эти перспективы, как дверь снова хлопнула, послышались шаги нескольких человек, а потом на мою многострадальную голову обрушилось…
Слава богу, это был не еще один удар тяжелым предметом. Потому что я вовсе не обладаю каменной головой и наверняка отдала бы богу душу от такого обращения. На меня всего лишь накинули какую-то плотную ткань и замотали в нее целиком, как гусеницу в кокон. А сверху, судя по ощущениям, еще и связали веревками. А потом перевернули почему-то вниз головой и куда-то потащили.
Трындец.
В такой упаковке я очень быстро начала задыхаться, а тело, как назло, словно парализовало. Оно даже чесаться прекратило, я его вообще не чувствовала больше. Ну и нечего удивляться новому обмороку. На старые дрожжи, так сказать.
* * * * *
Второй раз я в себя приходила медленнее и мучительнее. Болела голова, рот и нос словно засыпало пустынными барханами. Тело я чувствовала, о чем тут же пожалела. Потому что ему было больно, холодно, жестко и еще как-то очень нехорошо, но определить эти ощущения точнее я не смогла.
Глаза открылись с трудом – какой уже смысл притворяться, когда на шее, щиколотках и запястьях четко ощущается холод железных кандалов и без лишних хитростей понятно, что убежать не получится. Значит, умнее будет оглядеться.
Я оказалась права – вокруг были самые натуральные средневековые застенки, как их рисуют в книгах и показывают в фильмах. Неровная каменная кладка, низкий потолок, едва заметный свет через малюсенькое зарешеченное оконце, сырость, холод.
Вот только запах несколько выбивался из общего антуража. Пахло пивом, хлебом и отчего-то еще свежевыстиранным бельем. Хотя ни того, ни другого, ни третьего поблизости не наблюдалось.
В крохотной камере, отделенной от коридора ржавой решеткой, вообще ничего и никого, кроме меня и цепей, не было. И по коридору никто не ходил. По соседству не стучали другие кандалы и не стонали узники. Хм… куда это меня посадили?
Судя по запахам – вовсе не в тюрьму, а в какой-то погреб. Вполне возможно, под таверной или еще каким местным общепитом. Так, а цепи тогда откуда? Ввинчены в стену намертво и, судя по ржавчине и пыли, давно. М-да, хороший погребок, можно хранить пивко, маринованные грибочки и пленников. Никто не испортится и не сбежит.
Тьфу, что за дурацкие мысли? Это, скорее всего, от нервов.
Самым неудобным в кандалах оказался ошейник. Браслеты на руках и ногах тоже были холодными, тяжелыми и в заусенцах, чуть дернись не так – ранили кожу. Но их, как я убедилась, при желании – очень большом желании – все же можно было снять.
Когда-то в детстве мы с друзьями по летнему лагерю нашли в клубной библиотеке старую брошюрку без обложки, начала и конца. В ней рассказывалось о разных фокусах и в том числе о том, как освобождаются закованные в цепи иллюзионисты, если у них по правде нет ключа. Так вот, подростковый энтузиазм – страшная сила. Мы тогда чуть себе руки-ноги не переломали, но экспериментировали до упора, заменив железные оковы деревяшками с кое-как выпиленными дырками. Потом только я узнала, что такие приспособления придумали задолго до охваченных нездоровым азартом «пионэров» и называются они колодками.
В общем, разодравшись в кровь, с рук и ног цепи я сниму. А вот с шеи – увы. Как правильно складывать голову, чтобы она выскользнула из ошейника, не могла научить даже библиотечная брошюра времен глубокой древности. А без головы я далеко не убегу.
Черт. Одно радует – Лирэн жив. Я не слишком надеюсь, что он бросится меня спасать из-за того, что мы так здорово танцевали и целовались. Хотя, признаться, при одном воспоминании даже сейчас бросает в жар. Но все же я не прекрасная принцесса, а он не благородный рыцарь. Даже несмотря на его прозвище из легенды. Как он там говорил? «Кирилл»? А, нет, «Криллэ». Угу.
