Текст книги "Плохая хорошая девочка"
Автор книги: Ирина Арбенина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)
– Гаиме?
– Да, городок тот так назывался…
– А что у них неспокойно-то?
– Да у них уже за неделю до этого несколько толчков случилось… Не слишком сильных, правда.
– Каких толчков-то?
– Ну каких… Известно каких! Землетрясение.
– Ах, вот оно что!
– Да. Ну вот… А мы с Георгием и сами видим: в городе этом Гаиме творится что-то несусветное. Собаки мечутся, как бешеные, воют; коровы мычат без остановки, во дворах ишаки кричат… Я и говорю напарнику…
– Петухову?
– Ага… Пойдем, говорю, Георгий, погуляем, пока время есть. Пойдем погуляем – от греха подальше.
– Интуиция, значит?
– Точно… Я, знаешь, Юрок, сызмальства такой: чувствую всеми фибрами души, а точней говоря, просто задницей ощущаю, когда что-то надвигается.
– Хорошее свойство организма!
– Ага… Ну вот мы с Георгием взяли охотничье ружьишко и пошли в горы. Забрались далеко. Идем… И вдруг гул страшный! И ка-ак толкнет – я даже на ногах не устоял! Упал… Поднимаюсь, оглядываюсь назад. А в городке этом, Гаиме, дома, как игрушечные, заваливаются…
– ??
– Рухнул Гаим, рухнул! И столб дыма и пыли над ним – до небес! А одна гора навстречу другой словно бы поехала. Понимаешь? Раскололо ее трещиной огромной – и склон сползает…
– Страсть-то какая…
– Еще бы! Горы сошлись, понимаешь? Как половинки занавеса сдвинулись. И мы здесь, а наш самолет и все, что называлось городом Гаим, осталось там…
– Ну и дела…
– Когда все стихло, мы еще долго прийти в себя не могли. А когда немного очухались и соображать начали, стали думать, как выбираться… Дороги-то все разрушило, засыпало… Где была река – реки нет. Где было ущелье – гора стеной встала…
– Ну и что дальше-то?
– Долго мы с Петуховым до людей добирались. А когда вернулись – нас сразу в органы. Где деньги? Где самолет? Почему вы живы остались? Почему с ружьем? Подозрительно им стало! Целый город погиб, а мы живы остались. В общем, мне эта история, надо тебе сказать, Юрочка, стоила потерянной работы, инфаркта и сломанной жизни.
– Правда?
– Ну не вру же! Особенно деньги те областное руководство волновали. У этой истории с деньгами, Юрок, ведь любопытное было, знаешь ли, продолжение…
– Да что вы? – не удержался от чересчур взволнованного восклицания Ростовский. – Что же случилось еще, дядя Гена?
– Было, было продолжение…
– Да рассказывайте вы, не томите!
– В общем, поставило тогда областное руководство перед специалистами цель: определить, на какой глубине лежат руины Гаима, и достать сейф с деньгами из гаимского Сбербанка. А город-то, говорят, лежал под семидесятиметровым слоем грунта.
– Да ну?!
– Мне потом один человек рассказал, как все это происходило.
– Что происходило-то?
– Ну доставание этих денег… По слухам, провели там даже специальную вертикальную шахту в грунте. А грунт этот похож был, говорят, на густую сметану, да еще и нашпигован гранитными глыбами… Даже пришлось их взрывать. Вот ведь на какие труды пошли!
– Да уж… И Что дальше?
– Но повезло проходчикам: шахта вышла на угол здания, в котором находились деньги. Правда, сейфа как такового, говорят, уже не было, вместо него – стальная лепешка. Но, знаешь, Юрок, извлекли все-таки эти деньги. Правда, они в какую-то спекшуюся монолитную массу превратились.
– Ну так-то деньги бумажные, могли вообще сгореть. Может, это байка? – заметил Ростовский. – А ящик?
– В корень проблемы, парень, зришь… – похвалил Юру Воробьев. – Верно! Ведь ящик неотправленный тоже там остался – в Сбербанке гаимском.
– Что ж там было, дядя Гена? В том ящике?
– Что было? – Старик Воробьев хитро прищурился. – Угадай с трех раз.
– Деньги?
