Текст книги "Рассвет над волнами (сборник)"
Автор книги: Ион Арамэ
Соавторы: Михай Рэшикэ
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)
– Даю с удовольствием, это в наших интересах.
– Ну что ж, пока вы закончите дискуссию о компьютерах, ребята наденут скафандры и будут готовы к работе.
– Мы говорили не о компьютерах, а о новых идеях. У одного лейтенанта, коллеги Пэдурару, есть интересная идея…
– Бедняга!
– Почему?
– Потому что не подумал, чем это ему грозит. Он же рискует.
– Чем бы ни пришлось рисковать, он от своего не отступится. Он фанатик, – сказал, покраснев, Пэдурару.
– Тогда он дважды бедняга. Вы, товарищ лейтенант, еще молоды и вряд ли помните меня. А те, кто постарше, знают, что мне пришлось испытать. И все из-за изобретения. С того времени много лет прошло. Вот ваш командир эту историю знает.
– Частично, – усмехнулся Якоб. – Существует несколько вариантов этой истории, причем один противоречит другому. В таком случае самое мудрое – не верить ни одному из них.
– Правильно, – согласился Костя.
– Ну а нам повезло, – улыбнулся Якоб, – герой этой истории сам нам обо всем расскажет.
– Сейчас-то я могу себе это позволить. Дело давно решилось. Многие герои драмы уже не у дел… А в те времена, когда я рассказывал о сути своего изобретения, мне смеялись в лицо, говорили, что это бред сумасшедшего.
– Но бред принес пользу, – задумчиво произнес Якоб.
– Я и тогда был убежден в практической пользе идеи, которую вынашивал, иначе бы так за нее не цеплялся. А началось все с подводной телевизионной камеры. Однажды я прочитал статью известного французского исследователя морских глубин Жака Кусто. Подробно разобрался, по какому принципу работают его съемочные камеры под водой, и пришел к выводу, что в нашей работе они принесли бы большую пользу. Стал стучаться во все двери. Тогда я был лейтенантом примерно вашего возраста, – сказал он, обращаясь к Пэдурару. – У меня было много энтузиазма и еще не было радикулита. Сейчас все наоборот – есть радикулит, а энтузиазм почти иссяк…
– Не прибедняйтесь, – перебил его Якоб. – Недавно опять была ваша статья в академическом журнале, причем с резюме на французском языке.
– Резюме, допустим, написал не я, ну да ладно. Что касается моей истории… Был в штабе специалист, который воевал вместе с начальником водолазной группы. После войны у водолазов было особенно много работы. То и дело обнаруживали мины, оторвавшиеся от минных заграждений. Обследовался каждый метр моря, тщательно прокладывались навигационные пути. В те времена и в тех условиях водолаз был заметной фигурой. В последующие годы приходилось выполнять и, другие задачи. Помню, когда я, еще курсант, был на практике в пятьдесят шестом году. Драга очищала от ила и грязи канал, примыкавший к порту. Как-то раз вместе с илом она всосала и снаряд, который взорвался, продырявив ее дно в семи местах. В пробоины хлынула вода. Драга стала тонуть, что грозило прекращением движения судов по каналу. Тотчас вызвали водолазов. Их возглавлял начальник водолазной группы, военный мастер, у которого фронтовой друг был главным специалистом в штабе. Так вот этот мастер сам спустился под корабль – другого выхода не было – и забил пробки в пробоины. В любую секунду вта посудина могла затонуть и придавить водолаза.
– Слышал я об этом случае, – сказал Якоб. – Водолаза тогда наградили.
– И уверяю вас, заслуженно, – заявил Костя. – Трудно даже представить, как бы вышли из этого сложного положения, если бы не он.
– Вы тоже были тогда в его группе?
– Да, стоял у воздушной помпы. Наш плашкоут был привязан к драге, и в случае чего перевернулись бы и мы. Но это не шло ни в какое сравнение с тем риском, которому подвергался военный мастер. Как видите, бывают моменты, когда человек показывает все, на что он способен.
– Вы тоже неоднократно показывали, на что способны.
– Профессия, а может, и беда, кто знает? В этом есть своя прелесть. Я всегда знал, на что иду, как тот мастер. Он был очень смелый человек. Обезвреживал акустические мины с пятнами ржавчины, готовые взорваться от первого прикосновения, очищал всасывающие сетки драг, которые освобождали от мин канал от Сулины [14]14
Название порта.
