Текст книги "Черный завет. Книга 2"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Тогда горело все, что могло гореть. И гибли все, кто мог держать в руках оружие.

Отец Роксаны – Ладимир – сражался до последнего. Залитый своей и чужой кровью, со стрелой в боку, он яростно отбивался от кочевников. Отступать ему было некуда. Он мог лишь умереть.

Он и умер, ни разу не оглянувшись назад, где спиной к спине с ним сражалась мать. Они погибли почти в одно время. Только отец чуть раньше. Мать кочевники щадили. Роксана помнит, как один из них ударил мать кнутом по ногам, заставив опуститься на колени. Степняк медленно приближался, оценивая будущую рабыню, но острый нож, посланный твердой рукой, вонзился ему в шею. Залитый кровью, кочевник рухнул к ногам женщины.

Матери не удалось подняться с колен. Степняки налетели на нее, как дикие звери. Они не услышали от нее ни звука. Тяжелый топор ударил ее в грудь и она умерла, накрыв своим телом мертвого мужа.

Богатая добыча досталась степнякам: шестеро испуганных детей, из которых самой старшей была Роксана, да нехитрый деревенский скарб.

Когда на рассвете их уводили, Роксана оглянулась в последний раз, пытаясь унести в памяти все, что осталось от деревни. Серый пепел дыханьем ветра кружился в воздухе. Пепел засыпал остовы домов с не погребенными телами – словно выставленные напоказ они вызывали жалость и у него, старательно скрывающего смерть от посторонних глаз…

В последнее время ходили слухи о том, что пятнадцатилетнему господству степняков приходит конец и зреет на севере сила, возглавляемая бывшим Наместником. Оленка говорила об этом в самое ухо, чтобы не выпустить на свободу неосторожное слово, но так ли было на самом деле – кто же мог сказать точно?

Роксана аккуратно поставила толстые свечи на подставки, как положено – на одинаковом расстоянии друг от друга. Комната, по обычаю степняков с наглухо заколоченными окнами, была погружена в темноту. Девушка зажгла свечи и осмотрелась. Все готово к чаепитию: обожженные бока глиняного чайника дышали жаром, на маленьких тарелках лежали сладости и печенье. Пора было уходить, чтобы не столкнуться с хозяином. За такую повинность даже он вряд ли удержится от наказания.

Совсем уж было собралась уходить – поднялась с застланного одеялами пола и сделала шаг к двери. И тут ее повело. Не иначе, всему виной были свечи, в чей воск добавляли Сон-траву, что делала тело легким и проясняла мысли. Голова закружилась, свечи стремительно понеслись по кругу. Комната, на миг вспыхнув ослепительными огнями, вдруг провалилась в пропасть. И оттуда, из глубины на Роксану глянуло огромное черное лицо, обрамленное белыми змеями волос.

Лишь близкая стена удержала девушку от паденья. Но неумолимое время не делало поблажек. Кто может сказать, сколько времени прошло до того, как очнулась она, сидя на корточках у стены и прижимая к горячим вискам холодные руки?

В сенях хлопнула дверь и Роксана, не помня себя от страха, заметалась по комнате. Разумная мысль, что лучше принять наказание – десяток ударов плетью, чем быть вовсе засеченной до смерти, не остановила ее. Змеей проскользнув за дверь комнаты, она в последний момент втиснулась в клеть, дверь в которую была давно снята с петель, и присела за тяжелым сундуком, оставшимся от прежних хозяев.

Сердце птицей трепетало в груди, когда мимо нее, буквально в трех шагах прошли двое. Роксана боялась поднять голову. Стиснув зубы, затаив дыхание, она сидела за громоздким сундуком тихо, как мышь. Но имя гостя, произнесенное Ханаан-дэем вслух заставило ее еще сильнее вжаться в тесный угол.

– Уважаемый Шанан-дэй пусть располагается, как ему удобно, – низкий голос нового хозяина эхом отдавался в голове.

– Умеет уважаемый Ханаан-дэй принять гостей…

Колыхалось пламя в такт неспешным словам, сладкий запах Сон-травы кружил голову. Кочевники беседовали о конях и оружии.

