Текст книги "Королевский тюльпан. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Ива Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Когда я приехал к фабрике, стражи еще не было. Но тотчас стало ясно, что она нужна.
– Беда, – крикнул младший надсмотрщик, подскакивая к карете.
– Твой главарь сбежал и оставил тебя за себя? – усмехнулся я.
– Нет. Он долго упрашивал главного мастера взять хотя бы часть вины на себя. Потом валялся в ногах у его жены. А потом схватил ее за шиворот, вытащил свинцовник, приставил к голове и сказал, что отпустит, когда сюда явится один из четырех членов Совета, он расскажет ему всю правду.
– Ждать стражу? – спросил секретарь.
– Обойдемся сами, – сказал я, легко соскакивая без ступеньки-подножки. – Ведь ему нужен блюститель, он и явился.
Конечно, это не мое дело. Нет, отчасти мое – я был обязан предвидеть все варианты. А еще… Бывает же у взрослых людей мальчишеское желание залезть на дерево. Вот и я решил понять, зря ли трачу часы в фехтовальном зале.
* * * * *
Издали негодяй и его жертва напоминали танцевальную пару, застывшую в странной позе у стены главного цеха. Полукольцо зрителей держалось на расстоянии. Свинцовник, даже ручной, – не нож, он поразит и за шаг, и за десять.
– О, сегодня день желаний, – раздался безумный смех, – министр прибыл сразу. Оставь шпагу и медленно иди ко мне.
Я так и сделал. Уже издали прочел в глазах негодяя его замысел: он не собирался ничего мне рассказывать. А просто планировал взять в заложники вместо малоизвестной дамы и требовать чего-то существенного. Ковер-самолет для отправки за границу? Мы их не ткем, скажу как начальник всех мануфактур.
Я успел перевести смех в гримасу и медленно направился к застывшей парочке. По дороге вспоминал обманное актерско-боевое искусство «тот-не-тот». Конечно же, я жалкий старик, который плетется, глядя под ноги. Конечно же, я мухи не обижу, потому что муху сперва надо поймать. Конечно же, я самый несчастный и безопасный из пятидесяти человек в этом зале…
Долго такой образ поддерживать трудно, но и идти – полминуты.
– Вот и хорошо, – услышал я рядом почти змеиное шипение, – а теперь…
– Игра окончилась! – гаркнул я в прыжке, не уступавшем скачку любого катланка.
Негодяй взвыл от боли – похоже, я сломал ему кисть руки, когда выворачивал. Но пальцы сделали свое дело. И пусть ствол был перенацелен на стену, меня не только оглушило выстрелом, я еще и почувствовал боль.
Воющего мерзавца оттащили, а я озабоченно потрогал камзол и понял, что он дыряв, а пальцы стали влажными.
АЛИНА
– Эт правильно малец сказал, с пустошей выдачи нет, – посмеиваясь, изрек дядюшка Луи, подбрасывая ветки в маленький костерок, прячущийся в специальной ямке. – Мы, лепесточники, тысячу лет своим умом живем. Нам все едино: королевство, республика. Господа там, братья-товарищи. Маги, не маги… нам никто не нужен и мы никому не нужны. А потому никто нам и не указ.
Похлебка в мятом, но тщательно оттертом от копоти котелке вкусно булькала, еле заметные отсветы костра играли на пушистых волосах наших леших, опять устроившихся рядом друг с другом. Они, когда на что-то отвлекались и начинали действовать машинально, всегда почему-то оказывались так близко друг от друга, как только возможно.
– Так уж и никому? – Я проследила, чтобы Нико как следует укутал босые ноги в принесенное тетушкой Франсуазой лоскутное одеяло, и снова стала смотреть на огонь. Мысли текли медленно, но на удивление ясно и четко. – А отвар из почек?
– А отвар всем нужен, – хмыкнул Луи. – И сейчас еще поболее, чем раньше. Вот потому нас братья-товарищи и не трогают, хотя и обзывают… – Он наморщил лоб, припоминая, щелкнул пальцами и посмотрел на Франсуазу.
