Текст книги "Смерть швейцара"
Автор книги: Ирина Дроздова
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Это моя вина, – взволнованно проговорил Александр Тимофеевич Меняйленко, меряя шагами просторный номер-люкс его светлости Собилло. – Я забыл, что значит быть простым человеком.
Приблизившись к дивану, на котором полулежала, подогнув ноги, закутанная в плед Ольга, Меняйленко всунул ей в пальцы чашку с крепким черным кофе и быстро за тем ретировался к безупречно сервированному столу. Аристарх удивленно выгнул дугой бровь, ожидая от администратора разъяснений его весьма туманного утверждения.
– Не понимаете, да? – взмахнул рукой Меняйленко, продолжая горячиться. – Это потому, что вы давно уже смотрите на мир исключительно из окна архива своего Геральдического отдела. Или, в крайнем случае, сквозь тонированные стекла «Мерседеса». Мы с вами оторвались от жизни, вот что я вам скажу.
– Вы еще мне скажите про трудовые мозоли на руках, – добродушно улыбаясь заметил Собилло, заботливо подтыкая алый в синюю клетку плед вокруг бедер спасенной девушки. Та с благодарностью на него посмотрела, подняв покрасневшие воспаленные веки. Подремав на плече у Аристарха в машине и переместившись потом на диван теплого и уютного номера, Ольга окончательно пришла в себя и рассказала администратору и Аристарху о событиях последнего вечера: о встрече с Заславским и о знакомстве с Сенечкой на ярмарке продажной любви. Она умолчала лишь об одном – о Паше в окне вагона. Хотя бы потому, что не была уверена, что там ехал именно он. Закончив повествование, она замолчала и теперь только слушала, переводя глаза с одного собеседника на другого.
– А при чем тут мозоли? – Меняйленко уселся в кресло и отхлебнул кофе из белой, с золотым ободком фарфоровой чашки. – Можно зарабатывать на жизнь физическим трудом и сохранять при этом ясность мысли. Я же упустил из виду элементарную вещь: вечером попасть в Усольцево трудно. А почему? – Он вопрошающим жестом воздел к потолку пухлый палец с небольшим перстнем—печаткой и сам же себе ответил: – Да потому только, что я уже несколько лет езжу в санаторий на служебных машинах и не имею представления, как добираются туда простые смертные.
– Ну, мне здешние транспортные проблемы не знакомы – так же, как и Олечке. Окажись я на ее месте, меня, возможно, постигла бы та же самая участь, – заметил Аристарх.
– Вот поэтому-то я виноват вдвойне, – заявил Александр Тимофеевич. – В особенности перед нашей прекрасной дамой. Если у меня и есть оправдание, то только одно. В клубе вчера произошло очень неприятное событие: пропала картина, одолженная нами у местного краеведческого музея.
Меняйленко поморщился, взял с серебряного блюда банан, очистил его и стал есть. В комнате установилась тишина. Москвичи пытались дать оценку этому факту, но без комментариев администратора сделать это было непросто.
– Дорогая картина? Ценная? – осторожно поинтересовалась Ольга, не желая бередить ран Александра Тимофеевича. В журналистке снова проснулись задатки детектива, и она, стряхнув с себя усталость, принялась строить схемы, одну причудливее другой. В частности, ей пришло в голову, что пропажа картины и смерть старика-швейцара могли иметь между собой некую связь.
Меняйленко пристально посмотрел на Ольгу и вдруг весело блеснул выпуклым вишневым глазом.
– А девушка-то совсем ожила. Узнаю прежний боевой пыл. Ее и грабили, и убить пытались, а ей хоть бы что. Должен вас, однако, разочаровать, Оленька. Дрянь картина. Я видел ее мельком, когда мы вынимали полотна из ящиков и сверяли со списком. Неизвестный художник начала двадцатого века. Русский авангард. Нечто в духе Малевича или Родченко. Какие-то геометрические фигуры, линии. Видно влияние супрематизма. Но все очень грубо, уверяю вас.
