Текст книги "Плохая хорошая девочка"
Автор книги: Ирина Арбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
– А что – правда? – усмехнулся Юра. – Так и было?
– Ну правда, наверное… Чего ж ему, шоферу тому, было врать?! – тоже усмехнулся профессор. – Так вот… «Конечно, – говорит Вася, – в этом смысле вам, геологам хорошо… Никакие вам коровы не страшны. Камням-то что будет?!»
– Вася этого шофера звали?
– Или Федя… Уж не помню. Не в том дело. Я к чему вам это все, Юрочка, рассказываю…
– К чему?
– Так вот, Юрочка. Я так же, как тот шофер, всегда считал, что настоящая-то красота – она у ботаников!
– Правда?
– Точно! Цветочки, лепесточки… Красота, одним словом! Но не всегда, увы, мы можем делать то, что хотим. Я вот стал геологом, а не ботаником. И хорошо, если в старости есть возможность наверстать. Верно?
– Ну правильно, наверное… Откуда я знаю? Я ж еще до старости не дожил.
– Ну придется вам тогда поверить мне на слово, – усмехнулся профессор.
– О'кей. Верю, – рассеянно произнес Юра, почти уже не слушая более бормотание Горчицкого.
Он снова думал о своем.
Исследовав тропинку, по которой профессор поднимался в гору, чтобы удовлетворить свой «чисто ботанический интерес», Юра вернулся в лагерь. И нашел среди рыболовной снасти самую тонкую леску.
«Надо непременно попробовать этот «вариантик», – думал он.
И на следующий день, пока профессор готовил обед – была его очередь дежурить по лагерю, – Ростовский натянул леску поперек тропинки. На том самом месте, где она проходила над обрывом.
«Может, конечно, это и не сработает… – думал Юра. – Но и не помешает! Чем больше вариантов, тем лучше. К тому же и мне ничего в себе не надо будет «переламывать»! Все произойдет само собой. А то вдруг и правда в решающий миг рука у меня не поднимется старика – того?»
* * *
Это было совсем некстати, но к вечеру Ростовский вдруг почувствовал себя больным.
– Что-то меня бьет озноб, – пожаловался Юра профессору.
– Ну примите лекарство, – посоветовал Горчицкий. – Вдруг это малярия?
Он покопался в аптечке и протянул Ростовскому упаковку с таблетками.
Юра с подозрением оглядел таблетки.
– «Ме-па-кри…» – начал читать он по слогам.
– Это от малярии.
– Да?
– Только осторожнее.
– Почему?
– Понимаете… Приступ-то малярии это лекарство, конечно, блокирует. Но могут быть последствия. Одни больные начинают заговариваться, другие буйствовать, третьи теряют память. Короче, побочные действия.
– Ах, вот оно что.
– Помню, в молодости один парень схватил даже револьвер после дозы этих таблеток и стал нам всерьез угрожать.
– Да что вы?!
– Да… Дело, как сейчас помню, происходило в…
«Н-да… Только память потерять мне не хватает! – думал Ростовский, не слушая разглагольствования любящего потрепаться старика. – На хрена мне эти действия побочные…»
Он положил таблетку на язык. Набрал в рот воды… А когда профессор отвернулся, выплюнул все это, зайдя за палатку.
«Я сделаю «это» сегодня ночью… – вдруг решил он. – Леска – сама по себе. А «это» – само по себе. В темноте ведь тоже лица не видно!»
К тому же если задуманное сорвется – у меня есть хорошая отмазка… объяснение. С этим мепакрином – от которого с ума сходят!»
* * *
Юра открыл глаза и прислушался к стариковскому храпу.
«Кажется, профессор спит», – решил Ростовский.
Он осторожно вылез из мешка. Тихо взял винтовку, которую уже с вечера держал на взводе.
И, не включая фонаря, на коленях пополз к тому месту, где спал Горчицкий.
Тьма была полная. Юра ориентировался только по храпу.
«Как бы мне не споткнуться о старика…» – думал он, осторожно пробираясь в темноте вперед – на храп!
Остановило Ростовского нечто холодное, стальное, упирающееся ему в живот…
– Вы чего, профессор?
Глаза наконец привыкли к темноте, но Юра уже без помощи зрения понял, что это такое.
