Текст книги "Две тайны Аптекаря"

Автор книги: Ирина Трофимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Но я никак не могла успокоиться. Что творилось в этом доме? Что происходило с несчастной картиной? Я знала совершенно точно, что еще пару дней назад подлинник был у Аптекаря. А сейчас его здесь не было! Но где же он тогда? И что висит на стене в музее? Еще одна копия? Сколько их всего может быть?

– Аптекарь! – снова закричала я. – Вы должны мне всё рассказать! Как могло получиться, что картины меняются местами? У вас же был подлинник, а теперь тут оказалась эта подделка! Что у вас тут происходит?! Я должна знать! Я голову могу дать на отсечение, что тут был подлинник!

Аптекарь ничего не ответил, спустился по широкой деревянной лестнице в холл, подошел ко мне и сказал:

– Я не стану вам ничего отсекать, мне нравится ваша прелестная голова. Если вы переживаете из-за меня, то напрасно. И эта подделка, как вы выразились, намного дороже для меня, чем оригинал. А вы очень зря ее так называете, по-моему, она прекрасна.

– Тут висел подлинник. – У меня в голове было какое-то короткое замыкание, которое заставляло меня докапываться до истины. – Я точно это знаю.

– Моя милая взбалмошная гостья, – вздохнул Аптекарь. – Вы вынуждаете меня дать вам двойную дозу снотворных капель, чтобы в моем доме хотя бы на пару дней воцарился покой. Если вы что-то вбили себе в голову, то это еще не значит, что оно так и есть. Здесь никогда не было никаких подлинников. – Я только фыркнула. – И я говорил вам, что у меня есть все документы на картину, которая сейчас висит перед вами. А сейчас я очень прошу вас пройти в библиотеку или в гостевую комнату. Хотите, я вас провожу?

Я набрала в легкие побольше воздуха и… ничего не сказала. Я уже знала характер Аптекаря. Если ему не надо было говорить о чем-то, то он ни за что бы не сказал мне ни одного лишнего слова. Упрямствовать было бесполезно.

Я ушла в библиотеку. Аптекарь как всегда оказался прав, когда отправил меня сюда. Он разгадал мою страсть к книгам. Я трогала корешки, открывала древние фолианты и гладила их. Книги – очень сильные существа. Они поняли, что меня нужно успокоить. Тут были древние справочники по медицине, атласы растений и насекомых и даже редкая книга о пигментах, которую я тоже использовала в работе. Тут были рукописные тома в кожаных переплетах и скопированные статьи на прозрачных пленках. Я вытащила с полки огромный том под названием «Трансмутации элементов и реакции организма» и уселась на пол, опершись о стену. В какой-то момент я почувствовала, что мной всё-таки стал овладевать сон, когда я пыталась вникнуть в процесс генерирования каких-то продольных волн, стимулирующих преобразование материи, но тут за стеной я услышала голоса. Оказалось, что у библиотеки и гостиной общая стена. У Аптекаря был посетитель. Голос был женский. Удивительно, что в таком доме были такие тонкие стены – мне было слышно почти каждое слово.

– Ваше средство готово, – сказал Аптекарь.

– Так скоро?! Спасибо вам, у нас на счету уже каждый день, даже каждый час, так говорят врачи… – У женщины был очень тихий и усталый голос.

– У вас на счету еще очень много дней и очень много лет, я обещаю вам. С вашим счетом теперь всё в порядке.

Женщина ничего не сказала, мне показалось, что она заплакала.

– Прошу вас, послушайте меня очень внимательно, – продолжал Аптекарь. – Прямо сейчас вы поедете в больницу к вашему ребенку. Средство здесь, его совсем немного.

– Этого точно достаточно?

– Да, уверяю вас. Понимаю, что вы удивлены. Тем более, после всего, через что вам пришлось пройти. Этих нескольких капель достаточно, слышите? У них нет ни вкуса ни запаха. После того, как вы дадите их вашему сыну, у него поднимется температура. Довольно высокая, но ровно на полчаса. Ваша задача – не подпускать к нему в это время врачей и не давать им проводить никаких манипуляций, не говоря уже о лекарствах. Никаких лекарств не нужно. Температура спадет сама, ровно через полчаса. За это время вы можете спокойно собрать вещи и вызвать такси до дома, потому что никакие больницы вам больше не понадобятся. Ваш ребенок полностью поправится. И, да, когда у него спадет температура, он наверняка очень сильно проголодается. Так что приготовьте для него побольше вкусной еды. Он заслужил.

