Текст книги "Четырехкрылые корсары"

Автор книги: Иосиф Халифман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)

Он стал профессором. Горячий последователь учения Дарвина, искренний почитатель Фабра, он всю жизнь растил натуралистов, личным примером воспитывал студентов и увлеченно изучал пчел – медоносных и одиночных: антофор, коллет, галикт. Но эти пчелиные часто становятся добычей ос – роющих, эвменид, общественных – весп, полистов. Пришлось Грозданичу заняться и врагами пчел. «Пчелиные неприятели» – так озаглавлена одна из его статей этой серии.

Вот уже сколько лет прошло с тех пор, как не стало профессора, а статьи его продолжают появляться в югославских, в гедеэровских журналах. Ученики публикуют материалы из архивов и рабочих дневников старого учителя. Работал он до последнего дня жизни. В письме, отправленном незадолго до автомобильной катастрофы, он, посмеиваясь, сообщал: «Здоров, как старый волк, тружусь, как черный вол».

Совсем недавно прислан из Белграда оттиск работы Грозданича об осах, которых в прошлом никто не считал способными нападать на перепончатокрылых и которые тем не менее провиантировали гнезда телами медоносных пчел. Это настоящее ЧП для осоведов!

Опубликованное в Софии на немецком языке сообщение Нено Атанасова, озаглавленное: «Церимиус буреши – новый вид мозарид из болгарской фауны». Отметим, что Иван Буреш, чье имя внесено в название нового вида, значится с 1909 года в списках зарубежных членов Русского энтомологического общества. Справа – оса Церимиус буреши.

Еще один выдающийся энтомолог пришел к осам от пчел. Это Роже-Жан Даршен. Теперь он работает на знаменитой биостанции Парижского факультета в Лез-Эйзи.

Именно на биостанции Лез-Эйзи академик Грассе и его ученик Стейне проверяли опыты Фабра с осами-парализаторами.

Сейчас маленький научный городок в глуши департамента Дордонь стал важным центром исследования доисторического человека, рождения человеческого общества. Здесь наряду с историками, антропологами, социологами работают и энтомологи, изучающие общественных насекомых. Каждый занимается на биостанции своим делом.

Как стал Даршен энтомологом, как выбрал свою специальность? Сюжет не стандартный…

…Лет двадцать пять назад к одному из известнейших французских биологов профессору Реми Шовену явился молодой аббат в изрядно поношенной сутане. Аббат приехал из самого нищего прихода самой нищей провинции Вос.

Вот чти впоследствии написал об этом визите Шовен в своей книге «Жизнь и нравы насекомых»:

«Даршен (так его звали) устроил в своем доме при церкви маленькую лабораторию и в течение трех лет наблюдал за тараканами. Он предпринимал большие предосторожности, чтобы его прихожане ничего об этом не узнали. Затем он снова ко мне приехал с целым ворохом удивительных сообщений о результатах своих опытов».

Опыты Даршена показали, что и тараканы способны усваивать уроки, преподанные им в эксперименте.

Продолжение истории скромного сельского аббата, ставшего выдающимся специалистом по перепончатокрылым, можно найти в следующей книге Шовена «От пчелы до гориллы». Из рассказа о работах Даршена мы узнаем, что, еще поселившись в деревне, аббат обзавелся небольшой пасекой и успел хорошо изучить пчел.

Сима Грозданич – югославский энтомолог, профессор Белградского университета – больше 50 лет посвятил изучению жалящих перепончатокрылых. Независимо от французских натуралистов и одновременно с ними открыл своеобразную форму перехода от одиночного состояния к общественному у пчел-галиктов, образующих растущую на протяжении пяти лет семью. Большой вклад внесен Грозданичем в изучение ос, вредящих пчелам

– А почему бы вам не взять в качестве темы для диссертации пчел? – спросил Шовен нового сотрудника, уже отказавшегося от церковной карьеры. – Вот, скажем, «Строительство пчелиных сотов». История проблемы – многовековая. Вопрос – увлекательнейший. Литература – огромная. Возможности разработки новых приемов исследования – неисчерпаемы. Правда, орешек твердый. Рискнем?

Даршен справился превосходно. Он с блеском защитил диссертацию при Парижском факультете.

