Текст книги "Рассвет над волнами (сборник)"

Автор книги: Ион Арамэ

Соавторы: Михай Рэшикэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

Амалия поднялась. Алек бросил денежную купюру на стол и встал за ней:

– Я тебя провожу.

– Не надо меня провожать. Будет лучше, если я пойду одна.

Он с горячностью схватил ее за руку:

– Амалия, я хотел бы встретиться с тобой.

– Зачем?

– Может, ты и права, – сказал он упавшим голосом. – Но мне все же было бы приятно, если бы ты хоть изредка приходила сюда.

– Не обещаю. Будь счастлив!

Она резко повернулась и пошла не оглядываясь.

* * *

– Один шанс из тысячи! – услышала Амалия голос, сопровождаемый хохотом.

Она нажала кнопку звонка – шум в квартире сразу прекратился. Дверь открыл Джеорджеску-Салчия и широко улыбнулся:

– Наконец-то! Вечерняя звезда, как всегда, опаздывает. Похоже, это становится традицией.

– Извини, я была…

– Знаю, – перебил он. – У меня своя информация: встретила знакомого… Но я не ревную… – И скороговоркой добавил: – Не обижайся, что начали без тебя. Проходи, я представлю тебе моих приятелей, приехавших из Бухареста.

Амалия обратила внимание, что тон был у Джеорджеску-Салчии более чем когда-либо фамильярный, хотя он старался замаскировать его доверительностью. Она шагнула в ярко освещенную гостиную. За столом сидели те же, что и в прошлый раз. К ним присоединилась лишь супружеская пара – дородный мужчина лет сорока и женщина с короткой стрижкой «под мальчика».

– Ее зовут Амалия. Это моя коллега, о которой я вам рассказывал, – представил Амалию новым гостям Джеорджеску-Салчия, фамильярно положив ей руку на плечо. – Она автор этого портрета, – показал он на подаренный Амалией портрет старого Али, обрамленный в красивый багет. Портрет висел на стене, на самом видном месте, над книжными полками. – А сейчас позволь мне представить тебе столичных гостей. Мадам Гологан…

– И ее муж, – добавил мужчина, с трудом приподнявшись со стула.

Амалия подала им руку, а всем остальным – Лие и Мие, режиссеру, Дойне и ее Мишу, Адаму, курившему у распахнутого окна, улыбнулась.

– Садись, пожалуйста, сюда, напротив товарища инженера, – пригласил ее Джеорджеску-Салчия.

– Зоотехник, – с вызовом поправил инженер. – Я только что рассказывал, как мне повезло при моей-то специальности получить должность в Бухаресте. Зоотехник трудится на центральной улице столицы Каля Викторией – ха-ха-ха! С женой дела обстояли сложнее…

– Пришлось отказаться от прежней профессии, – пояснила мадам Гологан. – Сейчас работаю в трикотажном кооперативе.

– Тоже инженером?

– Нет. Я окончила строительный институт, и мне надо было ехать на какую-нибудь стройку или цементный завод… А я купила вязальную машину и работаю на дому…

– То есть не совсем порвала с техникой, – захохотал зоотехник. – Инженер вязальной машины! Вязальная машина – это лучше, чем бетономешалка.

– Зачем же тогда было учиться пять лет? – удивилась Амалия.

Женщина пожала плечами, узкими, как у подростка. Молодила ее и желтая, с голубыми цветами лента из той же ткани, что и платье.

– Я уже на втором курсе поняла, – объяснила она, – что этот институт не для меня. Песчаные карьеры, цементные заводы, строительные площадки – это совсем не то, к чему я стремилась. Но все же решила не бросать учебу и институт закончить.

– В этой хорошенькой головке хранятся знания по десятку различных технологий, – шутливо погладил по голове жену зоотехник. – Только жаль, что в Бухаресте нет ни одного цементного завода!