– Он не ест уже несколько дней, – тихо сказала женщина.

– Тем более. Ему надо скорей восстанавливать силы.

– Он выздоровеет? Это правда?

– Он будет совершенно здоров.

– Разве такое возможно? И больше ничего не надо, только эти капли?

Аптекарь на несколько минут замолчал.

– Надо. Вам надо очень сильно верить, что всё будет хорошо. Всегда. И никогда не верить в злых людей. Потому что вы сильнее их.

– Не знаю, как мне благодарить вас. Ваши услуги стоят очень дорого, я сейчас пытаюсь продать украшения моей матери, больше у нас ничего не осталось. Сколько я вам должна?

– Вы не должны мне денег, – сказал Аптекарь.

– Вы согласитесь взять у меня эти украшения? Это было бы даже проще, они у меня с собой, вот, возьмите. Я так вам благодарна.

– Спрячьте их, пожалуйста. Я их не возьму, а вы когда-нибудь подарите их невесте вашего сына, потому что только так будет правильно.

– Но… Как же я могу расплатиться с вами?

Аптекарь снова замолчал, а потом неожиданно спросил:

– Вы умеете вязать?

Мне показалось, что я не расслышала его вопрос, и женщина тоже переспросила:

– Вязать? На спицах? Нитками?

– Да-да. Умеете?

– Умею…

– Вот и прекрасно. Тогда свяжите мне носки. Только шерстяные и потеплее. Потому что у меня, признаюсь вам честно, ужасно зябнут ноги.

– А как же деньги? Оплата?

– Я только что назвал вам то, что вы должны будете привезти мне за мое средство. Теплые носки. И никаких денег. И вот еще что – этот пузырек уже для вас. Видите, он зеленого стекла. Не перепутайте. Мне кажется, вы сильно постарели за эти годы, пока ваш мальчик болел.

Женщина молчала. Наверное, она снова плакала.

– Через пару дней ваш сын станет крепким и шустрым, и ему нужна будет молодая красивая мама. Примите эти капли. Не бойтесь. Вы сами увидите, какая вы на самом деле красавица.

Когда Аптекарь проводил свою гостью, я вышла из библиотеки, ни слова не говоря, подошла к нему и обняла.

– Перестаньте, – сказал он. – И не думайте, что я такой добрый волшебник. Мне слишком часто приходится быть крысоловом…

С людьми надо быть осторожнее. Так всегда говорила она, райская птица. Особенно с женщинами. Они ничего не делают просто так. Они всегда притворяются. Не попадись в ловушку, говорила райская птица. Но как было не попасться? Она казалась искренней, честной и как будто не притворялась. И всё могло получиться. Карие глаза, тонкие пальцы и платья. И мелкие морщинки в уголках глаз, всегда, когда она смеялась. Казалось, такая – она настоящая. Она другая, не как остальные. Ее хотелось пустить ближе. У нее мягкие волосы, их можно гладить. И нежная кожа, на нее приятно смотреть. Так красиво, что можно даже не трогать. Прикосновения могут всё разрушить. Может, всё-таки стоит попробовать? Обмануть райскую птицу? Попробовать? И вдруг на этот раз выйдет? Райская птица кричала, что ничего никогда не получится. Что без нее ты не сможешь справиться, ты запутаешься, заблудишься и пропадешь. Она же так любит тебя, райская птица, только она так тебя любит. Она так прекрасна, она так мудра. Она так жестока! Безжалостна и жестока!

