Текст книги "Рассвет над волнами (сборник)"
Автор книги: Ион Арамэ
Соавторы: Михай Рэшикэ
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
Глава 17
Ничто не нарушало тишину ночи. Только небольшие волны ласково лизали борта корабля. Их плеск убаюкивал. Старший лейтенант Стере стоял на палубе рядом с Пуку. Они словно завороженные смотрели, как к орудийной платформе по морской глади протянулась дорожка холодного лунного света. Море в этом свете от корабля до самого горизонта казалось покрытым прозрачной корочкой льда.
– Ночь идеального магнитного фона, – тихо произнес Стере. – Говорят, в такие ночи планеты становятся больше, а люди чувствуют себя лучше. И в моральном отношении тоже.
– Я это по себе чувствую, – задумчиво обронил Нуку. – Как притягателен лунный свет. И чувствуешь себя бодрее. Загадка небесной механики.
– Небесная механика… – пробормотал Стере. – У нее еще много загадок. Я, например, придерживаюсь точки зрения, что жизнь существует и за пределами нашей планеты, несмотря на то, что исследования Луны, фотографии Марса, зонды, направленные к Венере, это отрицают. Ответ ограниченный рамками Луны, Марса и Венеры. А дальше? Какова природа так называемых летающих тарелок с точки зрения науки, а не дешевой сенсации или мистики? Существуют ли они в действительности? Слишком многое, связанное с этими странными явлениями, кажется настолько необъяснимым, что мы не можем все списывать на оптические эффекты. Сколько книг написано об инопланетянах, якобы посещавших нашу Землю в различные периоды ее развития! Ученые предполагают, что разумная жизнь в различных уголках Вселенной может существовать, но в таком случае она должна каким-то образом давать о себе знать.
– То есть ты веришь в «зеленых человечков» из иллюстрированных журналов, падких на всякого рода сенсации?
– Почему же обязательно «человечков»? – вспыхнул Стере. – Нам почему-то кажется, что все должны быть похожими на нас. В представлении древних боги тоже имели облик человека. У негров боги черные, у индейцев они похожи на индейцев. Даже сейчас, в конце двадцатого столетия, мы продолжаем считать, что представители внеземных цивилизаций должны быть похожими на нас, а это неправильно. В каком-то фантастическом романе на одной из планет разумной формой жизни был океан. Он вступал в контакт с человеком не посредством языка, а странным телепатическим образом – считывая мысли и обращаясь непосредственно к сознанию.
– Это все из области фантастики.
– Но разве смогли бы мы прожить без фантастики? Когда планируешь свою работу даже на день вперед – это тоже в известной степени фантастика…
Стере внезапно замолчал, словно застеснявшись своей откровенности, закурил и снова стал вглядываться в причудливую игру лунного света.
– Хочется надеяться, что мы не одни во Вселенной, – продолжал он. – Вы только подумайте, сколько вариантов развития жизни возможны в миллиардах миров.
– А я думаю о Белом Ките, – сказал тихо Нуку.
– Вам нравятся романы Мелвилла? Это своеобразная литература…
– Дело не в самой литературе. Я пытаюсь увидеть в «Белом Ките» не литературу, как таковую, а вопросы человеческого бытия. Человек создает в своем воображении какой-нибудь идеал и гоняется за ним, пытаясь его достичь. Он отказывает себе во многом, преодолевает трудности, собственную слабость и страх, чтобы идти вперед, к своей цели. Иногда итог бывает трагичным, но не это главное. Главное – преодоление, постоянный поиск…
– Да, – согласился Стере. – Вы образно говорили о Белом Ките. А показался он вам хоть раз на горизонте?
– Об этом говорить рано, – усмехнулся Нуку. – Я всего несколько недель на корабле, какие уж тут киты… Пока что, если продолжать в том же духе, я и черноморской ставридки не видел.
На палубе послышались шаги, и вот уже рядом звучит голос командира:
– Самое время помечтать, только завтра придется заняться конкретными делами.
