Текст книги "Две тайны Аптекаря"

Автор книги: Ирина Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Он вдруг обнял меня и прижал к себе сильно-сильно. Я испугалась, что задохнусь.

– Ты такая необыкновенная, – сказал он мне в затылок. – Я так боялся за тебя. Любая другая уже пила бы таблетки в психушке после этих фотографий и птиц, а ты такая молодец. Ты очень сильная. Ты можешь смеяться над своим страхом. Я так рад, что ты справилась. Я теперь всегда с тобой. Я с тобой…

«Скоро поплатишься, райская птица. Я знаю твои повадки. Сколько ни крась перья, сколько ни прячься».

«Кто это???»

«Чело-век».

Марта строго-настрого запретила мне ездить к Аптекарю и даже звонить ему, но я не могла перестать думать об этой истории. Неужели и правда это он решил запугать меня и довести до сумасшествия, потому что опасался за свою картину? Но не проще ли было тогда подсыпать мне какой-нибудь отравы, пока я преспокойно пила чай у него дома? Мне казалось, я научилась неплохо разбираться в людях, и сейчас интуиция говорила мне, что ждать опасности от Аптекаря было неправильно. Так я могла проморгать кого-то, кто реально хотел мне навредить. Но кто это мог быть?

С другой стороны, как же всё-таки у Аптекаря оказался подлинник? Я должна была разобраться в этой загадке. В конце концов, она касалась меня лично, ведь в музее висела копия, и появилась она там после реставрации. Знал ли об этом директор музея? Имел ли он к этому какое-то отношение? И мог ли обвинить меня в подлоге?

Я складывала в голове детали этой мозаики, расчищая потемневший лак на «Королевской охоте». Одна из самых простых работ, которую чаще всего заказывали. Пластическая хирургия для живописи: применяется, чтобы скрыть возраст. Хотя нет, не совсем хирургия, просто легкий химический пилинг. Нанесем, почистим, омолодим. Удивительно, что такая динамичная картина действовала на меня так умиротворяющее. Всё на ней летело вихрем, но она дарила покой и комфорт. Как раз вчера я говорила об этом Марку – какое счастье, что мне именно сейчас достался именно этот заказ. Вспомнив о Марке, я обернулась к портрету, который лежал под компрессом за моей спиной. Почему меня так настораживала эта странная женщина на его картине? «Да потому, что сейчас тебя настораживает абсолютно всё!» – сказала я сама себе и снова взялась за работу. Мобильный телефон я предусмотрительно выключила, потому что эсэмэски про птиц приходили с завидным постоянством и за два последних дня даже участились. По совету Марты я их не стирала.

Получалось, что Аптекарь связан с музеем. Но как и через кого? Выведать что-то у господина Лунца не получилось и вряд ли могло получиться. И потом, он как-то странно заволновался, когда увидел кольцо. Я не носила его уже несколько дней, потому что заметила, что и Марк реагирует на него непонятными перепадами настроения. А может, я и это придумала? Как бы я ни успокаивала себя, внутри всё равно сидел страх. Так можно было дойти до мании преследования. Мне нужно было срочно отвлечься или решить хотя бы одну загадку. Итак, в музее есть кто-то, связанный с Аптекарем. Так ли иначе. Потому что картина оказалась у него, а копия заняла ее место. Как это могло произойти и кто был способен на такое? Как и кто? Был только один человек, который знал про сотрудников и гостей музея всё или почти всё. Задавать прямые вопросы я не могла, но кое-что вполне могло проясниться. Через час я вышла из дома, купила в моей любимой кондитерской коробку пирожных, перевязанную лиловым бантом, и отправилась на разведку.

– Вы никогда не были в этом доме.

– Разумеется.

– Вы никогда не видели меня, не знаете моего имени, у вас нет ни телефона, ни адреса.

– Нет, я всё сотру и выброшу. Но… что, если мне вдруг опять понадобится ваша помощь?

– Это было бы крайне нежелательно.

– Да-да, я понял.

– А вот мне понадобятся ваши телефоны и адрес.

– Зачем?

– Если вдруг возникнут проблемы с оплатой. Я в любом случае всегда смогу вас найти, но мне бы не хотелось тратить лишнее время. Я очень его ценю.

