Текст книги "Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1] (СИ)"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Сергей Лифанов
Инна Кублицкая
Те Места, Где Королевская Охота (Мир Книги – 2)

Лучший данайский дар – троянский конь

Приписывается Арканастру

PRELUDIUM
ЧТО ТЫ ДЛЯ МЕНЯ

Тук! Тук! Тук!

Медный дверной молоток в форме дракона, кусающего свой хвост, кажется, никто от начала времен не начищал, и он был покрыт такой зеленью, что при одном взгляде на него хотелось тщательно помыть руки. На белой перчатке, держащей его, останется след, но это и замечательно! Все до одного братья хранят в самых укромных местах свои первые белые перчатки, чуть испачканные в благородной зелени веков – знак причастия к ордену. Потом, после посвящения, ему выдадут специальный холщовый мешочек для этого. Простой холщовый мешочек, вроде кисета… Впрочем, трепетно это только для новичка.

«Знак посвящения» будет заметен только при дневном свете; сейчас же его никто не видит и ни о чем не задумывается. Пока.

Пока взволнованный предстоящим новичок, которого подвели к двери двое старшин, нетерпеливо ожидает ответа из–за двери, забыв от волнения, что по ритуалу он должен постучать еще раз, и один из старшин успокаивающе трогает его за рукав и кивает головой на молоток. Тот вспоминает и торопливо спешит снова запачкать перчатку.

Тук! Тук! Тук!

Сильный голос, заполняющий собой, кажется, всю небольшую и совершенно пустую, если не считать двух дверей, комнату такого обычного с виду городского дома, доносится словно со всех сторон сразу:

– Кто здесь?

От неожиданности у новичка дрогнули колени, и тот же старшина ободряюще поддержал его за локоть.

– Младенец в этом мире, – ответил другой.

– Пусть он войдет! – повелел голос.

Старшины отступили от новичка. Один из них завязал черным платком его глаза, другой таким же платком связал за спиной руки; камзол и жилет с него сняли перед самым началом церемонии, прежде чем вести сюда, в преддверие святая святых; сейчас же ворот рубахи расстегнули, обнажив чуть чаще, чем новичку хотелось бы, вздымающуюся грудь.

С лязгом отворилась дверь, и знакомый голос шепнул над ухом: «Прямо вперед» – и он пошел прямо вперед, глупо считая шаги.

Когда он насчитал их двадцать три, его опять остановили.

– Зачем явился он? – пророкотал громовой голос.

– В поисках истины, – отозвался первый и, в который раз опять не узнав своего голоса, незаметно ухмыльнулся.

Еще через девятнадцать шагов голос спросил:

– Готов ли он ее познать?

– Иначе бы он не стоял здесь, – сказал тот, что шел справа – он поручился за новичка, ему было и отвечать.

Шестьдесят один шаг…

– Чем заплатит он за истину? – допытывался голос.

– Жизнью! _ хором сказали оба, и первый подумал: «Чьей, интересно, на сей раз?».

Ровно восемьдесят…

– Пусть войдет! – повелел голос.

«Но я ведь уже вошел», – подумалось новичку, но Ритуал есть Ритуал – не ему его обсуждать.

И он пошел вперед…

Шагов насчиталось более сотни, в голове мелькнуло: «Сто восемьдесят шесть шагов, почти сто тридцать девять ярдов. Какой длинный коридор! И больше никто ничего не спрашивает. Пока не спрашивает», – напомнил он себе.

Ритуал ведь еще не был выполнен.

Тихий голос снова шепнул: «Сейчас будет спуск, осторожно». Он кивнул – хорошо, – с обеих сторон его снова крепко взяли за локти, и спуск начался.

Новичок насчитал двадцать одну ступеньку, прежде чем ступил на ровную поверхность.

Слух его уловил перемену: вокруг было по–прежнему тихо, но это уже была тишина большого помещения с высокими потолками, под которыми едва слышно шелестели призраки неслышных звуков, невольно издаваемых множеством находящихся здесь людей, сейчас неподвижных и безгласных.

Локти отпустили, прошуршали одежды – он остался один.

Он переступил с ноги на ногу, но тут же замер – в грудь холодно кольнуло. И тот, кто приставил к его груди острие сабли, произнес резко:

– Стой! Дальше нет пути!

