Текст книги "Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1] (СИ)"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

4

На первой же почтовой станции, где Рет – Ратус и Наора остановились сменить лошадей и кучера, с ними произошло маленькое забавное приключение.

Они заканчивали обед в общей зале, согревая иззябшие души обжигающим супом и горячим вином, когда на дворе послышался шум подъезжающего экипажа. Какое–то время спустя в залу вошла женщина в бархатной шубке и громоздком меховом капоре; ее наряд был заметно старомодным, и Наора поэтому удивилась, когда увидела, что под шубкой и капором скрывалась совсем молодая девушка, пожалуй, ее ровесница.

Скинув верхнюю одежду, девушка прошла к камину и протянула к огню руки.

Жена смотрителя уже спешила к ней с кружкой разогретого вина. Девушка с милой улыбкой ее поблагодарила и стала маленькими глоточками пить, грея ладони о кружку.

Разговаривая, вошли смотритель и драгунский офицер в зимних медвежьих мехах.

– Холодина нынче! – офицер бросил шапку на лавку и подошел к столу. Жена смотрителя налила ему водки, и он тут же залпом опрокинул в себя ее содержимое.

– Ваш экипаж готов, сударь, – сказал смотритель Рет – Ратусу.

Тот кивнул, мотнул головой Наоре и пошел в угол, где была брошена его волчья доха. Наора поспешила вслед за ним, повязывая пуховую шаль, поверх которой надела поданную Рет – Ратусом шапочку. Он протянул ей ее шубу, Наора проворно сунула руки в рукава и быстро застегнулась; набросила на шею ремешок муфты и пошла вслед за Рет – Ратусом во двор, на ходу натягивая перчатки.

Рет – Ратус подсадил Наору в карету, и она завозилась в росомашьих мехах, устраиваясь поудобнее. Рет – Ратус хотел было последовать за ней, но тут от крыльца его окликнул смотритель: «Сударь, вы забыли…», и Рет – Ратус вернулся в дом; хлопнула дверь. И тут же хлопнула еще раз, и на двор, на ходу натягивая капор, в расстегнутой шубке выскочила девушка.

Подбежав к карете, она проворно вскочила внутрь и обратилась к Наоре:

– Сударыня, позвольте мне поехать с вами! Хотя бы один прогон.

– Но… – Наора растерялась. – Я не могу… Это не моя карета.

От дому уже шел Рет – Ратус, открыл дверцу кареты, занес ногу на ступеньку и остановился, увидев неожиданную пассажирку.

– Сударыня?..

– О, сударь, умоляю! – воскликнула девушка. – Позвольте мне уехать с вами. Пожалуйста… Вы кажетесь таким добрым человеком.

Рет – Ратус задумался лишь на миг, потом ловко вскочил в карету, крикнул кучеру: «П-пшел!» и захлопнул дверцу. Он опустился на сиденье раньше, чем карета дрогнула, трогаясь с места, и потянул на себя и на девушек сшитое из росомашьих шкур покрывало.

– Немедленно застегнитесь, – приказал он незваной попутчице. – Вы насмерть застудитесь.

Незнакомка, выпутывая руки из покрывала, вытащила узелок со своими вещами, который до сих пор прятала под шубкой. Рет – Ратус быстро отобрал у нее узелок и бросил на сидение напротив.

– Я сказал, застегнитесь!

Однако ее движения показались Рет – Ратусу слишком медлительными, и он сам стал застегивать на ней шубку. Только после этого он поинтересовался:

– Итак?