Постепенно Роксана успокоилась. Через некоторое время она осмелела настолько, что приподняла голову над сундуком. Дверь в комнату Ханаан-дэй оставил открытой. Еще бы! Он вообще терпеть не мог дверей, и неизвестно в силу каких причин не снял с петель и эту, как все остальные.

Свечи горели ярко и Роксана отлично видела, как щурится Шанан-дэй, настраиваясь на долгий разговор. Поблескивали бусины, вплетенные в многочисленные косицы. В отличие от него, Ханаан-дэй брился наголо, в знак того, что близкий родственник принявший насильственную смерть так и остался неотомщен. Нить усов огибала тонкие губы и спускалась по подбородку. Черные глаза, слишком большие для степняка, наводили Роксану на мысль, что новому хозяину не стоило бить себя кулаком в грудь, доказывая свою чистокровность.

– …ты достойный человек, Ханаан-дэй. Оставим на время Джавар.

Знакомое слово заставило Роксану встрепенуться. Память тут же услужливо подсказала, что Джавар – тот самый Свод законов, который заставлял кочевников жить, следуя старинным правилам. На степном наречии "оставим Джавар" значило ни что иное, как "скажу тебе правду-матку, но имей в виду – я тебе ничего не говорил". И если до того, она могла побаловать себя надеждой, что ее оставят в живых, то с каждым произнесенным словом эта надежда таяла, как снег весной.

– В любой войне самое главное – вовремя уйти, – тихо заговорил прежний хозяин. – Халиф первым нарушил старинное правило. Мы завязли в лесах. Джавар запрещает уходить с поля боя раньше халифа, но времена меняются. Не мы первыми начали, и тот, кто должен беречь Джавар, сам его и нарушил. На севере собирается мощная сила и близок тот час, когда не уходить нам придется, а спасать свои шкуры. И на дорогах неспокойно. Я слышал, вы от разбойников еле отбились. Было так?

– Было, – согласился Ханаан-дэй.

– Будет хуже. Наместник с севера и разбойники здесь, на западе.

– Разбойникам все равно кого резать. И каждый сам по себе. Разбойники Наместнику не братья: два конца кнута не срастутся, как ни старайся.

– Я хочу одного: чтобы и Наместник и разбойники меня перестали волновать. Мы достаточно выпотрошили лешаков, пора домой. Ты недавно с Юга. Что ждут от нас?

– Людей много, – Ханаан-дэй поднес ко рту пиалу с крепким чаем, куда для вкуса была добавлена настойка из перебродивших ягод бузины. – И мнений много.

Установилась пауза, во время которой Шанан-дэй пожирал глазами нового хозяина Роксаны. Но тот остался безучастен. На его лице не дрогнул ни единый мускул.

– Не хочешь откровенности, – тихо сказал Шанан-дэй. – Дело твое. Ты сегодня здесь, а завтра тебя здесь нет. Торговлю ты закончил, – он бросил на Ханаан-дэя прямой как стрела взгляд. – Продешевил только. За тот золотой, что ты дал за рабыню, трех можно было купить на торгах в Славле.

– Где Славль, – кочевник отхлебнул из чашки. – А где я.

– Верно. Как говорят лешаки: поздно искать соль когда миска пуста. Последнее скажу: осталась рабыня ненаказанной, много чего надумать может. Лесной народ Джавара не знает.

Ханаан-дэй потянулся к чайнику и снова наполнил пиалу.

– Я сказал: обожди месяц.

– Подожду, – Шанан-дэй поправил подушку и поерзал, устраиваясь на тюфяке. – Теперь и саблю можно посмотреть.

Ханаан-дэй кивнул головой и легко поднялся. Роксана убрала голову, слушая гулкие удары сердца. Ей вдруг показалось, что хозяин положил оружие в сундук, за которым она пряталась. Но кочевник остался верен себе: самое дорогое хранил в тайнике. Девушка еще переживала кратковременный приступ страха, когда он прошел мимо нее, обдав сладким запахом Сон-травы.

Дверь, ведущая во двор, скрипнула и тут же с шумом закрылась. И только тогда Роксана решилась снова выглянуть из-за угла сундука. Ее беспокоил Шанан-дэй, как беспокоила бы змея, забившаяся под лавку.

