Текст книги "Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Драмы в стихах. Эпические поэмы"

Автор книги: Иоганн Вольфганг фон Гёте

 
Чуть при дворе пронеслось, что действительно Рейнеке прибыл,
Все побежали взглянуть на него, от велика до мала,
Редко – с сочувствием: зуб на него большинство ведь имело!
Рейнеке этому, впрочем, не придал большого значенья
Иль притворялся, когда проходил, с вызывающим видом,
Очень картинно с Гримбартом через дворцовую площадь.
Он и вошел независимо, смело, как будто законный
Сын королевский, ничем никогда не запятнанный в жизни.
Так во дворце перед Нобелем, пред королем, и предстал он,
Стоя меж прочих баронов. Выдержкой он отличался!
 
 
«Милостивейший король, государь мой, – так Рейнеке начал,—
Вы благородный, великий, средь знатных и доблестных – первый.
Вас и прошу я поэтому о благосклонном вниманье:
Более преданных слуг, чем я, никогда не имела
Ваша монаршая милость. Смею вас в этом заверить.
Многие здесь, при дворе, меня потому лишь и травят.
Мог бы я вашего расположенья лишиться, когда бы
Верили вы клевете моих недругов, что им и нужно.
К счастью, вникать самолично вы любите в каждое дело,
Жалобу выслушав, и оправданье заслушать. И как бы
Я за спиною ни был оболган, я все же спокоен:
Верность моя вам известна, она – причина интригам…»
 
 
Крикнул король: «Молчать! Краснобайство и лесть не помогут!
Ваша преступность ясна, и ждет вас достойная кара.
Мир соблюдали вы? Мир, дарованный мною животным?
Клятвенный мир?! Вот петух. Где же дети его? И не вы ли,
Лживый, презренный злодей, все потомство его потаскали?
Преданность вашу вы мне доказать, очевидно, хотели
Тем, что мой сан оскорбляли, увечили слуг моих верных?
Гинце несчастный здоровье свое потерял, и, как видно,
Тяжко израненный Браун не скоро страдать перестанет!
Больше отчитывать вас не хочу: обвинителей много,
Куча доказанных дел! Оправдаться едва ль вам удастся!..»
 
 
«Мне ли за это, король справедливый, нести наказанье? —
Рейнеке-лис отвечал. – Виноват ли я в том, что вернулся
Браун с ободранным теменем? Сам он решился нахально
Меду наесться у плотника. Если ему так влетело,
Если над ним потешались, пока он не бросился в воду,
Мог же он, доблестный муж, за позор отплатить им достойно.
Взять бы и Гинце-кота: уж не я ль его принял с почетом,
Чем бог послал угостил, но он воровством соблазнился:
Ночью к патеру в дом, не внимая моим увещаньям,
Все-таки влез он и там кой-какую имел неприятность.
Должен ли я отвечать за глупое их поведенье?
Это могло бы унизить достоинство вашей короны.
Впрочем, вольны поступить вы со мной, государь, как угодно.
Дело хоть ясно вполне, но по усмотренью решайте:
Милуйте или казните, – на то высочайшая воля.
Сварят меня, иль изжарят, иль ослепят, иль повесят,
Иль обезглавят меня, – ах, пусть уже будет, что будет!
Все мы во власти у вас, все – в вашей державной деснице.
Вы всемогущий монарх, – как слабому с вами бороться?
Если угодно – казните, но что вам от этого пользы?
Что суждено, да свершится, – на суд я честно явился…»
 
