Текст книги "Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1] (СИ)"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

22

Алики была очень близка к истине, предположив, что Наора находится в «Ежике в крыжовнике» под домашним арестом.

На следующий день после сумбурной новогодней ночи в комнату пришел Рет – Ратус; вид у него был такой, что Наора сразу догадалась, что он как минимум не ложился спать, а может и не спал уже вторую ночь – таким осунувшимся, словно постаревшим на несколько лет, с красными воспаленными глазами и каким–то неподтянутым, что ли, она не видела его никогда. Наоре даже показалось, что в волосах его прибавилось седины, но это скорее следовало приписать ее артистическому воображению.

Он кивнул открывшей дверь Наоре, задернул занавеску и присел на стул; Наора опустилась на свою кровать.

– Здравствуй, девочка, – сказал Рет – Ратус не сразу. – Видишь, как все получилось.

Наора толком ничего не знала, кроме того, что ей нашептала ночью Алики, с пятого на десятое подслушивавшая разговор в гостиной, но догадаться, что дело приняло какой–то совершенно неожиданный, непредусмотренный оборот, было можно. Поэтому она кивнула.

Рет – Ратус потер пальцами уголки глаз и продолжал:

– Словом, девочка, сейчас нам пока не до тебя. Ты понимаешь? – Он посмотрел на Наору, и она кивнула. – Тогда у меня будет к тебе просьба… вернее, это приказ… В общем, понимай, как тебе будет угодно, но придется тебе некоторое время пожить здесь. С неделю примерно, пока все не утрясется. Всем необходимым тебя обеспечат, но выходить из гостиницы тебе не позволят и ни с кем посторонним разговаривать не дадут. – Он снова поднял глаза и посмотрел на Наору.

– Я арестована? – спросила она.

– Можешь считать так, – кивнул Рет – Ратус и горьковато усмехнулся. – Поверь, это лучшее, что я могу тебе предложить. Некоторым из участников вчерашних событий пришлось куда хуже… Мн–да…

Наора похолодела:

– Вы имеете в виду господина Тенедоса?

– А? Что? – нахмурил брови Рет – Ратус. – Тенедос? При чем здесь Тенедос? Я говорю об особе, которую ты так успешно сыграла. И которая, Аха ее забери, заварила всю эту кашу!.. Причем здесь этот Тенедос?

– Значит… – Наора заранее покраснела и опустила глаза. – Значит, я могу написать ему?

– Написать? Ты хочешь ему написать?

Наора кивнула.

– Но зачем? – казалось, Рет – Ратус был по–настоящему удивлен, и помимо воли Наора улыбнулась: надо же, есть все же на свете что–то, чего вездесущий Рет – Ратус не знает!

Впрочем, если и не знает, то тут же догадался.

– Ах, вот как, – проговорил он задумчиво. – Вот, значит, в чем дело… – И сказал резко: – Нет!

– Но почему? Ведь он также, как и я, знает об этом деле! Уверяю, вас, сударь, я даже не упомяну…

– Нет, – повторил Рет – Ратус как отрезал. – И вообще, я бы посоветовал тебе поскорее позабыть о нем.

Наора вскинулась:

– А вот это уже не ваше дело!

Рет – Ратус усмехнулся:

– Наверное так, и все же мой тебе совет: выкинь ты его из головы. Ты думаешь, он тебя помнит? Боюсь, что господин Тенедос забыл тебя, едва унес ноги из Арафы.

Наора закусила губу и чуть не плакала. Рет – Ратус вздохнул:

– Пойми меня, девочка. Я не хотел тебя обидеть, просто я старый и немного понимающий в жизни человек. Представляю, что ты себе напридумывала, но твой Тенедос просто мальчишка, студентик и внебрачный сын. Всей–то славы, что одна его бабка провела бурную ночь с Джебелом VIII, а другая была почти официальной наложницей Джебела IX. Он, конечно, дворянин, но, если отвлечься от родословной, таких дворян в Империи пруд пруди. Я знаю, что говорю.

– И все же я хочу ему написать! – упрямо сказала Наора.