– Не переношу провинцию, – спокойно заявила жена. – Мне жаль тех, кто… – Она осеклась, вспомнив, где находится. – У вас здесь другое дело – курортный город у моря, в купальный сезон вся столица выезжает на Черноморское побережье. Хорошие фильмы, экскурсии, прогулки… И все же, я думаю, зимой и вам скучно.

Амалия почувствовала себя оскорбленной. Ей захотелось сказать что-то резкое, обидное, но она сдержалась:

– Почему скучно? Мы работаем, по хозяйству много дел, вечером – телевизор… Когда приезжают на гастроли театры, ходим на спектакли… А разве вы в Бухаресте живете по-другому?

– Спектакли? – удивился зоотехник. – Я в этом году еще ни на одном не был – все некогда. Вечером прихожу усталый. Тапочки, телевизор, иногда рюмка хорошего вина… А на следующий день все сначала.

– Это правда, – поддержала его жена. – Мы почти никуда не ходим, разве что к его брату по воскресеньям.

– Брат мой живет в Беченах, – подхватил зоотехник. – Час на дорогу туда, час обратно.

– Конечно, не на своей машине, а общественным транспортом, – уточнила женщина.

– Конечно, не на машине. Что я, дурак? Если за рулем, то и рюмки в гостях не выпьешь. А так мой автомобиль спокойно отдыхает возле дома, и у меня руки развязаны.

Он опять довольно расхохотался. От смеха на животе у него подпрыгивал галстук.

– Да, относительно рюмки вина… Никто не хочет продегустировать? Это же «Остров», редкое вино. Я с таким трудом достал.

– Как-то весной я был в Острове на одном из конкурсов, проходившем в рамках фестиваля «Песнь Румынии», – заговорил режиссер. – Там была труппа актеров из…

– Послушай, голубчик, оставь это, – бесцеремонно прервал его зоотехник. – Мы в отпуске, отдыхаем.

Жена толкнула его локтем в бок. Амалия сделала вид, что разглядывает расписной глиняный кувшинчик с горчицей. В комнате установилось тягостное молчание. Режиссер, чтобы скрыть неловкость, хотел налить себе воды из сифона, но нажал ручку слишком сильно, отчего вода с шипением брызнула на стол. В этот момент Адам, стремясь как-то спасти положение, с наигранным оживлением предложил:

– А не сыграть ли нам во французскую средневековую игру? Каждый должен ответить на вопрос: лучше быть чьим-то мужем или возлюбленным?

– Это игра для мужчин? – спросила наивная Лия.

– Нет. И для женщин тоже, только вопрос будет звучать по-иному: лучше быть женой или возлюбленной? Каждый ответ нужно мотивировать.

– Я слышала об одном случае… – начала было Лия.

– Прошу высказывать свое мнение, а не где-то услышанное, – возразил Адам.

– Мда… – произнес режиссер. – Интересная игра, но опасная. На вопрос должны отвечать и женатые?

– В том-то и прелесть! – с видом превосходства захохотал зоотехник. – Начнем с моей жены.

– Нуцу, – мягко запротестовала она, – ты хочешь вызнать все мои секреты?

– Муж – это покой и постоянство, – сказала Амалия.

– Пардон, – прервал ее Адам. – Вопрос не о том, кого лучше иметь, мужа или возлюбленного, а кем лучше быть. Это, извини, большая разница.

Амалия вспомнила теории Алека. «Женитьба убивает любовь», – утверждал он. Мол, сразу после женитьбы начинаются мещанские разговоры примерно такого типа: «Ты на что потратил деньги? Сколько заплатил за то-то? Чтобы во столько-то был дома! Сходи выбей ковер. Сегодня к нам придет мама, веди себя как подобает. И тому подобное…»

– Средневековые рыцари обожали своих дам, – осторожно начала Лия. – Они посвящали им мадригалы и прятали под доспехи платочки, полученные при расставании.

– Каких дам обожали? Дам сердца или жен? – поставил вопрос ребром Адам.

– Дам сердца! – закричали все хором.

Тут опять вмешался зоотехник:

– Анекдот про бананы слышали?

– Это старый анекдот, Нуцу, – остановил его Джеорджеску-Салчия. – Ты рассказывал нам его еще в прошлом году.