В живот ему упиралась винтовка. И так же, в упор, своими пронзительными, похожими на винтовочное дуло глазками смотрел на него профессор. Бодрствующий, а отнюдь не спящий профессор Горчицкий.
Старик больше не храпел. Точнее, не издавал того фальшивого храпа, который столь искусно ввел Ростовского в заблуждение, убедив его в том, что «одуванчик» якобы крепко спит.
Как выяснилось, старик не спал, а с большим, по-видимому, интересом наблюдал за Юриными перемещениями по палатке.
– А вы чего? – невежливо вопросом на вопрос ответил Горчицкий Юре.
– Я ничего.
– Это вы-то «ничего»?! – Профессор кивнул на винтовку, которую Ростовский держал в руках.
– Да я… это… лекарство ваше принял! – нашелся Юра. – Побочные действия! Сами рассказывали, как тот парень размахивал револьвером после вашего этого… Как его? Ме-па-кри…
– Мепакрина.
– Во-во! Вот и я тоже… разбушевался. Простите великодушно больного, сам не ведал, что творил! Звиняйте, профессор.
– Ой ли?
– И «ружо» уберите, дяденька, – взмолился Юра. – А то вы мне уже кишки насквозь почти проткнули!
– Да что вы, Юрочка? А вдруг у вас опять будет приступ буйного помешательства? И вы снова начнете с винтовкой по палатке слоняться?
– Да нет же, профессор! Я уже пошел на поправку. Клянусь! Уже практически пришел в себя. Вы меня прямо-таки излечили. Можно сказать, в чувство привели!
Юра скосил глаза на по-прежнему упирающуюся ему в живот винтовку.
– Вы думаете? – недоверчиво переспросил Горчицкий.
– Уверен!
– Вам, может быть, все-таки срочно нужна медицинская помощь?
– Ну хватит же издеваться, профессор. Убирайте свою «помощь»! Говорю вам: это лекарство на меня так подействовало. Я, разумеется, не собирался вас убивать!
Ружье Горчицкий все-таки убрал…
Однако теперь Юра постоянно чувствовал на себе его подозрительный взгляд.
* * *
Правда, к Юриному счастью, наконец «сработала» натянутая леска.
Они поднимались на склон горы Двуглавой… Юра с некоторых пор стал сопровождать Горчицкого в его «ботанических» прогулках.
На сей раз он предусмотрительно пропустил старика вперед.
Милиционер даже гипнотизировал его взглядом, «дырявя» спину: ну давай, давай…
И старик споткнулся.
С криком покатился вниз.
А Юра выждал немного… Подождал, когда крики окончательно затихнут, и стал спускаться вниз.
Неужели дело сделано?!
Увы! Горчицкий сидел внизу жив-живехонек. Именно сидел, а не лежал в виде безжизненно распростертого тела. Одежда на нем, правда, была порвана, сквозь прорехи сочилась кровь – видно, старик здорово ободрался об острые камни, когда катился вниз.
Но… Юра даже не смог скрыть кислой гримасы разочарования. Давать дуба профессор явно не собирался!
«Просто Кащей Бессмертный какой-то…» – вздохнул про себя Ростовский.
– Ну как же вы так, профессор? Экий неловкий! – вздохнул Юра – Смотреть надо под ноги-то. Очки, что ли, забыли надеть?
Юра протянул руку.
– Давайте, помогу…
Охая, ойкая и потирая ушибленные бока, Горчицкий с трудом поднялся на ноги.
Юра помог ему добраться до лагеря… Поскольку Горчицкий, даже в таком состоянии, не расставался с своим заряженным ружьем.
* * *
– Ну как вы? Поправляетесь? – первым делом поинтересовался на следующее утро, едва проснувшись, Ростовский.
– Да плохи мои дела, Юрочка… – простонал профессор.
– Что так? – едва сумел скрыть свою радость милиционер.
– Что-то все мои раны и ссадины, Юрочка, воспалились! У меня, кажется, даже температура поднялась, – с трудом произнес профессор.
– А может, вам того – на лечение податься?
– Какое еще тут может быть лечение, Юрочка?
– Я имею в виду – на воды податься?
– То есть?
– К источнику сходить не желаете? Помните, на Королевиче все как на собаке зажило от серной воды.
– А что? – обрадовался профессор. – Пожалуй, это идея…
– Вот я и говорю!
