Текст книги "Черный завет. Книга 2"

Автор книги: Ирина Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

5

– Я тебя не звала.

– Не звала, – как эхо отозвался демон и тонкие крылья затрепетали, словно им передалась тяжесть перехода из мира Иного.

– Так зачем ты пришел? – тяжелый упрек стрелой полетел в демона, но цели не поразил.

– Я не приходил. Ты спишь. Когда ты засыпаешь, грань между мирами истончается и мы можем говорить. Только одно – ты вряд ли будешь помнить о нашем разговоре. У людей избирательная память.

– Я не сплю, – упрямо поджала губы Роксана. Каменные стены, лишенные окон давили на нее. Свет одинокой свечи лишь подчеркивал тьму, что пряталась в углах.

– Как хочешь, – демон опустился перед ней на колени и два васильковых омута, чей цвет был различим и в полутьме, уставились на нее. – Скоро ты умрешь.

Девушка вздрогнула как от удара и поджала ноги к груди – подальше от демона.

– Это почему еще? – подозрительно спросила она. – Ты, что ли, собираешься меня убить?

Демон позволил себе легкий вздох и дуновение ветра коснулось щеки Роксаны.

– Я не могу.

– А хотел бы, – это был не вопрос.

– Ты скоро умрешь, – как старую сказку, повторенную десятки раз и потому порядком надоевшую, рассказывал он. – И мне, живущему так долго, что появление людей на земле для меня события недавние, даже интересно грядущее небытие.

– Не надоело жить, за столько лет? – ехидно улыбнулась она.

– Лет? – Васильковые глаза дрогнули. – Лет… Если ты начнешь считать мои года – умрешь прежде, чем досчитаешь до половины. То, что для тебя жизнь, для меня миг.

– Вот я спрашиваю – не надоело?

– Не знаю, – он взмахнул крыльями и воспарил. Порыв ветра откинул прядь волос со лба Роксаны. – Но грядущее небытие манит меня.

Парящее обнаженное тело демона ласкал теплый свет свечи.

– Уходи, – она пожала плечами, – я не заставляю тебя умирать вместе со мной.

– Не я решаю это. Я принимаю. Договор был предопределен и случился так же, как мое появление в Хаосе.

– А наверняка хотелось бы решать все самому! – как камень бросила ему в лицо.

– Наверное, – равнодушный взмах крыльев. – Когда твое господство над целым миром зависит от решения упрямого человека, с которым невозможно договориться – такое трудно принять.

– Господство над миром, – передразнила она. – Не слишком ли много ты на себя берешь, если не смог убить даже меня?

– Ты, – демон опустился на каменные плиты и замер у стены. Крылья послушно сложились за спиной. – То, что получила ты, собирали тысячи поколений людей. Жаль, что ты расправилась с наследством как со старой одеждой. Когда могла владеть миром.

Роксана поморщилась.

– Опять мир… Зачем он тебе – весь?

– Он именно и нужен – весь. Что мне делать с половиной? Ты надеваешь платье, тебя же не устроят только рукава?

– Сравнил, – фыркнула она. – Даже жаль, что во мне умрет такой мудрец. Обещаю, последняя моя мысль будет о тебе…

– Лучше назови мое имя. Тогда последняя мысль окажется первой.

– Имя? Я не помню его.

– Ты не можешь помнить его или забыть. Оно живет в тебе как ребенок – одного желания мало, чтобы избавиться от него. Оно – часть тебя.

– И не надейся. Все беды на нашей земле от демонов. Сиди там, где сидишь и умирай вместе со мной. А на то, что позову – и не надейся. Я скорее позволю себе избавиться от нежеланного ребенка, чем…

– В вас, людях, одно хорошо – ваши слова всегда расходятся с делами.

– Ну? Что же ты не добавил: в отличие от нас, демонов?