– Бери выше. Какие там деньги! То, что в огне не горит, да и в инфляции вашей новомодной не сгорает.
– Неужели?
– Точно, парень. Золото, драгоценные камни… Да какие камни! Россыпи бесценные… Баснословной стоимости!
– А не сказки вы мне рассказываете, дядя Гена?
– Сказки?! Стал бы ты, парень, сидеть тут со мной разговаривать – если бы думал, что речь идет о сказках! Какие уж там сказки… Видно, вот и Васька Петухов смекнул, что к чему. Догадался, что не сказка все это.
– А откуда ж взялся тот ящик?
– Да, говорят, выявили там, в Гаиме, незадолго до того землетрясения энкавэдэшники бывшего главаря басмаческой банды. Знаменитого главаря! Легендарного Рустам-хана. И те ценности несметные – у него изъяли.
– Да вы что!
– Экспроприировали! А отправить в областной центр, видишь, не успели. Так и погибло все…
– Думаете, погибло?
Дядя Гена опять хитро прищурился.
– А ты надеешься, что нет?
Юра скромно потупился. Ему не очень нравилось, когда кто-нибудь угадывал его мысли.
– Что – сердчишко-то застучало?
– С чего вы взяли?!
– Да ты не смущайся, Юрок. Ясно, что это первым делом приходит в голову. Сокровища-то там были несусветные. Хан или бей этот восточный уж постарался – скопил на черный день! Там земля такая: сапфиры, рубины прямо под ногами лежат!
– Правда?
– Правда!
– Значит, вы думаете…
– Догадливый ты паренек… Хорошо соображаешь. Действительно, камни и золото – это ведь не бумажки гознаковские. Верно? Попрочней материал. Что им будет? Лежат себе и лежат, поди, под завалами-то. До сих пор… Верно? Почему их теперь и не поискать, а?
– А почему, дядя Гена, деньги те, что вы привезли в Гаим тогда, полвека назад, искали так упорно и старательно? А ящик с ценностями, причем столь великими, – вообще не искали? – настороженно поинтересовался Ростовский, оставляя вопрос своего собеседника без ответа.
– А-а! В том-то и изюминка всей этой истории… – усмехнулся пенсионер. – Отчего и не устарела, Юрок, эта информация с годами! Ой, не устарела… Деньги-то те на балансе были, понимаешь? За них отчитываться нужно было, причем конкретному начальству. А ящика-то вроде как и не существовало! Понимаешь? Ну, может, и было кое-что запротоколировано, когда Рустам-хана этого подпольного энкавэдэшники кокнули. Но ведь люди, которые этим занимались – «сдал – принял» и все такое! – погибли вместе с Гаимом. Так ведь?
– Так…
– И информация об этих ханских сокровищах, по всей видимости, так и не успела дойти до «большой земли». Понимаешь, Юрок? Они тогда в Гаиме небось и дозвониться не успели в областной центр. Только, видно, хотели сообщить, что собираются те ценности, изъятые у хана, с нашим самолетом отправить. А тут как раз – ка-ак шарахнет! И все – на полвека тишина.
– А вы, значит, с Петуховым тоже – ни гугу?
– Мы что – самоубийцы?! Не спрашивают нас ни о каком ящике органы – и хорошо! Нас и так из-за бумажных денег, которые мы всего лишь перевозили, чуть не сгноили… А если бы еще эта история с ящиком всплыла? Да нам с Георгием тогда и вовсе не оправдаться. Уж точно обвинили бы, что сами мы это землетрясение и устроили! Как английские шпионы по заданию империалистической разведки.
– Думаете, дядя Гена, если деньги нашли, то и ящик тот найти можно?
– А почему нет? Ведь после землетрясения место, где Гаим похоронен, на целые десятилетия закрыли.
– Как это?
– Так это… И все, что случилось – и само землетрясение, и гибель Гаима, – большим секретом стало. Время такое было…
– Какое?
– Да все начальники знали, что стихийные бедствия не должны тревожить людей. О землетрясениях да наводнениях в газетах тогда писали очень редко и осторожно. А в тот год еще был юбилей великого вождя! И такой праздник омрачать никак нельзя было. Какой же это подарок к празднику – город погиб? В общем, в газетах о «захлопнутом» горами Гаиме не было ни слова. А тут еще духовенство местное активизировалось: пошли разговоры о том, что землетрясение – это кары всевышнего за то, что народ отступил от законов шариата.