– Хорошо, напишешь. Потом. – Рет – Ратус встал. – Извини, но сейчас мне некогда. Действительно некогда. О своих обязательствах я помню, не сомневайся. Когда все это устроится, будет тебе и театр, и роли, и достойное почтение публики… Да и не сезон сейчас. А до осени, не беспокойся, с голоду не умрешь, гонорар за роль ты получишь полностью… Прощай!

На этом разговор закончился. Можно даже сказать, что закончились разговоры вообще. Крепкие ребята, приносящие Наоре еду прямо в комнату, были скупы на слова, как те же самые «третьи прислужники» из пьес. «Кушать подано» и «чего изволите» были, пожалуй, единственными словами, которые она слышала. В ее распоряжении был весь второй этаж, сейчас совершенно пустой, но комнату она покидала только для того, чтобы воспользоваться туалетом и ванной комнатой.

Однако кормили ее, как и обещал Рет – Ратус, хорошо. И еще были два чемодана Прекрасной Герцогини, доставленные в полное ее расположение из Арафы и набитые всевозможным нарядным тряпьем, так что времяпрепровождение ее состояло в основном из примерок, небольших перелицовок по своему вкусу; еще иногда она без особого удовольствия разыгрывала перед зеркалом сцены из классических пьес – просто, чтобы не потерять форму. Это отвлекало ее от разных ненужных мыслей – например о том, что она перелицовывает и примеряет платья герцогини, которой, возможно, уже и в живых–то нет… Или мыслей о Хастере…

Последнее было хуже всего. Ей приносили книги, в основном «романы для прислуги», которые она читала на ночь и после которых ей снились грешные сны – и она просыпалась в надежде; но постель была пустой, и ей оставалось только жечь свечи, слепя глаза над пухлыми книжками про страстную любовь, некоторые из которых хотя бы своей наивностью приглушали ее боль. А днем за ниткой с иголкой она снова вспоминала ту, новогоднюю, ночь, слышала его слова – и жестокие слова Рет – Ратуса…

Но она уже не плакала, как проплакала почти всю ночь после того разговора с ним, и то гнала от себя, то лелеяла мысль, что, может быть, Рет – Ратус и прав.

Может быть, она даже начала мириться с этим, если бы ее не смутило одно событие.

Как–то она зачиталась заполночь и услышала за окном явно посторонние звуки – со двора, слышимый по ночному времени очень хорошо, раздавался шум драки. Наора даже различала голоса, и с замиранием сердца поняла, что один из них ей знаком. Она вскочила с постели и, задув свечу, бросилась к окну. Но увидеть что–то во мраке ей не удалось. И голоса были столь невнятны, что узнать их не было никакой возможности. А вскоре и вовсе все стихло… Наора вернулась в постель, но долго не могла заснуть. Перед глазами ее стояла картина: там, во дворе, был Хастер. Это с ним боролись ее дюжие и неразговорчивые стражи, не давая прорваться к ней; его били, он отбивался и кричал: «Наора, где ты?! Наора!..»

Утром она проснулась в тихих слезах и не могла понять, где был сон, а где явь. На ее безразличный вопрос, что это за возня, разбудившая ее сегодня ночью, была во дворе, мрачный «подай–принеси» пробубнил: «Извините, сударыня, что побеспокоили. Вор забрался» и удалился, поблескивая свежей дулей под глазом.

А два дня спустя вечером, когда она уже начала готовиться ко сну, в дверь постучали.

– Кто там? – спросила она не открывая.

Голос хозяина ответил:

– Сударыня, спуститесь, пожалуйста, в гостиную. К вам посетитель.

Наора быстро восстановила вид и пошла вниз, ожидая чего угодно, но более всего желая о несбыточном.

В гостиной она было даже решила, что несбыточное сбылось, но, увы, подлунный мир слишком не походил на толстые романы.

Шагнувший ей навстречу молодой, в полувоенного вида сюртуке и с военной выправкой был только тем похож на Хастера, что был с ним одного роста и возраста, да еще шатен.

Наора остановилась в дверях, мысленно проклиная себя за глупые надежды, а молодой полувоенный военный не без изящества изобразил четкий полупоклон и, выкинув вперед руку с большим, запечатанным сургучом конвертом, отчеканил:

– Сударыня! Я имею поручение от господина эрст–резидента передать вам письмо и сопровождать вас, куда будет указано.

