Текст книги "Рассвет над волнами (сборник)"

Автор книги: Ион Арамэ

Соавторы: Михай Рэшикэ
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Глава 21

Вошедший офицер обратился к дежурному по штабу строго по уставу. Это был высокий сухощавый полковник в строевой форме.

– Мы с вами знакомы, – сказал он дежурному офицеру. – Встречались на совещании в Генеральном штабе…

– Да, помню, – ответил дежурный, капитан второго ранга, – но все же прошу предъявить ваши документы.

– Закон есть закон, – улыбнулся полковник и вытащил из внутреннего кармана портмоне, откуда бережно достал какую-то бумажку, пропуск и удостоверение личности.

Дежурный принялся внимательно изучать документы. Мандат был подписан высокопоставленным лицом, которое капитан второго ранга лично никогда не видел.

– Я в вашем распоряжении, – сказал он полковнику, ознакомившись с его документами.

– Я уполномочен объявить сигнал тревоги и проконтролировать его выполнение. Время ноль часов четырнадцать минут. Считайте, что с этого момента сигнал подан. Действуйте!

Дежурный офицер поднял трубку одного из телефонов, стоявшего на маленьком столике, а другой рукой нажал большую черную кнопку, рядом с которой было написано: «Тревога».

Амалия проснулась, включила ночник у изголовья кровати и услышала, как в соседней комнате разговаривал по телефону Нуку:

– Хорошо. Немедленно прибуду. Есть!

– В столь поздний час? – спросила она сонным голосом.

– Спи, – успокоил ее Нуку, – я сам справлюсь.

– Ты должен идти, да?

Она вскочила с постели, накинула халат и стала ходить по комнате, не соображая, что надо делать.

Нуку быстро оделся. Достал «тревожный» чемодан и проверил, все ли на месте. Закрыв чемодан, проверил документы.

– Все в порядке, больше ничего не нужно. Не беспокойся. Возможно, мы на несколько дней выйдем в море…

Он подошел к жене и обнял ее. Амалия проводила его до двери и тихо пожелала:

– Счастливого плавания…

Не закрывая дверь, она смотрела, как Нуку спускается по лестнице. На площадке между этажами он обернулся и помахал ей рукой. Она вернулась в комнату, набросила на плечи шаль и подошла к окну. На улице появились грузовые машины, под окном трещал мотоцикл, шагали военные с чемоданами и плащ-накидками. В доме напротив гасли один за другим огни в окнах. Амалия почувствовала себя очень одинокой. Сколько же жен офицеров, подофицеров, военных мастеров останутся в эту ночь в одиночестве… А ведь это только учения, как сказал, уходя, Нуку. А если…

Она со страхом подумала, что произошло бы, если бы это были не учения. Она видела много фильмов о войне, читала немало книг и теперь попыталась представить на мгновение безлюдные вокзалы, поезда с ранеными, женщин с детьми на руках, бегущих в бомбоубежища…

Амалия вздрогнула и отогнала прочь страшное видение. Из окна видны были клумбы роз, припаркованные легковые автомашины. Как хорошо, что они живут под мирным небом!

В это время под окнами дома остановился грузовик. Водитель не выключил двигатель, и от его тарахтения начали вибрировать оконные стекла. К машине подбежали несколько человек в форме патриотической гвардии [18]18
  Гражданские военизированные формирования на военный период.


[Закрыть] и взобрались в кузов, где уже сидели около десятка мужчин. Потом грузовик умчался, и вокруг воцарилась тишина. Амалия поежилась от ночной прохлады и закрыла окно.

Старший лейтенант Стере сидел в кресле с партитурой на коленях и слушал через наушники скрипичный концерт Макса Бруха. Стереоустановка передавала тончайшие нюансы музыкального произведения. Жена и дети спали в соседней комнате.

Телефонный звонок прервал занятия офицера. Недовольно вздохнув, Стере отложил в сторону партитуру, выключил проигрыватель и снял телефонную трубку. Узнав, в чем дело, он быстро оделся и через несколько минут тихо вышел из квартиры, стараясь никого не разбудить. Жене он оставил короткую записку.

На улице он влился в поток людей в военной форме, шагавших в одном направлении.