– Намек понял, – негромко проговорил Стере. – И все-таки какая красивая ночь…
– Я предоставлю тебе возможность вдоволь полюбоваться такой же ночью, но только завтра, – сказал Якоб. – А моему помощнику завидую, что ему довелось дежурить в такую ночь.
– Специально договорились с бюро прогнозов.
– Тогда пожелаем тебе ночи без сюрпризов, – сказал Якоб, бросив окурок за борт. – Ты с кем дежуришь?
– С капралом Вишою.
– Хорошо. Значит, служба в надежных руках. Пойдемте, товарищ Стере, поспим немного.
Нуку смотрел им вслед, пока не погас свет в коридоре. Он сделал несколько шагов по направлению к корме. Через открытую дверь кубрика механиков доносилось невнятное бормотание – кто-то разговаривал во сне. С ходового мостика доносились шаги впередсмотрящего. В центре корабля слышался монотонный гул генераторов, обеспечивающих корабль электроэнергией. Взамен дневной суматохи тишина и одиночество. Есть время поразмыслить, восстановить в памяти минувшие события, сказанные фразы… Амалия сейчас, наверное, спит, если, конечно, тот учитель не организовал очередной литературный вечер на дому. Такие вечера хороши для духовного развития, но имеют и негативные стороны, которые нельзя предугадать.
Нуку вспомнил свое возвращение домой после неожиданного выхода в море, накануне того вечера у Джеорджеску-Салчии, куда он был приглашен вместе с Амалией, но в результате сложившихся обстоятельств приглашением не воспользовался.
Море тогда штормило. Он устал и по возвращении на берег торопился домой, чтобы застать Амалию. Но его ждало разочарование – жены дома не оказалось. Судя по тому, что хозяйственной сумки на месте не было, она пошла за покупками. Нуку ходил по квартире и все думал о приглашении на вечер к Джеорджеску-Салчии. Нет, он не осуждал Амалию, но ему хотелось понять, что ее так влечет туда. Может, не только литературные интересы? Нуку взял с полки томик стихов, подаренный Амалии учителем. Раскрыл. Надпись обычная, банальная: «Моей коллеге по учительской и по мировоззрению в знак уважения». А если тон надписи всего-навсего камуфляж? В любом случае это детство, а не интимные строчки. Он попытался отыскать скрытый смысл в словах «коллеге по мировоззрению», то есть единомышленнице, но кто смог бы обнаружить в них код к разгадке? Бремена писем, посланий прошли. Сейчас люди предпочитают общаться по телефону – более удобно и оперативно. Вот и он письмо матери все никак не отправит. Надо бы расклеить конверт и дописать еще несколько строк…
Амалия пришла через час, элегантная, сияющая от счастья, и Нуку показалось, что она открылась ему с какой-то новой стороны.
– Вернулся наконец, скиталец! Если бы я знала, что ты уже возвратился, я бы на все рукой махнула. Почти час прождала у кооперативного магазина. Там на дверях висела записка: «Сейчас вернусь». Это «сейчас» длилось около часа. Ты, наверное, голоден…
– Нет, я поел на корабле.
– У вас феноменальный кок: даже в такой ураган – а на море, наверное, шторм был – он ухитряется что-то приготовить.
– У тебя было время заметить, что на море шторм?
– Конечно. Казалось, ветер вырвет деревья с корнями, а гости, приехавшие к Иону из столицы, начали плакаться: мол, напрасно приехали к морю.
– Ион? – удивился Нуку. – Я вижу, ваша дружба крепнет.
– Перестань иронизировать, Нуку. Я прощаю тебя только потому, что понимаю, как ты устал после плавания, как тебе было тяжело… Но все же нельзя быть таким противным. Если хочешь, я порву с этим литературным кружком у Иона Джеорджеску-Салчии.
– Я совсем не о том, – дал он задний ход. – Я не настолько темен, чтобы не понимать, что ты нуждаешься в духовном общении. И давай положим конец этим разговорам.
