Текст книги "Рассвет над волнами (сборник)"

Автор книги: Ион Арамэ

Соавторы: Михай Рэшикэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)

– На этот раз мы дальше от берега, чем в прошлый, – предупредительно пояснил Пэдурару. – Надо бы освободить путь торговым судам…

– Я тоже об этом подумал, – сказал Якоб. – Жаль, что мишень не доставили. Но все же мы постараемся потренироваться, чтобы не тратить времени зря.

Нуку вздохнул с облегчением – с неприятной темой было покончено. Твердость и спокойствие Якоба ему нравились. Когда Нуку работал в отделении технического обеспечения, ему тоже приходилось разбирать различные случаи, но он подчас излишне горячился, а Якоб действовал обстоятельно – вначале внимательно слушал, а уж затем принимал решение.

– Пора к столу, – сказал Якоб, отложив карандаш, – если на камбузе ничего не случилось в результате крена на повороте…

– Вы тоже почувствовали? – удивился Нуку. – Я думал, вы спите.

– Почувствовал во сне. Наступает время, когда начинаешь чувствовать корабль, как самого себя… А вот с людьми труднее. У каждого свой характер, и это надо учитывать. Общеизвестны четыре вида темперамента, но их разновидностей бесчисленное множество. Отсюда и трудности в нашей работе с людьми… Что скажешь на это, Пэдурару?

– Если позволите, товарищ командир, я выскажу свое мнение. Я бы наказал обоих – и матроса, и военного мастера. Панделе несдержан.

– А ты, Нуку, как считаешь?

– Я…

– Как бы ты поступил?

– Я бы никого не стал наказывать.

Якоб победоносно расхохотался:

– Ну, как вам понравился мой тест? Три человека и три разных мнения. И каждый из троих уверен, что именно он прав и может представить доказательства своей правоты. Но остается основополагающий принцип: служба прежде всего. Служба на флоте не может обойтись без крепкой дисциплины. Она, естественно, должна обеспечиваться воспитательными средствами. А разве взыскание не является средством воспитания?

– Признаю себя побежденным, – сказал Нуку.

– Я тоже, – пробормотал Пэдурару.

– Выходит, вы опять пришли к выводу, что решение командира самое верное, не так ли? Но это может привести и к автоматическому, слепому подчинению…

– Интересная тема для обсуждения, – оживился Нуку.

– Обсудим и ее, только в более мирной обстановке. Вахтенная служба назначена?

– Да. На время стоянки – старший лейтенант Стере, но если придется задержаться…

– Надеюсь, о нас не забудут, – улыбнулся капитан второго ранга Якоб. – А пока определим программу на сегодня. После обеда час отдыха. Затем занятия по боевым постам. Кок приготовит чай и сухари для тех, кто плохо себя чувствует после морской болезни. К вечеру организуем занятие по вводной на аварийную обстановку, А сейчас пошли…

Командир первым поднялся из-за стола и ушел в свою каюту. Офицеры закурили. Нуку обратил внимание на то, что у капитана Албу забинтована рука:

– Что случилось?

– Ударился о двигатель во время того поворота. В следующий раз, когда будете совершать подобный трюк, предупреждайте нас: мы будем крепче держаться.

– Это море виновато, а не мы, – возразил Нуку.

– У вас там на палубе какая-то перебранка была.

– Да небольшой инцидент. Военный мастер Панделе и матрос Штефанеску отличились.

– Присылайте их к нам, в машинное отделение, на время марша. Пусть узнают, как у нас здесь, внизу. Жара как в аду, постоянный шум, да еще неизвестно, когда в какую сторону тебя швырнет. Наверху гораздо проще: видно, когда идет волна. А мы внизу словно кроты.

– Вечный конфликт между теми, кто на палубе, и теми, кто при машинах, – рассмеялся лейтенант Вэляну. – Он родился одновременно с кораблем.

– Нет, серьезно, – продолжал капитан Албу. – Почему у механиков и мотористов не бывает конфликтов? У них на это времени не остается.

Нуку погасил сигарету, положил окурок в пепельницу и встал:

– Однако, когда мы стоим на якоре, механики и мотористы могут отдохнуть и восстановить силы, а на палубе в это время дел невпроворот. Через час увидимся, – сказал он, обращаясь к офицерам, и ушел в свою каюту.