Дойна Попеску приподнялась и окинула взглядом комнату. Дочурка спала на животе, обнимая подушку. Рядом с девочкой лежала ее любимая игрушка – плюшевый медведь. Дойна осторожно встала с постели, укрыла одеяльцем девочку и прошла в другую комнату.

Муж уже застегивал ремень на гимнастерке цвета хаки. Форма патриотической гвардии сидела на нем довольно мешковато.

– Ты чего встала? – спросил он шепотом Дойну. – Не разбуди нашу малютку.

– А ты куда собрался?

– Учения. Не пугайся, ничего особенного.

– Мне приснился плохой сон…

Мишу обнял жену – от его формы пахло нафталином.

– Успокойся и забудь про свои сны… Смотри не разбуди ребенка. Завтра утром позвони маме, пусть придет посидит с девочкой.

– Ты надолго?

– Да нет, только на одну ночь. Я же сказал, учения. Отработка задачи – защита предприятия в случае нападения с моря.

– Смотри, чтобы тебе не досталось.

– За что? У меня все документы в порядке. Расставлю людей по постам в соответствии с картой-схемой, проверю наличие оружия, меры безопасности… Все как обычно.

– Может, поешь?

– Некогда.

– Тогда я приготовлю тебе с собой пару бутербродов.

Дойна быстро нарезала хлеб, сыр, колбасу и завернула все это в салфетки. Мишу тем временем отхлебывал из чашки кофе. Пилотку он засунул за ремень.

– Ты совсем не спал, – пожалела его жена.

– Ничего, может, похудею…

На лестничной площадке послышались шаги.

– Пора, – заторопился Мишу, – не то опоздаю. На перекрестке нас ждет машина. Поцелуй за меня нашу малютку!

Дойна молча протянула мужу пакет с бутербродами. Он обнял жену, поцеловал в щеку и торопливо вышел из квартиры.

Дойна Попеску вернулась в спальню, подошла к детской кроватке и постояла так несколько минут. Затем легла в постель, но долго не могла заснуть.

* * *

Матросу Штефанеску снилось, будто он плывет на речном катере по озеру Хэрестрэу. Рядом, прижавшись к его плечу, сидела Корина. В просветы между густыми кронами старых акаций виднелось величественное здание Дома Скынтейи [19]19
  Здание редакции газеты в издательства «Скынтейя».


[Закрыть], Капитан катера посмотрел в сторону Штефанеску, который был в форме, улыбнулся и нажал кнопку сирены…

– Тревога! Выходить строиться на палубе!

– Тревога?

Штефанеску вскочил с койки и заученными движениями принялся одеваться. Вахтенный офицер поторапливал матросов.

– А я только заснул: стоял же в первую смену, – пожаловался Штефанеску Драгомиру. – Какой хороший сон мне приснился!

– Разговорчики! Быстрее, Штефанеску!

– После увольнения только такие сны и будут сниться, – сказал Драгомир, подталкивая Штефанеску к выходу. – А мне все сержант снится, ни на одну ночь в покое не оставляет…

Они выбежали на палубу и стали в строй. Рядом с лейтенантом Вэляну они заметили незнакомого офицера с хронометром в руке.

– Экипаж, равняйсь! – подал команду лейтенант. – Смирно! – Окинув взглядом шеренгу матросов, он начал шепотом считать: – Два… четыре… восемь… двадцать… двадцать два…

– Все? – спросил проверяющий.

– Так точно, все! – ответил Вэляну.

– Хорошо, – сказал офицер и остановил хронометр. – Время показали неплохое. Корабль к бою и походу приготовить!

– Есть!

С соседнего корабля послышался зычный голос:

– Экипаж, равняйсь!

* * *

Ион Джеорджеску-Салчия встал из-за стола и, не выпуская из руки авторучку, подошел к окну. На Якорной улице, в этот час пустынной, было многолюдно. Люди в военной форме спешили к порту. Промчалось несколько мотоциклов, затем послышался характерный рокот легковой «Дачии», принадлежавшей соседу с верхнего этажа – артиллеристу. С лестницы доносился топот бегущих. Джеорджеску-Салчия догадался, что объявлена тревога, начинаются учения. Увидев внизу грузовик, в котором сидели члены отрядов патриотической гвардии, учитель почувствовал легкое волнение и решил включить радио. Из динамика лились сотни раз слышанные звуки сентиментального романса. Это означало, что все спокойно и ничего не случилось. «А может так случиться, что однажды эта мирная тишина будет взорвана, – со страхом подумал учитель. – Пока не поздно, человечество должно остановить свой бессмысленный бег к пропасти…»

Внизу шли и шли люди, чтобы продемонстрировать свою готовность в случае необходимости выполнить долг перед родиной.

