Текст книги "Скрипач"

Автор книги: Инна Жарчинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

Глава 18

Дьявол с интересом наблюдал за тем, как участковый Миша Кравцов пытался спровадить Марию и Галину из дома. Девушки уходить не хотели и настойчиво требовали разыскать Старого. А у Миши по телевизору шел футбол, на журнальном столике медленно нагревалось пиво, догорала сигарета в пепельнице, и эти назойливые девицы чертовски мешали ему наслаждаться жизнью и игрой.

– Девушки, идите домой, завтра поговорим. Все равно его там больше нет. Сами подумайте, где я его буду искать среди ночи?

– Дядя Миша, вы хоть понимаете, что завтра будет уже поздно? Он должен убить сегодня, в полнолуние, – пыталась докричаться до милицейской совести Мария. Но милицейская совесть оказалась пуленепробиваемой, как бронежилет.

Дьявол довольно усмехнулся. Про Мишу он знал все и на целую жизнь вперед. Этот парень никогда ничем не сможет его удивить, он предсказуем до неприличия.

– Так, Азерцова, не утомляй меня. Я сказал, что завтра, значит, завтра, – начал выходить из себя участковый. – На сегодня мой рабочий день закончен. Мне хватит того, что я полдня потратил на одного алкаша из соседнего двора, который избил свою жену до полусмерти.

Он осторожно вытеснял девушек за дверь.

– Скажите, а вас не будет мучить совесть, если завтра выяснится, что из-за вашего бездействия погибла женщина? – упиралась Галина.

– Девочки, последнюю жертву обнаружили не в нашем районе. Я надеюсь, что если вы правы, то и на этот раз все произойдет не на моем участке, так что совесть меня мучить не будет. Все, до свиданья и спокойной ночи.

В коридор вышла большая, похожая на огромную сдобную булку жена Кравцова, и всем сразу стало тесно. Марина отстранила мужа и, уже не деликатничая, выставила подруг за дверь, бросив им на прощание:

– Это у вас, лахудры, нет совести. Человеку надо отдохнуть после рабочего дня, а вы привязались, как пиявки. Живы, здоровы, чего вам еще надо?

Дверь за девушками закрылась, и дьявол потерял интерес к Мише. Вылетев на улицу прямо сквозь стену, он спешил вернуться обратно, в «свое» тело. Захотелось вновь ощутить себя живым человеком.

Быть бесплотным удобно – никто не сможет тебя убить, но скучно – нет ни малейшей возможности получить хоть какое-то удовольствие от жизни, от бесконечной жизни, практически от вечности.

«За все надо платить, – грустно подумал дьявол, – за жизнь вечную расплачиваться приходится отсутствием удовольствий и маленьких радостей, которыми так богата короткая жизнь существа из плоти и крови».

В последнее время дьяволу стало неуютно в своем новом теле. Этот своенравный мальчишка, Николай Морозов, вдруг решил взять под свой полный контроль их общее тело. А ведь договор бессрочный и никто не имеет права его нарушать.

Свою часть дьявол выполнил полностью.

«Люди, – подумал он с легким раздражением, – ни в чем им нельзя доверять. Сначала сами предлагают сделку, лишь бы получить желаемое, а потом только и думают, как уйти от выполнения своих обязательств».

В последнее время все почему-то разладилось.

Он рассчитывал, что Мария окажется легкой добычей, но девчонка попалась на редкость упрямая. Дьяволу это нравилось – появился шанс на то, что это и есть тот самый редкий экземпляр, которые попадаются в последнее время все реже и реже. Но вместе с тем и раздражало слегка, ведь на нее приходилось тратить слишком много времени, гораздо больше, чем планировалось изначально. Хотя что значит время для него?

Эта маленькая дурочка решила, что именно он уничтожил ее друга и ведьму. А он уже устал объяснять, что никогда никого не убивал и не собирается убивать.

Эти двое умерли только потому, что пришло их время, сколько им было отпущено, столько и прожили, и не ему решать, справедливо это или нет. В вопросах жизни и смерти он не компетентен, хотя именно на него часто вешают всех собак. Но вполне возможно, что срок их жизни сократили намеренно, чтобы они не мешали ему работать.