Шторм ощущался и здесь, в этом обычно спокойном уголке. С каждым креном корабля металлический сейф полз вперед и внутри у него что-то щелкало. Потом он возвращался на место.

«Сегодня суббота, все планируют, как провести выходной день – поехать на экскурсию, пойти на вечер или посетить родственников, – думал Нуку, – а тут этот Джеорджеску-Салчия… Надо же именно сейчас лезть со своим предложением!»

Нуку был рад, что появилась уважительная причина и теперь ему не придется идти на вечер к учителю. Он вспомнил, как огорчилась Амалия:

– Что же делать, ведь мы приглашены на субботу…

– Не откладывать же из-за этого выход в море. Причина недостаточно серьезная, – усмехнулся Нуку. – Это непредвиденный выход, и я не мог знать о нем заранее.

Если б не это, я бы с удовольствием составил тебе компанию. Очень сожалею…

– Серьезно? Что-то не похоже, судя по твоему виду.

– Амалия, ну зачем ты так? Мне было бы очень интересно познакомиться с умным человеком…

– У меня такое впечатление, что ты его заочно возненавидел.

– Глупое впечатление. Можешь передать ему, что я действительно очень огорчен, но обстоятельства не позволяют…

– Без тебя я никуда не пойду.

– Ребячество, и только, – пожал он плечами.

– Как я, замужняя женщина, пойду одна? Я уже однажды ходила, этого достаточно.

– Амалия, не зли меня. Я знаю, что тебя интересуют люди, которые там будут. Тебе хочется поговорить с ними на волнующие вас темы… Обидно было бы упускать такую возможность.

– Ты и вправду не будешь сердиться?

– Конечно не буду.

– И не будешь ревновать?

– Ревность – это горючее для ненастоящей любви, – нравоучительным тоном заявил он.

– Похоже на цитату, не помню только, кто автор.

– Придумал сию минуту. Просто я хотел сказать, что верю в прочность нашей любви.

Она подошла и обняла его:

– Я бы хотела, Нуку, чтобы ты никогда в этом не сомневался.

Он почувствовал, что она смотрит на него влюбленным взглядом.

– Не раздумывай, сходи на этот вечер у Джеорджеску-Салчии. Немного развеешься… Что касается меня, то не беспокойся: у меня в море есть увлечение…

– Белый Кит? – рассмеялась она, снова обнимая его. – Желаю тебе поскорее его увидеть.

Сейчас, лежа на койке в своей каюте, Нуку представлял, как Амалия одевается, как разглядывает в зеркало прическу. И вдруг он понял, что ему не хотелось бы увидеть Амалию среди людей, которых он знал по вечеру-диспуту, чересчур фамильярных, как ему представлялось. Не хотелось, чтобы она откликалась на их шутки, танцевала с ними. Беседы, вино… Да, оно иногда придает храбрости… На таком вечере всякое может произойти. Как, например, с Зозо, которую – это случилось еще до встречи с Амалией – увел у него приятель. Если бы не тот бал, Зозо не ушла бы. Не ушла бы тогда, а после? Если чувство сильное, его так просто не отбросишь. Когда ушла Зозо, Нуку здорово ревновал. Ревность способна уничтожить любовь… Нуку попытался сравнить Амалию и Зозо. Нет, они не были похожи. Амалия серьезнее, умеет владеть собой, к тому же ей сейчас на пять лет больше, чем было тогда Зозо. В конце концов, она в отличие от Зозо замужняя женщина!

Послышался сильный стук в дверь.

– Войдите, – сказал он вставая. – Что случилось, Михай?

Пулеметчик закрыл за собой дверь и, приложив руку к головному убору, доложил:

– Меня послал товарищ командир. Через десять минут снимаемся с якоря.

– Немедленно иду. Командир наверху?

– Да. Только что получена радиограмма. Я отнес ее командиру. Он прочитал и послал за вами.

– Хорошо, Михай. Ну, прошла морская болезнь?

– К бою готов, – улыбнулся пулеметчик. – Думаю, ночью будут стрельбы, поскольку получен приказ снарядить ленты трассирующими патронами.