– Есть и поновее. Услышал позавчера в скором поезде.

Вечеринка продолжалась в этом примитивно веселом ключе. Амалия поднялась, сказав, что ей надо уйти.

– Так рано? – удивились окружающие.

Но Амалия осталась непреклонна. Ей хотелось побыть одной, собраться с мыслями и в спокойной обстановке ответить на вопрос, поставленный Адамом, и на собственные вопросы, касающиеся Алека, ее самой, их теперешних взаимоотношений.

– Сожалею, что ты уходишь, – сказал ей возле двери Джеорджеску-Салчия. – Я надеялся, что ты развлечешься… Понимаешь, так иногда бывает: нагрянут непрошеные гости…

– Гости здесь ни при чем, – торопливо ответила она. – Просто я устала. Спасибо, все было очень хорошо.

– Думаю, нам не обязательно соблюдать этикет, – тихо произнес он.

Глава 16

Матрос Штефанеску вертелся на кровати – никак не мог заснуть. Подушка под головой казалась ему горячей. Он поворачивал ее то одной, то другой стороной. Пока ткань оставалась прохладной, он немного успокаивался, но ненадолго. Наконец он отодвинул подушку в сторону и прилег прямо на простыню. Глубоко вздохнул. Обстоятельства ему не благоприятствовали, и надо же такому случиться, что не повезло именно сейчас, когда он решил стать примерным воином. Этот глупый инцидент с военным мастером Паяделе так рассердил командира, что он влепил ему трое суток ареста. Наказание больно ударило по самолюбию Штефанеску. Вспоминая, как все это было, он пришел к выводу, что за месяцы его службы на флоте это самая большая неприятность…

На гауптвахту его отвел капрал Вишою. Он представил Штефанеску дежурному офицеру – им оказался старший лейтенант – и подал сопроводительную записку. Сурово сдвинув густые брови, старший лейтенант коротко бросил капралу:

– Оставь его здесь. Свободен!

Штефанеску пришлась ждать более получаса, и за все это время офицер, что-то конспектируя из уставов, не удостоил его взглядом. Штефанеску покашливал, переминался с ноги на ногу и проклинал все на свете. Наконец в дверь постучали. Вошел незнакомый капрал с автоматом за спиной. Не ожидая разрешения, он непринужденно поздоровался с офицером, которого, вероятно, уже видел в тот день.

– Поступает в твое распоряжение, – проговорил старший лейтенант, не отрывая глаз от тетрадки. – Оформляй документы – и на работу в огород.

Капрал кивнул и открыл дверь, красноречивым жестом пропуская вперед арестованного. Только в коридоре он холодно спросил:

– Ты откуда?

– С «МО-7».

– Я имею в виду, откуда родом.

– А-а, из Бухареста.

– О, столичный житель! Тебе повезло, товарищ матрос. Ты, наверное, даже пользоваться мотыгой не умеешь.

– Я окончил лицей точной механики.

– Сейчас направо, – показал капрал. – За что наказан?

– Поссорился с боцманом.

– Ну еще бы! Таким, как вы, на флоте все не нравится. У меня уже побывали двое твоих земляков. Входи сюда. Сними ремень, из карманов все выложи. Себе оставить можешь только туалетные принадлежности и носовой платок. Все личные вещи положено предъявлять к осмотру, – пояснил он. – Куришь?

– Нет.

– Это хорошо. Раньше на гауптвахте бывал?

– Нет. Даже подумать не мог, что за такую мелочь меня посадят под арест.

– Не виновен, конечно. Все, кто сюда попадают, считают себя невиновными. Подпиши вот здесь, рядом с моей подписью, что я тебя принял. Хорошо. Личные вещи заберешь, когда будешь уходить отсюда. Напомню тебе некоторые уставные требования. Военнослужащий, наказанный арестом, привлекается на работы и изучает уставы, чтобы впредь их не нарушать. Арест преследует воспитательную цель, как тебе известно. Кто попадает на гауптвахту, получает возможность хорошо обдумать свои проступки, чтобы не повторять их в будущем. Устав предусматривает, что в случае нерадивого отношения арестованного к порученной работе и недисциплинированного поведения срок пребывания на гауптвахте может быть увеличен по решению коменданта. Предупреждаю, мне бы не хотелось иметь тебя на своей шее лишние сутки.

