Текст книги "Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1] (СИ)"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

9

Следующие несколько дней Алики почти все время провела возле кровати подруги наедине с карамельной куклой – Наора почти все время спала. Видимо, Рет – Ратус добавлял ей в еду или питье какое–то сонное зелье, ибо нормальный человек так много спать не может. И, вероятно, не только сонное, потому что во сне Наора заметно менялась. Время от времени Рет – Ратус заходил в спальню со своей тележкой и, удовлетворенно осмотрев Наору, выпроваживал Алики погулять полчасика, занимался какими–то манипуляциями, после которых изменения становились более заметны. Все же свободное время, когда Наора бодрствовала, она молчала: молча обедала, молча делала самые необходимые для гигиены дела, и молча подолгу сидела, уставившись на куклу Прекрасной Герцогини. Следя за этим Алики, думала порой, что никакие богатства не стоят этой пугающей потери своего собственного лица. Происходящее с Наорой было слишком пугающим.

Во время своих вынужденных прогулок Алики старалась не терять времени даром. Она внимательно, словно от этого зависела ее жизнь, изучая закоулки и коридоры. Она увлеклась этим с того случая с потайной дверцей возле гостиной. Теперь она целенаправленно искала замаскированные дверцы, комнатки и ходы повсюду. В этом ей здорово помогла та самая, первая, комнатка–конура. Алики нашла в ее стене еще одну дверцу, через которую открывались проходы, заканчивавшиеся выходами в самых неожиданных местах – в коридорах, на кухнях, возле комнат и прямо в комнатах… Алики тайком зарисовывала планы в надежде, что это может пригодиться.

Трудно сказать, что думал по поводу ее изысканий сам Рет – Ратус. Он, конечно, знал о них – девушка несколько раз натыкалась на него, выглядывая из тайников, и всякий раз он при этом только улыбался, а однажды, когда она по обыкновению зарисовывала очередной план, из–за ее плеча выскользнула длинная рука, худой палец постучал по листку, и тихий голос произнес:

– Вот здесь у вас, Алики, неточность. Этот коридор должен кончаться возле кухни, а не в спальне.

– Вы что, все их по памяти знаете? – раздраженно сказала Алики, чтобы скрыть испуг и раздражение.

– Нет, конечно, их слишком много, – как ни в чем не бывало ответил Рет – Ратус. – Просто я там проходил однажды. И я хотел бы предупредить вас об осторожности. Это, конечно, не старинный замок и здесь нет ловушек, но дверь вдруг может нечаянно захлопнуться, или же вы свернете не туда и заблудитесь. Мне чрезвычайно неприятно будет потерять такую помощницу.

– Найдете другую, – дерзко ответила Алики.

– Но не такую любознательную, – все тем же ровным тоном парировал Рет – Ратус. – Я в этом доме такой же гость, как и вы, а на исследования его тайн у меня, увы, не хватает времени. Так что ваша помощь весьма полезна для нашего общего дела. – И вышел.

Алики тогда восприняла его слова, как очередную издевку, но случилось так, что всего через несколько дней с ней случилось именно то, о чем Рет – Ратус ее предупреждал.

Во время очередного своего похода, Алики, открыв дверцу, ведущую, как она полагала, из подвала в хорошо известный ей коридор перед спальней, оказалась в совсем незнакомом месте. Это был небольшой чуланчик, слабо освещенный узким оконцем под самым потолком. Почти все пространство помещения занимал длинный деревянный стол, протянувшийся от самой двери до противоположной стены; между боковыми стенами и столом едва можно было протиснуться; на столе что–то лежало. Алики не могла рассмотреть в пыльном полумраке что именно, но когда подошла ближе и нагнулась, из горла ее вырвался испуганный вскрик.

На столе, прикрытое, как водится в знатных семьях, лиловой пеленой, лежало тело. Труп. Вернее – трупик, судя по размерам – совсем маленького ребенка. Даже две свечи, полагающиеся по погребальному обряду, сгоревшие и давно оплывшие лужицами в серебряных тарелочках подсвечников, стояли в ногах на ближнем к Алики краю стола.