«В этом не может быть сомнений, – подумал Нуку. – Теперь уж действительно никаких шансов на возвращение. Извините, господин учитель, – мысленно обратился он к Джеорджеску-Салчии, – у вас на вечере я присутствовать не смогу…»

Глава 15

– Достаточно, – сказала Амалия, пряча улыбку. – Шутки в сторону. Вам протяни палец, а вы… Значит, так, к следующему разу каждый подготовит рисунок на тему «Животные – наши друзья». Рисуйте сразу в альбомах. На уроке будем дорабатывать. Договорились?

Она посмотрела на безмятежные лица детей. Дождь перестал, и за окнами просветлело. Это почувствовали и дети.

– Товарищ учительница… – поднялась блондинка с тоненькими косичками.

– Что у тебя?

– Я хочу спросить: а птиц рисовать можно?

– Конечно. Животных или птиц.

– А маленького тюленя можно? – спросил мальчуган.

– Рисуйте кого хотите, только чтобы было красиво и похоже. Вместе с вами мы отберем три лучших рисунка и отправим на выставку.

Она умела в конце урока подарить детям маленькую радость. И на этот раз ей понравилось, как дети восприняли сообщение об отборе для выставки лучших рисунков. Амалия всегда предоставляла детям право отбирать лучшие рисунки одноклассников, позволяла им высказывать свое мнение, обсуждать, что нравится и что не нравится в том или ином рисунке. Обсуждения давали ей возможность формировать у детей художественный вкус.

Довольная, она взяла журнал, попрощалась с классом и вышла в коридор. Через секунду она услышала удар двери о стену и увидела, как мимо пронесся эскадрон детишек с криками: «Дождь перестал!»

Амалия подошла к окну.

– Хорошо, что дождь прекратился, – сказала остановившаяся рядом Дойна Попеску.

– Я думала, этому только дети радуются.

– А разве мы не собирались на пляж?

– Чтобы опять попасть под дождь? Потом до вечера волосы не высушишь…

– Значит, ты все-таки придешь на вечер к Джеорджеску-Салчии?

– Почему бы и нет?

– Я думала, раз Пуку ушел в плавание…

– Конечно было бы лучше, если бы и он пошел со мной…

– Чтобы убедиться, что ничего опасного там нет?

Амалия переложила журнал из одной руки в другую, словно хотела выиграть время:

– Что за глупости, мисс Попеску? Нуку не ревнив и ничего не имел против прошлого вечера.

– Ты ему рассказала?

– А что мне скрывать?

– Надеюсь, ты все же не рассказала, что Джеорджеску-Салчия пытается ухаживать за тобой.

– За мной? – удивилась Амалия. – Я этого не заметила.

– Думаю, что и другие не заметили. Он довольно ловко скрывает свои намерения за обычной вежливостью.

Но я его знаю лучше, чем ты. У него достаточно методов…

– Надеюсь, тебе известно это не по собственному опыту?

Дойна Попеску приблизилась к Амалии и, глядя в школьный двор, где бегали дети, сказала:

– Нет, не по собственному. Он пробовал, но у него ничего не получилось. В то время я была влюблена в своего Мишу, а у маэстро уже была Паула.

– Я не знала, что его жену звали Паулой.

– Тебя это не интересовало. У тебя была спокойная, размеренная жизнь. Муж каждый ветер приходил со службы домой, и вы шли гулять. Естественно, ты ничего вокруг себя не замечала. А сейчас обстановка изменилась…

– Не вижу никакой связи, – быстро парировала Амалия. – Ты думаешь, если бы Пуку был дома, я бы не пошла на этот вечер? Это была простая случайность. Рассказ Джеорджеску-Салчии опубликовали в журнале, и он пригласил нас, но Нуку в это время вышел в море…

– И сегодня то же самое: он вас пригласил, а Нуку в море. Может, он специально выбирает такие дни?

– Ты не вправе его осуждать, если не знаешь, как все обстоит на самом деле.

– Я не осуждаю, а просто констатирую факты.

