Текст книги "Вне закона"

Автор книги: Иосиф Герасимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

А в это же самое время Судакевич, низко наклонив над столом лысую голову и поводя обрубленным носом, словно внюхиваясь, рассматривал полученные из лаборатории ксерокопии фотоснимков с документов и радостно всхлипывал: «Ай да Илья, ах, молодец! Вот что значит настоящая выучка. Ни одной запятой не потерял. Ну, что же, любезный Иван Кириллович, дорогуша наш, господин заместитель премьера, а ведь еще сгодятся эти бумажки. Вполне могут сгодиться. Никому не ведомо, в какую ты сторонушку вильнешь, власть получив. А мы не дадим вильнуть, нет, не дадим. Для того и созданы. Вот то-то, мой милый. Привет!»

…Илья Викторович направлялся в булочную, дошел до перехода, неподалеку от которого все еще желтела глинистая лужа, огражденная предупредительным знаком – канаву до сих пор не зарыли. Из-за этого ограждения вырвалась машина, Илья Викторович, заметив ее, рванулся, чтобы отскочить, но ноги не послушались.

Когда прибыла «неотложка», Илья Викторович еще был жив, спросил у склонившегося к нему врача: «Кто меня сбил?» Но ответа не услышал. Да и нужен ли был ему ответ?

Самолет выпрямился и лег на курс, Люся почувствовала себя свободной, словно все несовместимое в сознании отвалилось и можно, прикрыв глаза, хотя бы на время забыться. Чувство самосохранения подсказало: надо срочно покинуть Москву, чтобы через несколько часов оказаться в зауральском поселке, в родительском доме.

Ничего хорошего ее там не ждет. Если попытается матери или отцу рассказать о происшедшем, то вряд ли они поймут, даже если что-то и дойдет до их сознания, не ответят сочувствием, у них достаточно забот о хлебе насущном; столичная суета и страсти властных людей непостижимы для жителей поселка. Они пребывают в ином земном измерении, в иной плоскости бытия. Переход в эту плоскость и казался Люсе спасительным.

За свою жизнь она навидалась немало преображений, вроде бы попривыкла к ним, но все же удар, нанесенный Сергеем, был слишком силен, чтобы принять его покорно. Поначалу этот парень, которому она так доверилась, исчез; она металась в поисках, боясь поверить в самое страшное, а когда оно подтвердилось и она услышала по телефону глухой, с надменной ноткой голос: «Не знаю… не могу знать», – то пришла в такую ярость, что готова была на все.

В редакции Люсю долго приводили в порядок, пока она окончательно не поняла: дело проиграно, пусть не до конца, но проиграно…

Она дремала в самолетном кресле под успокаивающий гул двигателей. Григорий Тагидзе склонился над ней, приблизились его печальные глаза, и она услышала его рассказ, тот самый, который принес он однажды в ее неуютную комнатенку коммунальной квартиры, мучаясь тоской.

Когда распят был Учитель на Голгофе, ученики покинули его, только жены-мироносицы остались ему верны, они-то и понесли ученикам весть о воскрешении, чтобы те оповестили все народы. Может быть, не будь верных женщин, не узнал бы свет о свершившемся.

Она тогда не поняла, что Григорий наставлял ее: храни. Лишь теперь открылся ей тайный смысл его завета. Она вздрогнула, словно очнулась от забвения, и тотчас решила: нет, она не поедет к своим, она тотчас вернется в Москву и продолжит свое дело; она должна его продолжить и довести до конца.

Боже, помоги мне.

Последний год жизни Иосифа Герасимова

Мы были знакомы много лет. Я читал его книги, которые всегда впечатляли актуальностью темы, напряженностью действия, глубиной подтекста – поистине «Предел возможного», как назывался один из романов Иосифа Герасимова, – и позволяли догадываться о личной выстраданности, о многотрудной жизни на пределе возможного.

Иногда мы пили водку в писательских компаниях. Наши беседы были доверительны. Но это было лишь приятельством, а не дружбой – дружба возникла позже, и ей был отпущен краткий срок.