– Надо попробовать.
– Давайте я вам помогу.
Юра встал на ноги и заметил, что Горчицкий в ту же секунду вздрогнул, положил руку на винтовку и подвинул ее к себе поближе.
«Он меня подозревает и боится!»
– Хотите, я сам вам принесу этой целебной воды? – с самыми теплыми интонациями в голосе, на какие был только способен, предложил Ростовский. – Ну куда вы, такой слабый, потащитесь?
И профессор благодарно согласился.
* * *
Вода из источника, которую Юра принес в канистре, подействовала. Раны профессора стали подживать.
Он немного повеселел. И перестал так судорожно хвататься за винтовку при виде Юры.
Уже через день он объявил:
– Может, мне полное омовение в этом источнике совершить? Пойду-ка я схожу туда сам. Как вы думаете, Юрочка?
– Совершите, совершите омовение, – подбодрил старика Юра.
– Вообще-то я видел когда-то подобный источник в Кении, – заметил профессор. – Так там, Юрочка, женщины даже забеременеть от такой воды могли.
– Ну, надеюсь, вы обойдетесь без этого.
Хихикая и немного хромая, Горчицкий ушел к целебному источнику…
«Пошел на лечение… как старый больной медведь! – Юра задумчиво смотрел ему вслед. – Пошел за живой водой и молодильными яблоками. Надеется, старый, расцвести!
Ну цвети, цвети… Ходи, ходи! Недолго тебе осталось».
Надо было срочно придумывать что-то еще. И Юрины мысли уже обратились к тарзанке.
«Это хорошо, если Горчицкий повадится к источнику, – думал Юра. – Это открывает новые возможности».
И ими, этими возможностями, следовало незамедлительно воспользоваться!
* * *
Тем более что с некоторых пор Ростовский отчего-то вдруг стал чувствовать себя не вполне здоровым…
Сначала Юра не обращал на это внимания. Но некоторые симптомы с каждым днем становились все очевиднее. У него часто болела голова, схватывало живот, поднималась температура.
И это было для него, стопроцентного здоровяка, абсолютно новым ощущением.
«Может быть, старик травит меня? – думал Ростовский. – Ведь все очень просто – он сам меня боится. Подозревает, что это я убрал Королевича. И вот теперь, спасая свою жизнь, старпер хочет от меня избавиться? А ведь другого способа избавиться от меня, как отравить, у него нет. Отрава – вот единственное, что ему доступно!»
С этого дня Юра ел только то, что уже попробовал профессор, – можно сказать, питался с ним из одной тарелки! Кроме того, он никогда не терял из виду свою кружку с чаем или кофе: «Как бы чего ни подсыпал старик!»
* * *
Однако лучше Ростовскому не становилось.
Однажды он уже с трудом смог подняться. Голова раскалывалась, а в желудок будто заколачивали раскаленный гвоздь. За весь день Ростовский почти ничего так и не съел. Отказался и от замечательного супа, который опять сварил Горчицкий. Открыл лишь банку консервированной кукурузы. Посмотрел и выкинул.
К вечеру головная боль немного поутихла.
А следующим утром Юра проснулся жутко голодным. И словно бы уже не таким больным.
Профессор очень кстати уже заварил кипятком концентрат овсяной каши в двух мисках…
– С яблоками? – обрадовался Ростовский.
– С яблоками, Юрочка. Как вы любите. – Он протянул Юре миску.
Ростовский взял ее в руку, поднес ложку ко рту и вдруг остановился.
Подозрительно взглянув на профессора, который уже начал есть из своей миски, он предложил:
– Нет, давайте поменяемся!
Юра отдал Горчицкому свою нетронутую порцию и взял его – проверенную! – миску.
Ростовский жадно съел кашу.
Через час боли начались снова.
Профессор же вел себя как ни в чем не бывало. Даже как бы помолодел еще больше. Порхал и чирикал…
«Если он меня травит, – думал Юра, корчась от боли, – то как?»
И вдруг сквозь зыбкое горячее марево, поднимающееся над костром, он ясно различил силуэт.
Девушка! Опять…
Но, если рядом с Черной можно было предположить, что девушка – это видение, галлюцинация, вызванная действием испарений, то здесь-то она откуда взялась?