– Эрст–резидента? – растерянно повторила она.

Посланец неведомого эрст–резидента еще раз боднул перед собой и уточнил:

– Господина эрст–резидента Рет – Ратуса.

Она кивнула. Она была еще немного растеряна после маленького потрясения, да и слова «сопровождать, куда будет указано» своей двусмысленностью могли вывести из равновесия кого угодно. Поэтому Наора применила проверенное средство, чтобы взять себя в руки: она стала играть. Играть Прекрасную Герцогиню.

Она рассеяно глянула на конверт, который будто на столе лежал перед ней в воздухе, удерживаемый твердой рукой и произнесла:

– Вскройте, пожалуйста, офицер. Господин… э-э?

– Поручик, сударыня. Поручик Гайал, к вашим услугам, – отрекомендовался посланец, извлекая из воздуха конверт.

Тихонько хрустнул жирный сургуч поддеваемых печатей, и Наора с тихим «благодарю вас, поручик» открыла клапан конверта.

– Присядьте пока, – предложила она, следуя выбранной роли, и поручик послушно опустился в деревянное кресло.

В конверте было письмо и несколько банкнот. Наора зачем–то пересчитала деньги – банкноты были достоинством по сто империалов и их было несколько больше, чем полагалось по договоренности с Рет – Ратусом; Наора сложила их обратно в конверт и подумала, что, видимо, господин эрст–резидент счел возможным увеличить сумму гонорара за счет, так сказать, возмещения морального ущерба. Что ж, спасибо ему за это. Потом Наора развернула само письмо и прочитала его. В довольно в сухой форме ее уведомляли, что необходимости задерживать ее в «Ежике» более нет, и она может быть вольна в своих передвижениях, при условии, конечно, что дает слово не разглашать события, невольным участником которых ей довелось быть, чем явится ее, Наоры, согласие принять деньги и условия, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Денежный гонорар, оговоренный устным контрактом с господином эрст–резидентом, прилагается. Сумма же, начисленная свыше означенной, должна обеспечить Наоре сносное существование до тех пор, пока условленный тем же договором ангажемент будет ей устроен, что будет непременно сделано к осени, когда откроется новый театральный сезон… Далее следовало стандартное «с почтением…», «за сим позвольте…», прочие положенные «разрешите выразить… и откланяться…» и – полное поименование Рет – Ратуса и собственноручная его подпись: две быстрые буквы «Р», перекрытые гербовой печатью.

Под печатью на оставшемся свободным месте было приписано быстрым почерком:

«Наора! Поручик Гайял доставит тебя до Столицы и поможет с багажом и устройством на месте по твоему выбору. Я хотел было выбрать для тебя пансион по своему вкусу, но, припомнив некое обстоятельство, передумал. Хотя я и не одобряю твоего выбора, но взял на себя смелость снять для тебя вполне приличный номер в известной тебе гостинице и оплатить проживание в нем на месяц вперед. Гардеробом герцогини, что находится у тебя, можешь распоряжаться. Драгоценности передай поручику» – и тот же росчерк.

Наора прочла и задумалась.

Из задумчивости ее вывел голос поручика Гайяла:

– Простите, сударыня. Вы уже прочли?

– Что? Да, поручик, – ответила Наора и согнала с лица легкую, неведомо откуда появившуюся на губах улыбку.

– Вы принимаете предложение?

– Да, конечно! – поспешно ответила Наора.

– И то, которое исходит лично от господина эрст–резидента? – уточнил он.

Наора кивнула.

– Тогда позвольте, – Поручик взял из ее руки листок и сунул в пламя камина; туда же последовал конверт, из которого он вынул деньги и любезно вернул Наоре. Потом кочергой аккуратно разворошил оставшийся пепел. – У вас есть багаж?

– Да, два больших чемодана, – ответила Наора.

– Два больших арафских чемодана? – понимающе улыбнулся догадливый поручик.

Она кивнула, и поручик крикнул в коридор:

– Эй, хозяин! – Хозяин появился незамедлительно. – Дама уезжает со мной. Багаж отправите дилижансом в Столицу вот по этому адресу, – поручик достал из кармана записную книжку и позолоченным карандашом чиркнул несколько слов, выдернул страницу и протянул хозяину.