– …ОЙ!..Й…Й-й… И!..И…И-и… – затухая, пронеслось по потолку эхо, разгоняя призраки.

Испытуемый сглотнул.

– Я должен пройти, – ответил он, как должен был ответить, как его учили.

– Чем ты готов пожертвовать за право войти сюда? – голос был холоден, как и острие шпаги.

– Своей кровью! – выкрикнул новичок и весь напрягся.

Эхо его голоса не успело заблудиться где–то вверху, а острие сабли уже пришло в движение и, совершив замысловатый танец, чиркнуло по обнаженной груди новичка, оставив на коже едва заметный свой след – тот даже не вздрогнул, – и кровь несколькими каплями, словно нехотя, выступила в надрезе, защекотав кожу.

Коротко взвизгнула сталь, убираемая в ножны, и прежний грозный голос сказал торжественно:

– Проходи, младенец! – Сейчас – или новичку это только казалось? – он звучал не так грозно, более обыденно, что ли, – перед тобой открыт новый Мир, новый Путь! Открой же глаза, брат!

И сразу все переменилось. Призраки звуков обрели плоть, а когда испытуемый, руки которого – он и не заметил как – оказались свободными, снял повязку с глаз, ожили и цвета и образы.

У него моментально закружилась голова, но через секунду он увидел перед собой освещенный множеством огней просторный зал, в зеркальных стенах которого многократно, до потери ориентации, отражались, множась, толпы людей. Все они были в одинакового кроя плащах с глубокими капюшонами–клобуками, полностью закрывавшими лица – лишь два овальных выреза для глаз позволяли скрывающимся видеть. В расцветке этих плащей прослеживалась единообразная пестрота: они были пошиты из желто–красно–черного шелка; такая ткань именовалась «змеиной» и последние годы начала входить в моду. У многих головы поверх капюшонов были охвачены латунными обручами в виде змей со вправленными в глазки зелеными камнями.

И все приветствовали новичка:

– Здравствуй, безымянный младший брат! Ты вступил в Орден Полоза!

Он стоял справа от сияющего от восторга и щурящегося от света новообретенного брата в Полозе, как и полагается по ритуалу наставнику–поручителю, и произнес эти слова вместе со всеми и с подобающем случаю подъемом. Но смотрел он на происходящее сквозь прорези своего капюшона со скукою. И уж тем более, никак не мог он разделить восторженного энтузиазма самого новообретенного брата, своего давнего приятеля и протеже. Впрочем, не очень–то и протеже, хотя, конечно, это он рекомендовал его… Ну не то чтобы рекомендовал, а тот сам напросился… Да и не то, чтобы напросился… Словом, тут не все так просто, но короче так: его попросили, он рекомендовал, парень обрадовался чести – и все довольны.

Тем временем церемония двигалась своим чередом: пожимались облаченные в белые перчатки руки, произносились торжественные слова, звучали поздравления, приветствия…

«Да, брат студиозус, – думал он, самолично облачая радостно улыбающегося новичка в плащ полоза, нахлобучивая на голову капюшон (обруч–змею ему еще рановато, у него еще и имени–то нет, а обруч ему вручат попозже, когда пройдет испытание и из младшего брата, то бишь, брата–на–побегушках, станет он братом полноправным), хлопая его по плечам, обнимая и говоря положенные слова ободрения. – Да, – мысленно благословлял он неофита по–своему, – радуйся, дружище. Ты теперь брат. Ты приобщишься к Пути, который ведет в прекрасный новый Мир… Приведет когда–нибудь, жаль вот только, что в это время прекрасное… Но ты не расстраивайся, ведь ты и не догадаешься об этом. Хотя… Хотя другого бы мне не предложили рекомендовать в Орден. – («Твой друг нужен Ордену», – сказал тогда ему сам носбит, и он, поклонившись, принял к исполнению. Обработать того труда не составило: парочка задушевных бесед под парочку бутылочек дешевого винца, парочка – «только ты никому, это между нами…» – брошюр смутного содержания, парочка намеков о том, что где–то что–то существует, короткая серьезная беседа с намеком «я могу помочь, но сам понимаешь…» – и неофит готов; на все про все парочка же месяцев.) – И вот ты стоишь, сияешь гордостью. И, попустите Небеса, если твое членство в Ордене ограничится нешумными сборищами с неизменным маскарадом, кропениями над малопонятными древними текстами, побуквенное разбирательство с текстами новыми, свеже, так сказать, испеченными, знакомством с приятными, умными и – что не менее ценно! – порой влиятельными собеседниками, доступом к запретным знаниям и прочими иными удовольствиями для ума, души и… хм… тела. И да не постигнет тебя разочарование! И да не убоись…»