То, что девушка увидела, чуть не заставило ее поднять голову. Бывший хозяин протянул руку к пиале Ханаан-дэя. Раздался тихий щелчок и на массивном золотом перстне отскочила верхняя часть. Тонкой струйкой, тотчас блеснувшей в свете свечей, в пиалу посыпался серебристый порошок.

Открылась дверь, и вслед за хозяином, сжимавшим в руках оружие, тенью вошла старая Гульнара. Она застыла у порога, терпеливо дожидаясь, когда ей отдадут драгоценную саблю, которую надлежало тайным наговором очистить от прикосновения чужих рук.

Пока Шанан-дэй восхищенно цокал языком, слушая историю о том, как прадед хозяина раздобыл саблю, мысли у Роксаны затеяли чехарду. Они бродили по кругу, неизменно возвращаясь к тому, с чего начинались: туда Ханаан-дэю и дорога. Она нисколько не сомневалась в том, для чего ее прежнему хозяину понадобился такой способ убийства. Кто же подумает, что истинный кочевник решился отравить собрата? Это можно приписать лишь бесчестным "лешакам", далеким от Джавара. А кто поблизости остался безнаказанным и поэтому слишком много о себе возомнил?

Спина заныла при воспоминании об ударах кнута. Но ныла она зря. За убийство кочевника девушку ждет не кнут, срывающий пластами кожу, ее ждет смерть пострашнее. В загон, где Роксана будет находиться, выпустят диких волков, специально для казни отловленных в степи. Степной волк никогда не убивает добычу сразу. После его укуса кровь не течет и долгие, долгие часы голодная свора обгладывает еще живое тело.

– Отнеси саблю, Гульнара, – голос хозяина вернул Роксану к действительности. – Зови Роксану, пусть новый чайник принесет.

Вместо того чтобы пойти выполнять приказ, Гульнара вздрогнула, как будто ее позвали, нелепо, по-птичьи повернула голову и уставилась в темный угол клети, где затаилась Роксана. Так быстро, как только смогла, та втянула голову в плечи, молясь о том, чтобы старуха ее не заметила.

Установившееся молчание заставило девушку покрыться холодным потом. Из-за того, что она не видела, что происходило в комнате, стало еще страшнее. Ей чудилось загадочное перемигивание Гульнары с хозяином, с тем, чтобы застать ее врасплох. Казалось, тишина скрывает звуки осторожных шагов, и старуха подбирается все ближе и ближе к месту ее убежища. Еще чуть – и раздастся окрик, стоившей ей жизни.

– Хорошо, – наконец, произнесла старуха и Роксана облегченно перевела дух.

Старуха вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. По старости она все время забывала, что хозяин не любил закрытых дверей. Так или иначе – не воспользоваться предоставленной возможностью было глупо. Дождавшись, пока Гульнара пройдет в сени, девушка с великой осторожностью скользнула следом за ней. Кто будет разбирать, что входная дверь скрипнула дважды?

Взяв по приказу старухи тяжелый поднос, Роксана поднималась по ступенькам, боясь расплескать не чайник, а те мысли, что так и не привели ее к решению. В конце концов, если ей суждено умереть, она захватит с собой одного из кочевников – пусть и таким способом – это ли не то, к чему следует стремиться?

Вошла в комнату, преодолевая слабость в ногах. В глубине души надеялась, что выбор уже сделан без нее. Пиала хозяина убедила ее в обратном. Сидевшие на корточках перед столиком кочевники молчали, словно сама судьба готовила им посуду для чаепития. Молчание Шанан-дэя было исполнено тайного ожидания и Роксана вдруг поняла: пусть умрут сотни кочевников, это не доставит ей радости, если останется в живых ее прежний хозяин.

Ярко горели свечи, дурманила голову Сон-трава. И так легко объяснить то, что дрогнула рука, выставлявшая с подноса свежий чайник. Пиала с отравой опрокинулась. Темный напиток залил не только столик – несколько капель попали на подушку, на которой возлежал Ханаан-дэй. Как во сне Роксана наблюдала за тем, как по подносу растекается лужа. Хотела одернуть руку и не смогла. Цепкая рука хозяина волчьим укусом сжала запястье.

У Шанан-дэя вырвался возглас. В нем не сквозило злорадство от ожидания скорой расправы – Роксану обожгло вздохом разочарования.