– И что же?
– В общем, чтобы избежать народных волнений, на эту тему официальные власти наложили строжайшее табу. На дорогах, ведущих в ту сторону, где прежде был город Гаим, были поставлены шлагбаумы. Тех, кто пытался нарушить запрет, приглашали в милицию. Все разговоры о запретной зоне строго пресекались. Короче, на многие годы все подступы к долине, где погиб город, стали запретной зоной.
– Вот оно что…
– Хотя пешком туда и прежде было особо не добраться. По силам это только очень выносливым и хорошо знающим местность людям. Правда, мне довелось много лет спустя говорить с одним человеком, пытавшимся проникнуть в эту изолированную от мира долину.
– Неужели?
– Это был местный, из Гаима, парень. В то время, когда случилось землетрясение, он служил в армии. После армии он вернулся в родные края и узнал, что в его кишлак не пускают.
Однако местные люди привычны к суровым горным условиям. Он взял с собой лепешек, изюма и якобы все-таки через горные перевалы пробрался туда. Так вот этот человек утверждал, будто бы видел в долине огненные отсветы, похожие на огни костров. Ночью ему казалось, что он видит огонь. Правда, ему не удалось обнаружить в долине ни людей, ни следов их пребывания. Так что можно было предположить, что те огненные блики – действительно свидетельство вулканической деятельности. Однако…
– Так кто это был?
– Откуда ж мне знать… Ну а что касается полетов туда на самолете, после землетрясения об этом и речи никакой быть не могло.
– И долго так продолжалось?
– Запрет этот сохранялся многие годы. Десятилетия! До тех пор… Ну, в общем, когда уж все стало можно…
– Все, что не запрещено, разрешено? Перестройка?
– Да… Я вот полжизни промолчал – боялся рот открыть. Георгий Петухов тоже.
– А потом?
– Ну а потом другое время настало: свободы глотнули немного… Вот Георгий, наверно, и разговорился, на свою беду, – поделился, видно, с Васькой своими воспоминаниями. И о деньгах, наверное, рассказал, и о ящике… дурачок!
А Васька-то алчный – я ведь уже тебе говорил! Вот, видно, и решил Петухов-младший подзаработать на нашей информации и до тех сокровищ добраться.
– Так вы думаете, что Прекрасная долина, о которой пишет эта баба, эта Элла Фишкис, и есть то самое место, где прежде город Гаим находился?
– Думаю, что так. И думаю, что Васька Петухов туда добрался!
– А чем ему, Ваське, родственник его, Петухов-старший, помешал?
– Да, видно, уж слишком болтлив стал последнее время друг мой Георгий. Не только с Васькой своим стал трепаться на эту тему. Видишь ли, даже с корреспондентами встречаться стал.
Воробьев достал из записной книжки, лежавшей на тумбочке, сложенный вчетверо клочок газетного листа и протянул Юре.
– Я вот тут как-то вырезал из газеты… Хочешь, почитай.
Юра развернул листок.
«Похожая на гигантское чудовище громада надвигалась на город. Люди убегали… Это и вправду было похоже на охоту чудовища. Неторопливо и бесстрастно – никуда не денутся! – оно догнало их и проглотило тысячи жизней. В тот же миг поднялся жуткой силы ветер, вырывавший с корнем деревья. Я видел, как лошадь, привязанную на краю картофельного поля, вместе с деревом выбросило на противоположный склон ущелья.
В это время Воробьев присел и закрыл голову руками. Я вслед за ним. Над нами, чуть не задевая наши головы, проносились обезумевшие птицы… Тучи птиц. Как при вавилонском столпотворении, перемешавшиеся в кучу – разномастные, разнопородные, – они летели, дергаясь из стороны в сторону, зигзагами, словно обезумев.
Потом я узнал, что это было одно из самых сильных в двадцатом веке землетрясений».
Юра вернул старику газетную вырезку.
– Ну и?
– Ну и доболтался Георгий. Да и квартира, наверное, понадобилась для чего-то Ваське.