Амалия пожала плечами:
– Не я первая начала…
Когда она ушла в школу, Нуку задумался: показалось ему, что Амалия стала какая-то не такая, или она действительно изменилась? А если изменилась, то что таит в себе эта перемена? Любимая тряпичная кукла Амалии Оскар, сшитая ею по модели из журнала, лежала все на том же месте – очевидно, Амалия перестала ею интересоваться. На шифоньере Нуку обнаружил холст, натянутый на подрамник. Набросок романтического пейзажа – лодка, кусты акаций у моря, луна выглядывает из-за причудливых облаков. Амалия опять взялась за живопись. Вероятно, готовит работу для какой-то выставки, а может, хочет сделать кому-то подарок. Но кому? Нетрудно догадаться. Романтическая атмосфера, сюжет – все напоминало рассказ Джеорджеску-Салчии, появившийся недавно в журнале: лодка, луна, акации и два силуэта. А может, это и есть иллюстрация к тому рассказу, подтверждающая, что она поняла его подтекст и что они с Джеорджеску-Салчией действительно единомышленники…
Амалия слишком часто заявляет, что ей ничего не стоит отказаться от посещений этих вечеров, если его, Нуку, это раздражает. Что это? Демонстрация индифферентности? Подумаешь, большое дело – отказаться от посещения вечеров у Джеорджеску-Салчии, будто они и без того каждый день не встречаются в школе. Нет, не этого хотел Нуку. Да он и сам не знал, чего хотел. Вот взять хотя бы прошлый вечер перед выходом в море. Он спросил удивленно:
– Ты подрезала волосы? У тебя ультрасовременный вид.
– Только сейчас заметил? Уже больше недели прошло, как я была у парикмахера. Но я тебя, конечно, интересую так же, как…
– Интересуешь, но не только внешностью.
Губы Амалии обиженно скривились. Назревала ссора, но Нуку вдруг сказал:
– Давай не будем придираться к каждому слову. Одевайся, сегодня я тебя приглашаю.
– Как благородно с твоей стороны, что ты решил вывести меня в свет. А вдруг у меня нет настроения?
– Не капризничай! Через пять минут чтоб была готова.
Амалия ничего не ответила, только улыбнулась и ушла в ванную…
– Ты даже не замечаешь, что я тебя люблю, – сказала она, обнимая его, когда они ложились спать. – Откуда у тебя эта ревность? Разве я хоть раз дала тебе повод для подозрений? А может, кто-то из кумушек нашептал тебе на ухо?
– Какие кумушки! Откуда у меня время, чтобы слушать сплетни? Во-первых, я тебя ни в чем не обвиняю.
– Хорошо, прекратим эту дискуссию, – вздохнула она. – Спокойной ночи…
Нуку облокотился на леера, посмотрел за борт – все тот же плеск волн. Черт бы побрал все эти встречи, балы, вечера! С Зозо тогда тоже все началось с вечера. Тот бал в Доме армии был великолепен. Столики, оркестр, оркестранты в темно-синих смокингах и бабочках. Зозо пришла в бальном платье. Большие черные глаза она подвела карандашом, отчего они казались удлиненными, как у лани. Пышную прическу украшала сверкающая серебряная диадема. Все это делало ее похожей на экзотическую принцессу. Не обратить на нее внимания было невозможно, и Нуку распирало от гордости. Зозо только екончила педучилище, работала учительницей, а он всего несколько месяцев носил лейтенантские погоны. Он танцевал с ней, и ему было радостно ловить на себе восхищенные взгляды. После одного из танцев, когда они возвратились к своему столику, к ним подошел его однокашник по училищу Эуджен.
– Как дела, Нуку? Вижу, ты неплохо развлекаешься…
– А ты скучаешь? Да, вы не знакомы. Мой коллега, а это… Зозо…
– Очень приятно, – сказал Эуджен и галантно поцеловал ей руку.
– Садись к нам, если хочешь. Ты один?
Эуджен сел, поправил мундир:
– Один. За моим столиком оказались какие-то скучные типы, все время пытаются рассказывать о своей службе в армии.
– Ну и что? Это интересная тема, – возразила Зозо, – особенно для тех, кто не знаком со службой в армии или на флоте.