Так вот. Спасать меня из романтических побуждений никто не придет. Зато есть надежда, что Лирэн попробует вытащить из соображений чисто практических.
Он видел тюльпаны. И смотрел тогда на мою секретную грядку, а потом на меня саму очень внимательно. Задумчиво так.
Короче, надежда есть. Теперь главное – дожить до того момента, когда она воплотится в реальность.
Увы, спокойное ожидание на цепи надолго не затянулось. Примерно через час, когда я нашла более-менее удобный угол в своей камере и приноровилась раскладывать цепи так, чтобы они не мешали отдыхать, где-то в отдалении хлопнула дверь и я услышала шаги нескольких людей.
Шаги приближались.
Честно говоря, первым моим желанием было наплевать на то, что голова останется в цепях, фиг с ней, бежать, бежать! Совладать с паникой и заставить тело не двигаться оказалось самым большим подвигом за всю мою прошедшую жизнь.
«Дыши, Алинка, дыши. Ме-е-едленно. Вот так. Вдох-два-три-четыре, вы-ы-ыдох-три-четыре… Думай о величии Англии, как рекомендовали невестам в Викторианскую эпоху перед первой брачной ночью. Не, плохая ассоциация. Тогда, может, включить простую соображалку? Убивать тебя сразу не станут, а выпытывать вроде нечего».
– Так вот вы какая, – сказал высокий темноволосый мужик, останавливаясь возле решетки и небрежным жестом приказывая сопровождающим принести еще свечей, а также открыть замок на решетчатой двери. – Интересно, интересно.
ЭТЬЕН
Если я печально вздохнул, то незаметно и тихо. Славно, что есть хоть какие-то хорошие новости.
– Ты себя отправил в разведку, ты был ее командиром, тебе и решать.
Нико тоже вздохнул.
– Им известно, что Алина и этот, бывший главный над ворами, смогли пройти через оцепление. Теперь их ищут по всему городу. А еще они поняли, что в центре пустоши кто-то смог выжить, и решили это проверить. Завтра привезут какую-то ар… арма… не знаю что, и пойдут в центр.
– Одна новость плохая, другая не лучше, – проворчала Магали. – Хорошие-то есть?
– Нет, наверное, – ответил Нико, обдумав свое сообщение. – Они, вообще-то, боятся сюда идти. Говорят, что подрядились охранять, а на пустошь не сунутся ни за какие деньги и цветы.
– Дураки найдутся, – заметила Магали, – а их для злого дела много не надо.
Не хотелось ни спорить, ни соглашаться. Мы молчали, подземный костерок почти не светил. В полутьме было слышно, как Крошка, поддавшись материнскому инстинкту, вылизывает Паршивца.
– Нико, – спросил я, – как ты смог убежать от добродетельника?
Юный принц несколько секунд молчал. Потом, видимо вспомнив мое заступничество, начал рассказ. Старался говорить как можно короче, особенно о своей приютской жизни, но не получилось. Магали задавала вопросы с дотошностью, с какой, наверное, расспрашивала пациентов о симптомах болезней. К тому же делала это без сарказма в голосе, с искренним интересом, и мальчик стал рассказывать подробно.
Историю приютских страданий я слушал безмолвно, зато принялся за расспросы, после того как Нико «умер» и очнулся в башне. Мне были важны не его отношения с добродетельником, хотя, когда принц рассказал, как его хлестали плеткой, чтобы заставить вырастить цветок, я окончательно понял, что мои руки выздоровели для боя, и пожалел, что мерзавца нет рядом. Меня интересовала сама башня. На какие стороны света выходят ее окна? Удалось ли выглянуть и увидеть верхушки соседних башен?
Благодаря моей настырности мальчишка даже вспомнил, в каком месяце произошла его мнимая смерть и в какие часы в башню заглядывало солнце.