– Вы видите? – позвал Юра Горчицкого, сидевшего с блокнотом чуть поодаль. – Вот она, профессор! Вот снова она! Вы видите ее?
– Кого?
– Девушку!
– Девушку?
– Да! Эмму… А может, не Эмму… – Ростовский обхватил голову руками. Она болела так, как будто ее стиснуло железными обручами.
– Юра… – Горчицкий покачал головой. – Я никого не вижу!
– Не может быть… Она только что была здесь… Стояла вот там!
– Ах, ты… Ну надо же беда какая! – запричитал профессор. – Совсем вы, Юрочка, у нас расклеились!
* * *
Милиционер опять целый день ничего не ел, и опять ему вроде бы стало полегче.
Новое объяснение, которое теперь вдруг пришло Ростовскому в голову – насчет девушки, – было несколько странным… Но оно все равно пришло Юре в голову!
«Это не Эмма, – думал он, лежа у костра, укрытый двумя одеялами. – Что, если это сама Элла?!»
В конце концов, они так и не обнаружили ее трупа, в отличие от захороненного тела Нинель Звездинской.
Конечно, дневник Эллы Фишкис обрывается буквально на полуслове. Но тем не менее его автор вовсе нигде не утверждает, что ей грозит какая-то опасность.
Поэтому… Откуда, собственно, известно, что Элла погибла?
А если нет?
Что, если появляется именно она?
Тогда почему она прежде не давала о себе знать? Да и сейчас, прямо скажем, девушка не проявляет особой общительности. Может, она боится?
Петухов ее напугал, и, возможно, она теперь думает, что новая компания, появившаяся в Прекрасной долине, – это люди Петухова.
Но она же видит, если следит украдкой за ними откуда-то из укрытия, что здесь профессор Горчицкий, ее родственник! Значит, получается, что она боится и его?
Да нет… Вот этого не может быть.
Но, возможно, с Эллой происходит что-то другое?
Что? Не важно – что… Всего сразу не объяснишь. Что-то, из-за чего она упорно сторонится появившихся в Прекрасной долине людей и избегает их общества.
Кстати, если она боится его, Ростовского, то не без оснований.
Ну да и ладно. Ну и пусть бродит! В конце концов, Ростовский может попросту не обращать на это обстоятельство никакого внимания. Эмма – или Элла! – сама перешла добровольно в разряд призраков.
Кто поверит теперь, что она жива?
Летчик, наглотавшийся дыма из кальяна?
Главное, Юре самому теперь выздороветь, поправиться.
Однако голова у Ростовского опять начала болеть. Причем все сильнее и сильнее.
«А что, если это не Эмма? – вдруг подумал он. – И не Элла?
А что, если вообще это все– наваждение от начала до конца? Все, что с ним, Юрой, происходит».
Что там было в начале его приключений?
Было странное существо, обнаруженное в шестьдесят девятой квартире… А может, никакое не странное? Что, если это был просто потерявший человеческий облик обыкновенный бомж? И это и был «товар», которого ожидал заказчик?
А вся эта история с Прекрасной долиной – вдруг только наваждение?
Что, если летчик Воробьев просто сумасшедший старик? И не было никакого землетрясения, никакого города Гаима? И, стало быть, никаких «существ», никаких «муму»? А сам Юра просто кратковременно помешался, поверив во весь этот, как говаривали в старину, «морок»?
Или вдруг это… Проводки на голове, как писала Элла? Коечка? Муж-нейробиолог?
* * *
Он уже больше не мог подняться.
Юра Ростовский лежал у костра, тяжело укрытый одеялами, сотрясаемый ознобом, и чувствовал себя совершенно бессильным. Казалось, что даже рукой ему не пошевелить…
А профессор как ни в чем не бывало, почти не обращая на него внимания, сидел поодаль и давил ложкой в эмалированной кружке какие-то странные красные ягоды.
– Что это вы делаете? Что это за ягоды? – прошептал растрескавшимися губами Ростовский. Кожа на них лопалась и кровоточила при малейшей попытке произнести слово. – Зачем вы добавляете эти ягоды в свою еду, профессор?
Не спеша отхлебнув из чашки, Горчицкий оглянулся:
– Как плохо, что вы так несведущи в ботанике, Юрочка, – заметил он. – Вас действительно интересует, что это за растение? Отвечаю… Это Cordia quarensis.
– Как?