[Закрыть], проверял плотины гидроэлектростанций. Он не знал, что такое усталость. Извините, я отвлекся от темы. Одно время корабли стали терять винты в открытом море. Капитаны судов давали точные координаты, где произошла авария. Но как можно рассчитать траекторию, по которой винт опустился на дно? Винт грузового судна – это целая тонна высококачественной бронзы плюс обработка… По всем статьям убыток немалый. А как отыскать винт под водой на площадях, исчисляемых гектарами? На это нужны люди и время. А у того мастера было особое чутье. Он, видимо, раскрыл закономерность движения сорванных винтов и умел точно вычислить траекторию их падения. Искали и другие водолазы. Шаг за шагом они обследовали указанное место аварии, обозначали границы буями… Но когда под воду опускался он, все верили, что поиск будет успешным. Вот тогда-то мне и пришла в голову мысль о подводной камере. Этого мастера моя идея задела за живое. Он ведь был героем газетных сообщений, получал премии и благодарности от адмирала… А новая идея в какой-то степени умаляла его заслуги и почет, к которому он привык. Не знаю, понимаете ли вы меня.
– Бывает, что личные интересы мешают увидеть преимущество нового… – согласился Якоб.
– Да, что-то в этом роде. Откуда мне было знать, что у него в голове. Он стал критиковать мой проект на всех перекрестках. Я пошел к адмиралу. Адмирал спросил мнение специалиста штаба, который в свою очередь обратился за консультацией к фронтовому другу, то есть к этому военному мастеру, начальнику водолазной группы. Тот изложил недостатки проекта. Ошибки безусловно были: проект содержал лишь принципиальные решения, без точного расчета. Мой труд представили как фантазию дилетанта. Короче говоря, были отвергнуты и проект, и сама идея.
– Но все же опытный образец камеры был выполнен, – вступил в разговор главный механик капитан-лейтенант Албу.
– Да, образец был выполнен. Меня тогда охватило какое-то неистовство. Я был уверен, что все должно получиться. Первым делом я продал мебель. У одного капитана дальнего плавания, кинолюбителя, купил кинокамеру. Потом начал ходить попрошайничать по разным мастерским. Все жалованье тратил на детали. Простите, вру, не все. Часть денег уходила на специальные технические книги и журналы. Нужна была теоретическая подготовка – в этом я убедился после первых неудач. Кое-чему из области электроники, оптики, сопротивления материалов я подучился. Видите ли, камера под водой подвергается давлению, ударам… Когда казалось, что работа близка к завершению, появлялось что-то такое, что мешало это сделать. Я разбирал все заново, выполнял новые расчеты, переделывал. Ночи, воскресенья, отпуска уходили на это. От меня чуть жена не ушла. Я одичал, забыл, что такое кино, друзья. Все это продолжалось три года.
– Хорошо, но вознаграждение за труд…
– Вознаграждение иногда получаешь слишком поздно. Когда тебе приходится сражаться с ветряными мельницами, радость улетучивается от осознания бесполезности собственных усилий. Изнуряет не столько исследовательская работа, сколько усилия, затраченные на то, чтобы заставить людей тебя выслушать. По сравнению с этим все остальное кажется простым.
– Вы, наверное, счастливый человек.
– Очевидно, так оно и есть. Но чаще мне просто смешно. Например, мне очень хотелось рассмеяться, когда я услышал хвалебные оды из уст одного ответственного лица, которое еще вчера считало меня сумасшедшим. Правда, некоторые думали обо мне еще хуже. Для чего я все это говорю? Чтобы на собственном примере показать – когда борешься за идею, подумай и о риске…
– А без риска нельзя?
– Думаю, что нет. Проблема была совсем новая. За рубежом подобные аппараты тоже на дорогах не валялись. Многие вообще не верили, что это возможно. Вообразите – у корабля появится подводный глаз!
– А сейчас вы над чем работаете?
– Сказать? Злободневная проблема. Закрытая циркуляция воздуха в автономном скафандре. На эту мысль меня натолкнули полеты в космос. Есть способ вторичной очистки воздуха. Используя обычные баллоны с небольшим приспособлением, можно увеличить продолжительность работы скафандра в автономном состоянии.
– Теперь ясно, – сказал Якоб. – Надеюсь, вместо проданной старой мебели вы приобрели новую.