Лишь секунду спустя Алики поняла, что перед ней под саваном лежит большая кукла.

Карамельная кукла.

Удивившись странной причуде – положить куклу на манер покойника в погребальной церемонии – что может быть страннее? – Алики протиснулась между стеной и столом к изголовью и осторожно приподняла край савана.

Лицо куклы точь–в–точь походило на то, в которое по вечерам, как в зеркало, подолгу всматривалась Наора. Лишь приглядевшись внимательнее, Алики увидела, что все же это другая кукла, очень похожая, но не та, точно. Отличия в лице были минимальными, но вот платье на кукле было совсем другое. И несомненно, это была кукла Прекрасной Герцогини.

Алики осторожно откинула саван. Кукла была одета в белое платье в махрийском стиле, и на белом четко выделялось темное пятнышко, похожее на присохший комочек грязи. Алики автоматически щелкнула по нему пальцем, чтобы смахнуть, но не тут–то было – комочек и не думал отлетать. На ощупь он оказался твердым, как головка булавки. Ею он и оказался. Алики попробовала было вытащить булавку, но та настолько крепко была воткнута в тельце, что Алики не преуспела. Тогда она попробовала приподнять куклу, однако та далась не сразу: оказалось, что она была пришпилена прошедшей насквозь булавкой к столу.

Когда кукла оказалась в ее руках, Алики посмотрела на ее спину и удивилась, какой длинной была булавка: она вылезала из кукольной спины почти на дюйм! К тому же, острие ее было измазано давно засохшей бурой жидкостью, и что–то говорило Алики, что это не просто краска. Сразу в голову полезли жутковатые россказни, некогда слышанные от нянек и тетушек, в которые так не хочется верить в наш просвещенный век.

Алики отложила куклу в сторону и внимательно осмотрела стол. К ней тут же вернулось то чувство ужаса, которое посетило ее несколько мгновений назад.

«…И есть чародеи и чародейки, которые если захотят свести неугодного им человека со света, делают куклу и нарекают ее именем того человека. Потом обряжает чародей эту куклу, в как бы покойника, кладет на погребальный стол и зажигает в ногах две свечи. И пока горят те свечи, готовит он из жабьей крови яд, и смазывает им ту спицу, и вбивает в сердце куклы молотком, сделанным из громового дерева так, чтобы пробить насквозь и прибить к этому столу. И тогда человек, чьим именем кукла наречена, недели не пройдет, умрет от сердечного недуга. Если же в печень – от печеночного, если в голову – от мозгового…»

Вот оно – то, о чем, бывало, рассказывали няньки и тетки, собираясь темными вечерами при тусклых свечах. Все в точности: и кукла, и погребальный стол, и спица серебряная, жабьим ядом смоченная… и даже деревянный молоток – вот он, валяется под столом, уже не нужный.

Алики осторожно оттянула пышный воротник кукольного платьица. Имени Прекрасной Герцогини там, естественно, не оказалось. Не было там и имени Наоры, как боялась того Алики. «Амнис», прочла она; судя по имени – тоже махрийка. Конечно, можно было сообразить сразу, что в этом чулане никого не было по крайней мере несколько месяцев: все вокруг покрыто толстым нетронутым слоем пыли, и свежие следы принадлежали только Алики.

Алики снова взяла куклу, с усилием надавила ее спиной на столешницу, чтобы выдавить спицу, и когда та вышла из груди, осторожно подцепила головку ногтями и вытащила полностью. Аккуратно уложив куклу на прежнее место, Алики положила рядом спицу и накрыла, как было прежде, лиловым саваном, после чего покинула зловещий чуланчик.

Вернуться знакомым коридором в спальню Наоры было минутным делом.