– А я не знала, что в живописи вы тоже разбираетесь, Александр Тимофеевич, – сказала Ольга, отставляя свою чашку на подлокотник дивана. – Судите вы, во всяком случае, с уверенностью эксперта. Но при этом сами себе противоречите. Если эта картина так уж дурна, зачем вы затребовали ее для вернисажа?
– Гляньте, князюшка, какие с девушкой происходят метаморфозы. Она уже не жертва, она следователь! – Меняйленко картинно развел короткими руками, намекая, что стойкость и упорство Ольги заслуживают восхищения.
– А ведь Ольга права, Александр Тимофеевич, – задумчиво произнес Аристарх, извлекая из портсигара свою греческую сигарету «Алексей Комнин». – В самом деле, зачем?
– Потому что она из имения князей Усольцевых. Когда большевики заграбастали поместье, все картины отправили в Первозванск. Самые ценные оттуда перевезли в Эрмитаж или продали за границу, чтобы купить паровозы. Те же, что особой ценности не представляли, – как этот этюд № 312, – оставили в краеведческом музее. Поскольку тема выставки – «Шедевры живописи из спасенных дворянских усадеб», мы, для представительности, договорились с музеем о передаче нам и этого, с позволения сказать, шедевра.
– Есть все-таки в ваших рассуждениях какой-то изъян, – сказала Ольга. Она спустила ноги с дивана и, опершись локтями о край стола, вперила в администратора взгляд продолговатых глаз. – Вы совсем упустили из виду швейцара. Пропажа картины и его смерть произошли почти одновременно – так?
– Допустим, – был вынужден согласиться Меняйленко.
– Значит, по-вашему, это совпадение? Предположим. Тогда вернемся к обстоятельствам смерти старика. Помните два стакана у него на столе? К нему перед смертью заходили, это ясно.
– Это, Оленька, даже дознаватель признал. Но не стал поднимать из-за этого шум – и вы помните, почему. – Меняйленко уже не шутил, он говорил взвешенно и серьезно, желая, очевидно, раз и навсегда покончить с этим делом.
– Но дознаватель поленился опросить соседей. А я нет. Когда вы уехали на свой вернисаж, я прошлась по их комнатам и выяснила, что старик Савельев имеет обыкновение записывать время своего отхода ко сну. Он и в ту ночь записал: половина первого. А в полночь, по его словам, к швейцару пришел гость. Умер же Ауэрштадт в начале третьего. Таким образом, эти три события отстоят друг от друга на полчаса и на час-полтора соответственно. Двенадцать, двенадцать тридцать и, скажем, два часа двадцать минут ночи. Довольно тесная получается цепочка, вы не находите? Тоже скажете, что это совпадение?
– Все эти совпадения я мог бы объяснить, не вдаваясь в детективные сюжеты. Мог бы, но не буду. Давайте, черт возьми, примем вашу точку зрения: как-никак, вы рисковали жизнью, чтобы подкрепить ее фактами – если, конечно, то, что вы сообщили нам и в самом деле факты, а не мудрствования пенсионера. Прежде всего, однако, мне надо позвонить в клуб. Вдруг картина уже нашлась? Представляю, какое сожаление вы испытаете...
– Я тоже не склонен к авантюрам, – вступил в разговор Аристарх. Он поднялся с дивана, подошел к окну и, отодвинув тяжелую кремовую штору, бросил взгляд во двор. – Но мне никак не дает покоя фамилия вашего швейцара. Ауэрштадт? На мой взгляд, такой фамилии у простого смертного просто не может быть. Это родовое имя князей Австрийской империи, имевших, правда, родственную, младшую ветвь в Германии. В саксонском курфюршестве, если мне не изменяет память. Само же имя восходит ко времени правления Оттона Первого, то есть к девятому, приблизительно, веку, когда Австрия еще входила в Священную римскую империю.
