Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Драмы в стихах. Эпические поэмы"

Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте

Леонора

^(одна)

 
Как сердца благородного мне жаль!
Какой печальный жребий выпал ей!
Ах, выгодна ль тебе ее потеря?
И так ли нужно, чтоб уехал он?
Иль делаешь ты это для того,
Чтоб обладать талантами и сердцем,
Которые с другою до сих пор
Делила ты? И честно ли так делать?
Чего тебе еще недостает?
И муж, и сын, и красота, и знатность
Есть у тебя, и хочешь ты его
Иметь в придачу? Любишь ты его?
Коль нет, зачем не можешь больше ты
Отречься от него? Должна признаться,
Что сладостно в душе его прекрасной
Мне созерцать, как в зеркале, себя.
Какой восторг, когда он до небес
Тебя возносит песнею своей!
Ты зависти достойна! Ты не только
Владеешь тем, что многие желают,
Но каждый знает, чем владеешь ты.
Твоя отчизна смотрит на тебя,
И ты достигла высшей точки счастья.
Иль должно только имени Лаура
Звучать со всех прелестных, нежных уст?
И лишь один Петрарка вправе был
Обожествить безвестное созданье?
Кто в мире равен другу моему?
Как почитает мир его теперь,
Так будет он прославлен и потомством,
О, как прекрасно в блеске этой жизни
Идти с ним рядом! После вместе с ним
Вступить в грядущий сумрак легким шагом!
Тогда бессильно над тобою время,
И старость дряхлая, и плеск молвы,
И наглый гул хулы и одобрений.
Все преходящее навек хранит
Нам песнь его. И в ней ты будешь юной,
Куда б ни мчал круговорот вещей.
И у нее ты не отнимешь друга.
Я знаю, что ее влеченье к Тассо
Подобно и другим ее страстям.
Они, подобно месячным лучам,
Едва мерцают, озаряя путь.
Они не греют и не льют вокруг
Блаженства жизни. Будет ей отрадно
Узнать про то, что счастлив он вдали,
Как было сладко видеть каждый день.
И, наконец, от этого двора
И от нее мы изгнаны не будем,
И вместе с ним я возвращусь обратно.
Да будет так! Идет суровый друг.
Удастся ль укротить его? Посмотрим.
 

Леонора. Антонио.

Леонора

 
Ты нам войну приносишь вместо мира,
Как будто ты из лагеря пришел,
Где сила и кулак решают дело,
А не из Рима, где с благословеньем
Подъемлет руки разум, видя мир
У ног своих послушно преклоненным.
 

Антонио

 
Терпеть упрек, прелестная подруга,
Обязан я, но оправданье есть.
Опасно долго проявлять себя
Умеренно-разумным: караулит
Тебя злой гений, он желает жертву
От времени до времени иметь,
И этот раз ему я, к сожаленью,
Ее принес за счет моих друзей.
 

Леонора

 
Ты слишком долго был среди чужих,
С их мыслями привык согласоваться.
Теперь, когда ты видишь вновь друзей,
Готов ты с ними спорить, как с чужими.
 

Антонио

 
Здесь и лежит опасность, милый друг!
Среди чужих мы напрягаем силы,
Внимательны к себе, чтоб нашу цель
Осуществить чрез их расположенье.
Но мы распущенны в кругу друзей,
Мы отдыхаем в их любви, себе
Причуды позволяем, наша страсть
Несдержанна, и оскорбляем мы
Невольно тех, кого всех больше любим.
 

Леонора

 
В твоем спокойном рассужденье, друг,
Всего тебя я с радостью узнала.
 

Антонио

 
Досадно мне – охотно признаюсь,
Что я сегодня меру потерял.
Но согласись: когда с горячим лбом
Приходит от работы человек,
Чтоб отдохнуть под сладостною тенью,
Под вечерок, для нового труда,
И вдруг находит, что уж раньше тенью
Бездельник завладел: ужели в нем
Не вспыхнет человеческое чувство?
 

Леонора

 
Когда он настоящий человек,
Он эту тень разделит с человеком,
Что отдых усладит и облегчит
Ему работу чудною беседой.
Ведь дерево дает большую тень,
И нет нужды, чтоб вытеснять друг друга.
 

Антонио

 
Не будем дальше вновь и вновь играть
Одним сравнением, Элеонора.
Да, много в этом мире есть вещей,
Что мы готовы разделить с другими.
Но есть одно сокровище: оно
Дается только истинной-заслуге.
И есть другое, что и с заслужившим
Никто не пожелает разделить.
Ты хочешь знать их имя? Это – лавр.
Другое же – благоволенье женщин.
 