Об этом я знал уже до выхода книги Шовена, так как давно получил изданную отдельным томиком диссертацию, а с новым доктором у нас завязалась переписка, причем письма от Даршена приходили не только из Лез-Эйзи, но и из Берега Слоновой Кости, из Габона, из других стран черной Африки, из Мексики, где он изучал пчел медоносных и так называемых бсзжальных тропических тригон и мелипон, живущих тоже семьями.

Фильм об одной из тригон, заснятый Даршеном, отмечен золотыми медалями разных научных конгрессов, а цветная лента об общественных науках Африки впервые познакомила широкую аудиторию с этими экзотическими созданиями.

Доктор Роже Даршен – руководитель энтомологического отдела биологической станции в Лез-Эйзи. У него возле дома стоят ульи с медоносными пчелами разных рас. Из своих ежегодных экспедиции Даршен и его жена – доктор Бернадетта Деляж-Даршен неизменно привозят экзотических животных, так что у Даршенов сейчас целый зоологический сад. Изучая биологию средиземноморского шершня Веспа ориенталис, опасного вредителя пчеловодных хозяйств, Даршен тщательно исследовал процесс закладки новых гнезд самками-основательницами. В опубликованном отчете им напечатана большая серия снимков, показывающих весь ход строительных работ от сооружения стебелька и первой ячеи до последнего дня жизни гнезда. Один из снимков опубликован выше.

«Во время недавней поездки в Центральную Африку я всерьез заинтересовался осами-полибиями», – сообщает Даршен в одном из последних писем.

Следом, словно подтверждая серьезность нового предприятия, Даршен прислал свой доклад, опубликованный в «Протоколах Академии наук» от 2 февраля 1976 года.

Сообщение посвящено образованию новых семей у полибий. сооружающих гнезда двустворчатые, наподобие раковин перламутренины. Даршену удалось повидать за истекшее десятилетие не меньше сотни таких гнезд, припаянных к веточкам деревьев или кустов. Были среди них и совсем небольшие, ос на 25, и изрядные, вмещавшие до 4 тысяч полибий. Картонные створки, укрывающие гнездо извне, служат будто скорлупой для сотой, а они обычно прикреплены краями к внутренней поверхности створок, так что сообщение между сотами осуществляется через проходы, оставляемые обычно в центре сота. Гнезда имеют, как правило, один леток – в нижней части. Ячеи в сотах отчетливо шестигранны.

По составу населения в нескольких самых молодых гнездах Даршен заключил: новые гнезда сооружаются не в определенное время года, как у ос средних широт, и основываются не одной молодой самкой, как у обычных веспа, а в любой сезон и роями разных размеров. Иногда это одна самка с небольшим числом рабочих, иногда сразу несколько самок со многими десятками рабочих, но всегда без самцов.

В одном случае Даршену так и не удалось решить: подлинно новая это семья или перелетевшая на новое место старая? Гнездо было определенно молодое, а состав населения давал основание подозревать, что это не рой, а слетевшая откуда-то семья.

Даршен прислал с оттиском несколько сделанных им в Габоне и в Мексике фотоснимков внешнего вида гнезд полибий.

Сообщение о том, что семьи полибий размножаются роями, подтверждало информацию старых исследователей этих ос, а вот по поводу положения оси ячей в сотах Даршен придерживается мнения, отличного от прежних. Он считает, что ячеи полибий чаще вполне горизонтальны. И еще: ему попалось одно гнездо с населением из 829 ос, в том числе 12 продолжательниц рода. Они размещались на пяти сотах, совершенно лишенных оболочки; соты, почти пятисантиметровые, были припаяны голышом к ветке, а ячеи все засеяны яйцами. Возможно, если б Даршен не унес семью в лабораторию, полибии вскоре укрыли бы соты оболочками. Но это предположения, а факт – фактом: одно гнездо из пяти сотов было голым!

Однако водящиеся в Западном полушарии Полибии пигмеа, с их описанными Смитсом гнездами величиной с апельсин, – все справочники подчеркивают изящность их отделки и «украшения, состоящие из пятен, покрытых нежным гексагональным скульптурным рисунком», – Даршену так и не встретились.