 
Бэллин-баран тут напомнил: «Пора начинать заседанье».
Изегрим-волк подошел, окруженный роднею; кот Гинце,
Браун-медведь да и множество прочих зверей и животных:
Болдевин был там – осел, и Лямпе – знакомый нам заяц;
Дог, по имени Рин, к Вакерлос, бойкая шавка;
Гермен-козел вместе с козочкой Метке, и белка, и ласка,
И горностай. Не отсутствовал бык, да и лошадь явилась.
Были, конечно, представлены и обитатели чащи:
Серна пришла, и олень, и Бокерт-бобер, и куница,
Кролик и дикий кабан, и каждый вперед пробивался.
Бартольд-аист, и Лютке-журавль, и союшка Маркарт
Тоже слетелись на суд. Явилась и уточка Тибке,
Альгейд-гусыня и много других, потерпевших от лиса.
Геннинг, петух безутешный, с последним остатком семейства
Плакал и охал по-прежнему. Не было счету пернатым,
Столько зверей там сошлось, что всех и назвать невозможно,
Все ополчились на лиса. Каждый своим показаньем
Жаждал его уличить и законное видеть возмездье.
Все короля обступили, держали громовые речи,
Иск громоздился на иск, к старым делам добавлялось
Множество новых. Такого количества жалоб не слушал
Суд королевский еще никогда ни в одном заседанье!
Рейнеке, тут же присутствуя, стал защищаться искусно:
Дай только слово ему – и сейчас в оправданье польется
Красноречивый поток, столь похожий на чистую правду!
Все он умел опровергнуть и все доказать, что угодно.
Слушаешь – диву даешься: выходит, что он невиновен,—
Сам обвинять очень многих он, собственно, более вправе!
Тут наконец поднимаются верные, честные лица
И, против Рейнеке выступив, снова его уличают.
Ясными стали его преступленья. Свершись, правосудье!
Единодушное вынес решенье совет королевский:
«Рейнеке-лис осуждается на смерть! Да будет на месте
Взят он и связан – и без проволочек публично повешен,
Чтоб искупил он свои преступленья позорною смертью).
 
 
Рейнеке сам понимал, что все его козыри биты:
Не помогли ему хитрые речи! Король самолично
Весь приговор огласил, и Рейнеке взят был и связан.
Злостный преступник теперь уже видел конец свой позорный.
 
 
Лишь только, по приговору, связанным он оказался,
Засуетились враги, торопясь отвести его на смерть,
А потрясенные скорбью друзья его оцепенели.
Гримбарт, Мартын-обезьяна, вся клика лисовых присных
Чуть не ропща отнеслась к приговору – и больше скорбела,
Чем ожидалось: ведь Рейнеке был среди первых баронов,
А между тем он стоял, лишенный всех званий и чести,
Приговоренный к позорнейшей смерти! Ну, как же спокойно
Близким на это взирать? У короля отпросившись,
Все они, без исключенья, покинули двор торопливо.
Все же король пожалел, что так много его покидает
Рыцарей. Много у Рейнеке, значит, приспешников было,
Смертью его возмущенных! Они от двора отвернулись.
И обратился король к одному из своих приближенных:
«Рейнеке сам негодяй, разумеется, но, коль подумать,—
Многих приверженцев лиса никем при дворе не заменишь!»
 
 
В это же самое время Изегрим, Браун и Гинце
Заняты были преступником. Троице этой хотелось
Казни позорной предать их недруга собственноручно.
Вывели спешно его и погнали к лобному месту.
Гинце-кот, обозленный, в пути обращается к волку:
«Вспомните, сударь мой Изегрим, как в свое время старался
Рейнеке (прямо из шкуры он лез), чтобы вашего брата
Видеть повешенным! И ведь добился! И как, торжествуя,
Вел он его! Постарайтесь же с ним расквитаться за брата!
Вспомните, сударь мой, Браун, и вы, как он подло вас предал,
Выдал вас Рюстефилю и всей грубой, взбешенной ораве
Баб, мужиков – на побои жестокие и на увечье,
И – ко всему – на позор, о котором трубят повсеместно!
Будем же бдительны! Больше сплоченности! Если б сегодня
Он улизнул, иль смекалкой, иль каверзой спас бы он шкуру,—
Сладкого часа возмездья судьба не пошлет нам вторично.
Нужно скорей рассчитаться с мерзавцем за все, что он сделал!»
Волк отвечает: «Довольно болтать! Поскорее достаньте
Да понадежней веревку! Не будем длить его муки!»
Так вот о Рейнеке-лисе они по пути говорили.
 
 
Рейнеке слушал их молча, потом, язычок развязал он:
«Столь ненавидя меня, так мечтая лишить меня жизни,
Даже не знаете вы, как покончить со мной! Удивляюсь!
Гинце по части веревки дал бы вам точную справку:
Сам на себе ведь ее испытал он, когда за мышами
К патеру в дом он пришел, а ушел без большого почета.
Что-то вы, Изегрим с Брауном, очень, однако, спешите
Кума спровадить на тот свет. А что, если вдруг не удастся?..»
 
 
В это же время король с господами придворными вместе
Встал, собираясь присутствовать при совершении казни.
В сопровождении свиты примкнула к ним и королева.
Сзади валила толпа всех прочих – богатых и бедных,—
Все насладиться хотели зрелищем лисовой смерти.
 