– Чтобы опять продать ее и начать изготовление аппарата кустарным способом? – рассмеялся офицер. – Нет, сейчас дела обстоят по-другому. Я зарегистрировал эту идею в научно-исследовательском институте. Разработка ее включена в план. Химики изучают наиболее эффективные пути очистки и обогащения воздуха кислородом. Механическая лаборатория занимается системой насосов. Я не могу начинать все сначала – изучать газовую механику, неорганическую химию и так далее. Теперь настал черед лейтенантов. Чтобы в наши дни что-то изобрести, должны трудиться десятки людей, а не одиночки.
– Но идея все-таки ваша. Надеюсь, вы ее успеете осуществить…
– Пока что я должен успеть проверить винты вашего корабля, – спохватился вдруг начальник водолазной команды. – Мои парни уже, наверное, изжарились в неопреновых костюмах. Схожу дам им указания. Без меня они не спустятся под воду.
– Вы рассуждаете, как тот мастер, о котором рассказывали, – пошутил Якоб.
– В какой-то степени да. Он был специалист высокой квалификации, и ему была небезразлична жизнь людей, находившихся в его подчинении. Если он спорил с адмиралом, то нередко говорил: «Если хотите, я сам пойду. Я знаю, что такое опасность и риск, и могу правильно оценить свои силы. Но не заставляйте меня посылать человека, если я не уверен в том, что он может и знает. Это значило бы, что я умышленно толкаю его на риск, будучи не уверен в исходе…»
Он откозырял, надел фуражку, которая никак не хотела сидеть на его голове по-уставному, и спустился по трапу вниз. Якоб проводил его долгим взглядом.
– Без таких людей, как он, не возможен прогресс, – сказал лейтенант Пэдурару. – Любая идея вначале кажется смешной, непонятной и даже неосуществимой.
– Ты имеешь в виду тренажер? – уточнил капитан второго ранга Якоб. – Я не считаю, что эта идея неосуществима. Если без шуток, то она может оказаться очень полезной… Рассказ начальника водолазной команды меня в этом еще раз убедил. По возвращении из плавания я пойду в штаб бригады и поговорю со штурманом. Обсудим, что можно предпринять. Материалы, люди, время…
Фронт работ немалый, но и обстановка сейчас другая. Мы стали более восприимчивы к разного рода экспериментам. Да и штурман бригады не консерватор, я его хорошо знаю. Договорись с этим лейтенантом из мастерских и подготовь подробный доклад: предполагаемая конструкция, примерная стоимость, необходимые материалы…
– Мы уже подумали об этом.
– Да ну? Это снабженцам понравится. Нам понадобится побольше союзников в этом деле…
– Я так понимаю, что вы полностью на нашей стороне, – обрадовался лейтенант Пэдурару. – Шансы наши увеличиваются.
– Ну а пока сходи подготовь метеосводку. Мы еще потренируем рулевых в естественных условиях – в море.
Глава 8
Стопка белой бумаги, лежавшая на краю письменного стола, казалась ему холодной, недружелюбной. Ион Джеорджеску-Салчия однажды читал интервью собрата по перу, который жаловался, что при виде чистых листов бумаги его охватывает страх. На одном и том же листе можно написать начальные фразы шедевра и банальную заявку на ремонт сантехнического оборудования в квартире. На столе Джеорджеску-Салчию ждали триста листов чистой бумаги. Чем он их заполнит? И сколько на это потребуется времени? Если писать по две страницы в день, потребуется полгода. «Неплохо для непрофессионального автора, – с удовлетворением подумал он, – который целый день занимается общественно полезным трудом – тщетно пытается привить ученикам интерес к языку, научить правильно употреблять герундий, проверяет эти ужасные письменные задания…»
Джеорджеску-Салчия со вздохом поднялся из-за стола: он решил прибрать в квартире, где повсюду были видны следы вечеринки, посвященной выходу в свет его рассказа. С тех пор прошло два дня, но Джеорджеску-Салчия разделил уборку квартиры на несколько этапов. В первый день он перемыл тарелки и фужеры, выбросил остатки сандвичей и вынес пустые бутылки на балкон. В столовой, под столом, валялись грязные льняные салфетки, хлебные корки, на голубом коврике виднелись горки сигаретного пепла. Беспорядочно раскиданные стулья занимали много места. Неполитая земля в цветочных горшочках с махровой геранью, которую так любила Паула, превратилась в сухие, покрытые белым налетом комочки. Иллюстрированный альбом «Боттичелли» торчал из-под энциклопедического словаря на кровати спальни. Пластинку с записями Ромики Пучяну кто-то прислонил к правому подлокотнику кресла, а по журналу с его рассказом провел длинную черту зеленым фломастером.
