Текст книги "Скрипач"

Автор книги: Инна Жарчинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Глава 6

Каждый день я вела незримую борьбу с собой.

Наверное, звучит это слишком пафосно, но тот, кто хотя бы однажды пытался победить свои чувства, тот согласится со мной, что эта борьба посложнее всех других. Ну, казалось бы, какие проблемы, в чем сложности? А в том, чтобы не бегать за ним, как голодная дворовая шавка, и не сторожить у окна, ожидая, когда он появится во дворе. И еще в том, чтобы просто не пойти к нему в гости – ведь предлагал же. С этим искушением мне было бороться труднее всего. Знать, что стоит только выйти на площадку, подойти к его двери и нажать кнопку звонка – и вот он, передо мной.

Знаю, что это глупо. Ну влюбилась, все влюбляются, но зачем такие сложности? Как будто он меня съест, если я с ним вдруг увижусь. Все люди как люди, а я как контуженная. Видимо, слишком поздно у меня приключилась эта первая любовь. Этой заразой надо было переболеть лет в тринадцать, как все нормальные девчонки, а не тянуть почти до двадцати лет.

Но вся беда в том, что я чувствовала каждой своей клеткой, что от этого парня мне надо держаться как можно дальше, как будто на нем висела табличка с черепом и красной молнией, как на трансформаторной будке, и надпись: «Не влезай – убьет». И самое обидное, что мне не с кем было поговорить на эту тему, а так хотелось, что непроизнесенные слова чуть ли не выбивали мне зубы, стремясь вырваться наружу.

Раньше я могла бы обо всем рассказать Галке, но с тех пор, как она запала на Ника, я запретила себе касаться этой темы в разговоре с ней. Зачем портить отношения с подругой?

И тогда я решила: если ему очень надо, то пусть сам ищет со мной встречи. Но скорее всего, он уже забыл о моем существовании. Что ж, пусть тогда все остается так как есть, менять ничего не стану.

А он, сволочь, сволочь, сволочь, тысячу раз сволочь, каждый вечер наигрывал на скрипке, как будто звал, и ноги сами несли меня в коридор. Лишь у самой двери мне удавалось взять себя в руки и вернуться обратно в комнату. Это было похоже на то, что творилось со мной в тот вечер в «Империи», когда ноги рвались в пляс, а я из последних сил старалась усидеть на месте. Но тогда я убежала домой, а теперь мне бежать было некуда. Вспомнила слова мамы. Может, и правда пойти пожить к ним? Но я так уже привыкла к самостоятельной жизни, а мамин Игорь так меня порой раздражал, что от этой идеи мне пришлось сразу отказаться.

Вообще-то Игорь этот – нормальный мужик, но редкий зануда. Помнится, он даже пытался меня воспитывать и делал это смешно и неловко, как будто я маленький ребенок.

Человек не может постоянно находиться на пределе. В итоге мне настолько надоело это мое ненормальное состояние, что я решила с головой уйти в учебу, чтобы отвлечься от своей болезненной и так некстати свалившейся на меня страсти. Учеба заполнила все мое время. Я училась даже тогда, когда просто сидела в университетской столовке и тупо жевала сомнительный пирожок или помятую сдобную булку. Почему-то у всей столовской еды вид всегда такой, как будто ее до тебя уже кто-то ел. В этот момент я раз за разом прокручивала в голове то, что услышала от преподавателей.

Мое рвение не осталось незамеченным, и однажды ко мне подошел Славка Саватеев и, немного потоптавшись, сказал:

– Слушай, Азерцова, у меня тут хвосты накопились. Надо сдавать, а конспектов, как ты понимаешь, у меня нет. Ты мне не дашь свои? Будь другом, товарищем и сестрой!

Я давно подозревала, что Славка неровно дышит в мою сторону, но, поскольку мне это нисколько не мешало, я предпочитала не обращать на него внимания. Видимо, и он понимал, что шансов у него ноль, поэтому никогда не переступал ту черту, которую я между нами провела. Друг, одногруппник и не более того. И все же с ним мне было легче общаться, чем с остальными, наверное, потому, что я чувствовала его симпатию и мне это льстило.

