Текст книги "Черный завет. Книга 2"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

8

– Прости, Роксана, меня…

Разбитые губы с трудом повиновались ему. Темные волосы на лбу слиплись от крови. Правая половина лица казалась одним сплошным синяком, за которым не видно было глаза. Под носом чернела корка запекшейся крови. Он висел, привязанный к перекладине за руки.

Он был неузнаваем. Но Роксана его узнала.

– Леон…

Жалость шевельнулась в ней голодным зверьком. Несмотря на дурманящую голову усталость, ей стала понятна и засада, и скорое обращение "девка". И "прости, Роксана, меня".

Это понимание было ничто по сравнению с тем, кто ждал ее на крыльце деревенского сруба. Огромные глаза сияли, будто он стоял на пороге Небесной обители и видел самого Отца Света. Тонкие пальцы оставили в покое рукоять кинжала и потянулись к ней. Роксана отшатнулась и едва устояла на ногах.

– Свиделись, – от радости он сорвался на свистящий шепот.

Перед ней стоял человек, мечта которого сбылась. За то время, что они не виделись, он ничуть не изменился. Над верхней губой как знак отрицания пробивались тонкой лентой усы. Да заживший шрам крестил левую щеку.

– Протас, куда этого девать? – Аникей подвел лошадь, на которой лицом вниз лежал кочевник.

– Этот… Этот если выживет, может завалить тебя золотом, Аникей, – легко улыбнулся Протас. – Вали его туда же. Куда и ее, – он опять улыбнулся.

Поймав его радостный взгляд, Роксана внезапно поняла, что далеко не все знает о смерти. И в ближайшее время ей предстоит узнать о ней столько нового, что, пожалуй, и после жизни будет от чего вздрагивать на том свете.

Дальше все завертелось, закружилось. Старое и новое слиплось в один ком. Когда любая вещь, на которую падал взгляд, оказывалась с двойным дном, за которым пряталась боль. Высокий частокол, отточенными кольями протыкавший синеву неба, отзывался болью в руках, не так давно содранных об острые сучья при побеге. При мимолетном взгляде, брошенном на бочку с дождевой водой, сиротливо стоявшую у крыльца, нестерпимо заныла шея. И тотчас поплыло перед глазами воспоминание о том, как однажды за разбитую чашку Шанан-дэй схватил ее за голову и макнул в такую же бочку, заполненную до краев водой – ей было тогда лет одиннадцать. И держал до тех пор, пока она отбивалась, пытаясь из последних сил дотянуться до мучителя. Кстати сказать, за это ей досталось отдельно – первый удар кнута познала ее спина.

Послушно откликнулся на ее мысли и знаменитый кнут степняков, забытый кем-то у колодца. Самое неприятное воспоминание, от которого казалось, воспалился давно заживший шрам на правой ладони, оставленный железный шариком с острыми шипами.

Окруженный высокой изгородью, разбойничий хутор, пусть не такой большой как та деревня, в которой она провела долгих шесть лет – походил на нее, как две капли воды. Те же срубы, добротные, крепкие, с любовью выстроенные из красного клена на века. Те же колодцы, вытянувшие в небо любопытные шеи колодезных журавлей. Тот же большой дом на площади, когда-то принадлежавший главе рода.

И та же одуряющая тоска, от которой хотелось кричать в полный голос.

Пока Роксана шла, сопровождаемая двумя разбойниками, в ней медленно закипала злость. Встреченные на пути вооруженные мужчины провожали ее угрюмыми взглядами. Судя по всему, до них успела дойти новость, сколько же человек сложило головы для того, чтобы ступала она сейчас по каменистой дороге.

В какой-то мере Роксана благодарна была той усталости, что цепями сковала тело. Бессильное желание тотчас, как развязали руки, сорваться с места и бежать к открытым еще воротам, невзирая не то что на крики – на стрелы, пущенные в спину – так и не вырвалось наружу.

Ее втолкнули в подвал. Девушка едва успела заплетающимися ногами пересчитать ступени. Крохотное оконце под самым потолком, скорее просветцы – дыра в венце, закрывающаяся деревянной задвижкой, почти не пропускали света. Подвал пропах застарелой кровью и потом. В углу, на охапке прошлогодней соломы, ничком лежал Ханаан-дэй.