– Видите ли, эти ягоды – сильнодействующее рвотное средство. Их едят, чтобы стошнило. Знаете, когда охотники на африканских львов-людоедов разбрасывают приманку – свежее мясо, отравленное стрихнином, львы потом, после такой трапезы, находят кусты Cordia quarensis и наедаются этих ягод. И тогда их желудок исторгает все содержимое вместе с этой отравой.
– Не понимаю…
– А напрасно! Я регулярно ем ягоды Cordia quarensis после наших с вами совместных трапез, Юрочка. Чтобы желудок опорожнялся. Понимаете, голубчик?
– Нет.
– Что ж тут непонятного?! Я ем эти ягоды, а вы – нет. Поэтому я жив, а вы, Юрочка, скоро умрете. Ведь ваш желудок не исторгал регулярно отравленную пищу. Вы не так умны, как львы-людоеды или, скажем, как я, ваш покорный слуга. Потому вы и умрете.
– Что вы такое говорите, профессор? – прошептал окровавленными губами Юра.
– Помните, я вам рассказывал про шофера в экспедиции? Болтуна и балагура? Помните, Юрочка?
– Да…
– Так вот это и был Василий Петухов. Понимаете?
– Нет…
– А ведь это очень просто. Младший Петухов работал шофером у меня в экспедиции… А шоферы, как я вам уже говорил, обычно очень болтливы. И мой Василий все шутки шутил, как я вам уже рассказывал. Припоминаете, Юрочка?
– Припоминаю.
– А однажды Василий Петухов и говорит мне: «Ну что это у вас за экспедиция, профессор?! Ерунда… Вот мне мой дядя, летчик Петухов, та-акое рассказывал!» И я, Юрочка, очень внимательно выслушал тогда Васю Петухова.
– Ах, вот оно что…
– Помните, я говорил вам о своих изысканиях, Юрочка? О том, как я пришел к выводу, что Прекрасная долина существует?
– Да.
– Так вот. Это действительно так. Но это случилось отнюдь не тогда, когда вы принесли мне для консультации дневник Эллы. Это случилось много раньше. Я еще до вашего появления в музее открыл Прекрасную долину, понимаете? Это я открыл ее! Я ее заново открыл!
Только теперь Юра наконец все понял.
– Так, значит, взрывчатка на летном поле – это ваших рук дело? – догадался Юра.
Профессор только самодовольно хмыкнул.
– Одуванчик вы наш! А кто бы мог подумать! Как прикидывались-то. Совсем ведь вроде, старый вы лис, выглядели тогда больным! Старым и немощным! А сами тем временем – взрывчатку под самолет! А я-то дурак! Лучше бы нас тогда подорвало, – прошептал Ростовский, морщась от нестерпимой боли.
– Ну уж как получилось, так получилось. Извините! Как говорится, загад не бывает богат.
– А я ведь было подумал тогда перед отлетом в долину: помираете вы!
– Не дождетесь! – хихикнул Горчицкий. – Не дождетесь! И это уже не фраза из анекдота. Это уже правда, Юрочка. Даже если мне суждено еще недолго протянуть, вы-то уже этого точно не дождетесь. Потому что вы-то – раньше! Понимаете? Вы-то, Юрочка, умираете уже сейчас. А я еще немного потешусь.
– Чем, Горчицкий?
– Как чем, Юрочка?! – Профессор встал во весь рост.
Он возвышался рядом с распростертым на земле Ростовским и – прежде низкорослый и щуплый – выглядел теперь просто гигантом. Так, во всяком случае, казалось лежащему на земле Юре.
– Разве вы еще не поняли? – Горчицкий обвел широким королевским жестом окрестности Прекрасной долины. – Вот чем! Вот он, мой мир! Мое королевство. Моя Прекрасная долина! Жаль, что вы пытались мне помешать. Вы, Юра, вели себя…
– Глупо?
– Нет, вы вели себя, как человек с фантазией. Что, конечно, очень необычно для милиционера. Понимаете, Юрочка, был такой художник очень знаменитый, Энди Уорхолл. Так вот он утверждал, что все проблемы у человека – от фантазии. Если бы не было фантазии, не было бы и проблем.
– Возможно…
– Но мне кажется, что именно поэтому вы и поймете меня, Юра. Эта долина – ловушка! Думать о Прекрасной долине так же опасно, как заходить на болото. Это затягивает. Ведь и вас, Юра, она заманила, верно?