– Убери, – коротко приказал хозяин, спасенный от постыдной для воина смерти и отпустил ее руку.

Она выходила из комнаты, по-прежнему не поднимая глаз, как положено воспитанной в строгости рабыне. Ей ни к чему было видеть, какими взглядами проводили ее степняки. Ханаан-дэй задумчиво смотрел на нее как на своевольную, несмотря на побои лошадь, показывающую свой норов. А бывший хозяин…

Его взгляд, полный ненависти, толкал ее в спину. Да так, что она едва не споткнулась на пороге.

2

Роксане не спалось. В углу храпел дед Фокий. Ему вторила Ларетта, прижавшись к боку Роксаны.

Скоро рассвет. Наступающий день прибавит забот и вряд ли удастся отдохнуть. Роксана перевернулась на другой бок, потревожив Ларетту.

Рука не болела. Осталась лишь синяя полоса от железных пальцев Ханаан-дэя, обегающая запястье – благодарность за то, что спасла ему жизнь. Еще спасибо ему следует сказать за то, что не высек ее принародно, сорвав до пояса рубаху. Болела душа – а рука, лишь напоминание о том, что не отправился в мир иной степняк, и виной тому – она. Напрасно объясняла себе, что спасала в первую очередь собственную жизнь. Все равно, рядом с ее жизнью рука об руку шла другая. И только благодаря ее стараниям, Ханаан-дэй спокойно спал у себя в доме, в то время как по обычаю степняков должен был бы серым пеплом кружиться над землей.

Девушка так и не смогла заставить себя заснуть, поэтому первой услышала далекий крик.

– Тревога!

Роксана подняла голову и прислушалась. Бесконечно долгими показались ей мгновения, когда единственное слово, забытое, и оттого непривычное вдруг всколыхнуло волну надежды в душе. Хотелось верить: то, что означало тревогу для степняков, наверняка сулило если не избавление от рабства, то, по крайней мере, перемены к лучшему.

Лежавшая рядом Ларетта вздрогнула всем телом и открыла глаза.

– Что случилось? – тихо спросила она.

Сон рабов чуток. Проснулась тетка Марьяна, поднял голову дед Фокий. Заворочались остальные.

– Что? Что-то случилось? – настойчиво вопрошала Ларетта.

Новый крик, уже подхваченный десятками голосов, заставил Роксану вскочить и буквально вытолкнул из сарая, где вповалку лежали те, кого волнение еще не коснулось.

Во дворе царила суматоха. Мимо Роксаны носились сородичи, еще не понимающие чего и откуда ждать. Посреди двора стоял один из детей Фагран-дэя и истошно вопил. У стены бревенчатого дома степняк седлал нервно вздрагивающую лошадь.

Роксана бросилась к соседнему дому, но на полдороге остановилась как вкопанная. Прямо на нее мчался всадник, сдерживая несущуюся галопом лошадь.

– Я-сса-а! – закричал он и Роксана в последний момент отскочила в сторону. Ее обдало горячим дыханьем лошади и всадник пронесся мимо. Она обернулась ему вслед, но быстрее ее взгляда степняка достала стрела с незнакомым черным оперением. Она вонзилась всаднику между лопаток и тот тяжело завалился вбок. Лошадь продолжала галоп, неся на себе уже мертвого кочевника.

– Разбойники! Разбойники! – душераздирающе кричал кто-то.

И тут как по сигналу на деревню, с трудом пробуждающуюся от предрассветного сна, обрушилась лавина звуков. Безостановочно визжала какая-то женщина, слышалось ржание коней, пронзительный свист и предсмертные хрипы. Потом к какофонии звуков добавился звон мечей и гортанные крики кочевников.

Темнота скрывала от Роксаны подробности. Она видела, как у входа в сарай, освещенный зажженным факелом мечутся мало что понимающие люди. У Роксаны не было никакого желания на своем примере убеждаться в том, прав ли был дед Фокий, когда доказывал, что для разбойников нет ни своих, ни чужих. Охваченная нарастающим волнением, она ринулась было за угол сарая и лицом к лицу столкнулась с Лареттой. Чтобы удержаться на ногах, Роксане пришлось схватить ее за плечо. Рука скользнула вниз по горячей и липкой влаге. Еще не понимая, что произошло, Роксана успела подхватить падающее тело.