– Так вот что я тебе скажу: Нуку сам не знал, что сегодня будет в море, а приглашение было получено раньше. Почему ты так не справедлива к Джеорджеску-Салчии? Думаешь, он способен на такие дешевые трюки? Но ведь я не глупая гусыня…

– Прости меня, – сказала Дойна Попеску. – Я не хотела тебя обидеть, руководствовалась только дружескими побуждениями. Мне не хотелось, чтобы он нарушал твой покой своими приставаниями…

– Никаких приставаний с его стороны не было.

– Я же тебе говорила, что он умеет скрывать свои намерения. Несколько раз я замечала, как он смотрит на тебя, ловит каждое твое слово. Правда, ваши мнения по многим проблемам сходятся…

– Что в этом плохого?

– Ладно, пошли в учительскую, а то звонок на урок застанет нас в коридоре, – сказала Дойна Попеску. – Поговорим по пути. Ну, так пойдем на пляж сразу после уроков, не заходя домой?

– Как только кончится последний урок.

Подруги вошли в учительскую. Там оживленно беседовали между собой Адам, Джеорджеску-Салчия и учительница биологии.

– И все же в Предял [15]15
  Горный курорт в Карпатах.


[Закрыть], – сказала учительница биологии. – Я достала билет Национального бюро по туризму.

– Я со своей малышкой тоже поеду в Предял, – вступила в разговор Дойна Попеску. – У моих родителей там есть знакомые – живут возле самого вокзала. Правда, с комфортом у них не очень, но мы с дочуркой едем к ним ненадолго.

– И супруг тебя отпускает? – удивился Адам. – Он очень рискует.

– Это почему же?

– Такая красивая женщина, как ты…

– …С маленьким ребенком на руках. Постыдился бы! Будто мне думать больше не о чем, кроме как о любовных приключениях. Я собираюсь отдохнуть, и все.

– А после Предяла я поеду в село, – мечтательно продолжала учительница биологии.

– Зачем в село? – спросил Джеорджеску-Салчия. – Хотя бы часть отпуска проведи на море. Загоришь.

– С моим мужем только на пляж, – рассмеялась учительница биологии, – он распугает там всех туристов. К тому же у меня давление. А в селе я сяду на фруктовую диету, пополню свою коллекцию бабочек, поброжу с сачком по лугам и оврагам…

– Дежурные забыли о том, что пора давать звонок на урок, – прервал беседу Адам, взглянув на часы.

Не успел он договорить, как зазвенел звонок.

* * *

– Прямо толпы народа, – ворчала Дойна Попеску. – Что значит с утра шел дождь! Погода совсем не пляжная, хотя солнце уже печет. А если не на пляж, то куда деваться? Вот они и ходят по магазинам.

– Сожалеешь, что лишена этой возможности? Грех жаловаться – ты же только вчера купила сногсшибательное платье.

– Правда красивое? – обрадовалась Дойна. – Я могу затмить тебя на вечере у Джеорджеску-Салчии. Может, все-таки заглянем в универмаг? Там на днях получили новые товары. Есть интересные вещички. Может, и ты что-нибудь себе купишь.

– Что, совесть замучила? – рассмеялась Амалия. – Так знай, я независтлива.

– Я совсем не об этом, хотя нашему писателю ты в любом наряде нравишься.

Они шли по еще мокрому асфальту. В голубом небе плыли остатки облаков, отражаясь в лужицах. Кое-где на тротуаре лежали веточки деревьев, сорванные ветром. Народ потянулся из магазинов на пляж.

– Знаешь, я забыла купальник, – сказала Дойна. – Отвыкла. В этом году почти не купалась. Из-за ребенка все некогда было. Полдня в школе проходит. А сейчас представился случай, и пожалуйста…

Подруги остановились на высокой террасе. Внизу, у кромки моря, пляж походил на муравейник. Но никто не купался.

– А мы думали, на пляже людей не будет, смотри, что творится! – воскликнула изумленно Амалия. – Но, судя по всему, вода холодная. Видишь, ни у кого не хватает храбрости войти в море. Шторм перемешал все слои и выбросил на поверхность холодную воду…

– Что такое быть женой моряка! – прокомментировала Дойна.

Мимо прошла группа молодых атлетически сложенных длинноволосых блондинов. Разговаривали они между собой на незнакомом языке.