Тут Эуджен поменялся ролями с теми скучными типами и принялся оживленно пересказывать всякие были и небылицы из флотской жизни. О том, как в курсантские годы, возвращаясь из увольнения, пронес в алюминиевом бидоне с надписью «Молоко» пиво; как на шлюпке вышли на рыбалку, поднялся ветер и они с трудом догребли до дебаркадера; как во время ночных стрельб из личного оружия на полигоне один из курсантов выстрелил трассирующей пулей под углом сорок пять градусов, чтобы увидеть, как далеко она полетит.
Зозо слушала его как завороженная. Нуку почувствовал себя лишним – ему самому никогда не приходило в голову, что подобными баснями можно заинтересовать девушку. А когда после перерыва вновь заиграла музыка, Эуджен поднялся и пригласил Зозо:
– Пошли первыми растопим лед.
– Я не люблю выходить на танец в первой паре, – улыбнулась Зозо, но поспешно поднялась.
Нуку старался не смотреть, как они танцуют. Ему не хотелось, чтобы заметили, что он переживает. А танец длился долго – танго сменил вальс, и Нуку казалось, что Эуджен с Зозо никогда не вернутся. Наконец они подошли к столику. Зозо, помахивая у лица ладошкой, сказала:
– Умираю от жары. Выйду постою на террасе.
– Я провожу вас, – тут же предложил свои услуги Эуджен.
Нуку заказал себе кофе в ожидании Зозо и Эуджена, но они не собирались возвращаться…
Потом Эуджен уехал к месту службы в один из речных портов, а Зозо к месту своей работы – в Меджию, небольшой городок недалеко от побережья.
Через несколько месяцев к Нуку подошел один из его товарищей:
– Где ты, черт возьми, прячешься?
– Я не прячусь.
– Как же – не прячешься! Я тебя не видел уже сто лет. Все еще убиваешься по Зозо?
– А почему я должен убиваться?
– Так ты даже не знаешь! Ее же у тебя увел твой друг Эуджен. На прошлой неделе они поженились…
Нуку старался побыстрее забыть случившееся. Он бродил по городу, не пропускал ни одного фильма, ни одного спектакля. Однажды у билетной кассы в Доме культуры он обратил внимание на Дойну Попеску. Тогда они еще не были знакомы. Она привлекла его своей спортивной внешностью, модной короткой стрижкой, со вкусом подобранным туалетом. Нуку упросил кассиршу продать ему билет на место рядом. Вечером, войдя в зал, он увидел, что девушка уже пришла, но когда занял свое место, то обнаружил, что между ними одно место свободно. Нуку подумал, что, наверное, явится какой-нибудь тип, но пришла Амалия. Она торопливо продвигалась между рядами, извиняясь перед публикой, уже заполнившей весь ряд. Проходя мимо Нуку, она тоже извинилась, на что он ответил какой-то банальной любезностью. Амалия улыбнулась и проскользнула мимо, оставляя позади себя тонкий запах дорогих духов…
Уже после женитьбы Нуку говорил ей:
– Столько раз в театре я сидел рядом с девушками, но ни с одной из них не пытался заговорить, считал это дурным тоном. А вот с тобой почему-то заговорил – попросил у тебя программу.
– Сожалеешь?
– Наверное, сама жизнь дала мне шанс, и я не преминул им воспользоваться.
– Значит, так тому и быть, – объяснила Амалия. – Ты мне тоже понравился. Когда проходишь мимо сидящих, люди обычно брюзжат, бурчат что-то о пунктуальности или многозначительно вздыхают. А ты был вежлив, это всегда подкупает…
«Может, и этот учитель очень вежлив, – подумал, возвращаясь к действительности, Нуку. – Человек с положением, с хорошими манерами, писатель. Наверное, когда Амалия уходит домой, он подает ей плащ или пальто и помогает одеться. Когда они встречаются утром в учительской, целует ей руку. Приглашая на вечера с литературным уклоном, не забывает для видимости пригласить и его, Нуку. И вот уже Амалия меняет прическу, но делает вид, что ничего в ее жизни не происходит…»
Дальнейшую цепь его рассуждений прервал голос капрала Вишою, донесшийся с мостика:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться?
– Что у тебя там, Вишою?
– Со стороны кормы какой-то свет. Кто-то к нам приближается. Вероятно, штабной катер.