Новообретенный брат, тем временем, обойдя в сопровождении второго старшины весь амфитеатр, уже стоял рядом и с трепетом – еще бы! – ожидал начала второго акта действа, более важного и более, так сказать, потаенного. Интимного, можно сказать.

А пока…

К ним уже шел сам носбит: точно в таком же плаще, с таким же обручем, но он–то давно научился различать его походку и, кажется, мог бы узнать его без плаща, в толпе, на улице… если бы не боялся. Ему даже порой чудилось, что он узнает этот голос, эту походку, эти манеры – и тогда он старался держаться подальше. Не всех братьев во Полозе он хотел бы видеть вне собраний – и менее всех именно самого верховного носбита, старшего брата из всех братьев.

– Здравствуй, брат, – сказал ласковый голос из–под капюшона.

– Здравствуйте, старший из старших братьев, – ответил он и поклонился.

При этих словах новичок быстро повернул свои прорези к беседовавшим: как же, сам верховный подошел поприветствовать его! Немножко не по правилам, но какая честь!

– Здравствуй и ты, новообретенный брат, – сказал голос носбита еще более ласково. – Позволь поздравить тебя с причастием. Уверен, что ты будешь достойным братом и оправдаешь надежды, которые питаем мы относительно тебя.

– Я приложу к этому все свое усердие, старший из старших братьев! – горячо заверил неофит, голос его дрожал от волнения.

– Верю, что будет так, – ласково ответил носбит. – Позволь мне забрать твоего поручителя. У ордена к нему неотложное дело.

– О! Конечно, – горячо воскликнул новичок.

– Взамен я предложу тебе, – продолжал носбит, не обращая внимания на восклицание, – другого провожатого. Брат–проводник! – Носбит поднял руку, и от толпы отделилась фигура в таком же, как у прочих, плаще, но тонкая и вроде бы женская. На груди подошедшего брата–проводника был знак откровения: золотой глаз с красным камнем вместо зрачка. Новичок еще не знал, что означает сие, хотя глаз «знака откровения» живо напоминал некую другую деталь тела (располагался «глаз» не горизонтально, а вертикально и зрачок был скошен к верхнему краю), чего он сразу же устыдился и, наверное, густо покраснел под капюшоном. И напрасно.

– Проводите новообретенного брата нашего во Полозе, – рука носбита указала, кого именно, – и покажите ему все, что положено.

– Да, старший из старших братьев, – ответил… нет – ответила!.. подошедший, чуть кивнув капюшоном, и у новичка чуть не подкосились ноги: брат точно оказался сестрой! Причем, судя по голосу, сестрой молодой и, наверное, привлекательной.

– Не волнуйся, безымянный брат, – носбит положил на его плечо руку в белой перчатке, и от этого легкого прикосновения по телу неофита прошла теплая успокаивающая волна, голова совершила быстрый легкий круг и вернулась на место – очищенная и успокоенная. Носбит сказал удовлетворенно: – Вот так. Иди с братом–проводником и ничему не удивляйся. Это часть, важная часть Ритуала, – заключил он. («И весьма приятная», – добавил про себя поручитель новичка.) – Затем ты присоединишься к нам, и мы поговорим о делах.

– Идем, безымянный брат, – поклонился брат женского пола к новичку. – Я покажу тебе нашу обитель, – рукав плаща изящно обвел вокруг, – мы закончим Ритуал, и ты обретешь имя, – сказала брат с такой интонацией, что у новичка снова прошел холодок по спине.