Но полибиями он занялся совсем недавно. Впервые осы попали в поле его зрения гораздо раньше, когда он, осматривая ульи своей маленькой пасеки, находил их тела на дощечках, положенных под летками. Так легче проверять, что выбрасывают пчелы за ночь. Снимая крышки со своих ульев, чтоб осмотреть соты, он замечал у открытых медовых ячеек схватки с налетчицами. Позже, в 1963 голу, ему довелось по просьбе пчеловодов Южной Франции вплотную заняться исследованием биологии средиземноморского шершня Веспа ориенталис, о коварной охотничьей повадке которот мы уже знаем. Это враг пасек, пожалуй, даже более грозный, чем пчелиный волк.

Чтоб познакомиться с шершнем поближе, надо было заполучить доступ в его гнезда, хотя бы узнать, как они возникают, как вырастают в них новые поколения.

Ранней весной Даршен выловил на водопое нескольких шершневых самок, которые, сооружая зачатки гнезд, используют в качестве строительного материала также и землю. Им приходится увлажнять ее, чтоб легче разминать и придавать крупицам требуемую форму. Выловленных самок Даршен унес в лабораторию и здесь каждую поселил в ящичек размером 60х50х50 сантиметров, прикрытый сверху стеклом. Часть ящиков затемнил, другие оставил освещенными. В одной из боковых стенок каждого ящика – заслонка. Отодвигая ее, можно без труда ставить на дно плошку с водой, мед, часовое стекло с сырым мясом, бумагу, землю, впускать в ящик живых пчел.

Не все освоились в этой обстановке. Одни раньше или позже погибли, другие, стоявшие на свету, принялись строить из земли и бумаги занавес, скрывавший их от наблюдения

Только в трех ящичках шершнихи заложили открытые гнезда: соорудили ножку-стебелек и основу ячей. Вскоре одна – № 1 – прекратила всякую строительную работу и лишь принимала пишу, а когда Даршен подсаживал в ящик живых пчел, нападала на них и обезглавливала, оставляя тела нетронутыми. В двух других ящиках на стебельках выросло по нескольку ячеек. Но только в одном основательница (№ 2) засеяла ячеи яйцами, а едва из яиц вывелись личинки, стала их кормить и всячески обхаживать. Гнездо было выстроено на боковой стенке и хорошо просматривалось.

В третьем же ящике гнездо оказалось прикреплено к крышке. Поэтому не сразу выяснялось, что ни в одной из выстроенных здесь восьми ячей нет яиц. Оса № 3, так и не начав засевать ячеи, погибла от несчастного случая. Тогда в ящик № 3 с выстроенным гнездом из 8 ячей Даршен поселил бастовавшую осу из ящика № 1. И она с ходу в один день – засеяла все 8 ячей и принялась ревностно выполнять материнские обязанности. Оболочек над сотом обе шершнихи не стали строить, вели себя словно в дупле. С появлением в гнездах личинок самки стали потреблять гораздо больше мясной подкормки, отщипывая ее крошечными кусочками. Но они не сразу относили корм личинкам, а подолгу разминали его в жвалах, да, похоже, не просто разминали, а еще и обливали каким-то выделением, что ли? Во всяком случае, и на глаз видно было: мясной комочек постепенно теряет красный цвет, светлеет, становится почти белым.

– Должно быть, – высказал предположение Даршен, – оса таким образом облегчает личинкам усвоение корма.

По записям в дневниках наблюдений видно было, что продолжительность отдельных стадий, время, необходимое для роста личинки, прежде чем она окуклится и уединится под накладываемой матерью крышечкой, в обоих семьях не одинаковы.

Особенно значительно различие в стадии личинки.

Еще отметил в дневнике Даршен: с началом кормления вылупившихся личинок заметно учащалось посещение плошки с водой, да и водопои стали более продолжительными, как если б наряду с кормлением личинок самка и поила их.

Дневник изобилует любопытными деталями, живописующими разные моменты жизни разрастающегося гнезда. Даршен отметил грубость ячейковых стенок, их неодинаковую толщину, мелкие недоделки. Однажды при осмотре угол краевой ячейки оказался поврежден, но хозяйка гнезда так его и не починила. Все говорило о большой спешке: основательница гнезда торопилась поскорее довести самых сильных личинок до куколочных кондиций. Личинки, которые почему-то хуже развивались, медленнее росли, раньше или позже выпивались матерью, после чего она сызнова засевала освободившуюся ячейку. Сначала запечатала крышечкой первую, затем вторую, третью и на каждом этапе не отвлекалась заботами об отстающих, но подгоняла рост сильнейших, тех, кто ближе всего к окукливанию.