Наверное, Аптекарь всё-таки добавил мне в чай своих снотворных капель, потому что я прекрасно спала, и в моем сне не было никаких тревог. Мне снились старинные фолианты, руки Аптекаря, которые что-то готовили в разноцветных склянках, и его рыжая кошка. Гостевая спальня оказалась под самой крышей, почти на чердаке, там была просторная кровать под лоскутным одеялом, старинный шкаф и кресло-качалка с вышитой подушкой. Когда я проснулась, в окно стучал дождь, и в комнате тоже пахло дождем и скошенной травой. Странно, но мне стало намного спокойнее. Я знала, что мне нужно делать. Просто идти дальше маленькими осторожными шагами. Мне непременно надо было поехать к Марте, чтобы попросить у нее прощения за то, как я себя вела. Мне было ужасно стыдно за вчерашнее, да и вообще, я знала, что она волнуется, а я ей даже не позвонила. К тому же и мой телефон тоже остался у нее.

Но сначала я хотела заехать к Марку. Я так скучала по нему, я хотела сказать ему, что мне его не хватает и я хочу всегда чувствовать его рядом. Я хотела, чтобы у нас всё было спокойно и ровно, чтобы мы не мучили друг друга выяснением отношений. И если ему нужно было время, чтобы справиться со своими страхами, то я готова была ждать его сколько угодно.

На кухне были оладьи и варенье, в кофейнике заварен ароматный кофе, а на столе записка от Аптекаря. Он желал мне доброго дня и просил его извинить – должен работать. Уходя, я могла просто захлопнуть дверь. Я приписала к этой записке слово «спасибо» огромными буквами.

Я вышла на улицу и поймала попутную машину до города. Раньше я никогда так не делала, потому что боялась, но сейчас мои прежние страхи казались мне просто смешными. Адрес Марка я знала, однажды мы заезжали к нему домой за бумагами, которые срочно понадобились кому-то из его начальства. Тогда он тоже не пригласил меня войти, я сидела в машине у дома, но номер дома запомнила.

Водитель смог довезти меня только до начала улицы, потому что торопился, но я с удовольствием прошлась пешком. Марк должен был быть дома, потому что была суббота, и он, насколько я знала, никуда не собирался. Я шла и радовалась тому, что сейчас брошусь к нему на шею, он поцелует меня и будет сердиться, что я не звонила ему вчера почти целый день, да еще и оставила телефон у Марты. С ней они уже наверняка созвонились. Было еще очень рано, и я представляла, как застану Марка спросонья, небритым, и как он будет рад меня видеть. Мы сядем пить чай у него на кухне или в гостиной или станем просто долго целоваться в прихожей. В общем, я рассчитывала на что угодно, но только не на такое.

Я подошла к дому, повернула за угол и тут же остановилась, потому что на крыльце у него кто-то стоял. Молодой человек и девушка. Он обнимал ее одной рукой за талию, она, встав на цыпочки, тянулась к нему, чтобы поцеловать, а он игриво уворачивался. Она смеялась, пыталась схватить его за подбородок, и солнце ослепительно отражалось в копне ее огненно-рыжих волос. Это была Нурция. И она была с Марком. Мне как будто перекрыли кислород и при этом еще и обдали кипятком с головы до ног. Я быстро отскочила на несколько шагов назад и спряталась за кустами. К счастью, эти брачные игры продолжались недолго: к дому подкатило такси, Нурция уселась в машину и уехала, а Марк помахал ей вслед и хотел уйти в дом, но тут из кустов появилась я.

Он даже не испугался, он просто остолбенел.

– Ты разве не получила мое сообщение? – спросил он, а я замахнулась и ударила его.

Мы смогли нормально поговорить только спустя полчаса, когда я уже чувствовала себя намного лучше. Видимо, мне было полезно выплеснуть физическую энергию. Я колотила его из-за всех сил, сопротивлялась и вопила на весь двор, пока Марк пытался втащить меня в дом.

Ему с трудом удалось угомонить меня уже в гостиной, которая своей чистотой напоминала операционную. Белые стены, блестящие диваны из темно-коричневой кожи, стеклянный стол на металлических ножках и стулья тоже из сверкающего металла. Гостиная выглядела так, будто сюда никогда не ступала нога человека – ни разбросанной одежды, ни одного журнала, оставленной чашки или одинокого холостяцкого носка.