– Ну, – согласилась я, – хорошо, я завтра принесу тетради. Тебе что именно надо?

– Не, Азерцова, давай лучше сегодня, – заупрямился Славка. – У меня там работы непочатый край. Меня ведь могут турнуть из универа. Мама этого не перенесет. Понимаешь, мне триста лет этот универ не нужен, но я у нее один, и если я облажаюсь, то компенсировать мое раздолбайство будет некому. Вот и приходится учиться. А я, Маня, мечтал быть столяром-краснодеревщиком.

Никогда не могу понять, где он шутит, а где говорит серьезно – такая уж у него манера общаться. Вот ведь шут гороховый!

– У меня с собой всего нет, – принялась я неловко оправдываться, – серьезно. Ты же не думаешь, что я все конспекты таскаю с собой?

– Ну, – весело предложил Саватеев, – пойдем к тебе. Не бойся, домогаться я к тебе не буду. Я человек порядочный и, если что, я и жениться могу, – он хохотнул.

– А я и не боюсь, – спокойно ответила я. – Как хочешь. Насчет женитьбы – отдохни от этих мыслей, я не спешу. Но, по-моему, один день ничего не решает…

– С ума сошла! – воскликнул он. – Это для тебя не решает, а я за сутки могу разрушить старый мир до основания и на его обломках построить новый. Пошли.

Этот февраль больше напоминал март. Вместо белого пушистого снега под ногами чавкала грязная мокрая жижа, напоминающая мне кашу-размазню. С неба сыпалось что-то среднее между дождем и снегом. Погода – отвратительнее придумать сложно. Но я с удовольствием вдыхала сырой воздух и лихо перепрыгивала через мутные лужи.

Надо же, как здорово! За последние несколько дней я ни разу не вспомнила о скрипаче! Это было мое первое достижение. А второе… Мне нравилось идти по городу под руку с Саватеевым и болтать ни о чем. Со Славкой было легко и приятно общаться, он не вызывал у меня того нервного озноба, который начинал меня бить, едва только я слышала на площадке хлопанье дверей соседней квартиры.

С ним было все просто. Он охотно подхватывал любую тему, которую я затрагивала и при этом проявлял удивительную для раздолбая осведомленность.

И уже только в подъезде я вспомнила, про Ника. Воспоминание это слегка царапнуло мне душу, но особой боли я на этот раз не почувствовала. Славка рассказывал мне какой-то новый анекдот, я смеялась и все было просто замечательно, пока перед нами не появился ОН.

Можно сказать, что мы столкнулись с Ником нос к носу. Он шел выносить мусор. Лицо такое же бледное, только круги под глазами стали немного бледнее. Легкий вежливый кивок, тихое «Здравствуйте, Мария» и взгляд, от которого у меня мурашки побежали по спине. Когда он оценивающе посмотрел на Славку, мне показалось, что за доли секунды он уже все про того понял и мог бы разложить его душу на мельчайшие составляющие. На губах у него задрожала презрительная ухмылка. И, как это уже случалось несколько раз, я вновь увидела в его темных глазах опасные желтые всполохи. Настроение испортилось моментально, и Саватеев это заметил. Дома он спросил меня:

– Маш, а кто был тот мужик, что шел нам навстречу?

– Сосед, – ответила я нервно, – а в чем дело?

– У тебя с ним что-то есть?

– Слушай, Слав, тебя это не касается. Тебя ведь интересуют конспекты, а не моя личная жизнь, – я даже не старалась скрыть свое раздражение.

– Ясно, – задумчиво произнес он, – этот тип имеет какое-то отношение к твоей личной жизни, и судя по тому, как у тебя изменилось настроение при виде его, не все у вас с ним хорошо.

– У нас с ним вообще ничего нет, – прошипела я зло. – А ты, пожалуйста, не ковыряйся в моей душе – я этого терпеть не могу.

Вытащив из ящика стола пачку цветастых тетрадок, я протянула их Славке и всем своим видом дала понять, что ему пора уходить. Но, как назло, Саватеев даже не думал покидать мою негостеприимную квартиру.