Ростовский нехотя кивнул. Первое потрясение от услышанного прошло, и теперь он уже не чувствовал ничего, кроме злости и апатии.
– Так вот почему вы так старались нагнать на меня страху, жалкий старик, – усмехнулся Юра. – Правда, эта фишка у вас не прошла. Вам, Горчицкий, увы, попался толстокожий, маловпечатлительный московский мент. Я ведь не мечтательная девушка-художница Элла. Меня хрен испугаешь сказками про чудовищ. Я сам кого хочешь испугаю…
– Да, крови вы мне, Юрочка, попортили…
– Надеюсь.
– Так вот. Продолжу свой рассказ, – откровенничал между тем Горчицкий, расхаживая у костра и почти не обращая на Юру больше внимания. – По мере того как то, о чем мне только пригрезилось после рассказа Васи Петухова, стало оформляться в довольно стройный жизненный план, потребность в услугах такого человека, как Петухов, становилась все более явной! Я ведь стар, Юрочка, неловок, не слишком сноровист и не слишком хитер в бытовых и организационных вопросах. Мне нужен был «порученец», человек «ловкие руки», на все за деньги готовый.
– Откуда же взялись деньги, Горчицкий?
– А вы еще не догадались?
– Нет…
– Вы же читали дневник Эллы.
– И что?
– Ее дневник и начинается, по сути дела, с описания сцены ограбления.
– Этот астероид? Хондрит? Это что же – магический камень? Вы что же – алхимик и с его помощью превратили свинец в золото?
– При чем тут метеорит! Хондрит – это просто сказка для простодушных племянниц. Целью ограбления был вовсе не хондрит.
– А что же?
– Хондрит – это был, в общем, только обычный прием, о котором знает любой читатель детективов. За шумным, заметным, ярким и фальшивым обычно и прячется истинное. Все замечают, например, рыжую приклеенную бороду грабителя – и вот уже следствие на ложном пути! Хондрит – это, по сути, «приклеенная рыжая борода». Прикрытие!
Из музея был похищен большой камень, разбита витрина. Все шумно, громко, нелепо, заметно. Очень заметно! И все ломают голову: кому и зачем это могло понадобиться?!
Однако прежде чем Петухов с грохотом разгромил витрину и украл метеорит, из другой витрины был изъят, причем очень тихо – винты, на которых держалось стекло, были развинчены накануне! – камень не столь большой, но гораздо более ценный.
– Бриллиант? – догадался наконец Юра.
– Вот теперь вы угадали!
– А как же это осталось незамеченным?
– Он был заменен хорошей копией. Стразом. Винты снова крепко завинчены. А те тысячи долларов, которые я за него получил, и пошли на Прекрасную долину. Самолеты, помощники, снаряжение.
«Вот, значит, как все было… – Юра, морщась от боли, слушал самодовольные разглагольствования профессора. – Жаль, что я понял все слишком поздно.
Значит, первую экспедицию в «затерянный мир» организовал профессор Горчицкий, узнавший о нем, как выяснилось, от Василия Петухова. И, очевидно, поначалу Горчицким руководил чисто научный интерес. Возможно, он возомнил себя профессором Челленджером. Но потом крыша у старика поехала, и он собственноручно короновал себя властелином Прекрасной долины. Отцом обитающего там «народа».
Потом «чистая идея» профессора Горчицкого и «грязный бизнес» Васи Петухова сошлись в одной географической точке.
Но в определенный момент бурная коммерческая и уголовная деятельность Васи по эксплуатации открывшихся в Прекрасной долине возможностей стала профессору сильно досаждать, мешать. И Васи не стало».
– Когда же вы профессор поняли, что надо убрать Петухова? – вслух произнес Юра.
– Случайно… Я приехал к Петухову в Москву. Вонь у него в квартире была, как у заводчика спаниелей. Мои худшие предположения подтвердились.
Мы встретились с Петуховым неподалеку от его дома. Был уже вечер, на улице темно. Разговаривая, я подошел к нему вплотную и, не вынимая пистолета из кармана плаща, нажал на курок.
– Как же вы решились на такое, одуванчик?