Я повторяла одно и то же:

– Ненавижу! Ты всё это время мне врал!

Марк пытался меня обнять, потом просто усадить на диван, но я носилась по комнате как заведенная, и он в конце концов сам уселся на свой хромированный стул и обхватил голову руками.

– Ты меня совершенно не слушаешь, – глухо сказал он.

– И я не желаю ничего слушать! Зачем мне слушать какие-то слова, когда я сама всё видела! Как же я тебя ненавижу! Ты всё это время мне врал!

– Ты не даешь мне сказать ни слова, я всё могу объяснить.

– Разумеется! Ты вообще можешь объяснить всё что угодно! Даже почему людям не нужен секс. И даже на научной основе.

– С этой девушкой у меня нет никакого секса. Это просто моя знакомая.

– Разве? А может, сестра-близнец? Я именно так и поняла, как только увидела вас вместе.

– Агата, прошу тебя. Ты можешь просто сесть и выслушать меня? И где ты вообще была? Ты не отвечала на мои сообщения. Вы рано легли спать у Марты?

– Я ночевала не у Марты! – Мне хотелось уколоть его побольнее.

– Понятно, – просто кивнул Марк. – Послушай. Эта девушка – моя знакомая. Она итальянка. Ее зовут Нурция. Мы познакомились, когда я был там на курсах, помнишь, вместе с твоей Мартой.

– Ненавижу тебя, – снова сказала я на всякий случай.

Марк никак не реагировал, пересел на диван и продолжал.

– Мы случайно познакомились с ней в кафе, и она влюбилась в меня как безумная. Ты же знаешь, итальянцы – они ненормальные, у них бешеный темперамент, их не остановить.

– Ты всё это время мне врал?! Сочинял истории о детских травмах и прочие проблемы?!

– Пока я был там, она не давала мне проходу, повсюду меня преследовала, – спокойно продолжал он.

– Ах, надо же, какая драма! Какой ужас, наверное, когда тебя преследует такая красотка?! И ты, конечно, боялся и прятался? Что она зашибет тебя своим потрясающим бюстом?! Или шикарной задницей?! Как вообще в природе могут существовать такие задницы? Черт возьми, и что ж они такие все красивые, а, эти итальянки?!

– Я не боялся и не прятался. Но я не хотел с ней никаких отношений. Она совершенно не в моем вкусе, у меня не вызывают никаких чувств такие назойливые женщины. Скорее они меня пугают.

– Такой шедевр – и не в твоем вкусе? Но, тем не менее, как-то она тут всё-таки оказалась? Забралась тайком к тебе в ручную кладь?

– Давай я налью тебе чего-нибудь выпить? – Марк поднял на меня умоляющий взгляд.

– Меня не мучит жажда. Я скорее жажду продолжения этой драмы.

– Перестань, пожалуйста, ерничать, я ни в чем перед тобой не виноват, – вдруг сказал он очень серьезно, так, что я даже опешила. – Когда я вернулся, она продолжала звонить мне и присылала любовные письма почти каждый день и чуть ли не на пяти страницах. А потом приехала сюда. Нашла меня, но я сказал, что не готов к отношениям. Тогда она сказала, что будет ждать, пока я не буду готов, сняла тут жилье, стала учить язык на курсах и даже устроилась на работу к какому-то странному типу.

– У вас с ней всё-таки что-то было?

Про странного типа, у которого работала Нурция, я и сама всё знала.

Марк замолчал. То ли не хотел меня ранить, то ли думал, как лучше ответить, учитывая наши странные взаимоотношения.

– Было, – признался он. – Пару раз, но потом всё закончилось.

– Любовная лодка разбилась о секс, – торжественно провозгласила я.

– Нет, – спокойно ответил он, не реагируя на мои выпады. – Просто я встретил тебя. И влюбился. Я рассказал ей про тебя и сказал, что отношения с двумя женщинами одновременно – это для меня невозможно. Что я больше не могу ничего предложить ей, потому что выбираю тебя.

– Ну, по тому, как вы нежничали тут только что, и не скажешь, что ее сильно обидел ваш разрыв.

