Текст книги "Рассвет над волнами (сборник)"
Автор книги: Ион Арамэ
Соавторы: Михай Рэшикэ
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Первым начал Профир:
– С тобой, товарищ Кутяну, дело обстоит не так просто. Я бы сказал, что ты не плохой парень. У тебя есть талант моряка, и ты стараешься его показать, но я не знаю, что и думать. У тебя так быстро меняется настроение, что не угадаешь, когда же ты такой, каким являешься на самом деле…
Он говорил медленно, с равными паузами между словами, и это означало, что он все обдумал.
– По-моему, – продолжал командир, – ты как не до конца обожженный кувшин. Вбираешь в себя невероятные идеи, но они пропадают, вытекают через поры…
Вот здорово – Профир заговорил метафорами! Это все одно что слон в посудной лавке… И все же он уже слышал однажды такие слова… Тогда он не придал им значения, но вот теперь Профир напомнил ему их. Но что плохого, если он вбирает в себя идеи отовсюду? Иначе как постоянно учиться? Но что он разбазаривает эти идеи без разбору, что он непостоянен в своих настроениях – эти утверждения казались ему необоснованными. На его слегка дрожавших губах промелькнула улыбка, и старший лейтенант предложил:
– Хотите знать правду обо мне?
– Нет, – пресек Профир его попытку защититься. – Нам не нужна твоя правда. Расскажи нам о своей душе, куда мы не можем проникнуть…
Странно. Эта суровая реплика придала ему новые силы, остановила медленное падение в бездну.
– А вы когда-нибудь пытались узнать ее? – перешел Кутяну в атаку, воспользовавшись тишиной.
Вопрос застал всех врасплох. Все молчали, широко открыв глаза. Теперь он стал обвинителем. Он даже испытывал гордость, что сумел безжалостно пресечь попытку измотать его, причинить ему словами новые страдания. Старпом с гордым видом оглядел всех, радуясь успеху. Но его победа была кажущейся. Его смело атаковал Антон, с которым он хотел сблизиться, которого все время защищал – назначал только на легкие вахты, оправдывая его: «Знаете, товарищ командир, Антон еще молод, у него мало опыта». Вместо него на вахту с полуночи до четырех («собачье» время, как говорили матросы) он ставил Мику.
– А вы хоть когда-нибудь помогли нам в этом? Замкнулись в своей скорлупе, считая себя на голову выше других, – пытался разобраться Антон.
– Не считаетесь с тем, что и мы люди, что и нам присущи те же чувства. Иногда вы ведете себя жестоко, не по-человечески, – услышал он слова Саломира.
Вдруг каюта пошла кругом. Он никого уже не видел, слышал лишь повторяющееся и ослабевающее эхо, ударяющее по нему со всех сторон. Его прошиб холодный пот, в ушах гудело.
Он проваливался куда-то. Все исчезло, остался только вихрь голосов. А он все падал, падал… Протягивал руки, пытаясь ухватиться за что-нибудь, но лишь беспомощно взмахивал ими в воздухе, как птица перебитыми крыльями. Смирившись с гибелью, он ожидал удара о землю, но, не выдержав, из последних сил крикнул:
– Нет, не хочу! Не хочу!..
– Что случилось, товарищ старший лейтенант?
Он с трудом приподнял веки и увидел струившийся через ресницы слабый пучок света. Обессиленный, он все же открыл глаза и посмотрел вокруг. Он лежал на кушетке в своей каюте. Возле него сидели Профир, Мику, Мынеч и, кажется, Саломир. Ему хотелось рассказать, что случилось с ним несколько секунд назад, но у него не хватило сил произнести хотя бы слово. Приятная истома охватила все тело. Будто сквозь туман, он различил, как командир наклонился над ним и натянул ему одеяло до подбородка. Больше он ничего не слышал и не видел. Кто-то сказал:
– Пусть отдыхает…
Он провалился в глубокий, живительный сон, теперь уже без страшных сновидений.
* * *
Утро наступало медленно, разгоняя последние островки темноты, скрывающейся меж мачтами.