Разом забыв об усталости, Роксана бросилась к нему и осторожно перевернула на спину. Успела испугаться, не уловив ни звука – жив ли? Кочевник дышал. Бескровное лицо было спокойно, на щеках, всегда гладко выбритых, темнела щетина.

Девушка разорвала пропитанную кровью рубаху уже зная, что ничего обнадеживающего там не увидит. И все равно задохнулась, когда обнажилась рана, оставленная стрелой. Кровь давно не текла – запекшаяся грязная корка стянула кожу на плече.

Роксана не стала заглядывать ему за спину, и так ясно – первое, что необходимо сделать, это промыть рану. Она с надеждой огляделась по сторонам в поисках забытого кувшина с водой, но ничего подобного не обнаружилось. Как только до нее дошло, что нет ни капли влаги, тут же отчаянно захотелось пить.

Девушка взлетела по лестнице к дверце в потолке, закрывавшей вход: она будет стучать в нее, пока не потеряет сознание.

Опережая события, дверца со скрипом откинулась. На уровне глаз Роксаны стояли щегольские кожаные сапоги, с обитыми железом носками.

– Уже соскучилась? – Протас шагнул на первую ступень и ей пришлось отступить. – А всего ничего и не виделись.

Роксана хотела дернуть его за ноги, чтобы голова с глухим стуком пересчитала все ступени. Ее остановило то, что следом за Протасом шел толстяк. Под тяжестью его тела прогибались хрупкие ступени.

Протас, широко раздвинув ноги, хозяином утвердился в подвале. Роксана отступила к стене: ей не хотелось дышать с ним одним воздухом.

– Знаешь, почему не поехал с мужиками засаду на тебя устраивать? – тонкие губы изогнулись в улыбке.

Девушка молчала. Ее равно не интересовали ни его вопросы, ни его ответы.

– Побоялся убить сразу. Потом бы жалел. Хорошо хоть, Мокий меня удержал.

Толстяк хмыкнул, не отрывая глаз от кочевника, лежащего на соломе.

– Вот и скажи мне, на чьей стороне правда, – Протас сложил руки на груди. Падающий из открытой дверцы дневной свет играл на красной атласной рубахе. – И не искал тебя, а нашел.

Он усмехнулся. Роксана молчала. Ни о чем другом, кроме жажды она думать не могла. Если у кого-то другого еще была надежда выпросить воду, то обращаться с просьбой к Протасу – затея безнадежная.

– А тут в деревню заехали и Мокий мне говорит. Смотри, говорит, не наш ли это беглый парень? Видела дружка своего? – Протас подмигнул ей. – Не сразу, ох не сразу, разговорился парень. Мокий уже из сил выбился.

Толстяк что-то пробормотал себе под нос, по-прежнему не отрывая глаз от кочевника.

– Ну, я-то умею с людьми разговаривать. Всего-то и понадобилось – пятки прижечь.

– Не сомневаюсь, – Роксане пришлось вступить в разговор – слушать дальше было выше ее сил.

– В чем это, интересно?

– В том, что умеешь с людьми разговаривать.

Протас помолчал, буравя ее колючим взглядом.

– Брось, – наконец, сказал он. – Тебе-то на что жаловаться? Пока, – он стремительно шагнул ей навстречу. Показная любезность слетела с него, как шелуха. – Но у тебя будет время позавидовать своему попутчику.

– Этому? – Роксана кивнула головой в сторону кочевника.

– Даже не надейся. Тому, что висит там, во дворе. Жаль, косы своей ты где-то лишилась. Было бы интересно подвесить тебя за нее. Степняк, что ли, раньше меня постарался? Я бы и не узнал тебя, если бы Леон заранее меня не предупредил…

– Слушай, Протас, – ее покоробило его имя, произнесенное вслух, – ты за что меня так ненавидишь? Все за то, что пырнула тебя ножом? Покажи хоть, что осталось – посмотрю напоследок, стоит ли того твоя ненависть.

– Давай, скаль зубы, недолго тебе осталось. Скоро забудешь, как это делается, – он протянул руку и Роксана успела убрать плечо, на которое он собирался облокотиться. Вместо этого Протас оперся на стену за ее спиной. – Я знаю, что ты убила моего отца.

– Какого еще…, – начала она, но он не дал ей договорить.