– Ладно, сделаем, – хозяин почесал нос. – Только вечерний дилижанс уже, пожалуй, ушел.

– Хорошо, тогда завтра, – согласился Гайял и обернулся к Наоре. – Сударыня, сколько вам надобно времени на сборы?

– Полчаса, – сказала Наора.

– Тогда прошу вас, – поручик с легким поклоном распахнул перед ней дверь.

Сборы заняли даже меньше времени. Наора пошвыряла в сумочку герцогини деньги и несколько вещиц, которые могли бы понадобиться в ближайшие сутки, обулась в меховые ботики и задумалась: не песцовый же палантин одевать в дорогу. Потом вспомнила, что видела в одном из чемоданов замшевый казакин якобы кавалерийского образца – зачем он мог понадобиться в Арафе Прекрасной Герцогине, Наоре было невдомек. В казакине, пожалуй, прохладно, но авось не замерзнет. Она обмотала голову шарфом, и, уже взявшись за ручку двери, вспомнила о драгоценностях. Вернулась к чемодану, достала из него шкатулку и, не удержавшись, открыла полюбоваться в последний раз.

Спустившись вниз, она протянула шкатулку поручику:

– Это для господина Рет – Ратуса.

Офицер задумчиво посмотрел на изящное изделие, потом бросил хозяину:

– Сумку, что ли, какую найди.

Хозяин кивнул и посмотрел на Наору.

– Вы так и собираетесь ехать, сударыня? А как же ваша ротонда?

– Ротонда? _ переспросила Наора.

– Она у меня в холодном чулане хранится. Одну минутку.

Он исчез и скоро вернулся, неся в охапку меховую ротонду, в которой когда–то давно – о, будто годы назад! – Наора приехала в Арафу изображать Прекрасную Герцогиню. Наора сняла казакин и надела ротонду.

Хозяин тем временем протянул поручику Гайалу клеенчатую кошелку, с какими хозяйки ходят на базар.

– Ты что? Ничего приличнее найти не мог?

– Так что ж мне прикажете, раскопки устраивать? – возмутился хозяин. – Берите что дают.

Поручик с тихим ворчанием поставил шкатулку в кошелку и, благо место еще оставалось, сунул туда же свернутый казакин.

– Вы готовы, сударыня? Тогда прошу…

…Наоре снилось, что она едет куда–то с Хастером. Положив голову ему на плечо. И его рука обнимает ее плечи, а вторая сжимает ее ладонь…

Она проснулась, но сон, казалось, продолжался – ее голова на плече, ее ладонь в руке. Наора повернула голову, выглядывая из–под капюшона, но мужчина, чья рука так нежно обнимала ее плечи, не был Хастером. Рядом, откинувшись на спинку, сидел поручик Гайал и, прикрыв глаза длинными ресницами, мечтательно улыбался.

Наора зашевелилась и осторожно высвободилась. Поручик деликатно убрал руку. Хорошенький, должно быть, вид у них был со стороны: молодой офицер после замечательно проведенной ночи везет из загородного трактира обратно на «цветочную аллею» уставшую девицу.

Было уже совсем светло, за деревьями мелькали дома.

– Где мы? – спросила Наора, пытаясь скрыть смущение.

– Считайте, уже Столица, – ответил поручик, глядя, собственно, не столько на окружающий пейзаж, сколько на Наору.

– Я так долго спала…

– Три часа, сударыня.

Наора стала поправлять ротонду, хотя особой необходимости в это не было. Поручик стал ей помогать.

– Благодарю вас, Гайял, – сказала Наора смущенно.

Она впервые назвала поручика по имени, и совершенно напрасно сделала. Тот истолковал это по–своему и, призывно глянув на девушку окаймленными большими пушистыми ресницами глазами, сказал негромко:

– Могу я осмелиться пригласить вас куда–нибудь сегодня вечером?

– Нет! – отрезала Наора и отвернулась к окну.

Поручик за ее спиной легонько пожал плечами.