– Впереди земля! – этот крик, словно эстафета, облетел все отсеки.
Волнение охватило корабль. Где-то впереди конвоя вырастали из темноты коричневатые уступы. Их контуры становились все более четкими. Дома, кокетливые виллы… С трудом свыкались уставшие от борьбы со штормом глаза с их очертаниями. Мальта, остров надежды… После пережитых тревог это был больше чем просто клочок земли среди пустынности моря. Это был желанный контакт с миром, о котором все мечтали. Это было возвращение в тишину, пусть ненадолго. Их вновь встречал берег, носившиеся над морем и над кораблем крикливые чайки, и все, от командира до матроса, чувствовали нарастающее приятное волнение, рожденное встречей с землей. Никто из экипажа никогда не бывал здесь, хотя Кутяну много рассказывал об этих местах. И все радовались, что оказались среди тех немногих, кто сможет самодовольно говорить дома: «Э, вот когда я с барком «Мирча» был на Мальте…»
Но встреча с берегом затягивалась. Бот с лоцманами, подлинными хозяевами при входе в порт, все не показывался, и конвой вынужден был болтаться в виду суши. Началась общая приборка без суеты, без лишних слов – каждый знал свое место.
После шторма на палубе остались следы соленой воды. Вооружившись швабрами, моряки работали быстро, стараясь превзойти друг друга. Но глаза их неотступно следили за морем, ожидая, что откуда-нибудь со стороны суши появится лоцманский бот. А подошел он к обеду, когда горячее солнце уже поднялось высоко над головой. То была грязная лодка с чихающим мотором.
На борт «Мирчи» поднялись двое низкорослых бородатых мужчин с осунувшимися лицами, одетые в кители с золотыми галунами на рукавах. Профир обменялся с ними несколькими словами по-английски. Они вместе пересекли палубу и ловко поднялись по трапу в рулевую рубку. Через несколько минут конвой направился к берегу. Маневр причаливания продолжался почти целый час, и матросам с «Мирчи» это показалось вечностью.
Земля нестерпимо медленно наступала из воды. Высокий скалистый берег непрерывно менял окраску под лучами солнца от коричневой до буро-красной и оранжевой. Видны были белые, словно кубики сахара, дома, форт кавалеров Мальтийского ордена с серыми зубцами. Разрозненные группы людей с любопытством рассматривали с высокой набережной буксиры и внушительный парусник, подобные которому никогда не заходили в порт. Хозяева с самого начала оказали румынским морякам исключительное гостеприимство. «Мирче» отвели место у причала, и он тихо пристал к берегу. Казалось, барк радуется передышке после долгого перехода. К его бортам пришвартовались буксиры.
Только теперь матросы с трех судов смогли по-настоящему познакомиться друг с другом, побеседовать. Они обменивались короткими фразами, намеренно избегая спрашивать друг друга о том, что испытали недавно. Они знали, что это было нелегко. У моряков есть неписаный закон: не спрашивать друг друга о пережитом шторме, и матросы с «Мирчи», «Войникула» и «Витязула» помнили о нем. Выяснилось, что они из одних мест, что у них есть общие интересы, что им нравятся одни и те же сигареты, и матросы щедро протягивали друг другу наполовину опустошенные пачки, извлекая их из нагрудных карманов.
Они собирались группами на палубах, вели долгие разговоры, заканчивающиеся неизменным «Что-то теперь дома?». За много миль от родины тоска по дому терзала их души сильнее, чем штормовые ветра. И когда Саломир начинал наигрывать на губной гармошке мелодию о Дунае, все подхватывали ее охрипшими, осипшими от ветра и холода голосами, вспоминая родные поля, красивые народные песни, близких…
* * *
После обеда начищенные, аккуратно одетые матросы направились в город. Как им удалось сохранить свою парадную форму во время пути, в шторм, а главное, как они сумели так быстро привести себя в порядок – это знали только они. Несколько часов они разгуливали по городу, теряясь в паутине узких улочек, любовались площадями, соборами, памятниками, отдыхали в парках среди подстриженных ярко-зеленых газонов, казавшихся нереальными на фоне серых зданий, удивлялись множеству монахов и священников, встречавшихся на пути. В городе было много магазинов с соблазнительными витринами, лотков с сувенирами, незамысловатыми и яркими, привлекающими взгляд безделушками. Зазывали бары с кричащей рекламой. Пестрая толпа на улицах говорила на местном и английском языках с арабским акцентом. Не очень высокие, с густыми черными волосами, белыми, нетронутыми солнцем лицами и пленительными голубыми глазами проходили мимо красивые мальтийские женщины.