Джеорджеску-Салчия принялся ходить по квартире, наводя порядок, и с иронией подумал, что за известность надо расплачиваться. Расставляя все по местам, он невольно припоминал, как проходило торжество. Прикроватный коврик сдвинут за дверь – это режиссер Дома культуры захотел вдруг танцевать. Это был тип, о которых говорят, что он «весь из себя». Он носил длинные волосы, как подобало глубоко творческим натурам. На нем был темно-кирпичный пуловер, надетый поверх красной рубашки с расстегнутым воротником. Пришедшие раньше остальных гостей две актрисы из его труппы, пользовавшиеся популярностью в городке, Лия и Мия, встретив своего шефа, долго восторгались его вкусом, удачным цветовым сочетанием пуловера и рубашки.
– Ах, как это выдает в вас человека искусства! – говорила Мия.
– Ах, как это вас молодит! – добавляла Лия.
Джеорджеску-Салчия едва успел разложить стол, как где-то около семи часов явились гости. Он знал их по спектаклю, к которому по просьбе режиссера написал что-то вроде пролога и несколько наивных стишков. По уверению режиссера, это придало спектаклю неординарность. Пока Лия и Мия, стоя по разные стороны сцены с микрофонами в руках перед закрытым занавесом, читали стихи, артисты использовали паузу, чтобы переставить декорации. На репетициях, куда приглашали Джеорджеску-Салчию, он просил Лию и Мию поработать над декламацией, учил передавать смысл стиха, хотя с такими стихами, как эти, по правде говоря, трудно было что-либо сделать. Но Лия и Мия десятки раз в различных тональностях повторяли эти рифмованные банальности и на премьере были вознаграждены за свой труд аплодисментами. Хорошо сложенные, так удачно выступавшие на сцене, они и в жизни были неразлучны, работали служащими в одном жилищно-хозяйственном учреждении. В концертах они часто разыгрывали сатирические сценки на актуальные темы из жизни города: об опоздании автобусов, которые ходили не по расписанию, о вывесках «Закрыто на учет», о том, как в парикмахерских берут чаевые, о нарушении правил уличного движения и так далее. Девушкам нравилось, когда публика с энтузиазмом аплодировала им за острые куплеты и задорное исполнение. Это заставляло их проникнуться еще большим уважением к Джеорджеску-Салчии, потому что, как правило, автором всех этих сценок и стишков был он. Они все чаще приставали к нему с просьбой написать специально для них небольшую пьеску, с которой связывали надежды осуществить свое заветное желание – стать профессиональными артистками.
Так вот, придя раньше остальных гостей, они оказали Джеорджеску-Салчии неоценимую помощь – расставили стулья, накрыли на стол, красиво разложили сандвичи и печенье на подносах.
Когда появился режиссер, Джеорджеску-Салчия встретил его с фужером аперитива. Режиссер некоторое время чинно прогуливался с фужером из комнаты на балкон, затем в столовую, где хозяйничали барышни, а в конце концов занял очень удобную позицию возле книжного шкафа, откуда хорошо просматривалась входная дверь, и с любопытством взирал на входящих гостей.
Раздался звонок, и хозяин квартиры пошел открывать. Пришел его коллега Адам, в черном костюме, при галстуке. В руках он держал бутылку шампанского, которую с помпой вручил виновнику торжества:
– Это вместо букета. Поставь в холодильник, мало ли как сложатся обстоятельства.
– Спасибо, но напитков у меня достаточно.
– Никогда не смей так говорить. О, я слышу знакомые голоса! – И он направился на кухню поприветствовать девушек: – Целую ручки, какой сюрприз! Очевидно, все мастера искусств нашего города собрались сегодня здесь.
– Кроме мастеров кулинарного искусства, – поправила его преувеличенно веселым тоном Мия.
Снова зазвонил звонок – пришла Дойна Попеску с мужем, невысоким, пухленьким, лысоватым, с толстыми губами, понимавшим толк в еде. За вечер он съел изрядное количество сандвичей, обильно запивая их вином, и в кульминационный момент литературного диспута вдруг вдохновенно запел:
– «Прощай, дорогая Нела. Уж вечер, я иду домой…»
Острый, словно кинжал, взгляд жены заставил его умолкнуть на полуслове.