«Эх, если бы не этот капюшон… Если бы не капюшон, я хоть подмигнул бы тебе, а так… – подумал поручитель. – Ничего, сейчас сам все узнаешь. Когда брат–проводник приведет тебя в «комнату откровений». Просторное ложе под тонким балдахином, снова черные ритуальные ленточки, только на сей раз уже на руках и ногах, черные же маски с прорезями для глаз и рта – не только для того, чтоб не задохнуться, ох далеко не только! – и более ничего… Вернее, наоборот: все. Все, друг студиозус!.. Тебе, дружище, и делать–то самому ничего не придется. Ну, практически ничего. Кроме того, чего самому захочется, свежеиспеченный брат мой во Полозе. Остальное брат–проводник сделает сама. Она очень опытный и искушенный в этих вопросах брат. Ты даже не подозреваешь, насколько опытный и искушенный…»

Носбит проводил двух братьев глазами, и он мог бы поклясться, что тот тоже думает о том же.

Впрочем, о том же думали и прочие братья, начиная с самых младших, только недавно прошедших через «комнату откровений», и кончая старшими (даже вот, оказывается, старшими из старших), кто в «комнате откровений» бывал не раз, еще при прежнем брате–проводнике, и мог сравнивать…

– Идем и мы, брат, – напомнил носбит, обернувшись.

– Я готов, старший из старших братьев, – кивнул он.

Они прошли мимо рассредоточившихся по зале и собравшихся в группки братьев – их уже стало несколько меньше, разбрелись по своим обычным делам. Он шел, кивая знакомым, которых узнавал по знакам, и думал, что сам бы тоже не прочь сразу же пойти по своим делам, да носбит вот…

Так они прошли сквозь весь зал и, поднявшись по лестнице, двумя ярусами выше и оказались в комнате малых собраний, где уже прохаживались, пробовали заготовленные заранее младшими братьями для братьев старших блюда и напитки (как это происходило с надетыми на голову капюшонами, его всегда забавляло, и было зрелищем даже поучительным – особенно в смысле принятия напитков), раскланялись, и все начали рассаживаться.

Он тоже прошел на свое место, не самое главное за этим столом, хотя с большим бы удовольствием поднялся сейчас еще на один пролет лестницы.

Туда, где находилось то, ради чего больше года назад он и вступил в Орден. То, знание о чем постоянно томило его, когда он слушал на лекциях высокопарные слова о невозможности подобного, или, в крайнем случае, об отдаленности возможности осуществления того, с чем он работал – и с каким удовольствием работал! – едва ли не каждый день. Знание, которым он не смел и не мог поделиться. И это было ему невыносимо – ведь за возможность наблюдать невозможное для других, за возможность самому участвовать в невозможном, он вынужден был платить молчанием под угрозой смерти. Однако вовсе не смерть страшила его. Если бы ценой этой он мог бы добиться гласности, он бы рискнул! Но в том–то и дело, что риск был бы бессмыслен – он просто не мог никому – кроме, разумеется, самих посвященных братьев, – рассказать достаточно для того, чтобы его сумели понять – или хотя бы поверить ему! – до того как он успеет умереть. А значит, смерть эта будет пустой и напрасной, и кому она такая нужна?

Уж точно не ему.

«Когда–нибудь это все равно произойдет, – подумал он. – Только, видимо, не скоро. Будем надеяться, что до этого момента произойдет что–нибудь еще, что–нибудь такое, от чего минет меня чаша сия». А что ему оставалось, как ни надеяться?

От греховных мыслей его отвлек голос носбита, сообщившего, что считает сегодняшнее высокое собрание открытым, и он привычно приготовился скучать.

Только вот никто не знал, что произойдет это так желаемое им «что–нибудь такое» гораздо раньше, чем он надеется.

И гораздо раньше, чем многим, даже ему пока еще неизвестным людям, того бы хотелось.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ
МУЗЕУМ

ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПОДСТУПЫ

начало

Майор Гиеди в полном боевом лежал на прогретой жарким весеннем солнцем, но все же влажной еще земле за каменной скамьей (той, на которой пару дней назад беседовали Хастер с Алики, но этого он, конечно, знать не мог) и смотрел на каменные ворота въезда в Музеум.