После каждой такой прогулки моряки возвращались на корабли подавленные. Усталые, расходились они по кубрикам. Снедаемые тоской, пряча глаза друг от друга, смотрели на радиотелеграфистов с одним и тем же немым вопросом: «Не было ли какой-нибудь весточки из дому?»
Тем, кто в первый день не уходил в город, был уготован сюрприз: в порт на несколько часов зашел белый теплоход «Трансильвания» с трехцветным флагом на мачте. Он высаживал туристов. Сверкающий в лучах солнца теплоход подал всем известный сигнал, означающий желание встретиться. Профир подбежал к сирене и дрожащей рукой подал ответный сигнал. Через несколько часов они принимали у себя на борту гостя – старшего помощника «Трансильвании». Тот был в парадной форме. Он пересек трап и остановился как вкопанный. Профир, ожидавший гостя на палубе, тоже растерялся. Перед ним стоял Мирча Джеаноглу, друг детства, одобрявший его мечтания, сокурсник по военно-морскому училищу. Жизнь разлучила их, встречались они очень редко. Джеаноглу почти все время был в море, а он с курсантами – в военно-морском училище. И вот теперь, спустя столько лет… Профир не мог вымолвить ни слова. Неестественное молчание затягивалось. Вахтенный матрос удивленно наблюдал за офицерами. Двое мужчин молча смотрели друг на друга, не двигаясь с места. Потом, словно освободившись от оков, бросились навстречу друг другу и по-мужски крепко обнялись.
* * *
Когда Кутяну проснулся, солнце уже светило в иллюминатор. Он не мог сказать, сколько часов проспал. Все вещи в каюте лежали на своих местах. На столе – пузырек и коробочки с медикаментами. Кутяну чувствовал себя словно после долгой дороги, когда с трудом взбираешься на горы, спускаешься и снова поднимаешься. В каюте стояла тишина. Так все же сколько времени он спал? Он пытался вспомнить, что прошло у него перед глазами за эти долгие часы, но не сумел. Мелькали лишь отдельные фрагменты, Профир, Мынеч, Мику, Саломир, матросы. В голове все перемешалось. Во рту ощущался неприятный металлический привкус. Губы горели. Он сделал над собой усилие и поднялся с кушетки. В каюту не доносился ни шум моря, ни удары волн в обшивку корабля. То ли они плыли по спокойному морю, то ли зашли в какой-нибудь порт. Без него? Никто его не разбудил. А он спал непозволительно долго. Это его раздосадовало.
Он торопливо надел китель и вышел на палубу. Солнце ударило в глаза. Он прикрыл глаза, а когда через несколько мгновений снова открыл их, увидел пришвартовавшиеся к причалу корабли, берег, просвечивающий через прозрачную, переливающуюся пелену. Сломленный, он пытался угадать, что случилось за то время, пока он метался в бреду, а затем забылся беспокойным сном. Он во что бы то ни стало хотел показать себя сильным, быть как все, но море его победило. Сейчас он чувствовал лишь неясную боль в мышцах, а пустота в груди давала ему понять, что он – человек слабый. Море сверкало. Серебристые осколки покрыли его уходящую вдаль поверхность. Но ему оно показалось серым и холодным, издевательски смеющимся над ним.
В рулевой рубке сидел один Профир. Он приводил в порядок бумаги. Потом стал что-то записывать в вахтенный журнал ровным, округлым почерком. Увидев Кутяну на пороге, спросил:
– Ну, как вы себя чувствуете?