А пока гости обменивались ничего не значащими фразами о погоде, о туристах, наводнивших город с началом курортного сезона.
Хозяин поддерживал беседу, и казалось, что он специально тянет время. В воздухе витал немой вопрос: «Кого ждем?» Но вот вновь зазвенел звонок, и на пороге появилась Амалия. На ней было тонкое вечернее платье и туфли золотистого цвета. В руке она держала маленький ридикюль и плоский сверток, упакованный в белую бумагу.
– Добрый вечер, – сказала она, останавливаясь в холле.
Джеорджеску-Салчия поцеловал ей с признательностью руку и прошептал:
– Спасибо, что пришла. Я уже начал терять надежду.
– Вот, небольшой подарок от меня, собственной работы…
Ион Джеорджеску-Салчия проводил ее в столовую и громко возвестил гостям:
– Вот теперь все музы искусства в сборе. Прибыла и живопись! Амалия, познакомься, это Лия и Мия – представительницы драматического искусства, а это режиссер Джео Стамате.
– Очень рад, – поклонился Джео, глядя на белый сверток.
– Это подарок коллеги… Я могу показать его гостям? – обратился Джеорджеску-Салчия к Амалии.
Она согласно кивнула. Он стал нетерпеливо освобождать сверток от белой оберточной бумаги, скрепленной липкой лентой, и под восхищенные восклицания гостей извлек портрет старика Али.
– Удивительно! – сказал Адам. – Настоящее произведение искусства. Вы нас шокировали, Амалия. Сожалею, что раньше не довелось увидеть ни одной из ваших работ. Примите мои поздравления.
Режиссер подошел к портрету поближе, долго его рассматривал, потом отступил на шаг и, скрестив руки на груди, еще раз окинул портрет оценивающим взглядом:
– Законченное произведение искусства! Завидую тебе, маэстро, – обратился он к Джеорджеску-Салчии. – Получить такой подарок…
– Это твое право, – сказал Джеорджеску-Салчия, сжимая в руках портрет. – Ты еще больше мне позавидуешь, когда увидишь завтра этот портрет в раме на стене. Он передает атмосферу старого города. Тысячу благодарностей, барышня Амалия, вы сделали очень ценный для меня подарок.
– Это в благодарность за ваш рассказ, который вы подарили читателям…
Реплика Амалии напомнила присутствующим, ради чего они здесь собрались. Завязалась непринужденная дискуссия, которую прервало чье-то предложение выпить. После бокала вина и нескольких сандвичей обсуждение рассказа возобновилось.
– Мне этот рассказ уже видится одноактной пьесой, – заявил режиссер, жестикулируя рукой, в которой держал фужер. – Как я себе это представляю? Тему ведет он. Вначале это вроде монолога о старой любви, не знающей преград, приятных воспоминаниях, в которых исчезают прозаические подробности, мелочи… Затем на сцене появляются двое влюбленных – они попадают под дождь на берегу озера…
– Почему бы не дать слово женщине? – перебила его Мия, ставя на стол поднос с фаршированными яйцами под майонезом. – Я бы начала не так. Пусть оба главных героя расскажут о себе, о своих переживаниях на авансцене перед закрытым занавесом, и только после этого занавес откроется и произойдет их встреча.
– Неплохая идея, – вежливо кивнул Джеорджеску-Салчия.
Возникла небольшая пауза. В тишине жалобно зазвенел хрусталь – это муж Дойны Попеску налил себе вина.
– Я все думаю о муже героини, – продолжил режиссер после нескольких минут молчания. – Это человек, не понимающий и терроризирующий ее, остающийся в плену старых концепций… Какой контраст по сравнению с душевным благородством главного героя!..
– Жаль, что у рассказа грустный конец, – опять перебила его Мия и покраснела. – Мне бы хотелось, чтобы главные герои остались вместе…
– О, только не хеппи энд! – изобразив на лице ужас, запротестовал режиссер. – Ни в коем случае, барышня. Во-первых, это нереалистично. Люди давным-давно не разводятся только из-за того, что повстречали старую любовь. У них дета, хозяйство, чувство ответственности. Старая любовь должна остаться такой, как она есть, а именно красивым воспоминанием – грустным и неповторимым. Во-вторых…
Завязался настоящий диспут по его рассказу, и Ион Джеорджеску-Салчия очень этим гордился. Более двух часов обсуждали концовку рассказа. Вопросы Мии, навеянные французскими романами, стимулировали дискуссию. Мие так хотелось привлечь к себе внимание – наивная девушка! А Ион не сводил глаз с Амалии.