История юной мещанки, которую звали Алики, была проста и не требовала пространного повествования. Она была круглой сиротой, жила с раннего детства у теток, двух старых дев, которые держали галантерейную лавку в Берстаре – в этой лавке Наора, бывало, покупала нитки и прочую мелочь. Тетки воспитывали девушку в большой строгости, из дому Алики выходила только в их сопровождении или в компании со служанкой почтенного возраста. Людей она видела только в лавке, при еженедельных посещениях храма и куда более редких – театра. Тетки одевали ее согласно своим вкусам, и ее чудовищное старомодное платье было точной копией платьев теток, которые не изменяли их уже лет двадцать. «Поживешь такой жизнью – волком взвоешь», – заметила Алики, рассказывая о своей судьбе. Разговаривать с молодыми людьми – неприлично, танцевать – грех, мечтать о любви – вообще постыдно для девушки в ее возрасте!.. Из ее школы забрали рано: научилась читать–писать да арифметике с дробями – и ладно, хватит, чтобы помогать со счетами в лавке. Замуж тетки ее отдавать и вовсе не собирались: о приданом не думали, к знакомым на девичьи посиделки не пускали, свах со двора отваживали. Посватался было вдовец–булочник с соседней улицы: ладно уж, бесприданница, на троих маленьких детей не всякая пойдет… Так тетки свахам такого наговорили, что те Алики за версту обходить стали – потом уж только Алики узнала, что слывет на улице за припадочную…

Освобождение пришло в лице драгунского офицера, заскочившего в лавку, чтобы ему срочно пришили пуговицу. Алики только и успела, что переглянуться с ним – одна из теток мигом услала ее в дом, пока вторая занималась офицером и его доломаном. Но в тот же день перед ужином кухарка – Алики и не подозревала в ней талантов сводни – хитро подмигнула ей и незаметно сунула в руку записочку. (Эту записочку, как и несколько других, девушка тут же предъявила Рет – Ратусу. Банальный образец «галантерейного» любовного послания: «Ваши милые лазоревые глазки пронзили мое горячее сердце навылет, словно пуля…», «…и мы сольемся в огненном поцелуе, словно два голубка…» и так далее.) Алики, разумеется, ответила, хотя молодецкие усы драгуна зародили в ее сердце не влюбленность, а только усмешку: офицер был скорее смешон в своем самодовольстве. Записочка за записочкой, носимые туда–сюда падкой на мелкие подарки кухаркой – и однажды нетерпеливый драгун предложил ей бежать из дому, обещая законный брак и любовь до самой что ни на есть гробовой доски. «Так я ему и поверила! – блестя глазами, рассказывала Алики. – Но как–то же надо было выбраться из этой проклятой лавки?»

Сегодня побег свершился. Тетки вместе с племянницей, так как день стоял праздничный, пошли в храм, оставить приношения, а на обратной дороге, когда они степенно шли по улице, сильные руки втянули девушку в проезжавший мимо возок, верный кучер свистнул, щелкнул, подгоняя горячих лошадей, кнутом, а ошеломленные тетки подняли шум, только когда беглянка была уж далеко.

Своих обещаний насчет свадьбы драгун исполнять, конечно же, вовсе не собирался. То есть он рассказывал сказки о том, что они обвенчаются в первом же храме, повстречающимся им в пути, но то ли все храмы на южном тракте куда–то подевались, то ли кучер попался многоопытный, но вместо обещанного венчания они оказались на ближайшей почтовой станции, где драгун попробовал было снять комнату на двоих, однако смотритель оказался строгих правил: «Это если сюда все господа из Берстара повадятся ездить резвится да развратом здесь заниматься, что же у меня получится вместо почтовой станции? Нет уж, господа хорошие, езжайте отсюда…» и не стесняясь указал адрес. Так как хозяин был весьма внушителен размерами и, несмотря на годы, крепок, а под рукой у него был тесак, нимало не уступающий драгунской сабле, то не помогли ни топанье сапогами, ни хватания за эфес. Помрачневший ухажер велел ехать дальше, а Алики принялась соображать, как выпутываться из щекотливого положения. Стало ясно, что драгун вовсе не собирается увозить, как сулился, в другой город, а в лучшем случае вернет обратно теткам с навеки погубленной репутацией, и Алики решила, что побег не следует откладывать надолго. Та станция, где она напросилась к ним в карету, была всего лишь второй по счету…

– Что же вы теперь собираетесь предпринять? – благодушно спросил Рет – Ратус. – Не век же с нами будете кататься…

– А, проживу как–нибудь, – отмахнулась девушка. – Ремесло в руках есть, не белоручка. А то вон госпоже горничная не нужна ли? – поинтересовалась она.