 
Изегрим вел между тем разговоры с родными, с друзьями,
Он горячо убеждал их теснее друг с другом сомкнуться,
Глаз ни на миг не сводить, наблюдая за связанным лисом.
Все опасались: а вдруг убежать изловчится пройдоха!
Волк и жене своей тоже наказывал строго-престрого:
«Помни, смотри, наблюдай и держать помоги мне прохвоста.
Если теперь улизнет он, то солоно всем нам придется!»
Брауна волк подстрекал: «Ведь он же вас так опозорил!
Нынче вы с ним расплатиться можете, даже с лихвою…
Гинце, вскарабкайтесь наверх и закрепите веревку…
Браун, держите преступника, – я буду лестницу ставить.
Две-три минутки еще – и мы эту сволочь прикончим!»
«Ставьте-ка лестницу, – Браун ответил, – а я с ним управлюсь!..»
 
 
«Как вы, однако, стараетесь, – Рейнеке им заявляет,—
Ближнего вашего смерти предать! А ведь вам не мешало б
Стать на защиту его, помочь, посочувствовать в горе.
Я бы молил о пощаде, но вряд ли мне это поможет:
Изегрим так ненавидит меня, что жене приказал он
Крепче держать меня, чтобы удрать я не мог из-под петли.
Прошлое вспомнить бы ей – уж, конечно бы, мне не вредила…
Если же этого не избежать, я просил бы закончить
Дело немедленно… Мучился так и отец мой сначала,
Ну, а потом все пошло очень быстро. Покойника, правда,
Толпы такие не провожали… Но если вы долго
Мучить меня собираетесь, это бессовестно будет!»
Браун не вытерпел: «Слышали наглую речь негодяя?
Ну-ка, повыше, повыше! Последний час его пробил!»
 
 
В ужасе Рейнеке думал: «О, как бы в беде этой страшной
Изобрести мне какой-нибудь новенький фортель удачный,
Чтобы король милосердно мне жизнь даровал и чтоб этой
Троице недругов злобных досталось и сраму и горя!
Надо скорее смекать! Что может, то пусть и поможет!
Дело о жизни идет, ведь петля на шее! Где выход?
Все поднялось на меня: король не на шутку разгневан,
Все друзья удалились, а недруги неумолимы.
Редко я делал добро, не питал, признаюсь, уваженья
Ни к королевской власти, ни к мудрым советникам трона.
Я провинился во многом, но все-таки был я уверен,
Что от беды увернусь… Ах, только бы слова добиться,—
Знаю – повешен не буду! Я не теряю надежды…»
 
 
Он уже с лестницы вдруг решил обратиться к народу:
«Смерть свою вижу я прямо в лицо. От нее не укроюсь.
Все же, пока не покинул я землю, спешу обратиться
С просьбою самою скромной ко всем, кто здесь меня слышит:
Хочется мне перед вами быть совершенно правдивым,
В этот последний мой час признаться вам чистосердечно,
Все рассказать до конца о своих преступлениях, чтобы
После ни в чем из того, что шито-крыто я сделал,
Кто-нибудь не оказался, господь упаси, обвиненным.
Много бедствий тем самым я предотвращу и надеюсь,
Всемилосердный господь зачтет мне мой добрый поступок…»
 
 
Многих разжалобил он. Говорили: «Пустячная просьба,
Да и отсрочка-то невелика…» Короля попросили —
Дал изволенье король. И сразу у Рейнеке снова
Тяжесть с души отлегла. В счастливый исход он поверил.
Пользуясь данной отсрочкой, речь он повел издалека:
 
 
«Spiritus Domini [9]9
  Дух господен (лат.).


[Закрыть], ты помоги мне! Я в этом собранье
Не нахожу никого, кто не был бы мною обижен.
Будучи крохотным пащенком, чуть от груди отлученный,
Страстью обжорства влеком, очень рано я путаться начал
Между ягнят и козлят, резвившихся около стада.
Было сперва мне приятно их милое блеянье слушать,
Дальше – меня повлекло к этой лакомой пище, а вскоре
Я познакомился с ней: укусил как-то насмерть ягненка,
Вылизал кровь. Объедением было! Затем я прикончил
Трех молочных козляток и съел. И пошли упражненья:
Птиц я не миловал, будь это курица, гусь или утка,—
Где бы ни встретил! Я даже в песок зарывал очень много
Жертв, которых съедать не имел я охоты в то время.
 
