Текст книги "Время до Теней (СИ)"

Автор книги: Искандера Кондрашова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Пролог

Я пишу из Империи, чьи края

Опускаются под воду…

И. Бродский «Колыбельная Трескового мыса»

Как надоела ты мне со своей любовью, старая бл**ь!

А.С. Пушкин во сне Ф. Раневской

История первая.

Год 2281.

ВРЕМЯ ДО ТЕНЕЙ

Пролог.

Конец света, Армегиддо, Большой Пи – называйте как хотите, случился двести с лишним лет назад.

Если уж начистоту, то эта история началась ещё в конце шестидесятых двадцать первого века, и нам неизвестно, кто из сильных мира сего тогда психанул первым, а кто – вторым. Как бы то ни было, последствия были предсказуемы – почти все, кому не досталось персональной атомной боеголовки, получили весьма захватывающее (хотя и непродолжительное) купание в радиоактивных водах, которые вскоре радостно пополнились растаявшими ледниками Антарктиды и Арктического региона. По официальным данным, сорок процентов суши ушло под воду окончательно и бесповоротно, а восемьдесят процентов населения так же окончательно и бесповоротно склеило ласты.

Спасением для уцелевших остатков человечества стал феномен т.н. «Коридоров» » (др. «Старых Путей», «Дорог звёзд» и т.д. и т.п.) – спонтанно открывавшихся червоточин. Дороги Звёзд стали одновременно спасением, так как вели в обширные Пространства, которые могли прокормить и приютить голодное, стремительно впадавшее в дикость человечество, и проклятием, потому что эти обширные пространства обычно уже были заселены кем-нибудь другим, кто был голодным агрессивным оборванцам совсем не рад.

Впоследствии был Женевский Договор августа две тысячи семьдесят третьего, когда безуспешно искали виновников случившегося и заодно установили нормы относительно безопасной эксплуатации Коридоров, потому что никто так и не понял, откуда они взялись и как от них избавиться. (От слишком нахальных Чужих, не признающих базовых правил поведения типа «право частной собственности» и «нельзя наматывать кишки человека на дерево», как вы понимаете, избавляться было гораздо проще, только всё время новые пёрли). Добавлю лишь, что энергорасход, необходимый для поддержания даже одной червоточины, невообразимо огромен. До сих пор не найдено естественного или искусственного источника энергии, способного поддерживать один-единственный Коридор более полумесяца. Собственно, энергоёмкость процесса и привела к появлению теории, что Старые Пути – своеобразные штольни, пронизывающие подпространства – были учтены и заложены в матрице Вселенной как побочный эффект глобальной планетарной катастрофы. Дальнейшие исследования подтвердили последнее умозаключение, ибо похожая картина наблюдалась во всех мирах, прошедших через рукотворный пи... то есть ад, я хотела сказать «ад».

Открытые миры, признанные по основной теории не более чем реальностями альтернативной Земли, прошедшей другими путями исторического развития, каталогизировали, пока не исчерпали греческий алфавит и не принялись за латинский. Пережившая Третью войну Земля, или, как её позже стали называть, Истинная Земля или Пространство класса «альфа», тогда и стала напоминать постядерный перевалочный пункт, какой её можно наблюдать в двадцать третьем веке. За прошедшие два с лишним века человечество, по обыкновению своему, оживлённо размножалось, доводило до ума технологию контуров, сдерживавших нестабильные червоточины, наводило хрупкие дипломатические мосты с одними мирами и с энтузиазмом вело экспансию других…

В общем, мы пришли к тому, к чему пришли. Меня зовут Морруэнэ, я оператор контура, и я постараюсь более-менее правдиво рассказать о тех событиях, которые окончательно расчекрыжили русло моей привычной жизни. И, да, мне нравится слово «окончательно».

Глава 1

***

Под выцветшим бледно-голубым небом лежит плоская, как стол, равнина. Здешнее солнце иссушило её, земля цвета охры растрескалась – но даже из неё пробиваются колкие сухие остинки сероватых трав – они клонятся к раскалённой почве блёкло-сиреневыми головками колосков, шепчутся и шебуршат.