– Увы, госпоже не нужна горничная, – ответила Наора.

– Но госпожа тоже сбегает из забытого всеми богами Берстара, – хитро улыбнулась девушка. – Хотя я думала, вы уже далеко.

Наора замерла и изумленно поглядела на Алики. Рет – Ратус поморщился и спросил:

– Что вы выдумываете, дитя?

– Может, я и дитя, но госпожу Наору я всюду узнаю, стоит ей слово произнести. У нас в Берстаре никто так не говорит. Даже госпожа Теона. Да что там, даже сама губернаторша, – заверила девушка. – Вы, сударыня, наверно, не обращали на меня внимания, когда покупали в нашей лавке разную мелочь, меня почти всегда за занавеской держали, в задней комнате. Но я‑то вас запомнила по театру. И ах, как я вам завидовала!

– Завидовали? Чему? – удивилась Наора. – Я порой просто забегала к вам в лавку погреться по дороге с базара.

Она вспомнила свое робкое: «Я посмотрю шерсть?», и презрительную усмешку лавочниц, которые подпускали ее к витрине с шерстяными нитками, прекрасно понимая, что у нее нет денег.

– Хорошо быть актрисой, – сказала мечтательно Алики. – Сцена, публика, цветы, поклонники…

– …роли из одной реплики, отец–пьяница, постоянная нищета, – с усмешкой продолжила Наора.

– Да что вы! Госпожа Теона вам в подметки не годится, – убежденно сказала Алики, и ей как бы хотелось поверить. – Она красивая – и только. Я видела, как вы играете Эро в «Отложенном возмездии». Теона так бы не смогла.

Роль Эро – роль без слов, потому что Эро глухонемая. И очень не любима поэтому актрисами, потому что не дает возможности песенку спеть или станцевать, чтобы преподнести себя в выгодном свете.

– Ладно, – сказал вдруг Рет – Ратус. – Вы приняты на службу.

Алики обернулась к нему.

– Да? А жалованье какое?

– Хорошее жалованье, – ответил Рет – Ратус и улыбнулся. – Я могу пойти навстречу юной девице, любящей театр.

ГЛАВА ВТОРАЯ
ВЕСТИБЮЛЬ

ГДЕ КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА:

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

продолжение 1

Когда майор одним из последних миновал ворота, в дворике было все в порядке и пока тихо. Пролетка стояла уже в дальнем углу, возле небольшого каменного сарая, здешней конюшенки – чтобы не застить в случае чего; в ключевых точках сидели егеря, держа на мушке возможные точки и сектора обстрела – окна, двери, наружные стены; основная группа штурмовиков, состоящая наполовину из егерей, наполовину из агентов ОТК, втягивалась в здание.

В небольшом холле было людно, но посторонних не было, только люди в черном камуфляже с закрытыми лицами да двое мнимых студентов, выглядевшие среди остальных несколько чужеродно.

Тот, который выглядывал наружу, подскочил к майору и вознамерился было обратиться по всей форме, но Гиеди жестом остановил его и приказал:

– Докладывайте коротко!

Мнимый студент кивнул и доложил: вошли, постучали в окошко кассы, ответа не получили, толкнули окошко – не заперто, заглянули – пусто; решили пройти в вестибюль, шли нарочно с шумом – никто не остановил, дальше вестибюля самостоятельно продвигаться не рискнули, отсигналили «путь открыт». Все.

– Ваши впечатления? – спросил Гиеди.

– Пусто здесь, господин майор, – констатировал «студент». – Такое ощущение, что здесь что–то произошло, и все попрятались или были уведены.

– Основания?

– Прошу вас! – Мнимый студент открыл дверь кассы и пропустил майора вперед.

Гиеди остановился на пороге, осмотрелся. Вроде бы все было в порядке: стол, лампа на столе, рулон с билетами зажат в валиках, на зубчиках край его аккуратно оторван, наполовину выдвинутый ящик с кассой… раз непорядок… деньги рассортированы по отсекам, тут же на столе раскрытая книжка текстом вниз, очки… Сразу видно, что кассир – педант и аккуратист (хотя касса…), скорее всего – он глянул на обложку книги, ага, – старая дева или холостяк… Ну и?