В декабре 1989 года Иосиф Герасимов позвонил мне и предложил вместе с Юнной Мориц, Яковом Костюковским и еще несколькими писателями «Апреля» создать новое издательство, которое опиралось бы на финансовую поддержку недавно созданного Союза объединенных кооперативов.

Мы встретились с руководителями этого Союза – академиком ВАСХНИЛ Владимиром Тихоновым (вот он-то и был стародавним другом Герасимова), бизнесменом Артемом Тарасовым, завоевавшим легендарную и скандальную славу, их коллегами. Спонтанно родилось название будущего издательства – ПИК, что можно было толковать как «писатели и кооператоры».

В ту пору и тем и другим приходилось круто: Моссовет, возглавляемый В. Сайкиным, объявил о запрещении кооперативной деятельности в столице, а писателей «Апреля» со всей яростью атаковали хозяева Желтого дома (так, не без едкости, называют резиденцию Союза писателей России), что в конце концов обернулось постыдным антисемитским дебошем «Памяти» в Центральном Доме литераторов.

И когда некоторые осторожные кооператоры задавали Тихонову вопросы: «Не слишком ли политизированно выглядит программа издательства ПИК? Что связывает коммерческий бизнес с «Апрелем»?» – Тихонов отвечал: «И нас, и их хотят уничтожить…»

А творческая программа ПИКа выглядела и впрямь боевито!

Первые места в плане изданий заняли отнюдь не писательские имена: Андрей Сахаров, Юрий Афанасьев, Гавриил Попов, Олег Калугин, Владимир Тихонов… И не было предела нашему ликованию, когда Борис Ельцин решил передать право издания своей «Исповеди на заданную тему» именно новорожденному ПИКу.

В ту пору, казалось, все шло нам в помощь и удачу. Бумажники Светогорска дали отличную бумагу «на Ельцина». Полиграфисты московской типографии № 7 «Искра революции» взялись – вне всяких графиков и планов – выпустить эту книгу.

Летом 1990 года Иосиф Герасимов и я решили немного отдохнуть (перевести дух после бурного старта ПИКа) на Рижском взморье, в Доме творчества Дубулты.

И в один из прекрасных июльских дней мы увидели широко шагающего по кромке залива высокого, седовласого, загорелого, улыбающегося человека в спортивной майке. К нему со всех сторон сбегались люди – пожать руку. Это был Ельцин, только что избранный на пост председателя Верховного Совета Российской Федерации.

– Борис Николаевич, – спросили мы, – где вы предпочитаете получить авторские экземпляры своей книги – в Москве или здесь, в Юрмале?

– А можно здесь? – спросил Ельцин.

– Постараемся.

Через несколько дней менеджер ПИКа привез в Дубулты несколько пачек «Исповеди», как принято говорить, «еще пахнущих типографской краской».

Импровизированная презентация книги состоялась в белом коттедже Дома творчества. Она была немноголюдной: корреспондент «Литературной газеты» Татьяна Фаст, известный латвийский режиссер-документалист Юрис Подниекс и его оператор Айвар Калниньш, писатель Юрий Щербак, мы – пиковцы, и, что важнее всего, автор.

Ельцин похвалил книгу («Лучшее из всех изданий»), поинтересовался планами издательства («Мы вам поможем, но не поступайтесь своей независимостью…»), поделился новостями из высоких сфер («А я ему говорю…»). Как положено в подобных случаях, выпили по бокалу шампанского. Автор сел надписывать книги – и первой была надпись: «Иосифу Абрамовичу Герасимову – основателю издательства ПИК. Спасибо. Автор Б. Ельцин. 25 июля 1990 г.»

Мы еще довольно долго беседовали. Я наблюдал на лице Иосифа какую-то очень детскую счастливую улыбку и не мог предполагать, что это, может быть, один из последних счастливых дней его жизни.

Тогда же, вслед за Ельциным, он вышел из партии, в которую вступил на фронте.

В конце лета Герасимов улетел в Соединенные Штаты, в Балтимор, где в одном из научных институтов работала по договору его дочь Таня, талантливый биолог-генетик, неповторимая женская ипостась Иосифа Герасимова. В Америке он встречался с известным ученым-экономистом Игорем Бирманом, писателем Семеном Резником, югославским философом-диссидентом Михайло Михайловым. Увлеченно рассказывал о ПИКе по «Голосу Америки» и «Свободе». Привез в Москву целый багаж книг, которые считал нужным издать.