– Она попросила у меня хотя бы дружбу. И я согласился. Мы иногда встречаемся где-нибудь в кафе. Она забавная и веселая. Но очень взрывная. Это меня тоже тогда насторожило. Неизвестно, что ей вообще может прийти в голову, если она рассердится или ей просто что-то вдруг не понравится. Спасайся кто может.

Я присела на диван рядом с ним.

– А что ты рассказал ей про меня?

– Ничего особенного. Всю правду. Что я влюбился, что мы встречаемся и у нас всё хорошо.

– Она знает, как я выгляжу, и вообще, кто я?

– Да, – кивнул он. – Она видела у меня твои фотографии. И у меня есть журнал с твоим интервью.

Мозаика начинала складываться.

– А как давно ты ей про меня рассказал?

– Как только мы с тобой стали встречаться. Сразу же. У меня не получается врать, и я не хотел морочить никому голову. Я встретил тебя и сразу ей об этом сказал.

Мои неприятности начались примерно в это же время. Когда мы только начали встречаться с Марком. И то, что Нурция была в спортивном клубе в тот день, когда мой шкаф залили кровью, – это было самым весомым аргументом. Всё сошлось!

– Марк, это она, – сказала я.

– О чем ты?

– Это она меня преследует. Всё оказалось проще, чем мы думали. Ревнивая бывшая подружка. С разрушительным итальянским норовом. Она приревновала и решила меня извести. Теперь всё понятно!

Марк смотрел на меня недоверчиво.

– Ты правда так думаешь? – Он нахмурил брови. – Я даже не знаю. Не могу себе представить. Фотографии, вороны…

– Но она была в тот день в спортклубе! Я же тебе рассказывала!

– Да, точно. Я совсем забыл.

– Ничего себе! Как ты мог вообще забыть? Как ты мог сразу мне не сказать, что у тебя есть чокнутая рыжая поклонница? Марк, я тебя просто ненавижу!

– Но я не мог подумать такое, Агата! Она не мстительная, она может покричать, даже подраться, но чтобы лить кровь в ящики…

– Ты сам только что сказал, что она непредсказуема и от нее можно ждать чего угодно. И поливать одежду кровью – это, по-моему, очень в стиле их итальянской мафии!

– Агата, прости. Я правда не подумал.

– Я чувствую себя в мексиканском сериале. Она могла стащить у тебя ключи от моего дома? Они же у тебя есть? Я недавно давала тебе дубликат. Конечно она могла! Рыжая дрянь!

– Она не шарит у меня по карманам…

– Всё понятно. Теперь всё понятно. – Я вскочила с дивана и снова начала ходить по комнате. – Это всё вписывается в безумный южный темперамент. Раздирать на клочки картины, наливать кислоты во флаконы, наводить подозрение на других, совать в шоколад лезвия.

– Что еще за лезвия? – не понял Марк.

– Ты же не знаешь! У меня в сумке лежала шоколадка. И в ней оказалось лезвие. А я дала ее детям Марты.

– Господи, какой ужас… – Марк даже побледнел. – Оно было в обертке, это лезвие? Кто-нибудь порезался?

– Нет, дети чудом не пострадали. Но, ты можешь себе представить, оно было в самой в шоколадке!

– Как оно могло там оказаться? Вы посмотрели, кто производитель?

– Марк, о чем ты? Ты еще узнай, кто производитель флакона из-под духов моей бабушки, в котором оказалась кислота! При чем тут производитель! Понятно же, что это дело рук одного и того же психа. То есть твоей психованной подружки!

– Как она могла засунуть лезвие в шоколад? Это же бред.

– Марк, я понятия не имею, я сама никогда не занималась ничем подобным, так что не в курсе технологии! Но Марта сказала, что если плитку чуть подогреть, чтобы шоколад стал мягким, то туда запросто можно засунуть лезвие.

– Боже! – Марка передернуло. – Так же можно отрезать себе язык!

– Вот и я тебе говорю именно это! Ты можешь разобраться с этой своей итальянкой? Или мне заявлять на нее в полицию?