– Я, разумеется, всех этих тонкостей знать не могу. Недостаток образования. И об Оттонах Первых, а также Вторых, Третьих и Четвертых представления почти не имею. Помню только из какой-то исторической книги, что это были жестокие и злые императоры, правившие Германией в стародавние времена. Но еще лучше я помню личное дело швейцара Ауэрштадта, поскольку моя святая обязанность знать о своих сотрудниках все. Так вот там черным по белому было написано, что Николай Павлович Ауэрштадт происходил родом из крестьян Древлянской губернии и до переезда в Первозванск проживал в деревне Листвянка.
Аристарх подумал, что Александр Тимофеевич образован значительно лучше, чем хочет показать. О том, что в Германии существовало четыре императора с именем Оттон – не больше и не меньше, – мог знать только весьма начитанный и эрудированный человек. Так в каком же учебном заведении Меняйленко изучал Оттонов? – задался он вопросом, но спрашивать об этом администратора не стал. Вместо этого он сухо улыбнулся и, усевшись верхом на круглый стул с винтом, сказал:
– Вы отлично знаете, что написать можно все. Мой дедушка, кстати, тоже писал, что он крестьянин из-под Вильно. Такое было время. Если человек не претендовал на работу в госаппарате или в секретном учреждении, его особенно и не проверяли. Истина, разумеется, временами становилась достоянием общественности, но только, повторяю, временами. Кому же нужно было проверять листок по учету кадров какого-то Швейцара? Даже в тридцать седьмом году НКВД не в силах был выяснить подноготную каждого, ну а после смерти Сталина подозрительности все-таки поубавилось.
– Вы, ваша светлость, навели меня на отличную мысль, – произнес администратор, не подавая виду, что заметил раздражение князя. – Именно там, в архивах НКВД или КГБ может находиться интересующая нас информация на покойного теперь гражданина Ауэрштадта. Непременно этим займусь. Лично. Но прежде все-таки выясню – не нашлась ли картина.
– А как же я? – тоскливо пропела Ольга, которая только в эту минуту до конца осознала, что темой разговора сделалась в основном пропавшая картина и краткий экскурс в историю фамилии Ауэрштадт. О ночном же происшествии, едва не стоившем ей жизни, ее новые друзья почему-то не обмолвились. И дело было не только в ней одной. Ольге не терпелось разузнать, что случилось с шофером Вовой. Ведь он приложил столько отваги и сноровки, чтобы спасти ее от беды. Кроме того, журналистка никак не могла понять, почему она очнулась совсем не в том месте, где они с Вовой налетели на дерево, и почему ее не убили, не ограбили и даже не изнасиловали. Чем дольше она об этом думала, тем больше у нее накапливалось вопросов.
По-видимому, ее расстроенное лицо и жалобный голос подействовали на Меняйленко. Он поднялся с кресла и с весьма официальным видом приблизился к дивану, где она сидела, все еще кутаясь в плед с цветами шотландского клана Мак-Тейвиш.
– Я ничего не забыл, и ваше приключение надежно зафиксировано у меня в памяти. Это мой грех, и мне за него расплачиваться. Мы, – тут администратор отвесил Аристарху короткий поклон, – старались не упоминать об этом случае намеренно, чтобы не тревожить вашу память. Как только вас обнаружили на шоссе, его светлость сразу же связался со мной по телефону. После этого я перезвонил в Городское управление внутренних дел и затребовал у них отчет о происшествиях за сутки. Тогда они не смогли мне сказать ничего определенного, но теперь, благодаря тому, что вы нам сообщили, уверен, дело у них пойдет веселее. Я отправляюсь в ближайшее время в город, чтобы обо всем разузнать поподробнее. Что же касается Сенечки, то он вовсе не такой безобидный ларечник, как вы тут нам его расписали. Я имел возможность общаться с этим фруктом и знаю, что половина тех барышень, что разгуливают перед театром, отдают львиную долю своего заработка ему. Тот факт, что он проявил по отношению к вам такую удивительную чуткость, заставляет предположить, что вы совершенно сразили его своей красотой, что, впрочем, вряд ли. – Тут Меняйленко выразительно посмотрел на Ольгу и добавил: – Ну-ну, не грустите. Вы очаровательны. Просто Сенечка – гомосексуалист, поэтому женские чары на него не действуют. Занимаясь вами, он, скорее всего, преследовал какие-то собственные цели, о которых нам ничего не известно. Ваш шофер Вова, – Меняйленко почему-то хмыкнул, выговаривая его имя, – судя по всему, ни при чем. Если даже Сенечка и лелеял какие-то коварные планы на ваш счет, вряд ли он бы стал сажать вас в машину к преступнику. Случись что, органы дознания мгновенно бы на него вышли, а этот Сенечка негодяй, конечно, но далеко не дурак.