– Пережитки экспла…татарской мифологии, – по-совиному ухмыльнулась тетушка, поправив на плечах лохматую шаль. – Это самое дурное и грязное ругательство, какое я слышала. А я слышала их немало, прошлая пустошь была рядом с большим портовым городом, погонщики и грузчики пошуметь любители, на три лье вокруг уши не уберечь от их матершины.
– Вот, – назидательно поднял палец дядюшка Луи и ухмыльнулся. – Пережитки мы. Оно, конечно, при желании можно нагнать к пустоши отряд хорошо надышанных свежими цветами гвардейцев да прочесать весь почечник от границы до границы. Только кому это надо? Столько затрат ради кучки бродяг, с которых ни пользы, ни прибытка вдали от пустошей не добиться. А потом, кто почки им собирать будет? Нормальным-то людям, чтоб до середины рощи дойти, два-три цветка вдышать надо. И то обратно едва выползут, какой уж тут сбор. Особенно ежели учесть, что самые спелые почки растут у внутренней границы, у самой проклятой земли.
– Так что живи и ни о чем не беспокойся. – Тетушка Франсуаза сноровисто сняла котелок с похлебкой с огня, пристроила его на плоский камень и полезла под полог за деревянными ложками. Тарелок у лепесточников не водилось, все ели из одной посудины. – Мы тебя не гоним, а уж мальца твоего и подавно. Все знают, что лепесточники детей не обижают. Выводят заблудившихся к родителям. Ну, а твой-то и так при тебе, хоть и не родной. Хороший пацан, и дыхалка у вас обоих самая для нас подходящая. Оставайтесь.
Я тихонько вздохнула. Куда ж мы денемся? Во всяком случае, первое время. Потом-то я очень даже рассчитываю деться туда, откуда пришла. Домой хочу, в привычную, спокойную, – вот уж когда оценила весь свой «стресс» от общения с поставщиками, работниками и покупателями! – уютную и очень комфортную жизнь. Теплый туалет хочу, горячий душ, холодильник с едой. Интернет! Пиццу! Полцарства отдам за пиццу, которую никогда не любила и заказывала только для гостей.
Но на границе проклятых земель, бывших королевских цветников, об удобствах приходилось только мечтать. И обходиться малым. Да ладно бы я сама. Так ведь ребенок! Каким бы разумным и послушным ни был мальчишка, он все равно оставался мальчишкой.
И уже на третий день, вернувшись со сбора почек, я обнаружила его под кустом испуганного и в крови. Глянула на пропоротую сучком ногу и в ужасе подхватила мелкого на руки. К врачу! Немедленно! Только вот где его искать?
Как назло, Луи и Франсуаза с утра ушли налаживать контакты с еще одним приемщиком почек. Луи сказал, что сдавать одному привычному сразу много не стоит, тот начнет спрашивать и болтать, это может привлечь к нашему краю пустоши лишнее недоброжелательное внимание. А чтобы связаться с другим приемщиком, сначала надо договориться со своим братом-лепесточником, который сдает ему почки со своего участка. Короче говоря, процедура сложная, требует переговоров, торговли и тонкой дипломатии. И подарков.
В качестве подарка подошла моя резинка для волос с пучком пластмассовых разноцветных бусинок в перламутровом покрытии. Тетушка Франсуаза долго цокала языком, любовалась дешевой китайской безделушкой, вздыхала, а потом решительно раздербанила завязку, на которой держались бусинки, и стащила с нее половину красивостей. Добытые блестяшки она завернула в тряпочку и припрятала «про запас». Мало ли, еще с кем придется договариваться и нести дипломатический дар.
Пучок на резинке похудел, зато стал сильнее звенеть и щелкать при тряске. Удовлетворенные лепесточники ушли, сказав, что вернутся к вечеру. А мы с Нико остались варить нехитрую похлебку и собирать почки с самых ближних кустов.
И по закону подлости ребенок сразу покалечился.
Конечно, пропоротую ступню я ему сразу промыла, даже залила каким-то не слишком ароматным, но достаточно крепким пойлом из заначки дядюшки Луи. Малыш пищал и вскрикивал, но не отбивался, и то хлеб. Самое же неприятное, по моему дилетантскому предположению, обломок окаянной деревяшки застрял в ноге. Я его даже нащупала. Но вытаскивать не решалась.