Джеорджеску-Салчия вернулся к письменному столу, к неоконченной главе романа.

Глава 22

– Право на борт!

– Есть, право на борт! – продублировал рулевой.

В прохладном утреннем воздухе слова команды звучали особенно звонко. С ходового мостика, где стоял Нуку, открывался хороший обзор. Они занимали место на левом крыле боевого порядка. Справа от них шел корабль, имитирующий конвоируемое судно, за ним, симметрично «МО-7», продвигался «МО-6», впереди, на месте флагмана, шел «МО-1», на мачте которого реял вымпел командира соединения кораблей. «МО-2» шел в арьергарде, замыкая конвой.

Тема учения была получена в опечатанном конверте за несколько минут до выхода в море. В документе содержалась общая военно-политическая обстановка на театре военных действий, вариант развития событий и вытекающие из этого задачи для дивизиона «морских охотников».

– Итак, мы эскортируем конвой, – объявил капитан второго ранга Якоб, выверяя расстояние на карте. – Задача несложная, главное – скорость и направление движения. Мы прикрываем левое крыло боевого порядка, поэтому необходимо строго соблюдать угол по отношению к флагману… Товарищ Пэдурару, доложите.

– Сорок пять градусов, – уточнил лейтенант Пэдурару. – Трудность состоит в том, что конвой идет на малой скорости. Придется продвигаться на самых малых оборотах.

– Испытание нервов, – улыбнулся Якоб. – Ты, Пэдурару, оставайся у карты и веди прокладку маршрута с учетом всех изменений. Помощник займет место у пеленгатора. Измеряй как можно чаще курсовой угол по отношению к флагману.

– Понял.

– Имей в виду, что ночью работать труднее: глаза устают, поэтому можно ошибиться в определении дистанции. Вэляну, после проверки боевых постов останешься у пульта управления огнем. Цели могут появиться в любое время. Огонь открываем по сигналу флагманского корабля. Тем не менее мы должны быть готовы в любую минуту открыть огонь из всех установок. Боеприпасы – по постам и так далее.

– Ясно…

– Вы, товарищ Стере, позаботьтесь о связи, особенно в ультракоротковолновом диапазоне. Связь с базой – в установленное время. Проверьте все средства связи.

– Все проверено, замечаний нет.

– Хорошо…

Хотя командир делал вид, что речь идет о выполнении задач обычных, каждый из его офицеров сознавал, что они отличаются от учебных выходов в море. Еще бы, предстояли боевые стрельбы, марш в боевом порядке, координация действий с другими кораблями… Все это было настоящим экзаменом для экипажа.

Светило солнце. Нуку в сотый раз склонился над пеленгатором, сверяя угол по отношению к флагманскому кораблю. В окуляре сначала видны были серо-стальные волны, затем появилась линия горизонта и при более точном наведении и флагманский корабль. Угол составлял сорок пять градусов.

– Стоп, машины! – приказал командир. – Немного вырвались вперед.

Нуку прильнул к окуляру пеленгатора. Вначале угол оставался неизменным, но, когда корабль стал терять скорость, уменьшился и угол. Была дана поправка.

– Сорок пять градусов.

– Хорошо. Малый вперед! – скомандовал Якоб.

Десятки раз они выполняли этот маневр, и каждый раз командир произносил одни и те же слова. Нуку вспомнил, как улыбнулся Якоб, назвав это «испытанием нервов».

– Рубка, воздушная цель слева по борту! – послышался торопливый доклад.

– Испугался, – засмеялся Якоб и взял микрофон: – Воздушная тревога!

– Впереди по левому борту самолет на низкой высоте! – доложил наблюдатель.

Капитан второго ранга Якоб сдвинул фуражку на затылок, посмотрел в небо и обернулся к Вэляну, который стоял у пульта управления огнем:

– Теперь ваш черед. Посмотрим, на что способны артиллеристы.