– Конечно я с ней поговорю! – Марк схватил меня за руку и усадил рядом с собой. – Похоже, это действительно она. Действительно, очень похоже. И по времени совпадает. Прости меня, ради Бога! Я просто не смогу себя простить, если и в самом деле окажется, что это из-за меня тебе пришлось пройти через весь этот ужас. Прости меня, я всё улажу! Она больше ничего не посмеет тебе сделать! Я обещаю!

Он прижал меня к себе и стал целовать мои волосы. Это было такое удивительное чувство. Как будто меня выпустили из какой-то жуткой тюрьмы. Я не могла поверить, что все кошмары остались в прошлом и мне больше не надо бояться. Я снова была свободной!

Часть тридцать третья

Дни стали как будто резиновыми, а ночи – такими темными. Она не могла дождаться звонка будильника и вставала намного раньше, сидела на кухне, пила ромашковый чай и листала журналы, не видя картинок и заголовков. Просто так, чтобы чем-то себя занять. Она смотрела на иллюстрации чьей-то жизни и думала, как там он. Как он спит, во что он оденется, когда встанет, что ему приготовят на завтрак и кто будет гладить его рубашки. Уже много лет она мысленно проживала с ним каждое утро.

Она перевернула страницу. Мир шоу-бизнеса был верен себе – кто-то с кем-то опять разводился и делил детей и имущество. Если бы она и мужчина ее грез были вместе, то они никогда бы не развелись, потому что она никогда бы этого не допустила. Она бы заботилась о нем, нежила, берегла, готовила самое вкусное, хвалила бы его за его успехи и поддерживала во всём. Она бы смогла сделать его очень счастливым. Но годы проходили мимо, и ничего не менялось. Она проживала с ним мысленно каждое утро, а он проживал свою жизнь без нее. И даже не выглядел несчастным.

Артемида вздохнула и вспомнила слова Иосифа Шклярского, который обещал ей помочь. Он сказал ей, чтобы она хватала своего любимого. И что она всю жизнь сохнет. Так и сказал. И он ведь был прав. В качестве способа добиться своего счастья она когда-то выбрала терпение и ожидание. Но этот способ оказался абсолютно провальным. И в это утро, в тот момент, когда над городом поднялся рассвет, Артемида поняла, что ждать она больше не может. Она должна была действовать, более того, она чувствовала в себе силы и готова была сражаться за свою любовь, и ей вдруг стало абсолютно всё равно, что скажут о ней ее родственники, подруги и сотрудники. Только любовь имела значение в этой жизни, а не чьи-то слова за спиной.

Но как действовать? Прийти и признаться во всём она не могла. У нее не хватило бы решимости, а кроме того, объект ее страсти был постоянно занят, и для долгого обстоятельного разговора у него вряд ли нашлось бы время. Позвонить и рассказать всё по телефону тоже было бы как-то странно. Тем более когда вы весь день сидите буквально через стенку друг от друга. И тогда Артемида решила написать письмо. Способ был проверен классикой и не должен был ее подвести. Но и из этой затеи у нее тоже ничего не вышло. Оказалось, что описывать чувства на бумаге еще сложнее, чем говорить о них вслух. Все слова вдруг становились какими-то неполноценными и корявыми, а смысл то и дело норовил уйти куда-то не туда. В конце концов, Артемида решила ограничиться запиской. Сказать всё коротко и ясно.

Но написать банальное «Я люблю вас» она тоже не могла. Это было бы как-то совсем по-детски. Артемида перепортила полпачки писчей бумаги и в результате остановилась на простой фразе, которая, как ей казалось, отражала ее отчаяние и всю полноту чувств. Она взяла карточку с логотипом музея и написала на ней большими печатными буквами: «Ты еще можешь всё исправить». Она сомневалась, не будет ли лучше сказать «всё спасти», но потом решила, что это будет чересчур пафосно, и оставила слово «исправить». Она не стала подписываться, потому что подумала, что, увидев карточку собственного музея, господин Лунц сразу догадается, кто написал ему эту записку. Артемида вложила карточку в белый конверт, потом еще несколько раз доставала ее и снова вкладывала обратно. После того как записка была готова, Артемида вдруг почувствовала себя намного лучше. У нее опять появилась надежда, она снова поверила, что всё непременно наладится. Она настолько взбодрилась, что даже сделала утреннюю гимнастику и успела положить на лицо питательную маску. Сегодня она должна была выглядеть безупречно.