Ногу Нико я перетянула самодельными бинтами и села рядом, лихорадочно соображая, что же делать дальше. Рана серьезнее, чем просто ссадина или порез, тут нужно вытаскивать и зашивать. И здешние лекари умеют это делать, как-то в разговоре с тетушкой Франсуазой мелькнуло это знание. И не так далеко от пустошей в городе даже есть доктор, который не чурается иметь дело с лепесточниками. Я знаю, как его зовут, но понятия не имею, где он живет. И чем с ним расплачиваться за лечение – тоже непонятно.
Все наше общее невеликое богатство Луи таскает при себе, так что у нас под кустом сейчас ни монетки. Только полкоробка собранных мною почек, но их не хватит даже на завядший бутон. Лекарь, по словам Франсуазы, малый своеобразный и даже местами добрый, но бесплатно работать здесь не принято от слова «совсем».
Рука вдруг сама потянулась к уху. Хм-хм, серьги у меня простенькие по дизайну, без всяких камушков, колечки. Зато золотые, хорошей пробы и с алмазной насечкой. Наверняка они стоят сильно больше, чем один визит к доктору, но что делать?
Золото же в любом мире золото, это я уже выяснила. Не придется даже искать менялу, скажу лекарю, что я из семейства Луи, отдам серьги и Нико наложат пару швов. Только надо проследить, чтобы лекарь руки мыл… и прочую дезинфекцию с гигиеной соблюдал. А то знаю я французскую медицину конца восемнадцатого века: зашивать раны научились, а грязь из-под ногтей вычищать – не очень.
Под эти мысли я скоренько упаковалась в фирменную хламиду лепесточников, под которой было не разглядеть моих джинсов, завернула в такую же нашего маленького принца и, успокаивая закусившего губу детенка, припустила из приграничной рощи в город.
Адреса я не знаю, но язык мне на что? Обычно местные в курсе, где в их районе проживает лекарь с определенным именем. Подскажут.
ЭТЬЕН
Боль лучше всего глушится злостью. Я очень злился. Не столько на мерзавца, сколько на себя – надо было издали разглядеть калибр свинцовника и понять, что такой крупный ствол мог быть забит не одной пулей, а картечью – семью-восемью пулями поменьше.
Когда я вывернул ему руку, пули ударили в каменную стену, разлетевшись по огромному цеху. Все, кроме одной. Вот одна-то и отскочила мне в бок.
Каждый фехтовальщик – немного анатом. По моим ощущениям, пуля застряла в одном из нижних ребер. Ничего особенно страшного, но пальцами не вытащить.
Я проковылял в кабинет директора мануфактуры, тут же подписал приказ об увольнении за продолжительное терпение мошенничества и непорядков. Пока я орудовал пером, телохранитель сделал мне перевязку, а секретарь принес из кареты парадный мундир – блюстителю Созидания негоже щеголять дыркой на боку.
– Брат Этьен, – секретарь, как всегда, с легкой улыбкой произнес официальное обращение, – предполагаю, вам придется познакомиться с Головой-на-плечах.
– Обновить знакомство, – заметил я. – Он зашивал меня пятнадцать лет назад, ворчал и взял двойную плату, так как фехтовальщики сами виноваты в своих ранах.
– Но про голову пел?
– Конечно, – усмехнулся я. – «Ведь моя голова еще на плеча-а-ах».
Этого чудаковатого хирурга, окончившего три университета, так давно звали Голова-на-плечах, или просто Голова, что настоящее имя подзабылось. Он мурлыкал песенку с этим припевом и брался за любые операции. То, что к нему иногда приносили мертвецов, конечно, шутка.
Говорят, что в день Освобождения в клинику вломилась толпа громил и главарь заявил, что тех, кто лечил аристократов, надо убивать.
– Мил человек, – ответил Голова, не отрываясь от операционного стола, – а когда вам оторвут голову или что поменьше, что вам тоже дорого, кто это вам обратно пришьет?