«Это верно… Понадобилась, – подумал про себя Юра. – Как перевалочный пункт!»
– Как подыскать летчика, который возьмется за такое дело, я тебе, Юра, подскажу, – заметил дядя Гена.
– Правда?
– Контакты у меня в тех краях остались. Я тамошний народ и обстановку хорошо знаю. Летать там, правда, непросто. Денег тебе будет стоить. Авиатрасса пролегает не над горами, а по ущельям. Это опасно. В ущелье, например, может «зайти» облако.
– А пешком?
– Дорогами в тех краях можно пользоваться только с июля по октябрь. Что же касается того места, где прежде был Гаим… – Воробьев задумался.
– Да?
– Вряд ли там они вообще есть, дороги… Но, думаю, найдутся люди, которые тебя в Прекрасную эту долину доставят. Только и ты уж, Юрок, когда вернешься, старика Воробьева не забудь… – Дядя Гена снова легонько похлопал себя по левой стороне груди.
– Не забуду, дядя Гена, не забуду! – просветленно, вдохновленный открывающимися перспективами, пообещал милиционер.
* * *
«А что, если эта девица, Элла, все-таки у родственников? У Горчицких у этих?» – так думал Юра Ростовский, снова и снова листая тетрадь Эллы Фишкис.
«Профессор Мирослав Горчицкий – главный хранитель отдела минералогии в Национальном музее природоведения. А моя тетя Агнесса после того, как вышла на пенсию, уже лет пять, как просто сидит в залах этого музея и следит за тем, чтобы посетители не трогали экспонаты. Такая у нее работа».
И хозяин «Ядрены-Матрены» намекал: «Вообще-то Элла очень любила у Горчицких гостить».
Конечно, Юра Ростовский не мог позабыть этих слов Славы Чугунова.
«Какой облом-то будет… – думал милиционер. – Выяснится в конце концов, что пенсионер Воробьев – старый маразматик, рассказывающий сказки. А Элла Фишкис в гостях у родственников пьет чай в одной из столиц Балтии или мечтает себе, сидя в музее на бархатном стуле… А ее тетрадка – тоже надувательство, вымысел и неправда!»
Надо сказать, что в глубине души Юра отчаянно надеялся, что так оно и окажется.
Если совсем-совсем честно, Юра принял бы это с облегчением! И зажил бы снова своей понятной и спокойной жизнью дальше. Что касается угроз «клиента», то с помощью Сережи Ваняйкина уж как-нибудь Юра с ним бы разобрался! Поставила бы милиция мафию на место. Хотя бы в одном конкретном случае.
Нет, ну, вдруг?! Вдруг эта Элла, и правда, пьет чай у своей тетеньки Агнессы?
Надо, надо этот вариант проверить… В общем, на этупоездку все-таки следует потратиться.
Да и не Испания все-таки – подешевле обойдется.
* * *
На первом этаже Национального музея природоведения в пустынном кафе стулья стояли ровно по линейке – по всей видимости, их не часто сдвигали с места. Не торопясь, со вкусом Юра выпил там чашечку «Экспрессо» и по широкой мраморной музейной лестнице стал подниматься наверх.
«Интересно, кого сюда может занести по собственной воле? – думал он. – С какого бодуна может человек сюда попасть?»
Юра с удивлением смотрел на длинные ряды витрин – камни, камни, камни… Кому это надо, кого может заинтересовать?
Ответ напрашивался сам собой – никого! Проходя зал за залом, Ростовский так не обнаружил ни одного человека.
Заинтересовала Юру только витрина с «алмазами». Это были копии самых знаменитых алмазов Земли. «Великий Могол», «Граф Орлов» и так далее.
Вообще вид камней в разделе «Драгоценные» немного разгонял скуку. Тем более что из объяснений на табличках следовало, что некоторые из них подлинные. Не копии.
Наконец, слушая эхо собственных шагов, гулко отдающееся под высокими сводами, Юра Ростовский вошел в зал № 14.
Огромное пространство этого зала сияло навощенным паркетом и блистало позолоченной лепниной. И обнаружить, что в углу этого необъятного зала, на бархатном стульчике, дремлет, склонив на грудь голову и клюя носом, крошечная и довольно древняя старушка, было, в общем, не так-то и просто.