Наконец-то в жизни директора музея изящных искусств всё снова встало на свои места. Дни стали яркими, а ночи наконец-то заполнил долгожданный спокойный сон. Господин Лунц обрел внутренний покой и свое прежнее внешнее обаяние. Он щедро одаривал окружающих своим шармом, искрил талантами дипломатии, проявлял удивительную заинтересованность во всех делах музея и фонтанировал безудержной энергией. Странно, но, сделавшись убийцей, он вдруг стал очень приятным и уверенным человеком. К своему собственному удивлению, он вдруг стал проявлять недюжинную волю и железный характер и даже нашел в себе силы порвать с нежной нимфой. Не то чтобы его чувства к ней исчезли или хотя бы стали меньше, просто их заглушали слова Шклярского, которые до сих пор назойливым колоколом отзывались у него в голове. О том, что за деньги она готова с любым. И на что угодно. Лунц ужасно злился на Шклярского – до сих пор, – потому что понимал, что тот был прав. Болезненным волевым решением он сказал себе строгое нет и уже несколько недель не отвечал на звонки нимфы, более того, он отдал Артемиде распоряжение не впускать ее к нему и не соединять с ней. Господину Лунцу было от этого ужасно скверно, но он не переставал хвалить себя за выдержку и стойкость.

В то утро он появился у себя в приемной, сияя лучезарной улыбкой, и даже наградил Артемиду порцией внеочередных комплиментов. Она, как обычно, вся зарделась, как старшеклассница, а господин Лунц про себя посмеялся над ее милой реакцией. Разумеется, он с первого дня ее работы знал о том, что она влюблена в него по уши, а сейчас он даже подумал, что тогда, давным-давно, она ведь была прехорошенькой и можно было бы вполне закрутить с ней ни к чему не обязывающий романчик. Но только тогда ему больше нравились длинноногие глупенькие блондинки. А сейчас… Да и сейчас они нравились ему по-прежнему и ничуть не меньше, чем тогда.

Директор музея изящных искусств уселся в свое любимое кресло и с удовольствием потер руки, предвкушая рабочий день. С тех пор как он стал свободным, он получал необыкновенное наслаждение от работы. Ему теперь всё было под силу. Он стал уверенным, сильным и спокойным, и ничто больше не могло выбить его из колеи.

В кабинет вошла Артемида, она несла на подносе чашку ароматного кофе с двумя неизменными шоколадными печеньицами, утреннюю почту и документы на подпись. Она аккуратно поставила кофе на белоснежную льняную салфетку, почту положила слева, а стопку самых важных документов справа. Так господину Лунцу было удобнее. Его верная секретарша, как обычно, делала всё ловкими отточенными движениями, но сегодня директору музея вдруг показалось, что у нее немного дрожат руки.

– Артемида, – сказал он, осторожно взяв ее за локоть. – Хорошо ли вы себя чувствуете сегодня, мой ангел? Мне почему-то кажется, что вы немного не выспались. Хотя можете не рассказывать мне подробности, я всё понимаю. – Он игриво подмигнул ей. – На улице весна, и вас, разумеется, одолевают кавалеры.

– Вы опять шутите, господин Лунц, – снова зарделась Артемида и быстро выскочила из кабинета.

Директор музея изящных искусств остался крайне доволен своей шуткой, сделал глоток крепкого кофе и взялся за почту. Сверху на правой стопке лежал белый конверт без подписи. Господин Лунц повертел его в руках, потом открыл и достал карточку с логотипом музея, на которой крупными печатными буквами было написано: «Ты еще можешь всё исправить».