– Хорошо, товарищ командир, – поспешил ответить старпом и крепко сжал губы, будто жевал неспелые, кислые абрикосы.
Профир, продолжая заниматься своим делом, на несколько секунд – Кутяну они показались вечностью – склонился над бумагами, потом проговорил:
– По графику вам предстоит идти в город с группой матросов. Приготовьтесь. Уходите в три часа. – Это означало, что разговор окончен.
Кутяну вышел из рулевой рубки и направился в свою каюту. Проходя по главной палубе, увидел часы под колоколом. Они показывали четверть третьего. Кутяну посмотрел на свои электронные ручные часы: три с четвертью! Неужели корабельные вышли из строя? Он прикажет боцману проверить все часы на борту. На корабле все должно идти точно: и машины, и часы. В обязанности старпома входило следить за этим. Он прошел мимо матроса с повязкой на рукаве и спросил его:
– У тебя есть часы?
– Да, товарищ старший лейтенант, докладываю: у меня есть часы…
Вечно эти «докладываю», «разрешить доложить». Он вопросительно посмотрел на матроса.
– Докладываю, сейчас двадцать минут третьего… То есть нет, по новому часовому поясу двадцать минут второго… Знаете, мы вошли в новый часовой пояс, и я отвел стрелки на час назад… Извините, я забыл…
Кутяну ушел, прежде чем матрос успел закончить фразу. «Все меня учат», – с раздражением подумал он. Ему захотелось запереться в своей каюте, чтобы ни с кем не встречаться. Но приказ командира – закон. Он выдвинул из-под койки чемодан и начал одеваться.
* * *
Группа, которой руководил старпом, состояла из матросов один к одному, будто их специально подбирали: большинство на голову выше его, крепкие, загорелые, широкоплечие. Когда он увидел выстроившихся на палубе для обычного осмотра перед выходом в город, у него по спине пробежал неприятный холодок. Особенно, когда он встретился взглядом с Саломиром. Опять Саломир! Губная гармошка, фотографии… Что он выкинет на этот раз? Кутяну мог бы отказаться идти в город в таком составе, мог бы потребовать, чтобы Саломира заменили другим матросом, но гордость не позволила ему сделать это.
Саломир Молдовяну одним своим видом раздражал старпома. На широком лице с маленькими зелеными глазками всегда было написано выражение апатии, будто все, что происходило вокруг, его не касалось. Говорил матрос, только когда его спрашивали, да и тогда слова из него приходилось словно вырывать клещами. Когда они сталкивались лицом к лицу, офицеру казалось, что матрос глядит на него с упреком. И сейчас, осматривая его форму, Кутяну ожидал увидеть на лице Саломира вызывающую, насмешливую улыбку, скрывающуюся до времени под маской невозмутимости. Так хотелось придраться к чему-нибудь, но нет – форма у Саломира была тщательно отутюжена, ботинки блестели, тельняшка плотно облегала широкую грудь, сам он стоял в строю по-уставному, даже подчеркнуто по-уставному. Кутяну ничего не оставалось, как пройти дальше. У всех форма была в порядке. Тогда он приказал:
– Разойдись! Встречаемся ровно в три на берегу…
По трапу он сошел первым. Они поднялись по узкой улочке, ведущей к центру города. Стояла удушливая жара. Только тень от высоких домов смягчала ее. Редкие жители, собравшись небольшими группами, сидели в плетеных креслах вокруг круглых столиков. Лавки и кафе занимали небольшие низкие помещения, скрытые под разноцветными тентами, и даже тротуары. Поэтому приходилось идти посередине улицы.
Город, расслабившись от жары, укрылся в тени. Все здания были выложены из камня разного цвета и формы. Какой-то странный архитектор вырезал в камне огромные длинные блоки – так возникли улицы. Потом какой-то мастер вырезал дома из серого, белого, коричневого камня, высек статуи, построил церкви и соборы, фасады которых украсил узорами. Все выросло из камня, который в этот час поглощал и испускал удушливую жару, отчего одежда прилипала к телу.