– В отличие от нас, демонов, – послушно повторил он. – Если я говорю, что могу убить – я убиваю. Если я говорю, что могу разрушить этот замок, то…

– Начинается. Убить, разрушить. Ты создай сперва что-нибудь, или построй! Мы люди, хоть ребенка можем родить, себе подобного! А вы…

Он обернулся и долго смотрел на нее. Так долго, что она всерьез испугалась утонуть в бездонном омуте васильковых глаз.

– Хочешь, – его голос стал глухим, как шорох ветра в степи. – Буду строить и создавать.

– Я знаю продолжение: "Только позови меня". Раз, другой… А может, третьего и не понадобится? Не успею оглянуться, как внутри меня вместо души будет сидеть холодный демон. Прекрасно, что ты сильный. С тем большим удовольствием я уйду из этой жизни и обрету покой…

– Да, – на безволосой голове вздулись синие жилы. – Ты уйдешь из жизни. Только на покой на твоем месте я бы не рассчитывал.

– Ты все врешь! – крикнула она.

– Это обычные люди, проклятые при жизни становятся Отверженными, – как ни в чем не бывало, продолжал он. – Что ждет тебя после жизни, не могу даже предположить. В любом случае – это будет первый опыт на этой земле. Мир падет к твоим ногам. Но лишенная жизни и души, ты будешь диктовать ему другие условия.

– Врешь! Мерзкая тварь! – сила негодования подняла ее с холодного пола и бросила вперед.

Роксана застыла в шаге от демона, в ярости сжимая кулаки. Она смотрела на него в упор, разжигая огонь праведного негодования, но так и не смогла заставить себя коснуться смуглой кожи. Демон встретил ее прямым взглядом – в нем не читались ни равнодушие, ни тоска.

– Кто меня убьет? – наконец, Роксана наступила себе на горло.

– Он скоро будет здесь. Осталось немного подождать.

Демон отвернулся. Его рука легла на стену. Железные когти крошили камень как изъеденную червями труху. Вот большой камень, не выдержав напора, вывалился из кладки и в открывшуюся дыру хлынули потоки дневного света.

* * *

Роксана лежала ничком на истлевших тряпках. Она проснулась от собственного стона, когда неловко повернулась, задев локтем острый камень.

Сон медленно перетекал в явь. Те же стены, лишенные окон, закрытая дверь, обитая железом, та же свеча, истаявшая почти до конца. От тяжелого сна не осталось ничего, кроме тревоги и воспоминания о том, что она опять разговаривала с демоном.

Отчаянно хотелось пить. От роскошного платья оторвалось кружево и жалко повисло на тонких шелковых нитках. Обнаженные плечи не чувствовали холода. Больше чем холод камней, ворующих тепло, пугала тьма, что крадучись подбиралась к ней из темных углов, обнимала за плечи и шептала тоскливые слова. Роксана попыталась отгородиться от нее светом одинокой свечи, но колеблющийся мрак оказался сильнее.

Девушка следила за тем, как оплывала хрупкая свеча, и готовила себя к последнему испытанию. Когда зашипит, умирая, крохотный огонек и тьма скроет ее, как раковина песчинку. Ей чудился звон колокольцев – тихий, чувственный, зовущий. На некоторое время она забылась, вслушиваясь в далекие звуки.

Так, что не сразу обратила внимание, как с коротким шипением умерла свеча. В темноте, кромешной после слабого света послышался лязг отворяемой двери.

Яркий свет свечей, вставленных в гнезда подсвечника разогнал приготовившийся к охоте мрак. Иначе Роксана не разглядела бы, как в сопровождении призраков в душный склеп вошел граф. На сей раз он не стал баловать ее обилием белого цвета – черный плащ, скрепленный на груди серебряной застежкой подчеркивал бледность породистого лица.

Призраки исчезли, будто не было их вовсе и лишь с грохотом закрывшаяся дверь доказывала обратное. В углу тяжело качнулся подсвечник, устраиваясь удобнее. При ярком свете Роксана подробно рассмотрела склеп, в котором оказалась волею судьбы. Сводчатый высокий потолок, каменную, нарочито грубую кладку стен и ворохи тряпья по углам, в которые совершенно не хотелось вглядываться.