– Ну что вы! Я порядочный человек, и вы можете не сомневаться…

– О вашей порядочности я знаю, как никто другой.

– Да, простите.

– Так вот, я надеюсь, проблем с оплатой не возникнет. Вы должны гарантировать мне безопасность, когда будете передавать вознаграждение.

– Конечно. Всё будет так, как мы договорились. Вознаграждение доставят сюда тогда, когда вы скажете.

– Теперь о средстве.

– Оно уже готово?

– Я четко соблюдаю все договоренности.

– Простите.

– Средство готово. Оно не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха. Действует очень быстро. Вы сможете наблюдать или успеете уйти. Выбор за вами.

– Что вы, какой выбор? Зачем же мне наблюдать…

– Если вы хотите снова напомнить мне о вашей порядочности, то я просто продолжу, чтобы не отвлекаться зазря. Стесняться меня вам незачем. В конце концов, именно я приготовил это для вас.

– Я хотел спросить про последствия… То есть про действие. То есть как это будет…

– Как я уже сказал, средство не имеет ни вкуса, ни запаха. Оно подействует мгновенно и не оставит абсолютно никаких следов. Причины смерти будут естественными: сердечная недостаточность, обширный инфаркт, кровоизлияние в мозг… Что-то из этого. Порвется там, где тонко. Так оно работает. Как вы понимаете, все эти страшные неприятности могут случиться с каждым из нас в любом возрасте. Никаких подозрений не возникнет.

– Это прекрасно. То есть, конечно, ужасно…

– И вот еще что. Не мог смотреть, как вы мучаетесь. Это уже для вас, держите. Средство от потливости. Одышка тоже уменьшится. Чтобы она ушла совсем, надо постараться. Сбросьте вес, мой вам совет. А от потливости оно вас избавит.

– Как неожиданно. Даже не знаю, как мне благодарить вас.

– Знаете. Второе средство входит в стоимость. Небольшой бонус.

– Но…

– Что-то не так?

– Они в одинаковых пузырьках… Они одинаковые.

– А это еще один бонус. Можете заодно сыграть в русскую рулетку. Положите в карман и вытащите на выбор. А там уж – кому что.

– Не перестаю восхищаться вами. И вашим чувством юмора, ха-ха. Изящная шутка, ничего не скажешь. Ну, надо же, как вам это пришло в голову.

– Почему же шутка? Я предлагаю такой выбор многим. Так потом будет легче справляться с совестью. Сыграете на равных или почти на равных. А когда всё закончится, сможете считать, что это был выбор Провидения. Если, конечно, сможете.

– Нет, вы знаете, я уж лучше подпишу пузыречки. Я не любитель таких игр.

– Я понимаю. Вы привыкли быть хозяином положения.

Часть двенадцатая

Надо стараться. Надо стараться, быть прилежным и не расстраивать. Стараться и добиваться. И быть благодарным. Потому что о тебе заботились. Потому что тебя направили и подсказали, как правильно, и предупредили о том, что запрещено. Как не надо, чтобы не расстраивать. Надо прислушиваться, надо учиться.

Тебя очень любят. Не смей забывать об этом. Судья видит всё, он следит за твоим поведением. Только Судья знает, насколько ты виноват. Своеволие причиняет боль.

Когда ты поступаешь по-своему, ты доставляешь страдания своим близким. Разве можно так поступать? Разве ты забыл, кто ты? Ты же Чело-век!

Часть тринадцатая

Шклярский категорически отказался ехать куда-то еще, и господин Лунц чувствовал себя заложником, пришпиленным к стулу холодным взглядом. В кафе было людно и шумно, играла музыка, но ничего этого Лунц не слышал – от испуга у него звенело в ушах, и даже собственный голос доносился до него как будто через ватное одеяло.

– Какой депозитарий? О чем ты? – осторожно попытался он.

– Делать из меня идиота я не советую. – Шклярский выдохнул, и господин Лунц снова оказался в табачном облаке. – Я не для того приехал сюда, рискуя, между прочим, собственной шкурой, чтобы ты играл тут со мной в игрушки. Когда ты нашел тайник?

– Разве ты не в Америке?