Пролетая над стайкой замерзших «ночных бабочек», дьявол вспомнил о Михаиле Кравцове и его жене. Этих двоих ему покупать не надо, потому что они уже давно принадлежат ему. Он вспомнил, как эта колышущаяся туша, Марина Кравцова, выгнала из дома наивных идеалисток, явившихся за помощью, и вновь испытал привычную злость. Семейку Кравцовых надо примерно наказать.

Он опустился вниз и стал присматриваться к каждой проститутке. На этот раз ему нужна была особенная девица. И вот он нашел ее! Теперь судьба Михаила будет зависеть только от него самого. Сможет удержаться от искушения – проживет долгую жизнь, нет – умрет в возрасте 47 лет от СПИДа, а заодно и жену свою с собой на тот свет утащит. Но это уже их личное дело, и дьявол здесь совершенно ни при чем.

Он наклонился над женщиной и что-то неслышно шепнул ей на ухо. Конечно же, проститутка не услышала его, но в нужный момент где-то в глубинах ее подсознания эти слова вдруг оживут и поднимутся на поверхность. Они заставят ее подойти к Кравцову и предложить себя.

Дьявол знал, что частенько этот блюститель порядка, которого уже давно тошнит от своей необъятной, обрюзгшей супруги, забавляется с девицами легкого поведения и при этом никогда им не платит. Но на этот раз заплатить придется, и заплатить чем-то гораздо более ценным, чем деньги.

А теперь ему нужно было решать, что делать с Ником. Парень самовольно сбежал от Жорика, вернее, он отпросился, но это ничего не меняет, ведь ушел он оттуда, когда он, дьявол, был в отлучке, и сделал это намеренно, непонятно на что надеясь.

За столько лет он мог бы уже запомнить на всю оставшуюся жизнь, что от дьявола невозможно убежать, нет в мире места, где он не достал бы беглеца. Хотя некоторые надеются, что от него можно скрыться в стенах храма.

Дьявол рассмеялся, и от этого смеха воздух похолодел, а на город просыпались редкие тяжелые снежинки пополам с дождем. Если бы кто-нибудь знал, как часто дьявол бродил по Ватикану, посещая самые тайные его уголки, куда простому смертному путь заказан! Как часто он стоял во время мессы рядом со священником и лениво копался в его душе, находя те же грехи и пороки, что и у остальных. Он бывал во всех соборах и мечетях, во всех дацанах и индуистских храмах, наслаждаясь красотой и совершенством архитектуры и удивляясь тому высокому и ничтожному, что есть в человеческих душах. Ад человеческих душ – это то, что порой путало самого дьявола, потому что сам он ад посещал крайне редко, лишь ненадолго заглядывал, чтобы понаблюдать за тем, как себя чувствуют его подопечные. А среди них есть удивительные мерзавцы. По сравнению с ними Золотой Жорик – невинный младенец. Память перенесла его в пятнадцатое столетие…

…Фома Торквемада сидел за столом и просматривал бумаги, когда в его кабинет вошел высокий незнакомец в черном плаще. Великий инквизитор недовольно поморщился и, не поднимая глаз, спросил:

– Как ты сюда попал?

– Пришел, – просто ответил человек в черном.

– Кто тебя впустил? – продолжил свой допрос Фома и поднял, наконец, глаза на незваного гостя.

– Никто, я сам вошел, – ответил тот с насмешливой и дерзкой усмешкой, от которой у Торквемады почему-то похолодело в груди.

– А ты нахал, – заметил Великий инквизитор уважительно, – неужели ты не боишься костра?

Гость пожал плечами, как будто не понял, о чем идет речь, и без приглашения уселся на стул как раз напротив Великого инквизитора.

Фома посмотрел в глаза незнакомца и внезапно испытал страх, граничащий с ужасом, потому что увидел в них нечто такое, чего не мог объяснить – яркий желтый огонь.

– Кто ты?! – уже не скрывая своей паники, истерично воскликнул Торквемада, который на самом деле не верил ни в Бога, ни в черта.