– Ты убила Корнила. Тогда, в Гранде, нашлись свидетели, которые видели, – наклонившись к ее уху, тихо сказал Протас.

Роксана осталась стоять на месте. Не объяснять же ему, что это сделала не она? Была бы у нее возможность – тоже рука бы не дрогнула. Протас и раньше питал к ней болезненную ненависть, а сейчас, подогретая местью за отца она граничила с сумасшествием. Если оставалась еще граница. Она заглянула Протасу в глаза и ей стало не по себе. Оттуда, прикрывшись человеческой личиной, на нее смотрел зверь. Но не тот матерый, хитрый зверь у которого охотники вырезали молодняк, а тот, у которого никогда и быть не могло ни продолжательницы рода, ни щенков.

– Так что держись, Роксана, дарю тебе одну ночь, – шептал Протас. – Я не удивлюсь, если завтра ты будешь валяться у меня в ногах и выпрашивать легкую смерть. Скажу больше – мне будет приятно.

– Ты напугал меня, – ровно сказала она.

– Правда напугал?

– Правда. Я не буду спать всю ночь.

Протас медленно отодвинулся от нее.

– А чего ты еще ждал? Я что показалась тебе такой сильной? Ты ошибся, Протас. Ты же не откажешь в последней просьбе приговоренной к смерти? – она подалась к нему и он невольно отшатнулся. – Ведь не откажешь, Протас?

Он коротко втянул воздух, будто проверяя, чем она пахнет.

– Ну? – после паузы спросил он.

– Принеси мне кувшин крепкого вина. Хочу напиться перед смертью… чтобы не думать. А завтра… завтра все будет, как ты хочешь.

Протас отступил. Углы тонких усов поползли вверх. Он пытался изобразить улыбку, но у него не получилось.

– Обязательно будет так, как я хочу, – ловя за хвост ускользающее первенство сказал он.

– Вот именно.

Разбойник повернулся и пошел к лестнице. Толстяк неуклюже посторонился, пропуская его.

– Так что же, Протас? – бросила в спину, по которой струилась атласная рубаха. – Выполнишь просьбу обреченной? Тогда клянусь тебе, когда стану Отверженной, тебя не трону…

Она не успела договорить. Протаса отбросило от лестницы и он опять оказался рядом с ней.

– Куда хватила, – в глазах его плясали искры, – Отверженной… Точно клянешься?

– Клянусь, – она легко принесла клятву. Кто знает, выполняют ли Отверженные клятвы, данные при жизни? – Когда стану Отверженной – тебя не трону.

– Пойдет, – он ткнул ее кулаком в грудь. – А я когда… если стану Отверженным – и на том свете тебя отыщу.

– Пойдет, – в тон ему согласилась она.

Не кувшин, правда, в просмоленную флягу с крепчайшим белым вином принесли ближе к вечеру, когда девушка уже совсем потеряла надежду.

Как раз хватило на то, чтобы промыть кочевнику рану.

За то время, что она промывала и перевязывала рану тканью, оторванной от собственной нижней рубахи, Роксана не услышала от кочевника ни звука. В сознание он так и не пришел и лишь неровное дыхание указывало на то, что он еще жив. Такое неровное, что девушка успевала покрываться холодным потом, дожидаясь следующего вдоха.

В просветцах гулял ветер и свежесть, напоенная запахом осенних цветов будила жажду свободы. Со двора доносилось негромкое лошадиное ржание, людской говор и лязг металла. Белесый свет ближе к вечеру погас. И если бы не робкая Селия, пробивавшаяся между тучами, в подвале воцарилась бы темнота.

Роксана не отходила от кочевника. Она перевернула его на бок, чтобы сквозная рана на спине причиняла ему меньше боли. Но он все время норовил перевернуться на спину и в конце концов она оставила его в покое. Усталость взяла свое и девушка уснула, ткнувшись лбом в солому.

Проснулась Роксана как от толчка и рывком села, облокотившись на стену. Глаза у кочевника были открыты. Она обрадовалось было тому, что он пришел в сознание.

Рано обрадовалась. В черных, широко открытых глазах бродили тени прошлого.

– Надо уходить, – внятно сказал он на степном наречии.

– Куда же тут уйдешь, – по-веррийски ответила она, еще не догадываясь, что он бредит.