Я смотрю на равнину с небольшого возвышения – единственного холма на много миль вокруг. Говорят, что здесь ещё можно услышать лес – тихий шёпот листвы и вздохи ветра в кронах исполинских деревьев, что росли когда-то в этом месте, что прошлое ещё напоминает о себе. Но, как ни стараюсь, я не слышу и не чувствую ничего, кроме гулких ударов собственного сердца, отдающих в виски. Может, у меня просто нет воображения. Или давление от жары подскочило.

Скребутся по земле, дышащей сухим жаром, склонённые колоски, ветер налетает неожиданными порывами – треплет мои короткие волосы, наконец-то освобождённые от душного шлема, и бросает в лицо мелкую песчаную пыль, противно скрипящую на зубах. Я наклоняюсь и рассеянно провожу пальцами по гладкому запылённому камню – по проведённым в пыли дорожкам видно, что это чёрный с синими отблесками гранит. Протирать плиту нет смысла – смотреть на неё здесь, кроме меня, некому. А я и так слишком хорошо знаю, в чьи имена складываются глубокие борозды, выведенные лазерным резаком на чёрном камне.

Мне удалось выбить у местных властей разрешение на то, чтобы перетащить через Пост мотоцикл и, после двадцати километров трясучей езды по иссушенным пустошам, не торопясь покурить, присев на плиту, кажется наивысшим блаженством. Пожалуй, только здесь, на родине моих предков, пусть и изменённой до неузнаваемости, мне бывает так спокойно.

13 сентября 2281 года. Новая Москва.

Это было, скорее, воспоминание, чем полноценный сон, добавившее к моей утренней ненависти к окружающему миру ещё и необъяснимую лёгкую меланхолию. Я перевернулась на спину, потянувшись до дрожи в позвоночнике, зевнула, взяла с тумбочки часы и подслеповато вгляделась на дисплей.

Семь минут десятого. Начальник отдела расправится со мной в особо изощрённой форме за несданный вовремя отчёт. Я метнулась к нетбуку, который забыла выключить вчера (не убьёт начальство, так сгноят заживо счета за электричество), отослала готовый документ в печать, несколько томительных секунд нервно приплясывала у жужжащего принтера, приговаривая: «Ну, быстрее, милый, быстрее!», но, вспомнив, сколько ещё полезных дел можно совершить, кинулась в ванную. Физиономия, глядящая на меня из зеркала, восторга не вызвала, я вздохнула и полезла под душ.

Неубедительно пытаясь высушить мокрые волосы полотенцем, я лихорадочно просмотрела ещё тепленькие отпечатанные листочки и сгребла их в папку. Кое-как собравшись, ругаясь себе под нос на чём свет стоит, я схватила папку с документацией. Прыгая через три ступеньки, я преодолела спуск на пять этажей вниз и несколько минут опиралась на припаркованную во дворе мою колымагу, пытаясь кашлять не слишком сильно, дабы не выплюнуть в мотоциклетный шлем собственные лёгкие. Нет, стара я уже для подобных опозданий.

Отдышавшись, несколько минут с неизбежной утренней мантрой «Ну, давай же, развалина моя ненаглядная» я взывала к мотоциклу. Мотор, поупрямившись для порядка, наконец, закашлял, уведомляя о том, что до работы я всё-таки доберусь. Скорее всего. С вероятностью около восьмидесяти процентов.

Столица грелась на утреннем осеннем солнышке, пованивая смесью йода, бензина и соляры. Вдали, доминируя над жилым районом, сверкали битым стеклом остовы заброшенного бизнес-центра и смутно виднелись огромные покоцанные буквы придурошной надписи «Welcome to Old Moscow», закреплённые на шестах на окраине старого города. Позднее утро даже сыграло мне на руку – пробки на сухопутных хордах уже рассосались, и под настроение можно было злорадствовать на доносившееся со стороны каналов раздражённое гудение попавших в затык барж «МосГидроТранса».

– Морру! – звонко окликнули меня, когда я бежала по коридору первого этажа офиса, одной рукой раскидывая замешкавшихся и судорожно сжимая в другой драгоценную папку (пока добиралась пришлось сунуть её за пазуху... ох, если пред светлые очи начальства лягут мятые документы... но об этом лучше не думать).