 
Как-то, зимою на Рейне, – довольно давно это было,—
Изегрим встретился мне, – в кустах сторожил он добычу.
Стал он меня уверять, что я-де и он-де родные,
Даже и степень родства он мне точно исчислил по пальцам.
Я согласился – и мы с ним союз заключили, поклявшись
Быть навсегда неразлучной, преданной дружеской парой.
Мне, увы, эта дружба порядочный вред причинила.
Всю страну истоптали мы. Он воровал что побольше,
Я – что поменьше хватал. Уговор был – котел у нас общий.
Общим он не был: волк делил произвольно добычу,—
И половины я не получал. Но и хуже случалось:
Только теленочка он задерет иль добудет барашка,
Только застану его среди изобилия жрущим
Козочку свежезарезанную иль козленка, который
Бился в когтях у него, – он встречал меня, злобно ощерясь,
И прогонял, и тем самым мою он присваивал долю.
Вот оно так и велось, хотя б и попалась добыча
Самая крупная. Даже когда сообща мы, бывало,
Справимся, скажем, с быком иль разживемся коровой,—
Сразу жена его тут и семерка волчат прибегали,—
Все на добычу бросались, меня от еды оттирая.
Хоть бы мне ребрышко перепадало! Разве уж вовсе
Дочиста все обглодают. И это терпеть приходилось.
Я тем не менее не голодал и тогда, слава богу.
Да, я питался тайком за счет богатейшего клада
Золота и серебра, что в очень надежном местечке
Некогда я схоронил. Хватило б надолго! Пожалуй,
Возом остатка не вывезешь даже и за десять возок…»
 
 
Насторожился король при упоминанье о кладе,
Весь потянулся вперед и сказал: «А к вам он откуда?
Клад я имею в виду. Признавайтесь!..» А лис отвечает:
«Тайны я этой скрывать не намерен. Что мне за польза?
Взять я с собой ничего не могу ведь из этих сокровищ.
Если вы мне разрешите, я все расскажу вам подробно:
Надо же вывести это наружу. Клянусь чем угодно,
Больше я не в состоянье скрывать столь важную тайну:
Это – украденный клад! Сговорилась преступная шайка
Вас, государь мой, убить! И не будь этот клад в свое время
Благоразумно похищен, – злодейство б, конечно, свершилось.
Милостивейший король! Вы учтите: от этого клада
Жизнь и все благоденствие ваши зависели. Кража
Только отца моего повергла в несчастье и рано
В гроб свела, обрекла, может быть, и на вечные муки.
Но, государь мой, что было, то было для вашего блага…»
 
 
Ошеломленная, слушала страшный рассказ королева,
Всю эту темную повесть о заговоре на супруга,
С предотвращенным убийством его и с таинственным кладом.
«Рейнеке! Мой вам совет, обдумайте все! Отправляясь
В путь на вечную родину, душу свою облегчите.
Полную правду откройте, скажите ясней об убийстве!..»
Сам государь тут вмешался: «Я всех призываю к молчанью!
Рейнеке может спуститься. Пусть подойдет он поближе,—
Дело касается лично меня, и намерен я слушать…»
 
 
Рейнеке это услышал – и успокоился сразу,
С лестницы живо спустился, к досаде всех недругов ярых,
Смело к чете подошел королевской, и тут они оба
Начали строгий допрос об этой истории темной.
 
 
Рейнеке-лис приготовился к новым чудовищным вракам:
«Только втереться бы в милость опять к венценосным супругам,
Только бы трюк мой удался, чтоб самому своих лютых
Мне погубить злопыхателей, на смерть меня отправлявших,
Был бы от всяких опасностей я навсегда уж избавлен!
Счастье совсем неожиданно может мне вдруг улыбнуться,—
Чувствую только, что тут врать сверхбессовестно нужно».
 
 
Нетерпеливо допрос продолжала меж тем королева:
«Дайте нам ясно понять, как все это дело случилось.
Правду скажите, по совести, душу свою облегчите!»
Рейнеке ей говорит: «Я все доложу вам охотно.
Мне все равно умирать, тут уж ничем не поможешь.
Стоит ли мне свою душу обременять напоследок,—
Вечные муки себе обеспечивать? Было бы глупо.
Лучше признаться во всем, хотя бы пришлось, к сожаленью,
Родственников дорогих и любимых друзей опорочить.
Ах, что поделаешь! Мне угрожают страдания ада!..»
 
 
Но самому королю от этих всех разговоров
Стало уж не по себе. Он спросил: «Говоришь ли ты правду?»
Рейнеке с постно-притворною миной на это ответил:
«Я, разумеется, грешник, но все, что поведал я, правда.
Лгать вам какой мне расчет, государь? Лишь на вечные муки
Сам бы себя я обрек. А вам ведь отлично известно:
Я осужден, я смерть свою вижу, – не время лукавить.
Мне уж ни кротость, ни дерзость – ничто не поможет!..»
Рейнеке вздрогнул при этом, казалось – он еле крепится.
 