Граф молчал, сложив на груди руки, скрытые перчатками. Его тусклый взгляд, пронзив Роксану насквозь, зацепился за что-то за ее спиной.

– Где мои друзья? – первой не выдержала она. Что ему, мертвецу? Он привык молчать.

– Уже и кочевник тебе друг? – хрипло спросил граф и звук его голоса царапал слух.

– Ты тоже не стал разбираться, посадил всех за стол, – вздохнула пленница. Она не испытывала желания продолжать разговор, даже перед угрозой полной темноты, но ответы графа были предпочтительней мертвого лица, на котором против воли останавливался взгляд.

– Я. Я другое дело. После смерти все для меня стали равны.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Вдруг что-то яркое мелькнуло в его глазах.

– Хорошо сказала. Твоя мать имела дурную привычку переспрашивать "как это?".

– Я устала тебе объяснять, – она опять вздохнула. – Вряд ли ты был знаком с моей матерью.

– Ах, Роксана, и рад был бы ошибиться… Рад? Я оговорился. Знал бы кого благодарить за такой подарок, пусть и после смерти, непременно отблагодарил бы. Наверное, был в прошлой жизни добрый поступок, который мне зачли.

– Ты хотел успокоить меня, что с моими друзьями все в порядке, – напомнила она.

– Правда? – В его глазах мелькнула ирония. – Тогда успокойся: они в безопасности.

– В безопасности на том свете или еще на этом?

– Они в безопасности. Можешь мне поверить. Я ведь кажется, еще не обманывал тебя? А мог бы.

– Слишком дорого мне обойдется моя вера, – зло сказала она.

– Однако, тебе придется поверить мне.

– Ты так думаешь?

– Не сопротивляйся, Роксана. Нам с тобой предстоит разделить вечность. Стоит ли портить ее недоверием?

– Я не собираюсь ничего с тобой делить.

– Хорошо, оставим эти надоевшие уговоры. После смерти ты станешь сговорчивей.

– После чего? – в горле пересохло.

– Ты слышала, что я сказал. Тебе отсюда не выйти. И уже очевидно – ни живой, ни тем более мертвой. И лишь от тебя зависит, сделаешь ты свою смерть долгой и мучительной. Или, – он стремительно шагнул к ней. – Я помогу тебе. Один миг…

Руки, сведенные на груди, разошлись. Затрепетало в отблеске света длинное лезвие ножа.

– Нет, – она вжалась в стену, – я не приму смерть из твоих рук. Ты – Отверженный!

– Да. Я Отверженный. Но видит Тьма, всю жизнь я мечтал стать героем, – он шагнул к ней и Роксана вскочила: ей не хотелось лежать у его ног. – Думаешь, я мечтал лежать на поле боя, прижимая руки к остывающей ране? Мечтал чувствовать, что мои глаза – не более, чем пища для ворон? Как вваливаются щеки и стылая кровь обращается в пыль? В то время, когда как черви впиваются в мое тело сотни загубленных мною же душ! Веррийцев, кочевников… Как рвут плоть, пытаясь добраться любой ценой до того, что вернет их к жизни!.. Я мечтал стать героем, а стал Отверженным. Я Душегуб и имя дано мне за дела. Когда обрекаешь на смерть сотни людей, меньше всего думаешь о поражении. И даже когда начинаешь понимать, что победы тебе не видать, ты надеешься на чудо. Как? Тебе, такому удачливому, покорившему сотни женщин, с легкостью ведущему за собой людей – разве тебе не должно повезти? Но неизбежно наступает момент, когда от всех мыслей – о победе, удаче – остается одна. Все сотни жизней не стоят одной. Твоей. И ни грана сожаления о том, что поле завалено трупами и виноват в этом ты. Ни грана!