Это наблюдение показывает, насколько дальше продвинулся Даршен по сравнению с молодым наблюдателем из коммуны имени Щорса. И дело здесь не в том, что Даршен следил за развитием гнезда другого вида веспа. Просто чем дольше ведется наблюдение, тем очевиднее, что во всей повадке основательницы гнезда сквозит нечто похожее на целеустремленность, целенаправленность. Никаких отвлечений!

Как точно подмечено это было Леббоком, мы только не сразу его поняли, даже усмехнулись, а зря! Действительно ведь «без всякого перерыва для отдыха или развлечения».

Тут нам открывается важная черта всего класса насекомых. Игры животных, как их школа, как курс физического и всякого другого развития, сейчас всерьез изучаются биологами. Эти вопросы стоят на повестке дня коллоквиумов и симпозиумов, им посвящены сборники. «Игры животных – точка роста их поведения», – доказывает Конрад Лоренц.

Однако насекомые лишены способности упражняться в играх, считают многие, в их числе, в частности, профессор Фриш. Он находит, что и этим насекомые отличаются от «человека, зверя и пташки», которые берутся за дела, готовясь к ним еще с детства, с младых лет.

Разумеется, насекомые уже по причине кратковременности своей жизни не могут расходоваться на игры, подобно сравнительно дольше живущим позвоночным. Но нацело отрицать за ними способность к играм мы бы не решились. Элементы игры есть во многих ритуалах поведения. Зародыш игры виден в узоре полета бабочки, которая, как заметил поэт, чертит «тонкого рисунка кружева, словно за собой манит кого-то». Простой закон, который хочется здесь поймать разумом, может, и сводится к тому, что «изломы полета» представляют игру? А кружения на соте только что вышедшей из ячеи и еще не разу не покидавшей улья медоносной пчелы, ее лишенный информационной нагрузки и назначения танец не похож ли на игру? А в ориентировочных полетах перепончатокрылых над ходом в гнездо разве не просматриваются элементы игры?

Что касается безостановочных действий шершнихи – основательницы гнезда, выкармливающей молодь-детву, здесь ничего подобного не видно!

Но едва на свет вывелась первая из дочерей, основательницу словно подменили. Она стала заметно менее активной. Похоже было, она очистила старшей дочери и начавшим вслед за ней появляться сестрам поле деятельности. Основательница самоустранилась во многих планах.

Молодые дочери через 24 часа после выхода из ячеи уже усердно вели строительные работы, через 48 часов полностью освоили дорогу к кормушкам, уносили добычу наверх, на стеклянный потолок, и здесь подготовляли ее, потом доставляли к открытым ячеям с растущими личинками и кормили их. Основательница же все больше пребывала на кровле сота, лишь временно отлучаясь, чтоб посетить кормушки с медово-сахарным тестом «канди», с мясом или чтоб схватить пчелу.

С третьего дня жизни молодые шершни вели себя заметно более воинственно, чем основательница. Теперь было много труднее снабжать гнезда свежей водой и пищей: любое прикосновение к ящику воспринималось шершнями как повод к нападению.

Я с особым интересом перечитывал страницы отчета, в которых хронометрировались самые первые часы строительства, когда основательница сносила к облюбованной площадке, укладывая в валики» бумажную пульпу, когда начинала оттягивать основание ножки, когда, перегнувшись пополам, словно верхом на опускающемся стебельке, как вокруг оси, поворачивалась то в одну, то в другую сторону, наращивая в среднем один миллиметр за несколько минут, успевая за 6–7 часов вылепить 8-миллиметровую мисочку, округлую, как ласточкино гнездо, после чего появляющееся рядом начало второй ячеи – первая уже засеяна яйцом – изменяло стенки первой, придавая им угловатость, а в последующем они становились отчетливо шестигранными…

Все это я и сам когда-то наблюдал, только внятно сказать не сумел, недостаточно осознал смысл увиденного.