Майор обернулся к «студенту» и вопросительно посмотрел.

– И?

– Вот, господин майор, – палец его указывал на очки.

Гм… Да, молодец, парень, сразу заметил, а вот он прошляпил. Очки не просто так лежали на столе – они валялись. Можно, конечно, допустить, что кассир вышел на минутку, забыв запереть дверь и даже задвинуть кассу: не бордель какой–нибудь второсортный, храм науки, публика культурная, не полезут в кассу мелочь тырить… а бывает прижмет… Маловероятно, но возможно; хотя, надо заметить, минута, на которую кассир мог выйти, давно уже истекла. Но вот чтобы аккуратист не сложил перед выходом очки – старые очки, сразу видно, привычные лицу, неоднократно ремонтированные, – а просто так швырнул их… это уже ни в какие рамки. Разве что припекло так, что уж и невтерпеж…

– В привратницкой и конюшнях примерно тоже самое – следы поспешного ухода и никого.

– Спасибо, подпоручик, – сказал Гиеди, входя в помещение. – Кликните–ка сюда старших групп.

Студент исчез, а через полминуты в комнатку протиснулись пятеро.

– Так, господа, – тихо сказал майор. – Судя по всему, нас либо опередили, либо что–то случилось еще. Продолжаем работать, как было условленно. Наш участок – три нижних этажа и цоколь. Две группы, поручик Гайал и поручик Легир – первый этаж, по правой и левой руке соответственно. Вы, поручик, прикрываете вход и контролируете лестницу. Я со своей группой иду вниз, в цоколь. Общая задача: полная проверка и зачистка помещений. Всех, кого обнаружите, нейтрализовать, разбираться будем потом. Напоминаю: трупы нам не нужны. «Хайры» двигаются навстречу сверху. Точка пересечения – главный зал библиотеки, третий этаж. Работать тихо, постарайтесь обойтись без шумовых и прочих эффектов. Маршруты все помнят?

Командиры групп закивали. Конечно, помнят, раз сама матушка Миррима с ними перед выездом поработала.

– Тогда, в работу, господа! В работу!

Когда майор вышел в холл, там уже остались только группа прикрытия и те, кто должны был идти с ним в цокольный этаж.

ТЕ МЕСТА:

СТОЛИЦА И ЕЕ ОКРЕСТНОСТИ

5

Карета битый час стояла у ворот, и кучер нетерпеливо посматривал в сторону дома, а отец все стоял перед зеркалом и расправлял складки воротника. Катрей выходил из себя, но отец невозмутимо говорил:

– Не мельтеши, сынок. Причешись лучше сам как следует. Надо выглядеть подобающим образом, коли собираешься предстать перед глазами самого Императора.

– Только и делать нечего Императору, как наши прически рассматривать, – нервно пробурчал Катрей, поправляя в очередной раз волосы. – Вы собираетесь заставить Императора ждать себя, отец?

Отец скосил на сына лукавый глаз и ответил с небрежной улыбкой:

– Император, храни его Небо, мне в сыновья годится. Я еще его батюшке заказы исполнял.

– Ага, – проворчал Катрей. – Только у вас нет титула Отца Императора, отец.

Старый мастер смахнул с рукава камзола невидимую пушинку и жестом подозвал сноху, которая держала наготове бобровую шубу. Катрей обошелся без помощи невестки, сам сунул руки в рукава своей шубы, нахлобучил на голову шапку, испортив прическу, и вышел на крыльцо, придержав дверь. Отец неторопливо проследовал за ним. Катрей спешным шагом подошел к карете и остановился. Кучер с высоты кузел глянул на него, как показалось, насмешливо.

Катрей учтиво распахнул дверцу, и старый мастер, покряхтывая, полез в карету. Просто полез, как в какую–нибудь наемную повозку или в там в дилижанс. А это ведь была не просто какая–нибудь карета! Это была карета Императора!