– И мне тоже, – улыбнулся Штефанеску.

– Теперь пойдем вниз, а дальше на работу в огород. Получишь возможность познакомиться с сельским хозяйством. Через несколько часов работы ты уже будешь смотреть на мир другими глазами…

И действительно, целый день ему пришлось махать мотыгой под неусыпным взором капрала. По другую сторону забора шли по тротуару люди – гражданские и военные, дети бежали из школы, проносились автомобили. Одним словом, жизнь шла своим чередом, только Штефанеску махал мотыгой на этих бесконечных грядках подсобного хозяйства, изредка посматривая на капрала, который, прислонившись к забору, что-то насвистывал, не переставая наблюдать за ним. Вечером жесткая койка без подушки показалась Штефанеску вершиной комфорта. Мышцы ныли от усталости. Заснул он мгновенно.

На второй день все повторилось. На третий день, в воскресенье, он проснулся полный надежд. Капрал открыл дверь и мрачно сказал:

– Если бы не ты, меня бы сегодня домой отпустили. Кроме тебя, арестованных нет. А на будущей неделе товарищ старший лейтенант уходит в отпуск, и тогда меня и вовсе не отпустят.

– Я не хотел причинить вам неудобства.

– Понимаю. Сегодня ты не пойдешь работать в огород. Будешь драить полы в коридорах на первом и втором этажах, а затем натрешь паркет в клубе. А после обеда собирай вещи и чтоб духу твоего здесь не было.

Штефанеску засмеялся:

– Мне и самому не очень хотелось бы возвратиться сюда, хотя вы хороший человек.

– Значит, я был к тебе недостаточно требователен. В будущем, я имею в виду твою сегодняшнюю работу, постарайся, чтобы я не разочаровался в твоем прилежании, – сказал капрал, протягивая ему метлу. – Сюда редко кто попадает во второй раз. Сначала все хорошо подмети, а потом возьмешь ведро под лестницей…

И хотя все это уже в прошлом, сейчас, ворочаясь в постели без сна, Штефанеску думал, что виноват во всем, несомненно, военный мастер Панделе. Штефанеску десятки раз вспоминал обстоятельства конфликта, за который был наказан. Ну что он такого сделал? Бросился разблокировать якорную цепь, иначе бы было плохо. Но у военного мастера, когда он увидел, как наклонился через борт матрос, видно, сердце екнуло, недаром он так часто рассказывал о случаях, когда по неосторожности матросы падали за борт.

– Ты что, не в своем уме? Ну-ка отдай ключ! – набросился он на Штефанеску.

Он казался тогда скорее испуганным, чем рассерженным. Конечно, испугался он от того, что понимал все возможные последствия его неосторожности.

– А что я такого сделал? – пытался защититься Штефанеску.

– Если бы все стали делать то, что кому в голову взбредет! А я за каждым должен следить? Отдай ключ и вон отсюда! – Военный мастер вырвал у него из рук ключ, да еще подтолкнул: – Вон отсюда, мне пацаны здесь не нужны!

Об этой перепалке доложили командиру. Штефанеску тогда еще верил, что командир, как человек умный, во всем разберется, ведь он ничего плохого не сделал. Но когда командир вызвал его на беседу, то видно было, что он с трудом сдерживает раздражение. Кто знает, что наговорил ему военный мастер. Ясно одно: Панделе имел зуб на Штефанеску. Мало того, что он, Штефанеску, отсидел трое суток на гауптвахте, а военный мастер преспокойно оставался на корабле, так тот еще съехидничал по его возвращении:

– Ну как, Штефанеску, поостыл? Теперь ты уже не скажешь: прослужил на флоте и не узнал, что такое гауптвахта!