– Спа…сайся, – прошептала Ларетта и судорожно всхлипнула. – Не… поминай… лихом.

– Ларетта… Ты ранена? – Роксана пыталась в темноте отыскать на теле женщины рану, чтобы перевязать, но вся рубаха была залита кровью. – Куда, куда тебя ранили?

Ларетта не ответила.

– Бе…ги, – все, что сказала она. Шумное дыхание, со свистом вырвавшееся из ее легких прервалось и Ларетта затихла.

Словно для того, чтобы Роксана заглянула в лицо смерти, улица озарилась светом близкого пожара. Ярко вспыхнула крыша дома, изрыгая в рассветное небо снопы огня. Сухое дерево занялось быстро. Огненные ручьи пробежали по крыше сарая, чтобы оттуда перекинуться на крышу соседнего дома. Треск огня обрушился на обезумевших от страха людей так, что заглушил свист, лязг оружия и мольбы о помощи.

Роксана, превозмогая душевную дрожь, прислонила Ларетту к стене сарая. В открытых глазах, потерявших выражение, плясали языки пламени. Человеческой плоти предстоит сгореть вместе с деревней, откуда Ларетта была родом. И это казалось Роксане лучшей участью, чем оставить тело на растерзание диким стаям падальщиков. Только Ларетте видеть это было ни к чему – душа, еще не расставшаяся с телом могла испугаться и превратиться в Отверженную. Ту, которую не принимает ни тот мир, ни этот.

– Покойся с миром, – Роксана закрыла мертвые глаза.

Забрезжил рассвет. Первые лучи Гелиона с яростью пожирали огненные сполохи пожара – и уже не таким всесильным казался он в бледном свете наступающего дня.

Роксана осторожно заглянула за угол, боясь попасться на глаза как степнякам, так и разбойникам. У крыльца дома, объятого пламенем, задержался всадник. В стремя намертво вцепился старик, удерживая рвущую поводья лошадь.

– Сдохнешь! – кричал старик и седая борода тряслась от гнева. – Со мной сдохнешь, проклятый Раахат! Не пущу! Пусть разбойники тебя порешат, раз я не смог! Сам сдохну и тебя заберу! Натерпелись, сволочи, от вас!

Степняк хлестал старика плетью по согнутой спине, по плечам. На морщинистом лице горели яркие полосы и кровь окрашивала задранную кверху бороду. Сухие пальцы старика, сжимающие стремя, можно было отрезать только ножом.

– Сдохнешь! Со мной сдохнешь!

Горячий конь нервно переступал копытами, но старик, тяжким грузом волочившийся рядом, сковывал движения. Босые пятки чертили борозды в сухой земле. Кочевник выхватил из ножен саблю – удар – и старик захлебнулся криком. Ноги подогнулись и тело обмякло. Даже мертвый он оставался обузой. Степняку пришлось, теряя драгоценное время, силой разжимать пальцы старика, сведенные последней судорогой. Он справился, когда на улице появилась тройка всадников.

Разудалый свист заставил степняка оглянуться. Путь к бегству был отрезан. Степняк снова достал саблю, готовясь сражаться до конца. Разбойники не стали дожидаться, пока он подъедет ближе. Двое из них вскинули луки. Первая же стрела с глухим стуком вонзилась в кочевника, отбросив тело назад. Второй стрелок промахнулся: его стрела поразила тело мертвого старика.

Роксана неслась по улице, вдоль охваченных пламенем домов. Смотрела только вперед, где несбыточной мечтой маячила высокая стена частокола, окружающего деревню. Ветер свистел в ушах, заглушая и треск рухнувшей крыши, и крики умирающих. Неслась, не глядя по сторонам. Однако как ни старалась, не видеть того, что происходило вокруг не могла.

Узкая улочка вывела Роксану на неширокую площадь. Девушка споткнулась о тело, лежащее на земле, и со всего маху ткнулась лбом в угол дома. И эта заминка спасла ей жизнь.

На площади началась настоящая резня. Прав был дед Фокий: разбойники не делили людей на своих и чужих. В пыли, поднятой копытами коней лежали окровавленные тела. Прислонившись спиной к колодцу сидел степняк, зажимая рану на груди. Сквозь пальцы еще сочилась кровь. У его ног ничком лежало тело рабыни со стрелой в спине.