Леонора

 
Венок на юношеской голове
Заслуженного мужа оскорбил?
За труд его, за сладостные песни
Не мог бы ты найти скромней награды.
Заслуга неземная, что парит
Лишь в воздухе и нам чарует дух
Лишь в легких образах и нежных звуках,
Она одним лишь символом прекрасным
Достойно может быть награждена.
Как он едва касается земли,
Едва касается высокий дар
Его чела. Бесплодна эта ветвь,
Поклонников бесплодное вниманье
Ее дарит ему, чтоб облегчить
Свою вину. Едва ли будешь ты
Завидовать сиянью золотому
Вкруг мученика голой головы.
И знай, что так же лавровый венок —
Скорее знак страдания, чем счастья.
 

Антонио

 
Ужель хотят прелестные уста
Учить презренью к суетности мира?
 

Леонора

 
Ты не нуждаешься в моих уроках,
Чтобы ценить достойное. Но все ж
От времени до времени и мудрый
Нужду имеет в том, чтоб в верном свете
Ему явили то, чем он владеет.
Не будешь, благородный человек,
Ты притязать на призрачную почесть,
Ведь служба, за которую тебе
Обязаны твой князь, твои друзья, —
Жива и действенна, твоя награда
Должна живой и действенною быть.
Твой лавр – доверье герцога, оно,
Как сладостное бремя, на плечах
Покоится твоих, доверьем всех
Прославлен ты.
 

Антонио

 
                            Но ты не говоришь
О ласковом благоволенье дам?
Иль ты его изобразишь ненужным?
 

Леонора

 
Как посмотреть! Ты не лишен его,
Хоть без него ты обошелся б легче,
Чем тот прекрасный, милый человек,
Скажи одно: могла ли б о тебе
Какая-нибудь женщина с успехом
Заботиться, тобою заниматься?
Все прочно у тебя, в порядке все.
Умеешь ты доставить и себе
То, что другим. А он по нашей части
Нас занимает. Мелочей без счета
Недостает ему, а их как раз
Умеет женщина ему создать.
Ходить он любит в тонком полотне,
В роскошно шитой шелковой одежде,
Он любит наряжаться, он не может
Материю, приличную слуге,
Терпеть на теле. Все должно на нем
Сидеть прекрасно, тонко, благородно.
И он, однако, вовсе не умеет
Себе все это завести, беречь
Полученное; денег и заботы
Недостает ему; то здесь, то там
Он оставляет вещи. Никогда
Из странствия не возвращался он,
Не потерявши треть вещей. Слуга
Ворует у него. Итак, мой друг,
Забот о нем на целый год хватает.
 

Антонио

 
И оттого он всех для вас дороже!
Счастливый юноша! Ему пороки
Вменяют в добродетели, дают
Разыгрывать мальчишку из себя,
И слабостями он гордиться может!
Прости меня, прекрасная подруга,
Что буду я немного ядовит.
Ты говоришь не все, не говоришь,
Что дерзок он, умнее, чем на вид.
Он хвалится победою двойной,
Он рвет узлы и вяжет, побеждает
Сердца такие! Можно ли поверить?
 

Леонора

 
Но это и доказывает нам,
Что нас лишь дружба оживотворяет.
И, на любовь любовью отвечая,
Мы лишь достойно награждаем сердце,
Которое, себя позабывая,
Живет в прекрасной грезе для друзей.
 

Антонио

 
Балуйте же его и за любовь
И дальше принимайте себялюбье,
И, оскорбляя преданных друзей,
Восторгов дань давайте добровольно
Надменному! Разрушьте до конца
Прекрасный круг взаимного доверья!
 

Леонора

 
Нет, мы не так пристрастны, как ты мнишь,
И другу нашему даем уроки.
Желаем мы его образовать,
Чтоб больше наслаждался он собою
И услаждал других. Мы знаем то,
Что в нем заслуживает порицанья.
 