Отверженный стоял рядом с ней. Лицо к лицу. Твердой рукой сжимал нож и в мертвых глазах пылала ярость.

– А потом приходит смерть. А вместе с ней наказание. И страх. От того, что у наказания не будет срока давности и все, что тебе осталось – вечность и имя Отверженного. Знаешь, Роксана, – он приблизил рот к ее уху и она приложила усилие к тому, чтобы удержаться на месте. – Они все во мне. Все убитые тогда у Черного Оврага. И кочевники, и веррийцы. Каждая часть моего тела – чье-то сердце, чья-то душа. Я чувствую их постоянно и каждый молит о своем…

– Берт, – пленница дышала открытым ртом. Ей казалось, стоит принюхаться – и она почувствует запах разрытой могилы. И бесполезно объяснять себе, что нет у Отверженных могил и скорее всего лежит Берт на том поле, погребенный под грудой мертвецов, им же обреченных на смерть.

– О такой радости я не смел и мечтать, – шептал он и от холода у Роксаны онемела шея. – После смерти я много думал. Заново проживал прошлую жизнь и пришел к выводу: твоя мать была тем переломом, после которого все пошло не так. Если бы тогда, под Славлем, я не сыграл бы в благородство и не отдал бы ее твоему отцу, она осталась бы со мной. Она – единственная – удержала бы меня.

– Понятно! Во все виновата, оказывается, моя мать! – она вывернулась из-под его руки и метнулась к противоположной стене. – Но при чем здесь я?!

– Ты – моя награда! Теперь я начинаю думать, что не зря для меня прошли годы страданий. Я искупил болью свою вину! Ты послана мне в награду! Мы будем жить вечно. Ты! Будешь жить вечно!

– В качестве кого? Отверженной? Тебе-то самому нравится такая жизнь?

– Я – другое дело. Ты не будешь страдать, нет! Мы будем вдвоем и только вдвоем. Здесь, в замке, все к твоим услугам: осень, зима, лето…

– Не обманывай себя, Берт. Даже Отверженной я не буду с тобой. После смерти ты меня не удержишь. Отпусти меня… Соверши хоть один добрый поступок, пусть и после смерти. Клянусь, я доберусь до Черного Оврага и похороню твое тело. Ты обретешь покой… Отпусти меня, Берт. Это и будет твое прощение…

Граф стоял на месте и отрицательно качал головой. В мертвых глазах, устремленных мимо нее, Роксана читала свой приговор.

* * *

Хоть подсвечник оставил, и на том спасибо. Роксана погасила все свечи, кроме одной. Будет разумным зажигать их по очереди, одну от другой, по крайней мере, хватит подольше.

Подсвечник был тяжелым, девушка с трудом удержала его в руках, когда хотела поднять. Долго водила пальцем по причудливым дубовым листьям, огибающим ножку, по гнездам для свечей, вытянутым вперед наподобие открытых детских ладоней. Этим бы подсвечником да по голове с волосами как крыло ворона – мелькнула бесполезная, но утешительная мысль – только не сейчас, а в то время, когда граф был еще жив. Чтобы был у него единственный переломный момент: не встреча с мифической матерью, а один, но точный удар, отправивший его в могилу. Всем от этого было бы лучше – и в первую очередь ему самому.

У каждого своя судьба при жизни и после нее. Девушке было нисколько не жаль графа. Отправляя людей на смерть, поздно в запоздалом раскаянии кусать губы – твоя жизнь не мерило для сотен других, а всего лишь одна их многих.