– «Дельфин-7», выполняйте сигнал «Стрела»! – послышалось в динамике.

– Понял, выполняю сигнал «Стрела», – ответил он. – Огонь!

Телеметрист повел вслух отсчет расстояния:

– Две тысячи… тысяча восемьсот… тысяча шестьсот…

В это время послышался вой реактивного самолета.

Нуку не отводил глаз от черной точки, которая росла прямо на глазах, отклоняясь немного вправо. За первой точкой показалась вторая…

– Цель! – крикнул лейтенант Вэляну.

– Цель вижу… – отозвался пулеметчик.

– Огонь!

Раздалось несколько коротких пулеметных очередей. С главной палубы пулемет поддержали автоматические пушки. Трассирующие очереди в направлении цели походили на чередующиеся голубые и красные искры.

– Отлично! – воскликнул старший лейтенант Стере, не отрывая от глаз бинокль. – Кажется, цель поразили с первых залпов.

На мгновение воцарилась тишина, затем в динамике послышалось:

– Цель поражена!

– Цель поражена, – повторил в микрофон командир. – Молодцы, артиллеристы. Прекратить огонь!

Последние слова командира потонули в криках «ура».

– Всем оставаться на своих постах – бой еще не закончен! Пеленг… – коротко бросил капитан второго ранга Якоб.

– Сорок пять градусов, – доложил Нуку.

– Хорошо, а то я боялся, что, увлекшись воздушной атакой, мы потеряем контроль за направлением движения. Теперь посмотрим, как чувствуют себя наши соседи…

Он посмотрел в сторону «МО-6», который шел параллельным курсом справа от конвоируемого корабля. Над палубой «МО-6», когда самолет уже начал удаляться, появились белые облачка, раздались пулеметные очереди и орудийные выстрелы.

– Цель поражена! – снова послышался голос в динамике.

– Держимся неплохо, – сказал командир. – Я бы поздравил соседей, да боюсь рассердить адмирала. Он не терпит частных разговоров по радио… Наблюдатель, смотри в оба. Всем на палубе вести наблюдение за морем. Неизвестно, откуда ждать сюрпризов…

Нуку спохватился, что отвлекся, снова проверил курсовой угол и, обращаясь к рулевому, сказал:

– Мне нравится, как вы держите курс. Ни на один градус не отклонились…

– Зато я совсем не видел, как была поражена цель, – сказал военный мастер Бурча. – Жаль, такой спектакль просмотрел…

Капитан второго ранга Якоб, услышав эти слова, обернулся:

– Если бы ты был просто зрителем, то не просмотрел бы. Но в данной ситуации ты выполнял задачу не менее важную, чем артиллеристы. Так что, выражаясь театральным языком, ты находился скорее на сцене, чем в ложе.

– Рубка, докладывает гидроакустическая станция: обнаружено слабое эхо по левому борту.

– Хорошо, отслеживайте и обратите внимание, не перемещается ли оно, – приказал Якоб и повернулся к Вэляну: – Думаю, что придется встретиться с подводной целью. Приготовить бомбы.

– Рубка, слева по борту, девяносто градусов, торпедный катер!

– Хорошо, – сказал командир и поднес ко рту микрофон: – «Кашалот», я – «Дельфин-7», с левого борта торпедный катер.

– Открыть по цели огонь из орудия!

– Понял…

Якоб глазами поискал Вэляну, но тот, услышав, о чем идет речь, уже сбежал по трапу вниз и направился к орудию главного калибра. Маленький катер приближался на максимальной скорости.

– Телеуправляемый катер, – сказал Стере. – Изобретение нашей бригады. Всю зиму над ним работали.

– Жаль, что придется его уничтожить, – отметил Нуку.

– Все предусмотрено, – успокоил его Стере. – Двигатель и радиостанция защищены броней, а воздушные кессоны удержат катер на плаву, если он получит пробоину. К тому же попасть в него – дело непростое: скорость большая, цель маленькая.

Маленький катер уже был виден отчетливо – черные отверстия торпедных аппаратов, длинная антенна…

– Катер-фантом, – улыбнулся Нуку.

– Просто судомодель, – сказал Стере. – Когда я еще был пионером, то увлекался телеуправляемым судомоделизмом. Однажды сконструировал модель эсминца двухметровой длины, которую демонстрировали на республиканском конкурсе.