Но Юра ее все-таки обнаружил.
– Агнесса Йозефовна! – тихо позвал Ростовский.
Старушка испуганно встрепенулась и, явно смущенная тем, что ее «застукали» – заснула-таки на «боевом посту»! – принялась поправлять свой и без того аккуратный седой пучочек.
– Агнесса Йозефовна сейчас не работает, – наконец смущенно произнесла она.
– Не работает?
– Видите ли… Агнесса Йозефовна заболела.
– Ах, вот что… – Юра не смог скрыть своего разочарования. – А где же я могу ее все-таки увидеть? Не подскажете?
– Ну, если вам разрешат навестить ее в больнице, – вздохнула старушка. – Хотя вряд ли… Говорят, что к ней не пускают никого, кроме мужа…
– Ну а мужа? Можно мне увидеть ее мужа? – воспрянул духом разочаровавшийся было Ростовский.
Старушка важно кивнула:
– Горчицкий у себя в кабинете… Профессор сейчас уже на своем рабочем месте.
– А что – его не было? – заинтересовался Юра.
– Да он часто бывает в командировках… Особенно последнее время. И это в его-то возрасте! – вздохнула старушка. – Нет чтобы поберечь себя.
На третьем, «антресольном» этаже, где находились комнаты сотрудников музея, Юра, поплутав, обнаружил наконец дверь с табличкой «Отдел минералогии. Профессор Горчицкий».
Вопреки его ожиданиям профессор Горчицкий был занят отнюдь не изучением какого-нибудь увесистого и мудреного манускрипта.
Он смотрел выпуск «Новостей» – на его письменном столе помигивал светящимся экраном небольшой портативный телевизор.
– Разрешите? – нерешительно произнес Юра.
Пожилой человек, сидящий за письменным столом, боком к двери, едва повел бровью.
– Заходите… – пробормотал он.
Юра вошел в тесную комнату, заставленную книжными шкафами.
В это время на экране какой-то очередной беженец на какой-то границе жаловался в микрофон корреспондента, что уже «пять лет живет без крова». За эти пять лет его жена родила еще пятерых детей, и теперь их у него уже двенадцать…
– Ну не молодец ли? – воскликнул человек у телевизора. – Ничто их не берет: есть кров, нет крова – плодятся и размножаются!
Профессор Горчицкий брезгливо сморщился, глядя на экран. Юру он едва лишь окинул мимолетным взором.
– А поскольку таких, как этот оборванец, – горячо продолжал профессор, – там еще пара-тройка миллионов, то гуманитарные организации просто сбились с ног, снабжая их едой. Мир похож на сумасшедший дом, потому что мы нарушаем естественный баланс, к которому всегда стремится природа!
Ростовский понял, что просто «попал под руку». А профессор Горчицкий выплескивает эмоции, вызванные телевизионной картинкой. Подобно тому как люди часто, сидя в пустой комнате у телевизора, хлопают себя по колену и раздраженно кричат: «Ну не идиоты ли!» Очевидно, несмотря на появление Юры, комната по-прежнему оставалась для профессора пустой.
– Неужели род людской настолько вас разочаровывает? – осторожно поинтересовался Ростовский, чтобы хоть немного привлечь к себе внимание.
– Да нет… Отчего же!
Профессор теперь смотрел на Юру в упор.
И Ростовский отчего-то по-ученически, словно бы даже заробев, поежился.
Серые, бесстрастно взирающие на собеседника глаза, очки без оправы, тонкие высохшие от времени губы аскета… В нем было что-то от растения, хранящегося в гербарии под папиросной бумагой, – нечто высохшее, шуршащее… Что-то по-настоящему старческое и даже, возможно, уже неживое. Или это сама обстановка музея навеяла подобное сравнение?
– Видите ли, молодой человек… – продолжал Горчицкий. – Один бегемот за сутки перерабатывает в навоз шестьдесят пять килограммов растений! И в этом его высшее «предназначение»: он обогащает, удобряет почву – и дает таким образом жизнь новым растениям. Поэтому никто не будет отрицать важность его «работы».
– Неужели шестьдесят пять килограммов?! – восхитился Юра производительностью бегемота.