Антонио

 
Но многое, что должно порицать,
Вы хвалите. Его давно я знаю,
Он слишком горд, чтобы скрываться. Вдруг
В себя он погружается, как будто
Весь мир в его груди, он тонет в нем,
Не видя ничего вокруг себя.
Тогда он все отталкивает прочь,
Покоится в себе самом, и вдруг,
Как мина загорается от искры,
Он бурно извергает радость, скорбь,
Причуду, гнев. Он хочет все схватить,
Все удержать, тогда должно случиться
Все, что сейчас пришло ему на ум.
В единый миг должно произойти,
Что медленно готовится годами.
В единый миг он хочет разрешить
То, что во много лет неразрешимо.
От самого себя и от других
Он требует того, что невозможно.
Желает он пределы всех вещей
Схватить зараз, а это удается
Едва ль из миллионов одному,
Он не из тех, и должен наконец
Уйти в себя, не став нисколько лучше.
 

Леонора

 
Но он вредит себе, а не другим.
 

Антонио

 
Нет, и других он слишком оскорбляет.
Едва ли ты решишься отрицать,
Что, схваченный внезапной страстью, он
Дерзнет бранить и князя, и княжну,
И всякого злословить, кто б он ни был,
Лишь на мгновенье, правда, но оно
Приходит вновь: он языком своим
Владеет так же мало, как и сердцем.
 

Леонора

 
Я думаю, что, если бы он мог
Отсюда удалиться ненадолго,
Для всех бы это было хорошо.
 

Антонио

 
Да, может быть, а может быть, и нет.
Но нечего об этом думать. Мне
Не хочется вину взвалить на плечи.
Покажется, что я его гоню.
Я не гоню его. Спокойно может
Он и со мной остаться при дворе.
И если он желает примириться
И следовать совету моему,
Мы кое-как ужиться вместе можем.
 

Леонора

 
Ты повлиять надеешься на душу,
Которую пропащею считал?
 

Антонио

 
Всегда надежда лучше, чем сомненье,
И мы должны надеяться всегда.
Кто может все возможности учесть?
Он дорог князю, пусть же остается,
И если мы напрасно бьемся с ним,
Он не единственный, кого мы терпим.
 

Леонора

 
Что можешь ты судить столь беспристрастно,
Я все-таки не думала, мой друг.
 

Антонио

 
Ведь преимущество имеет старость:
Хоть ей ошибок и не избежать,
Она с собой справляться быстро может.
Ты примирить меня старалась с другом,
Теперь об этом я прошу тебя.
Ты делай все, что можешь, чтобы Тассо
Опомнился, скорей пришел в себя.
Я сам пойду к нему, как только я
Узнаю от тебя, что он спокоен
И что не может увеличить зла
Присутствие мое. Но в сей же час
Ты это сделай, вечером Альфонс
Обратно едет, и его я должен
Сопровождать. Ну, а пока прощай.
 

Леонора

^(одна)

 
На этот раз мы разошлись, мой друг,
И наши интересы не идут
Рука с рукой. Чтоб Тассо получить,
Я временем воспользуюсь. Скорей!
 

Тассо

^(один)

 
Проснулся ль ты внезапно ото сна,
Покинул ли тебя обман прекрасный?
Иль после дня блаженства страшный сон
Тебя связал и душу заключил
В тяжелые оковы? Да, теперь
Ты наяву и грезишь. Где ж часы,
Игравшие цветущими венками
Над головой твоей, когда твой взор
Тонул свободно в синеве небес!
Ты жив еще, и чувствуешь себя,
И все-таки, живешь ли ты, не знаешь.
Моя ли в том, другого ли вина,
Что я здесь оказался как преступник?
Что сделал я, что должен так страдать?
И не был ли заслугой весь мой грех?
Его увидев, я с такой надеждой,
С такой мечтой навстречу поспешил:
Его я принимал за человека,
Я шел к нему открыто и нашел
Замок, засов и никакого сердца.
О, должен был обдумать я умно,
Как встретиться мне с этим человеком,
Что подозрителен мне был давно.
Но что б с тобою ни произошло,
Не потеряй уверенности в ней!
Ее я видел пред собой! Она
Со мною говорила, и я слышал!
Волшебный звук ее речей и взор
Навек мои, и не похитит их
Ни время, ни случайность, ни судьба.
Я слишком скоро ввысь поднялся духом
И в сердце разгореться дал огню,
Которым пожираем я теперь…
Я не могу раскаиваться, даже
Когда б и жизнь навеки погубил.
Отдав себя, я весело пошел
На зов ее, готовивший мне гибель.
Да будет так! Себя я показал
Достойным драгоценного доверья,
Оно дает мне бодрость в этот час,
Что раскрывает черные врата
Печали долгой. Кончено теперь!
Заходит солнце милости ее
Передо мной! Ее прекрасных взоров
Меня лишает князь, оставив здесь
Затерянным на сумрачном пути.
Противные, двусмысленные птицы —
Старинной ночи безотрадный сонм —
Кружат, жужжат над головой моей.
Куда, куда направлю я шаги,
Чтоб убежать от гнусного гуденья,
От бездны, что лежит передо мной?
 