– Надо уходить, брат… Не знаю зачем, эта война… Джавар… Джавар другой. Брат, помнишь, как отец говорил? Другой.

– Тихо, тихо, – она попробовала его успокоить, опасаясь, что он потратит на разговор последние силы.

Он не слышал ее.

– Нельзя воевать, нельзя, брат. Нельзя брать чужого… Надо защищать свою землю, семью… Раньше, раньше другой Джавар был. Те, кому нужна война – они… поменяли Джавар. Брат, нам нужна степь… Река… в степи… песок…

– Ханаан-дэй, – взмолилась она, – прошу тебя, успокойся, помолчи….

– Нам нельзя с тобой, брат. Бабка с севера была, как же?… Против родственников пойдешь? Нельзя… брат…

На его лбу выступила испарина. Роксана обтерла его лицо тряпицей, смоченной вине, надеясь привести в чувство. Но он был далеко от подвала, в котором лежало его бренное тело, и как она ни звала – возвращаться не собирался.

– Брат, – вдруг радостно выдохнул кочевник. – Ты пришел…

Взгляд его, устремленный мимо нее просветлел и Роксане стало страшно. Она не смогла удержаться – оглянулась – в последний момент ожидая увидеть кого угодно. Вокруг было темно и тихо. Ночную тишину нарушало лишь судорожное дыхание кочевника.

– Пришел… хорошо. Можешь мне ничего не говорить… Я знаю сам, женщине нельзя отказывать… Увидишь, ради… кого я пошел против Джавара… С волосами цвета… речного песка.

Он попытался подняться и ей пришлось силой удерживать его.

– Ханаан-дэй, прошу тебя, – жалобно попросила она, – спи, тебе станет…

Рука его поднялась и потянулась к неведомому Роксане собеседнику. Она перехватила ее и изо всех сил сжала пальцами. Горячая ладонь безвольно застыла в ее руках.

– Я ухожу, – тихо сказал он. – Ухожу… Прости. Буду с тобой как… Шанди… всегда… Только позови…

Его веки стали медленно-медленно закрываться. Еще ни разу в жизни Роксана не видела, чтобы так медленно закрывались глаза. Она стиснула его руку, впилась в нее ногтями.

– Какой еще оборотень? Ты никуда не уйдешь! – громко, со злостью крикнула она. – Ты не уйдешь! Я не отпускаю тебя!

– Прости, – тихий шепот она едва расслышала, – прости… Роксана…

Дыханье его прервалось.

– Нет! – она схватила его за шею и прижала к себе. – Ты никуда не уйдешь! Ты хозяин, ты – мой хозяин! Хозяин должен заботиться о том, что ему принадлежит! Ты должен заботиться обо мне! Куда же ты пойдешь – я не пущу тебя! Ты – мой хозяин… Я спасла тебе жизнь – три раза! Три! Слышишь, ты! Ты мне должен! Не смей уходить!

Она срывалась на крик, трясла его уже бездыханное тело. Слова, что наперебой лезли в голову, терялись по дороге, рассыпались бусинами, сорванными с нитки. Одни слова теряли смысл, другие наоборот – обретали. Она кричала разные слова, впивалась ногтями в прежде сильную, покрытую шрамами руку, прижимала его голову к груди. Роксана боялась только одного – того, что в один миг все слова кончатся и она не сможет вспомнить ни одного. Тогда наступит тишина, в которую так легко уходить – она подступала из темноты, протягивала костлявые руки как брошенная женщина, заждавшаяся того, единственного. И только слова, что еще оставались в памяти отталкивали ее и гнали прочь…

Утро вливалось в просветцы со двора, когда кочевник вдруг открыл глаза.

– Волосы… зачем обрезала? – шепотом, по-веррийски, спросил он, и от радости Роксана забыла дышать.

Потом он глубоко, с облегчением вздохнул и заснул.

* * *

Гелион назло всем пытался добраться до сырого подвала. Роксана, намучившись за ночь, только ежилась под теплыми лучами. Ровно за миг до того как отворилась дверца, девушка села. Кочевник дышал и у нее камень свалился с души. Еще успела положить ему руку на голову, проверяя, нет ли жара. Успокоилась лишь тогда, когда убедилась – все в порядке.