Глава 32

О находке в лесу и об одном наблюдении, которое удалось провести благодаря находке

Очень любопытно после нескольких дней отсутствия ступить на участок, в котором тебе известны каждое дерево, каждый куст, каждая пядь земли… Совсем недолго и не был, а сколько новостей обнаруживаешь: здесь между поникшими ветвями натянулось наискосок паутинное плетение, там на грунте темнеет новая кротороина, тут рядом со старым муравьиным холмиком вырос дочерний, маленький, а на пластинах дубовых листьев начали краснеть чернильные орешки – галлы…

Не менее интересны первые выходы на участок после пронесшегося вихря… Ходишь по знакомым местам, как по берегу моря после бурного прибоя: сколько вынесено на отмель даров стихии! «Остров сокровищ» даже после обычного прилива становится куда богаче, чем был. И там, где вчера пенились волны, сегодня в песке может сверкнуть обломочек звена золотой цепи. Но редкостные находки, подлинные сокровища, полные неожиданностей, могут попасться на глаза и не у океана, и не обязательно за тридевять земель.

…После нескольких дней сплошного дождя, который то утихал, превращаясь в мельчайшую морось, то припускал вовсю, переходил в беспросветный ливень с ветром, грохотавшим о жестяную крышу, наконец стало тихо. Сырость еще плотно клубилась в воздухе, но тучи, затягивавшие небо мрачной серостью, словно иссякли.

Обломок сота. На нем можно рассмотреть трех взрослых ос, а справа внизу на снимке ячейку со взрезанной изнутри крышечкой.

Это было в начале августа, но чтоб выйти на прилегающий к дому островок леса, поглядеть, какие дары принесло море дождя, пролившееся с небес, пришлось набросить на плечи теплые куртки, а ноги сунуть в резиновые сапоги. Размокшая почва чавкала под ними, а четыре следа вдавливались в грунт и сразу заполнялись мутноватой водой.

Но вот жена, отведя рукой отяжелевшие ветки, ныряет под большую старую елку. На пухлом слое сбитой с дерева рыжей хвои лежит нечто до удивления напоминающее опрокинутую цветом вниз корзинку подсолнечника. Как она могла сюда попасть, откуда занесена? Подсолнечник в мокром заповедном лесу еще менее вероятен, чем золотая цепь…

Мы поднимаем корзинку, обнаруживая на второй стороне почти правильного круга запечатанные выпуклыми крышечками ячеи. В наших руках довольно большой сантиметров 15 в диаметре – тяжелый намокший сот. Пока ясно одно: сот построили веспа. Эти осы сооружают, мы уже знаем, гнезда из нескольких горизонтально один над другим висящих этажей, прикрытых извне общей оболочкой. И соты и оболочки изготовляются из бумагоподобной массы. Оболочка, словно скорлупа, обнимает все внутренние сооружения и оставляет внизу под последним сотом леток ход в гнездо.

Затянувшиеся дожди да, видимо, еще и ветер, раскачивавший ветви, соседние с той, на которой висело гнездо, погубили его: оболочка промокла и надорвалась, соты стали пропитываться влагой и тяжелеть, крепления между ними ослабели, сот сорвался и упал плашмя.

Сколько ночей провел он на мокрой земле? А ночи-то не по-августовски холодные. Источавшаяся бумажным сооружением влага сочилась между пальцев. С лежащего на руке сота обрывались и шлепали оземь прозрачные капли. Никакого смысла не было уносить с собой находку. Расплод, конечно, остыл, замер…

Но все же мы унесли сот, найденный под елкой, унесли и оставили на заменяющей стол деревянной плите, привинченной к балюстраде веранды. Оставили, да, по правде сказать, я о нем и забыл. А рано утром услышал голос жены:

– Оса на соте!

Находка лежала на старом месте, вокруг темнело влажное пятно, а на соте действительно сидела оса, казалось, совсем молодая, еще не просохшая. И, похоже, это моя старая знакомая, с какой я когда-то встретился на студенческой практике в коммуне имени Шорса… Расплод не замер? Или просто залетная оса примостилась здесь отдыхать?

Разглядываем крышечки ячеек – полукруглые колпачки, под которыми осы. Это ячейки для вывода самок. Ячейки для рабочих ос заметно ниже, мельче, и крышечки на них не столь выпуклы. Сот лежал на столе крышечками вверх, и мы, разглядывая их, старались обнаружить пустую ячею, из которой могла выйти эта не обсохшая даже оса. И тут одна из крышечек вроде шевельнулась, натянувшись под давлением изнутри! Ни холод, ни сырость их не погубили! Неужели живут? Но тогда мы можем наблюдать, как ведут себя осы, выбираясь из ячей в отсутствие других членов семьи!