Леонора. Тассо.

Леонора

 
Мой милый Тассо, что произошло?
Куда зашли твой пыл и подозренья?
И что случилось? Мы поражены.
Где прежний нрав твой, кроткий и любезный,
Твой быстрый взор, твой верный ум, способность
Всем воздавать, что им принадлежит,
И равнодушие, чтобы терпеть
То, что терпеть умеет благородный,
И мудрое владенье языком?
Нет, я почти тебя не узнаю.
 

Тассо

 
А если бы я это все утратил
И друг, кого ты мнила богачом,
Внезапно пред тобой явился нищим?
Да, перестал я быть самим собой,
И все же я таков, как раньше был.
Загадку эту разгадать легко.
Нас тихий месяц радует в ночи,
Своим сияньем душу и глаза
Влечет неодолимо, но при солнце
Он еле бледным облачком парит.
Я в блеске дня потух, вы узнаете
Меня, но я не узнаю себя.
 

Леонора

 
Не понимаю я, мой милый друг,
Что говоришь ты. Объяснись со мной.
Иль оскорбленье грубое его
Тебя задело так, что ты не можешь
Узнать ни нас, ни самого себя?
 

Тассо

 
Я не был оскорбленным, но обратно:
Наказан я за то, что оскорбил.
Сплетенье слов распутывает меч
Легко и быстро, между тем я – пленник.
Не испугайся, нежная подруга:
Ты друга застаешь в его тюрьме.
Ведь герцогом наказан я, как школьник.
Я не хочу с ним спорить, не могу.
 

Леонора

 
Мне кажется, ты слишком возбужден.
 

Тассо

 
Ты думаешь, я слабое дитя,
Что мог меня расстроить этот случай?
Он огорчил меня неглубоко,
Но горько то, что он обозначает.
Моих завистников, моих врагов
Дай вызвать мне: открыто поле битвы.
 

Леонора

 
Подозреваешь многих ложно ты,
Как я сама могла в том убедиться.
Антонио совсем тебе не враг,
Как грезишь ты. Сегодняшний раздор…
 

Тассо

 
Я это оставляю в стороне,
Беру Антонио, каким он был и есть.
С его умом, холодным, неподвижным,
Учителя разыгрывает он.
Не разобрав, что слушатель уж сам
Ступил на верный путь, он поучает
Нас многому, что сами лучше, глубже
Мы чувствуем, не слышит наших слов
И к нам относится с пренебреженьем.
В пренебреженье быть у гордеца,
Который смотрит на тебя с усмешкой!
Не так я стар, да и не так умен,
Чтобы в ответ смеяться терпеливо.
Должны мы были рано или поздно
С ним разорвать, – тем хуже, чем поздней,
Лишь одногоя знаю господина:
Меня он кормит, я ему служу
С охотой, мне учителей не надо.
Свободы я хочу для дум и песен;
Довольно мир стесняет нас в делах.
 

Леонора

 
Он говорит с почтеньем о тебе…
 

Тассо

 
Со снисхожденьем, хочешь ты сказать,
И это мне досаднее всего,
Умеет он так гладко говорить,
Что похвала нам кажется укором.
Нет ничего обидней похвалы
Из уст его.
 

Леонора

 
                   О, если б ты, мой друг,
Услышал, как всегда он говорит
И о тебе, и о твоем таланте,
Что щедро так тебе природой дан!
Он живо чувствует его и ценит.
 

Тассо

 
Поверь, себялюбивая душа
От зависти не может уберечься.
Подобным людям свойственно прощать
Богатство, честь; им хорошо известно,
Что можно волей этого достичь,
Упорством и благоволеньем счастья.
Но что одна природа нам дает,
Что недоступно никаким усильям,
Чего не может золото добыть,
Ни меч, ни разум, ни настойчивость, —
Вот это не простит он никогда.
Простит он мне? Он, кто с тупым умом
Добиться мнит благоволенья муз?
Он, кто, собрав поэтов многих мысли,
Поэтом мнит и самого себя?
Скорее он простит мне милость князя,
Хотя б желал иметь ее один,
Чем тот талант, что дочерьми небес
Мне, юноше безродному, дарован.
 

Леонора

 
О, если б ты, как я, все ясно видел!
Ты ошибаешься: он не таков.
 