Меняйленко прошелся по комнате и, налив себе минеральной воды «Твиши», выпил. Потом он вынул из кармана белоснежный платок и промокнул свои усики.
– Теперь о Заславском. Ничего о нем сказать не могу. Ни плохого, ни хорошего. Знаком с ним, но знакомство так, шапочное. Приезжал к нам как-то раз на аукцион, покупал картины местных художников. У нас, знаете ли, есть своя собственная школа живописи, так называемая Первозванская. Думаю, о его особе лучше осведомлены в Москве, если уж он такой известный антиквар, как вы, Оленька, утверждаете.
–Да ничего я такого не утверждаю, – воскликнула Ольга, выпутываясь, наконец, из пледа и с ужасом замечая огромные дыры у себя на колготках. – Я сама едва его знаю. Он приятель моего знакомого, вернее, бывшего уже знакомого... – Она смутилась и замолчала, не закончив фразы, и это смущение не укрылось от внимательных глаз Меняйленко.
Ольгу поторопился выручить Аристарх. Он прошел к столу, чтобы тоже налить себе «Твиши», и с помощью этого нехитрого маневра заслонил ее на несколько секунд от пристального взгляда администратора.
– Я попробую узнать, что возможно, о Заславском у нашего секретаря по культуре и по связям с прессой. Есть у нас такая дама – княжна Базильчикова. Весьма осведомленная особа. У нее имеются свои источники информации – и не только официальные, – сказал Аристарх.
– Да что вы все о Заславском да о Заславском? – сказала Ольга, снова обматываясь пледом. – Я же говорю, что совсем его не знаю. Видела один раз в Москве – и все. На выставке наверняка были и другие антиквары.
– Но другие с вами в беседу не вступали и ужином в «Первозванском трактире» не угощали, – заметил Меняйленко. – Мы же договорились встать на вашу точку зрения, то есть видеть во всем некий умысел. Стало быть, любые случайности, касающиеся вас, мы будем теперь рассматривать как имеющие отношение к этому делу.
– Как хотите, – произнесла Ольга и закинула свободный конец пледа через плечо. Теперь ей не хватало только волынки и берета с пером.
– А о чем вы с ним разговаривали, о картинах? – поинтересовался Аристарх. – Или он просто пытался за вами ухаживать?
– Что вы имеете в виду? – спросила Ольга, порозовев от смущения и досады.
– Это просто вопрос, – поспешил вступить в разговор Меняйленко. – Мы рассуждаем вслух, проверяем, так сказать, весомость всех аргументов. Так вот, ваша внешность – аргумент весьма и весьма полновесный.
– В таком случае, в ваши рассуждения вкралось противоречие, – Ольга продефилировала по комнате, поискала глазами зеркало, но, не обнаружив, вернулась на диван. – Если его так уж привлекла моя внешность и он решил за мной приударить, то между встречей в «Трактире» и дальнейшими событиями нет абсолютно никакой связи.
– А вот об этом нам скажете вы, – Меняйленко говорил серьезно, и его навыкате глаза смотрели пристально – как глаза врача, озабоченного здоровьем пациента. – Вы же с ним беседовали. Как вы сами думаете, он за вами ухаживал или его интересовало что-то другое?
Ольга обреченно вздохнула. Ей не хотелось касаться наболевшей темы, но делать было нечего.