Я резко затормозила перед лифтами, терзая кнопку вызова и, даже не поворачиваясь на голос, выпалила:

– Я опаздываю!

Потом прибавила:

– Привет, Лин.

– Шлем сними, – невозмутимо отозвалась подруга. Просто так поздороваться она не могла. Когда я выполнила её просьбу, Линви ритуально клюнула воздух около моей щеки и соизволила произнести: – Привет, дорогая. Куда так спешишь?

– Вот, надо сдать сегодня до одиннадцати, – буркнула я, отмахнувшись от неё папкой.

Металлические двери, наконец, открылись, Лин шагнула в кабину вместе со мной, нажала на кнопку «5» и тут же принялась поправлять причёску перед собственным отражением на полированном металле.

Я попыталась пригладить волосы, достала из кармана куртки очки и водрузила их на переносицу. Линви неодобрительно покосилась на меня. Знаю-знаю, «Морру, ты втираешь дорожной полиции про линзы или про то, что у тебя забрало шлема с диоптриями?»

– Да успокойся, начальник твой даже не пикнет – тебя Элоиз вызывает, – словно между делом, не переставая прихорашиваться, заметила подруга.

Эфемерная, с целой копной выбеленных кудрявых волос, синеглазая, курносая, Линви казалась ещё выше, чем была на самом деле, стоя рядом со мной. Я, не в пример подруге, была тощей, невысокой и плоской, как камбала, в стратегических местах фигуры. Кожа не самого здорового изжелта-смуглого оттенка, взъерошенные коротко стриженные тёмные волосы, узкое худое лицо, тонкие губы, длинный нос, светло-карие прищуренные глаза за дымчатой цельной пластиной очков. Мне было двадцать пять... э-э, то есть, двадцать восемь, и проклятием моей жизни было то, что я до сих пор смахивала на девочку-подростка.

– Что? – рассеянно переспросила я.

– Элоиз, говорю, тебя вызывает, – повторила, недовольно наморщив носик, Линви.

– О, ч-чёрт, – прошипела я, вдавив в панель кнопку, обозначенную номером «36».

С приятным на мой непритязательный слух «дзыннь» двери открылись и Линви, цокая каблучками, вышла, оставив после себя облако душно-сладкого аромата и бросив на прощание:

– Ну, давай, до обеда. Всё расскажешь, – подмигнула она.

Стальное чудище возносило меня к самой крыше здания, занимаемого «Олдвэйтрэвэл компани».

Я сидела на краешке кожаного кресла, теребила в руках папку с отчётом, концентрируясь на созерцании полированной поверхности стола, и в ответ на реплики содержания «подумаешь, обойдётся без тебя фирма месяц-второй» монотонно, но уже с обречённостью бормотала: «но мои исследования...» Я чувствовала на себе тяжёлый взгляд хозяйки. Хозяйки не только этого сдержанно-роскошного кабинета, но и, заодно, всей «Олдвэйтрэвэл компани».

– Да положи ты на стол, наконец, эту проклятую папку! – вспылила Элоиз.

Я подчинилась и нехотя встретилась взглядом с почти прозрачными светло-серыми глазами начальницы.

– Сама понимаешь, кого я ещё могу послать, – немного смягчилась она.

– Тем более так далеко и надолго.

Элоиз проигнорировала этот выпад.

– Кроме того, тебе я...

– Доверяешь?

– Скорее, знаю, чего от тебя можно ожидать.

Я кисло улыбнулась. Элоиз поставила локти на стол, положила подбородок на скрещённые ладони и выжидательно воззрилась на меня. Я предприняла ещё одну попытку:

– Мам, но... моя работа...

– Что ты всё со своей работой! Устроишь небольшой отпуск.

– С пользой для тебя, разумеется.

– Для всей компании. Даже... для всего общества, – она особенно подчеркнула последнее слово.

– Так инициатива идёт не от тебя? – я подозрительно прищурилась.

Мать ничего не ответила, только недовольно поджала губы – она терпеть не могла, когда приказы сверху лезли в дела частной фирмы.

– Уверяю, тебе не придётся особенно напрягаться – ты просто наблюдатель.

Теперь уже вспыхнула я:

– Да они в два счёта расколют, какова на самом деле цель этого «обмена научным опытом»!