Обустройство заняло совсем немного времени. Когда они вошли в подъезд, украшенный вывеской «Герб с трилистником» и увенчанный настоящим щитом с означенным гербом – причем, выходя из кареты, Наора демонстративно не заметила предложенной ей руки, – поручик тут же подошел к стойке, коротко переговорил со служителем и, вернувшись с ключами, предложил Наоре следовать за собой. Наора последовала.

И все время, пока они поднимались по лестнице, шли коридором – даже раньше, едва она вышла из кареты, едва ступила на землю и потом, пока ждала в холле, внизу, – Наора невольно оглядывалась по сторонам, и сердце ее трепетало. Нет, конечно, это глупо, надеяться вот так вот, прямо сейчас, прямо здесь встретиться с Хастером. Да и время урочное, он уже наверное ушел. А может, и не ушел, может, он спит вот за этой дверью… или за этой…

За той дверью, возле которой они остановились, Хастера быть никак не могло. Потому что поручик вставил в замок ключ, повернул его два раза и, открыв, замер на пороге ожидая.

Наора вошла. Комната была больше, чем ее «апартаменты» в «Ежике», и первой ее мыслью было опять же: «У Хастера, наверное, тоже такая»…

В таких номерах Наоре жить не доводилось: сразу было видно, что это приличная гостиница для приличных людей. Освещенная широким окном комната была обставлена скорее как гостиная; кровать стояла в довольно просторном алькове, отделенном тюлевой занавеской.

Наора сбросила ротонду в кресло и подошла к окну. За окном был бульвар и река. За рекой поднимались башни Императорского Дворца и, вдали, виден был купол Пантеона.

Поручик так и остался стоять в дверях. Наора не стала его приглашать. Вот еще! Опять возомнит что–нибудь не то. Она обернулась и произнесла тоном Прекрасной Герцогини:

– Благодарю вас, поручик. Вы можете быть свободны.

Поручик понял. Он поднял сумку, вынул оттуда казакин:

– Это ваше, сударыня.

При этом он старался не смотреть на Наору, и та отвечала ему тем же.

– Благодарю, – Наора взяла казакин и положила его на кресло поверх ротонды.

– Имею честь откланяться, – сказал поручик.

Наора кивнула, щелкнули каблуки, но дверь не закрылась. Выждав несколько секунд и быстро надев на лицо маску «Прекрасная Герцогиня сердится», Наора резко подняла голову и обожгла непонятливого поручика холодным взглядом:

– В чем дело, поручик?

– Простите, сударыня, – сказал тот, прикрываясь своими ресницами и розовея. – Прошу вас извинить мою неподобающую дерзость. Смею вас заверить…

– Вы свободны, поручик! – перебила его маска Прекрасной Герцогини. – До свиданья. – И Наора отвернулась окончательно.

За ее спиной щелкнули каблуки, скрипнула дверь и донеслись приглушенные удаляющиеся шаги.

Наора подождала, пока они удаляться и совсем стихнут, и засмеялась.

И смеялась она вовсе не над незадачливым поручиком. Он был только причиной ее смеха, поводом. Она смеялась, потому что все кончилось. Все! Вот она одна и может идти куда захочет. Может пойти погулять, может не пойти – и никто не остановит ее, не скажет «вам не следует ходить сюда, сударыня», не глянет исподлобья тяжелым взглядом…

Смеяться она перестала так же резко, как и начала. Маленькая, облегчительная истерика кончилась. Стало действительно легче, словно поплакала. Теперь можно было начинать что–то делать.

Раскладывая по ящикам необходимые вещички, раскрывая дверцы шкафа, деятельно заглядывая в уголки, словом, обживаясь на новом месте, Наора думала, что делать дальше. Собственно, ей было ясно что. Надо было написать письмо… нет, короткую записку Хастеру: мол, я в Столице, и если вы желаете, то можете найти меня… Снова нет. Нельзя ему называть адрес. Это нескромно. А то подумает, как этот симпатичный поручик… Надо назначить ему встречу. Да!.. Но где? Она ведь не знает Столицы… Значит, надо сначала выйти и поискать – чтобы это было где–нибудь рядом, но не очень близко…

Приняв это решение, Наора уже стала надевать казакин, но замерла. Нет, это тоже как–то… Назначают свидание кавалеры дамам, а если наоборот, то это и называется иначе… Мало ли, что это уже было между ними! Это у нее, у Наоры это было с ним и осталось _ а у него? Может быть, прав Рет – Ратус, и таких наор у него двенадцать на дюжину… Нет, надо сначала убедиться!