Роксана потянулась, разминая затекшую спину. Тут лестницу тряхнуло и придерживая пристегнутый у пояса меч, медленно, проверяя на прочность деревянные ступени, в подвал спустился толстяк.

– Пошли, что ли, – он обратился к ней, но взглядом дотошно ощупал кочевника.

Девушка не хотела, чтобы ее подбадривали ударом сапога в живот, поэтому поднялась без разговоров. Вышла, не оглядываясь на кочевника. Вряд ли ему суждено надолго пережить ее. Во всяком случае несомненно одно: его смерти ей не увидеть.

Во дворе пахло поздними яблоками. Роксана постояла на крыльце, наслаждаясь светом и свежестью. Вернее – толстяк дал ей возможность постоять. А чтобы времени зря не терять, стянул ей руки за спиной мягким кожаным ремешком. Громыхая ворохом оружия прошел мимо разбойник, проводив ее тем тоскливым, долгим взглядом, каким провожают смертников, идущих на костер.

Лучи Гелиона, играя с тенью в прятки, почти не давали тепла. Стыли лужи, оставленные вчерашним дождем. Высоко в небе одиноко и потерянно кричал журавль. Все это Роксана постаралась удержать в памяти – таков он, последний день ее жизни.

Массивная двустворчатая дверь отворилась задолго до того, как девушка приблизилась к крыльцу огромного, бревенчатого дома. Там, в полумраке сеней, ее встретил улыбчивый Аникей. Будто была она долгожданной гостьей, которую он замучился ждать с самого утра, нетерпеливо выглядывая в окно. Отступил в сторону, пропуская ее в комнату. Походя проверил, надежно связаны ли руки за спиной. По всей видимости, остался доволен, широко распахнул дверь и остановился на пороге.

– Принимай подарочек, Протас, – негромко бросил он в темноту комнаты, надежно укрытой от света ставнями.

И Протас не замедлил появиться. Расставив руки в стороны, в щегольской желтой рубахе, расшитой золотой нитью, он шагнул ей навстречу. От яркого цвета – единственного светлого пятна в темной комнате – у Роксаны зарябило в глазах. Тяжелые веки после бессонной ночи неумолимо закрывались. Ей хотелось только одного: чтобы весь этот обещанный ужас для нее закончился гораздо раньше, чем истощится фантазия Протаса.

– Чего встала? – со смешком сказал он. – Садись. День будет долгим, а ночь еще длиннее. Только не всем суждено дожить до утра.

Девушка огляделась в поисках того, на что можно сесть. Кроме широкой спальной лавки, укрытой топчаном, ничего не обнаружила. На нее и села, неловко подогнув ноги.

В открытую дверь протиснулся толстяк, обошел Протаса и опустился прямо на пол, на подушку, поджав ноги на степной манер.

– Как спалось спьяну? – Протас сел рядом с ней, не сводя с нее радостного взгляда. – Обещанье сдержала?

– Какое обещанье? – она открыла усталые глаза.

– Как какое? Обещала от страха всю ночь не спать. Надеюсь, обещанье сдержала?

– Слушай, Протас, замучил ты меня своими разговорами. Делай, что задумал, быстрее…

– На быстроту не надейся, – пообещал он. – Мне вот поговорить тоже хочется. Три месяца, считай… побольше даже… с думами о тебе ложился и вставал. Сначала давай поговорим.

– Вот отец твой, Корнил, тоже поговорить любил. Договорился, как видишь…

Намеренно сказала, чтобы убыстрить события. Как ни храбрилась, а сердце заячьим хвостом дрожало в груди.

– Ага, – почему-то радостно сказал парень. – А говорила, смелости в тебе мало. Достаточно, как оказалось. А то я уже испугался…

– Сильно испугался?

– Да уж, поверь мне. Приятней лук ломать из ветки красного клена – гнется, а не ломается. Конец все равно един – будет служить тебе верой и правдой. Так и с тобой…

– Тоже буду служить тебе верой и правдой?

– Нет, – он покачал головой. – Тоже в конце концов сломаешься.

– А… вспомнила. Мечта твоя – буду в ногах у тебя валяться, да прощенье вымаливать.

Разбойник коротко вздохнул. Глаза щурились, а ноздри трепетали – не хватало терпенья поддерживать легкомысленный разговор.