– Конечно, – согласилась Элоиз. – Но кто примет тебя всерьёз, сама-то подумай?

В глубине души я просто исходила сарказмом: «Мамочка, разве ты не спишь с их послом? Неужели вы хотя бы иногда не говорите... о политике, например? Какое упущение!», но проглотила обиду и вслух произнесла только:

– Разве мы мало знаем о ситуации? Ты часто бываешь в их столице...

– Это увеселительные прогулки, – отмахнулась Элоиз. – Необходимо больше информации. От тебя не требуется ничего особенного. Мы просто должны лучше понять мотивы их поступков, модели поведения, естественную среду их обитания.

– Почему бы тогда не подрядить на это дело дипломата, ксенопсихолога... ну я не знаю… – я немного обмякла в кресле и сложила руки на груди.

– Не дуйся, – сказала мать, на что я ответила ей ещё более угрюмой гримасой. – Чужие уже работают без использования замкнутых контуров, – Элоиз подождала, пока недовольство на моей физиономии плавно перетекало в профессиональную заинтересованность. – Думаю, Мельтек может походатайствовать, чтобы и тебя просветили в этом плане... Ну что, возьмёшься?

– Есть варианты ответа?

– Есть ещё кандидаты? – вопросом на вопрос ответила Элоиз. – Только не надо предлагать эту твою подружку из отдела рекламы, – мать закатила глаза.

Она считала весь отдел рекламы компании офисными одноклеточными, поднаторевшими лишь в раскладывании пасьянсов (ну и, возможно, «Сапёре»). По некой аксиоме бытия такой отдел должен быть в любой уважающей себя корпорации, хотя, признаться, в рекламе компания нуждалась не особо. Семья заняла экономическую нишу давно, транзитные заказы Государства поручали именно нам, а посты по переброске войск также оборудовались аппаратурой, разработанной нашим подшефным институтом, в числе чьих сотрудников я и числилась в течении последних семи спокойных лет.

– Как насчёт Доминика? – высказала я своё предложение, впрочем, уже зная, каким будет ответ – любимого сына мать никогда далеко от себя не отпускала. В отличие от меня.

Элоиз покачала головой и мягко сказала:

– Он нужен здесь, Морру.

Я бы могла устроить представление: «ревность нелюбимого младшего в семье ребёнка», но богатый жизненный опыт подсказывал, что это мать не разжалобит, и я просто промолчала.

– Ты больше никого не можешь предложить? – голос начальницы вывел меня из задумчивости. – Ох, Морру, знаешь, меня всегда очень волновал тот факт, что у тебя так мало друзей, – дежурно потюкала она меня.

Я только поморщилась.

– Я сделаю всё сама, – я поднялась со своего места, забрала со стола папку, пристроила шлем на сгибе локтя и упрямо повторила: – Но меня всё равно расколют.

Хотя Элоиз это уже не волновало – она шуршала какой-то документацией, другой рукой набирая чей-то номер. Я тихонько прикрыла дверь кабинета.

– Морру! Когда, наконец, ты будешь оставлять свою колымагу на парковке?!

Я вздохнула. Мать находила время даже на то, чтобы посмотреть в окно.

Я занесла злосчастную папку в кабинет непосредственного начальника. Правда, на месте его не оказалось (ну так и хвала Триаде). Мало того, что он представлял из себя худшую смесь бюрократа с ретроградом, так ещё и считал своим долгом изводить меня нравоучениями. «Морруэнэ, вы снова припарковались в неположенном месте, опоздали, курили в рабочее время, обедали не в обеденное, резко обошлись с представителем научной делегации с... вы вообще хотя бы отдаёте себе отчёт в том, кто они и откуда?» – тут он начинал раздуваться от негодования, забрызгивая меня слюной. Потом шла фаза сжатия и остывания, заканчивающаяся традиционно: «Да, конечно, я понимаю, что они высокомерные засранцы, и ваши выкладки, действительно, представляют определённый интерес, но, если так и дальше будет продолжаться...» Я скорчила страшную рожу. Всё-то он знает.