– Это шведы, – сообщила Дойна Попеску. – Отдыхают здесь. Раньше мне доставляло удовольствие определять, на каком языке разговаривают туристы, а теперь стало неинтересно… Кажется, я начинаю стареть.

– Глупости, ты просто устала. Я уже говорила, что не перестаю удивляться, как ты ухитряешься управляться со всеми делами и прекрасно выглядеть.

– Свекровь помогает. Но слишком многого я требовать не могу – у нее свои дела и заботы… Например, сегодня она тоже была приглашена в гости, но отказалась, чтобы посидеть с ребенком и дать нам с Мишу возможность пойти к Джеорджеску-Салчии. В таких случаях мне всегда бывает стыдно. Но Джеорджеску-Салчия будет расстроен, если мы не придем. Он ведь организует все это для одной особы…

– Это уже начинает походить на ревность, – рассмеялась Амалия. И вдруг смех ее оборвался, у нее перехватило дыхание. В двух шагах от нее позировала, сидя на деревянном стуле, пышнотелая блондинка с мелкими кудряшками, а напротив устроился на раскладном стуле перед мольбертом Алек.

– Что случилось? – удивилась Дойна Попеску.

– Знакомый… Мы вместе учились в институте, – с трудом произнесла Амалия.

– И докатился до того, что подрабатывает на пляже, рисуя портреты?

– В этом нет ничего плохого, – пыталась защитить его перед подругой Амалия. – Это искусство. Может, он ищет удачный образ.

– Такие художники у меня всегда вызывают жалость. Когда я еще была студенткой, мне приходилось работать с группами иностранных туристов по линии Национального бюро по туризму. Я сопровождала группы по стране. Насмотрелась я на этих типов, которые писали портреты даже в ресторанах. Подвыпившая публика всегда посмеивалась над ними, хотя портреты получались неплохие…

Амалия замолчала. Она, словно загипнотизированная, следила за нервными движениями длинных пальцев художника. Алек был одет в красную сорочку с коротким рукавом, расстегнутую почти до пояса, и песочного цвета шорты. На голове у него была надета белая соломенная шляпа с широкими, загнутыми вверх полями. Вид у него был довольно экзотический.

– Ты что, хочешь поговорить с ним? – поинтересовалась Дойна. – Я могу уйти, только давай сначала купим мороженое.

– Не хочется мне сейчас мороженого. Я смотрю и не верю своим глазам. Этот парень был самым талантливым в нашей группе. У него были даже персональные выставки, а для студента это много значит.

– Тогда как же он дошел до такой жизни?

– Сама не пойму. Разве в такой ситуации можно задавать подобные вопросы?

– А почему бы и нет? Человек работает, это его профессия. Думаю, твой вопрос покажется вполне естественным.

– Как он дошел до этого? – повторила Амалия скорее для себя самой.

– Я серьезно говорю: могу оставить тебя одну, Подойди и поговори с ним.

– Да, надо бы, – прошептала Амалия, – Ты знаешь, я никак не ожидала увидеть его здесь. Думала, он совсем в других краях.

– Тогда до встречи вечером у маэстро.

– Не знаю, приду ли…

– Что за глупости, дорогая? Поговори со знакомым, узнай, как у него сложилась жизнь, успокойся, а потом садись в автобус и езжай домой. Думаю, ему не очень захочется с тобой говорить. Что он может добавить к тому, что ты уже увидела?

– Я останусь, даже если это нехорошо. Сама понимаю, что нехорошо, но…

– Жаль, мне так хотелось мороженого! – усмехнулась Дойна. – До вечера!

И она ушла, медленно переступая в босоножках на пробковой подошве. Амалия проводила ее взглядом и повернулась к Алеку. Женщина, чей портрет он рисовал, поднялась со стула и стала что-то искать в сумочке, пока Алек заворачивал портрет в бумагу. Потом он взял протянутые женщиной деньги и, слегка поклонившись, поблагодарил:

– Сэнк ю вери мач! [16]16
  Большое спасибо (англ.).


[Закрыть]

Неуверенно ступая по мозаичному полу террасы, Амалия подошла к нему:

– Алек!

Он резко обернулся – ковбойская шляпа слетела у него с головы и упала на песок, рядом с мольбертом.