Недоодетый казакин сполз с плеча на пол, и Наора опустилась в кресло.

Что же делать?

И тут на нее нашло озарение: она знала, как надо поступить!

Наора бросилась к стоящему в углу небольшому бюро, на котором кто–то заботливый оставил письменный прибор, полдести писчей бумаги и даже дюжину конвертов, по дороге чуть не споткнулась о казакин, села, опробовала перо и начала писать.

Так сразу письмо ей не далось. Прежде она испортила четыре листа и порядочно изгрызла кончик пера. В результате получился следующий короткий текст:

«Хастер!

С недавнего времени я нахожусь в Столице, где, видимо, пробуду еще некоторое время. Если ты еще хочешь встретиться со мной, то можешь оставить записку у портье твоей гостиницы. Я непременно загляну туда, когда буду рядом, и назначу место и время встречи в зависимости от обстоятельств.

Наора.»

Наора перечитала текст несколько раз, вычеркнула слово «еще» и решила: да, именно то что нужно – достаточно сдержано, прилично, хотя и холодновато, конечно… Но иначе нельзя. Она не будет навязываться. Мало ли чего ей хочется! Надо соблюдать приличия… Она вздохнула. Придется, конечно, потерпеть. Как минимум до завтра. Но ведь она может и подождать, постоять возле Политехнической школы и посмотреть, как он поведет себя. Вот тогда все станет ясно!.. Когда у них кончаются занятия? Ах, ничего–то она не знает!.. Но сейчас еще рано, наверняка рано. Она успеет…

Наора переписала еще раз набело, с чувством проутюжила листок пресс–папье, вложила письмо в конверт, запечатала его, надписала: «Тенедосу Хастеру, Политехническая школа», почистила перо, поставила его и, убедившись, что чернила высохли, пошла одеваться. Посылать письмо по почте она не собиралась. Ждать еще сутки в неведении у нее просто не хватило бы сил! А отнести его самой и отдать служителю – это и прилично, и быстро. Мало ли по какой причине она оказалась здесь? Проходила мимо, случайно.

Она положила конверт в сумочку, глянула в зеркало, вышла в коридор, закрыла дверь на ключ и медленно пошла по коридору, все–таки надеясь, что сейчас откроется одна из дверей и… – этого не случилось. Она спустилась в холл, и, отдавая ключ, замешкалась.

– Вам что–нибудь угодно, сударыня? – предупредительно привстал портье, заметив ее заминку.

Больше всего ей хотелось спросить, в каком номере проживает господин Тенедос и дома ли он, но она с обаятельно–смущенной улыбкой поинтересовалась, не подскажет ли любезный портье, где находится Политехническая школа? Портье был рад услужить столь милой провинциалке и объяснил все очень подробно.

– Это совсем близко, всего в нескольких кварталах. Сейчас вы выйдете на бульвар, свернете налево, и по первой же улице пройдете до храма с колокольней и курантами, а сразу за ним, но по другую сторону улицы, будет старинный дом с колоннами. Это Школа и есть.

Наора поблагодарила и вышла на бульвар. Несколько минут она стояла у входа, наслаждаясь нахлынувшей свободой и глядя на раскинувшееся перед ней шумное торжище, но почтительный швейцар спросил, не подозвать ли извозчика, и она, отрицательно качнув головой, пошла, следуя указаниям портье.

Улица, по которой она шла, у самого бульвара была узкой, но далее понемногу расширялась и у самого храма с колокольней и курантами сливалась с еще одной; напротив большого дома с колоннами она становилась настолько широкой, что здесь без труда могли разъехаться три кареты.

Перепутать Политехническую школу с чем–то другим было невозможно: на ступенях дома с колоннами сидел, пригорюнясь, скорбный похмельем студент. Наора поспешила прошмыгнуть мимо, но несчастный даже не заметил ее существования.