Моряки остановились у католического собора. Высокие башни из лавы, застывшей в форме бахромы и разнообразных узоров, упирались в прозрачное, как стекло, небо. Гордость кавалеров Мальтийского ордена, собор бросал вызов времени и власти своей величественностью и окаменелым спокойствием. Из собора выходили редкие посетители, молчаливые, словно прикоснувшиеся к неведомым тайнам. Несколько женщин остановились на ступеньках, поклонились и замерли так на несколько мгновений, будто невидимая сила задержала их перед высокими дверьми. Потом, освободившись от чар, они распрямились, достали из сумочек черные платки, повязали ими голову и вошли.
Кутяну и матросы с удивлением наблюдали за этим необычным спектаклем, потом двинулись мимо, но далеко не ушли. Жара все время прижимала их к стенам домов, загоняла в тень. Они решили отдохнуть под цветистым зонтиком, под которым стоял плетеный из ракиты столик (точно такой же, какие они видели перед всеми лавками, попадавшимися на пути) и несколько стульев. А главное – здесь они нашли благодатную тень. Не успели они сесть, как перед ними возникла девушка, тонкая как тростинка, с завитками волос на лбу и тяжелыми, падающими на плечи, черными косами.
– What do you want, sir? Please… [20]20
Что вы желаете, сэр? Пожалуйста… (англ.)
[Закрыть]
В девушке была какая-то особая красота. Белое лицо, озорно сверкавшие миндалевидные глаза, тонкие изогнутые брови. Не улыбаясь, она оглядела вопросительным, но спокойным взглядом каждого. И не успели они опомниться, как перед ними уже стояли четыре высоких стакана с желтоватой жидкостью, в которой растворялся лед. Девушка ушла. Первым пришел в себя Саломир, разрушив очарование:
– Ну, посмотрим, что она тут принесла. – Он отпил глоток: – Ничего не скажешь – сильное питье!
Другие тоже выпили. Напиток был приятным, но через несколько минут все почувствовали, что их прошиб пот. Влажные стулья, на которых они сидели, начали их раздражать. Они ждали, когда вновь появится девушка, чтобы расплатиться и уйти. Кутяну посмотрел на часы: до возвращения на корабль было еще почти два часа. Они недалеко ушли от берега, так что времени у них было достаточно. Поскольку матросы начали ерзать на стульях, он приготовил деньги.
Наконец стук каблучков лаковых туфель нарушил установившуюся тишину и вновь появилась девушка. Она подошла к столику. Кутяну протянул ей зеленую бумажку стоимостью одна лира и попытался вспомнить английские слова, чтобы вежливо поблагодарить ее:
– We thank you… [21]21
Мы благодарим вас… (англ.)
[Закрыть]
Улыбка осветила лицо девушки.
– Не надо, я понимаю по-румынски. Мой отец, владелец кафе, румын…
Они почувствовали, что у них перехватило дыхание. Девушка говорила по-румынски свободно. Они смотрели на нее, не веря своим глазам.
– Мой отец просит вас быть его гостями. Он сейчас придет.
Возле столика появился толстенький, невысокого роста человек в белом костюме. Пододвинул себе стул. Прежде чем сесть, протянул руку гостям. Этот человек с загорелым лицом говорил быстро, не делая пауз между словами, будто опасаясь, что его прервут:
– Что нового дома, братцы? Всякий раз, когда я слышу румынскую речь, у меня начинает сильнее колотиться сердце. Знаете, я – румын, но обосновался здесь. У меня три девочки, и дома мы все говорим по-румынски. Кровь людская – не водица. Когда дочка сказала, что вы говорите на моем родном языке, я не поверил. Прошу вас, посидите еще, я заказал вам по коктейлю. Сейчас принесут…
Откуда-то появился официант с тележкой. Подъехав к столику, он поставил стаканы и исчез.
– Угощайтесь, этот напиток изготовлен по особому рецепту, – пригласил хозяин.