Алики привычно уселась возле спящей подруги и принялась осмыслять свое неожиданное приключение. Это была тайна не из тех, которые хотелось хранить на сердце, не поделившись с кем–нибудь. Но с кем? Наора? Но в нынешних обстоятельствах это было по крайней мере бессмысленно, если не сказать больше. Более и более вживаясь в образ Прекрасной Герцогини, она все больше отдалялась, становилась чужой, как сама знатная дама. Рет – Ратус? Но у Алики слишком мало было оснований доверять ему. Особенно, если учесть его недавнее предупреждение. Может, это был намек? Тогда почему Рет – Ратус не пресек ее поисков?.. В общем, здесь было еще туманней.

Словом, Алики было о чем поразмыслить в одиночестве.

Итак, кто–то в этом доме какое–то время тому назад занимался магией. Черной магией, уточнила она. Будучи дочерью своего века, она ставила науку выше суеверий. Да, она не отрицала, что были времена, когда магия была действительно всесильной; она и сейчас немного действовала где–то в отдаленных местах подлунного мира, например, на далеких островах Ботис. Да и в Империи по сейчас еще сохранились древние магические амулеты – тот же плащ Тевиров. Но по большому счету после уничтожения таласарами Великой Книги в Ар–и–Диф, основная сила ее рассеялась, и кроме немногих талисманов и амулетов, магия осталась разве что на уровне девичьих гаданий и приворотного зелья. Алики и сама частенько гадала, и гадала, надо признаться, удачливо – только почему–то не на себя… Тут Алики вспомнила одну свою знакомую, которая, решив щегольнуть вольнодумством, сделала однажды восковую куколку, нарекла ее своим именем и проткнула серебряной шпилькой. Разумеется, с ней ничего не случилось: правда, ее более осторожные подруги тут же эту шпильку на всякий случай выдернули, а то мало ли… Но здешний чародей не использовал восковую куклу, а испортил куклу карамельную.

Алики остановилась. Карамельная кукла стоит больших денег. Очень больших. Что же тогда получается: для того, кто хотел убить – и, по видимости, убил – эту Амнис, деньги мало значат? Или в самом деле карамельная кукла для магии куда лучше восковой? Не зря карамельные обереги так ценятся. И кто такая эта Амнис? Допустим, махрийка, какая–нибудь знатная особа, с которой следовало расправиться таким дорогостоящим способом?

Если ее догадка была верной, тогда…

Алики вскочила из кресла и быстро вышла из комнаты.

Ей понадобилось почти полдня просидеть в библиотеке, перелистывая «Имперский альманах», чтобы убедиться, что ни одной более–менее знатной дамы по имени Амнис в Империи нет. Была Амники, но она, разумеется, оказалась северянкой. Были и две махрийки по имени Амнэ – но это, как и следовало ожидать, оказались дамами весьма почтенного возраста – шестьдесят три года и гораздо старше пятидесяти; обе, хотя и обладали звучными титулами, но за пределы Махрии никогда не выезжали и, скорее всего, так и провели всю жизнь сначала на женской половине домов своих родителей, потом превратились в хозяек гаремов своих мужей и, должно быть, стали толстыми и ленивыми матронами. А кукла сделана на молодую девушку.

Вечером, сидя с книгой возле камина, Алики как бы невзначай спросила Рет – Ратуса, который тут же, протянув длинные ноги к огню, развлекался решением старинных задач из найденной им на днях книжки «Досуги на старой мельнице»:

– Вы не подскажите, сударь, кто такая Амнис? Это какая–нибудь знатная дама?

– Амнис? – Рет – Ратус поднял на нее взгляд, оторвавшись от «Досугов». – Н-не знаю. Вряд ли.

– Почему? – спросила Алики. Спросила просто так, потому что не уловила во взгляде хитреца хоть малейшего намека на смущение или чего–то подобного, на что и был рассчитан ее вопрос. Увы.

По тому, как Рет – Ратус закрыл книгу, заложив ее длинным пальцем, Алики поняла, что ей предстоит выслушать пространное объяснение. Что ж, это могло быть любопытно.