– Да уж… решился… Вы, Юра, так же как и этот негодяй Петухов, собирались сделать Прекрасную долину местом приложения своих грязных криминальных коммерческих интересов, – продолжал между тем профессор, прохаживаясь возле костра. – И это уничтожило бы ее! По сути дела, вы собирались украсть ее у меня! Да что там у меня… У человечества. Вы хотели уничтожить этот дивный реликтовый уникальный уголок природы.
– Ну распелись!
– Такие, как вы, Юра, устраивают озоновые дыры, браконьерствуют, загрязняют окружающую среду, уничтожают природу…
– Вы на меня еще всемирное потепление и таянье айсбергов спишите, – пробормотал Юра. – Да не устраивал я никаких дыр. И вообще, Горчицкий… Какие-то у вас зверские способы защиты окружающей среды! Я, конечно, университетов не кончал, но как-то, знаете, коробит… Среду окружающую хотите спасти, а человека замочить – вам раз плюнуть! Прямо не профессор, а бандит какой-то… по моральным своим устоям. Это я вам, как милиционер, говорю.
– Вы жадная сволочь, Юрочка.
– Ну допустим. А вы?
– Что – я?
– Что ж дальше будете делать? Может, вы, как доктор Моро, тут свой остров-лабораторию хотите устроить, старый вы дурак? Какие-нибудь опыты по созданию леопардочеловеков?
– Хотелось бы… – хмыкнул Горчицкий. – Идея недурна. Вас бы, Юра, со свиньей скрестить. Чудное получилось бы создание! Никакого отторжения не произошло бы. Свинья вообще родственна людям по природе тканей. А вам, Юра, особенно.
– Значит, будете тут один? Один-одинешенек, старый вы хрыч? Король Прекрасной долины?
– Как сказать… Возможно, у меня найдутся и подданные. Вы ведь тоже кого-то здесь искали все время, Юрочка?
– Лохматые йети? Или струящие белесые червеподобные инопланетяне? Или уцелевшие потомки жителей Гаима? Вы поверили в них так же, как я и как Вася Петухов. А их нет! Их создало ваше больное, ваше бредовое воображение. Они существуют только в вашей фантазии. Вы же сами говорили про того художника, профессор. Он прав: не было бы фантазии, не было бы и проблем! Тут никого нет, профессор. Это фикция, мираж! Я умру. И вы останетесь один.
Профессор нахмурился, слушая Ростовского.
Но нахмурился он лишь на мгновение. Блаженная улыбка психа снова расцвела на его морщинистом лице:
– Вам не огорчить меня, Юрочка! Нет, не огорчить! Королевское одиночество – не чета вашему. Вы и не знаете, что это такое. Да вам этого и не понять.
– Куда уж нам, сиволапым! Да вы… – Ростовский не договорил. Перепалка отняла у Юры последние силы, и он потерял сознание. Глубокий и тяжелый обморок затянул его в свой мутный темный омут…
* * *
Когда он снова открыл глаза, профессор по-прежнему прохаживался возле огня.
Вконец обессилевший, Юра молча лежал возле уже догорающего костра, сотрясаемый ознобом.
– Смотрите, Юрочка, на этот огонь! – вдруг обернулся к нему профессор. – Видите, как он угасает? Вот так и ваша жалкая жизнь. Я, видите ли, сейчас уйду… А вы будете смотреть, как течет время. Наблюдать, что раньше угаснет: костер или, возможно, ваша жизнь? Вы ведь уже чувствуете, как вам холодно? Как уходит жар жизни? Как уходит ее тепло? Как холод подбирается к сердцу? Вы ведь уже не можете даже пошевелить рукой… Правда?
– Правда… – прошептал Юра.
– А вот ваше спасение!
Старик указал на горсть ягод, рдеющих на земле – на некотором расстоянии от лишенного последних сил Юры Ростовского.
– Это ваше спасение, до которого вы не можете – не в состоянии уже! – дотянуться, Юрочка.
Шевеля губами, которые извивались, как два червяка, старик наклонился над Ростовским:
– Где у вас план старой штольни?
– Уж и подождать не можете? – прошептал Ростовский. – И ящик с кладом вам понадобился?!
– Видите ли, обыскивать труп – крайне неприятное занятие, Юрочка. Я, надо вам заметить, никогда не занимался подобными вещами. Как интеллигентный человек. Поэтому я заберу то, что мне нужно, сейчас!