Вообще–то здесь ему было не место. По идее он должен был сейчас не загорать в жидком тенечке, а сидеть во–он в том неприметном здании за узорной кованой оградой, где расположился временный штаб операции, и с помощью ботисар наблюдать за действиями своих ребят со стороны. Но он сам вытребовал для себя эту залежку за скамейкой, когда с несвойственной его натуре экспансивностью орал: «Какого Ахи я должен торчать здесь! Я знаю весь план, я знаю, что надо делать, я, и только я, должен распоряжаться моими ребятами на месте!» И эрст–резидент, на которого Гиеди и не смотрел вовсе (орал майор на ягд–генерала Ирсуса, старшего егеря Королевской Охоты, – на эрст–резидента орать не позволяла субординация) сказал: «Успокойтесь, майор, вы правы». И вот майор валяется в прелой прошлогодней листве, греет на весеннем солнышке косточки своего еще вполне нестарого организма, хотя предпочел бы что–нибудь вроде дождичка с густым туманом, и смотрит на ворота и ждет.

А два часа назад он и вовсе не думал о том, чтобы полежать на пробивающейся травке. Он сидел у себя в теплом подвале, слушал сквозь пуховые наушники приглушенный треск выстрелов, вдыхал привычный пороховой аромат, смешанный с приятным запахом свежесваренного кофе – словом, принимал очередной зачет по пулевой стрельбе у третьего отделения экипажа поручика Гайала. Сам поручик уже отстрелялся (девяносто шесть из ста) и чистил новенький барабанный аркебузет, ревниво отслеживая успехи своих подчиненных. Через час его экипажу надлежало выехать на учения за город, где в одной полуразрушенной вилле им предстояло отработать контакт с другим экипажем в условиях максимально приближенных к рабочим. Второй, «вражеский» экипаж уже с утра был на позициях, изучал обстановку на месте и готовился без дураков отражать атаку штурмовиков Гайала, а кассетники, снаряженные болтами с тупыми наконечниками, аркебузеты и так называемые «револьверы», барабанные самозарядные аркебузеты вроде того, который чистил сейчас Гайал, только патронированные малозарядными патронами с каучуковыми пулями, броневые жилеты и прочая надобная амуниция, принадлежащая его экипажу, вплоть до аптечек и перевязочного материала, грузились уже в пролетки. Синяки над треснутыми ребрами, подбитые глаза, вывихнутые лодыжки и прочая рутина – максимум, что ожидало ребят Гайала после этой загородной прогулки, – обыкновенное дело.

Но два часа назад в здание Музеума вошел подпоручик Арлан Стерхи, еще через полчаса связь с ним и еще тремя агентами, работавшими там с самого утра и вообще не первый день, была потеряна. И не было ее уже битый час, с тех пор, когда Гиеди и его ребята вместе с егерями Королевской Охоты на четырех пролетках (двух своих и двух наемных) примчались сюда, осторожно двигаясь от периферии, беспрепятственно и скрытно распределились в парке на подходах к зданию и заняли свои позиции вокруг здания, из которого подпоручик так и не вышел.

И никто не входил и не выходил, несмотря на самый разгар обыкновенного буднего дня. Никакого движения за воротами не наблюдалось вообще. Это было необычно для нормального течения событий и потому тревожно.

Необходимо было что–то предпринять, и было принято решение начать проникновение. Или штурм – это как выйдет.

К началу операции все было уже готово. Снаружи – двое справа, двое слева от арки въездных ворот – в черном почти неразличимом на фоне стены камуфляже и закрывающих лица таких же черных масках с кассетниками наизготов прижались к стене ребята экипажа Гайала. Еще несколько человек в еще более экзотическом снаряжении тихо копошились, почти такие же невидимые, в подступавших к стене кустах и примыкающих вплотную к башне бывшего монастыря каруитов, а ныне Его Императорского Величества покровительства Политехнического Музеума и Библиотеки – это были таласские «хайры». И до полусотни егерей Охоты изображали из себя, подобно Гиеди, кочки и кучи старого мусора вокруг, контролируя все возможные пути отхода и подхода к самому зданию и из него.

Его ребята ждут подхода отвлекающей группы, а «хайры» уже работают: вон один уже ползет по стене. Красиво ползет, не медленно, и верно. Чисто паук! Мелкий какой, и руки длинные. Да еще в каком–то плаще, что ли… Натренировались они там у себя на Стене. «Интересно, – подумалось Гиеди, глядя на четкие движения ползущего, – а правду говорят, что у них в роте и сами хайры есть, или слухи?» Ползущий сделал какое–то движение, и на миг из–под плаща показалось его лицо. Нет! Не лицо – морда!