Она вошла в пустынный вестибюль и огляделась: должен же здесь быть швейцар или какой–нибудь служитель.

– Что угодно барышне? – услышала Наора и быстро обернулась.

Привратницкая оказалась позади нее, у самого входа; пожилой служитель сидел боком к ней за столом и что–то, кажется, шил; на шаги в вестибюле он оглянулся сразу, но не окликнул Наору – просто с любопытством разглядывал неведомую посетительницу. Теперь они разглядывали друг друга оба. Привратник был невысокий сутуловатый старик с седой бородой. Немного грузноватый, но не полный. Одет он был в простой сюртук, поверх которого на нем была надета длинная теплая безрукавка мехом внутрь, больше смахивающая на доху с просто отрезанными рукавами и без воротника; шею под бородой обматывал длинный шарф, забавно свисающий одним концом на спину, вторым вперед. На голове старика была надета круглая профессорская шапочка, да и сам он был чем–то похож на отставного профессора. Тем более что половина его малюсенькой комнатки была завалена старыми, сильно потрепанными и тоже явно отставными фолиантами, один из которых лежал раскрытым перед ним на столе.

– Что угодно барышне? – повторил старик, и Наора встрепенулась и ответила несмелой улыбкой:

– Я бы хотела передать письмо одному из студентов, господину Тенедосу Хастеру.

– А, как же, знаю такого, – ответил служитель, и аккуратно положив на стол большую иглу, от которой к раскрытой книге тянулась толстая нить, поднялся: легко так поднялся, хотя на вид ему было больше шестидесяти. – Прошу?

Старик протянул руку, и Наора поспешила достать из сумочки конверт, заодно нашарила в кошельке мелкую монету.

– Буду рад услужить, – служитель сунул монету в карман своей безрукавки, а конверт вложил в ячейку стеллажа, где была разложена почта.

Наора быстро поблагодарила его и взялась за ручку тяжелой двери, но остановилась. Хастер был здесь, где–то в этом большом здании. И его можно будет увидеть – просто так: взять и увидеть. Решение пришло мгновенно.

Она отпустила ручку, повернулась к служителю и сквозь шум крови в ушах услышала свой голос:

– Простите, а может быть…

– Ну что ж, подождите, – догадался привратник. Он внимательно смотрел на нее. – Он сейчас здесь, на семинаре. Занятия кончаются, – старик прищурился куда–то на стенку, где наверное висели невидимые Наоре часы, – через двадцать минут. Проходите вот ко мне сюда, барышня, присядьте, а то тут больше негде.

Наора кивнула и присела на предложенный стул, что стоял с другой стороны стола.

Отставной профессор–привратник вернулся к своим делам.

Чтобы отвлечься от своих мыслей, Наора стала осматриваться. Да, на противоположной стенке возле окна действительно находились часы. Тоже, наверное, отставные, но судя по мерному движению маятника, еще тикающие. А больше здесь ничего не было, кроме стопок старых книг и стола. Стол был аккуратно заставлен склянками с какими–то беловатыми и полупрозрачными составами, из которых торчали кисточки, тут же в раскрытом кожаном футляре лежали разные инструменты: пара ножниц, несколько экзотического вида ножей, шило, металлическая линейка, какие–то пилки, небольшой деревянный молоточек и еще что–то совсем непонятное. И сама книга, над которой колдовал привратник, не просто так лежала на столе, а была разложена двумя стопками – старик, оказывается, аккуратно сшивал ее: он брал из одной стопки книжную тетрадку, раскрывал ее посередине, осматривал сгиб изнутри, клал на другую стопку, растянутую на странной таком деревянном станочке с вертикальной рамкой, на которой были натянуты несколько толстых нитей, выравнивал и, протыкая иглой с нитью потоньше, чем натянутые на раме, но тоже довольно суровой, соединял с уже сшитыми тетрадками, делая так, чтобы натянутые на раме нити оказывались прижатыми к торцу уже сшитого книжного блока. У края блока старик, узелком привязывал нить к предыдущей, откладывал иглу и брал следующую тетрадку; многие листы были аккуратно заклеены в порванных местах, а недостающие кое–где буквы где надо свежедописаны. Наора следила за ловкими и неторопливыми движениями с любопытством.