– Вы читали «Похождения графа Дриллона»? – начал он издалека. Алики покачала головой. – Лет тридцать тому назад этот роман был так популярен среди прислуги, что именем Амнис, возлюбленной героя романа, простой, но весьма обаятельной девушки, было названо очень и очень много девочек из таких семей. А кому захочется, чтобы дочь благородных родителей звали так же, как дочь какой–нибудь горничной или судомойки?

– Вот странно, – словно в задумчивости проговорила Алики и показала Рет – Ратусу свою книгу, где под гравюрой, изображавшей расфранченную молодую даму, карандашом было написано: «Амнис»; час назад эту надпись сделала Алики собственноручно.

Рет – Ратус безразлично пожал плечами и вернулся к своим «Досугам».

Утром, причесывая Наору, Алики заметила, что одна из прядей волос ее подруги срезана: недавно выстриженные волосы заметно топорщились и бросались в глаза. В другое время Алики, возможно не обратила бы на это внимания, но вчерашнее происшествие со спрятанной в тайном чулане карамельной куклой заставило Алики насторожиться. Ведь волосы человека нужны были для того, чтобы наречь его именем куклу! Говорили, что их сжигают, смешивают с сурьмой и полученной краской наносят на куклу нареченное имя.

У Алики невольно дрогнула рука.

– В чем дело? – повернула к ней лицо Наора – чужое, не ее лицо. Голос Наоры был полон высокомерного неудовольствия.

– Простите, сударыня, – кротко ответила Алики. Она уже привыкла к тому, что подруга в последнее время обращается с ней не иначе как знатная дама к своей камеристке. Это было не самым неприятным из изменений, происходящих с Наорой: просто актриса вживается в образ, за что ей после очень хорошо заплатят. Оставалось надеяться, что, как уверял Алики Рет – Ратус, потом она снова станет такой же простой и сердечной, как была раньше. Вот только станет ли? Алики все больше и больше начинала сомневаться в этом. Даже просто сама по себе роль Прекрасной Герцогини должна непременно отразиться на характере Наоры, а если вспомнить о находке в тайном лабиринте дома… Хорошо, если все ее измышления о грозящей Наоре опасности окажутся бредом воспаленного воображения наивной и неопытной провинциалки.

Но пусть даже и так, а проверить свои сомнения все же стоило. Хотя бы, чтобы убедиться в их неверности.

На следующий день за завтраком Алики намекнула Рет – Ратусу, что ей хотелось бы побывать в Столице, и попросила его распорядиться заложить карету. Тот согласно кивнул. Еще несколько дней назад он сам предлагал Алики развеяться, но тогда та отнекивалась, увлеченная своими изысканиями в доме.

Карета была готова менее чем через час. Рет – Ратус, зайдя сообщить об этом, дал Алики довольно увесистый кошелек с деньгами на карманные расходы и предложил не стеснять себя экономией среди столичных соблазнов, но быть в то же время благоразумной.

Предложение было весьма кстати, но, принимая кошелек, Алики все же предупредила:

– Это я беру в долг.

– Зачем же, – возразил Рет – Ратус. – Ведь камеристка должна иногда получать жалование от своей госпожи.

– От госпожи? – не удержавшись, съехидничала Алики и с ироничным тщанием осмотрела долговязую фигуру, ну никак не подходящую под определение «госпожа».

– Считайте меня управляющим делами вашей госпожи или ее поверенным, если вам будет угодно, – усмехнулся тот, картинно кланяясь.

– Скорее уж батюшкой или меценатом, – рассмеялась Алики.

Рет – Ратус с внимательным любопытством посмотрел на нее своими серыми прозрачными глазами; Алики это не смутило. Он с усмешкой повторил свой шутовской поклон и придирчиво оценил ее наряд.

Для поездки Алики позаимствовала одно из платьев гардероба Наоры – бархатное, но достаточно скромного покроя, светло–серое, которое вызывало уважение своей элегантностью, и к тому же было достаточно теплым. Гладко причесанные волосы она уложила в так называемый «античный узел», что должно было гармонировать со скромной строгостью платья. Крохотная шапочка поверх пуховой косынки–паутинки. На плечи наброшен короткий плащ из седых лис. Покрутившись перед зеркалом, Алики осталась довольна своим видом: ни дать, ни взять – девушка из хорошей семьи, улучившая минуту, чтобы сбежать от наскучившей опеки гувернанток и домашних учителей.