Тяжелый запах пролитой крови заставил Роксану затаить дыхание. Откуда-то сбоку выскочила девушка и метнулась через площадь. Она успела добежать до середины. Оглушительно треснул вспоротый арканом воздух и веревочная петля захлестнула девичье горло. Она споткнулась на бегу и упала на спину, тщетно пытаясь освободиться. К пойманной добыче тотчас устремился всадник, наматывая на локоть веревку.

Но Роксана уже этого не видела. Крадучись, она пробиралась в зарослях кустов у стены дома. У самого крыльца, недалеко от входа лежал труп степняка, сжимавшего в руке нож. Это показалось Роксане неслыханным подарком. Она присела на корточки, пытаясь отнять нож у мертвого тела. Степняк и после смерти остался верен себе: пальцы железой хваткой держали рукоять. Девушка дважды порезалась об острое лезвие, безуспешно пытаясь освободить оружие.

Отец Света услышал мольбу. Беспомощно оглядевшись по сторонам в поисках того, что может ей помочь, Роксана обнаружила увесистый камень. Нескольких ударов – со всего маху – хватило на то, чтобы треснули кости и нож выпал на землю. Освобожденная рукоять согрела Роксане не только руку, но и душу.

Скрываясь от посторонних глаз, девушка все ближе подбиралась к частоколу. На этот раз она не поступит так опрометчиво: дикая степь не станет свидетелем ее бегства. К тому же, вряд ли кто-нибудь будет занят охотой за беглецами, хоть в перелесках отыскать следы гораздо легче, чем в степи. Роксана пойдет на запад, ближе к реке, чтобы потом неспешно двинуться на север. Ее укроет лес, и быть может, там действительно собирает войска бывший Наместник? Сражаться в одном строю с воинами, освобождающими страну от захватчиков – не об этом ли мечтает каждый истинный верриец?

Цель была близка. Достаточно скользнуть меж двух глухих стен – сараем и конюшней, преодолеть свободный от кустов участок и вот она – долгожданная свобода маячила впереди высоким частоколом. Перелезла один раз, значит справится и во второй. Тем более что сейчас руку приятно тяготила обтянутая кожей рукоять ножа.

Роксана бежала между стенами, когда преграждая путь, как призрак возник огромный бородатый мужик.

– Попалась, птичка, – радостно оскалился он.

Девушка не стала ждать, пока он подойдет ближе. Развернулась, и хотела бежать назад. Но с той стороны, отрезая путь к спасению, появился высокий парень, сжимавший в руке обнаженный меч.

Роксана остановилась, прижимаясь спиной к бревенчатой стене сарая. Только свету наступающего дня она была обязана тем, что не заметили разбойники ее ножа, торопливо спрятанного за спину. Она стояла, наблюдая за тем, как к ней приближается парень и лихорадочно искала выход. Нож у нее один, а разбойников двое. К тому же у парня в руках меч. А бросив быстрый взгляд на огромного мужчину, Роксана всерьез засомневалась: удастся ли ей достать до жизненно важных органов сквозь слой жира, что покрывал грудь и живот.

Сам того не ведая, толстяк помог ей.

– Протас, убери меч, – добродушно приказал он парню. – Видишь, какая! Веревку доставай, вязать будем.

Парень послушно убрал меч в ножны, достал из-за пояса веревку и нисколько не остерегаясь, пошел к ней. Он не успел сделать и нескольких шагов. Роксана стремительно рванулась к нему и вонзила нож в грудь по самую рукоять. Парень охнул, колени его подогнулись и он тяжело опустился на землю.

– Ах ты! – толстяк бросился к ней.

Перескочив через безжизненное тело, Роксана вихрем понеслась по освободившейся дороге. Она обежала сарай с другой стороны. Впереди ее манила вожделенная высота забора. Наперерез девушке бросился толстяк. Роксана, обдирая руки о щепки, торчащие из бревен, птицей взлетела на частокол, опираясь босой ногой на кстати подвернувшийся сучок.

Свобода улыбнулась ей, показав долгожданный лик над острыми кольями частокола.