– Ну, это не то, – сказал Нуку.

– Почему не то? Принцип тот же самый. Только технология немного сложнее и обеспечение непотопляемости.

– Огонь! – послышалась с носа команда.

Нуку непроизвольно посмотрел в сторону орудия. Длинный ствол, выплюнув сноп огня и дыма, дернулся назад – раздался звук выстрела. Когда дым рассеялся, Нуку увидел, как несколько матросов растянули за оружием рогожу. Заряжающий открыл казенник, и дымящаяся латунная гильза упала прямо на нее.

– Не торопитесь, – предостерег с мостика Якоб, – следите за качкой.

Телеуправляемый катер по-прежнему шел на конвоируемый корабль.

– Огонь!

После второго выстрела по левому борту катера поднялся столб воды – катер наклонился набок.

– Цель поражена! – раздалось в динамике.

– Если бы снаряд был боевым, то разнес бы цель вдребезги, – сказал Якоб. – Прекратить огонь!

Пуку снова посмотрел в сторону орудия. После второго выстрела операция повторилась: снова четверо матросов подошли к орудию с рогожей, подставляя ее под раскаленную гильзу снаряда. Но на этот раз гильза отскочила в сторону и упала на палубу в тот момент, когда корабль накренился. Гильза покатилась, и казалось, вот-вот упадет за борт, но кто-то из матросов распластавшись бросился к ней.

– Обожжешься! – раздалось сразу несколько предостерегающих криков.

Тот, кто бросился за гильзой, вскрикнул и свалился вместе с ней за борт.

– Человек за бортом!

– Стоп, машины! Право руля! – скомандовал в микрофон капитан второго ранга Якоб. – «Кашалот», я – «Дельфин-7», человек за бортом, провожу маневр по спасению.

«Кашалот» откликнулся сразу:

– Смотрите, чтобы его не зацепило винтом. После того как поднимете пострадавшего на борт, займите свое место в боевом порядке. О случившемся сделайте запись в бортовом журнале.

– Есть!

– И… примите поздравления за поражение цели.

– Благодарю, – ответил Якоб. – Жаль, что этот случай – человек за бортом…

– Ничего страшного. Задачи практически уже выполнены. Разберитесь, как это произошло, и доложите.

– Вас понял, – сказал Якоб.

Нуку слушал разговор командира с адмиралом, продолжая следить за выполнением маневра. После падения матроса за борт корабль чуть отклонился вправо, чтобы не зацепить его винтом. Боцман, военный мастер Панделе и несколько матросов быстро готовили шлюпку к спуску на воду.

– Шлюпку на воду! – скомандовал Якоб. – Доложите, кто потерпевший.

– Матрос Штефанеску, – крикнул с палубы лейтенант Вэляну.

Капитан второго ранга Якоб расхохотался. Штефанеску в одной руке сжимал гильзу, а другой держался на плаву. Его спасательный жилет то появлялся на гребне волны, то исчезал.

– Конечно, было бы плохо, если бы мы потеряли гильзу снаряда… Столько цветного металла, к тому же формальности, объяснительные записки… Но это вовсе не значит, что следовало прибегать к столь рискованным трюкам. Ну вот скажи, товарищ помощник, чего заслуживает этот человек? Может, он еще не все грядки вскопал на огороде комендатуры, будучи арестованным на трое суток?

Нуку обернулся к командиру и понял, что тот шутит.

– А может, у него дома остались необработанные грядки, – сказал он. – Иногда бесшабашность соседствует с храбростью…

– Плохо знаешь людей, помощник. Матрос Штефанеску живет на центральной улице Бухареста. Откуда там взяться грядкам?

– Найдет, – улыбнулся Нуку, – ему бы только заглянуть домой.

В это время военный мастер Панделе помог матросу Штефанеску взобраться в шлюпку и забрал у него гильзу снаряда. Несколько гребков – и шлюпка уже рядом с кораблем.

– Напоить матроса горячим чаем, – распорядился Якоб. – Пусть переоденется во все сухое и явится ко мне.

– Понял, – ответил снизу Панделе.

– Хорошо, – сказал Якоб. – Полный вперед! Мы уже здорово отстали от конвоя…

– Через пять минут догоним, – успокоил его Нуку, вновь склоняясь над пеленгатором.