Жена с секундомером, тетрадью и шариковой ручкой, я диктую – вдвоем составляем протокол. Вот расшифрованная страничка хронометража выходов из ячеек нескольких молодых ос.

12.30. Под крышкой шевелится.

12.43. Крышка в одном месте натянулась, изнутри появился поблескивающий, как конец стальной иглы, зубчик челюсти. Зубчик с усилием режет, медленно расширяя прокол.

12.45. Разрез хорошо заметен, в нем не менее трех миллиметром.

12.46. Зубчик челюсти начал вспарывать крышку перпендикулярно к первому разрезу. Образуется треугольный лепесток, он слегка отгибается наружу, когда на крышку нажимает изнутри голова осы, рвущейся на волю.

12.51. Лепесток подрезан дальше в обоих направлениях. Оса отдыхает в ячее. Будь она в семье, сестры могли б ее покормить.

12.59. Клочок крышки вырван. Скатился или провалился внутрь. В образовавшийся просвет размером 3х3 миллиметра видны обе нижние челюсти осы.

13.03. Крышка изорвана почти на треть. Работа пошла быстрее. Сколько раз за это время подкормили бы новенькую старшие? А здесь ей приходится выбираться своими силами.

13.07. Выпростав наружу усик, оса усиливает напор на сохранившуюся часть крышки, натягивая ее, приподнимая и продолжая разрывать.

13.10. Судя по состоянию крышки, оса не шевелится. Отдыхает?

13.11. Оса вновь пришла в движение, натягивая крышку головой, режет зубцом челюсти.

13.14. Остаток крышки ходуном ходит, распираемый изнутри.

13.15. В образовавшемся отверстии попеременно мелькают блестящий черным лаком сложный глаз осы, желтые отметины головы, потом одновременно высовываются черный усик и желтая членистая нога.

13.17. Оса поворачивается в ячее и принимается решительно резать зубном челюсти остаток крышки – поперек длинной стороны прежнего разреза.

13.19. Нога втянута снова внутрь ячеи, но ус по-прежнему шарит в воздухе. Еще раз повернувшись в ячее, оса возобновляет попытку вырваться.

13.21. Оса несколько раз бодает головой остатки крышки, потом режет ее дальше зубцом челюсти.

13.24. Похоже, осе уже можно выйти из ячеи, путь из сота открыт, но она все же выгрызает из остатков крышки еще один треугольник.

13 26. В бахроме из обрезков крышки впервые показываются оба усика, следом вся голова. Усы отчаянно шарят вокруг, словно ищут, кто бы подкормил выбившуюся из сил новенькую. Но на соте пусто. Вылупляющаяся оса кажется весьма симпатичной. Просто невероятно, что такой добрый человек, как И. С. Тургенев, мимоходом бросил в «Записках охотника»: «Оса. Заметили ли вы, читатель, какое злое лицо у осы?» Но сейчас некогда предаваться размышлениям на посторонние темы…

13.31. Из отверстия высовывается грудь новой осы.

13.32. Оса извлекла из ячеи брюшко, и мы видим ее всю. Она словно еще испариной покрыта, если так можно говорить о насекомом.

Жаль, нет рядом кинооператора, который мог бы без пропусков заснять то, что мы сейчас регистрируем. Оса извивается всем телом, отирает себя от головы до кончика брюшка, из которого вроде выглядывает острие жала, перебирает в воздухе крылышками, замирает и снова начинает извиваться, причем, похоже, не только вдоль длинной оси тела, но и по горизонтали. И так долго. Многообразие гимнастических упражнений, репертуар движений, ритуал разминки отдельных частей тела новой осы – головы, груди, брюшка, крыльев, ножек, усиков – порознь и в разных сочетаниях кажется неисчерпаемым.

Мы, стараясь ничего не пропустить, следим, как выполняется удивительный обряд вступления в жизнь нового существа. Не так уж и давно оно было всего только крошечным белым яичком, отложенным осой основательницей на дно бумажной мисочки.

Пока мы не сводим глаз со своей осы, из двух других ячеек начали выходить еще две, и мы на время отвлеклись от первой.