– Слышь, Машка, а почему бы тебе не предложить мне чай или кофе? – спросил он. – Я хоть согреюсь немного. У меня ноги уже все мокрые: кроссовки хреновые – воду пропускают. Ты же не выгонишь меня, голодного и холодного, в такую слякоть? Это не по-христиански. Я знаю, ты добрая, ты накормишь одинокого путника, – он дурачился, но лицо у него при этом было серьезным.

После такого заявления я не могла его прогнать. Ругая себя за мягкотелость, я поплелась на кухню. До меня стало доходить, что никакие ему конспекты не нужны. Саватеев и раньше обрастал хвостами, но как-то справлялся без моей помощи.

Вытащила из холодильника сыр и масло, на скорую руку соорудила ему несколько бутербродов, поставила на огонь турку с кофе и с недовольным видом уселась на стул. Мне хотелось поскорее остаться одной, чтобы спокойно потосковать о скрипаче. А Саватеев мне мешал. Вот черт! А я, наивная, думала, что все у меня прошло. Куда там, стоило мне его опять увидеть, как тут же заныли старые раны. В голове опять каша, в душе – тоска. И никуда мне не деться от этого, нигде не скрыться от его горящих темных глаз. Такое чувство, что Ник постоянно следит за каждым моим шагом, а это уже похоже на паранойю.

– Маш, – робко обратился ко мне Славка, – что-то не так? Что случилось-то? У тебя ведь было нормальное настроение, и вдруг такая перемена. Это ты из-за него, да?

Мне захотелось запустить ему в голову сахарницу, но пришлось сдержаться. Конечно, у меня в последнее время небольшая депрессия приключилась, но не стоит ее усугублять. Я умею, если надо, себя контролировать.

– Какое тебе до этого дело? – процедила я сквозь зубы. – Тебя это совершенно не касается. Моя жизнь – это моя жизнь.

– Кто его знает, – задумчиво произнес он, – может, и касается. Только, знаешь, что я тебе скажу? Лучше держись от него подальше. Не могу тебе этого сейчас объяснить, но я чувствую такие вещи. Есть в нем что-то такое… нехорошее. Не злись, Маша, я догадываюсь, о чем ты сейчас подумала. Нет, тут дело не в ревности.

– Я ведь сказала тебе, чтобы ты не касался этой темы, – начала я потихоньку терять контроль над собой. – Еще одно слово – и никакого кофе ты не дождешься, ясно?

– Как хочешь, я всего лишь хотел тебя предупредить. Этот тип какой-то мутный, что-то с ним не так. Вот когда-нибудь ты увидишь, что он не тот, за кого себя выдает.

– Да ни за кого он себя не выдает! – стукнула я кулаком по столу. Испуганно звякнули ложки в чашках, подпрыгнул лежащий на столе нож. – Он скрипач, играет в «Империи». Кем еще он, по-твоему, может быть, бандитом с большой дороги, маньяком, кем? А то, что у него вид странный, так это из-за болезни. У него какое-то генетическое заболевание. И все, замяли этот разговор, больше я не предупреждаю!

И тут за стенкой заиграл мой скрипач. Видимо, он уже вернулся. Музыка легко проникала сквозь кирпичные стены. Она вонзалась в меня сотнями раскаленных игл, яростная, безумная, злая. Скрипка кричала, выла, издевательски хохотала. Мне стало страшно и больно. Я увидела, как лицо Славки помрачнело – видимо, и его пробрало до костей. Музыка Ника не для слабонервных, мне ли этого не знать.

– Псих, точно псих, – прошептал он, а потом добавил зло: – Какие же вы, девчонки, мазохистки! Почему вам не нравятся нормальные, здоровые ребята? Почему вам подавай очередного больного на всю голову гения? Неужели обязательно надо кому-то приносить себя в жертву? Не понимаю, честное слово, этого я не понимаю! Конечно, у него такой романтичный вид, эта болезненная бледность, эти горящие глаза! Весь такой возвышенный и противоречивый. Где уж нам, тупым мужланам. Хорошо, закроем эту тему, раз уж ты ничего не хочешь слушать.