– Что-то другое. Вернее, кто-то другой. Мой... хм... приятель. Я о нем уже говорила – ну тот, что нас познакомил. По словам Заславского, он исчез и Заславский думал, что я знаю, где он, а я, как раз, наоборот, ничего не знаю, и думала, что он знает...
Фраза получилась неуклюжей – как цитата из глупой комедии или водевиля, но ни Аристарх, ни Меняйленко не позволили себе улыбнуться.
– А он... Этот... ваш знакомый – чем он занимался? – взгляд Меняйленко сделался колючим, как спина дикобраза. – Помнится, вы говорили о человеке, с которым расстались незадолго до отъезда в Усольцево. Это он?
Ольга поникла головой.
– Угу. Только я так и не выяснила точно, кем он работал. по-моему, программистом – вечно сидел за своим компьютером...
– Послушайте, – сказал Аристарх, поднимая руку, чтобы привлечь к себе внимание, – все это какое-то нагромождение фактов, бесформенный клубок – ничего больше. Если уж за всем этим что– то кроется, то не одно дело, а минимум, два или три.
– Ну и отлично. Разве мы собрались здесь не для того, чтобы все прояснить? – Меняйленко позволил себе улыбнуться. – Ведь картину, как хотите, а надо искать. Это для меня дело чести, а потому я не стану сбрасывать со счетов любые версии, какими бредовыми они бы поначалу ни казались. Правда, я до сих пор еще не позвонил в клуб. Поскольку самые простые соображения часто оказываются единственно верными, существует доля вероятности, что рабочие куда-нибудь засунули эту картину, а потом про нее и забыли. Ничего, вспомнят, – добавил он, и его вечно меняющиеся глаза приобрели жесткое выражение.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Вернувшись к себе в номер и приняв душ, Ольга открыла встроенный стенной шкафчик с зеркалом и тщательно осмотрела лицо.
«Так и есть, – подумала она, – синяк. Не то чтобы очень большой, но и не маленький. Сомнительно, чтобы меня кто-нибудь бил: сейчас если уж бьют – синяками не отделаешься. Это следствие удара машины о липу. Господь меня хранил. Дай-то Бог, чтобы и шоферу Вове повезло».
Ольга с благодарностью вспомнила своего лихого водителя, который потребовал, чтобы она пристегнула ремень безопасности. Что стало бы с ней, если бы она, как это прежде бывало, не послушалась и пренебрегла этим элементарным средством безопасности? Точно хорошего ничего бы не было, как пить дать.
– Лежала бы сейчас под липой с переломанной шеей и с расквашенной до неузнаваемости рожей, а родителям в Москву ушла бы телеграмма – мол, так и так, ваша дочь Ольга Туманцева приказала долго жить, – сообщила она своему отражению в зеркале и подмигнула левым глазам – тем самым, с расплывшимся синяком.
Чтобы не думать о плохом, Ольга самым тщательным образом занялась макияжем – синяк необходимо было любой ценой скрыть.
Через четверть часа кровоподтек благополучно исчез под слоем крем-пудры. При этом, правда, внешность Ольги приобрела некоторую вульгарность – пришлось в соответствии с общим тоном чуть больше, чем следовало, добавить краски на веки, румян на щеки и расписать рот темно-алой вечерней помадой.
– Вот сейчас физиономия у меня что надо. Как говорится, в самый девке раз, – удовлетворенно хмыкнула она, нанося на лицо завершающие штрихи с пылом индейца, готовящегося выйти на тропу войны. – Можно и к Сенечке на площадь перед театром выйти – никто не скажет, что моя боевая раскраска не соответствует принятому там стилю.
С отвращением бросив в помойное ведро драные колготки, Ольга натянула теплые, цвета топленого молока твидовые брюки и коричневый шерстяной свитер. Теперь она снова была почти в форме. Может быть, придется провести в Первозванске еще день. Ситуация, в которую она попала, изобиловала таким количеством загадок, что разобраться в них стало для нее делом журналистской чести. Точно так же, как для Меняйленко стало делом чести отыскать пропавшую картину. Ольга порадовалась, что их интересы совпали. Без его содействия предпринимать расследование в незнакомом городе было бы бессмысленно.