– Я в Америке. Конечно я в Америке. Где же мне еще быть? Там, знаешь, очень хорошо, там всё есть. Там спокойствие, возможности, хорошие связи. И, да, еще там американский народ, который чрезвычайно тебе благодарен. Они все очень радуются. Что ж ты так, а, Лунц?

– Всё пошло не так… Всё должно было быть по-другому…

– И как же по-другому, позволь узнать? Как ты хотел обтяпать эту историю? Повесить картинки у себя в спаленке и любоваться на них со своей блондиночкой? Это правильно. У молодежи надо воспитывать хороший художественный вкус. Тут ты, конечно, молодец, сказать нечего.

Господина Лунца бросило в пот, он задохнулся и выпучил глаза.

– Ну, что ты так удивился? – Шклярский раздавил в цветочном горшке окурок. – Думал, хорошо маскируешься? Ан нет, коллега, вся твоя тайная жизнь – никакая не тайна. Могу рассказать подробности? Хочешь?

Господин Лунц замотал головой и отхлебнул желтоватого кипятка из чашки.

– Не хочешь – как хочешь. Значит, рассказывай ты. Зачем взял чужое?

– Твои претензии несправедливы. Там не было свидетельства о собственности, – сипло сказал директор музея изящных искусств. – И откуда мне знать, что это твои вещи. Кто это докажет?

– Я смотрю, ты тут осмелел. – Шклярский сложил на груди руки и сдвинул очки пониже. – Какой-то стал правильный. Прямо борец за справедливость. Так вот, о справедливости. Разве хорошо залезать в чужие тайники, а потом еще и распоряжаться тем, что нашел? Ты что, не знаешь, для кого люди делают тайники? Для себя! Я работал всю жизнь в поте лица, отказывал себе практически во всем, копил на черный день. Копеечка к копеечке, откладывал, экономил. Всего-то две картинки и колечко. Ну, колечко – ерунда, кто-то из антикваров взятку сунул. И представь себе, случился у меня этот черный день. И у тебя случится, Лунц, можешь не сомневаться, непременно случится, если будешь продолжать в том же духе и лезть, куда не надо.

– Пытаешься меня напугать? – Директор музея отчаянно пытался взбодриться и не поддаваться на провокации.

– Боже упаси! Зачем мне тебя пугать? Просто рассказываю, как сильно ты меня расстроил. Там было-то всего две картинки, но мне бы их преспокойно хватило на тихую безбедную старость. Я человек скромный, мне не нужно никакой роскоши. Чашечка кофе, бутербродик с колбаской. Ну, иногда, может, билетик в кино. Или на трамвае покататься. Брильянтов я не покупаю, и к апартаментам на набережной мои подружки не прицениваются.

Внутри у господина Лунца похолодело. Видимо, Шклярский следил за ним давно и основательно. И телефон, похоже, тоже прослушивался. Дело становилось всё более серьезным. Бывший директор тем временем достал из пачки новую сигарету и продолжил:

– Мне ведь не на кого рассчитывать, Лунц. Я немолодой и одинокий человек. – Шклярский наигранно всхлипнул. Его явно забавляла вся эта ситуация. – И заботиться обо мне некому. Живу я на чужбине, и живу я там не совсем легально, так что ни официальных зарплат, ни социальных пособий мне не светит. Ты же сам знаешь о моих сложностях, из-за которых мне пришлось начать скитаться. Так вот, все мои гарантии безбедной старости остались у тебя в музее. У тебя… – Он скривился. – Вообще-то это был когда-то мой музей, ну да ладно. Я, опять же, человек скромный, довольствуюсь малым. Но только отдавать это малое кому-то другому я не собираюсь. Понятно тебе, Лунц?

– И чего ты хочешь?

– Справедливости. Только справедливости. Верни мне мои вещи, и я исчезну, как летний утренний туман. – Он опять выдохнул дым и помахал ладонью.

– Но у меня их нет, – тихо сказал господин Лунц. Ты же знаешь.