Громилы расхохотались и удалились. Кажется, Голову даже зарегистрировали и приписали к кварталу Лилий в его отсутствие. Префект тоже допускал, что однажды придется прилечь на операционный стол.
Но сегодня это предстояло мне.
Я отверг помощь телохранителя и побрел к карете сам. Секретарь был послан вперед, чтобы уважаемый хирург приготовился оперировать блюстителя Созидания.
АЛИНА
Я шла вверх по улице, наполненная решимостью и надеждой. Так быстро и резко, что удивленные взгляды прохожих отскакивали от меня. И не только прохожих, но и патрулей, что встретились уже трижды.
С рекомендованным лекарем мне повезло. Правда, повезло своеобразно. Когда я вошла, он был занят – совершал подобную операцию на ноге почти потерявшего сознание бедняги. Десяток зрителей глядели на происходящее и комментировали. Лекарь был нетрезв, помощник, державший больного, еще больше и постоянно рекомендовал не мучить человека, а отрезать ступню. Глянув на инструментарий, я подумала, что с этого, пожалуй, следовало начинать.
А еще представила, как он этой стамеской, или отверткой, или как это называется – зонд? Как он вот этим будет ковыряться в детской ножке. Да это уже шок.
Нет!
Видимо, сказала вслух.
Стоявшая рядом тетка посочувствовала:
– Не повезло тебе, лепесточек. Сегодня он слишком веселый. Вот что, а сходи-ка к Голове-на-плечах.
Я попросила подробностей.
– Он точно все сделает, если примет. Ну, если до него доберешься. Ступай в квартал Лилий – за угол, налево и наверх, не собьешься. Там тебе уже сухой ствол дорогу покажет.
Так я и сделала.
Путь оказался дальний и интересный. Я поняла, что живу в Городе почти неделю, но так его и не видела.
Квартал, в который меня привела широкая улица, выглядел благоустроенней окрестностей пустыря. Тротуар – чище, лавки сменились изящными магазинами и витринами, а у входа висели букеты почти засохших цветов, которые в других кварталах продали бы в розницу. Я поняла, что могу читать вывески: «Аромат добродетели и скромности», «Платья равенства и целомудрия». Впрочем, я бы не сказала, что именно платья на уличных манекенах выглядели целомудренно.
Если бы я притормозила и стала разглядывать, раскрыв рот, меня бы давно схватила стража. Но я остановилась лишь на секунду, узнать, куда свернуть.
Вот и нужный дом. Если люди перед крыльцом являлись живой очередью, то я этого не знаю. Главное – не растерять задор.
Дерни за веревочку, дверь и откроется. Я дернула, не пожалев сил. Дверь открылась почти сразу. На пороге стоял юноша в жилете с мечтательным лицом и раскрытой книгой в руках.
– Зачем так громко? Вы проглотили иголку или сели на нее? – спросил он, чуть подняв голову от книги.
– Нет, – чуть задыхаясь, ответила я. – У ребенка серьезная травма.
– Правда серьезная? – опять спросил юноша, не отрываясь от страниц. – Может, если все очень серьезно, вы отдадите его в музей медицины? Обещаю, что его очень бережно заспиртуют.
Моя одышка прошла, а энергия перешла в злость.
Для начала я шагнула вперед и поставила ногу на порог.
– А я обещаю, что тебя четвертуют и бережно сохранят все четыре половинки: в спирту, в рассоле, в соляной кислоте и в формалине!
Юноша выронил книгу, но успел подхватить. С моей ногой он ничего сделать не смог, поэтому повернулся и убежал, а я вошла. Для приличия, а также, чтобы никто из конкурентов-пациентов не попытал счастья, закрыла за собой дверь.
В холле было полутемно, наверх вела лестница. В углах действительно стояли какие-то заспиртованные экспонаты. Может, мне дали неточный адрес и это правда музей?
На лестнице показался юноша, уже без книги.
– Пожалуйста, проходите, – сказал он. – Профессор заинтересовался лепесточницей, которая знает про формалин.
Мой маленький принц, которого снова укачало у меня на руках, тихонько застонал. Я пошла наверх, надеясь, что лимит невезения на сегодня полностью исчерпан. Только бы приняли и вылечили.