Разумеется, сам Его Императорское Величество в ней никогда не разъезжал. Однако, приглашая к себе кого–нибудь из третьего сословия, посылал за нужным ему человеком именно ее; даже те из столичных богачей, кто имел собственные выезды, предпочитали проехаться по Столице именно в этой карете – проехать в ней значило примерно то же, что получить медаль. Катрей, конечно, никакой медали пока не заслужил, он всего лишь был сопровождающим лицом, а потому угрюмо забился в угол и там притих. Зато отец устроился так, чтобы его было хорошо видно, и с большим удовольствием принимал заслуженные почести: приподнимал шляпу в ответ на приветствия знакомых и улыбался миру, который был благосклонен к нему.

Карета катила по нарядному предпраздничному городу, солнце дробилось в стеклах окон, на небе не было ни облачка, а на ветвях деревьев распускался, как волшебный цвет, искрящийся иней. Стоял легкий, бодрящий морозец, горожане были румяны и веселы, как будто в Столице сегодня был праздник.

Когда карета въехала на мост, Катрей бросил взгляд вниз. На реке было полно катающихся на коньках и в высоких креслах–санках, которые толкали сзади слуги или кавалеры. Буера стояли на приколе у берега – ветра не было.

В Императорском парке карета оставила по левую руку Пантеон и Большой дворец, проехала дальше вдоль берега и остановилась перед Сапфировым домиком, не самой главной из Императорских резиденций. Сравнительно небольшое и не отличающееся на первый взгляд изысканностью стиля строение было возведено совсем недавно, уже при правлении нынешнего Императора и предназначалось для проживания Императорской семьи. Однако оно вписалось в создавшийся веками ансамбль Императорского Дворца так органично, что с самого момента постройки стало излюбленной темой для художников с Набережного бульвара, обожавших рисовать его и портретировать на его фоне свои модели, благо с противоположного берега реки его было прекрасно видно – в редком столичном доме не было такого пейзажа. Катрей, естественно, впервые видел Сапфировый домик так близко и, окинув его придирчивым взглядом художника, каковым (и не без основания) считал себя, решил, что впечатление изящной соразмерности создавалось не столько с помощью камня, сколько умело подобранными красками. Множество оттенков благородного синего от почти белого до почти черного, подчеркнутых в иных местах искусно нанесенной позолотой, живо напоминали о сказочных видениях.

Внутри же Сапфировый домик был дом как дом. Богатый, разумеется, но Катрею доводилось бывать в таких, а какой–то баснословной роскоши и пышности украшений и обстановки, о которых болтали досужие языки, он не заметил.

Ливрейные лакеи бесшумно и с ловкостью, которой позавидовал бы и уличный воришка, избавили званых гостей от тяжелой верхней одежды и тут же испарились. Отец опять застрял перед огромным зеркалом, поправляя свой воротник. Катрей, ожидая его и раздражаясь оттого, что не знал, как себя вести дальше, нервно приглаживал волосы. Наконец из больших дверей наверху широкой лестницы вышел пышно одетый важный господин, оказавшийся всего–навсего дворецким, и церемонным жестом пригласил их следовать за собой. Катрей пристроился в кильватер отцу и, сдерживая шаг, поплелся следом, мысленно проклиная все и вся на свете.

В уютной комнате с эркером, глядящим на покрытую льдом реку, завтракал довольно таки молодой мужчина в белом костюме. Его лицо сразу показалось Катрею знакомым, но только несколько секунд спустя он сообразил, что это и есть Император! Настолько было странно видеть того, чьи профили украшали золотые монеты и чьи парадные портреты украшали все присутственные места и банковские билеты Императорского монетного двора, вот так запросто – в скромном утреннем одеянии и с булочкой, намазанной маслом, в руке.

Отец склонился в почтительном поклоне, и Катрей запоздало последовал его примеру.

– Ну что вы, уважаемый мастер, – приветливо и даже с некоторой мягкой укоризной, как показалось Катрею, сказал Император. – Я принимаю вас запросто, в затрапезе. Так уж и вы извольте держаться проще. Присаживайтесь, прошу вас, мастер Каламе… А этот молодой человек, вероятно, ваш сын?

– Мой второй сын, Ваше Императорское Величество. Мой сын Катрей, – вежливо уточнил отец и опустился на предложенный стул.