Глава 23

Поджидая ее, он волновался, как юноша. Целый день он занимался домашними делами – прибирал в квартире, переставлял мебель. На журнальном столике, рядом с креслом, на подоконнике, на баре Ион Джеорджеску-Салчия разложил страницы своего романа, чтобы создать иллюзию художественного беспорядка, но затем, поразмыслив, решил все убрать. Амалия могла догадаться, что он сделал это специально. Ион поставил в холодильник купленные заблаговременно две бутылки шампанского и приготовил по собственному рецепту коктейль, которому когда-то дал название «Летучий голландец». Его компонентами были кубинский ром, лимон, красное вино и мятный ликер. Затем он наготовил кубики пищевого льда, придвинул к креслу торшер с желтым абажуром, закурил, погасил сигарету, снова закурил, вычистил пепельницу. Стал думать, что же надеть. Вспомнил о подаренном Паулой модном шелковом халате, но решил все-таки надеть батник и легкий костюм спортивного покроя. Подойдя к зеркалу, провел рукой по щекам и подбородку – за день щетина здорово отросла. Он пошел в ванную, тщательно побрился еще раз, смазал лицо кремом и сделал горячий, а затем холодный компресс. Снова подошел к зеркалу, причесался, пригладил волосы на висках…

В семь часов вечера в дверь позвонили. Джеорджеску-Салчия опрометью бросился открывать – на пороге стояла улыбающаяся Амалия:

– Я не рано?

Он пригласил ее войти, с трудом сдерживая волнение:

– Почему же рано? Я жду тебя со вчерашнего дня, с той минуты, когда ты пообещала прийти. Мне даже не верится, что ты здесь…

Он взял Амалию за руку. Она улыбнулась в ответ и прошла в гостиную.

– О как здесь мило! И обстановка располагающая.

– Ты же бывала на моих вечерах.

– То совсем другое дело. Тогда трудно было что-либо разглядеть. И библиотека… Мне так хотелось посмотреть книги, но при гостях это было неудобно.

Джеорджеску-Салчия положил ей руку на плечо и тихо, с признательностью сказал:

– Спасибо, что пришла. Могу я угостить тебя чем-нибудь необыкновенным? Например, коктейлем по собственному рецепту? А ты пока посмотри книги. На верхней полке – книги по живописи.

– Ты позволишь мне порыться в них?

– Конечно, если это доставит тебе удовольствие…

Он отправился на кухню, чтобы принести угощение. Время шло. Джеорджеску-Салчия достал из холодильника хрустальный штоф с приготовленным заранее коктейлем, мельхиоровое ведерко с кубиками льда, фужеры из дымчатого стекла и на большом хромированном подносе с торжествующим видом внес все это в гостиную.

– У тебя хороший вкус, – заметила Амалия, на секунду перестав листать крупноформатный альбом «Боттичелли».

– Кутить так кутить! – весело сказал Ион Джеорджеску-Салчия. – Я тебе налил совсем немного. В знак уважения не откажи. Может, присядем?

Амалия опустилась в кресло и, подняв фужер, стала разглядывать напиток на свет.

– Красивый цвет, – сказала она. – За твои литературные успехи!

– За счастье! – сказал он, заглядывая ей в глаза.

Она пригубила и поставила фужер на стол, оценивая достоинства «Летучего голландца». Джеорджеску-Салчия опустил в ее фужер еще один кубик льда и хотел подлить коктейля, но Амалия прикрыла фужер ладонью:

– Подожди, я, кажется, кое-что обнаружила.

Она взяла с журнального столика старый журнал с фотографией Иона Джеорджеску-Салчии. Ее внимание привлек рассказ, напечатанный на первых страницах журнала. Она пробежала глазами текст и покачала головой.

– Ничего, – сказала она. – Когда ты написал это?

Джеорджеску-Салчия встал и, подойдя сзади, положил ей руку на плечо. Амалия слегка отстранилась.

– Лет семь назад, – ответил он, делая вид, что не заметил ее реакции на свой жест.

Амалия глазами показала ему на кресло:

– Было бы лучше, если бы ты сидел там.

Джеорджеску-Салчия вернулся на свое место и, откинувшись в кресле, залпом осушил фужер.