Тассо

 
А если ошибаюсь, все равно!
Как о враге, я думаю о нем,
Я был бы безутешен, будь я должен
Смягчить вражду. Ведь справедливым быть
Во всех вещах – безумно, это значит
Разрушить самого себя! Всегда ли
К нам справедливы люди? Нет, о, нет!
Ведь человек нуждается при жизни
В двух чувствах: в ненависти и в любви.
Иль ночь ему не так нужна, как день,
И сон не так, как бденье? С этих пор
Его иметь я должен, как предмет
Глубокой злобы, и ничто не может
Меня лишить блаженства – с каждым часом
О нем все хуже думать.
 

Леонора

 
                                           Милый друг,
Не вижу я, как в этом настроенье
Ты можешь оставаться при дворе.
Ты знаешь, как он много значит здесь.
 

Тассо

 
Прекрасный друг, что я уже давно
Здесь лишним стал, мне хорошо известно.
 

Леонора

 
Не лишний ты и лишним стать не можешь!
Ты знаешь сам, как любят жить с тобой
Князь и княжна, приедет скоро к нам
Сестра Урбино, и она приедет
И для тебя, не только для сестры.
Ты всем им дорог, и они к тебе
Питают безусловное доверье.
 

Тассо

 
О, Леонора, где ж доверье здесь?
Поговорил ли он со мной хоть раз
О государственных делах? Когда ж
Случалось, что в присутствии моем
Советовался он с сестрой, с другими,
Не спрашивал меня он никогда.
Он лишь взывал: «Антонио приедет!»
«Об этом надо нам спросить Антонио!»
 

Леонора

 
Не жалуйся, а благодарен будь, —
Раз дал тебе он полную свободу,
То чтит тебя, как только может чтить.
 

Тассо

 
Но он меня считает бесполезным.
 

Леонора

 
Полезен ты как раз, уйдя от дел.
Давно ты на груди своей лелеешь
Досаду, как любимое дитя.
Я часто думала, – могу я думать
Так, как хочу, – на этой дивной почве,
Где ты, казалось, счастьем насажден,
Ты не процвел. О, Тассо! – Дать совет?
Сказать ли все? – Ты должен удалиться!
 

Тассо

 
Больного не щади, мой милый врач!
Лекарство дай, о горечи его
Не думая, по только о здоровье
Болящего, о добрая подруга!
Все копчено, я это вижу сам!
Я б мог простить, но не прощает он.
Он нужен здесь, а я – увы! – не нужен.
Он делает мне вред, я не могу
Противодействовать. Иначе смотрят
Мои друзья на вещи, оставляют
Все это без вниманья и едва
Противятся, когда должны бороться.
Уехать ты советуешь, я сам
Так думаю. Перенесу и это.
Вы бросили меня, и, бросив вас,
Я обрету и мужество и силы!
 

Леонора

 
Все в отдаленье кажется яснее,
Что дома лишь запутывает нас.
Быть может, ты поймешь, какой любовью
Был окружен везде, какую цену
Имеет верность истинных друзей,
Как близких не заменит целый мир.
 

Тассо

 
Мы это испытаем! С юных лет
Я знаю, как нас покидает мир
Беспомощных, идя своим путем,
Как солнце, месяц и другие боги!
 

Леонора

 
Послушавшись меня, ты никогда
Не повторишь, мой друг, печальный опыт.
Советую тебе прежде всего
Поехать во Флоренцию, а там
Тебе поможет друг, и этим другом
Сама явлюсь я. Еду я на днях
Туда, чтоб видеть мужа, и ничто
Не может быть для нас двоих приятней,
Чем если в нашу вступишь ты среду.
Я ничего тебе не говорю,
Ты знаешь сам, с какими там князьями
Ты сблизишься, каких мужей и жен
Умел вскормить прекрасный этот город!
Что ж ты молчишь? Подумай и решай!
 

Тассо

 
Согласно то, что ты мне говоришь,
С моим в тиши питаемым желаньем.
Но это слишком ново: я прошу
Мне время дать об этом поразмыслить.
 

Леонора

 
Я удаляюсь с лучшею надеждой
Для дома этого и для тебя.
Подумай же, и если ты решишь,
То лучшего придумать невозможно.
 

Тассо

 
Еще одно! Скажи, мой милый друг,
Что обо мне подумала княжна?
Она сердилась? Что она сказала?
Меня бранила? Смело говори.
 

Леонора

 
Она легко тебя простила, верь мне.
 