– Я, – голос его стал глухим, – столько раз тебя убивал, что теперь мне одного раза мало.

Она пожала плечами.

– Попробуй меня отпустить – опять в догонялки поиграем.

– Куда хватила. Слышишь, Мокий, рассмешила меня.

Мокий хмыкнул, услышав свое имя.

– Ты мне вот что напоследок скажи, чего ради вы спелись втроем? Как из Гранда удрали, так и держитесь вместе. Со степняком-то все ясно – ему любой ценой на юг надо пробираться. Тем более сейчас, когда идет войско с севера и степнякам задницу надрали. Ну, а этот… как его… Леон? Какого хрена вы с ним на юг тащитесь? Сначала я думал, запугал вас степняк. Но тут и вовсе странные вещи стали происходить: ты дружка выручать побежала, но степняка-то как уговорила? Времени у меня не осталось Леона обо всем порасспросить. Очень уж он неразговорчивый. А теперь поздно – для другого дела он у меня назначен. Живым. А то еще пару вопросов и все… Еще мне рассказывали, что степняк тебя чуть ли не от смерти спас. С трудом верится…

– Вот и мне с трудом верится. До тебя, Протас, я думала только кочевники – самый жестокий народ. Но чтобы мы – веррийцы… О разбойниках всякое рассказывали, но я не верила. До тебя…

– Не с теми степняками ты, видать, знакомилась, – Протас покривился. – Когда твоего отца у тебя же на глазах степняки конями затоптали, а мать – кнутами до смерти засекли, так, что кожа у нее лоскутами висела. Как тебе такие степняки? А наши – веррийцы – в лагере у деревни стояли и ухом не повели. Как тебе такие веррийцы? По-другому бы запела…

– Так ты мне сразу за всех мстишь?

– Ты знаешь сказку о медведе и вертихвостке? – он схватил ее за отвороты рубахи и притянул к себе.

– Давай от сказок к делу переходи, – зло прошипела она.

– Я расскажу тебе, если не знаешь. Дело ближе к зиме было. Приходит к медведю вертихвостка и говорит: пожалей меня, медведь, ты большой, а я маленькая – пусти к себе погреться. Отчего же – отвечает медведь, заходи в берлогу. Вошла вертихвостка и ближе к медвежьей шкуре подвинулась. Что ты, говорит медведь, ко мне двигаешься? А я, отвечает вертихвостка, согреться не могу. Шкура у тебя теплая, не убудет от тебя если я рядом погреюсь. Ладно, говорит медведь, грейся. Тут вертихвостка его укусила и в шкуру влезла. Ей спросонья медведь и выговаривает: смотри-ка, ты мне в шкуру влезла! А та в ответ: толстая у тебя шкура, что тебе от такой как я сделается? И правда, думает медведь, что мне сделается? Отложила личинки вертихвостка и умерла. Проклюнулись они и стали медведя изнутри грызть. Проснулся медведь, кричит: вертихвостка, твои дети меня заживо едят! Но некому было ответить медведю. Выл медведь, катался, а все без толку – так и сдох. Вот так у меня…

– Что у тебя? – подозрительно спросила она.

– Под кожей мысли сидят и жрут меня заживо. Еще с того времени, как ты ножом меня саданула. Посмотреть хотела? Смотри, – он рывком сдернул нарядную рубаху, едва не порвав у ворота. На груди, выше сердца белел шрам. Тонкая ровная полоса с перекрестием посередине – видно крестовина ножа поцарапала. – Довольна?

– Только-то? – усмехнулась она. – Я что, по-твоему, должна была в ноги тебе кинуться?

– Ты? – его глаза побелели. – Ты – девка! Твое дело – делать то, что сказано! Сказано тебе – еду готовить – вперед! Сказано на лавку лечь и ноги раздвинуть – попробуй ослушаться…

– Еда да лавка… Фантазия у тебя… Что, третьего мне как девке не дано? Удивляюсь, как с таким больным отношением к девкам, тебя мужики еще слушаются?

Тут он не сдержался. Со всей силы, с широким замахом – так, что она сжала зубы, чтобы не щелкнули – он ударил ее в лицо. Роксана успела бы отклониться, подставив под удар плечо, но смерть стояла у Протаса за спиной и уходить не собиралась. И лучше дать ей волю, пока она зла.