Он замолчал, понимая, что разговаривать со мной на эту тему бесполезно. Уже в полном молчании выпил кофе, к бутербродам даже не прикоснулся. А музыка не успокаивалась, мне казалось, что она пытается выгнать Саватеева из моего дома. Я видела, как на его лице появилась гримаса боли, а руки отчаянно сжали виски. Видимо, у Славика заболела голова. Он сжал зубы и даже застонал тихо.

Мне стало его жалко. Куда ему тягаться с Ником! Мой скрипач и не из таких, как Саватеев, жилы умеет тянуть. Я уже не сомневалась, что в его музыке есть что-то такое, что подчиняет людей, вытаскивает на белый свет все их жалкие и тщательно скрываемые пороки и недостатки. Он играл не на струнах, а на человеческих слабостях, заставляя людей быть самими собой.

Славик резко поднялся и направился к двери, забыв даже про конспекты. Я напоминать не стала, ждала, когда же он, наконец, избавит меня от своего общества. Как же все неудачно получилось. Сколько раз я, поднимаясь или спускаясь по лестнице, ждала, что встречусь с Ником. И мне не в чем было бы себя упрекнуть, потому что это была бы случайная встреча. Но ни разу мне не повезло. А тут, как назло, в самый неподходящий момент. Он теперь, наверное, будет думать, что Саватеев – мой парень. Я вспомнила его жесткий презрительный взгляд, и на душе стало совсем паршиво.

Уже в подъезде, перед тем как я закрыла за ним дверь, Славка обернулся и тихо, но ясно произнес:

– Мне жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

– Я в помощи не нуждаюсь, – ответила я раздраженно.

– Видела бы ты себя, – сказал он, – еще как нуждаешься. Жаль только, что ты никому не позволишь тебе помочь.

– Обойдусь без скорой психологической помощи. А ты выброси это из головы, ты слишком много понапридумывал.

– Я был бы рад, если бы это было так. Но я не слепой.

Он сам закрыл дверь моей квартиры, и я услышала его торопливые шаги на лестнице. На душе стало так паршиво, как будто я кого-то близкого предала. Ведь Саватеев прав, он озвучил то, что я и сама чувствовала. С Ником что-то не так, и болезнь к этому отношения не имеет. Черт! Надо было все-таки послушать, что же имел в виду мой бдительный однокурсник! Кто знает, может, Славке удалось бы сформулировать то, что я себе никак не могла объяснить! Ну ничего, я у него как-нибудь потом спрошу.

А музыка не умолкала, словно Ник хотел отыграться на мне за что-то. Она казалась мне пыточным инструментом, наверное, в Средние века инквизиция вполне могла бы так пытать своих жертв. «Получи, чертова еретичка, за свое неверие!» – кажется, это она сказала, скрипка, или я уже начинаю потихоньку сходить с ума и придумываю все эти страшные истории. Сердце пронзила резкая боль, дышать стало трудно, я даже поверила, что умираю, но музыка резко прервалась. Стало легче. Я вдохнула полной грудью и выпила залпом целый стакан холодной воды. Вытерла со лба крупные капли пота и замерла от страха, что все может повториться вновь. Руки тряслись, как у алкоголички. Мелькнула мысль, что надо бежать из дома куда глаза глядят.

И вновь полилась музыка, но на этот раз Ник заиграл другую мелодию. Тихая и спокойная, она возвращала меня в детство, когда я была беспечна и счастлива, а мир вокруг меня напоминал добрую сказку. Но в какой-то момент в музыке появилось напряжение и нервозность. Она понеслась в пестром круговороте прожитых дней, выхватив меня из безмятежного детства и бросив в бурную юность. А потом в ней появилась безысходность и предчувствие скорой смерти. Удивительное дело, за несколько минут передо мной пролетела вся человеческая жизнь, не такая уж длинная, хотя и не настолько короткая, чтобы легко вместиться в тот маленький отрезок времени, пока играла скрипка. И вот я почти увидела умирающего человека, только лица его я разглядеть не могла, но мне показалось, что это я, старая и больная. Я знала, что жить мне осталось совсем мало, всего несколько минут. На какой-то миг мелькнула надежда, и вот ее сменила агония. Я умерла. Кладбище, похороны, серое осеннее небо. Я видела, как гроб на веревках опускают в могилу. Все, финал. Первые комья земли ударили о крышку гроба. Меня больше нет и уже никогда не будет. Печаль, невыносимая, горькая печаль и безысходность.