Чтобы взбодрить себя, я вспоминала квартиру одного московского профессора, умельца возвращать потенцию пожилым мужчинам и превращать собак в пролетариев. Интересно, у кого из них больше комнат?
Наконец мы дошли до приемной. Из-за закрытой двери доносилось: «И пью я воду, и ем траву, и не вижу любви в твоих очах. Но, наверное, немного еще поживу, ведь моя голова еще на плеча-а-ах».
Потом дверь открылась, вышел пошатывающийся субъект с забинтованной рукой.
Я услышала тот же дребезжащий, но бодренький голос:
– В следующий раз, мил человек, хватайся за нож правой рукой, эту больше зашивать не буду. Раньше утра не развязывай и не вздумай это выпить, а сбрызни шов. Лепесточница? Проходите, милая дама, рассказывайте, как недоглядели за отпрыском и что ему придется пришивать.
Я поежилась, вспомнив прошлого коновала. Тот был просто пьяный. А этот, не дай бог, еще и сумасшедший. Впрочем, доктора часто с приветом, а так совет пациенту он дал вполне профессиональный.
Перехватив дите поудобнее, я вошла в кабинет и застыла от удивления.
ЛИРЭН
– Стареешь, брат мар, – шутили капитаны, когда я часа три пополуночи покинул кутеж.
Я отшутился – найду чего-нибудь веселое и без вас. Однако искать не стал и отправился на ночлег в свою башню.
Проснулся не ранним утром и узнал от гонца, что самое веселое произошло в трактире уже после меня. Да такое веселое, что пора спешить в трактир, пока прения не перешли в поножовщину.
Большинство девиц Сычихи разбрелись по номерам, но парочка осталась плясать с капитанами в зале под скрипача и разбитую мандолину. Музыканты старались, вино свое дело делало и капитаны понемногу падали под столы. Кроме одного. Девица в танце неосторожно отдавила ему ногу, он закатил ей оплеуху, а потом снял кожаный пояс и заявил, что сейчас будет играть с ней в строгого папашу и дочку. Девица заявила, что такие игры ей не по нраву за любые деньги и пусть Сычиха найдет замену, которая согласится. Однако Сычиха уже спала с кем-то в номере, докричаться до нее не удалось.
Буян заорал, что строгие папаши не спрашивают и начал бегать за девицей, а та – прыгать через стулья и прятаться под столом. Хозяин заведения и персонал покинули место действия, чтобы не мешаться в игры серьезных людей.
Как рассказала испуганная подруга, скоро в руке девицы оказалась вилка, а некоторое время спустя громила на бегу на нее наткнулся. Это замедлило его прыткость и девочка покинула трактир через окно, а громила выпил еще вина и лег спать.
Когда солнышко взошло и даже стало греть, кутежеры проснулись и один из них обнаружил вилку, воткнутую в живот, причем так капитально, что вытаскивать опасно. Братство не было бы братством, если бы не стало обсуждать, что делать с вилкой. Их больше интересовало – кто виноват? Половина считала, что Сычиху за потерю контроля над персоналом надо разжаловать из капитанш в обычные шлюхи, а девицу найти и отдать обиженному – пусть играет во что хочет, хоть в колбасника и поросенка. Остальные – дурак сам виноват и напоролся по заслугам.
Я пришел, когда одни были готовы резаться, другие – хохотать и брататься.
– А можно и так, – гоготал Ухо, – поймать и отдать мне на переучку. Через неделю она сама…
– Суд маршала! – сказал я самым трезвым и высоким тоном, на какой был способен. – Кто не подчинится суду маршала?
Как и положено, таких не оказалось.
– Суд таков, – продолжил я после подобающей паузы, – Сычиха заплатит сто монет за то, что ее не оказалось на месте ссоры. Девицу найдут, отдадут Сычихе, но как возместить штраф – отработать телом или руками, пусть решит сама.
Половина, мечтавшая о каре, загудела одобрительно-недовольно – легко отделалась.