Удар опрокинул девушку с лавки и отбросил к стене. Как ни береглась, язык все же прикусила. Рот медленно наполнялся кровью.

– Ты права, хватит болтовни, пора переходить к делу, – Протас вздернул ее и невзирая на вялое сопротивление, снова уложил на лавку, прижал спиной к топчану и навалился сверху. – Баб у нас тут нет, если успела заметить, растерялись по дороге. Так что придется тебе их заменить… Всех сразу.

– Не побрезгуют мужики? – вместе со словами изо рта потекла кровь.

– Говорю же тебе, – он жарко дышал ей в лицо. – Баб у нас нет. Давно уже. А мужиков больше семидесяти. И некоторым по второму разу захочется. А напоследок я тебе подарочек приготовил: дружок твой, Леон, тебя ближе к утру заменит… любовничек…

Роксана отвернулась.

– В глаза мне смотри, сука. Думаешь, я первым начну? И не надейся. Мужикам уступаю. Вон Мокий первым и начнет. А я посмотрю, как ты орать будешь. А как жизни в тебе капля останется – любовник твой тебя заменит…Посмотришь. Так, думаю, тебе больнее будет.

Она закрыла глаза.

– В глаза мне! В глаза! – он впился ей пальцами в щеки и насильно повернул голову. – Ну! Начинай просить! Говори: убей меня сразу! Ну! Умоляй меня! Может, добрый я! Может, подарю тебе милость, если разжалоблюсь – сразу убью! Ну!!

– Хватит орать, – она дернула головой, пытаясь освободиться. – Раньше начнется… раньше кончится…

Поднялся ветер, пытаясь пробиться сквозь запертые ставни. Или слова, вылетевшие мотыльками, запросились обратно, но не смогли отыскать дорогу. Может и правда, – полыхнула шальная мысль – стоит попросить мучителя, умолять, лить слезы, в ногах валяться? Может, дрогнет железное сердце? Иным людям именно такого и не хватает, чтобы сменить гнев на милость? Но мысль угасла, оставив после себя сгоревшие крылья тех мотыльков.

Пусть катится во Тьму со своей злобой, она быстрее личинок вертихвостки отправит его в мир иной! Роксана подтянула ногу и изо всех сил ударила Протаса, по-прежнему прижимающего ее к лавке. Хотела ниже, но получилось в живот. Протас сдавленно охнул и сполз с топчана, прижимая руку к животу.

Роксана вскочила, но успела сделать два шага. Протас схватил ее за ноги и она рухнула лицом вниз. Тут же подоспел Мокий. Толстяку ничего не стоило водворить ее на прежнее место.

Кровь из разбитого носа стекала по подбородку и нестерпимо жгла шею.

– Покажи сучке, кто тут главный, – шипел Протас, прижимая ее ноги к топчану.

Мокий не стал мучить ее разговорами. Огромной лапищей он стиснул ей горло, а второй рванул у пояса штаны. Кожа разошлась по швам, словно разом рассохлись нитки, что держали выкроенные куски. Девушка извивалась змеей, пыталась зубами дотянуться до руки, сжимавшей горло. Толстяк не обращал внимания на ее жалкие попытки. Он продолжал терпеливо срывать с нее одежду. Роксана задыхалась. Хрустели кости. Нестерпимая боль пронзала руки, сведенные за спиной. В глазах заплескался желтый туман или то светлым пятном расплывалась нарядная рубаха Протаса.

– Давай, Мокий, давай, – плыл по комнате ненавистный голос.

"Ты знаешь мое имя"…

– Нет, – хрипела она.

– Смотри-ка, заговорила! – смеялся Протас. – Так скоро – я и не надеялся!

"Ты знаешь мое имя"…

– Нет.

– Рано, Роксана, рано, это только начало! – кричал Протас.

"Поверь мне, не стоит ждать, когда от тебя останется оболочка, потерявшая разум".

Спящий демон поднял голову. Роксана видела его в Мокии. С красного лица капал пот, падал ей на лицо, смешивался с кровью. Огромные глаза… разве его? Разве этот цвет не принадлежит существу, откликнувшемуся когда-то на Зов ее крови из Иного мира?

"Возмездие свершится, повелительница. Но знай: время не станет тебя ждать. Оно посмеется над тобой. Ты утолишь жажду мести, но изменить прошлое нельзя – оно навсегда останется с тобой".