– Зачем тебе это? – удивленно спросила Магали. – Нико, расскажи лучше, как ты сбежал.
– Блюститель Добродетели официально живет в скромном доме неподалеку от дворца Совета. Но у него есть несколько тайных резиденций, под охраной личной гвардии. Две мне известны, а вот башня – третья. Судя по описанию Нико, это башня Заката, остатки старого замка, который разобрали, когда строили королевский дворец. Знания о враге никогда лишними не бывают…
– Только сейчас не мы охотимся за врагом, а враг за нами, и преуспеть у него шансов гораздо больше, – прервала Магали мои рассуждения. – Нико, расскажи наконец, как ты вырвался от этого мучителя.
Мы слушали, Магали радостно и испуганно охала, а я безмолвно восхищался. Смог бы я в его возрасте проявить такую инициативу? Вряд ли.
– А потом… Я запомнил только, как провалился, и успел еще подумать: какая злая и насмешливая судьба! Я не погиб, спускаясь с высоты в непроглядный мрак, чтобы тут же рухнуть в подземелье! Там я потерял сознание и пришел в себя, только когда меня нашла Алина. Что было дальше, пусть расскажет она. Когда вернется. А когда она вернется? Когда?!
Последние слова юный принц произнес торопливо и резко, потом отвернулся. Хотя окружавшая нас темнота почти не уступала подземной, я углядел слезинку на его щеке.
– Она вернется! Ты же сам слышал, что ее не поймали, – заговорила Магали. – Ты ведь знаешь, какая она везучая. Уже то, что она из подземелья выбралась, дорогого стоит. Много народу туда шастает, кто за кладом, кто убежища ищет. А обратно ходу почти никому и нет.
– Подземелья надо знать, – заметил я.
– А ты знаешь, что ли?! – взвилась Магали, впрочем, по-прежнему шепотом. – Твои – или уже не твои – мануфактуры, они в подвалах, а не в подземелье.
– Знаю, – ответил я спокойным тоном, каковым всегда полагается реагировать на вспышки женской стервозности. – Был год, когда мне пришлось пройти по подземным коридорам больше, чем по аллеям королевских садов.
– Для чего? – спросил Нико, забыв слезы и тревоги.
– Если позволите, ваше высочество, я расскажу, – начал я.
Нико и Магали внимали с интересом. Похоже, прислушались даже кошки.
– Среди моих ровесников-пажей был Гурбэн, юнец из родовитой семьи, уверенный, что ему простятся любые выходки, на какие не решился бы и я сам. Однажды он переполнил чашу терпения, причем короля и его супруги одновременно. Они поставили его перед выбором: изгнание из дворца или полгода позорной должности – сенешаля-надсмотрщика над канализационной системой королевских апартаментов. Гурбэн подумал, одолжил у нас денег на одеколоны – до этого он в очередной раз проигрался – и начал надзирать над тем, что мы обычно обходим стороной. Немного спустя он обратился ко мне как к самому любознательному другу и сказал, что новая должность оказалась гораздо интереснее, чем ожидалось. Гурбэн выяснил, что достаточно давно все подземные ходы под дворцом и в окрестностях были отданы в канализационное ведомство. Это ведь давным-давно мог начаться всеобщий мятеж, когда скрыться можно лишь в подземелье или король решил бы подослать убийцу к надоевшей фаворитке. Ныне нравы смягчились – фавориток выдают замуж, а большие мятежи остались в истории, – последние слова я произнес с печальной улыбкой.
Нико, внимательно меня слушавший, тоже вздохнул.
– Поэтому подземные ходы, давно соединенные с подземными каменоломнями, стали не нужны. Их отдали под канализацию, но для нее оказалось достаточно лишь малой части подземного пространства. Какой-то предшественник начальника Гурбэна велел замуровать подземелья. «А так как труд плотника дешевле трудов бригады каменщиков, – со смехом сказал Гурбэн, – подземные коридоры заколотили досками. Да еще перед этим составили их чертежи. Я посмотрел: за сто лет с них никто пыль не смахивал. Ты же, Этьен, даже пьяный не ляжешь спать, не почитав древний манускрипт. Бери, изучай и думай, как мы повеселимся. Я сам далеко не заходил, но это гораздо интересней, чем дворцовый подвал, куда мы скрывались с кухни, когда младшими пажами таскали заморскую пастилу».