– Знаю. И этим ты меня ужасно расстроил. Вторая картинка что, тоже улетела вдогонку за первой? Разве можно было так поступать с чужим имуществом? Хотя пристроил ты его лихо, сказать нечего. А я-то тебя недооценил. Думал, если Лунц вдруг найдет мои картинки, то будет носиться с ними как курица с яйцом, торжественно передавать государству, а оно ему за это даст грамоту и даже значок. А ты, оказывается, не так прост. Не захотел значок, да? Ну, конечно, разве станет с тобой твоя красотка за значок…

– Это не твое дело, – выдавил директор музея. – А картин у меня нет. Можешь подать заявление в полицию о пропаже.

– Ух ты! Лунц, ты мне нравишься всё больше! С тобой становится весело. В полицию я не пойду, мне туда не надо. С полицией у меня тут не очень добрые взаимоотношения. Но, как я уже говорил, человек я немолодой, опытный, и связи у меня хорошие. И люди верные. Покруче полиции. Так что в полицию я не пойду. А пришлю к тебе для начала экспертную комиссию с целью проверить одного занятного кентавра. Но это так, для разминки, потому что ты, боюсь, выкрутишься. Тогда я пойду выпить коньяку и поговорить о жизни к моему старому приятелю, он сейчас сильно поднялся по карьерной лестнице, прекрасный человек, уважаемый и влиятельный. Захочет – сотрет в порошок кого угодно. Лев, а не человек. Души не чает в единственной дочери. Улавливаешь суть, Лунц? Но если и личная жизнь окажется для тебя не такой ценной, то, может, побоишься за свою бренную плоть? За свою плешивую шкурку? Я человек со связями. С разными. Я не угрожаю, ни в коем случае. Просто констатирую, насколько серьезная сейчас криминальная обстановка в городе. Да и несчастные случаи сплошь и рядом. Так что, если тебе это всё не нужно, то придется вернуть картины или деньги за них. Ты ведь знаешь, сколько они стоят? Чтобы ты не прикидывался, я напишу тебе циферку на бумажке. – Он вытащил из стакана бумажную салфетку и нацарапал на ней сумму. – Вот это ты отдашь мне через три дня, Лунц. Понятно?

– Две недели, – сипло отозвался Лунц.

– Неделя. И разговор на этом окончен. Ты очень сильно меня расстроил.

Часть четырнадцатая

– Как хорошо, что вы зашли, Агаточка! Так неожиданно, я как раз собиралась попить кофе, спуститься в буфет, а тут вы. Ах, какие прелестные пирожные! Знаете, чем меня порадовать. Как поживаете, дорогая?

Артемида развязывала лиловый бант на коробке и говорила не останавливаясь. Я даже не стала звонить ей, чтобы предупредить о своем приходе, потому что она всегда была на рабочем месте. В сером костюме, безупречно подогнанном по статной фигуре, и с розовым бантом на внушительном бюсте.

– Прекрасно, что вы зашли. Сейчас я налью нам кофе.

– Благодарю вас, Артемида, я случайно оказалась поблизости и решила зайти к вам. Так и тянет, знаете, в родные пенаты.

– Да уж, да уж, для нас для всех тут дом родной, это вы правы. Музей надо любить трепетно. Другие люди у нас не задерживаются. Музей – это храм, святое место. Здесь можно работать, только если душа чиста! Вы ведь согласны со мной?

Я кивнула, отпив кофе. Кофе Артемида варила божественный.

– У нас на прошлой неделе уволилась та неприятная дама, новый главный бухгалтер. Я сразу поняла, что она не сработается. Разве это специалист? Она бегала в кабинет к господину Лунцу по десять раз на день. Как это возможно – так отвлекать руководство? Если ты специалист, то сиди и работай на своем рабочем месте. Вы ведь согласны со мной? А отдел связей с общественностью? Вы их там знаете? Как свяжутся с кем-нибудь, так просто караул. И ведь всё ко мне, всё через меня.

Я понимающе кивнула.

– Ах, какие прелестные пирожные! Спасибо вам, милая. Я, пожалуй, возьму еще одно. Они же легкие, не очень вредно для печени.

Она откусила пирожное, а я быстро воспользовалась паузой.

– И как поживает наше дорогое руководство? Как дела у господина Лунца?

– Неплохо, неплохо, – закивала Артемида, энергично пережевывая. – Он такой потрясающий человек! Это такая трудоспособность, такая самоотдача! Горит на работе. Сгорает! Всего себя отдает делу. Искусству!