– Все сто монет, – сказал я, – пойдут в казну Братства, а ты, – показал на обиженного, – не получишь из них ни гроша. С девицами нельзя играть в игры, на которые они не согласны. Это приговор!
Ответный гул был относительно тих. Если кто-то повышал тон, я пристально глядел в глаза и ропот стихал.
– Ладно, Мар, – вздохнула Сычиха, отсчитывая деньги, – но вилку я вытаскивать не буду. Вот, что, Мар, такая вот апелляция – сейчас мы проводим беднягу к Голове. Сходи-ка с нами, попроси маршала всех цирюльников сделать, быстро и как надо.
Братство загудело опять, дружно и одобрительно. Особенно те, кто были недовольны приговором. У нас же суд братский, приговоренный всегда имеет право на небольшую просьбу к судье, в подтверждение, что суд не превыше Братства.
Похоже, придется исполнить.
Я даже не стал объяснять Сычихе, что Голова-на-плечах – маршал хирургов, а не цирюльников, и собрался в путь, к счастью, достаточно близкий.
ГЛАВА 3
АЛИНА
Доктор Голова-на-плечах оказался таким, как я и ожидала, – милым старичком, который бродил по большой зале вокруг стола, освещенного свечным зеркальным прожектором, и насвистывал свою фирменную песенку. Но удивилась я не ему. Его помощ… на самом деле помощнице. Высокая и дородная девица в серой полотняной хламиде и косынке, полностью скрывавшей волосы, стояла со скальпелем в руке, видимо, недавно вынутым из металлического сосуда с кипятком. Да, точно, вон жаровня, а на ней то, что больше всего напоминает металлический контейнер, в котором когда-то бабушка кипятила стеклянный шприц. У нас такой лежал в серванте, как память о допотопных и доодноразовых временах.
Есть у меня такая привычка – люблю смотреть на людей с предметами, делать прогнозы и почти не ошибаться. Так вот, я почти сразу поверила, что эта достаточно молодая особа в кожаном фартуке поверх хламиды, эта особа держит скальпель не для того, чтобы подавать его мастеру. Нет, мастером была она сама.
Тем более, на профессоре со странным именем фартука как раз не было.
– Давайте, показывайте вашего принца, – усмехнулся старичок, подслеповато щурясь на меня сквозь смешное пенсне – я такие тоже видела только в исторических фильмах и на картинках.
Стеклышки круглые, оправа без дужек, зато с пружинкой между «очками» – чтобы держаться на переносице методом прищепки.
Я вздрогнула, а окончательно проснувшийся Нико ухватил меня за руку.
Но старый лекарь быстро успокоил ребенка:
– Да не съем я тебя, не съем. И даже не укушу. Что там у тебя? Лапка? Вот и покажи. Не зря же мать с перепугу аж ко мне прибежала. Или зря?
Нико надул губы, но когда я села на лавку, на которую указал старичок, послушно высунул из под лепесточной хламидки забинтованную ногу. Но когда доктор цепуо поймал его за щиколотку и начал разматывать повязку, задрожал и спрятал лицо у меня на груди.
И тут я поняла, зачем Голове-на-плечах помощница со скальпелем. То ли старичок в свое время очень любил закладывать за воротник, то ли его какая болезнь догнала, но руки у доктора тряслись так заметно, что поневоле становилось не по себе. А еще через пару минут я поняла, что этот недостаток не мешает дедушке оставаться гениальным для своего времени хирургом-диагностом.
Он был глазами и мозгами, а руками его стала девушка в фартуке. Глаза у них были очень похожие, так что наверняка дочка или внучка. Ну, или еще какая родственница. Вдвоем они моментально обнаружили зловредный обломок сучка в ране – правильно я его там заподозрила. Дали Нико настойку опия в вине,я только зубами клацнула про себя, но промолчала – не резать же дите наживую. Маленький принц сонно заморгал глазками и отрубился буквально в течении пяти минут.
А дальше я моргнуть не успела, девушка в фартуке р-р-раз и нырнула в рану какими-то страшненькими щипцами, предварительно чуть расширив ее скальпелем. Древесный вредитель полетел в ведро, принцеву лапку промыли, стянули непонятными скобочками – ого! Совершенно незнакомая технология! – и велели мне отсесть в уголок, чтобы оттуда не отсвечивать, пока ребенок не проснется.