Всего минуту назад господин Лунц был уверенным, спокойным и нерушимым, как скала. Ничто не могло выбить его из колеи. Всего пять слов, написанные на белой карточке крупными печатными буквами, за секунду стерли его уверенность в порошок и разметали его спокойствие по ветру. От скалы не осталось и следа. Он так и знал! Он боялся именно этого – даже мертвый Шклярский не оставит его в покое! Он схватил со стола увесистое бронзовое пресс-папье в виде головы слона, но оно оказалось слишком тяжелым для броска об стену. Тогда он придвинул к себе машинку для заточки карандашей, похожую на миниатюрную мясорубку, сунул в нее карандаш и начал яростно крутить ручку, превращая карандаш в опилки и грифельную крошку.

Разумеется, Шклярский действовал не один. Конечно, за ним стояла целая шайка. И самое ужасное – карточка была своя, музейная, с логотипом, значит, и предателем был кто-то из своих. Но кто? Лунц схватил еще один карандаш и тоже измолол его в труху. Он мысленно перебирал всех сотрудников, коллег и визитеров. Всё ведь было так хорошо, всё шло просто отлично. Кто же прислал эту мерзкую открытку? «Всё исправить…» То есть они всё-таки хотят получить свое, опять начнут тянуть деньги и опять будут его шантажировать. Но кто это?! Кто?! И тут господин Лунц вспомнил. Да-да, всё шло просто прекрасно, но потом к нему вдруг заявилась та девица-реставратор, и на руке у нее было кольцо. Кольцо из тайника Шклярского! Которое господин Лунц лично отнес господину Львовичу и взял с него клятвенное обещание, что тот не станет его продавать по крайней мере в течение полугода. Сразу после визита назойливой девицы, которая и сама толком не знала, зачем приходила, – и это уже было весьма подозрительным, – директор музея, разумеется, позвонил старому перекупщику, но тот клялся и божился, что колечко «целехонько и вот оно, тут у меня в шкатулочке в полной сохранности, как мы и договаривались».

Лунц схватил новый карандаш. Разумеется, нельзя было исключать и тот вариант, что старик уже начал впадать в маразм и вообще не помнил, о каком именно кольце шла речь, но Лунц по-прежнему доверял Львовичу и не думал, что тот стал бы так откровенно его обманывать. Значит, было еще одно кольцо?! На кольце имелась монограмма, оно могло принадлежать какому-нибудь старинному роду, а значит, их наверняка было несколько. Одно из них Шклярский припрятал, а другое отдал этой девице. Как ее звали? Агата! Точно! Отдал за услуги? Она могла следить за Лунцем и поставлять Шклярскому сведения. Директор музея похолодел. Это точно она. Она постоянно болталась в музее и как раз заканчивала реставрацию той самой картины, когда Луговская начала делать копию. Ну конечно! Эта пронырливая дрянь всё время что-то вынюхивала.

Господин Лунц с размаху хлопнул ладонью по столу. Мысли скакали, как шарики от пинг-понга, и ему было всё равно, что в его рассуждениях не так много логики. Ему было плевать на любой здравый смысл, сейчас им руководил только страх.

В кабинет неслышно вошла Артемида. Никак не показав своего удивления, она ловко отобрала у побагровевшего Лунца машинку, смела со стола в корзинку гору опилок, забрала кофейную чашку и так же тихо пошла к двери.

– Простите, Артемида, – тихо пробормотал Лунц, – я тут намусорил… Что-то слишком увлекся.

Артемида выскользнула за дверь, села на свой стул и спрятала лицо в ладонях.

– Он всё понял, – почти неслышно сказала она сама себе. – Он догадался и теперь так страшно переживает. Конечно, ему придется бросить жену, и это будет непросто. Но он всё понял! И он переживает! Значит, ему не всё равно, значит, он всё-таки неравнодушен ко мне. Бедный, он мучается. Какой же он всё-таки ранимый. Милый, любимый, нежный…

– Я убью эту сволочь, – повторял в это время директор музея изящных искусств, сжав кулаки и глядя перед собой в одну точку. – Я найду и придушу эту гниду!

Часть тридцать четвертая

Марк пообещал мне немедленно поговорить с Нурцией, и я поехала к Марте. Мы так долго висели друг на друге, как будто обе только что вернулись с полей военных действий. Я просила у нее прощения, она ругала меня за то, что я потерялась.