– Так вот, молодой человек, что я вам скажу! – остановил его восторги старик. – Когда задумываешься над жизнью некоторых человеческих особей, невольно приходит в голову, что на них в природе лежит та же функция, что и на бегемоте. Они живут для того, чтобы есть!
– Вы так думаете? – немного растерянно пробормотал Юра, чтобы поддержать странный разговор.
– Или попросту говоря: они живут, чтобы потреблять пищу и перерабатывать ее в навоз, – снова горячо воскликнул профессор. – Хотя, согласитесь, справляются они с этой «работой» хуже бегемота, ведь так? Меньшая производительность! Но природе и они для чего-то необходимы.
– Да, да, я вас, кажется, понимаю…
– Однако вот что я вам скажу, молодой человек: этим производителям навоза не следует слишком жаловаться или предъявлять чрезмерные претензии.
– Вот как?
– Видите ли, юноша… Природа не делает случайных движений. Когда какая-нибудь популяция начинает чересчур размножаться, грозовая молния ударяет в дерево, начинается сильный пожар – и равновесие восстанавливается. В мире людей такую функцию берет на себя война. Но людям такое положение вещей кажется чересчур жестоким…
Тем не менее, когда некая популяция грязных оборванных человеческих особей, которые не в состоянии обеспечить даже собственное пропитание, нарушает равновесие в мире, столь необходимое для выживания вида, то ударяет молния… Они совершают нечто или начинают вести себя таким образом, что провоцируют свое уничтожение.
– Но, профессор…
– А вы, собственно, кто и по какому делу? – вдруг спохватился Юрин собеседник.
– Я из Москвы.
– И?
– Мы разыскиваем вашу родственницу.
– Родственницу?
– Эллу Вениаминовну Фишкис.
– Эллу?
– Именно.
– Что вы говорите?! Вы не можете найти Эллу? – Профессор озабоченно смотрел на Юру. – Извините, но я просто не в состоянии в это поверить!
– Придется поверить, профессор. Элла Фишкис уже очень давно не появляется в своей квартире. И никто не знает, где она. На работе она никого ни о чем не предупреждала, просто перестала приходить – и все.
– На работе? – Профессор поднял брови. – Ах, да, вы имеете в виду этот кабак…
– Трактир, профессор.
– Но как же так? Видите ли… Конечно, Элла уже давно не звонила нам. И, увы, никак не давала о себе знать. Но… честно говоря, я-то думал…
– О чем же вы подумали?
– Понимаете, у нас тут произошла, не без ее участия, одна неприятная история. И я просто подумал, что Элла чувствует себя виноватой и потому «не кажет глаз», не напоминает о себе. Это для провинившегося человека естественное поведение.
– Увы, Элла Фишкис никому «не кажет глаз», не только вам, – с довольно лицемерной печалью в голосе заметил Ростовский. – Причем уже довольно продолжительное время.
– Что же с ней могло случиться?
– А вам ничего в голову не приходит?
Профессор огорченно пожал плечами.
– Если бы знал, – горько вздохнул он, – если бы я знал…
– То? Что бы тогда?
– То я непременно бы вам сообщил!
– Непременно?
– Я вас провожу, господин милиционер.
И Горчицкий повел Юру к дверям.
– Огромная просьба… Если вам что-то станет известно, непременно дайте мне знать. И вот еще что… – Горчицкий достал бумажник и вытащил стодолларовую бумажку. – Не бросайте эти поиски. Я лично буду теперь очень волноваться. Кто бы мог подумать! Хорошо хоть, что моя жена ничего не знает – это ее просто сведет в могилу.
Юра не без удовольствия, но все-таки довольно растерянно взял протянутые деньги, пытаясь найти объяснение этой небывалой щедрости.
То ли уже сам вид человека из московской милиции рефлекторно вызывал у людей это желание – достать бумажник, то ли это действительно очень неприятно, когда тебя вдруг невольно уличают в равнодушии? В том, что ты за столько-то времени не удосужился взволноваться и даже заметить, что исчезла твоя родственница?