– А потом я промажу торец клеем, вот этим, белым, дам подсохнуть, подклею вот эту тряпицу, чтобы за переплет держалось хорошенько, ниточки распушу и тоже подклею, дам подсохнуть, потом зажму блок в струбцинку и подрежу, чтобы было красиво и ровно, – начал рассказывать старик, заметив Наорино любопытство: монотонно, неспешно и с явной любовью к своему занятию, – Потом наклею вот тут и тут капталы, чтобы гляделось красиво, отрежу тесемочки красивой и приделаю закладку… а то некоторые, понимаешь, страницы загибать норовят, варвары, им бы вот самим кое–что загнуть да так и оставить, простите, сударыня, – сердито пробубнил он, и опять прежним умиротворительным тоном: – И займусь переплетом. Картонки вырежу, кожу подберу… одежку, то есть… – Старик замолчал и поднял на Наору глаза. Они были лучистые, улыбающиеся и чуточку хитрые. – Нравится, барышня?

– Да! – радостно–откровенно согласилась Наора. – Я никогда не видела, как книги делают. И у вас так ловко получается! Это… это как штопать чулки, только гораздо интереснее!

Старик тихонько засмеялся:

– Не любите, барышня, штопать чулки?

– Очень! – призналась Наора с чувством.

– А по вам и не скажешь, что вам хоть что–то штопать доводилось, – сказал старик, оглядывая наследство Прекрасной Герцогини.

Наора смутилась:

– Вы по одежде судите? Это не мое. Это мне… это по случаю досталось. Просто повезло. – Она вздохнула.

Старик закивал.

– Бывает, барышня. Я вот сразу заметил – руки–то у вас хоть и ухоженные, да не барские. Работать этими ручками вы умеете.

Наора автоматически спрятала ладони.

– Да нет, – заметил это старик, – стесняться не надо. Я к тому, что сразу понял, что вы барышня не из таковских… Ну, вы меня понимаете. А то заходят, бывает, ни стыда у них нет, ни совести. Я таких за версту чую, и гоню. Не положено здесь посторонним барышням ошиваться.

Наора покраснела и быстро встала со стула, но старик тут же бросил иглу и замахал на нее руками:

– Что вы, что вы! Я же не про вас! Вам – можно. Я же вижу… Сядьте, пожалуйста, и не обижайтесь на старика.

Наора поколебалась, но старик, похоже, действительно разволновался не на шутку, и она села.

Повисла неловкая пауза. Судя по часам, до окончания уроков оставалось совсем немного.

– А я вот подрабатываю на досуге, – снова заговорил старик. Видно было, что ему хочется загладить неловкость. – Да и что делать–то одинокому? Вот и шью–клею. Люблю я это дело. И людям польза, и мне приработок малый. – Он поднял на Наору глаза, словно ожидая.

– Да, понимаю, – ответила она. – У меня вот тоже сейчас денег немного скопилось, а работы пока нет. Я ведь актриса, – зачем–то призналась она, – а только без места сейчас – сезон кончается, никто меня не возьмет до осени. Вроде бы и не нуждаюсь, а все же скучно без дела сидеть.

Старик улыбнулся:

– Вот я же говорю, что вы барышня правильная. Мало ведь кто так сейчас рассуждает, особенно из барышень. Им бы… – начал было он, но осекся. – Вы уж простите меня еще раз, – сказал он обезоруживающе. И вдруг оживился: – А хотите, я вас к месту пристрою? В библиотеку нашу? Это здесь, недалеко… Будете помогать там книжки реставрировать. И не обременительно, не тяжело для барышни, а платят там достаточно. Книжки тоже дают читать, – подмигнул старик озорно. – Вы ведь, небось, читать тоже любите?

– Люблю, – ответила Наора.

– Вот и будете читать в свой достаток! – обрадовался старик. – Вы не думайте, что раз библиотека Политехнического музеума, так там одни учебники да штудии хранятся. О–о–о! – потряс старик поднятым пергаментным пальцем. – У нас самая большая библиотека во всей Столице! Да что в Столице – во всей Империи, а значит, почитай и во всем мире поднебесном!