Катрей еще раз поклонился.

Император, приятно улыбнулся, сделал жест, и невидимый лакей сзади ткнул Катрея под коленки мягким табуретом.

– Присаживайтесь, – с запоздалой радушностью разрешил Император. По еще одному жесту другой лакей–невидимка поставил перед гостями еще два прибора, третий налил в чашки горячий шоколад, четвертый поставил по тарелке с булочками и печеньем. Император продолжал: – Пожалуйста, разделите со мной скромный завтрак. Вы, правда, наверняка уже откушали, но я по должности своей, да и по склонности, надо признаться, характера пташка поздняя, так что утро для меня только наступило.

– Польщены честью, – проговорил старый мастер, попытавшись приподняться, но был остановлен мановением царственной длани, и вернул свой зад на мягкое сидение, явно наслаждаясь почетом.

Катрей только склонил голову. Ему за этим столом говорить без разрешения не полагалось.

– Ваше ремесло, почтенный мастер, – начал Император издалека, неспешно прихлебывая свой шоколад, – давно интересует меня. Оно представляется мне чем–то вроде волшебства, магии. В любом ремесле есть что–то от чародейства – даже простой глиняный кувшин на гончарном кругу возникает самым удивительным образом из мокрого куска глины, а уж в изделиях из стеклянной карамели магия созидания остается даже после того, как они покидают руки мастера. Не так ли? – пригласил он говорить мастера

Тот солидно откашлялся и произнес со значительностью:

– Мы, карамельные мастера, Ваше Величество, не называем это магией. Мой покойный дед, когда вбивал мне карамельную премудрость ремнем в – прошу прощения Вашего Величества за вольность, – задний ум, говорил мне, бывало, что все вещи в подлунном мире обладают сущностью. Однако есть вещи, которые, помимо просто сущности, обладают еще и Сутью. – Он сделал паузу, и Император понимающе кивнул. – Так вот вещи, имеющие Суть, становится более чем простыми вещами.

– Амулеты, – вставил Император, но мастер Каламе отрицательно покачал головой

– Нет, Ваше Величество, – возразил он. – Амулетом может стать любой предмет, на который наведено магическое воздействие. Суть вещи здесь не при чем. Вещей же, обладающих собственной внутренней Сутью, в подлунном мире не так уж много, но даже для того, чтобы ее мог увидеть любой, необходимы Мастера, которых в мире три. Это кузнецы, ибо они показывают Суть холодного железа, металла доблести и чести, это ювелиры, ибо они показывают Суть драгоценных камней и металлов. И это карамельные мастера, – старик Каламе скромно улыбнулся и склонил голову, – ибо они находят Суть в безделушках.

Император радостно засмеялся, должным образом оценивая остроумие, и мастер карамельных безделушек, довольный, продолжал:

– Наш Создатель дал вещам Суть, чтобы мы имели повод вспомнить о нем среди дел и праздности, и поэтому Мастер, показывающий Суть людям, сродни священнослужителю, тако же помогающему человеку не забывать о Создателе в суете дней. И это не богохульство, Ваше Величество, и не кощунство. В Махрии, Ваше Величество, откуда пошло карамельное мастерство, и кузнецы и ювелиры, равно как и карамельные Мастера до недавнего времени обязывались строжайшими клятвами не искажать Суть вещей. И нарушение этой клятвы каралось, как ересь – отлучением и смертью.

– По–вашему, почтенный мастер, так с любого деревенского кузнеца должен быть такой же спрос, как и с вас? – провокационно заметил Император. Видимо, ему действительно было любопытно.

– Ваше Величество, я считаю профанацией называние всяких деревенских ковалей кузнецами, – с достоинством возразил мастер. Возражать Императору – такое доводится не каждому и не каждый день, есть от чего загордиться. И мастер явно гордится собой. – Подковать лошадь может любой из них, но вот выявить Суть железа они не способны. Они не способны даже исказить Суть, ибо как для того, чтобы выявить, так и для того, чтобы исказить, надо эту хотя бы Суть видеть. Так что подлинных карамельных Мастеров, так Мастеров–кузнецов, и Мастеров–ювелиров в Империи можно пересчитать по пальцам.