В тот момент, когда Роксана подтягивалась на руках, на нее обрушился удар. Что именно бросил в нее толстяк, осталось для нее тайной. Когда страшная боль настигла ее, ей показалось, что на нее рухнуло серое рассветное небо.

* * *

Тяжелая повозка катилась по размытой дождем дороге. На ухабах она заваливалась вбок, тогда как ямы заставляли ее подобно необъезженной лошади подкидывать поклажу. Лошади мерно трусили, меся копытами землю, разъезженную теми, кто ехал впереди. Вставал Гелион и садился, вдоволь насладившись видом измученных тел, лежащих на дне повозки, устланной сеном.

За время пути Роксана очнулась только раз, когда повозку тряхнуло особенно сильно и на нее навалилась девушка, лежащая рядом. Тогда она открыла глаза, проследила за долгим полетом одинокого орла в небесной выси и опять забылась.

Роксана не видела, как постепенно менялся пейзаж, что уныло тянулся вслед за повозкой. Как степь сменилась редколесьем, на низких кустах заалели цветы и выжженная трава стала темно-зеленой. Прежде сухой воздух теперь оседал влагой на коже. Роксана не чувствовала, как трясло повозку и от удара о высокий борт кровь на затылке, только подсохшая, начинала течь снова.

Девушка пришла в себя, когда ее сбросили с повозки, и, хорошенько встряхнув для устойчивости за плечи, втолкнули в клетку, скелетом огромного диковинного животного стоящую на земле под открытым небом. Роксана навалилась спиной на прутья, разминая освобожденные от веревок руки, обвела ничего не понимающим взглядом женщин, со страхом озирающихся по сторонам. Потом голова ее закружилась, и ткнувшись лбом в сухую траву, покрывавшую землю, она снова впала в забытье.

На небе сияла Селия, когда Роксана открыла глаза. Оглушительно стрекотали сверчки, а рядом, соприкасаясь с ней коленями сидела незнакомая девушка и горько плакала, размазывая по щекам слезы.

– Не реви, – попросила Роксана, – голова болит.

Девушка от неожиданности вздрогнула и тяжело вздохнула. Потом вытерла рукавом нос и плакать перестала.

– Пить… нечего? – спросила Роксана, облизнув пересохшие губы. К ее удивлению, девушка протянула ей кувшин.

– Пей.

– А ты? – просто так спросила, а сама уже тянула руку за кувшином, в котором плескалась драгоценная влага.

– Я не хочу.

– А надо бы тебе. Вон сколько слез пролила, – и в два глотка осушила то, что оставалось. – Тебя как зовут?

– Ириния. А тебя?

– Роксана.

– Ты трое суток была без сознанья. Обычно они раненных не берут. А тебя взяли. Вчера как нас развязали, я тебе рану на голове промыла. Видать, крепко тебе досталось, – голос ее стал тише, и в нем снова почудились слезы.

– Досталось, – Роксана ощупала рукой голову и на затылке нашла подсохшую рану. Кроме того, немилосердно ныла спина. Чем же таким запустил в нее этот толстяк? Не иначе бочкой, обитой железом, что стояла у крыльца любого дома для сбора дождевой воды. И хватило же сил у гада. Отец Света, о чем она думает? Единственное, что должно ее волновать: как еще выдержала спина и главное – голова! Выжила, и ладно.

– Хорошо ли? – Ириния прикусила губу, чтобы не расплакаться. – Хорошо ли, что мы выжили? Из огня да под лед. У тех хоть порядок был. Знай, выполняй работу, да правила соблюдай. И кормить – кормили. Мой хозяин, к примеру, за просто так не бил. Берег…

– Как скот…

– Что?

– Говорю, берег как скот берегут.

– Даже если так, – вдруг ожесточилась Ириния, – в клетке не держали! У тех хоть знала, чего ждать…

– А у этих?

– У этих… Приходили вчера двое, ты без сознания была. Один толстый такой, огромный, на тебя пальцем показывал. Говорит, вот она, Протаса нашего чуть не убила. Что, правда, чуть не убила?

– Жаль, – Роксана мечтательно закрыла глаза. – Жаль, что не убила.

– Плохо. Эти такого не прощают.

– Как будто те прощали.