– Да-да, – подхватила я. – Совершенно с вами согласна. Я заметила, что он в последнее время выглядит усталым. Много работы? Какие-то выставки? Опять перевозили в другие музеи важные экспонаты?

– Да что вы? – Артемида сделала большие глаза и даже перестала жевать. – Что вы такое говорите? Помилуй Бог! Господин Лунц в отменной физической форме. Я стала заваривать ему травяной чай, он хорошо влияет на сосуды.

– Может быть, мне просто показалось, – быстро исправилась я.

– Скорей всего, скорей всего, – закивала Артемида. – Вы когда проверяли зрение? При вашей профессии это ведь крайне важно. Попейте таблетки с черникой, мой вам совет. И я бы на вашем месте… – Она зачем-то оглянулась на дверь, потом наклонилась над столом поближе ко мне и с заговорщицким видом сообщила: – Активнее пользовалась бы декоративной косметикой. Вам это вовсе не повредит. Поверьте мне, дорогая. Станете поярче, глядишь – и замуж выйдете. Кстати, как ваша личная жизнь?

Она удобно устроилась в кресле, приготовившись смаковать рассказы о моих кавалерах. Как правило, это становилось поводом к воспоминаниям о ее собственных ухажерах, обивавших ее пороги в молодости, однако почему-то так и не сумевших добиться ее расположения. Но я пришла сюда вовсе не для романтических историй.

– Я просто слышала, что господин Лунц собирался отправить куда-то за границу несколько наших основных экспонатов. Несколько картин. Это ведь такое нервное дело…

– Вы опять что-то напутали, – покачала головой Артемида. – У нас никто никуда пока не едет. Висят себе все как миленькие.

– А к нам в последнее время ничего не привозили? И вроде бы к господину Лунцу недавно приезжали какие-то международные эксперты? Как он только всё успевает! Часто остается работать по вечерам?

Артемида вдруг отставила свою чашку, тщательно вытерла пальцы салфеткой и взяла меня за руку.

– Агаточка, – сказала она проникновенно. – Я ведь давно за вами наблюдаю. И я догадываюсь, что с вами происходит.

– Да? – искренне удивилась я.

– Да. – Артемида размашисто кивнула, тряхнув высокой прической. – Деточка, мне кажется, что в последнее время вы слишком интересуетесь господином Лунцем. Приходите в не назначенное время, более того, даже не в часы приема. Вы ведь влюблены в него, да?

Я поперхнулась кофе и закашлялась, что было воспринято Артемидой как чистосердечное признание. Она сжала мою руку так сильно, что я ойкнула, и продолжила:

– Я посоветовала бы вам оставить надежду. Ведь господин Лунц женат, и он прекрасный семьянин.

Мне оставалось только кивать и делать жалобные глаза, чтобы она меня отпустила.

– Я ведь давно стала замечать это за вами… – Артемида прищурилась. – …Этот повышенный интерес. Я вас прекрасно понимаю, он такой интересный мужчина и необыкновенный человек, но всё же… Да, он оказывал вам знаки внимания, но только потому, что ценит вас как редкого специалиста. И не более того. Оставьте надежду. Это всё напрасно, уверяю вас. Смиритесь, и вам станет легче.

Мне ничего не оставалось, как попрощаться с Артемидой, поблагодарить ее за ценные советы и постараться не расхохотаться прямо в приемной. Я вышла на улицу, села в машину и поехала в бассейн, где мы договорились встретиться с Мартой.

К началу сеанса я опоздала, быстро переоделась и нашла Марту уже на дорожке в бассейне.

– Я была у Артемиды. Она решила, что я втрескалась в Лунца, – начала было я, но тут же пожалела, что сказала об этом Марте в воде, потому что испугалась, что она утонет от смеха.

– А зачем тебя вообще туда понесло? – спросила она, когда перестала смеяться, отплевываться и кашлять.

– Да хотела узнать хоть что-то про картину. Про копию. Ну, ты поняла. А Артемида решила, что я проявляю нездоровый интерес к ее шефу. Она давно это за мной заметила. Отпираться было бесполезно.