– И как вы повеселились? – спросила Магали с легким сарказмом, но интерес читался тоже.
– К нам присоединились двое приятелей, – продолжил я. – Мы гуляли в часы, свободные от дежурств. Впрочем, в молодости не спать ночью так же легко, как и днем. В подземных тоннелях оказалось сухо и почти не пахло. Мы, наверное, прошли весь город. Обнаружили древнее подземное кладбище. Тот, кто придет туда сейчас, решит, что посетил место пирушки мертвецов, но пустые бутыли и копченые птичьи кости оставили мы. Однажды я чуть не поссорился с Гурбэном до дуэли: он вылез на берег реки в белом покрывале, собираясь похитить юную прачку, – чтобы думала, будто над ней надругался подземный призрак. Но я успел спугнуть девицу.
– Благородный герой, – заметила Магали.
– Но так как дуэль не состоялась и мы остались живы, – продолжил я, не реагируя на насмешку, – мы не прекратили наши подземные похождения и однажды попали в место, за проникновение в которое, согласно букве закона, рубят головы даже пажам.
– В альков королевы? – спросила Магали.
– Не угадала, – усмехнулся я.
– А я, кажется, понял, – сказал Нико.
АЛИНА
Вот уж не думала, что от четырех свечек, поставленных возле головы, может быть ярко, как от включенной рядом электролампы. И отдельный пакостный прожектор – пристальный взгляд этого клоуна-затейника. А я, в чем состоит дополнительное гадство, его толком не вижу.
Пауза так затянулась, что я решила высказаться:
– Не много ли железа на одну женщину? Наверное, вы охотились на кого-то другого.
Ни смешка, ни другой реакции. Опять молчание, да такое, что слышно, как капля воска упала на пол. Языки у всех отрезаны, что ли?
– Да, это именно она, – наконец сказал гнусный заказчик похищения. – Расковать руки и ноги, отвести в мой кабинет.
«И девушек наших ведут в кабинет», – вспомнила я старую песню. Смеяться и пугаться не стала, говорить «спасибо» за снятые кандалы тем более. В любом случае самое интересное – впереди.
Молчуны в черных масках сноровисто освободили меня от ручных и ножных кандалов. «Э, еще ошейничек, будьте добры, снимите», – хотела добавить я, но воздержалась.
Потом меня поставили на ноги и вывели из камеры. Безликие конвоиры соблюдали вежливость, но я не сомневалась – если остановлюсь, меня понесут как багаж. Такое сегодня уже происходило и я решила поразмять ноги, пусть и на короткой дистанции.
Кабинет оказался этажом выше. Нас оставили вдвоем, впрочем, я не сомневалась, что персонал в коридоре и явится по первому вызову. И потом, я же не боевая ниндзя-попаданка. Драться не умею. Да меня этот товарищ добродетельный при желании без посторонней помощи прибьет.
В полутемном помещении были стулья и кресла, но хозяин сесть не предложил, впрочем, сам не сел тоже. Поэтому я просто облокотилась на край большого письменного стола. Огляделась. Явно деловой кабинет для совещания в узком составе. На стене – единственный портрет. Я с первого взгляда поняла, что это физиономия моего похитителя.
Что же, не пыточный застенок – и на том спасибо.
Добродетельник хмыкнул, но воздержался от замечания. Несколькими быстрыми шагами обошел меня полукругом и спросил:
– Как я понимаю, вы немного удивлены?
Чему он должен удивиться? Тому, что меня ни с кем не спутал?
– Вы узнали меня по портрету?