Когда скрипка замолчала, я обнаружила, что плачу. Да что же такое?! Я больше не хотела слушать его проклятую скрипку. Я ее боялась. Что-то происходило странное в моей жизни, и мне вспомнились слова Галки о том, что на меня напустили порчу. Теперь я бы отнеслась к ее словам с большим вниманием. Как заклинание, я повторяла:

– Все это бред! Я сама виновата, что позволила себе усомниться в своей правоте. Нет никакой мистики, всего лишь гипноз. Он гениальный музыкант, возможно, даже не хуже самого Паганини, но он всего лишь человек.

Скрипка рассмеялась. Она издевательски надо мной хохотала несколько минут, нагоняя страх, от которого я не могла никак избавиться. А потом она принялась читать заклинание. Да, это было то самое заклинание, которое я часто слышала в своих снах. Я прислушалась, пытаясь запомнить слова, но ничего не получилось.

– Напрасно ты это делаешь, – обиженно сказала я, – не пойму, чего ты на меня взъелся. Но все равно я к тебе не приду. Если тебе надо, сам явишься – ничего с тобой не случится, корона не слетит с головы.

И вновь скрипка засмеялась, как будто скрипач услышал мои слова. А потом она запела колыбельную. На ватных ногах я поплелась в спальню. Упала на кровать и почти сразу же отключилась, но не уснула. Со мной стало происходить что-то странное и страшное. Готова поклясться, что я не спала тогда. Я слышала, как бежит по трубам вода, я видела на кухне полосу не погашенного мной света. И в то же время не могла шевельнуть ни ногой, ни рукой. Я ясно услышала, что кто-то подошел к моей кровати, постоял немного и сел рядом. Я слышала, как он часто дышит, как будто после бега, а потом кто-то тихо, но внятно произнес:

– Мария, неужели ты хочешь прогнуть под себя самого дьявола? Осторожнее – он этого не любит. Не играй с огнем. Покорись, и тогда ты поймешь, что в этом нет ничего страшного. Покорись, и ты испытаешь наслаждение, о котором даже не догадывалась.

Жуткое состояние, когда ты лежишь, словно парализованная, и не можешь даже закричать, потому что непонятное оцепенение сковало не только руки и ноги, но и губы. И страх, панический, невыносимый, который полностью завладел моей душой. Хотелось только одного – поскорее проснуться. Но я не была уверена в том, что это сон, и от этого мне становилось еще страшнее.

Я не знала ни одной молитвы. Когда-то бабушка Соня читала мне их, но папа всегда резко пресекал эти, как он называл, «мракобесия». Жаль. В тот момент, когда я лежала на кровати неподвижная, словно связанная, и сходила с ума от ужаса, мне бы помогла любая молитва, даже самая коротенькая.

Я почувствовала, как кто-то принялся стаскивать с меня одеяло, хотела схватить его и удержать, но мои руки по-прежнему отказывались меня слушаться. Как будто они принадлежали кому-то другому.

Чья-то горячая рука скользнула по моей ноге к бедру. «Это не сон, – думала я, холодея от страха, – сон таким не бывает. В доме точно кто-то есть». Не в силах больше терпеть этот кошмар, я мысленно принялась молиться. Слов я не знала, поэтому придумывала свои. Но что-то постоянно сбивало меня, мысли путались, и приходилось все повторять вновь и вновь.

Не знаю, как долго продолжался бы этот кошмар, если бы не телефонный звонок. Видимо, там, наверху, Бог все-таки услышал мои несвязные молитвы. Истеричный звонок разорвал тишину, и сразу же мое странное оцепенение спало. Я открыла глаза и осмотрелась по сторонам. Как и следовало ожидать, в квартире никого, кроме меня, не было. Посмотрев на будильник, я обнаружила, что прошло всего-то минут пять, не больше, а мне-то казалось, что этот кошмар длился целую вечность.