Неплохо бы еще дозвониться до Арманда Грантыча и рассказать завязку истории, – рассудила она, выглядывая в окно, чтобы убедиться, что «Мерседес» Меняйленко находится на прежнем месте. Потом, однако, она решила, что торопиться со звонками в редакцию не стоит, прежде всего следует выяснить судьбу картины. Если она нашлась, то о детективном сюжете можно позабыть.
Перед тем как выйти из номера, Ольга еще раз тщательно проверила сумочку. Удивительное дело, деньги, которые ей выдали Аристарх и Александр Тимофеевич, по-прежнему лежали в портмоне – за исключением той малости, что она потратила в ларьке, расплачиваясь с Сенечкой за порцию «Колдстрима». На месте оказались и ключи от номера с биркой. Ольга вытряхнула на покрывало кровати содержимое сумочки. Так ей было проще проводить инвентаризацию, и еще раз просмотрела все, вплоть до мелочей. Ничего не пропало.
«Странные разбойники догоняли нас с Вовой. Мчались по подмерзшему, скользкому шоссе, каждую минуту не меньше нашего рискуя налететь на столб и сломать себе шею, – и ничего не взяли, – подумала девушка. – Может быть, они за Вовой гнались, или вообще обознались, а когда увидели наши, так сказать, «хладные тела», пришли к выводу, что мы – совсем не то, что им нужно? Тогда какого же черта они везли меня от места аварии несколько километров, а потом оставили на обочине? Не в больницу же хотели сдать? Воистину, «темна вода во облацех» – сказала Ольга себе напоследок и принялась укладывать вещи в сумочку, не забыв на сей раз паспорт и удостоверение журналиста.
– А вот и я! – сказала Ольга, подходя к диванчику в фойе, где сидели Аристарх с Меняйленко. Прошло полтора часа с тех пор, как она покинула номер Аристарха, и за это время обличье ее друзей претерпело некоторые изменения. Прежде всего, Меняйленко и Собилло надели добротные дорожные костюмы: Александр Тимофеевич синий, а Аристарх – темно-серый, в узенькую полоску. Черные бабочки тоже, по-видимому, легли на дно чемоданов, поскольку на администраторе красовался деловой галстук темно-вишневого цвета, а на его светлости – темно-синий. Но не это было главное – на лицах обоих мужчин запечатлелось выражение, представлявшее собой странную комбинацию уныния и непреклонной решимости.
У Ольги екнуло сердце.
– Не нашли? – выпалила она, не зная хорошенько, какое чувство в этот момент преобладает в ее душе – тревога или торжество охотника, которому сообщили, что зверь обложен и можно выезжать на травлю.
– Нет, – мрачно сказал администратор, не делая ни малейшей попытки подняться с дивана, чтобы уступить женщине место. Неожиданно Ольга увидела то, чего в силу эгоизма молодости не замечала – или не хотела замечать – раньше: Меняйленко был бесконечно утомлен бессонной ночью и обрушившимися на него заботами. Аристарх держался молодцом, но в этом не было его особой заслуги, он был просто моложе Александра Тимофеевича примерно лет на двадцать.
– Картину найти не удалось, – расшифровал односложное замечание администратора Аристарх, будто чувствуя, что Меняйленко не особенно хочется распространяться на эту тему. – Более того, – поднял Собилло на нее свои сапфировые глаза. Их взгляд действовал на Ольгу завораживающе, словно взгляд кобры. – Ваш приятель Вова в бессознательном состоянии доставлен в больницу Первозванска, и теперь находится в палате интенсивной терапии. Сильный ушиб головы и переломы обеих рук. – Заметив, как мгновенно побелело лицо девушки, он столь же быстро добавил: – Не волнуйтесь, угрозы для жизни нет. Оклемается, причем довольно быстро. Просто пока парень не в состоянии говорить.