Уже спустившись по роскошной мраморной лестнице на первый этаж, где находились кафе и гардероб, Юра вдруг остановился. Вестибюль музея украшало огромное живописное полотно. Неизвестный художник очень доходчиво изобразил на нем долгий и нелегкий путь, пройденный человеком от обезьяны до его нынешнего состояния. Вот он какой вначале-то был: чуть не на четвереньках и со скошенным лобиком; потом чуть покраше стал, но все равно еще – не очень… «муму», одним словом… Неандерталец! А потом вона какой стал красавец. Как распрямился… и поднял гордо голову… хомо сапиенс… человек разумный!
Некоторое время Юра задумчиво, задрав голову, рассматривал поучительную картину. А потом вдруг развернулся и снова пошел на третий этаж, к профессору.
Ростовский вошел в его кабинет и протянул Горчицкому тетрадь.
– Совсем забыл. Милиция обнаружила вот это. Вы почитайте, профессор.
– Что это?
– Это называется «Дневник Эллы Фишкис».
– Дневник Эллы? – Профессор, еще больше побледнев, ошеломленно смотрел на Юру. – Дневник?
– Да. И, возможно, он проливает свет на исчезновение вашей родственницы.
– Но…
– И потом… Понимаете… Я бы хотел с вами посоветоваться, профессор.
– Посоветоваться?
– Да. Как со специалистом. Понимаете, мне рассказывал один старый летчик… Там было когда-то землетрясение… А потом все засекретили…
– Любопытно, любопытно… – вздохнул профессор Горчицкий, выслушав сбивчивый Юрин рассказ. – Место, судя по всему, действительно может оказаться уникальным… Флора, фауна…
– Однако больше всего меня интересуют, конечно, не флора и не фауна, профессор, а судьба вашей родственницы…
– Да-да… Разумеется!
– Я к вам сам зайду. Вы почитайте, почитайте, профессор… Я зайду. Завтра.
* * *
Пошел дождь. Погода была балтийская. Что под легкое свежее, из бочки, балтийское пиво и под угря копченого было очень уместно… Гармонично!
Вот ведь благородная рыбка этот угорь – или не рыбка? Червяк, по сути! – а какой вкус… Какой аромат… Как на языке тает. Пальцы жирные, а вкус благородный, не жирный… Вот загадка природы и гастрономии. А еще говорят – пиво с креветками… Ерунда… Вот с чем пиво-то следует вкушать!
Глядя на длинные зигзаги и дорожки, которые прокладывали на стекле дождевые капли, Юра не торопился. Здесь в ресторанах были такие цены, что на обломившиеся от профессора сто долларов можно было гулять и гулять.
Юра сидел у окна, и сквозь мокрое стекло ему был виден изгиб узкой средневековой мостовой – что выглядело крайне романтично…
Эх! Ростовский вздохнул и заказал еще кружечку… Такого же! Легкого светлого балтийского.
Дождь, улица, копченый угорь… И пиво.
Стихи, а не жизнь.
* * *
– Я потрясен… – Горчицкий вернул Юре тетрадь.
– В смысле? Значит, вы верите?
– Я верю, что этот дневник какая-то шутка, мистификация… Может быть, даже самой Эллы. Она вообще-то у нас девушка довольно изобретательная и остроумная.
– Да? А я слышал другие отзывы.
– Не знаю, с кем разговаривали вы на эту тему, но я нашу девочку знаю с детства.
– Так, профессор… Значит, вы думаете, что Прекрасная долина не существует?
– Как вам сказать… Все-таки ответ мой – отрицательный.
– Но есть свидетельство очевидца – старого летчика… Ведь после землетрясения, вполне возможно, что…
– Да-да, вы говорили…
– Ну вот!
– Вы хотите знать мнение ученого? – Мирослав Горчицкий недоверчиво покачал головой. – Я, конечно, со своей стороны кое-что проверил. Слова этого вашего летчика, например. Нельзя ведь доверять только ощущениям.
– Вот-вот, нельзя! – согласился Юра.
– Так, например, в «Докладе Академии наук» за июль сорок шестого года я нашел сообщение о том, что произошел обвал склонов горы Сокурак. Там был большой кишлак, несколько маленьких кишлаков, тысячи людей, огромное количество скота…
– Ну вот видите… В докладе Академии наук ведь ерунду не напишут!
– Кроме того… Я сравнил карты тридцатых годов с теми, что издавались после войны, и…
– И что же?