– В такое время? Сейчас почти полночь. Подожди, я поднимусь к тебе.
Нуку взошел на мостик, взял у капрала бинокль и стал рассматривать огонек на темной линии горизонта.
– Сейнер. Начался рыболовный сезон.
– Чтоб их… – вздохнул капрал. – А мне показалось, что в свете огонька я вижу людей, рулевого, механика, командира, которые смотрят в нашу сторону… Вот! Смотрите, они нам сигналят.
– Ответь им, – приказал Нуку.
Вишою подошел к прожектору. В это время с сейнера передали: «Я – сейнер «Синая». Желаю вам успешной навигации».
– Ответь ему: «Мы – военный корабль. Благодарим за пожелание. Удачной вам путины!» Сделай отметку в бортовом журнале об этой встрече.
– Интересно, мы друг друга не знаем, а приветствуем, – сказал капрал после того, как передал сигналы. – В море люди гораздо ближе друг другу.
– Да, что касается близости людей… Скажи, Вишою, что ты знаешь о матросе Штефанеску?
– Точно так же меня спросил командир – что я знаю о Штефанеску. Он подал рапорт, что боцман его преследует. Ну, я и сказал командиру, что думаю о Штефанеску. На комсомольских собраниях он обязательно говорит что-нибудь такое, что расходится с мнением остальных… Я не могу понять, что его толкнуло подать рапорт… Может, чувство мести… но только не наказание. Тем более трое суток на гауптвахте он уже отсидел и никто их ему не вернет. Просто мутит воду…
– Может, ты и прав, – согласился Нуку. – А ты лично как считаешь? Ты же был на носу, когда произошел инцидент.
– Я бы сказал, что никакого инцидента не было. Штефанеску действительно мог свалиться за борт, когда наклонялся, чтобы разблокировать страховочный механизм. Иногда на него накатывает безрассудная храбрость. Но нельзя же делать все, что в голову взбредет…
– Как ты думаешь, военный мастер Панделе виноват?
– В чем виноват? Он его не ударил, не оскорбил. Что оттолкнул и накричал на него – это правда, но Штефанеску заслуживал даже большего.
– Ты тоже считаешь, что Панделе не вышел за рамки?
– Нет, товарищ старший лейтенант, и не потому, что он мой начальник. Я за справедливость. Зачем зря обвинять человека? Штефанеску все преувеличивает, хотя сам виноват. Это не в первый раз. Он постоянно ошибается, невнимателен, все время надо следить за его действиями. Во время маневра должна быть строгая дисциплина. Если каждый начнет делать все, что захочет…
– Ясно, Вишою, – мягко прервал его Нуку. – Я просто хотел узнать твое мнение.
На палубе послышались шаги.
– Кто там? – спросил Нуку.
– Я, Албу.
На мостике показался капитан-лейтенант Албу:
– Полночь, товарищ помощник командира. Дайте и нам, тем, кто находится под палубой, в самом чреве корабля, утвердиться, – пошутил он. – Идите спать…
– Какая погода – благодать! – вздохнул Нуку. – Стоим на якоре, ветер – слабый норд-вест, сигнализация работает нормально. Хорошей вахты!
– Благодарю, – сказал Албу. – А вам приятных снов…
Глава 18
Старательно подметая палас, Амалия пришла к выводу, что стоит на пороге важных перемен. Но что сулят ей эти перемены? Что может дать ей любовное приключение? Немного скрасит монотонность дней быстротечных? Через десять лет ей будет тридцать пять, появятся первые седины, по материнской линии у всех такая седина…
Джеорджеску-Салчия все более настойчиво проявлял любезность. Он подарил ей книгу, за которой все гонялись, утром до последней минуты поджидал ее в учительской и успевал сказать ей комплимент. Он рассказывал ей новости и даже набирал в ее ручку чернила. Объяснения в любви в полном смысле этого слова еще не было, но есть вещи, не требующие объяснений. Амалия чувствовала, как день ото дня возрастает его настойчивость, но делала вид, что ничего не замечает.