– Почему ты так держишь себя со мной? – не глядя на Амалию, спросил он.

– А как мне держать себя? Ты пригласил меня поговорить, и я пришла. Да, мы отвлеклись от темы. Вернемся к твоему рассказу.

– Это старый рассказ. Я написал его еще в те времена, когда видел все в розовом свете. Тогда моя густая шевелюра приводила в трепет парикмахеров, у меня не было гастрита и я надеялся как писатель попасть в школьные учебники. Каким же я был наивным! Я думал, что молодость вечна, и вместо того, чтобы вовремя начать подводить итоги, все строил планы… Сейчас я устал… Строить прожекты боюсь… А что касается итогов, то не так уж много сделано. Большая часть моих планов осталась нереализованной. Вот и все о моем литературном творчестве… Амалия, я так долго ждал этой минуты, когда мы останемся одни и никто не сможет помешать нам говорить без опаски все, о чем мы думаем… Хочешь послушать музыку?

Не дожидаясь ответа, он поднялся и нажал клавишу магнитофона, где заранее была приготовлена кассета, начинавшаяся аргентинским танго.

– Прелестная мелодия, – одобрила Амалия.

Она слушала музыку, закрыв глаза. Джеорджеску-Салчия подошел к ней и взял за руку:

– Может, потанцуем немного?

– Ты в комнатных тапочках, – рассмеялась Амалпя.

– О, боже! Совсем забыл. Хотя разве это имеет значение?

Он не выпускал ее руки, и Амалии пришлось подняться. Пародируя, она танцевала аргентинское танго так, как его танцуют разве что в Южной Америке – с резкими движениями и поворотами. Джеорджеску-Салчия очень старался не уступать ей. Обнимая ее за талию и прижимая к своей груди, он почувствовал тепло ее тела и сердце его замерло: она здесь, рядом, в его объятиях, в его власти…

Мелодия внезапно оборвалась. Амалия попыталась высвободиться из объятий Иона, но он не отпускал ее.

– Сейчас продолжится…

– Я больше не танцую, – твердо сказала она.

Джеорджеску-Салчия поцеловал ее в щеку.

– Будем серьезными людьми, – остудила его пыл Амалия.

– Хорошо, – обескураженно проговорил он. – В таком случае скажи, как поступают серьезные люди?

– Они садятся в кресла и мирно продолжают беседу, – рассмеялась Амалия.

Она села в кресло и повелительным жестом указала ему на кресло напротив.

– Что происходит? – удивленно-рассерженным шепотом спросил он.

– Я не поняла вопроса.

– Что же тут непонятного? Мы одни, кроме нас, никого… Я тебе уже говорил, как долго ждал этой минуты. А ты ведешь себя так, будто…

Продолжить фразу он не решился и закурил. Поведение Амалии сбивало его с толку. Он привык к небольшому сопротивлению, к маленьким женским капризам. Если бы женщина сразу бросилась в его объятия, она бы перестала его интересовать. Однако категоричность жестов Амалии обескураживала его.

– Я буду всю жизнь вспоминать этот день, – продолжал он. – Мы вдвоем, и не надо никого бояться… И всю жизнь буду сожалеть, что не хватило смелости…

– Смелости или нахальства? – прервала его Амалия, пристально на него глядя.

– Смелости. Думаю, ты улавливаешь разницу…

– Хорошо, давай поговорим начистоту. Это не тот случай, когда следует упрекать себя. Результат был бы тот же самый.

– Почему? Раз мы говорим откровенно, то буду до конца откровенен и я. Признаюсь, я боюсь делать резкие движения, опасаясь приступа радикулита. Но я бы никогда не осмелился пригласить тебя к себе, если бы не был уверен, что небезразличен тебе.

– Небезразличен, – коротко подтвердила Амалия. – Поэтому ты и решил, что пора завести легкий роман?

– Я не люблю слова «роман». Не легкий роман, а серьезное увлечение.

– Ну, увлечение, если тебе так нравится. Однако это не меняет сути дела.