Одиннадцать часов, скрипка за стеной замолчала. Впервые я была благодарна Раисе за ее склочный характер. Здорово она нагнала страха на Ника. Если бы не ее угрозы, он, наверное, продолжал бы свои репетиции до утра. Не знаю, на сколько меня тогда бы хватило.

– Маруська, – из телефонной трубки завопила мне в ухо Галка, – я ее нашла. Это не шарлатанка какая-то. Она самая настоящая.

– Что ты нашла? – не поняла я.

– Бабку нашла, – объяснила подруга. – Настоящая колдунья. Только давай ты не будешь сейчас ерепениться. Завтра я к тебе забегу и все объясню.

– Вот только бабок-колдуний мне для полного счастья не хватало, – привычно возмутилась я и сразу же прикусила язык, потому что это было именно то, что надо.

– Я сказала: ты сейчас ничего не решай, вот завтра приду и поговорим. Я тебе позвонила для того, чтобы ты не вздумала завтра вечером куда-нибудь ушиться.

– Ты же знаешь, что я вечерами всегда дома.

– Да кто тебя знает, – философски заметила Галина, – вчера было так, а завтра все может измениться.

– Как видишь, – спокойно сказала я, – ничего пока не изменилось.

– Ну, тогда жди меня завтра. Я приду к тебе часиков в пять.

Скрипка заиграла вновь. Сердце мое упало в пятки. Я ждала, что вот-вот все начнется по новой.

– Галь, – взмолилась я, – а ты не могла бы сейчас прийти ко мне, а?

– Не, у меня сапоги мокрые, на батарее сушатся. Мне сейчас только гриппа не хватает, – возмутилась Галина. – Ничего, до завтра как-нибудь потерпишь.

– Хорошо, – покорно согласилась я, – потерплю.

Когда трубка легла на рычаг, я прислушалась к себе.

Кровь шумела в ушах, ныл затылок, но ни спать, ни плясать не хотелось. Даже желания срочно навестить своего соседа у меня не появилось. Но как же болела голова! «Баба Рая, – мысленно обратилась я к старухе, – что же ты молчишь? Где твоя бдительность? Раиса Петровна, пресеките это безобразие, уже начало двенадцатого. Пусть он замолчит».

Скрипка вновь рассмеялась ехидно. Проклятая балалайка! Этот чертов скрипач издевался надо мной. Не знаю, как он это делал, но в его руках скрипка превращалась в живого человека со своим сложным характером, симпатиями и антипатиями. Она вела себя как человек.

Ник действительно не так прост, как может показаться. Была в нем какая-то чертовщинка, и даже совершенно незнакомый человек, такой как Славик, смог это заметить с первого раза. Вот только так и не ясно, это ли он имел в виду или что-то другое.

Почему Саватеев старался предупредить меня, чтобы я держалась от Ника подальше? «Завтра подойду к нему, и пускай объясняет, что ему так не понравилось в Нике и чего он на него взъелся», – решила я, пытаясь приглушить в себе внезапно возникший необъяснимый, иррациональный страх. И куда только подевалась моя рассудочность и здравый смысл?

Тогда я даже представить не могла, что видела Славку последний раз… живым. На следующий день я узнала, что он погиб. Уже у самого общежития его сбила машина. Водитель не справился на скользкой дороге с управлением, и его занесло на тротуар. Подъехавшие врачи констатировали смерть. Сказали, что Славка умер сразу, даже не успев понять, что с ним произошло. Его так и нашли ребята, в месиве из грязного, серого снега и собственной крови, распластанного на асфальте с раскинутыми в стороны руками, как будто он попытался взлететь, но не удержался и упал или как будто его распяли на кресте. Потом я еще долго не могла избавиться от чувства вины. Видимо, чувство вины – это мое вечное проклятие. Я виновата всегда и перед всеми. Если бы я не выперла его так рано, то он бы остался жив. Но мой внутренний голос подсказывал мне, что судьба Славки уже была предрешена и, когда бы он ни вышел из моего дома, куда бы он ни пошел, он все равно встретил бы свою смерть именно в тот день и в тот час.