– Но и это бы еще полбеды, – внес свою лепту в разговор Меняйленко. Он снова приободрился и теперь выглядел орлом – как всегда. Ольга поняла, что застала Александра Тимофеевича в минуту слабости, что, судя по всему, был редчайший случай. – Открылись новые обстоятельства.
Ольга присела на краешек дивана.
– Что же еще могло приключиться? – спросила она.
– Милиции, хочешь – не хочешь, пришлось открывать уголовное дело. Оказывается, по вашей с Вовой «Волге» стреляли. Причем дважды.
Ольга вдруг вспомнила, как Вова заорал – «баллон пробили», после чего предложил ей «держаться за собственную жопу» – и некстати хихикнула.
– Это нервное, – сказал Меняйленко, меряя ее любопытным взглядом. – Не обращайте внимания, Аристарх Викентьевич.
– А я и не обращаю, – последовал ответ. – Я искренне удивляюсь. Ведь несмотря на то что произошло ночью, наша прекрасная героиня сохранила способность смеяться.
– Браво, – закончил Меняйленко и стал подниматься с дивана. – Теперь, когда мы выяснили, что с Оленькой не пропадешь, можно ехать. Надеюсь, вы захватили с собой документы, деточка?
Ольга с готовностью похлопала себя по сумочке, хотя обращение администратора ей не понравилось.
Она снова хихикнула.
– А может, все-таки оставим ее здесь, Аристарх Викентьевич? – задал провокационный вопрос Меняйленко. – Представляете, что будет, если она начнет хихикать, когда ей придется давать показания в Управлении внутренних дел? Они там, чего доброго, решат, что девушка не в себе... – Глаза Александра Тимофеевича снова обрели былой блеск и смеялись.
– Дорогие товарищи, то есть, простите, какие вы к черту товарищи, – Ольга притворно смутилась, но в глазах у нее заплясали бесенята. – Господа, даю честное журналистское слово, что в Управлении внутренних дел я смеяться не буду.
– Неважное обеспечение – журналистское слово, вы не находите? – продолжал доставать Ольгу своими намеками Меняйленко. – Девушка ведь соврет – недорого возьмет. Так сейчас вся журналистская братия поступает. Чем она лучше? А? Аристарх Викентьевич?
Собилло снова стал грудью на защиту Ольги.
– Нет, нет, Александр Тимофеевич, надо брать, – твердо сказал он. – Эта девушка смела, умна, вынослива, обладает аналитическим складом ума и чувством юмора. Не говоря уж о том, что она просто красавица. Ну и, разумеется, она отличается от прочих собратьев по своему цеху тем, что находится рядом с нами, людьми из Благородного собрания. Было бы просто несправедливо, если бы мы не оказали на нее облагораживающего влияния – иначе на что, черт возьми, нужны все эти наши Благородные собрания?
Ольга спустилась по ступеням Управления внутренних дел и направилась к дожидавшемуся ее «Мерседесу» Меняйленко. В Управлении она старалась вести себя сдержанно и отвечать на вопросы коротко и ясно. Правда, по просьбе администратора, она и словом не обмолвилась о знакомстве с Сенечкой и разговоре с Заславским в «Первозванском трактире».
– С этими двумя мы сами разберемся, – проворчал Меняйленко, когда они мчались в его лимузине по направлению к городу. – Нечего возводить напраслину на людей, если они ни при чем. Но если виноваты... – Администратор не договорил, но по жесткому выражению, которое появилось у него на лице, Ольга поняла, что в этом случае им придется несладко.
В милиции она сказала лишь, что взяла такси у театра, поскольку это было единственное оживленное место в городе после одиннадцати часов вечера. В ответ следователь полюбовался на ее яркий макияж, подмигнул своему сотруднику, находившемуся вместе с ним в кабинете, и радостно заулыбался. Тогда Ольга подсунула ему под нос свое журналистское удостоверение и сообщила, что приехала в Первозванск не столько отдыхать, сколько писать о жизни города. Радостная улыбка с лица детектива быстро улетучилась.