 
И королева вздохнула: «Ах, бедный! Мне так его жалко!
Будьте к нему снисходительней, о господин мой, и взвесьте:
Сколько несчастий мы предотвратим по его показаньям!
Пусть – чем скорее, тем лучше – истории суть он изложит.
Всем прикажите молчать, чтоб мог говорить он свободно».
 
 
Распорядился король, и собрание шумное смолкло.
Рейнеке заговорил: «Если милости вашей угодно,
Слушайте, что я скажу. Хоть я никаких документов
Не предъявлю, но мое показанье правдиво и точно:
Заговор вам открывая, щадить никого я не буду…»
 

 
Слушайте дальше о лисовой хитрости, как изловчился
Скрыть он свои преступленья опять, а других опорочить.
Насочинял он с три короба лжи: во гробу обесчестил
Даже родного отца; очернил клеветою подлейшей
Гримбарта, лучшего друга, кто искренне был ему предан.
Да, ничем он не брезговал, лишь бы создать впечатленье
Правдоподобия, лишь бы с врагами ему рассчитаться.
 
 
«Выпало счастье отцу моему, – так Рейнеке начал,—
Клад короля Эммериха Могучего он обнаружил
Тайным каким-то путем. Но не было проку в находке.
Он от большого богатства зазнался с тех пор, и гнушаться
Стал он равных себе и отныне товарищей прежних
Ставил уже ни во что: искал он друзей поважнее.
Гинце-кота снарядил он немедля в глухие Арденны —
Брауна там разыскать, поклясться на верность медведю,
С тем чтоб явился во Фландрию он и воссел на престоле.
 
 
Браун посланье прочел и обрадован был чрезвычайно.
Тотчас во Фландрию он и направился без колебанья,
Ибо давно уже в мыслях лелеял преступные планы.
Там он отца разыскал, а тот его встретил радушно.
Изегрим вызван был сразу и Гримбарт, мудрец просвещенный.
Эта четверка все дело тогда меж собой обсудила.
Впрочем, был там и пятый: кот Гинце… Лежит деревушка
В этих местах, называется Ифтой. Именно здесь-то,
Между Ифтой и Гентом, и произошел этот сговор.
Долгая темная ночь их сборище там укрывала.
Нет, не господь, сатана соблазнил их. Отец мой покойный
Власти своей подчинил их золотом этим нечистым.
Смерть короля предрешили они! Меж собой заключили
Вечный союз, и преступно над волчьей затем головою
Клятву все пятеро дали: Браун-медведь королем-де
Должен быть избран; на ахенском древнем престоле
Он, мол, воссядет и примет венец золотой и державу.
Буде же кто из родных или верных друзей королевских
Противодействовать стал бы, – покойный родитель мой должен
Уговорить, подкупить его или подвергнуть изгнанью.
Я узнал это так: в одно прекрасное утро
Выпивший лишнего Гримбарт стал разговорчив сверх меры:
Выболтал, глупый, жене целиком всю преступную тайну,
Строго молчать наказал ей и думал, что это – спасенье.
Вскоре же встретилась где-то с моею женой барсучиха
И, заклиная мою тремя пресвятыми волхвами,
Дружеской верностью, честью заставив ее поручиться,
Что ни за что, никому ни словечка… открыла ей тайну.
Данную клятву держала жена моя так же недолго:
Только столкнулась со мной, разболтала мне все, что узнала,
Даже примету дала, по которой нетрудно мне было
Удостовериться в правде. Я был потрясен несказанно.
Вспомнил я тут о лягушках, которые кваканьем долгим
Господу на небесах вконец уж проквакали уши.
Им захотелось царя, им жить захотелось под гнетом
После того, что свободой повсюду они насладились.
Внял их просьбе господь и направил к ним аиста. Аист
Стал притеснять их, терзать, не стало житья от тирана.
Так и свирепствует! Глупые твари поныне всё плачут,
Но, к сожалению, поздно – душит их царское иго…»
 
 
Громко Рейнеке-лис говорил, обращаясь к собранью,—
Каждое слово слышали звери, и так продолжал он:
«Видите, я опасался за всех. И так бы и было.
О государь, я старался для вас, и вот – благодарность!
Происки Брауна знал я, знал я коварство медвежье,
Знал преступленья его и ждал наихудших последствий:
Если б он стал королем, то все мы пропали б, конечно.
«Наш государь благороден, могущественен, милосерден,—
Так про себя размышлял я. – Добра не сулит нам замена.
Столь возвеличить – кого? Проходимца, болвана-медведя!»
Долго обдумывал я, как замыслы эти расстроить.
 