– Мне не нужны рисунки, – со скупой усмешкой заметил добродетельник. – Мне достаточно было вашей манеры общения. Любая женщина, рожденная в Лутте, оказавшись в моей власти, принялась бы умолять о пощаде. В редком случае – сыпать проклятиями. А вы ведете себя так, будто не знаете, кто я такой. Хотя должны были узнать, едва здесь поселились!
Голос собеседника был громкий, резкий, уверенный. Если бы не пятнадцать лет общения с владельцами мелких бизнесов и чиновниками районных администраций, я бы прониклась и напугалась. А так очень хорошо ощущала, что это – игра на публику. Пусть она и ограничена мною.
Впрочем, я и вправду в его власти. Лучше не злить.
– Простите, я жила в компании, где о вас предпочитали не говорить.
– И я даже догадываюсь в какой, – ответил собеседник, одарив меня очередной скупой усмешкой.
Подошел к столу, передвинул подсвечник. Я разглядела небольшие чашечные весы. Он щелкнул по деревянному футляру, достал оттуда миниатюрную гирьку-разновес.
– Вот что любопытно, – продолжил он. – Вы способны выжить и даже жить в таких условиях, в таком месте, где не способен выжить я. Какой-нибудь бездельник-философ стал бы делать из этого умозаключения о том, что вы значительнее и могущественнее, чем я. Но при этом вы можете не дожить до утра. Дожить можете тоже. Но пока что шансов на первое больше.
И с легкой усмешкой положил гирьку в чашку. Та лениво опустилась, будто ей была дорога моя жизнь.
Блин, вот тут кто настоящий бездельник-философ, упившийся властью. Но сказать придется что-то другое. Мне нужен диалог, мне нужно понять, есть ли лучик надежды на компромисс, до того, как он скажет, что ему надо. А назвать козла козлом никогда не поздно.
– Вы бывший аптекарь? – спросила я без капельки насмешки, с искренностью ребенка, который заглянул в незакрытую кабину пилота и увидел все приборы одновременно.
– Вы все же немного осведомлены. Или в ваши магические способности входит еще и ясновидение?
Чего? Я еще и колдунья? Ладно, этому революционному инквизитору нужно что-то более интересное, чем обвинить меня в гадании, ворожбе и порче домашней скотины.
– Вот именно этим я специально не занималась, – сказала я с загадочной улыбкой. – Так что, я угадала?
– Отчасти, – ответил собеседник. – Я сын аптекаря. Мой отец решил, что весы правосудия выгоднее весов для пилюль и микстур. Поэтому я избрал стезю адвоката, чтобы защищать интересы простых и добродетельных людей, а потом решил защитить весь город от несправедливости и разврата. На это ушли годы тяжелых и опасных трудов. Мне приходилось скрывать свои намерения и мысли. Мне угрожали слуги коронованного тирана. Надо мной смеялись безумцы, уверенные в том, что возможна свобода без добродетели. Но смешки и угрозы остались позади! Теперь я, Жорэн Лош, Хранитель древнего города Лутт, блюститель добродетели его жителей. Судьба города – на этих весах! Всего города и каждого живущего в нем, – добавил Лош, пристально взглянув на меня, будто вспомнив, к чему вообще этот разговор.
С каждой фразой монолога Хранитель преображался. И без того не мелкий, он, как мне показалось, стал выше и шире. Его глаза сверкали в колеблющемся пламени свечей. Голос стал не столько громким, сколько высоким и пронзительным. Хороший голосок, поставленный. Годен, чтобы убеждать деловых партнеров подождать с возвратом долга. И контрольные организации, нагрянувшие с внезапной ревизией: все нарушения устраним, приходите завтра.
Впрочем, нет. Заимодавцев и ревизоров такой тон обычно не убеждает. Это люди ушлые, наслушались всяческого. Зато такие речуги отлично канают на собраниях небольших трудовых коллективов. С повесткой «почему я не повышаю вам зарплату», «почему надо поработать в выходные без премиальных», «почему с завтрашнего дня надо являться в офис на полчаса раньше». С такими начальниками не надо спорить – не переспоришь. Надо просто уходить и устраиваться на работу туда, где нет такого, блин, патетика-демагога.