Я встала и послушно отправилась на указанную лавочку. Но не дошла. Дверь в смотровую-операционную распахнулась так резко, словно ее открыли пинком. В помещение ввалилась странная компания. И первым делом какой-то щеголеватый молодой парень высмотрел меня.
И удивился:
– Филь-Филь?
– Прошу прощения, – перебил его еще один мужской голос. – всем разойтись! Нам срочно нужен доктор. Брат Этьен ранен. Проходите, брат Этьен!
А я подумала, что здесь сегодня не иначе как собрание странных личностей.
ЛИРЭН
В королевские времена в центре города в светлое время были запрещены все экипажи, кроме кареты его величества, кареты королевы, гранд-епископа и еще десяти фаворитов. На самом деле льготных карет было тридцать – тирания. Остальные, если хотят гулять по городу, не пачкая ног, могут нанять портшез.
Когда короля свергли, то портшезы отменили – люди не должны носить людей, это же неравенство! Пешком ходили недолго, кареты сначала разрешили самым важным добродетельным шишкам, потом каретами и флажками-пропусками обзавелись человек сто – не тирания же!
Портшезы так и не вернулись. Поэтому несчастного раненого с вилкой в пузе тащили в кресле, прикрыв шторой для приличия.
Я шел чуть в стороне, болтая с Сычихой. Она совершенно справедливо считала себя виноватой в этой истории и хотела узнать, чем та закончится.
– Брат маршал, – просила она, – я дурочку накажу, когда найду… Вы просто расскажите всем, что она наказана, чтобы ее никто не тронул.
– Приговор вынесен, – напомнил я. – Кто осмелится что-нибудь добавить к нему, сам окажется под судом. Научи девиц бить таких кавалеров… они сами поймут куда. У меня был правильный приют: полез мальчик к девочке не спросясь, получил туда – не в обиде.
Разговор прервался, так как мы пришли.
Капитан Джарнет три раза дернул шнур звонка – фирменный знак Братства: три удара, три звонка, каждый через два сердечных такта. Выучить его несложно, и не сомневайтесь: если так постучать – хоть в бурю, хоть в мороз, за полночь, в дверь любого постоялого двора, – отворят без вопроса. Но тому, кто не в Братстве, так стучать не советую. Уже скоро придется отвечать – кто тебе разрешил? Придется извиняться, каяться, плакать, платить и радоваться, что все легко обошлось.
Вот и сейчас дверь открылась почти сразу. На пороге стоял парень с закрытой книгой в руках и с испуганным лицом. Но все же спросить он решился:
– Разве сейчас ночь?
– Ночная рана, – удостоил я его ответом.
Больше ничего сказать я не успел. В поле зрения влетела карета с флажком Совета – я сразу понял, что флажок настоящий, а не купленный. Не успела она остановиться, как с подножки соскочил молодчик в мундире со значком в виде перекрещенных молота и мотыги, символов созидания, с которыми он уж точно никогда не имел дела.
– Именем Совета, – зычно крикнул он и влетел в здание, оттолкнув привратника.
– Братья министры дозаседались до приступа геморроя? – проворчала Сычиха. – Чего стоим? Мы же первые пришли.
Братья вышли из оцепенения и понесли кресло ко входу. Чтобы у дверей столкнуться с группой, вышедшей из кареты. Первым был телохранитель-масочник, обе руки которого лежали на клинках и стволах, скрытых под мундиром. Второй вел под руку самого умного и опасного министра в Городе. Креслоносцы были на шаг ближе к двери, поэтому все же успели втиснуться.
Что же касается нас, то мы, к сожалению, оказались столь близко, что не заметить друг друга было невозможно.
– Надеюсь, – усмехнулся брат аристократ, – ваши Клинки пришли к хирургу не за данью?
С аристократами надо говорить по-господски. Я вспомнил все уроки хорошего тона, полученные в тех или иных случаях жизни:
– У вас превратные представления о моих друзьях. Мы не обижаем ни раненых, ни лекарей, а пришли, чтобы исцелить последствия…
– Раздела добычи? – прервал меня Этьен с непринужденностью салонного острослова, способного с фехтовальной точностью разрубить чужую фразу.