Ольга со всеми подробностями доложила о ночной гонке по шоссе и об аварии, не забыв упомянуть о банде, действовавшей в округе и грабившей дальнобойщиков и странствующих коммерсантов.
– О банде-то вы откуда знаете? – с грустью в голосе осведомился следователь. – Вы ведь не местная.
– Вова сказал, – коротко отрапортовала Ольга, а когда следователь в недоумении возвел на нее глаза, добавила: – Это таксист. Тот самый, что меня вез.
– А вы, гражданка Туманцева, что думаете о случившемся? Подозреваете кого-нибудь? Может быть, у вас имелись враги? – задал очередной вопрос следователь. Как Ольга поняла – для очистки совести.
– В Первозванске я нахожусь чуть больше суток. Раньше в этом городе никогда не бывала. С моей стороны требовалось совершить нечто из ряда вон выходящее за то короткое время, что я пробыла у вас, чтобы вызвать у кого-то острое желание гоняться за мной. Да еще и стрелять. Странно это все.
– Странно, как минимум, – согласился с ней следователь в штатском, о майорском звании которого молчаливо свидетельствовал висевший у него за спиной китель с погонами. – В этом деле вообще много непонятного. В частности, меня удивляет, что шофер лежит в больнице и врачи борются за его молодую жизнь. А вы вот ходите, и очень даже неплохо, – неожиданно добавил он, будто упрекая Ольгу за то, что она тоже не лежит на больничной койке.
Ольга возмутилась.
– Вы что же, ставите мне в вину, что я не получила при аварии пары хорошеньких переломов? – спросила она, устремляя на следователя взгляд зелено-голубых глаз, вобравших в себя, казалось, вечный холод Арктики.
– Да бросьте вы. Ничего я вам в вину не ставлю, – отрезал следователь. – Я во всем этом разобраться пытаюсь. Хочу вот, в частности, выяснить, почему водителя налетчики оставили в машине, а вас, как вы утверждаете, увезли с места происшествия, прокатили несколько километров, а потом бросили на обочине. И при этом, заметьте, не изнасиловали и даже не ограбили – опять-таки по вашему заявлению.
– Понимаете, офицер, о чем вы меня спрашиваете? – поинтересовалась Ольга у детектива, который явно пытался строить ей козни. – Вы хотите, чтобы я, пострадавшая, сама ответила на главный вопрос следствия: почему все случилось именно так, как случилось. Тогда отчего бы вам сразу не спросить меня – кто конкретно на нас напал? Такой способ ведения дела наверняка облегчил бы вам жизнь, но ничуть не приблизил бы к разрешению проблемы. Потому что, повторяю, я не имею представления, что на самом деле произошло. Я даже не поняла, что по машине стреляли. После удара я потеряла сознание, а когда очнулась, то обнаружила, что лежу на снегу рядом с дорогой, а чуть позже увидела неподалеку свою сумку.
– Кстати, Дмитрий Сергеевич, – обратился к детективу сотрудник, сидевший за столом напротив, – машина врезалась в дерево тем боком, где находился водитель. Ствол липы сильно искорежил дверь. Вот, обратите внимание. – И сотрудник перекинул следователю несколько фотографий.
– Надеюсь, майор, вы не станете утверждать, что это я крутанула руль машины в момент заноса, чтобы подставить под удар таксиста? – сказала Ольга, воспользовавшись этой неожиданной поддержкой. Майор этот начал ее не на шутку раздражать, и она едва сдерживалась, чтобы не выпалить ему все, что она о нем думала.
Он будто уловил направление ее мыслей, поскольку устало вздохнул, посмотрел и снисходительно ответил:
– Нет, гражданка Туманцева, не стану. Для этого вам пришлось бы очень точно рассчитать угол соприкосновения дерева с машиной и, одновременно, определить вектор движения транспортного средства, а это, принимая во внимание занос, сделать практически невозможно. Давайте вашу повестку – я подпишу..Идите, но если обнаружите что-то новое по делу, не забудьте поставить меня в известность. Моя фамилия Неверов.