 
Прежде всего хорошо понимал я, что если отец мой
Клад драгоценный удержит, найдет он сторонников многих,
Выиграть сможет игру – и мы государя лишимся.
Я все вниманье свое устремил на одно: обнаружить
Место хранения клада и выкрасть его потихоньку.
Шел ли куда-нибудь в поле отец мой, иль в лес направлялся
Старый пройдоха, днем или ночью, в жару иль в морозы,
В слякоть иль в сушь, – я крался за ним и следил неустанно.
 
 
Скрытый бугром, я однажды лежал, озабоченный думой,
Как бы найти этот клад, о котором я слышал так много.
Вдруг я увидел отца, – из какой-то он скважины вылез,
Между камнями возникнув, как будто бы из преисподней.
Я притаился и замер. Хоть он и не думал о слежке,
Но осмотрелся кругом и, когда ни души не заметил,
Странные вещи проделывать стал. Вы послушайте только!
Скважину эту песком он засыпал и очень искусно
Залицевал все под грунт, и кто не видал, что он делал,
Тот ничего б не заметил. Но прежде, чем он удалился,
Тщательно след своих лап мой отец замести постарался
Длинным пушистым хвостом и мордой поверхность разрыхлил.
Этому я впервые в тот день от отца научился,—
Он же ловкач был и мастер на плутни, на штуки, на трюки!
После отправился он по делам. А меня осенило:
Может быть, именно тут и находится клад знаменитый!
Живо туда побежал я, за дело взялся, и недолго
Землю я лапами рыл, пока обнаружил пещеру.
Влез я туда – и какие сокровища там я увидел!
Сколько же там серебра и червонного золота было!
Право, старейший из вас не видел отроду столько.
Взял я жену – и работа пошла. Мы носили, таскали
Днем и ночью: ни воза, ни тачки ведь мы не имели.
Сколько мы оба трудов, сколько сил и хлопот положили!
Много усердья моя Эрмелина тогда проявила!
Перенесли наконец мы несметные эти богатства
В более верное место. Мой же отец в это время
Путался в обществе тех, что на короля покушались,
Что они там порешили, услышите и ужаснетесь.
 
 
Изегрим с Брауном тотчас по областям разослали
Письма подметные, – звали наемников: могут являться,
Толпами целыми, Браун их службою, мол, обеспечит,
Даже и плату наемникам выдать вперед обещает.
С этими письмами стал мой отец обходить государство,
Не сомневаясь нисколько в целости скрытых сокровищ,
Но… это было не так! Когда б и со всеми друзьями
Стал он искать в этом месте – даже гроша не нашел бы!
 
 
Силы отец не щадил и успел за короткое время
Земли меж Эльбой и Рейном все до единой обегать.
Много нашел он охотников, многих завербовал он:
Деньги в задаток особенный вес придавали посулам.
Лето в стране наступило. К друзьям-заговорщикам снова
Мой отец возвратился и рассказал о невзгодах
И треволненьях дорожных, особенно – как он однажды
Чуть не погиб в Саксонии близ ее замков высоких.
Там его, мол, что ни день, на конях с борзыми травили,—
Чудом ушел он оттуда с неповрежденною шкурой.
 
 
С гордостью он предъявил четырем заговорщикам список
Всех завербованных с помощью золота или посулов.
Браун остался доволен. Все пятеро список читали.
Значилось: тысяча двести сорвиголов, родичей волчьих,
Явятся скоро, клыки отточив и оскалившись грозно.
Далее: станут за Брауна также коты и медведи,
Также и саксо-тюрингские все барсуки, росомахи,
Выдать одно обязательство все же пришлось кондотьерам:
Плата за месяц вперед. При этом условии будет
Вся эта мощная сила по первому зову на месте…
Господу вечная слава за то, что их планы расстроил!
 
 
Дело такое наладив, отец мой направился спешно
В поле – хотел он проверить сокровища после отлучки.
Вот где ударило горе его! Он рыл там и рыскал,
Но чем он больше там шарил, тем безнадежней. Напрасны
Были старанья его, и безмерно отчаянье было:
Клада не стало! Отец ни за что не нашел бы пропажу.
От огорченья и срама (воспоминанье об этом
Денно и нощно терзает меня!) мой отец удавился.
 