Близился вечер. Амалия посмотрела на часы – когда Нуку работал в отделе технического обеспечения, он возвращался обычно в это время. Оставив папку под вешалкой, он разувался и кричал в открытую дверь:
– Привет! Дадут что-нибудь поесть усталому человеку?
И она радостно спешила продемонстрировать ему секреты кулинарного искусства, усвоенные ею еще в детстве. Кухня всегда была в почете в крестьянских домах, стоящих в долине реки Сирет. Бабушка Амалии, слывшая женщиной энергичной, неутомимой, большую часть своей жизни провела возле печи. Нуку с удовольствием уплетал печенье Амалии, которое само таяло во рту, а она в это время рассказывала ему о старинных рецептах, переданных ей бабушкой. Нуку хвалил ее.
В последнее время она не могла проявить своих кулинарных способностей. Нуку возвращался домой поздно и говорил, что уже поел на корабле.
В углу спальни Амалия на минуту задержалась. Кукла Оскар упала на пол, и в ее позе было что-то такое, что вызвало у Амалии жалость. Она подняла Оскара и заметила, что зонтик на кармане она так и не вышила. Амалия вспомнила, с каким рвением принималась за работу. Ей очень хотелось иметь комичную куклу, не похожую ни на какую другую. Таким и вышел у нее Оскар – с большими сатиновыми усами, с густыми бровями, с руками, засунутыми в карманы брюк на подтяжках. Когда она увидела модель в журнале, то не раздумывала. Интерьеру современной квартиры кукла в ярком контрастном костюме должна была придать известное своеобразие…
– Какой потешный тип! – воскликнул Нуку, увидев модель в журнале.
– Потешный и очаровательный. Но если он тебе не нравится, то перед твоим приходом со службы, я буду его прятать.
– Зачем? Если он нравится тебе, значит, все в порядке. Пусть он станет для нас членом семьи. А какое имя ты ему подобрала?
– Такое же, как автор модели…
Амалия посадила Оскара на кровать, прислонив к подушкам, а возле его ног положила недочитанный роман – еще один признак художественного беспорядка. Но мысли ее были заняты более важным. Что изменилось в ее жизни, в ее привычках? Что произошло с ней за эти три года? Она вышла замуж, сдала несколько экзаменов, учит детей рисовать. Может, так пройдет вся жизнь: классный журнал, мел, задание на дом, советы не высовывать язык, когда рисуешь, и тому подобное. А Алек? Три года бурной, изобилующей ошибками жизни. Одних забыл он, другие забыли его. Что же осталось? Экстравагантный пляжный художник, который не может скрыть своих переживаний. С такими способностями, с такими шансами реализоваться рисовать на пляже богатых туристок! И хотя он делает вид, что своей судьбой доволен, она-то знает, как он несчастен…
В студенческие годы они с Алеком решили подняться на скалу, что над пещерой Святой Анны.
– Не понимаю я тех, у кого нет страстного увлечения, идеала, большой цели, – говорил ей Алек. – Прозябать изо дня в день, из месяца в месяц – какая глупость! Ну, поднимайся!
– Мне страшно.
– Чего ты боишься? У человека есть два основополагающих качества – любознательность и храбрость. Без них мы бы до сих пор жили в пещерах, не изобрели бы ни колесо, ни пенициллин, ни телефон. Северный полюс остался бы недосягаем, и никто не открыл бы Америку. Давай руку!
Амалия дотянулась до его руки, и он рывком помог ей взобраться наверх. Он обнял ее за плечи, скорее, покровительственно, чем нежно. Далеко внизу, в долине, лежали дома окраины города, скрытые легкой дымкой. На скале, прямо под ногами у Алека, красовалась нацарапанная печатными буквами надпись: «Нелу и Ортанса. 1976».
– Видишь, какова потребность самовыражения? Авторы надписи захотели таким образом оставить память о себе, и им это удалось. Кто они, эти Нелу и Ортанса? Да кто хочешь: портные, продавцы фруктов, государственные служащие или кто-нибудь еще. А мне такого самовыражения не надо, я не для этого родился. Не для этого природа наградила меня способностями, хотя заслуга в том не моя. Мне хочется заявить о себе в полный голос. Мне нужна известность, чтобы люди узнавали меня на улицах и говорили: «Вот идет мастер». Ради этого и стоит отдавать всего себя работе. Искусство обладает дьявольской силой. Оно способно делать тебя личностью, вывести из безвестности, поэтому надо делать свое дело хорошо.