Профессор, скрипя суставами, присел на корточки и наклонился над Ростовским, чтобы вытащить из кармана его рубашки лежащий там листок бумаги.
– Вам все равно это уже больше не понадобится… Вы уже почти мертвец.
Горчицкий говорил, а лишающийся последних сил Ростовский видел уже только эти, похожие на извивающихся червяков губы профессора.
Это было так противно, что ненависть вдруг на мгновение вернула жизнь его безжизненным уже пальцам.
Волна ненависти, как волна энергии, как электрический ток, который может сокращать даже мертвые мышцы, прошла по его телу.
Ростовский вдруг приподнялся, протянул руку к костру и, не чувствуя жара – так холодно было уже остывающим рукам, – сжал пылающую головню и ткнул ее в эти извивающиеся стариковские губы.
Раздался ужасный крик.
Старик отпрянул. Закрыв лицо руками и подвывая от боли, он закрутился юлой на одном месте.
Но, видно, сил у Ростовского хватило лишь на то, чтобы слегка смазать противника по лицу этой пылающей головешкой. Увы… Урон был нанесен, но не слишком большой.
Довольно скоро Горчицкий отнял ладони от лица, а вскоре он окончательно пришел в себя.
– Ну хорошо! – угрожающе произнес старик. – Я ведь могу обыскать и труп. Мне торопиться некуда! В конце концов, какие уж тут правила этикета!
– Вот и обыщите… труп… – прошептал Юра.
– Пожалуй, да. Так я и сделаю! – рассуждал Горчицкий вслух. – Я вернусь, когда с тобой уже будет покончено!
И он ушел.
Костер догорал. Холод подбирался все ближе. Так близко, что даже боль уже отступила.
Юра смотрел на красные точки ягод, лежащих на расстоянии вытянутой руки от него, – и не мог до них дотянуться.
Все силы ушли на месть профессору.
«Надо же, – думал Юра. – Япрожил жизнь, в которой меня тошнило буквально от всего… А теперь, когда надо, чтобы меня вырвало, я не могу достичь этого желанного результата! Как же так вышло, что я вляпался в эту историю? Как получилось, что я влип? Влип незаметно для самого себя, но неотвратимо».
С чего все началось?
Ах, да… Кто-то выл в квартире номер шестьдесят девять.
И вся недолгая эта история, начиная с того момента, как Ида Сергеевна Беленькая пришла к нему жаловаться, прошла перед Юриным «мысленным взором».
Потом при осмотре этой самой злополучной квартиры, в которой, по словам соседей, последнее время проживал племянник хозяина Василий Петухов, участковый обнаружил труп человека, по виду походившего на совершенно одичавшего и опустившегося бомжа.
Пока Ростовский гадал, кто бы это мог быть, выяснилось, что другой труп, неизвестного человека с огнестрельным ранением, обнаруженный несколько ранее на вверенном Юре участке, неподалеку от дома Петухова, это и есть сам убиенный Василий Петухов. Соседка Ида Сергеевна и пенсионер Воробьев Васю опознали.
В кармане рубашки человека с огнестрельным ранением, дотошно обысканной, Юра нашел клочок бумаги, скатанный в шарик, а на нем номер телефона.
Так Юра, неожиданно для самого себя, вышел на контакт с «мафией», которая поставляла людей для клиник, занимающихся трансплантацией. Живой товар для хирургов…
И тогда, сопоставив все, что ему удалось узнать, с дневником Эллы Фишкис, Ростовский решил, что странное существо, обнаруженное в квартире Петухова, – это, возможно, дикий человек,вывезенный Васей Петуховым из Прекрасной долины.
Предположение фантастическое, но Юра поверил в него. Возможно, потому, что деньги, которые ему обещала «мафия» за поставку товара, туманили рассудок и резко снижали Юрину способность к критическому мышлению.
Как когда-то работорговцы отлавливали свой «товар» среди диких первобытных племен, высаживаясь где-нибудь на побережье Африки, и увозили на плантации, так и он, Юра, собирался обнаружить в забытой всеми Прекрасной долине «диких людей» и использовать их для нужд трансплантации.
Однако, оказавшись в Прекрасной долине, Ростовский никого здесь не нашел. Возможно, и не было здесь никогда никаких «диких людей».