– Тот, кому ты служишь, – спокойно ответил загадочный визитер.

– Господь? – Великий инквизитор сказал первое, что пришло на ум.

– Фома, неужели ты служишь Богу? – язвительно поинтересовался гость. – А я-то думал, что как раз наоборот.

Торквемада попытался позвать одного из своих многочисленных охранников и ощутил, как невидимая рука сжала его горло. Изо рта вырвался лишь сдавленный хрип. Теперь у Фомы уже не оставалось сомнений в том, кем является этот страшный человек. Пламя, бушующее в глазах незнакомца, казалось, готово было выплеснуться прямо в побелевшее от страха лицо Великого инквизитора. Он хотел встать со стула и бежать из своего кабинета куда глаза глядят, но все его тело внезапно охватил странный паралич.

– Дьявол, – прошипел Торквемада, – ты и есть исчадие ада, абсолютное зло, враг рода человеческого!

– Какой прогресс! – рассмеялся дьявол. – В Бога ты по-прежнему не веришь, но хоть в дьявола уже готов поверить. Да, я тот самый рогатый и хвостатый, о котором вы сочиняете страшные сказки для того, чтобы запугивать народ. Но знаешь, мне не нравятся те характеристики, которыми ты меня наградил. Во-первых, какое я исчадие ада, если в самом аду я почти не бываю и нет у меня своего персонального ада, я только порой заглядываю в чужие? Во-вторых, где ты обнаружил во мне это самое абсолютное зло? Нет во мне ни добра, ни зла, я стараюсь быть нейтральным, чтобы честно выполнять свою работу. И наконец, в-третьих, еще надо разобраться, кто из нас враг рода человеческого. Хочешь посмотреть на настоящего дьявола, Фома? Что ж, смотри!

Непонятно откуда в руках желтоглазого незнакомца появилось зеркало, и он поднес его к лицу Великого инквизитора. Фома хотел отвернуться, но его тело по-прежнему отказывалось ему подчиняться. Торквемада смотрел на свое отражение и прекрасно понимал, что имеет в виду дьявол. Понимал, но не хотел верить. Он посмотрел на свои руки и слабо вскрикнул – они оказались по локти в крови. Кровь растекалась по столу страшной багровой лужей, и Великий инквизитор, который лично присутствовал на многих допросах и видел столько крови, сколько можно было увидеть лишь на полях сражений, едва смог сдержать рвотный позыв. Голова у него закружилась, в ушах раздался долгий глухой шум, сквозь который доносился голос дьявола, полный сарказма:

– Твой дьявол, Фома, живет в твоей же душе. Как думаешь, может, стоит и тебя отправить на костер? Ведь это ты реанимировал инквизицию и сделал из невинной организации то, чем она и запомнилась в веках – страшной карательной машиной для ни в чем не повинных людей и источником доходов для монархии и церкви. А ведь изначально она была не так уж страшна. Ну разве штрафы или выселение из города могут сравниться с аутодафе и изощренными пытками?

Преодолевая невероятное сопротивление, Торквемада смог схватить висящий у него не груди крест и ткнул его в лицо дьяволу. Он надеялся, что чудовище в страхе покинет его, но напрасно. Черный человек презрительно рассмеялся и вырвал распятие из слабеющей руки Фомы.

– Послушай, Фома, ты ведь один из самых образованных людей Испании, неужели ты веришь в то, что все эти ваши символы веры могут меня напугать? В разных религиях разные символы, и что, ты мне прикажешь всех их бояться? Глупо, очень глупо для такого умного и хитрого человека, как ты. В твоем распятии нет силы, потому что в твоем сердце нет веры. Только вера творит чудеса, а не эта железка, – и он отбросил крест в сторону. – Да, Фома, на всякий случай предупреждаю, что святая вода тебе тоже не поможет, – дьявол весело рассмеялся, обнажив ровные, ослепительно белые зубы. – С какого греха начнем, Великий инквизитор? Итак, убийство. Фома, за свою невероятно долгую жизнь я еще не убил ни одного человека, а ты можешь сказать то же самое о себе? Молчи, уж меня-то ты не обманешь. Сожженные тобой заживо сами напомнят тебе об этом, когда ты отойдешь в мир иной…

Дьявол настолько глубоко погрузился в воспоминания, что не заметил, как подлетел к нужному дому. Окна дома мигали голубыми огнями включенных телевизоров и мягким желтым светом ламп накаливания. Люди отдыхали после работы, и никому не было дела до того, существует ли дьявол или его нет и никогда не было. А самому дьяволу было абсолютно безразлично, верят ли в него все эти люди или нет. Он вновь вернулся к своему первому разговору с Великим инквизитором.