Рет – Ратусу выбор Алики, по–видимому, тоже понравился и, кажется, чуть–чуть удивил. Он довольно долго разглядывал ее, потом кивнул и сказал:

– Пожалуй, я не ту карету приказал заложить. Сейчас исправлюсь, сударыня.

Карету и вправду быстро перезаложили, подав вместо простой коляски довольно комфортабельный экипаж.

Алики велела кучеру отвезти ее в какой–нибудь магазин, торгующий всяческими модными мелочами для дам, с большим достоинством уселась в карету и всю дорогу с искренним интересом смотрела в окно, больше скорее вбирая в себя общие впечатления от увиденного, чем обращая внимание на частности.

Столица. Город, который когда–то как–то назывался – когда и как, Алики даже и не припомнила, – когда–то был маленьким, таким же, как любой другой заштатный городишко, как ее родной Берстар, к примеру. Но, однажды став столицей сначала княжества, потом королевства, потом молодой растущей империи, он разрастался вместе с нею, прибавлял великолепия, и вот уже больше пяти сотен лет называется просто: Столица. Просто Столица Великой Империи.

Алики он представлялся состоящим сплошь из садов и парков, даже сейчас, зимой, сохранивших свою таинственную прелесть, в глубине которых высились великолепные, такие непохожие один на другой дворцы. Только уже ближе к реке и высокому, видному из любой точки города стрельчатому зданию Ратуши, когда карета въехала на улицы старого города, дома встали строем по обе стороны гладко вымощенных улиц, смыкаясь между собой и образуя длинные кварталы, где одно здание от другого отличалось лишь высотой, формой окон и прочими архитектурными деталями, а на самом деле казались все одной сплошной бесконечной стеной.

Дом, возле которого остановилась карета, в Берстаре сочли бы достойным проживания разве что самого губернатора провинции. Он стоял особняком, один занимая целый квартал, отделенный от всех прочих широкими улицами. Разнаряженный, как придворный сановник, швейцар стоял возле высоких застекленных дверей парадного входа, расположившегося среди широких витрин, в которых было выставлено все, что могла пожелать для себя любая женщина – от богато украшенных всяческими милыми излишествами и украшениями женских мелочей и до разодетых во всевозможные наряды манекенов. Назывался этот огромный магазин, если верить вывеске, «Милая безделушка».

Кучер помог Алики выйти из кареты, швейцар раскрыл перед ней двери, и девушка оказалась внутри.

Перед ней простиралась широкая богато изукрашенная мраморная лестница. Алики поднялась наверх и нерешительно замерла на месте, с трудом представляя себе, что делать дальше и как себя следует вести. И спросить было не у кого – кругом, среди витрин, прилавков и манекенов не было видно ни одной живой души. Видимо, из–за раннего времени: вряд ли знатные и богатые дамы в массовом количестве выезжают прогуляться по магазинам раньше полудня. Не было видно ни продавцов, ни приказчиков. Но стоило Алики шагнуть к одному из прилавков, как из–за шелестнувшей бусинками занавеси навстречу ей выпорхнула весьма миловидная девушка в таком нарядном платье, что у Алики захватило дух.

– Доброе утро, сударыня, – с обворожительной, но сдержанной, какой–то профессиональной улыбкой произнесла она мелодичным голоском. – Что вам будет угодно?

– Доброе утро, э-э… – ответила Алики, не зная, как к ней обратиться, и потому улыбнувшись девушке самой обезоруживающей из своих улыбок. – Пожалуйста, не беспокойтесь из–за меня. Я, собственно, проезжала мимо и просто зашла поглазеть. – Грубоватое это «поглазеть» должно было изобличить в Алики этакую простушечку–провинциалку, которую она решила сыграть. – Мы только вчера приехали в Столицу, и, знаете, просто глаза разбегаются.