– Но ты и так его хорошо делаешь, Алек. Ты лучший в институте.
– Этого мало. Я хочу стать знаменитым. Конечно, можно оставить свои имена на камне, как эти Нелу да Ортанса, но мне этого мало. Я хочу, чтобы меня признали многие, чтобы мое имя мелькало в журналах, на афишах, чтобы оно осталось в истории, в общественном сознании. Только тогда я смогу сказать, что добился своей цели…
Амалия горько усмехнулась от этих воспоминаний – какая пропасть между мечтой и реальностью! Он стал анонимным художником, который за деньги пишет на пляже портреты туристов. А тем и дела нет до того, кто он такой. Алек изменил самому себе, отказался от своей мечты, предал забвению свои идеалы, полагая, что они могут подождать. Но идеалы – это не кассета с магнитофонной пленкой, которую можно остановить, а потом опять прокрутить с того же самого места. В идеал надо верить и идти за ним…
А что же Джеорджеску-Салчия? В чем видит свой идеал он?
– Я занимаюсь литературным трудом, даже когда иду по улице, – признался однажды Джеорджеску-Салчия, когда они с Амалией возвращались после педсовета. – Всматриваюсь в лица, вслушиваюсь в обрывки фраз, по тону пытаюсь определить душевное состояние того или иного человека. Для меня не имеет значения, для чего это нужно. Совсем неважно, когда мне это понадобится – сегодня или завтра и понадобится ли вообще. Просто мне необходимо каждую минуту наблюдать за людьми и характеризовать их. Считаю, что писатель должен носить в себе сотни персонажей. Его рабочее время не ограничивается пребыванием за письменным столом. Он работает постоянно – наблюдает, делает выводы, переносит свои наблюдения на бумагу. Кроме того, нужны общие знания. Если один из моих персонажей медик, я изучаю книги по медицине. Писатель должен знать все – и кулинарию, и основные законы математики, и астрономию, и юриспруденцию, и штурманское дело, и садоводство, и моделирование… Я уже не говорю о психологии и теории литературы. Сколько же нужно времени, чтобы изучить все это?
Когда они прощались возле ее дома, Джеорджеску-Салчия, продолжая тему, вздохнул:
– Один приятель однажды совершенно серьезно сказал мне: «Я бы написал книгу, да все времени нет». Что в его представлении значило «написать книгу»?
Амалия мысленно сравнила Алека и Джеорджеску-Салчию. Для Алека цель жизни – стать знаменитым, для Джеорджеску-Салчии – это постоянная, непрерывная аккумуляция понятий, образов, идей, которые в конечном счете найдут отражение в будущей книге. Для него не столь важно, будет она иметь успех или нет, поймут ли его читатели. Писать – вот что для него важно. Он человек более высокой духовной организации. Алек был на пути к тому, чтобы стать большим художником, но не стал им, споткнулся. Не хватило крепости духа, что-то в нем дрогнуло. Силы, которую он афишировал во время диспутов, упорства, с которым отдавал себя работе, оказалось недостаточно. Одного удара судьбы хватило, чтобы сломать его…
– В жизни нет людей на сто процентов хороших или плохих, – сказал как-то Джеорджеску-Салчия. – Не должно их быть и в литературе. Сколько оттенков можно создать из различных комбинаций черного и белого цветов? Ты художница и лучше знаешь, что нельзя нарисовать картину, не используя оттенки.
– Из комбинаций белого и черного получаются оттенки от светло-серого до темно-серого, все зависит от пропорций, – попыталась придать разговору шутливый тон Амалия. – Хочешь сказать, что люди тоже наделены всеми оттенками серого?