– …А теперь поговорим о воровстве, – вкрадчиво, словно обещая неземное блаженство, продолжил дьявол, вставая из-за стола и встав за спиной Фомы Торквемады. – Как ты понимаешь, этот грех мне тоже незнаком. Все, что существует в этом мире, я могу взять когда захочу и сколько захочу. Но зачем мне ваши материальные блага? Я ведь бесплотен. Мне не нужна одежда, еда и уютный дом. Я свободен, в отличие от тебя. А можешь ли ты, Фома, сказать о себе то же? Твой кодекс узаконил разбой, сделал его богоугодным делом. Твои конфискации, Великий инквизитор, не что иное, как воровство у мертвых, у тех, кого ты загнал в могилу, ведь одна треть всего конфискованного идет тебе.

Он положил руку на плечо инквизитора, и тот инстинктивно вжал голову в плечи, как будто боялся, что дьявол может ее оторвать. Смех дьявола, холодный и искристый, как молодое шампанское, наполнил кабинет Великого инквизитора, словно хрустальный бокал. От этого смеха Фому пробил озноб и закружилась голова. Ему хотелось только одного – чтобы все поскорее закончилось, неважно как, но как можно скорее!

Постучав указательным пальцем по выстриженной тонзуре, дьявол произнес голосом самого Торквемады:

– Вбей себе в голову, Фома, дьявол безгрешен, иначе Бог ни за что не позволил бы ему существовать и не поручил бы такой ответственной работы, как разбираться с такими грешниками, как ты. В мире не существует ничего лишнего, все зачем-то нужно, и я тоже. Как вам могло прийти в голову, что ангел света может превратиться в чудовище? Свет – это единственное, что имеет смысл в этой жизни, но ты его никогда не увидишь.

Бритая макушка Великого инквизитора от этих легких, почти неощутимых ударов покрылась ожогами, но боли он не чувствовал, потому что все его чувства притупились, все, кроме страха перед этим высоким красивым человеком в черном плаще, напоминающем крылья летучей мыши.

– Похоть, – продолжил дьявол, рассматривая пачку доносов, лежащих перед Торквемадой, – это еще один грех, которого я, к счастью или к сожалению, лишен. Никогда меня не интересовал этот физиологический процесс, даже тогда, когда я, как сейчас, находился в арендованном теле. А ты можешь сказать о себе такое?

– Я… я, – заикаясь, начал Фома, но дьявол тут же его перебил:

– Ты хочешь рассказать мне о красавице Кинегунде, проститутке, которую вы делили пополам с одним богатым евреем? Что ты замолчал или думал, что я об этом ничего не знаю? Смешно. Все, Фома, ты мне надоел. Сейчас я уйду, а ты бросишься меня искать. Не ищи напрасно, я сам приду к тебе тогда, когда сочту нужным.

Внутри у Торквемады полыхал огонь. Обида, злость, страх, жажда мести – все эти чувства буквально сжигали его, как тогда, много лет назад, когда его любовь отвергли. Он застонал от нахлынувшей боли. Эта дрянь, эта сучка посмела отказать ему! Она сбежала в Гранаду с каким-то мавром…

Дьявол тихо засмеялся, но на этот раз в его смехе не было никакого холода, лишь немного яда, совсем чуть-чуть, но и этого было достаточно, чтобы Великий инквизитор потерял голову от злости. Он вновь попытался вскочить, но тут же упал на пол, как подкошенный, и уже снизу смотрел на нависшего над ним дьявола. Унизительно, больно, обидно… Душа Великого инквизитора требовала мести, но голос черного человека его остудил:

– Ничего ты мне не сделаешь, но на всякий случай запомни: мы еще раз увидимся с тобой, но… – дьявол замолчал.