Улыбка продавщицы стала еще более обворожительной.

– О, как я вас понимаю! Вы зашли как раз туда, куда нужно, – защебетала она. – У нас вам найдется на что поглазеть, – она доверительно хихикнула, – и что из приглянувшегося увезти с собой. У нас очень солидный магазин, с богатым выбором и весьма умеренными ценами… Для начала, позвольте предложить вам чай, пока вы будете выбирать.

– Нет, зачем! Я только что позавтракала, – скромно попыталась возразить Алики, но девушка была неумолима и, увлекая Алики в приятный глазу уголок, где под какими–то развесистыми растениями было установлено несколько легких столиков, девушка проговорила:

– Прошу вас, сюда. Уверяю вас, что вы не пробовали на завтрак таких пирожных, какие нам приносят из кондитерской снизу…

Под пирожные, сладкие орешки в шоколадной глазури и мятные леденцы с ароматным чаем они просмотрели кучу модных журналов и каталогов магазина, обсудили, что могло бы пригодиться и, одновременно, очень подошло бы именно для Алики, согласились друг с другом, что кружева окончательно вышли из моды, а будущее, несомненно, – ну на два–три сезона, это уж точно, – принадлежит ажурной вышивке, и вообще поговорили еще о многих–многих разных вещах. Как–то сам собой в руках у Алики оказался новенький путеводитель по Столичным магазинам, который она «рассеянно» листала, слушая щебетание своей наставницы и вовремя вставляя необходимые реплики, чтобы создать иллюзию заинтересованности. Третьим планом в голове проносились мысли, что весь товар из лавки ее тетушек мог бы разместиться на лестничной площадке этого магазина между ступенями и стеклянными дверями, но, в сущности, разница между тем и другим была лишь в количестве – ассортимент был практически один и тот же, а цена куда больше.

Тем временем магазин понемногу стал оживать.

Сквозь парадные двери тот и дело входили шикарные дамы: обычно в одиночку, но иногда в сопровождении – реже мужей, чаще – дюжих молодцов, явных носильщиков; к каждой из–за шуршащей занавески выбегала девушка.

– Наверное, здесь бывает очень многолюдно, – обратив внимание своей наставницы на небольшую суету возле входа, когда в двери вошли одновременно несколько таких компаний, спросила Алики. – Разве у вас нет второго входа?

Выяснилось, что нет. Оказывается, всем столичным магазинам, равно как и прочим общедоступным заведениям, старинным еще указом Ратуши запрещено иметь более одного входа, причем выходящего на самое людное место, якобы для того, чтобы лучшим способом обеспечить безопасность заведения от грабителей, на самом же деле, чтобы бороться с людской безнравственностью.

– Есть даже специальный инспектор, – сообщила девушка–продавщица, – который ходит по магазинам, кафе, парикмахерским и прочим заведениям и проверяет исполнение указа.

– Занятно, – прокомментировала Алики досадную новость, несколько нарушавшую ее планы. – Знаете, а вот у нас в городе даже в самой захудалой лавчонке, где и торговать–то нечем, имеется второй выход. И ничего такого особенного не происходит. _ Было большое искушение сообщить, что, например, в лавке ее теток была дверь, которая вела на задний дворик, и в тот же дворик выходили двери еще двух лавочек, в то время как все три лавки фасадами глядели на разные улицы. Так что вторые двери иногда приносили довольно ощутимый доход, потому что хотя чуть ли не весь город знал, кто, как и для чего пользуется ими, но все же видимость благопристойности соблюдалась неукоснительно.

– Сразу видно, что законы выдумывают мужчины и только для себя, – понимающе улыбнулась девушка. – А нам приходится самим заботиться о своей репутации и изворачиваться, в то время как любой мужчина может совершенно открыто приехать на любую «цветочную аллею».

– Мне, к счастью, беречь свою репутацию пока необходимости нет, – ответно улыбнулась Алики и чуть заметно подмигнула. – Мне просто необходимо съездить кое–куда, и я не хочу, чтобы об этом узнали мои домашние.