Да, это был успех. И Джеорджеску-Салчия решил, что в следующий раз надо будет вынести на обсуждение первую главу будущего романа. Оттолкнуться можно от того же – попытки возродить любовь. Преграды на ее пути возникают всевозможные – социальные, моральные и даже профессиональные. В конце концов тема эта общечеловеческая, здесь может произойти что угодно. Главное – не переступить этические нормы. Есть ли у прежней любви шансы возродиться? Это зависит от характера персонажей, от их личных качеств. Женщина, разочаровавшись в первой любви, через некоторое время встречает порядочного на первый взгляд человека, привязывается к нему и остается с ним. Со временем она обнаруживает у мужа целый ряд недостатков: он корыстен, жесток, эгоистичен, ревнив. Но они продолжают жить вместе, не испытывая любви друг к другу. Их связывают дом, дети. Они покупают машину и уезжают в отпуск. Сослуживцы уверены, что это крепкая семья, никому и в голову не приходит, что супруги давно не испытывают нежных чувств друг к другу, что их взаимная предупредительность на людях – показная, она призвана скрывать взаимную отчужденность.
Вот тогда-то и появляется Он, ее первая любовь, и фальшивое благополучие рушится. По семейному кодексу надо бы воспротивиться этому, защитить семью от кризисных ситуаций. Однако есть и другой кодекс, неписаный, – право человека быть счастливым. По этим законам муж, грубиян и эгоист, должен быть наказан, а женщина – проявить независимость и порвать узы, которые, откровенно говоря, уже ничего не связывают… Критики-пуритане наверняка запротестуют. Очень хорошо. А что они предложат взамен? Приговорить женщину к монотонному существованию даже без проблесков счастья?
Но роман есть роман. Сколько планов и сюжетных линий в нем переплетается, сколько по мере развития действия возникает и разрешается конфликтов, сколько проходит эпизодических персонажей! Охваченный творческим порывом, учитель решил, что ему не следует размениваться на мелочи, отвлекаться на уборку квартиры, проще пригласить для этого сотрудницу из бюро услуг.
Название романа – «Следы на песке» – призвано символизировать растраченные впустую душевные силы, напрасно потерянные годы, несостоявшееся семейное счастье… А персонажи? Надо поменять их отправные данные, отрицательными чертами наделить женщину… Пусть это будет Паула с ее равнодушием и непониманием. Правда, у них с Джеорджеску-Салчией все вышло как раз наоборот – она ушла, она поступила как сочла нужным, она во всем виновата. Какая несправедливость судьбы! Подлинная жизнь не вписывается в литературные рамки, где все должно развиваться по законам логики. Впрочем, жизнь не всегда подчиняется этим законам. В течение пятнадцати лет Паула отравляла ему жизнь своим безразличием, а потом ушла. Если он расскажет о своих жизненных перипетиях, никто ни о чем не догадается. Однако он не собирается навязывать читателю свою философию, читать нравоучения молодым влюбленным, предостерегать тех, кто уже немолод. Цель его романа – сделать читателя благороднее, возвышеннее. Он вспомнил слова одного социолога, который заявил, что видит ценность книги в том, насколько она заставляет его быть лучше… Таким образом, если посмотреть на Паулу под другим ракурсом, наделить отрицательными качествами не ее, а мужа главной героини… Пусть он будет безразличен к героине и не она его оставит, а он ее… Запоздалая расплата… Однако в жизни все произошло совсем не так…
Ион Джеорджеску-Салчия сел за письменный стол, взял лист бумаги и крупно вывел посередине цифру «1». Он начал писать первую главу с середины листа, потому что первую страницу писать всегда очень тяжело, а так он быстрее преодолеет этот психологический барьер и перейдет ко второй странице.
К полуночи он собрал исписанные и разбросанные по столу листы бумаги и тщательно, даже любовно, сложил их по порядку. Перечитав написанное, он вдруг обнаружил, что в портрете главной героини можно без особого труда узнать Амалию. Конечно, сюжет романа – это не ее история. В конечном счете это история автора произведения.
Однако, ложась спать, он все же задал себе вопрос: а какова она, судьба Амалии?