– Артемида сидит в духоте, вот у нее и едет крыша. Весь ее мир – приемная, доспехи, бронзовые дикобразы, и центр Вселенной – господин Лунц. Единственный и неповторимый. Так ты что-нибудь узнала? Кроме как о своей пагубной страсти?

– Да нет конечно.

– Послушай, а может, пока оставить всё это? Претензий к тебе никто не предъявляет, подозрений ни у кого никаких нет, если бы были, то уже бы ползли слухи, ты же знаешь, как это бывает в нашем болотце под названием «мир искусства». В конце концов, у тебя даже есть предположения по поводу подлинника, если вдруг тебе начнут задавать вопросы какие-либо серьезные инстанции.

– Это не предположения. Я знаю, что это подлинник, я же тебе рассказывала.

– Ну хорошо, как скажешь. Но я бы, наверное, оставила эту историю в покое. Не буди лихо. Путь идет как идет. Никто никого не трогает…

– Ничего себе, не трогает! – возмутилась я. – А мои фотографии, а ворона, а сообщения с угрозами?

– Спокойно. Включим рациональный подход. Во-первых, все эти три факта могут быть вовсе не связаны между собой. Ворона упала к тебе в окно от сердечного приступа…

– Как твоя соседка.

– Именно! Ворона – с инфарктом, а фотографии мог испортить кто-то, кто сильно тебе завидует и при этом неплохо разбирается в компьютерах.

– А по смс угрожают вовсе не мне, а райским птицам! То есть надо звонить в общество охраны животных.

– Ну, тут, конечно, не всё понятно. Хотя отправитель этих самых угроз мог вполне ошибиться номером. То, что он псих, ясно как белый день, тут сомнений вообще быть не может. Вот он и ткнул пальцем в телефонную книжку. А может, просто ошибся на одну цифру. Но ты их всё равно не стирай. Пусть будут на всякий случай, а ты пока просто постарайся успокоиться.

– Пока случай не настал… – добавила я.

Мы поплавали, сходили на массаж и в сауну. Марта рассказывала мне про детей и про то, что ей скоро придется расставаться с Амедеем, поскольку она уже почти закончила приводить в порядок его саркофаг. Потом она стала расспрашивать меня про Марка, и у меня сразу поднялось настроение. Но рассказов о наших романтических прогулках и ужинах при свечах ей было явно мало.

– А как он в постели? – поинтересовалась моя любопытная подруга.

Я пожала плечами.

– Что, такой невнятный? – Марта даже остановилась и от удивления закрыла рот ладошкой.

Мы шли по длинному коридору к раздевалкам.

– Да нет же, – отмахнулась я. – Просто мы еще до этого не дошли.

– Это как это? Вы же уже пару месяцев водите хороводы.

– А до постели пока не дошли. Вот такой хоровод.

– Но почему? Вам же не по шестнадцать. И даже не по двадцать. И даже… Ну, ладно…

– Я не знаю, Марта. Скажу тебе больше: мы даже не целовались.

– Это как? Вас не тянет друг к другу?

– В том-то и дело, что тянет. Еще как! Меня-то уж точно. Да и его. Я же чувствую.

– А чего же тогда он тянет?

– Не знаю. Мне кажется, он не решается. Он так трепетно ко мне относится. Так на меня смотрит! Как будто влюбленный маленький мальчик.

– Послушай, но ты-то уже не маленькая девочка. Зачем тебе маленькие мальчики? Пусть и влюбленные.

– Марта, ну не всё же так просто и цинично. Может, он ценит чувства, романтику, период предвкушения…

– Он не гей?

Марта всегда прямо говорила то, что думала.

– Нет, не думаю. – Я отогнала от себя эту мысль. – Он рассказывал мне про своих бывших девушек.

Тем временем мы пришли в раздевалку и доставали вещи из шкафчиков.

– Рассказывать он может что угодно, ты всё-таки не затягивай с этим.

– Марта! Нельзя же грести всех под одну гребенку. Для кого-то это просто, а для кого-то нужно время. Может, он просто не уверен в себе, может, у него мало опыта.

– Ну, конечно, у такого-то красавчика…

– Может, он верующий и не может ничего позволить себе до свадьбы! – выдала я последнюю версию, открыла металлическую дверцу и запустила в шкафчик руку, продолжая смотреть на Марту.