Воздуху не было. И даже широко открыв рот не выпросишь ни глотка. Потное лицо Мокия, желтое пятно рубахи, темные углы комнаты – все закружилось, завертелось. Смерть склонилась над ней, дохнула в лицо винным перегаром.

"Будь умнее, повелительница. Я могу подарить тебе вечность. Но зачем она тебе… после… будет терзать…. Всегда", – низкий голос будто качался на качелях, то отдалялся, то приближался.

И как только до нее дошла простая мысль, что еще немного и первый ее мужчина может стать последним – Роксана перестала сопротивляться.

Уловил перемену Мокий, вздохнул с облегчением и ослабил хватку. Но вместо того, чтобы вздохнуть со всей силой желания жить, она выдохнула. Коротко и страшно.

– Джель`ни.

Потянулись из всех углов сквозняки. Тонкий свист не пугал, просто тревожил своим непонятным происхождением. Уже через мгновение в нем обнаружился тяжкий, угрожающий вой.

Стремительный всплеск страха, какой бывает от резкого звука раздавшегося возле самого уха, заставил Протаса побледнеть. Роксана видела, как на его лбу выступили капли пота.

– Что за…, – начал он, но не закончил. Звук собственного голоса, такого же бледного и лишенного окраски, вместо того чтобы ободрить, скорее напугал.

Они еще могли спастись, попросту закрыв ей рот. Если бы поняли, что произошло и если бы знали, что делать. Пока Протас оглядывался, силясь понять, чем ему грозит слово, заставившее его вздрогнуть, воздух сгустился и комната стала принадлежностью Иного мира. Где Протас, вместе с десятками вооруженных разбойников не решали ничего, как не решают ничего черви в гнезде ворона.

Еще миг и хлипкий воздух лопнул. Кокон раскрылся, выпуская на свет бабочку.

Протас пятился к стене, пожирая глазами неведомое существо. Мокий продолжал пыхтеть, так и не осознав, что происходит за его спиной. Не встречая сопротивления, он вдруг растерялся и позабыл, что делать с тряпками в которые превратились ее штаны.

Демон разогнул спину, освобождаясь от всего, что давило на плечи. Трепетные крылья раскрылись.

– Убей их всех… кто носит оружие, – хрипло сказала она и добавила, – разбойников.

– Чего? – не понял Мокий. Его голая плоть уже касалась ее обнаженного тела.

Демон улыбнулся. Печально и понимающе. И воздух со свистом вышел из груди Роксаны как от удара под дых. Тягучее время постепенно замедлило шаг, и, наконец, остановилось. Боль клещами сжала виски, но девушка заставила себя смотреть на то, как вытянулось в немом изумлении лицо Протаса. Его медленное отступление закончилось паническим бегством. Вернее, должно было закончиться. Паника созрела в его глазах, но он успел лишь повернуть голову.

Откуда в руках у демона взялись вилы, Роксана не знала. Не успела она и глазом моргнуть, как в Протаса полетел огромный железный трезубец. Страшная сила отбросила парня, намертво припечатав к стене. Тонкая шея, теперь Роксана ясно видела, насколько она тонка, точно вошла меж двух зубцов. Немного демон не рассчитал – один из зубцов пристегнул и кожу.

Протас тонко, протяжно завыл и до Мокия наконец дошло, что за его спиной что-то происходит. Он неуклюже заворочался, ломая Роксане кости. Дальше дело пошло легче – демон поднял его за шкирку. Нелепо взмахнув руками, Мокий пролетел через комнату и ударился спиной о стену. Открытый рот ловил воздух, а в широко открытых глазах застыло удивление. Он медленно сползал по стене, оставляя за собой кровавую полосу.

Протас бился как бабочка, приколотая иголкой, но тщетно – зубцы наполовину засели в стене. Он хрипел. Рана на шее кожа причиняла нестерпимую боль и мешала позвать на помощь.

Демон остановился в шаге от корчащегося в судороге тела.

– Напоследок, – по слогам произнес он.

От звука его голоса Протас дернулся, разрывая кожу. Демон поднял руку, задев распущенным крылом стекло на окне. Железный коготь легко прочертил на лбу Протаса кровавую дорожку.

– Напоследок, – повторил он.