– Вот как, – Император задумчиво поднял бровь и откинулся в кресле. – Однако постойте. Допустим, сто лет назад некий истинный Мастер сделал… м-м… скажем, золотой браслет. Будем считать, что это браслет без каких–то драгоценных камней – просто чистое золото какой–то определенной пробы. Предположим так же, что в какой–то момент за эти сто лет браслет превратился в металлический лом, не потеряв при этом ни единого карата веса, и его отдали современному ювелиру. Тот, являясь истинным Мастером, сделал из лома золотую цепочку. Кто из них… э-э… еретик? В чем истинная Суть данной вещи?

– То, что вы говорите, Ваше Величество, – обрадовался старый мастер, – справедливо как раз для амулетов, которые при переделке непременно теряют вложенный в них магический заряд. Суть же вещи не зависит от формы, так же, как форма не зависит от Сути!

– Мода, значит, не может повлиять или исказить Суть? – догадался Император.

– Совершенно верно, Ваше Величество, – согласно чуть склонил голову мастер. – Но мода–то влияет на самих людей. – Он вздохнул. – Собственно, именно поэтому я осмелился притащить к Вам на аудиенцию вот этого балбеса. Я старый человек, Ваше Величество, а это значит – я человек старомодный. Времена меняются, и мне, старику, за ними трудно поспевать. Молодому Императору, недавно взошедшему на престол, нужны молодые мастера. Я собираюсь удалиться на покой, и смею просить назначить моего второго сына Катрея моим преемником.

Услышав, что разговор зашел о нем, Катрей вздрогнул. Он чуть было не задремал, пока отец втолковывал Императору давно и прочно вбитое в его, Катрея, голову (ну и не только в голову, потому что батюшка не брезговал и старыми дедовскими методами). Скучно же в сто одиннадцатый раз слушать одно и то же! Спроси его Император, что он о Сути вещей думает, ему было бы что сказать. Только кто ж его спросит? Рано ему еще, видите ли, иметь собственное мнение, не женился еще, человеком не стал. А при чем здесь «женился»? Вон Рес сколько женат – а толку? Как был поделочником, так поделочником и остался. И помрет поделочником, потому что только вбитое и усвоил, а воображения в нем ни на грош…

А он, Катрей, не верил этим дедовским сказкам!.. Слушал, заучивал и знал все это наизусть – не одному отцу знание через задний ум вколачивали, сам он тоже не пренебрегал проверенным методом, _ а вот не убеждали они его, и все! Суть вещей… Нет, конечно, она есть, Суть! Как не быть, когда он чувствовал ее, с детских лет мог отличить простую карамельную стекляшку от настоящей карамельной вещи. Просто так, на ощупь… Вот только не мог объяснить, как это у него получается. Сколько отец с покойным дедом ни пытали его, а он не мог ничего толком объяснить. Нутром чуял – да, печенками, селезенками, и прочими кишками, пальцами чуял… И знал, как подобрать состав карамели, как выдувать вещь, как ее остужать, как сделать.

– А что ваш старший? – спросил Император, мельком глянув на тут же стушевавшегося под венценосным взглядом Катрея, и вновь обращаясь к отцу.

Старик только рукой махнул. И правильно сделал.

– Он хороший ремесленник, и только. Выдуть что, карамель по рецепту сварить – это по нему. А сам придумать ничего не может. А Катрей, – тут и он поглядел на сына и даже улыбнулся, – он хоть и оболтус изрядный у меня, а в карамели Мастер от Создателя. Душа у него карамельная. И глаз у него хороший. Да и язык подвешен неплохо, а должность Главного мастера мызы требует от человека и гибкости языка, и изящности манер – клиент–то у нас особый. Вот пусть они вдвоем и работают: Рес в мызе у горна, на подхвате, а Катрей на особых заказах и вообще. Я научил его всему, чему мог и чему должен был, а дальше его пусть сам Создатель обучает, коли дал ему талант.