– И обнаружил, что на довоенных картах город Гаим есть. А вот потом он с карт исчезает.
– Ну вот видите!
– Вообще, строго говоря, место и время землетрясения, о котором говорит этот ваш летчик, и его мощность известны были еще и тогда, в те годы, сейсмологам. Толчки были зарегистрированы. Причем даже сейсмологами в Южной Америке. Такие вещи ведь не утаишь…
– Ну вот!
– Ведь произошло одно из самых сильных в двадцатом веке землетрясений, господин милиционер. Выход энергии соответствовал энергии взрыва водородной бомбы в сорок мегатонн!
– Я и говорю…
– И если предположить, что район землетрясения был обитаем, то жертвы при таком катаклизме неизбежны.
– Однако?
– Однако данных об этом нигде нет.
– Так что же?
– Так что, вполне возможно, что оно было и правда, засекречено.
– И что из этого следует?
– Ну что ж… Давайте смоделируем ситуацию, господин милиционер. Сначала природный катаклизм и создал, и одновременно надежно изолировал Прекрасную долину. К этому добавились запреты властей – почти полвека гибель города была тайной. Сюда не должна была ступать нога человека. А позже, уже в наши дни свободы, когда проблемой в отдаленных географических точках стало добраться даже до населенных пунктов…
– Вот-вот! Что уж говорить о ненаселенных!
– Да… Уже по этой причине долина Гаима, возможно, опять не попала в поле зрения и зоны внимания человечества.
– И вот вам «затерянный мир»!
– Возможно. Но маловероятно.
– Так вы не верите в существование такого «затерянного мира»?
– Я допускаю. Но…
– Но?
– Все-таки хочу сказать: нет.
Юры почесал в затылке:
– А я вот что-то так не думаю.
– То есть вы хотите сказать, что будете продолжать этим заниматься, господин милиционер?
– Да, я хочу это сказать.
– Ну что ж… Конечно, как ученый, я одобряю такой подход. Следует все проверить.
* * *
Если по дороге в столицу сопредельного государства у Юры еще оставалась надежда, что все его фантастические предположения рассеются подобно тому, как исчезает волшебное изображение и пустеет экран, когда в зале кинотеатра включается свет, а исчезнувшая Элла Фишкис просто-напросто загостилась у своих родственников… То теперь… сомнений оставалось все меньше.
Эллы Фишкис в гостях у Горчицких милиционер не нашел.
И что бы ни говорил профессор, Прекрасная долина, скорее всего, действительно существует.
Но главный-то ужас состоял в том, что эта самая долина уже вовсю манила Юру. Манила, ну просто как мираж в пустыне манит обезвоженного путника; как манит видение острова в безлюдном океане на сто восемьдесят четвертый день плавания испанского фрегата соскучившихся по земле моряков.
А если конкретно. Без поэзии?
И Ростовский крепко задумался. Коммерческое использование «затерянного мира» сулило, возможно, барыши несравненные. Что там какой-то ящик с драгоценными камнями, который еще найдешь ли, нет…
Эксклюзивные путешествия для состоятельных любителей суперэкзотики, это раз. В высшей степени перспективные контакты с торговцами «органами». Это два.
И уж что-нибудь он там да и найдет… Причем все, что бы ни нашел, принесет деньги. Если Юра найдет шоумена Оскара – заплатит финансовый директор Семен Семенович. Если найдет «товар» – раскошелится торговец с «Каховской». А если Юра и до ящика, о котором толковал старый летчик, доберется?
Ему уже сейчас платят деньги, хотя он ничего еще не требовал и не просил. Платят деньги просто так – чтобы он нашел эту Эллу Фишкис.
Правда, если быть до конца честным – это единственное, что никак не входило в Юрины планы, – найти Эллу Фишкис.
* * *
На сей раз проникнуть в офис менеджера и финансового директора Семена Семеновича Приходько Юре помог тонкий намек на то, что он владеет кое-какой интересной информацией относительно самого Оскара Феликсовича Звездинского.
Конечно, он снова довольно долго и нудно вел переговоры с дюжими телохранителями Приходько.
Однако бдительные парни дали Ростовскому все-таки возможность пообщаться непосредственно с самим Семен Семенычем.