Тассо

 
Я потерял в ее глазах? Не льсти.
 

Леонора

 
Не так легко проходит милость женщин.
 

Тассо

 
Она согласна, чтобы я уехал?
 

Леонора

 
Да, если в этом счастье для тебя.
 

Тассо

 
И я не потеряю милость князя?
 

Леонора

 
Спокоен будь: великодушен он.
 

Тассо

 
И бросим мы княжну совсем одну?
Ты уезжаешь. Если не теперь,
То прежде для нее я что-то значил.
 

Леонора

 
Нас может радовать издалека
Наш друг, когда мы знаем, что он счастлив.
Уже счастливым вижу я тебя,
Ты не уйдешь отсюда недовольным,
По приказанью князя уж тебя
Антонио отыскивает. Он
Себя бранит за то, что оскорбил
Тебя так зло. Прими его спокойно.
 

Тассо

 
Что ж? Я могу пред ним явиться смело.
 

Леонора

 
Пусть мне поможет небо, милый друг,
Тебе глаза открыть перед отъездом,
Что здесь никто тебя не ненавидит,
И не преследует, и не теснит!
Ошибся ты, и как другим на радость
Ты прежде сочинял, так ты теперь
Плетешь себе на горе паутину
Фантазии. Но сделаю я все,
Чтоб разорвать ее, чтоб ты свободно
Дорогою прекрасной жизни шел.
Прощай! С надеждой буду ждать ответа.
 

Тассо

^(один)

 
Итак, меня никто не ненавидит
И не преследует, и все коварство,
Вся паутина заговоров тайных
Лишь у меня прядется в голове!
Признать я должен, что не прав, что часто
Чиню обиды тем, кто их ничем
Не заслужил, и это все в то время,
Когда открылись ясно перед солнцем
Коварство их и правота моя!
И должен чувствовать я глубоко,
Что князь идет ко мне с душой открытой
И уделяет щедро мне дары
В тот миг, когда он стал настолько слаб,
Что недругам моим позволил взоры
Ему затмить и руку оковать!
Но он не может видеть, что обманут,
Я ж не могу обман их показать.
И чтобы он в обмане оставался
И им его обманывать спокойно,
Я должен замолчать и отойти!
Кто мне дает совет? Кто так умно
Навязывает мне любовь и верность?
Ленора! Да, Ленора Санвитале,
Мой нежный друг! А, знаю я тебя!
Зачем я доверял ее устам!
Нечестною была она, когда
Выказывала мне любовь и нежность
Словами сладкими! Она была
И остается с хитрым сердцем, тихо
И вкрадчиво доверия ища.
Как часто я обманывал себя
Насчет ее! И чем я был обманут?
Тщеславием! Я знал ее прекрасно,
Но льстил себе. Я часто говорил:
Пускай она такая для других,
Но предана тебе душой открытой.
Ах, слишком поздно вижу я теперь:
Когда я счастлив был, она ко мне
Так нежно льнула. При моем паденье
Она мне поворачивает тыл.
Она – орудье моего врага,
Она шипит мне, маленькая змейка,
Своим волшебным, льстивым языком.
Она была еще милей, чем прежде,
Роняя с уст приятные слова!
Но лесть ее не скрыла предо мной
Их лживый смысл; казалось, слишком ясно
Написано на лбу ее иное
И противоположное. Легко
Я чувствую, когда не с чистым сердцем
Дороги ищут к сердцу моему.
Я во Флоренцию уехать должен?
Зачем туда? Я вижу хорошо:
Там Медичи воздвигли новый дом.
Хоть не в открытой он вражде с Феррарой,
Но зависти холодная рука
Высокие разъединяет души.
И если я от тамошнего князя
Благоволенья знаки получу,
Чего я должен ждать, то царедворцу
Легко удастся замарать сомненьем
И верность, и признательность мою.
Уйду я, но не так, как вы хотите,
И далее, чем думаете вы.
И что меня задерживает здесь?
О да, я понял слишком хорошо
Слова, что вырвал я из уст Леноры!
Внимательно ловил я каждый слог.
И знаю все, что думает княжна, —
Да, это так, сомнений больше нет!
«Она меня отпустит, если это
Мне счастье даст». Ужель без боли в сердце
Она меня и счастие мое
Причиной выставляет? Лучше смертью
Быть схваченным, чем этою рукой,
Что холодно меня отвергла. Еду!
И видимости дружбы и добра
Остерегусь! Не может быть обманут,
Кто не обманывает сам себя.