Проблема в том, что от этого «начальничка» я не могу просто взять и уйти. Сказав на пороге, что все его достижения – никто в городе не может дышать без букетика увядших цветочков. Надо найти подход к этому маньяку. Но какой?
А что, если сделать вот так?
– Поэтому, – продолжил Лош чуть тише, но столь же напряженно и торжественно, – в первую очередь вам следует быть честной.
Ну, честной так честной. Это не так и сложно.
Я сделала несколько шагов по кабинету – размять ноги. Потом подошла к столу. Присмотрелась и со всего маху шлепнула на одну чашу весов здоровенную медную чернильницу.
– Вот настолько честно пойдет?
Эк я поломала сценарий! Мсье Хранитель-сохранитель прямо-таки замер на месте с разинутым ртом.
Пока он не начал использовать его для очередной тирады, я взяла слово сама.
– Да, я забыла представиться. Алина Сергеевна Трофимова, старший менеджер флористической компании «Миллион роз», гражданка Российской Федерации, житель города Санкт-Петербург. Похищена из служебного помещения, насильственно перемещена на территорию города Лутт, – как здорово, что запомнила это слово, – без ведома своего начальства и своего собственного согласия. Это дает мне полное право не подчиняться законам вашего города, пока я не дам согласия стать гражданкой вашего государства. Я вообще могла бы с вами не общаться, пока вы не предоставите мне свободу и не начнете обращаться со мной как с жертвой похищения. Причем двойного: сначала меня насильно доставили в ваш город, а час назад – к вам.
Я говорила громко, уверенно, настойчиво и не сводила взгляда с Лоша.
Добродетельник, надо отдать должное, оправился от секундного шока и сам уставился на меня. Пока я представлялась, его лицо было напряженно-внимательным, казалось, он впитывал информацию, как губка пролитое вино. Когда же я заговорила о правах, появилось подобие насмешки. Причем презрительно-усталой – старая, надоевшая песня. Я приглядывалась к весам.
Мой монолог был прерван стуком в дверь. Лош подошел, выглянул и пару секунд спустя вернулся. Взглянул на меня. Его лицо окончательно стало презрительным, как у школьника в конце урока по нелюбимому предмету.
– Продолжайте, – бесцветным тоном сказал он.
– Поэтому, – указала я на весы, – честно и справедливо было бы в первую очередь обращаться со мной не как с беглой преступницей, а как с гостьей вашего города, причем недобровольной. Извиниться хотя бы за действия ваших людей. И после этого начать разговор на равных. – Я опять шагнула к столу. Вынула из футляра равновесную гирьку, стоявшую напротив опустевшего гнезда, – сестрицу той, что использовал Лош. Сняла чернильницу, заменила ее гирькой и указала на затихавшее колебание весов. – Вот так будет и честно, и справедливо, и добродетельно.
Хранитель города взглянул на весы, потом на меня. Потом улыбнулся широкой, детской, почти не наигранной улыбкой и начал громко аплодировать.
– Восхитительно, – наконец сказал он. – Я понял, что входит в обязанности старшего менеджера: убеждать людей. И вы делаете это успешно. И если бы мы сейчас были в зале суда, мнения присяжных как минимум разделились бы. А может, вас бы и оправдали. Но есть одна проблема.
Лош замахнулся…
За одну секунду я успела понять и как парирую удар, и как увернусь, и главное – если бы он хотел ударить, то ударил бы. Но замах был уж очень медленный и показной. И я не удивилась, когда Хранитель расчетливо не шарахнул по весам со всей дури, а аккуратно смахнул их со стола.
Грохот завершился тихим звоном – гирька, покатившаяся по паркету, ударилась о какой-то металл.