Он взял стакан пухлыми пальцами, унизанными тяжелыми кольцами. Слова этого человека, который говорил о их доме, о родных берегах, повисли в воздухе, не находя отклика в их душах. Они поочередно поднялись из-за столика, а хозяин продолжал сидеть на прежнем месте. Молча вышли на середину улицы, бросив на него холодный взгляд, как на иностранца, которого трудно понять, хотя он и говорит на их родном языке.
Они пошли по улице, круто спускавшейся к порту. Красоты города уже не казались им столь привлекательными. Повсюду матовый камень, от которого раскаляется воздух, делая жару непереносимой. Лишь когда матросы ступили на трап и укрылись в тени, они обрели спокойствие, словно вернулись из незнакомых мест под гостеприимный, благословенный кров.
«…Валлетта – столица Мальты, когда-то владение крестоносцев… Знаменитая библиотека, основанная в 1555 году… Хранилище старинных вышивок и знаменитых картин, среди которых полотно мастера всех времен – Микеланджело, реликвий, при виде которых замирают сердца самых взыскательных ценителей искусства…» Кутяну листал небольшой блокнот в коричневом переплете. Когда дошел до страницы, где были занесены некоторые подробности об этом, добавил: «Валлетта – 35°54′ северной широты и 14°32′ восточной долготы».
* * *
Город в организованном порядке посетили все группы, и матросы еще сильнее ощутили тоску по дому и желание двинуться дальше. Начался дождь, частые крупные капли застучали по палубе. Большинство матросов занялись мелкими хозяйственными делами: кто пришивал пуговицу, кто делал мелкий ремонт одежды, кто укладывал выходную форму, чтобы она не очень помялась до следующего захода в порт…
Людей охватило нетерпение. Матросы, скучая, по нескольку раз перекладывали свою одежду, читали, добровольно вызывались делать уборку, загружать на борт все необходимое, месить тесто… Каждый на своем посту в который раз проверил приборы, механики в сотый раз обтерли двигатели, но не могли же они заниматься этим без конца. Встречая командиров, они заглядывали им в глаза, задавая один и тот же немой вопрос: «Когда отходим?»
Один Брудан, командир конвоя, знал ответ на него. По приказ, которого все ждали от него, не поступал. Нетерпение передалось и Профиру. Он видел, что его подчиненные маются от безделья, пытаясь хоть как-то заполнить свободное время. Он приказал регулярно передавать принятые по радио известия из дома. Матросы радовались возможности услышать новости из Румынии, но неопределенность тяготила их. Профир не осмеливался напрямик спросить Брудана о дне и часе отплытия, потому что хорошо знал его. Непреклонный, порою жесткий, он никому не позволял ставить под сомнение свои командирские способности, вмешиваться в его решения.
Однажды Профир высказал свое личное мнение. Во время перехода до Валлетты из-за большой длины троса усилились рывки буксира на волнах, которые передавались и барку, отчего «Мирчу» все время трясло. И Профир подсказал ведущему буксиру, что следует укоротить трос, насколько позволяет ситуация, на что получил резкий ответ: «У конвоя один командир». Профир, пристыженный и раздраженный, замолчал, как школьник, которому сделали замечание.
Их дороги все время перекрещивались. Профир и Брудан вместе учились в адъюнктуре, на их глазах происходила модернизация флота. Шла борьба эа новый флот. Они были полны надежд и энтузиазма, готовы встретить грудью любую бурю. Они принесли с собой обращение «товарищ» в замкнутый круг флотской элиты, где слово «господин» казалось более естественным.
Большая часть офицеров его выпуска была из рабочих. Они были знакомы с трудностями и думали, что их порыва и самоотверженности достаточно для того, чтобы их преодолеть. В действительности все оказалось значительно сложнее. Молодым офицерам приходилось бороться не столько с привычками бывших морских волков с галунами, пользующихся услугами ординарцев и адъютантов, сколько с их образом мышления. Пренебрежительно и высокомерно процеженное сквозь зубы «А вы это сможете?» преследовало новичков повсюду. Потом недоверие сменилось удивлением – молодежь справлялась со своими обязанностями не хуже опытных моряков, а это означало, что старое должно уступить место новому.