– Ам-малия! – выкрикнул он. – Какой сюрприз! Он поцеловал ей руку и, заглянув в глаза, попытался улыбнуться. Амалия молча смотрела на него.

– Ты что здесь делаешь? Тоже приехала к морю?

– Нет, я в Мангалии работаю. Учительницей.

– Учишь молодое поколение законам перспективы? Браво, твоя мечта, можно сказать, сбывается.

– А как ты?

– Я? Я сам по себе. Разве не видно, что у меня дела идут хорошо? Независимый или, как говорят, свободный художник.

Он поднял шляпу, отряхнул от песка, убрал пастели и сложил их в коробку, где оставалось еще несколько листов картона под портреты.

– Закрываю лавочку, – пояснил, паясничая, Алек. – На сегодня хватит. Думаю пригласить тебя на пиво, если, конечно, ты не боишься, что я тебя скомпрометирую.

– То есть как?

– Откуда я знаю? Увидят знакомые, а городок маленький. Наверное, все друг друга знают, а ты, возможно, замужем…

Амалия взволнованно дышала, но старалась не подавать вида и ответила довольно спокойно:

– Да, замужем, но не за Отелло. А если бы даже за Отелло, не думаю, чтобы его рассердила моя получасовая беседа с тобой.

– Тогда прости меня, я сейчас. Надо решить несколько административных вопросов.

Он собрал мольберт, сложил коробку с пастелями, листы картона, прихватил складной стул и скрылся в одной из дверей террасы. Амалия повернулась к морю и смотрела на него невидящим взглядом, будучи не в состоянии даже думать: слишком много сил ей потребовалось, чтобы спокойно произнести эти последние фразы. Почувствовав прикосновение руки, она вздрогнула.

– Давай спустимся вниз: там людей меньше. Я забочусь о тебе, а не о себе. Лично мне все равно. Я привык быть на виду. Люди проходят, останавливаются, смотрят, как я работаю, комментируют. Одни дают умные советы, другие говорят глупости. Я ко всему привык.

Они стали спускаться по лестнице. В просветах между ступеньками просматривался голубой бассейн, построенный для туристов. Амалия остановилась. Алек по инерции сделал еще один шаг и тоже остановился, обернувшись к ней. Их лица находились теперь на одном уровне, взгляды встретились.

– Почему, Алек? Почему? – почти закричала Амалия.

– Почему я докатился до поденщины? Это целая история, – криво усмехнулся Алек, отводя глаза. – Пойдем поговорим за столиком. Я сегодня работал как сумасшедший и здорово устал. Когда погода непляжная, тогда у меня хороший улов – туристки так и вьются, каждой хочется заполучить свой портрет. Со мной работают еще двое коллег, но они ушли обедать, а я задержался, изображая эту «мадонну». Теперь я ей признателен за задержку. Если бы я ушел со всеми, то не встретил бы тебя. – Алек нарочито галантным жестом пригласил Амалию за свободный столик под желтым зонтом, на котором голубыми буквами была сделана надпись: «Чинзано», пододвинул ей стул, держа его за спинку, и только после того, как Амалия села, сел сам. Осмотревшись, он достал сигареты и зажигалку: – Сигареты западногерманские, попробуешь? Они без никотина…

Она не спеша взяла сигарету, подождала, пока Алек поднес ей зажигалку. Амалия вспомнила, что он никогда сразу не прикуривал, а предпочитал сначала погасить огонь, а затем щелкнуть зажигалкой вновь. Он как-то объяснил ей причину этой суеверной привычки, уходящей корнями во времена англо-бурской войны, когда третий не имел права прикурить от одного огня. Будучи своего рода оригиналом, Алек модернизировал эту привычку. Не изменил он своей привычке и сейчас.

Алек поискал кого-то глазами, потом поднял вверх два пальца и улыбнулся тому, кому был адресован жест. Амалия не обернулась, не захотела узнать, кто же стоит у нее за спиной. Ей не хотелось разговаривать, ей лишь хотелось услышать от него рассказ о себе. Амалия смотрела на Алека, и странное чувство охватывало ее, словно это был он и не он. Прошедшие три года давали о себе знать. Суровая складка на его подбородке обозначилась резче, появились морщины. По одежде, по манере поведения Амалия пыталась угадать, как он живет сейчас, где работает, обеспечен ли, доволен ли жизнью. Но его одежда ни о чем не говорила, электронные часы и модная импортная зажигалка тоже, ведь страсть к подобным вещам водилась за ним и в студенческую пору.