Утро и так выдалось тяжелее обычного, поэтому пора, наконец, позавтракать. Разумеется, в незавтрашнее, короче, в необеденное время. Элоиз смотрит на мои выходки сквозь пальцы, пока мои мозги работают в нужном для компании направлении. Я сидела за столиком у окна в кафе, греясь в жиденьких лучах сентябрьского солнца, поглощала слойку с джемом и обжигающий псевдокофе и размышляла о незавидной своей участи.

Государство занимает пассивную позицию относительно перемещений отдельных индивидуумов Старыми Путями – совершать подобные авантюры не советуют, но и не запрещают, взимая с желающих немаленькие средства за переход – как ни крути, запуск и эксплуатация контуров дело затратное. Спросом пользуются дешёвые транзитные Коридоры для переправки в миры-житницы, импортирующие основную часть пищевых ресурсов для Истинной Земли, да презентабельные Пространства-курорты, тихо и, практически, без шума захваченные в двадцать втором веке и зачищенные от всего зубастого (и разумного), что могло бы угрожать холёным задни... то есть, конечностям богатых туристов. Мне с моим окладом, окромя как дикарём, шанса с шиком отдохнуть и погреться под лучами других Солнц не предоставлялось ни разу за всё время работы на «Олдвэй». Мои пальцы выбили по столу задумчивую дробь. Хотя туда, куда меня посылала Элоиз, совсем не тянуло...

От сих информативных и, несомненно, поучительных размышлений меня вывел стук поставленной на столик чашки. Запахло зелёным чаем.

– Очередная диета? – лениво осведомилась я.

– Тайская методика, – сияя, подтвердила Линви мои худшие опасения.

– Ну-ну, – я нарочито медленно стала жевать булочку. – А у меня вот хлебобулочное с джемом, – пауза. – Смородиновым, – пауза. – С ягодами даже, – Лин голодными глазами уставилась на вторую слойку, дожидавшуюся своего часа на блюдечке, шустро протянула лапку и уже с набитым ртом спросила:

– Мофно?

Тайская методика терпела очередное сокрушительное поражение, тихо и бесславно стыл зелёный чай, обогатившийся тремя кубиками сахара.

– Так что Элоиз? – спросила, наконец, Лин, запитавшаяся вредоносными килокалориями и снова довольная жизнью.

Я по-шпионски огляделась – кафе было почти пустым. Кроме нас, только у стойки маялись в ожидании заказа сотрудники отдела рекламы.

– Такое впечатление, что ваши весь день столуются, – заметила я. – Разгонит мать когда-нибудь этот малинник.

Линви только беззаботно отмахнулась:

– Да ладно, мы неплохо поработали в прошлом квартале.

– Кстати, давно хотела спросить, кто автор гениальной идеи разрисовать кривоватыми пальмочками рекламу туров на кси двадцать три? – поинтересовалась я. – Если не ошибаюсь, более грязного океана нет больше нигде. Даже у нас. Когда только наши успели там пальмы насадить?

Линви нервно заёрзала, но всё-таки вывернулась:

– Начальство говорит, что наши любят грязный океан. И лысоватые пальмы. Как на родных курортах, понимаешь, себя чувствуют. И не отходи от темы, – подруга гневно насупилась.

Я отхлебнула уже успевшей остыть бурды с привкусом пережжённых кофейных зёрен.

– Мне сообщили сугубо конфиденциальную информацию.

– Неужели о твоём увольнении? – Линви послала пробный ехидный шар.

– Мимо. О командировке.

– Да ты что! – синие глаза пытливо уставились на меня. – Чистить кси?

Я поморщилась:

– Этим пусть экологи занимаются... Не, хуже, – я ещё раз огляделась – рекламщики сгинули в дальний угол. – Эпсилон...

Линви наморщила лоб:

– Так это же...

Я кивнула:

– Угу. Не наша территория.

Линви закусила губу, посидела, задумчиво накручивая на палец светлую кудряшку и, наконец, глубокомысленно выдала:

– Я тебе не рассказывала, как Маринка из бухгалтерии на эпсилон в отпуск ездила? – я отрицательно помотала головой. – Она мне такооое рассказывала, – мечтательно продолжала Лин, – эпсилонцы, говорит, ого-о-о, – она выразительно подвигала бровями.