Император посмотрел на Катрея более внимательно, и на сей раз тот не стушевался. Неожиданная похвала отца, да еще в глаза самому Императору, придала ему уверенности. Да и раз отец рекомендует его в Главные мастера _ а он–то думал и гадал, зачем отец везет его на аудиенцию! – то надо привыкать.

– Ваш сын уже сдал экзамен? – спросил Император.

– Оба, Ваше Величество. Мы ездили в Махрию, и Гильдия провела экзамен по всем правилам, – подтвердил отец с гордостью, а Катрей, вспомнив эту поездку, внутренне вздрогнул – ох, пришлось ему попотеть тогда… – Но для получения звания Главного мастера Катрею надлежит исполнить Императорский заказ.

– Я должен что–то заказать? Хм, – Император призадумался. – Но что?

– Все, что угодно Вашему Величеству, – почтительно склонил голову старик.

– Ума не приложу. А что в свое время изготавливали вы?

– Помнится, Ваш Отец заказал мне люстру. Ту, что по сей день висит в церемониальном зале, тридцать лет без малого. – В голосе старика снова звучала нескрываемая гордость.

– Да, да, я помню, – сказал Император и задумался.

Катрей сидел, боясь пошевелиться. Сейчас решалась его судьба. Каков бы ни был Императорский заказ, он сумеет выполнить его достойно, так что Гильдия утвердит его назначение. Но вот будет ли само назначение – зависит от того, как понравится заказ Императору.

– Нет, еще одна люстра мне, пожалуй, не нужна, – сказал Император наконец. – А вот подарок для моих детей… Я обещал им что–нибудь подарить к Празднику Яблочного Цвета. Что–нибудь такое, чего нет ни у кого в Империи. Я подумывал об большой книге сказок – знаете: с яркими картинками, большими рукописными буквами… Но за два оставшихся месяца этого сделать не успеют. А вот заказать что–нибудь из карамели… Не кукол же, куклы есть у многих. А вот… кукольный домик? Да, я думаю, девочкам это понравится! – Император оживился. Глядел он сейчас прямо на Катрея, и тот невольно кивал чуть не на каждое обращенное к нему слово. – Когда я был маленьким, матушка показывала мне кукольный домик, который ей подарили, когда она была еще девочкой. Помню, мне он очень понравился. Там в гостиной стоял игрушечный спинет, и на нем можно было играть. Правда, к тому времени, как я его увидел, половина клавишей уже поломалась. Помнится, я еще попросил подарить мне такой же спинет, но меня не поняли и подарили обычный детский, – Император заулыбался, – такой, знаете, вдвое меньше взрослого. Когда же я попытался объяснить, что хотел другой, это сочли за детские капризы, и, помнится, даже наказали.

– Кукольный домик вполне подходит для заказа, Ваше Величество, – сказал старый мастер. Он взглянул на сына: – Ну, принимай заказ, оболтус!

Катрей кивнул.

– Ваше Величество имеет еще какие–нибудь особенные пожелания, кроме спинета в гостиной? – От волнения и долгого молчание он чуть не закашлялся, еле сдержался; получилось, кажется, вполне по–деловому.

– Пожалуй, нет. На ваше усмотрение… А вот нельзя ли устроить действующий водопровод? – предложил Император.

– Хорошо, Ваше Величество, – кивнул Катрей и про себя подумал: «Нич–че–го себе…».

– Чудесно! – Император откинулся на спинку своего кресла и, глядя куда–то в потолок, продолжил: – И еще, знаете, я не хочу большой роскоши в обстановке. Пусть это будет простой дворянский дом среднего достатка. Пусть хозяин дома будет в простом сюртуке и…

– Прошу прощения, Ваше Величество, – растерянно перебил Катрей. – Хозяин дома? – он с отчаянием посмотрел на отца.

– Ну да, – Император удивленно посмотрел на него и нахмурился. – В чем дело, господа? В доме ведь должны быть хозяева?

– Но… – Катрей замялся, но поскольку отец не собирался, кажется, прийти на помощь, все–таки решился возразить. – Но карамельная кукла не детская игрушка, Ваше Величество, это слишком опасная вещь для того, чтобы доверять ее детям.