Загнанной волчицей пробежалась Роксана вдоль стен, дважды останавливаясь перед закрытой дверью. Можно было, конечно, и постучать. Возможно – до чего-нибудь и достучится. Чего допросишься у бездушных созданий, кроме точного удара ножом? И улыбнулась, в угоду собственным мыслям: у нее есть выход – быстрый и практически безболезненный. Если бы это был конец, вполне возможно, дней через пять без еды и питья, доведенная до отчаяния она с благодарностью приняла бы смерть из чужих рук. Но существование в качестве Отверженной, бесчувственное и вечное? Дрожь по телу – неизвестно, каким еще будет проклятье. Вот придется как Мара-морочница людей в лес заманивать и жизнь пить вместе с дыханием. Мара не вечна. Упокоенную морочницу ждет долгожданное забвение. А как скажите убить Душегуба? Вполне может так статься, что его и убить нельзя. Обречена же на вечное скитание Девочка-у-Дороги, проклятое дитя, убившее при рождении мать. Прав был кочевник когда кривился, уж лучше с костром предвечным покой обрести, чем вечное существование в мертвой плоти.

Вместе со страхом пришел холод. Встал за спиной, как жестокий хозяин обнял за плечи, запустил ледяные иголки под кожу.

Напрасно Роксана до боли растирала себе обнаженные плечи – зуб на зуб не попадал. Без остановки ходила по кругу, тщетно пытаясь согреться. И всякий раз, как начало и конец пути – дверь, обитая железом. С заклепками, вбитыми для прочности, изученная до мелочей, она и пугала и манила одновременно. Девушка позволила себе для верности с разбегу навалиться на нее плечом, но откатилась ни с чем, если не считать болезненной ссадины.

От бесполезных попыток в сердце зажглась ярость. Умереть здесь! Не в бою, ловя угасающим сознанием собственный предсмертный хрип, не сорваться в пропасть, захлебываясь в бурном течении реки, не погибнуть под обвалом, вряд ли вообще понимая, что же произошло. Умереть в душном склепе, истаять как свеча, прислушиваясь к звукам, вглядываясь в призрачные образы, являющимся плодом твоего воображения! От голода и жажды превратиться в груду сваленных в углу останков и преподнести себя графу на блюде, слабую, не способную оказать хоть сколько-нибудь достойного сопротивления!

Было от чего застонать, прижимаясь разгоряченным лбом к холодным камням.

Первая свеча догорела. Это отвлекло Роксану от слез бессилия, душной волной подступавших к горлу. Простые действия успокоили, а едва горящий огарок согрел руки.

Без прежней ярости Роксана заставила себя подняться и снова пойти по кругу. Пламя колебалось от ее движения, и ей приходилось быть осмотрительной, чтобы ненароком не погасить свечу. Тишина голодной собакой набросилась на звук ее шагов. Рвала, коверкала, но чаще жадно глотала.

Сколько времени продолжалась бессмысленная ходьба, девушка не знала. Свечи отгорали одна за другой. Настал миг и ей показалось, что она заснула на ходу. Когда открыла глаза, то обнаружила себя на полу, на ворохе тряпья, от которого даже в мыслях старалась держаться подальше. Отскочила, как от пчелиного улья и не рассчитала – наступила на нижнюю юбку. К реальности вернул не только треск разорванной материи, но и стремительное падение, слава Свету, завершившееся лишь очередной ссадиной на колене.

Последняя свеча догорала. Несмелые блики бродили по каменным стенам.

Душный склеп, с ворохом сгнившего тряпья по углам, таившим Тьма знает что, показался Роксане пастью чудовища. Лишь свет единственной свечи останавливал его от того, чтобы захлопнуть ее, сжать крепкие зубы, размять в пыль то, что останется. И каменные плиты на полу, как зыбучая земля, стоит погаснуть свече – шагнешь неосторожно – затянут в темное нутро.

Словно угадав ее страхи, огонек свечи потянулся в сторону, как от сквозняка. Роксана затаила дыхание, боясь неосторожным дуновением погасить его раньше времени. Чем неизбежнее оплывала свеча, тем прочнее в душе селился страх, застилал глаза красным туманом, просился наружу странным именем крылатого демона.