– Разве туризм с подобными целями не порицается даже ленивыми? – подозрительно осведомилась я.

Лин приложила палец к губам, подмигнула и, хихикнув, уточнила:

– Ленивыми фригидными сучками?

Я фыркнула.

Хм, об этой стороне вопроса я как-то не задумывалась.

– Хочешь, я тебе компанию составлю? Кто ж в одиночку путешествует? – заявила Линви, налюбовавшись задумчиво-похотливой ухмылочкой, так и приклеившейся к моей физиономии.

Вопрос был риторический – мне, что, жалко что ли? Но, уже в который раз, глядя сквозь плёнку тональника оттенка «фарфоровый», сквозь ультрамариновые линзы и выбеленные пряди на свою приятельницу, я отметила про себя, что в голове у неё корневые луковицы всё-таки не пребывают одни в блаженной пустоте черепа. Ясно, как день – было Линви что-то нужно. Кроме сведения близкого знакомства с «ого-о-о», конечно.

– Ладно, я поговорю с матерью насчёт тебя, – я встала из-за стола, зачем-то рассеянно похлопала по карманам куртки, словно пребывая в поисках Утерянной Ассигнации Достоинством в Десять Рублей, и добавила: – Я пойду, а то надо ещё в лаборатории отметиться.

Лин кивнула, пригубив чай. Она никогда никуда не спешила.

Ближе к концу рабочего дня мы с Линви встретились у кабинета Элоиз. Мать куда-то ушла, и чёрт меня дёрнул разговориться и брякнуть подруге про то, что меня обещали познакомить с бесконтурной технологией.

– Да ты совсем помешалась?! – зашипела на меня Лин. – Тот корпус до сих пор не отстроили!

– Они уже умеют работать с этим, – невозмутимо повторила я слова матери.

– Заполнять графу «количество жертв» в отчётности они тоже умеют?

Вот это было совсем не в её стиле – столь грубым сарказмом Линви отнимала мой хлеб. Я поморщилась и продолжила нервно нарезать круги по приёмной.

– Естественно, риск есть… но ты даже не представляешь, какие возможности это откроет. В конце концов, скольких затрат можно избежать на одно только контурное оборудование. Эти хрупкие рамы, многотонные железяки, охладительные кольца будут больше не нужны! Конечно, высказывание «без сдерживающих контуров», наверняка, не совсем верно… Может, им удалось сделать контур лёгким и незаметным…

Я замерла на полуслове. Меня посетило привычное чувство, что я беседую сама с собой. Но, нет, сегодня я ошиблась – Лин следила за ходом моих разглагольствований:

– Нет, это ты не представляешь, – она вся напружинилась, – что осталось от Влада! Тебя тогда в городе не было, ты приехала уже посмотреть на развалины. А я это на всю жизнь запомнила.

Влад… Владислав… фамилию, наверное, не смогу назвать. Да, припоминаю такого… Настоящий фанатик идеи отказа от контуров. Это ж надо – посвятить жизнь изучению энергетического потенциала Старых Путей, чтобы в итоге оказаться размазанным тем самым энергетическим потенциалом слоем в полмиллиметра толщиной по площади около семидесяти квадратных метров. Равномерно.

– Он пытался использовать собственное тело в качестве сдерживающего контура. Хиловат оказался, – буркнула я. – Принцип, вероятно, другой…

– Да как ты можешь так говорить!

– Как? – ровно спросила я, игнорируя неприятный холодок, прошедший по спине.

– Сама знаешь как! – Лин хотела, было, гордо уйти, чтобы, видимо, обличить и порицить… порицнуть… короче, подвергнуть порицанию моё бессердечие, но чуть не столкнулась с вышедшей из лифта Элоиз.

Мать приподняла бровь и воззрилась на Линви поверх очков:

– Вы так хотите что-то обсудить со мной, Линвиль, что набрасываетесь прямо в дверях?

Линви смущённо откашлялась, отойдя в сторонку и пропуская начальницу.

– Да, в общем-то… – она снова постаралась изобразить утренний приступ курильщика (хотя это традиционно являлось моей прерогативой).

Мать перевела взгляд на меня.

– Она хочет со мной на эпсилон, – сочла нужным пояснить я.