Он страшно соскучился по делу, был полон инициативы и, когда я по телефону обмолвился об одной возникшей проблеме, тотчас среагировал:

– Об этом нужно посоветоваться с дедом. Он очень много знает!

– Да, – согласился я. – Но дело в том, что деда на днях схоронили.

Речь шла об отставном генерале КГБ, пережившем камеру смертников на Лубянке, а впоследствии много лет работавшем в аппарате Московской писательской организации.

– А что с ним случилось?

– Пошел в магазин через дорогу, среди бела дня. Откуда ни возьмись, выскочила «Волга» и на полном ходу сбила…

– Насмерть?

– Он успел спросить подбежавших: «Кто меня сбил?» Говорят, что накануне он звонил Олегу Калугину, хотел с ним встретиться. Ведь он и вправду очень много знал.

В трубке воцарилась пауза. Она была долгой. Я понимал, что новость впечатлила Герасимова. Но еще не мог предположить, что в этот момент – да, практически мгновенно, как он мне потом признался, – сложился замысел последнего его произведения, повести «Последний грош», написанной на одном дыхании и вошедшей в книгу, которую читатель держит в руках.

Ранней весной 1991 года мы с Иосифом Герасимовым поехали навестить в подмосковном санатории академика Тихонова. Повезли ему в подарок новинки ПИКа: к этому времени уже вышли «Коридоры смерти» Валентина Ерашова, «Зияющие высоты» Александра Зиновьева, «Блеск и нищета Административной Системы» Гавриила Попова, «Вид с Лубянки» Олега Калугина, шла верстка книг Сергея Довлатова, Андрея Сахарова, Юрия Черниченко… И читатели, и пресса – в нашей стране и за рубежом – уже обратили внимание на книги нового независимого издательства, пошли рецензии, отклики, письма, интервью, заказы, предложения. Впору было провести презентацию ПИКа перед широкой аудиторией в том же Центральном Доме литераторов.

Наш стол не был пуст, но застолье не веселило.

Был мрачен Тихонов, и, пожалуй, не только недавно перенесенная болезнь влияла на его настроение: видный экономист-аграрник, член Межрегиональной депутатской группы, он предвидел крутую, катастрофическую спираль падения экономики, не скрывал опасений, что правые готовят реакционный переворот в стране и что не последняя роль в нем будет отведена вице-президенту Янаеву.

Скрестив ладони на рукояти неразлучной трости, помалкивал Иосиф Герасимов. Может быть, в преддверии столь жутких катаклизмов он считал бестактным упрекать старого друга в том, что нас все более тревожило: заявив во всеуслышание об учреждении ПИКа, Союз объединенных кооперативов не сделал решительно ничего для становления молодого издательства. Мы не получили ни рубля стартового капитала, ни грамма бумаги, ни обещанной типографии, ни редакционного помещения. По сути дела, кооператоры лишь использовали факт создания демократического издательства для того, чтобы приукрасить подобным меценатством свой имидж. Но, в таком случае, чего стоила сама аббревиатура ПИК: «писатели и кооператоры»? Нам предоставили право на свой страх и риск барахтаться в жестоком шторме зарождающегося рынка…

Однако все это осталось невысказанным.

Через несколько дней Герасимов улетел с женой Капитолиной Васильевной в Чехословакию, отдохнуть в тихом курортном городке.

Здесь, посреди ночи, его насмерть сразил инфаркт. Он успел лишь выдохнуть: «Я умираю в чужой стране…» – и дважды перекрестился.

При вскрытии врачи обнаружили, что его сердце было подобно утлой сеточке – чем держалось?..

Ярким мартовским днем мы схоронили Иосифа Герасимова на Востряковском кладбище в Москве. Близ его могилы то и дело появляются вереницы благоговейно тихих людей, экскурсантов: неподалеку покоится академик Андрей Сахаров.

Александр РЕКЕМЧУК

1992 г.