– …незначительного инцидента, – закончил я. – Раны у ночных воинов – обычное дело, а вот что с вами, гражданин блюститель? Неужели ваши споры на Советах, э-э… столь остры, что нужна помощь хирурга?
Похоже, и я умею говорить как аристократ!
– Меня не интересуют подробности вашего инцидента, – холодно заметил собеседник, – вас не должны интересовать подробности моего.
В эту секунду лестничное окно над нашими головами открылось, в нем показалась голова горластого молодчика в мундире.
– Брат Этьен, нужно немедленно…
Голова исчезла, адъютанта, секретаря, или как еще называют шестерку министра, оттащили от окна и там показалась свирепая рожа Джарнета.
– …кое-кому кое-что объяснить, – проворчал он.
– Нам следует подняться, пока у хирурга не появилась неотложная работа, – заметил министр и направился к двери.
Шел он теперь сам, первый телохранитель – впереди, второй замыкал группу.
Я и Сычиха вошли следом. Учитывая Джарнета с пациентом наверху, наша процессия напоминала свадебный пирог-трехслойник – три пожелания новобрачным, а шестерка министра – птичку из теста на верхушке пирога.
Что я слышу? Здесь Филь-Филь?
ЭТЬЕН
Досадная ошибка – я прямо в карете правил черновик доклада об инциденте на мануфактуре, поэтому не успел предупредить секретаря. Ему следовало деликатно выяснить, есть ли посетители, и, если необходимо, выкупить место в очереди. Он же проявил прыть.
Когда я увидел, из кого состоит очередь, пришлось выходить, пока секретарь не получил более серьезную рану, чем я. Последовал неприятный разговор с опасным и умным мерзавцем.
Возможно, следовало приказать кучеру отправиться в ближайшую казарму стражи и продолжить беседу уже с подследственными. Но мне не хотелось публичного скандала. Поэтому я отправился в здание.
Секретарь, несмотря на противодействие одного из разбойников, прорвался в операционный кабинет, что выглядело не совсем разумно – следовало постучаться.
В любом случае, если скандал и неизбежен, он будет камерным.
Я мысленно поблагодарил профессора Голову-на-плечах за любовь к большим помещениям. В операционной оказалось достаточно места для меня, обоих телохранителей и секретаря – лично я остановился в дверях. А также для уже зашедших двух громил и третьего, занесенного на кресле.
Меня не совсем деликатно толкнули в спину. Это была дама увядшей красоты, отчасти компенсированной красно-золотисто-зеленым платьем и множеством украшений. Спорить даже с такой своеобразной дамой не хотелось, я понял, чего она хочет, взглядом приказал телохранителям не вмешиваться, и мы прошли в операционную.
Кроме нас, нашлось место для самого профессора, постаревшего и поседевшего после давнего визита. Девицы, видимо вызванной вымыть пол вместо помощника. И пациентки, одетой как лепесточница. Очень странно, но вряд ли более странно, чем все произошедшее до этого.
Секретарь взглянул на меня, на телохранителей и громко произнес:
– Приготовьтесь оказать неотложную помощь блюстителю Совета Добродетели!
– Мальчик, – сказала сверкающая дама, – ты забыл, что у нас равенство? Наш пациент прибыл первым!
Телохранители поглядели на разбойников, те, как и они, положили руки на спрятанные клинки. Даже пациент, сидевший на кресле, простонал еще раз и стал шарить на поясе.
И тут произошло то, чего я меньше всего ожидал.
АЛИНА
М-да. Самое то – отвести ребенка к врачу, чтобы застать у того скандал, разборки и кучу странных людей, которые эти самые разборки устраивают.
И ладно бы они только между собой ругались. Эти чудаки на букву «м» еще и ко мне привязались.
Для начала высокий светловолосый парень, к которому все обращались со слегка небрежной почтительностью, называя «Мар», прищурился на меня зеленющими глазами, после того как один из его спутников обозвал меня фильфилью.