– Те-е, – протянула Ириния. – Ты бы и охнуть не успела, как в мир иной отправилась. Эти поиздеваются напоследок, мало не покажется.

– Думаешь?

Ириния не ответила. В глубине клетки кто-то жалобно и протяжно вздохнул.

– Людей в клетке много? – тихо спросила Роксана.

– Здесь? Здесь не много. Женщины да девки. Парней всего трое. Двое пацанов малолетних, и один парень, нас моложе. Степняков отдельно держат.

– Как? – Роксана встрепенулась. – И их в плен взяли?

– А как же? Всех одно ждет. Повезут на торги в Гранд – вовсе разбойничий город стал. А там продадут северянам. А что там с нами, девками, северяне делают, знаешь? Не знаешь. Так я тебе расскажу. Опаивает снадобьем их шаман, да душу забирает. Будешь работать, себя не помня, как проклятая, и днями и ночами. Днем-то ладно, к работе мы все привычные. А ночами страшнее…

– Чего же страшнее? – передернула плечами Роксана.

– Говорю же тебе, и ночами работать придется – вот тебе и пострашнее. Своих женщин у них мало, а мужиков много. Догадалась, что ли? А все они огромные, страшные. Видела я один раз северянина…

– А, – беспечно махнула рукой Роксана. – Если себя не помнишь, не все ли равно?

– Так не всегда же не помнишь. Иногда просыпаешься, говорят, как от сна. А рядом с тобой чудовище такое в медвежьей шкуре лежит. Хорошо, если рядом, а то и…

– Ладно, – поморщилась Роксана. – А кочевники им на что?

– Кочевники. Кочевники они и на севере свои делом занимаются. С лошадями дело имеют. На севере лошади тоже с норовом, как степные. Никто лучше за ними не ходит.

– Их тоже опаивают снадобьем?

– Зачем?

– Где это видано, чтобы кочевник в неволе работал?

– Не знаю. И не думала об этом. Своя судьба дороже.

– И много кочевников в живых оставили?

– Интересно тебе? Да их из всей вашей деревни человек десять всего и осталось. Вон, голову поверни, в соседней клетке сидят. Не страшные уже. Теперь других бойся.

Роксана повернула по указке голову, но в свете Селии ничего, кроме железных прутьев не разглядела.

Зато на следующий день, в ослепительном свете Гелиона, она увидела его. Объяснить себе, какое чувство главенствовало над остальными так и не смогла. То ли злорадство оттого, что унижен он и они оказались в равных условиях. То ли стыд оттого, что власть поменялась, а она как была подневольной рабыней, так и осталась.

Ханаан-дэй сидел на корточках в глубине клетки. Его руки лежали на коленях и ладонями были повернуты к Гелиону. Бритый череп не блестел в ярких лучах и уже намечались очертания будущей шевелюры. Он сидел с закрытыми глазами, безучастный ко всему, даже к еде. Грудь, прикрытая лохмотьями изодранной рубахи мерно вздымалась и когда бы Роксана на него не посмотрела – все было так.

Да глаза бы его не видели! Но как нарочно, что бы она ни делала – пила ли воду, болтала ли с Иринией, сидела ли без всякой мысли у железных прутьев решетки – взгляд тянулся к нему.

Ириния ошиблась, заявив, что кочевников человек десять. Роксана насчитала семерых. И к собственной радости в одном из них узнала Фагран-дэя, славившегося своей жестокостью. Вот не жаль было посидеть в клетке, лишь бы этот зверь получил по заслугам.

Кочевники сидели тихо. Пожалуй, за шестилетнее рабство, Роксана впервые поймала себя на том, что ей придется научиться взирать на них, как на равных. По крайней мере, по несчастью. Если кто и вызывал у нее кровожадное чувство, так это Фагран-дэй. Роксана никогда не забудет, как однажды довелось ей столкнуться в помывочной с Оленкой. Та была без рубахи. Оленка никогда не жаловалась, но у Роксаны, глядя на покрывающие нежную кожу рубцы – старые и новые, еще сочившиеся влагой – от жалости дрогнуло сердце. Шанан-дэй часто поднимал на нее руку, иногда пускал в ход плеть – полосы от ударов краснели, вздувались и проходили почти без следа. Но он никогда, исключая наказание за побег, не бил кнутом.