Официантка, молодая блондинка, принесла два высоких бокала с пеной в два пальца:

– Пожалуйста, маэстро.

– Спасибо, Ани, – поблагодарил он. – Надеюсь, пиво холодное?

– Прямо из холодильника, маэстро, – слегка удивленно ответила девушка.

– Тебя и здесь знают.

– Больших усилий для этого не надо, особенно когда целыми днями торчишь за мольбертом и пачкаешь картон. Маэстро – так на пляжах обращаются даже к фотографам.

– А ты, оказывается, можешь быть скромным, – улыбнулась Амалия.

– За тебя! – сказал он, поднимая бокал. – Умираю от жажды. – Он выпил пиво, промакнул губы белым, в мелкую полоску платком: – Хорошее пиво. Тебе нравится?

Она кивнула в ответ. Алек затянулся сигаретой, с шумом вдыхая табачный дым, тут же погасил ее в пепельнице и закурил новую.

– Ты молчишь…

– О чем говорить, Алек?

– Разумеется, ты ждешь объяснений. Вероятно, смотришь на меня как на человека потерянного. Может, в какой-то степени это и так. По крайней мере, на первый взгляд. Но знай, я еще не сказал своего последнего слова. Ну ладно, так и быть, расскажу все по порядку.

– Начни с выпуска… Лучше с последних дней учебы в институте, – чувствуя, как пересохли у нее губы, попросила Амалия.

– Значит, с выпуска… – повторил он. – Это был самый счастливый момент в моей жизни. Я чувствовал себя как король в первые дни своего правления. Казалось, весь мир открывался передо мной. За несколько иедель до распределения мне предложили три варианта – было из чего выбирать!

– Ты тогда об этом и словом не обмолвился.

– Не был настолько наивным. С государственной комиссией шутки плохи: один неверный шаг – и ты повис в воздухе. Почтенные, компетентные люди, с которыми я был знаком, заранее помогли мне принять решение. Они связали меня с директором нового театра в Трансильвании. Я распределился туда по окончании института в качестве художника-декоратора. Замечательная жизнь, широкие перспективы открывались передо мной. Рисовать декорации к спектаклям было для меня забавой. Я очень быстро управлялся с заданием, а все остававшееся время было моим. Я рисовал иллюстрации для литературного приложения к газете, писал с натуры достопримечательности и неповторимые уголки старого города. Представляешь, старая башня с часами, ворота, мост, построенный еще в древности… Мое искусство оценили. За моими пейзажами, зарисовками любители живописи охотились и считали для себя удачей приобрести их. У меня появилась своя клиентура. Бывший адвокат как-то сделал мне заказ – нарисовать старый родительский дом до того, как его снесут, а на его месте построят новый. Вскоре я стал известным человеком в городе. Все знали, что я отказался от распределения в Бухаресте, и это прибавило мне популярности и уважения. Меня рвали на части: приходилось писать афиши, готовить декорации для любительских спектаклей в Доме культуры, создавать любительскую изостудию. Чего еще было желать?

– Ты не скучал по Бухаресту?

– Об этом меня спрашивали многие и удивлялись, услышав отрицательный ответ. Сколько людей искусства, художников жили вне Бухареста и тем не менее стали знаменитыми! И город тот, где я работал, мне нравился. Он жил насыщенной культурной жизнью. Там имелась библиотека, возраст которой исчислялся веками, краеведческий музей, ультрасовременный отель, куда зимой и летом приезжали туристы, чтобы ознакомиться с историческими достопримечательностями. Словом, что тут говорить, я жил полнокровной жизнью. Меня приглашали на все банкеты, на пикники в вековых дубравах, на рыбалку и тому подобное…

– Теперь я не удивляюсь, почему ты забыл обо мне.

– О тебе? Я забыл обо всех. Не думай, что я стану выкручиваться или просить прощения.

– А тебе это и не удастся сейчас: слишком поздно.