– И вы не собираетесь вести себя неблагоразумно, – с пониманием продолжила девушка.

– Как можно! – всплеснула руками Алики. – Я сама воплощенное благоразумие… И как правило мне это всегда удается.

Девушки весело рассмеялись.

– Ваше «кое–где» находится очень далеко от этого места? – шепотом спросила Алики девушка.

– Это не существенно, – заговорщицки же ответила Алики. – А временем я располагаю.

Девушка кивнула.

– Тогда я посоветую вам, – голос девушки почти дошел до самой крайней степени интимности, – поехать на Набережный бульвар. Там находятся книжные развалы, выставляются картины, полно мелких лавочек, где продается всякая дешевая всячина. Так что вы можете оставить вашу карету в начале бульвара, а в конце его взять другую. А если, возвратившись, вы принесете с собой парочку книжек или каких–нибудь безделушек, то это послужит вполне достаточной причиной вашего сколь угодно длительного отсутствия.

– Да, это хорошая мысль, – ответила Алики после недолгого раздумья. – Благодарю вас, дорогая. – Алики встала, все еще держа в руках путеводитель; тут же поднялась и девушка. – Сколько я вам должна за вот эту брошюрку, пирожные и потраченное на меня время?

– Брошюре грош цена, пирожные за счет заведения, а потраченное время… Если вы будете столь любезны, я бы осмелилась предложить вам кое–что из того, что мы с вами обсуждали, – скромно потупив глаза, предложила продавщица. – Сущую безделицу, но… Мы ведь имеем с каждой покупки комиссионные. Вы меня понимаете?

– Конечно, конечно! – воскликнула Алики. – Я полностью рассчитываю на ваш вкус. _ «И на скромность», – добавила она про себя.

– Извольте подождать минуточку, – обрадовалась продавщица и тут же исчезла за своей занавеской.

Алики со вздохом подумала, что вот она и потратила деньги, «поддавшись столичным соблазнам», от чего предостерегал ее Рет – Ратус. Впрочем, решила она, это было бы его самым меньшим разочарованием на сегодня, если бы он узнал о ее планах.

Девушка вернулась гораздо раньше, чем через минуту. В руках у нее был красиво упакованный сверток, размерами и весом несколько успокоивший Алики; счет был тоже довольно умеренным.

Протягивая девушке деньги, Алики заметила с некоторой неловкостью:

– Простите, я не знаю, сколько у вас полагается давать чаевых. Понимаете, мне не хотелось бы показать себя скупердяйкой, но и транжирой быть тоже не хочется.

– Об этом есть отдельная глава в вашем путеводителе, – услужливо подсказала девушка. – Тринадцатая страница.

Алики заглянула на указанную станицу и снова полезла в кошелек, отсчитав раза в полтора больше, чем там было обозначено.

– Позвольте дать вам еще один совет, – сказала девушка, провожая ее назад, к двери. – У нас, в Столице, не очень жалуют провинциалов, которые шагу не могут пройти без путеводителя.

Алики поблагодарила ее кивком, еще раз кивнула на брошенное вдогонку: «Заходите еще, сударыня!» и вышла из магазина.

Швейцару она тоже сунула монетку, швейцар в ответ махнул ее кучеру, и тот лихо подрулил к тротуару.

– Вот что, – сказала Алики, усаживаясь. – Я бы еще хотела посмотреть что–нибудь интересное. И купить что–нибудь почитать для себя. Удивительно, но чем богаче господа, тем скучнее у них книги. Самые интересные давала мне наша кухарка.

Она принялась было листать путеводитель, но кучер сам пришел ей на помощь:

– Тут и думать нечего, сударыня, – заявил он. – Вам надо просто прогуляться по Набережному бульвару. Там вы и насмотритесь всего, что душа пожелает, и книжек купите самых разных.

– Вы думаете? – задумчиво произнесла Алики.

– Не извольте сомневаться!

– Ну что ж, – уступила Алики. – Тогда едем на Набережный бульвар!