«Какая ж это служба, если не узнал, что такое гауптвахта?» – есть, кто так думает. Но он, Штефанеску, не хотел сидеть под арестом. А во всем виноват военный мастер Панделе. Зачем он вырвал ключ и затеял этот скандал? Теперь об отпуске и не мечтай, а у Корины после туристической поездки еще половина отпуска остается. Как было бы хорошо на два-три денька махнуть к ней! Он снова вздохнул и повернулся лицом вниз.

– Что с тобой? Чего ты все вертишься? – послышался голос соседа.

– Ничего, просто не могу заснуть.

– Ты что, на гауптвахте выспался?

– Не пожелал бы я тебе оказаться на моем месте… Послушай, Драгомир, а почему наказали только меня?

– Спроси у командира, а мне дай поспать. Перебил сон своими глупостями.

Штефанеску приподнялся на локте. В кубрике все спали. Слышалось ровное дыхание матросов.

– Драгомир, я серьезно. Ну скажи, все равно я уже перебил тебе сон, разве справедливо наказывать меня одного?

– Не знаю. Поговорим завтра.

– До завтра у меня голова от мыслей лопнет. Послушай, а что, если обратиться к старшему начальству?

– Прямо сейчас? Ночью? Дурак!

– При чем здесь ночью? Завтра напишу рапорт на имя…

– И что дальше? Подумай сначала хорошенько. И оставь меня в покое, я уже все тебе сказал.

Послышались шаги, бесшумно открылась дверь. Штефанеску положил голову на подушку. «Хорошо бы сейчас стоять на вахте! Можно было бы поговорить с вахтенным офицером, – подумал он. – Сейчас на меня все пальцем показывают. Стал чем-то вроде паршивой овцы…»

– Митикэ, вставай! – послышался голос открывшего дверь.

– Оставь меня.

– Вставай, слышишь? Тебе пора на вахту.

– Что за жизнь? Такой сон приснился…

«Значит, уже двенадцать ночи, – догадался Штефанеску. – Лучше бы мне дежурить вместо этого Митикэ…»

Митикэ уронил ботинок на пол и замер на мгновение. Но никто не проснулся. Митикэ продолжал медленно одеваться. Послышался щелчок застегиваемого ремня, затем пахнуло свежим воздухом. Дверь захлопнулась довольно громко, но опять-таки никто не проснулся. Ровное дыхание, рассеянный синий свет… Штефанеску нашел удобное положение для головы и заставил себя ни о чем не думать. Надо заснуть, чтобы завтра утром, когда он проснется…

Ему снилось, будто он покупает в железнодорожной кассе билет до Бухареста. Вот он звонит Корине и сообщает, что он в Бухаресте. Но отвечает не она… Потом он почему-то докладывает командиру, что любит Корину. Затем просит прощения за свой проступок у командира, помощника командира, военного мастера… Он просит разрешения отлучиться в Бухарест повидаться с Кориной. И опять все сначала – железнодорожная касса, билет, Бухарест, а Корины нет… Картинки во сне повторялись все те же, а Корину он так и не увидел…

* * *

– Что с тобой, Бебе, творилось ночью? – спросил Драгомир, надраивая проволочной щеткой крышку погреба, расположенного на носу корабля. – Ты так ворочался, словно тебя черти на сковородке поджаривали.

Штефанеску подкрашивал пространство вокруг фиксирующего болта и ответил, не поднимая головы:

– Я же говорил тебе почему. Ты что, забыл?

– Да я наполовину спал. А ты как чокнутый все повторял: почему не наказан военный мастер? А теперь, когда наступил день, ты смотришь на все другими глазами…

– Как это – другими глазами? Что ночь, что день – какая разница?

– Разница есть. Ночью мысли гуляют свободнее, и в своем воображении ты строишь планы, где все идет как по маслу. А днем все видится так, как оно есть. День заставляет тебя более объективно, если можно так выразиться, оценивать свои поступки.

– Оставь свою философию. Я и так всю ночь философствовал.