– Что «но»? – не выдержал Фома. – Что ты хотел сказать?

– Это будет перед твоей смертью, – спокойно продолжил дьявол и не спеша вышел из хорошо охраняемого кабинета Великого инквизитора…

Подлетев к знакомому окну, дьявол немного замешкался, размышляя над тем, стоит ли ему навестить соседку или дать девочке немного отдохнуть от его шуток.

Ник сразу почувствовал его присутствие. В отличие от других людей, которые никак не реагировали на это бестелесное существо, Николай Морозов всегда знал, когда дьявол рядом. Всегда в такие моменты в его душе начинала звучать «Дьявольская трель» Тартини, но не та, какой ее запомнил композитор, а та самая, подслушанная во сне, когда сам дьявол играл ему ее на скрипке.

– Вернулся, – грустно сказал Ник, чувствуя, как чужая сущность проникает в его тело, – а я-то надеялся…

– Мальчик, – поучительно произнес дьявол, – тебе не на что надеяться. Мы заключили договор, и я всегда буду возвращаться, потому что я так хочу.

– Но я больше этого не хочу!

– Об этом надо было думать раньше, – в голосе дьявола не было ни издевки, ни превосходства, только легкая грусть. – Почему вы никогда не задумываетесь о последствиях своих поступков? Хочешь, я тебе покажу сейчас, что ты потерял?

– Я и без тебя знаю, что потерял, – окончательно вышел из себя Ник, – я потерял свободу. Но я был слишком мал, чтобы это понимать…

– Хуже, мой мальчик, все гораздо хуже, – возразил дьявол, – ты потерял несоизмеримо больше, ты потерял свет!

Ник не понял, что ему попытался объяснить его «квартирант», но почувствовал, что в этих словах есть что-то важное, настолько важное, что лучше этого и не знать.

– Почему ты сбежал без моего ведома? – строго спросил дьявол.

– Потому что я так захотел! – ответил с вызовом молодой человек. – А что, нельзя было? Это ведь мое тело, и я тоже имею право им распоряжаться.

– Это НАШЕ тело, – поправил его дьявол, – и ты должен был меня дождаться, прежде чем что-то предпринимать.

– Если это, как ты говоришь, НАШЕ тело, то почему ты позволяешь себе принимать единоличное решение, даже не поинтересовавшись, хочу ли этого я? – взорвался Ник. – Или здесь играют роль только твои амбиции, а мои чувства не так уж важны?

«Вот так всегда, – подумал дьявол, – они видят и слышат только себя и не хотят при этом замечать свою вину, свои недостатки и просчеты».

– Ник, – объяснил он устало, – если ты был чем-то не доволен, то почему не стал возражать? Никогда, слышишь меня, никогда ты даже не попытался возразить мне. Никогда не пошел против моей воли. Так какие у тебя могут быть ко мне претензии?

Скрипач встал и достал из футляра свою скрипку и заиграл. Это была удивительная музыка, которую не дано было услышать ни одному смертному. Музыка, рождающая свет. Не обжигающий сетчатку глаз свет солнца, не дрожащий, едва заметный в ночи огонек свечи, не равнодушно-холодное сияние ламп и прожекторов, нет, это был совершенно иной свет.

Ник почувствовал, как покидают его все обиды и тревоги, как исчезает боль, как становится на душе тихо, спокойно и тепло. Хотелось смеяться и петь. Свет казался живым и нежным, он гладил Ника по голове, что-то шептал на ухо, и все, что мучило парня в этой жизни, растворялось в нем, исчезало, уступая место блаженству, описать которое он никогда бы не смог, даже если бы очень захотел.

Музыка, ставшая светом, свет, ставший музыкой, – они слились в единое целое, хотя представить подобное было невозможно.