– Знаешь, тогда надо предупреждать! – возмутилась она.

Странно, но моя рука наткнулась на что-то мокрое. Решив, что на одежду перевернулась бутылка с водой, я вытащила руку и обнаружила, что она вдруг стала липкой и красной.

– Марта, – позвала я.

– Ты что, порезалась? Когда ты успела?

Марта подошла ко мне, посмотрела на мою руку, потом заглянула в шкафчик и вытащила из него одежду. Я очень удивилась, почему все мои вещи вдруг покрылись ярко-красными пятнами, и почему вдруг Марта бросила их на пол. Я всегда плохо переносила вид крови. Да что там, когда я видела кровь, то просто всегда падала в обморок.

Почему люди так любят крайности? Они хотят видеть то, чего нет, и упорствуют в этом. Они сами доводят всё до абсурда и обвиняют в происходящем кого угодно, лишь бы снять вину с себя. Предпочитают катастрофы и драмы спокойной логике.

Перейти все границы, даже не задумываясь, хотя когда-то побоялись просто задать вопрос. Почему выстрелить в висок оказывается проще, чем снять телефонную трубку? Кто понаставил внутри нас все эти капканы?

Люди не оставляют себе выбора, потому что не любят выбирать. Выбор – это решение, решение – это ответственность. Ответственности предпочитают обстоятельства. Это обстоятельства вынудили, заставили, загнали в угол. Это не я, нет, только не я. Тот, кто гордится тем, что любит риск, просто боится ответственности. Лучше пусть это будут обстоятельства, да-да, именно так.

Безвыходная ситуация. Чтобы оказаться в ней, надо так много работать, так стараться, так запутываться. И всё равно выход есть. Как правило, не там, где мы его ищем.

Как же всё перепутано. Хаос… Опять хаос… Вся беда – от него.

Часть пятнадцатая

Господин Лунц метался как загнанный зверь. Чудесная страна с мечтами и добрыми волшебниками испарилась. Вместе с ней испарилась большая часть денег. Оставшихся катастрофически не хватало на то, чтобы расплатиться со Шклярским. Господин Лунц слишком хорошо знал своего предшественника, чтобы понимать, что тот не шутит. Рисковать не стоило. Но где взять деньги? Он перебрал все возможные варианты и комбинации, но сумма была заоблачной. К тому же Шклярский не давал ему никакой возможности сосредоточиться, потому что назойливо звонил и доводил Лунца до бешенства.

– Привет, Лунц, – раздавалось в трубке. – Чем ты занят? Надеюсь, правильным делом, скребешь по сусекам? Ну, скреби, скреби, не затягивай!

– Неделя – это невозможно, – начинал задыхаться директор музея. – Это совсем мало! Ты меня просто душишь!

– Пока нет, – хохотал Шклярский. – Но если будешь тянуть, непременно начну. – И отключался.

Едва господин Лунц успевал прийти в себя и собраться с мыслями, как телефон звонил снова:

– Привет, Лунц! Угадай, с кем я? Представь, как тесен мир, я совершенно случайно встретил на бульварах твою дражайшую супругу Анну Дмитриевну. Мы с ней давно не виделись. Вот, пригласил ее в кафе, выпьем сейчас кофе с ликерами и поговорим. У нас так много общих тем, правда, Анна Дмитриевна? Да-да, вот, к примеру, автомобили. И мне, и Анне Дмитриевне очень нравятся автомобили. Особенно спортивные и особенно красные. Ты не знаешь, где такие покупают, а? Мне почему-то кажется, что знаешь. И особенно – кому покупают?..

Господин Лунц прекрасно понимал, что бывший директор блефует, но у него всё равно начинало бешено колотиться сердце.

– Я не могу найти денег, – не выдержал он после восьмого звонка.

– И чем мне тебе помочь? Тогда отдавай вещами?

– Какими вещами?

– Теми самыми, которые ты у меня украл!

– Ты знаешь, что их у меня нет! – Лунц не понимал, на кого он больше злится: на ненавистного Шклярского или на собственную глупость и алчность.

– Раз нет моих, отдавай свои.

– Ты о чем? Какие еще свои?