Повинуясь невольному порыву, Роксана шагнула к стене, на то место, где в недавнем сне стоял демон. Единственное, что еще держала ее память: здесь должна была быть дыра. Вполне возможно, когда-то тут было окно или еще один выход, но сейчас плотно пригнанная кладка ничем не отличалась от остальной.

Огонек свечи задрожал и Роксана закрыла глаза, готовясь к кромешной тьме. Горячий лоб холодил бездушный камень. Она постояла так некоторое время, бездумно водя рукой на стене. Еще одно воспоминание подкинула скупая на подарки память – железные когти демона, пронзающие камень как деревянную труху. И как нарочно – ее пальцы скользнули в глубокую трещину.

Вдруг ей почудилось движение и в первый момент она одернула руку. Но то было не одно из тех мерзких животных, что находили приют в глубоких трещинах. Роксана поняла это в тот момент, когда превозмогая отвращение, коснулась камня вторично.

То ли неведомый строитель допустил оплошность, то ли время пришло и раствор, стягивающий камни рассыпался, так или иначе стоило приложить усилие и песок посыпался на пол. Тихий шорох каменной крошки был для Роксаны созвучен гласу Отца Света. Подобно вертихвостке она царапала щель между камнями, откуда с завидным постоянством сыпался песок.

Погасшая свеча остановила девушку ровно на один миг, который понадобился для того, чтобы привыкнуть к темноте. Она продолжала выгребать сухой раствор на ощупь. Острые грани неровно уложенного камня резали пальцы. Меньше всего Роксане было дела до мелких порезов, сочившихся кровью.

Шорох каменной крошки пробуждал надежду. Стоило ему прекратиться и таяла надежда, уступая место отчаянию. Везде, где пальцы могли дотянуться, не осталось песка. Ладонь, погрузившая на всю длину в образовавшуюся щель убедила Роксану, что она на верном пути. Что-то там, в глубине, за гранью представления обвалилось и в склеп тонкой струей потек холодный ветер.

Удерживая бьющееся сердце, Роксана прильнула к щели. Открытым ртом она ловила воздух, как будто его в склепе не было. И так же, как от ледяной воды заныли зубы.

Пытаясь сдвинуть с места тяжелый камень, Роксана держала дыхание. Работа требовала кропотливого труда и ярость, душной волной подкатывающая к глазам, могла все испортить. Могла забрать те силы, которые требовалось направить в иное русло.

Камень, лишенный оправы, двигался. Но Отец Света! Его движения больше напоминали раскачивание. Не хватало сил, чтобы вытолкнуть его наружу, туда, где завывал холодный ветер.

С каждым напрасным ударом таяли силы. Теперь единственное, что заставляло девушку снова и снова толкать тяжелый камень – ярость. Мысль, что спасение, быть может, рядом, доводила Роксану до исступления. Стиснув зубы, раздирая пальцы в кровь, она билась как бабочка в стекло.

Неизбежно настал момент когда ярость, питавшая силы, погасла.

Обессиленная и опустошенная, Роксана села на пол. Ветер, завывавший в щелях не давал ей покоя. Тогда она поднялась. Злополучный подол платья снова попался под ноги и она оступилась. Падая, ударилась рукой о забытый подсвечник.

Содранный локоть того стоил. Боль еще обжигала руку, когда сжимая в руках массивный подсвечник девушка тщательно примерилась – единственный удар мог стать последним – и изо всех сил ударила по камню.

Гул катился по стене, увлекая за собой эхо. Еще один яростный удар и камень, задержавшись на ребре, вывалился наружу.

В образовавшейся дыре вместе с ветром закружилась пыль, искрящаяся в ночном свете. Как только пыль осела, проступила и любопытная Селия. И тогда Роксана увидела, что находится не в склепе глубоко под землей, как полагала поначалу, а в одной из тех нелепых башен, что так пугали ее со стороны. Она просунула руку в дыру. Ветер, брызги близкой воды, шум водопада обрушился на Роксану одновременно. От радости она тихо рассмеялась. Пусть башня, ветер и высота, но не затхлый склеп, из которого лишь один выход – в могилу.