– Проблема, – продолжил он, – в том, что сейчас мы не в зале суда и тем более не в зале Совета. Если бы вы добрались туда и объявили себя похищенной гражданкой другого государства, последовали бы официальные формальности, конечно же, не на моем уровне, а мелких чиновников. Но это – моя личная резиденция. Хранитель города не может выполнить свою работу, действуя исключительно в рамках официальных полномочий. Кстати, вам известно, какую новость я получил пять минут назад?
Я внимательно посмотрела на мсье Лоша: зачем делать из меня дурочку? Или предполагать у меня столь сильное ясновидение.
– Гонец из так называемого Ночного Братства, сообщивший мне о вашей поимке, найден зарезанным в канаве. Он не дожил бы до утра в любом случае, но о нем позаботились свои. Эти милые полезные жулики в очередной раз сделали доброе дело для меня. Причем без моей просьбы. В общем-то, поэтому я их и терплю – пользы больше, чем вреда. Да, как вы познакомились с их бывшим маршалом?
Блин, куда вывернул. «Это душевная тайна моя-а-а», – хотела ответить словами давней воровской песни. Но воздержалась. На фиг ему знать, что у моей души могут быть какие-то тайны.
Поэтому ответила кратко и совершенно честно:
– К этому знакомству я не стремилась. – После чего не удержалась и добавила: – Как и к знакомству с вами.
Лош усмехнулся. Украдкой – но не для меня – бросил взгляд на сброшенные весы. Видать, родители в детстве приучали к порядку и их уроки не забылись.
Потом сказал:
– Забудем об этом неприятном типе, все равно жить ему недолго. Так вот, мы сейчас находимся в моей личной резиденции, под моей личной охраной и я никому не отчитываюсь о ее действиях. Кстати, как вы думаете, за какую награду мне служат люди?
Загадочки гадать? Ну, погадаем. Авось попаду.
– Жизнь?
– Да. Они живы только потому, что без моей протекции каждого из них ждал бы суд – государственный или еще более беспощадный суд их бывших братьев-головорезов. Вы сообразительны и, несомненно, уже догадались, какой подарок я намерен предложить вам.
Я с трудом изобразила усмешку и кивнула.
– Вы догадливы – жизнь. И кстати…
Лош посмотрел на стол. Я готова была поклясться, что он вздохнул о том, что смахнул весы и не может развлечься наглядными фокусами.
– Вы также должны догадаться, что ваша жизнь ничего не стоит. Этим вечером вас похитили разбойники. Куда дели – знает только капитан по кличке Ухо, умный и неболтливый человек, впрочем, сделать его совсем неболтливым нетрудно. Вы просто исчезли. Вас нет. Считайте себя нулем, – договорил он, повысив голос.
Ошейник слегка давил, голова болела от выпитой гадости. Все равно, сдаваться нельзя.
– Я не ноль, я меньше ноля, – ответила я с усмешкой. И обрадовалась, увидев, как пафос опять переходит в удивление. – Вспомните, как позавчера на пустоши меня преследовали и в меня стреляли. Пули пролетали близко, я могла погибнуть уже тогда. Поэтому моя жизнь не так уж и ценна.
– Цену определяю я… – начал Лош, но я его перебила:
– Зато ценны мои знания, неотделимые от моей жизни. А я, как вы правильно заметили в начале разговора, могу жить там, где вы не способны. И если вы способны только отбирать чужие жизни, то я могу и дать другим жизнь, нет, не в женском смысле слова, – тут пришлось повысить голос.
Лош слушал, причем с интересом.
– И что особенно важно, вы не знаете, что я могу знать. Вы не можете угрожать мне пытками – вам неизвестно, что выпытывать, хотя мне есть что сказать. Я могла бы дать жизнь всем, включая вас. Но только если намеки, что моя жизнь ноль, прекратятся.
– Интересно, – заметил Лош, – продолжайте.
– И мое предложение очень простое, – сказала я на последнем дыхании. – Мне мало моей жизни.