– Которых у тебя полный музей. Тебе же не впервой разбазаривать музейную собственность. Напомнить про кентавра?

– Откуда ты… – Господин Лунц едва сдержался. – Ну ладно. Чего ты хочешь?

– Картину, Лунц! Ты что, в самом деле такой непонятливый? Раз нет ни моих вещей, ни денег, расплачивайся картиной.

Директор музея изящных искусств тихонько застонал и опустился в мягкое кожаное кресло, которое издало глубокий выдох под его внушительным весом.

– И на что ты нацелился, Шклярский?

– Твой тон мне не нравится, Лунц. Ты как-то забываешься. Но вопрос требует уточнения, тут я с тобой согласен. Хотя ты мог бы и сам догадаться.

– Говори, – выдохнул Лунц в унисон с креслом.

– А зачем далеко ходить… – Шклярский откровенно получал удовольствие от их беседы, Лунц ясно видел перед собой его злорадную ухмылку. – Дальние залы и депозитарии меня не сильно волнуют. Тем более что по депозитариям ты сам основательно прошелся, – он не мог не напомнить еще раз, – там уже брать нечего. Значит, возьмем что поближе. А чтобы не путаться, – то, что по центру. Что там у тебя в центральном зале, Лунц? В серединке, на большой стенке? Припоминаешь?

– Ты в своем уме?

– Вполне.

– Нет. Это исключено. Да так я могу лишиться всего!

– Ну что ты, Лунц. Лишиться всего ты сможешь другим, гораздо более простым способом. Открой электронную почту, а потом перезвонишь мне, и мы потолкуем.

Директор музея изящных искусств с трудом удержал себя от того, чтобы не швырнуть об стену своего рабочего кабинета дорогой телефон. Он поднялся с кресла и несколько раз прошелся вокруг стола, держась то за голову, то за сердце. Как он мог оказаться в таком положении? Почему не почувствовал, что заходит чересчур далеко? Где же была его хваленая интуиция, и почему таким крепким сном спали все инстинкты? Как он мог так запутаться?

Он подошел к столу и пошевелил компьютерной мышью. Экран вспыхнул голубым светом. Господин Лунц зашел в почту и быстро просмотрел входящие сообщения. Письмо, о котором говорил Иосиф Шклярский, он увидел сразу – адрес отправителя состоял только из цифр, которые образовывали сумму его долга. Господин Лунц смачно выругался и открыл письмо. Там оказались фотографии.

Реакция организма господина Лунца оказалось неожиданной и стремительной. Одна рука стала колотить сразу по всем клавишам на клавиатуре, а вторая в это время ловко выдернула компьютерный шнур из розетки.

Не то чтобы господин Лунц был ханжой. И не то чтобы он не любил порнофильмы. Но он никогда не представлял себя исполнителем ролей в этом жанре. И, наверное, он был прав. Он не слишком выгодно смотрелся на экране, особенно будучи раздетым. Фотографии, присланные ему на почту, представляли собой нарезку кадров из подобного видеофильма. Действие происходило в гостиничном номере дорогого отеля, который нагло гарантировал своим гостям полную конфиденциальность. А в главных ролях были господин Лунц и его прекрасная белокурая нимфа.

Телефон зазвонил снова, и директору музея пришлось ответить.

– Так вот, – сказал Шклярский, как будто они и не прерывали разговора. – По поводу способа лишиться всего на свете. Как видишь, дружище Лунц, он предельно прост. Адрес почты твоей дражайшей супруги Анны Дмитриевны у меня тоже имеется. И мне не надо говорить тебе, как она прореагирует на эти прелестные снимки, особенно если я отдам их в некоторые издания, чтобы закрепить результат. Вряд ли твоя жена станет гордиться тобой и хвалить тебя на все лады, и говорить тебе: «Ах, какой ты молодец, мой милый Лунц», хотя в некоторых позах ты тут действительно хорош, признаю, хорош, ничего не скажешь. Но, скорей всего, Анна Дмитриевна рассердится и позвонит своему ушлому братцу, который, как тебе известно, на данный момент считается самым пронырливым и кровожадным адвокатом по разводам. И они вмиг обтяпают всё так, что ты стопроцентно лишишься всего на свете. Даже последних штанов.