«Благословенны Небеса! Аха и Арканастр!..» – Майор добавил от себя еще несколько сочнейших выражений, да таких витиеватых, что если бы кто услышал их произнесенными вслух, то мог бы и не поверить, что благородный барон Гиеди может такие слова знать. Это и была самая настоящая хайра! Самая настоящая летающая обезьяна!.. Так вот что за корзину притащили с собой таласары. Здоровенный такой плетеный короб был. Надо же!

Гиеди сплюнул и, извернувшись, глянул на часы. Пора бы уже. Где же эта чертова пролетка?! Уснули они, что ли!

И тут же, как по приказу, с Северо–восточной дубравы свернула и въехала в парк пролетка. Хорошая такая пролетка, с поднятым пологом, прочными подножками и крепкими задниками. Она неспешно прокатилась по дорожке, но не остановилась, как обычно бывает, на небольшой площади перед аркой, а лишь замедлив ход в створе ворот, въехала во двор Музеума, что в общем тоже не возбранялось, и подкатила к самому крыльцу.

Прижавшихся к стене черных теней стало вдвое меньше – один агент распластался на заднике коляски, второй прицепился сбоку, как раз с того, который был не виден от дверей, на подножке. Оставшиеся тоже тут же испарились – скользнули в ворота под прикрытием коляски и исчезли в маленьком флигельке, приютившимся за поднятыми воротами.

Из коляски бодро выпрыгнули двое студентов и, весело болтая, стали подниматься по лестнице. Кажется, они были немного подшофе.

Едва они скрылись в дверях, как парк ожил. Будто прямо из–под земли, из жиденьких кустов, из–за чахлых корявых вишен, во множестве росших в парке, за которыми человеку ни спрятаться ни укрыться, разом и вдруг возникли черные, тут и там припорошенные землей с островками свежей травки, перепрелыми листьями и утыканные веточками тени – словно ожили привидения тех древних времен, когда таинственные каруиты исполняли в своем монастыре странные и страшные обряды, принося жертвы давно проклятым и забытым ложным божествам и, если верить легендам, хоронили своих мертвецов тут вот, в нынешнем парке. Как и положено привидениям невинно убиенных, тени бесшумно и целеустремленно, но несвойственными призракам короткими перебежками – от деревца к деревцу, от куста к кусту – стали стекаться к проему ворот. Но входить не спешили, затаились под стенами, так, что из здания их было не увидать.

Майор и еще полтора десятка егерей пока что с места не тронулись и продолжали изображать из себя кучки, кочки и иные парковые принадлежности. Майор должен был координировать действия, а егеря прикрывали штурмовую группу.

Из–за скамейки все было видно как на ладони. Штурмовики по стенам с обеих сторон подтягивались к воротам, отряхивая ненужную уже маскировку; кучер опустевшей повозки возился с упряжью, умело держась под прикрытием лошадиного крупа; незаконные его седоки, держа приваленные дугами к плечам кассетники, контролировали входные двери, за которыми, ненавязчиво афишируя свою беспечность, скрылись седоки законные, в обязанности которых входила разведка обстановки и (при необходимости) нейтрализация всех, кто мог бы помешать незаметному проникновению штурмовой группы в Музеум. «Хайры», таласские кромники–скалолазы, уже во всю карабкались на стену по сброшенным прирученной летающей обезьяной (по названию сородичей которой они и получили свое прозвище) веревкам и делали это весьма споро: прошло всего несколько минут, как майор заметил ползущую по стене хайру, а на гребне уже сидело четверо таласских ползунов, двое карабкались, и еще двое уже ползли по крыше Музеума – шустрые ребята; они должны были обеспечивать поддержку сверху.

Внимание!

Дверь Музеума открылась, и в проеме возник один из псевдо–пьяных псевдо–студентов. Он был, впрочем, уже совершенно трезв, и по его недоуменной физиономии майор понял: что–то там у них внутри не так. Студент, однако, показал руками: «Чисто, путь открыт» и, выглянув наружу, что–то быстро сказал передовым. Все трое скрылись.

Гиеди, встав из–за своего убежища, махнул рукой: «всем вперед!» и побежал к воротам сам.

ТЕ МЕСТА:

БЕРСТАР – СТОЛИЦА