– Да, если взять среднего человека. Его жизнь – это обычно семья, работа, развлечения. Различные события его жизни постоянно меняют это соотношение. Человек завязывает знакомства, страдает, поднимается или скатывается по служебной лестнице, испытывает радости и огорчения. Бывают, правда, исключения. В общем, он может разложить по полочкам не только литературное произведение, но и собственную жизнь, старается дать ответ на любой возникающий вопрос. Когда мы хотим быть ближе к человеку, то пытаемся узнать, что он думает, каким представляет свой жизненный путь. Таким образом, – резюмировал Джеорджеску-Салчия после небольшой паузы, – не стоит делить людей на хороших и плохих. Такими они бывают лишь в заурядных книжках…
Наводя порядок в квартире, Амалия окончательно осознала, что решающий момент приближается. Интуиция подсказывала ей это. А если это так, то ей придется заранее выработать линию поведения, которая придала бы Джеорджеску-Салчии храбрости или, наоборот, деликатно подсказала бы ему, что они разные люди. Конечно, мужчина в возрасте Джеорджеску-Салчии, обладающий его жизненным опытом, не рискнет вступать в игру, пока не получит определенных гарантий, не взвесит всех «за» и «против».
Поправляя шляпу Оскару, Амалия попыталась представить, как твердо, с достоинством ответит Иону:
– Это несерьезно, и потом, за кого ты меня принимаешь?
Или сердито:
– Ты хорошо подумал?
Или назидательно:
– Я считала тебя человеком высоконравственным…
Или кокетливо:
– Дай мне подумать…
Последний вариант показался Амалии просто глупым. Ион Джеорджеску-Салчия будет вправе спросить: «Как, у тебя до сих пор не нашлось времени подумать? Ты в самом деле ничего не замечала? Значит, ты совсем не думала обо мне, значит, я в твоих глазах просто ничтожество?»
И это будет справедливо. Какой же глупой надо быть, чтобы не заметить, что ты нравишься мужчине и он уже собирается сказать тебе об этом!
Итак, что же она ответит ему? Амалия взяла влажную тряпку, стерла пыль с книжных полок, отодвинула в сторону вазу, которую подарил ей к Новому году Нуку, потом снова взяла в руки тряпку и некоторое время стояла посреди комнаты, думая о муже. Любит ли она его? Этим вопросом она задавалась не впервые. Она припоминала его голос, его манеру молчать, его объятия и одиночество, которое наваливается на нее после его ухода…
Ей никогда не приходило в голову обманывать его. У них с Нуку был небольшой, но постоянный круг знакомых – несколько его приятелей с женами. Иногда по субботам они ходили вместе в театр или в ресторан. Были еще Попеску, но после рождения ребенка у них оставалось мало свободного времени. Ни многозначительных взглядов, ни фраз с подтекстом. Это был круг людей, которые умели хорошо провести время, не осложняя отдых лишними волнениями. Так прошло три года…
Амалия поставила вазу на место и попыталась объяснить самой себе, откуда появилось это беспокойство, нарушившее ее душевное равновесие, которое она обрела в последние три года. Джеорджеску-Салчия ежедневно видел ее в учительской. Они обменивались мнениями по вечным темам – погода и телевизионная программа. И за все три года ни малейшего намека на то, что ее персона как-то его интересует. Очевидно, сыграл свою роль перевод Нуку на корабль. Ясное дело, женщина, которая часто остается одна, вызывает у мужчин повышенный интерес, кажется более доступной, что ли.
Может, она проявила неосмотрительность, обмолвившись об одиночестве, о несбывшихся мечтах? Нет, он не похож на тех мужчин, которые, придя в кино, только и ждут, когда погаснет свет, чтобы обнять свою спутницу… Но люди все равно стали бы говорить, что она, мол, только и ждет, когда муж уйдет в море… А прикидывалась: с мужем под руку идет, даже по сторонам не смотрит… Ну что еще ей нужно – муж молодой, обходительный… Вот они, женщины: стоит оставить на минуту без присмотра, как они…
А что может дать ей связь? Еще ничего не было, а уже начались волнения. Может, сознание, что ты берешь у жизни все, и доставляет удовлетворение, но какова цена? Бесконечные тревоги, волнения, мучительные вопросы, ложь, уловки, постоянные поиски оправдания…