Некоторые старички, зараженные энтузиазмом «молодых альбатросов», как называли они новоиспеченных адъюнктов флота, медленно расставались со старыми позициями, становясь рядом с ними. Другие выжидали, пока обстановка прояснится. Были и такие, кто цеплялся за устаревшие законы и инструкции, полные запрещений – «матросу запрещается», «матросу не разрешается», «на борту экипажу запрещается».
Эти драконовские запреты сопровождались суровыми наказаниями, которыми раньше славился флот. Лишение увольнения в город, гауптвахта, где человек мог только стоять, наряд за нарядом вне очереди были обычным делом. Побои, ругательства, оскорбления младших старшими были запрещены законом, но нередко можно было слышать, как боцман орал на матросов: «Эй ты, осел!» или «Эй вы, вонючки, двигайтесь живее!», вспоминал всех святых или хватался за конец каната, чтобы пройтись им по спинам матросов. Те не осмеливались жаловаться. Бывали случаи, когда матрос со следами побоев или синяками придумывал им самые невероятные объяснения, хотя все понимали, что синяк под глазом не мог явиться результатом случайного падения. Теперь это было в прошлом.
Но самыми опасными людьми на корабле были те, кто научился скрывать свои истинные мысли за красивой фразой. Они умело пользовались словами «борьба» и «революция», ловко подтасовывали факты, и в любых обстоятельствах им удавалось удержаться на поверхности. Выявить и изобличить таких – дело непростое. Это тяжелая, скрытная борьба.
С одним из «бывших» столкнулись и Профир с Бруданом. Их назначили на один и тот же базовый тральщик. Они прибыли на корабль с открытым сердцем, полные желания быть такими, как их учили, – добрыми и справедливыми, без страха браться за решение любой задачи. На тральщике их встретил капитан второго ранга Алдя – сухощавый, с осунувшимся, костистым лицом. Он с преувеличенным вниманием поинтересовался, как у них дела с квартирой, отвел им комфортабельные каюты, каждый раз спрашивал, как они себя чувствуют. Алдя был старшим помощником командира, и в его обязанности входило заниматься всеми и всем на борту, поэтому друзья находили нормальным, что он так внимателен к ним.
Они были молоды, пришли на корабль прямо с завода, всему учились на ходу и не всегда умело решали возникающие проблемы. С трудностями они сталкивались на каждом шагу и готовы были принять любую помощь. Молодые офицеры постоянно разрывались между мечтами и действительностью, порой суровой, с долгими вахтами, с выходами в море на долгие недели, со сменяющими друг друга заданиями. Алдя был для них как отец. Вернувшись из походов, Брудан и Профир первыми получали увольнение в город. Старпом направлял матросов навести порядок в их каютах, рекомендовал лучшие рестораны города. Встречая их в рулевой рубке, неизменно протягивал им пачку сигарет, при случае не забывал подчеркнуть, что верит новому поколению офицеров, которые приходят на смену. Возможно, что и они, единственные представители нового поколения на борту тральщика, открыли бы ему душу, если бы не случай…
В один из дождливых осенних дней по прибытии на базу Брудан должен был заступить дежурным по кораблю. Все офицеры уже разошлись по домам. Скоро им предстояло выйти на патрулирование. Задание было трудным, длительным, и люди торопились повидать свои семьи. У Профира и Брудана не было дома. Их домом был корабль, поэтому идти им некуда было. Рестораны в это время переполнены, так что и Профир остался на борту. Брудан заступил на дежурство, а друг его спустился к себе в каюту, прилег на кушетку, открыл книгу, которая показалась ему интересной, и погрузился в чтение. В этот момент в каюту ворвался Брудан. Он бросил на стол большую сумку, прокричав:
– Посмотри!
Профир ничего не понимал.
– Посмотри, какой добряк Алдя! – Голос у Брудана дрожал, он скрежетал зубами.
– Да что, в конце концов, случилось?