 
Все это я совершил, чтоб не допустить преступленья.
Дорого мне это стало, и все-таки я не жалею.
Жаль мне, что Изегрим с Брауном, эти обжоры, в совете
Близ короля заседают. А Рейнеке? Он-то, несчастный,
Он-то чем же теперь награжден за то, что родного
Предал отца, чтоб спасти государя? А много ль найдется
Тех, кто загубят себя для вашей бесценнейшей жизни?..»
 
 
Сам же король с королевой, однако, о том размечтались,
Как бы тот клад раздобыть. Они отозвали в сторонку
Рейнеке и, чтоб не слышал никто, торопливо спросили:
«Где этот клад? Говорите! Знать мы должны непременно!»
Рейнеке им возразил: «Простите, а что мне за польза
Столько добра завещать королю в благодарность за петлю?
Вы моим недругам верите больше, ворам и убийцам,
Ложью опутавшим вас, чтобы лишить меня жизни…»
 
 
«Нет, – королева воскликнула, – нет! Я готова ручаться,
Жизнь вам дарует король и прошлое все позабудет!
Сменит на милость он гнев. Но впредь постарайтесь, однако,
Быть умней и послушней и преданней быть государю».
Лис поклонился: «Моя госпожа, если б только могли вы
Уговорить короля при вас даровать мне прощенье,
С тем чтоб мои преступленья, проступки и все беспокойство,
Мной, к сожаленью, ему причиненное, даже не вспомнить,—
То в благодарность открыл бы ему я богатство, какого
Из королей современных никто, безусловно, не видел.
Клад колоссален! Место я вам укажу – изумитесь…»
 
 
«Ах, да не верьте ему, – воскликнул король, – но уж если
О грабежах говорит он, о кражах, о лжи, – то всецело
Можете верить: крупнее лжеца не бывало на свете».
 
 
Но королева сказала: «Всей прежней жизнью, конечно,
Мало доверья заслуживал он. Но теперь… согласитесь:
Разоблачил он отца и гласности предал все дело.
Мог бы отца пощадить при желанье, – зверей посторонних
Вплел бы в историю эту. Бессмысленно лгать он не станет».
 
 
«Если вам кажется, – молвил король, – что подобная мера
Может к добру повести и не повлечет за собою
Больших несчастий, – по-вашему сделаю: все преступленья
Рейнеке-лиса беру на себя, как и дело о кладе.
Верю ему, но в последний раз – и пусть он запомнит!
Ибо клянусь я короной, что если он вновь провинится
В чем бы то ни было или солжет, – пусть он кается вечно:
Все, с ним в родстве состоящие, даже в десятом колене,
Кто б они ни были, будут в ответе, никто не спасется,—
Всех обреку на позор, на несчастье, на суд и расправу!..»
 
 
Рейнеке, видя, как быстро у короля настроенье
Переменилось, духом воспрял и сказал: «Неужели
Так уж я глуп, государь, чтоб рассказывать вам о событьях,
Истинность коих бы не подтвердилась в ближайшее время?..»
Довод вполне убедил короля, – прощены были плуту
Вместе с отцовской изменой и личные все преступленья.
Радости Рейнеке не было меры. Какое везенье!
Он заодно избавлялся от власти врагов и от петли.
 
 
«Милостивейший король, государь благородный! – сказал он.—
Полностью бог да воздаст и вам и вашей супруге
Ныне за все добро, что я видел от вас, недостойный.
Я же, клянусь, навсегда глубоко благодарным останусь.
Право же, нет ни в единой стране, ни в каком государстве,
Нет под луной никого, кому бы сокровища эти
С большей охотой, чем вам, преподнес я! Каких только оба
Милостей не оказали вы мне! Отдаю вам с восторгом
Клад короля Эммериха во всем легендарном объеме!
Где он лежит, я сейчас опишу, – говорю я вам правду.
 