Окрыленная успехом, Роксана занялась очередным камнем. Тем, что располагался выше. Этот сдался быстро, уступив ее настойчивости. Как только осыпался раствор, стягивающий кладку, камень рухнул вниз, увлекая за собой каменную осыпь.

Роксана не без внутренней дрожи протиснулась в дыру по пояс и посмотрела вниз.

Ревела река. Струи воды бились о камни и разбивались в пыль. Влажное облако блестело в свете полуночной Селии, поднималось к подножью крепостной стены, но сама тропа, обегающая замок, терялась в непроглядной тьме.

Ночь перевалила за полночь. Значит, решение требовалось принимать немедленно. Отверженные не кровопийцы – для них не имело значения время суток. Но под покровом темноты легче было решиться не только на побег – смерть в бурной реке не так пугала. В любом случае, Роксана злорадно улыбнулась, она не уступит душу Отверженному.

Как подсказкой воспользовалась подсвечником. Как ни крути, массивный с длинными плечами, он в дыру не проходил. Это тоже показалось Роксане добрым предзнаменованием. За тряпками, пригодными для того, чтобы стать веревкой дело не стало. Нижняя юбка, разорванная на полосы, вполне отвечала ее представлениям о прочности. Бархат верхней юбки трогать не стала. Материал скользкий, как ни вяжи – подведет.

Крепко-накрепко привязывая веревку к подсвечнику, Роксана торопилась. Боялась она не того, что придет граф и плоды многочисленных усилий покатятся под гору. Она боялась того, что неизбежно наступивший рассвет докажет ей со всей очевидностью невозможность побега.

Девушка не видела, где заканчивалась веревка и велико ли расстояние до земли. Но это уже не имело значения. Обдирая плечи об острые камни, она протиснулась в дыру, вцепившись вспотевшими от волненья руками в самодельную веревку.

Холодный воздух дрогнул, принимая ее дрожащее от страха тело, потянулся, обдувая ветром со всех сторон. Ревела река, трещала от тяжести тела веревка, скользили пальцы, намертво цепляясь за узлы.

В душе царила пустота, как та пропасть, что ждала ее. Беспокоили трещины, поросшие жухлой травой, в стене перед глазами, руки, сведенные судорогой и юбка, стесняющая движения.

Еще Роксана думала о том, что по недосмотру тех, кто ее переодевал, она осталась в сапогах, теперь так удачно цепляющихся каблуками за трещины. И еще о том, что неизвестно чем закончилось бы дело, будь она босой.

А потом веревка кончилась.

Некоторое время Роксана висела, держась за последний узел. Потом нащупала ногой удачно подвернувшийся каменный выступ и долго стояла, не решаясь отпустить спасительную веревку.

Порыв ветра обдал ее брызгами близкой реки и тогда она решилась. Отпустила веревку и впилась ногтями в трещину.

Следующий выступ – чуть ниже – заставил ее сердце забиться от радости. На ее счастье стена была старой, испещренной трещинами. Спуск давался с большим трудом и несмотря ни на что, приближал к земле.

Когда несмело бьющееся сердце убыстрило ритм и побег стал казаться удачным, нога поскользнулась на влажном камне. Роксана вцепилась в трещину, моля Отца Света о том, чтобы поскорее нашелся под ногами подходящий выступ, на котором можно устоять.

Но Отец не слышал ее. Крошевом осыпался камень, увлекая за собой камни поменьше.

Потерявшая опору, стоя на одной ноге, девушка некоторое время балансировала, судорожно пытаясь хоть за что-то ухватиться.

Удача отвернулась от нее.

Быть ей Отверженной – ослепительным огнем вспыхнула в голове мысль, когда срывая ногти, раня кожу об острые камни, полетела она вниз, ловя угасающим сознанием прощальный свет Селии.