– Слышал. Не меньше трех часов ворочался на койке. Но надо быть реалистом. Ну, допустим, накажут военного мастера. И что тебе от этого? Ох, как ты расстонался после трех суток ареста! Ты думал, что это трое суток отдыха? Скажи спасибо, что только трое суток получил.

– Да, тогда, в море, командир объявил пять суток… Наверное, понял, что я…

– При чем тут «понял»? Просто он человек с большой буквы. Он каждого понимает. А ты хочешь набраться наглости и сказать ему в лицо, что это не справедливо? Ты думаешь, он изменит свое решение? Серьезно все взвесь, Бебе, чтобы не наделать глупостей.

Но слова товарища на Штефанеску подействовали по-иному. Он вдруг почувствовал себя более значительной фигурой: отсидел трое суток на гауптвахте, пострадал за справедливость. Да, он имел своего рода моральное превосходство над товарищем.

– Драгомир, я не из тех, кто не доводит начатое до конца. За правду я буду драться. Мир не ограничивается этим кораблем. Я могу обратиться и повыше, имею право на это по уставу. Напишу рапорт, в котором все изложу…

– Хорошо же тебя учили! Наш командир не заслуживает той «чести», какую ты ему хочешь оказать. И потом, ну, допустим, обратишься ты выше. Те трое суток, которые ты отсидел на гауптвахте, все равно не вернуть. Ну накажут военного мастера. У тебя что, от этого счастья прибавится? А о командире ты подумал? И что скажут товарищи?

– Попрошусь на другой корабль.

– Прояви же благоразумие, Бебе.

Подошел командир. Штефанеску и Драгомир вытянулись по стойке «смирно».

– Закончили работу?

– Так точно, товарищ командир! – разом ответили оба.

– Тогда надрайте латунные поручни, а то они, к нашему стыду, выглядят так, словно мы месяц находимся в море. А ты, Штефанеску, почисть ботинки. Непонятно, где ты грязь нашел.

Штефанеску не осмелился посмотреть командиру в глаза.

– Работал на огороде, когда был на гауптвахте, товарищ командир…

– И решил сохранить грязь на ботинках как память до окончания службы? Сегодня, возможно, у нас будет проверка. Адмирал намерен посетить корабль, побеседовать с личным составом… Иди и немедленно приведи ботинки в порядок. Как это боцман не заметил?

– Он даже не посмотрел в мою сторону – сердится… – Штефанеску осекся под сверлящим взглядом командира.

Командир повернулся к Драгомиру:

– Сходи посмотри, что еще надо сделать на трапе.

– Есть! – Драгомир козырнул, повернулся кругом и бросился выполнять распоряжение.

Штефанеску стоял не шелохнувшись.

– Я слышал, ты просил отпуск по семейным обстоятельствам…

От этих слов командира матрос вздрогнул. Его охватило радостное чувство. «Вот подходящий момент, – подумал он. – Командир заметил, что я обижен и пытается задобрить».

– Да, товарищ командир. Была такая необходимость, но кому до этого дело? Никто не может прочесть, что на душе у человека, что у него болит. Откровенно говоря, был такой момент, когда, возможно, решалась моя судьба. Но что поделаешь, нельзя – значит, нельзя.

– И этот ответственный момент уже прошел? Расскажи все же, в чем дело.

У матроса Штефанеску при этих словах вид стал довольно жалким, взгляд отрешенным. Он чувствовал себя брошенным. Его воображение рисовало, как Корина едет в автомобиле с этим типом…

– У меня есть девушка, товарищ командир. Хотел поехать объясниться, а теперь, как быть, не знаю. Она не ответила на мое письмо. Позвонил ей домой, мать сказала, что Корина уехала в туристическую поездку. Не повезло…

– Не драматизируй. Может, еще не все потеряно.

– Кто знает? Если бы я мог съездить домой и убедиться…

– С пятницы до понедельника тебе хватит времени? – прервал его рассуждения командир.

– Думаю, хватит, – ответил матрос. – Но сначала я позвоню ей по телефону – может, она уже вернулась.