– Посмотри, что здесь! – выкрикнул Брудан. – Посмотри, чем занимается твой друг!.. Сволочь…
Профир не поверил своим глазам, когда открыл сумку – она была набита пакетами с мясом. Друг… Профир сказал Брудану, что Алдя кажется ему хорошим человеком, другом, и вот теперь… Брудан открыл дверь каюты и крикнул:
– Заходи, товарищ матрос!
В каюту вошел перепуганный матрос.
– Расскажи, что говорил мне… – ободряюще сказал Брудан.
Матрос молчал, переводя взгляд с одного на другого, потом сбивчиво заговорил:
– Я ни в чем не виноват… Господин капитан второго ранга… приказал…
Брудан набросился на него, разъяренный:
– Ни в чем не виноват?! Мясо с камбуза?! Из порции товарищей!..
Неизвестно, что бы произошло, если бы не вмешался Профир.
– Хорошо, ты свободен, – сказал он матросу, и тот поспешно покинул каюту.
Брудан кипел:
– «Господин капитан второго ранга…» Вор проклятый!.. Вот почему он настаивал, чтобы я пошел прогуляться, хотел назначить другого дежурного. «Вы еще молоды, сходите прогуляйтесь. Я доложу командиру…» – не мог он успокоиться.
Действительно, еще до причаливания Алдя пришел к ним и, похвалив за надежную работу во время патрулирования, сказал, что постарается назначить кого-нибудь другого на вахту, чтобы они могли пойти в город.
– Посмотрим, надо убедиться… – попытался Профир успокоить друга, но лишь подлил масла в огонь.
– Убедиться?! Разве тебе не ясно?
Профир тоже повысил голос:
– Даже если он вор, думаешь, он признается?
Брудан на мгновение смягчился:
– И что ты предлагаешь? Сделать вид, что ничего не случилось? Закрыть глаза?
– Нет! Пошлем матроса к Алде с пакетами, а ты позвони командиру. Если он хочет убедиться в нашей правоте, пусть подходит к дому Алди… Думаю, ты прав, солдат не лгал…
Так они и поступили. Командир не мог поверить услышанному, но по настоянию Брудана согласился с их планом:
– Хорошо, я приду, чтобы убедиться, но, если факты не подтвердятся… Ведь Алдя хороший офицер…
Солдат позвонил в дверь квартиры Алди. Профир и командир стояли поодаль в темноте. Алдя открыл дверь и взял сумку из рук матроса.
– Почему ты так долго? – успел спросить он, но, неожиданно встретившись взглядом с Профиром и командиром, остолбенел.
Через несколько дней его судил военный трибунал. Он своровал продуктов на довольно значительную сумму. Командир поздравил Профира и Брудана, но они встретили поздравление молча. То была победа, которой они не хотели…
* * *
Профир стоял на палубе под частым дождем. Он сам не знал, почему вспомнил о том давнем происшествии.
Брудан был назначен командиром на один из кораблей. Задиристый по характеру, с виду жесткий и суровый, он стал хорошим командиром, добился немалых успехов – весь флот ценил его решимость и непоколебимость. И если он сейчас не давал приказа на отплытие, значит, на то была веская причина.
В течение нескольких минут слышался шум двигателя на «Войникуле». Потом прекратился и снова послышался. И так несколько раз. Главный двигатель буксира проверяли в работе на холостых оборотах. Профир смотрел на буксир и не понимал, что произошло. Обычно такую операцию проводят после устранения аварии двигателя. В душу Профира закрались опасения, которые подтвердились к вечеру, когда все командиры были приглашены в офицерскую каюту «Витязула». Совещание было коротким. Брудан ознакомил с дальнейшими этапами перехода, спросил, нет ли у кого вопросов, и заключил:
– Отход отложен на несколько часов. Причина – авария в системе охлаждения главного двигателя «Войникула». Прошу отметить это в судовых журналах.
Брудан оставался верея себе – проявил твердость и решительность в критическую минуту. Лучше отстать от графика на несколько часов, чем устранять аварию во время перехода в море.