– Нет, меняет. Это более глубокое чувство, которое облагораживает человека. Я с нетерпением жду утра, когда снова увижу тебя, услышу твой голос… В последнее время я только о тебе и думаю. Благодаря этому у меня стало кое-что получаться, продвинулось дело с книгой. Я счастлив оттого, что ты есть, что мы с тобой встретились…

– Спасибо, мне приятно все это слышать. Хочу тебе признаться: наши встречи и мне во многом помогли. Я переживаю сложный период в духовном плане. Ты, сам того не сознавая, вернул мне мужество, способность мечтать… Но от этого до любви еще очень далеко. Признайся, отважился бы ты назвать то чувство, которое сейчас испытываешь, любовью?

– Это слово очень большое, оно ко многому обязывает… Но меня влечет к тебе – и духовно и физически.

Завтра, вспоминая нашу встречу, я буду жалеть, что стоило мне сделать решительный шаг…

– Ты его не сделал, потому что не верил, что он возможен.

– Читаешь, что написано в душе?

– Нет, просто знаю. Иногда мы вынуждены быть рациональными, беречь свои эмоции.

Ион Джеорджеску-Салчия глубоко вздохнул:

– Как сложны люди… Всего час назад наша встреча представлялась мне совсем иначе. Я надеялся, что мы будем близки, мне даже в голову не могло прийти, что мы займемся психоанализом…

– Тебя это обижает?

– Ужасно… У меня такое чувство, словно я потерпел сокрушительное поражение.

– Этот патетический тон неуместен.

– Нет, в самом деле. Мне кажется, я теряю тебя.

– Все зависит от того, чего ты хотел добиться. Может, как раз наоборот, не теряешь, а обретаешь. Любовное приключение не состоялось, зато ты нашел друга.

– А если попытаться обрести нечто большее?

– Нет, чувство, похожее на первую любовь, не повторяется.

– Ну хорошо, чего же тогда ты ждала от этой встречи? Мы здесь наедине… Извини, я думаю, дальше не надо объяснять?

– Не надо. Объясни мне одно: разве между женщиной и мужчиной не возможны другие отношения, кроме как…

– Молчи, – прервал он ее, – не надо продолжать. Я признаю себя побежденным, и если речь идет о выборе, то я выбираю дружбу. Но обещай, что ты не заставишь меня краснеть при встрече с тобой. Когда женщина остается наедине с мужчиной, она берет на себя ответственность за последствия.

– Это что – философское суждение? Где же ты его отыскал?

– Мне это пришло в голову сейчас… Тебе оно не нравится?

– Мне оно кажется лживым…

Джеорджеску-Салчия поднялся из кресла и, сделав несколько шагов в сторону окна, резко обернулся:

– Ты предложила мне дружбу, а в дружбе люди должны быть искренни. Буду откровенен: я сразу пожалел о сказанном, едва произнес: «Выбираю дружбу».

– Можешь забрать свои слова обратно.

– Я не в том смысле, пойми. Выбрав дружбу, я признал, что с увлечением покончено.

– Не оправдались надежды на легкий роман?

– Нет, на увлечение, – настойчиво повторил он. – Я боюсь, что это может оскорбить женщину, если она питала какой-то интерес…

– Нет, тем более что она сама попросила об этом. Ион Джеорджеску-Салчия снова сел в кресло.

– Ты ответила на все вопросы. Признаюсь, у меня это особый случай.

– Особый? Значит, до сих пор ты предпочитал легкие романы… А может, тебе никогда не отказывали?

– Откровенно говоря, нет. В этом плане я избалован. В жизни все уравновешивается. Неудачная женитьба компенсировалась легкими, почти не оставлявшими следа связями. Но не в этом дело. Я не привык к поражениям.

– Думаю, это не совсем так…

– Хотя и настоящих побед не было. Но одну я должен был одержать. Может, возраст дал о себе знать…

– Возраст здесь ни при чем.

– Тогда что же?

– Повторить все то, что я уже сказала?

– Не надо, – сказал Джеорджеску-Салчия, проведя ладонью по лбу. – Странное чувство я сейчас испытываю. Наверное, я не смог бы описать его словами…

– Попробуй, ты же писатель.

– Меня скорее волнует не точность слов, а странное состояние.

– Попробуй все-таки объяснить…

– Черт подери! Я ощущаю какую-то легкость – такое испытываешь после изнурительного бега. То, что произошло сегодня, затмевает все, что я написал до сих пор, опрокидывает мой психологический анализ, который я считал своей тяжелой артиллерией. Жизнь ярче и разнообразнее.