 
Есть на востоке, во Фландрии, дикая степь, с одинокой
Рощицей – Гюстерло. Это названье прошу вас заметить.
Там же источник находится, он Крекельборном зовется.
Роща и рядом источник. Годами души человечьей
В местности этой не встретишь. Ютятся одни лишь
Совы и филины там. И вот тут я сокровища спрятал.
Да, Крекельборн – название места вам нужно запомнить.
Сами с супругой отправьтесь туда. Кто может считаться
Для поручений подобных в достаточной мере надежным?
Риск чересчур уж велик, и рисковать вам не стоит.
Лучше вам лично отправиться. Сразу же за Крекельборном
Две молодые березки стоят. Обратите вниманье:
Первая – ближе к источнику. Вы, мой король-благодетель,
Прямо идите к березкам. Под ними сокровища скрыты.
Ройте, копайте! Откроются мшистые корни, а дальше —
Золото! Золото! Множество всяких старинных изделий,
Очень изящных. И тут же найдете венец Эммериха.
Сбылись бы планы медвежьи, – медведь и носил бы корону.
Много в ней украшений, а также камней драгоценных
Тонкой работы. Таких уж не делают. Кто в состоянье
Ныне оплачивать их? Глядя на эти богатства,
О государь, я уверен, добром вы помянете лиса:
«Рейнеке, – скажете вы, – о преданный лис мой, так мудро
Спрятавший эти сокровища здесь, подо мхом, – будь навеки
Счастлив, где бы ты ни был!» Так кончилась речь лицемера.
 
 
Молвил король: «Но меня же сопровождать вам придется:
Как же я сам отыщу это место? Я слышал, конечно,
В общем, достаточно много об Ахене, Любеке, Кельне
И о Париже. Но Гюстерло! В жизни такого не слышал.
О Крекельборне – подавно! Боюсь, не наврал ли ты снова?
Не сочинил ли ты просто мудреные эти названья».
 
 
Рейнеке был огорчен подозрительностью королевской:
«Разве уж так далеко я вас посылаю на розыск?
Не Иордан же я вам указал. Почему ж недоверье?
Все это, я повторяю, во Фландрии – не за границей.
Может быть, спросим кого-нибудь? Пусть подтвердят вам другие:
Гюстерло и Крекельборн. Ведь именно их указал я».
Лямпе он подозвал, но заяц дрожал, – не решался.
Рейнеке крикнул: «Смелее! Вас государь вызывает,—
Хочет он, чтоб, в соответствии с вашей недавней присягой,
Правду вы здесь показали, поскольку вам это известно:
Где находятся Гюстерло и Крекельборн? Отвечайте!»
 
 
Лямпе сказал: «Я отвечу вам точно: в пустыне.
Тут Крекельборн, тут – Гюстерло. Гюстерло – роща, в которой
Симон Хромой безнаказанно долго скрывался когда-то
С шайкой головорезов, чеканя фальшивые деньги.
Многого там натерпелся я! Наголодался, намерзся,
В эти края убежав от свирепого дога, от Рина…»
«Хватит, – прервал его Рейнеке, – можете вместе с другими
Стать в стороне. Государь вполне уж осведомлен вами».
Сам же король, обращаясь к Рейнеке, молвил: «Простите,
Если я сгоряча усомнился в правдивости вашей.
Все же теперь вам придется меня проводить в это место».
Рейнеке снова нашелся: «Как был бы я истинно счастлив,
Если бы сопровождать вас во Фландрию был я достоин.
Может во грех это вам посчитаться. И, как мне ни стыдно,
Пусть уж откроется все, хоть я умолчал бы охотней…
Изегрим как-то недавно в монахи постригся. Конечно,
Вовсе не богу служить он мечтал, а своей же утробе.
Весь монастырь он объел! Но, за шестерых получая,
Все же он был недоволен, – о голоде ныл постоянно.
Он отощал, захворал, – я жалости как-то поддался,
Ну, и помог убежать ему: он же мой родственник близкий.
Папа за это меня наказал – подверг отлученью.
Мне бы, с вашего ведома и разрешенья, хотелось
Совесть очистить и без отлагательства завтра с рассветом
В Рим пилигримом отправиться, вымолить там отпущенье
С тем, чтоб оттуда – и за море. Так, все грехи мои будут
Сняты с меня, я надеюсь. А после, домой возвратившись,
Честно смогу вам сопутствовать. Сделай я это сегодня,—
Всякий ведь скажет: «Да что с королем? Как, он водится снова
С Рейнеке, им же недавно к повешенью приговоренным,
Да и помимо того – отлученным папой от церкви?»
Ваше величество, видите сами – никак невозможно».
 
 
«Верно! – король согласился. – Этого я не предвидел.
Раз отлучен ты от церкви, идти мне с тобой неудобно.
Лямпе или другой кто-нибудь доведет нас до места.
Ну, а намеренье снять отлученье с себя я считаю
Делом хорошим, похвальным. Изволь, я даю тебе отпуск,—
Завтра чуть свет отправляйся: мешать не хочу богомолью.
Вы, как я вижу, решили вступить на стезю исправленья.
Благослови вас господь совершить путешествие ваше!»