Дверца захлопнулась, и кучер хлестнул бичом.

Это оказалось совсем рядом. Алики не успела даже толком просмотреть нужную ей страницу путеводителя; но то место, куда ей было надо, она нашла и запомнила.

Выйдя из кареты, Алики сразу увидела уходящую дугой вправо широкую серую ленту Набережного бульвара, зажатого с одного бока серой же стеной домов и узкой непроезжей улицей, отделенной невысоким каменным заборчиком, а с другой ограниченного коваными перилами набережной. И все это пространство было сплошь заставлено открытыми лотками, лотками, прикрытыми какими–то подобиями палаток и тентов, пюпитрами, переносными витринами, занимавшим не только обочины, но и самую середину бульвара и разделяя его на два потока… И все пестрело такими непривычными в слякотной серости зимы, и потому казавшимися еще более броскими, яркими, аляповатыми, вызывающими красками развешанных на парапете набережной и выставленных на пюпитрах картин, расставленных на прилавках или просто на булыжнике мостовой безделушек, поделок и подделок самого разного свойства и качества… И все было заполнено людьми, копошащимися, грудящимися возле прилавков и пюпитров, стоящими и снующими, молчаливо разглядывающими и ожесточенно о чем–то спорящими и жестикулирующими, молодыми и пожилыми, простыми и богато разодетыми, мужчинами и женщинами… И над всем этим висел гул, в который сливались и голоса, и шелест одежд, и шлепанье ног по серому размокшему снегу, и шорох шин, и стук копыт многочисленных подъезжающих и отъезжающих экипажей…

А за темной полосой рекой, изгибы которой в точности повторял Набережный бульвар, напротив, за высокой кованой оградой с мудреными золочеными узорами решеток в глубине огромного сада возвышались крыши, шпили и купола Императорского дворца – города в городе, столицы Столицы, сердца Великой Империи.

И, как ни странно, соседство людского муравейника и величественных творений архитектуры не казалось кощунственным или унизительным…

Кучер дал Алики вдоволь насмотреться вокруг, и только после напомнил о своем присутствии покашливанием. Девушка оторвалась от открывшегося ей зрелища и увидела искрящиеся весельем глаза кучера.

– Я вижу, что Набережный произвело на вас впечатление? – произнес он.

– О да! – совершенно искренне призналась Алики.

– Бульвар тянется на две мили, – кучер указал зажатым в руке хлыстом куда–то вдаль. – Вдоль него ездить запрещено, сами видите. Так я подожду вас здесь, или на том конце?

«Две мили!» – внутренне ужаснулась Алики и, не задумываясь, ответила:

– Конечно, на том! Я все здесь хочу посмотреть! Боже, как здесь всего много! И как интересно – книги, картины… Я, наверное, задержусь тут надолго.

– Два часа вам хватит?

– Н-не знаю, – неуверенно очень произнесла Алики, оглядываясь на бульвар. – Давайте договоримся на три, согласны?

Кучер пожал плечами.

– Как вам будет угодно. А я как раз успею не спеша перекусить.

Алики поняла это как намек и полезла было в кошелек за деньгами, но кучер остановил ее движение.

– Не извольте беспокоиться, сударыня. Господин Рет – Ратус обо всем позаботился, – Он улыбнулся. – Значит, я вас буду ждать через три часа на том конце бульвара. И будьте повнимательнее со своим кошельком.

Алики кивнула. Она была несколько возбуждена, но это легко могло сойти за обычное возбуждение женщины в предвкушении покупок.

– А вы, если проголодаетесь, – посоветовал напоследок кучер, – заходите в кондитерские. В кондитерские здесь дамам можно заходить без опасения.

– Да? А у нас в Берстаре девушке одной разве что в булочную можно зайти.

– В булочную тоже можно, – улыбнулся любезный кучер. – И съесть бублик где–нибудь в сторонке на скамейке. Это не зазорно для девицы вашего возраста. На Набережном бульваре дозволительна некоторая свобода нравов.