Термометр на столе рядом с сотом показывает 20° по Цельсию. Возможно, при более низкой температуре все шло бы еще медленнее, но если б сот не так промок, не так простыл, осы были б сильнее и материал, из которого построены ячеи, был бы не столь вязким, тягучим, неподатливым. Да и в нормальном гнезде сестры подкормили бы новенькую, может, и не раз.

Разумеется, нет ничего проще, как поднести к открывшейся ячее пипетку с раствором меда и, нацелив ее в створ жвал, придать новые силы новорожденной… Но мы условились: это опыт, он должен показать, как выбираются молодые осы на свет в одиночку, когда никто им не может помочь.

Минуточку! Что-то новое… На столе появились три – одна меньше другой – жемчужно-белые, чуть опалесцируюшие капельки. Откуда они? Неужели их выпрыснула новая оса?

Терпение! Терпение – обязательная для натуралиста добродетель, но как трудно дается. Проверим догадку на следующей выбирающейся из ячеи осе.

…Она повторяет ритуал. Мы подводим под шесть ножек чистый листок промокательной бумаги и в четыре глаза любуемся отчетливо выполняемыми гимнастическими упражнениями новорожденной.

Они продолжаются минут семь с секундами и заканчиваются тем, что на промокашке появляется троеточие опалесцируюших капель. Капли быстро опадают, каждая окружена влажным пятном, а в центре крошечные черные, вперемешку с желтым крупицы. Если это не хитиновая пыль, то нечто похожее.

Сомнений нет. Вышедшая из ячеи, закончившая метаморфоз оса несет в себе отходы последнего превращения, происшедшего в куколке под крышечкой запечатанной ячеи.

Не так-то оно просто подсчитать количество ячеек в одном соте, когда он более или менее разросся. Здесь видны и ячеи запечатанные крышечками, над которыми еще зреют куколки и ячеи незапечатанные – частью уже пустые, из которых вышли молодые осы, частью занятые личинками.

Вот еще две осы выбрались из ячей. У одной к голове прилип клочок крышечной капсулы. Обе начали серию гимнастических упражнений на соте…

Но где же первые выходившие на наших глазах осы? Их, включая и эту с прилипшей к голове крошкой крышки, должно быть пять. Поднимаем листок промокательной бумаги: четырех ос нет. Улететь не могли, не в том они состоянии…

Их нет, и мы видим, что пятая с бумажной заплаткой на голове спускается по соту, лежащему целыми крышками ячей и открытыми их отверстиями вверх, пытается под него подлезть. Но как? Протискивается спинкой к плоскости стола, ножками держась за сот. Ищет лазейки и не находит.

Оса не находит лазейки, но мы начинаем догадываться… Нагибаемся, осматриваем нижнюю поверхность деревянной плиты. Так и есть!

Четыре осы, сгрудившись, переминаются с ножек на ножки. Они стоят спинками вниз, ножками вверх, стоят так, как стояли бы в родном гнезде, где, выйдя из ячеи, совершили бы всю церемонию, приводящую в конце концов к полной разгрузке от первородных отходов метаморфоза, сбрасываемых, к слову сказать, за пределы сота. Они становятся для этого головой к стебельку, брюшком к краю…

В гнезде они после всего вернулись бы на сот, висящий ячеями вниз, и разместились на его плоскости спинкой книзу, ножками вверх. И потребность в таком положении у них, очевидно, сильнее, чем тяга к самому соту, из ячей которого они вывелись.

Учитывая эту потребность, мы и соорудили искусственное осиное гнездо, подвесив сот и укрепив его ячейками вниз; дно гнезда вымостили маленькими зеркалами, в которые можно было видеть происходящее над ними в ячеях; над сотом укрепили каркас из проволоки, покрыли его бумажным мешком с прорезанным в стенке «окном» – смотровым глазком, застеклили его по-настоящему. Леток соорудили совсем просто: взяли картонную трубочку от термометра, срезали донце и верх крышки, вставили в стеклянную трубочку нужного диаметра, потом в нижний уголок бумажного мешка вставили картонный конец трубочки. Теперь появилась возможность наблюдать и за движением ос в трубке-летке и внутри самого гнезда хоть снизу через зеркала на дне, хоть сверху через глазок.

Конечно, этот черновик гнездоподобной самоделки не очень был совершенен. Современные лабораторные гнезда для ос несравненно полнее учитывают потребности их обитателей.