– Рад, что ты избавляешь меня от этого. Так мне будет легче рассказывать. Ну, закрутила меня жизнь в этом городе. Следующей зимой в город приехала одна немецкая семья из Мюнхена, чтобы навестить своих родственников. Мой приятель, стоматолог, приходился им племянником, и меня несколько раз приглашали в гости. С ними приехала дочь Гертруда. И вот мне показалось, что девушка – а она была красива – строит мне глазки. Ты же знаешь, мне всегда нравились красивые девушки. Наша дружба – тому пример…

– Не надо банальных комплиментов.

– А это не комплимент. Если хочешь знать правду, я все это время тосковал по тебе.

– Когда же у тебя оставалось на это время? Очевидно, в перерывы…

– Раньше ты не была такой ироничной.

– Ироничной меня сделала жизнь… и разочарование. Правда, разочарования закаляют человека, вырабатывают у него стойкость, хотя надолго оставляют горький привкус. Но извини, я прервала тебя. Итак, ты увлекся Гертрудой…

– Мы нравились друг другу. И ее родители симпатизировали мне. Они рассказывали, какого успеха добился там, в Мюнхене, их знакомый, тоже художник. Вернувшись в ФРГ, они прислали мне вызов на месяц, чтобы я мог навестить их, Я поехал. Там я рисовал, продавал свои работы, заводил творческие знакомства… Одним словом, когда я вернулся домой, в Румынию, дело было сделано – помолвка с Гертрудой уже состоялась, а на следующее лето была назначена свадьба. Я считал дни. Когда подошло время, я подал заявление об увольнении, откровенно говоря, с большим сожалением. Меня пытались отговорить, но безуспешно.

– Западные миражи…

– Не упрощай. Меня влекли туда не светящиеся рекламы и отдых на собственной яхте, а нечто большее – я любил Гертруду. За шесть месяцев я неплохо освоил немецкий, у меня были большие планы. Работа в театре стала казаться незначительной и скучной. Девушки моего круга перестали меня интересовать. Со мной что-то произошло, что-то такое, что делало меня глухим к советам друзей. Я уволился и стал ждать вестей от Гертруды, но письма все не было… А потом мне сообщили, что она вышла замуж. Только тогда я понял, каким глупцом оказался. Несколько недель я ходил как потерянный. Дни проводил в баре за рюмкой коньяка, стараясь ни о чем не думать. Наконец за мной пришли друзья и посоветовали попроситься на прежнюю работу в театр. Но было поздно. Жизнь не стоит на месте. На моей должности уже работал новый человек. Один из друзей сказал, что уходит на пенсию реквизитор театра и я мог бы на время заменить его, но это представлялось мне полной капитуляцией и я наотрез отказался.

– И вот ты здесь…

Алек передернул плечами, закурил новую сигарету и некоторое время безразличным, невидящим взглядом смотрел в одну точку.

– Ничего, выкручиваюсь. От голода никто еще не умирал. Как мне кажется, я потерял главное – уверенность в себе.

– Ты? Ты всегда был олицетворением самоуверенности.

– Был, но все меняется. Переживу и это. Меня приглашают участвовать в оформлении нового отеля, есть приглашение на фарфоровый завод.

– Все в том же городе?

– Ты что, считаешь меня идиотом? Оттуда я уехал навсегда. Что мне там делать? Терпеть не могу сострадания. Я переехал в небольшой городок на Буковине, а когда начался курортный сезон приехал сюда, на побережье. Осенью видно будет, что делать дальше. Вот и вся моя история. Расскажи и ты о себе…

– Я? Мне не о чем рассказывать… Получила распределение сюда, в Мангалию. Работаю учительницей. Вышла замуж за хорошего парня, морского офицера.

– Живопись не бросила?

– Почти. Иногда пишу этюды, делаю зарисовки, но очень редко. Не хватает времени. К тому же я не надеюсь, что смогу создать шедевр.

– А я еще надеюсь.

– От всего сердца желаю, чтобы твои надежды сбылись. А сейчас я тебя покину, у меня еще много дел. Желаю обрести себя как можно скорее.

– Все равно что желать больному здоровья, – криво усмехнулся Алек. – Прошу тебя, посиди со мной, окажи мне честь… Зарабатываю я достаточно, чтобы позволить себе угостить друзей.