– После обеда подойдешь ко мне – я выпишу тебе отпускной билет. И не ной. Ошибся – получил наказание. Полагаю, оно помогло тебе разобраться в своем поступке. Теперь все это в прошлом, а думать надо о будущем.

– Понял, – ответил матрос.

– Хорошо, раз понял. А сейчас иди помоги Драгомиру, но вначале почисть ботинки.

Штефанеску ушел, терзаемый сомнениями. Все ясно: прибывает с проверкой адмирал, вот командир и решил его задобрить, чтобы он вдруг не разнылся. Недаром же он сказал: «И не ной». Безусловно, командир этого опасается, а военного мастера Панделе наказывать не хочет. Да и что это за отпуск – с пятницы до понедельника? В воскресенье и без того увольнения. Просто командир хочет таким образом исправить свою ошибку.

Штефанеску почистил ботинки и пошел к Драгомиру, который натирал латунные поручни.

– Ну ты и орел! – упрекнул его Драгомир. – Предпочитаешь вести разговорчики с командиром, пока товарищ за тебя вкалывает.

– После того как я два дня махал мотыгой и драил полы в комендатуре, мне полагается небольшая компенсация, которая заключается в снижении интенсивности труда. Если хочешь знать, то в воскресенье в это время я буду с Кориной в Бухаресте в кинотеатре «Аро». Газеты нет? Хочу посмотреть, какой фильм там идет.

– Так вот что тебя беспокоило! Только о том и мечтаешь, как бы с девушкой в кино сходить. А ты, как я погляжу, умный, ничего не скажешь. И ночью, видно, не напрасно ворочался…

Драгомир протянул Штефанеску ветошь и пасту для натирки. Тот взял тряпку, обмакнул ее конец в пасту и принялся драить поручень. Он чувствовал себя немного виноватым перед Драгомиром, но работа казалась ему нудной, утомительной.

– Ну-ка, ребята, собирайте свои тряпки и идите строиться! – прервал их занятие рулевой. – Именно сейчас решили марафет наводить?

– Командир приказал…

– Все, закончили. Что успели, то успели. А теперь бегом отсюда, к нам идет товарищ адмирал. Все, Штефанеску. Я кому сказал – побыстрее заканчивай!

Штефанеску стал собирать ветошь, разбросанную по трапу. Драгомир, захватив коробку с пастой, ушел раньше. Послышался топот – матросы строились на палубе, а затем голос командира, подавшего команду «Смирно».

– Все, уже поздно. Оставайся там, где стоишь! – отчаянным шепотом приказал военный мастер-рулевой, не глядя на матроса.

Вахтенный дал длинный свисток. Командир вышел навстречу адмиралу и отдал рапорт. Матрос Штефанеску застыл по стойке «смирно» у трапа и чувствовал себя в этот миг как футбольный вратарь, которому вот-вот должны пробить пенальти. «Сейчас или никогда», – решил Штефанеску. Он готов был отказаться от отпуска, лишь бы был наказан военный мастер Панделе.

– Товарищ адмирал, матрос Штефанеску, разрешите обратиться? – произнес он, когда адмирал поравнялся с ним.

Он впервые видел адмирала так близко. Погоны с золотым шитьем, красивая фуражка с орнаментом из золоченых дубовых листьев. Адмирал удивленно вскинул брови и повернулся к нему:

– Что у вас, товарищ матрос?

– Разрешите обратиться по личному вопросу, товарищ адмирал?

– Хорошо. Товарищ капитан второго ранга, предоставьте мне свою каюту для беседы с матросом.

– Пожалуйста, товарищ адмирал.

Лицо командира не выражало ни удивления, ни досады.

– Пройдемте со мной, товарищ матрос, – доброжелательно сказал адмирал. – Я дорогу знаю, товарищ Якоб, не надо меня сопровождать.

Адмирал шел впереди, матрос Штефанеску за ним, на ходу обдумывая, с чего же начать рассказ – с проступка, с отпуска или с Цорины…