И вдруг все закончилось. Ник даже вздрогнул от неожиданности. Музыка прервалась, и все вернулось на круги своя. Это было страшно, как будто во время операции перестал действовать наркоз. Нет, все стало еще хуже, чем было, потому что теперь ему было с чем сравнивать.

Боль, страх, обиды, тревоги вспыхнули еще сильнее, чем раньше, причиняя невыносимые страдания.

– Еще! – умоляюще попросил парень, – еще немного, пожалуйста.

Но дьявол уже вернул скрипку в футляр и закрыл его. Он понимал, что причиняет Нику страдания, но хотел, чтобы тот понял, что он потерял, заключив однажды в детстве этот договор. Что смерть, которой он так боялся, вовсе не так уж страшна и есть вещи пострашнее…

– Зачем? – спросил обреченно Ник. – Зачем ты позволил мне это почувствовать?

– А зачем ты сбежал без моего ведома? Это было нечестно с твоей стороны. Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

– Я хотел немного свободы, капельку. Чтобы забыть о нашем договоре и вновь стать тем, кем я был до встречи с тобой, – грустно признался Ник.

– Зря, если бы ты остался, то ты бы кое-что узнал важное. Очень важное. А теперь я даже не знаю, стоит ли тебе об этом говорить.

– Что? Говори! – напрягся Ник, почувствовав неведомую угрозу.

– Жорик собирается похитить твою мать, чтобы влиять на тебя, – объяснил дьявол. – Он так и не поверил в меня. Идиот безмозглый!

Ник замер. Ко всем его привычным тревогам добавилась еще одна. Он не боялся за себя, но мама…

– Ты ей поможешь? – робко спросил он дьявола, теряя всю свою независимость, к которой так стремился. – Ведь поможешь же?

– Еще чего? – возмутился его невидимый собеседник. – Зачем мне это делать? Тебя я всегда защищу от кого угодно, потому что твоя жизнь для меня важна, как ты понимаешь. Но скажи, какой интерес мне спасать твою мамашу? Она меня не интересует. Ты же хотел свободы, да? Что ж, у тебя появилась возможность ее почувствовать. Действуй, как считаешь нужным, я тебе мешать не стану.

– Ну хорошо, – разозлился молодой человек, – я буду действовать, как считаю нужным, но потом не предъявляй мне никаких претензий…

…Иногда дьявол посещал Фому в аду, в его персональном аду. В том самом аду, в который Великий инквизитор никогда не верил.

…Каждое утро открывалась тяжелая дверь тюремной камеры и люди с обгоревшими лицами, безглазые и страшные, в которых бывший Великий инквизитор узнал тех, кого он лично отправил на костер, выталкивали его на улицу. Фома знал, что последует за этим, и дрожал от ужаса. Он убеждал себя, что это всего лишь сон, который почему-то никак не кончается, пытался проснуться, но напрасно.

В воздухе пахло горелым мясом. Никогда Торквемада не думал насколько этот запах страшен. Он с мольбой смотрел на собравшуюся на площади толпу в надежде, что кто-то поможет ему, и тут же отводил взгляд. Потому что люди (а их было очень много) все как один напоминали ему кошмарных чудовищ с вывороченными конечностями, разодранными животами, выкипевшими на инквизиторском костре глазами и раскрытыми в вечном беззвучном крике ртами. Всех их он знал когда-то. Все они прошли через трибунал инквизиции, и бесполезно было молить их о помощи.

Он тяжело поднимался на деревянный помост, все еще надеясь, что вот сейчас кто-то разбудит его, он откроет глаза и увидит вокруг себя привычный мир, но…

Языки пламени поднимались по его ногам выше и выше. Боль становилась невыносимой. Фома кричал, проклиная тех, кого так же, как и его, давно уже нет в живых. Он умирал на костре, понимая, что и завтра, и послезавтра, и вечно, изо дня в день, все это будет повторяться, меняются лишь декорации. Иногда перед тем, как сжечь, его будут долго пытать. Он больше не хочет этого! Он не может терпеть это бесконечно!

Фома Торквемада, Великий инквизитор Испании, кричал до тех пор, пока очередная смерть не избавляла его от мук, для того чтобы на следующий день все повторилось вновь.