Текст книги "Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1] (СИ)"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– После прогулки по парку вы, любезный кузен, вероятно, захотите первый раз за день прилично поесть и отдохнуть. Поэтому я хочу пригласить вас отужинать с нами. Я заказал места в одном трактире неподалеку. Так что давайте не будем ждать друг друга. Вы с Ксантой сразу же отправляйтесь туда, а я подъеду сразу же, как освобожусь. Принимаете вы это предложение?

– С удовольствием, – ответил Хастер. – Трактир… э-э?..

– Трактир «Ежик в крыжовнике».

Хастер поклонился.

– Спасибо, герцог.

– Как? – вскинула брови герцогиня. – «Ежик в крыжовнике»? Какое милое название!

– Какое ужасное, вызывающее платье! – привлекла, наконец, к себе внимание княжна.

Все посмотрели на нее.

– На ком? – невинно спросила герцогиня.

– На этой выскочке! – с неподдельным негодованием ответила княжна.

Все посмотрели на графиню Расальфаг.

Та была в прямого покроя голубом платье и жакете из соболей.

– Действительно, – вежливо согласилась герцогиня. – Соболя совершенно не идут к голубому.

Однако княжну возмутило не только это.

– А подол?!

Все посмотрели на подол.

Низ платья на добрый фут от пола состоял из совершенно прозрачных кружев и, кроме того, на нем имелся разрез до колена.

– Ну не знаю, – задумчиво сказала Прекрасная герцогиня. – Что–то в этом есть. Но по–моему немного чересчур. Тут одно из двух: или кружевной подол, или разрез. Как вы полагаете, мой друг? – обратилась она к мужу.

Герцог пожал плечами.

– Молодая красивая женщина может позволить себе немного фривольности, – заметил он и предал вопрос дальше: – Нет?

– Выглядит достаточно приятно для глаза, – согласился Хастер.

– В мое время ни одна женщина не могла позволить себе подобную непристойность! – заявила княжна. – Я вполне понимаю, когда мода отказывается от кринолинов, однако такое… – ее прямо передернуло от омерзения. – Даже и ваш туалет, моя дорогая, слишком уж вызывающ! – вдруг прозрела она, видимо, уловив общее неодобрение. – Как ваш муж позволяет вам так одеваться!

– Ему нравится, – сдержанно ответила герцогиня.

– Не хотите ли полюбоваться на парк? – спросил Хастер. – Времени у нас много, можно подняться на галерею.

– Там сквозняки, – заявила княжна.

– С удовольствием, – тут же ответила герцогиня, – здесь душновато. Дорогой?

– Извини, но мне надо кое с кем побеседовать, – с сожалением отказался герцог.

Хастер предложил руку даме руку, и герцогиня взяла его под локоть.

– До встречи в «Ежике»! – сказала она мужу. – «Ежик в крыжовнике» – приятно звучит, не правда ли? – спросила она, отходя.

– Звучит обнадеживающе, – ответил Хастер.

– Бедный Тахир, – проговорила герцогиня, когда они поднимались по лестнице на галерею. – Убийственная женщина! Нацепила на себя розовый мешок с оборками и полагает, что может судить о модах.

Они остановились у широкого окна и посмотрели на расстилающийся у ног Парк Фейерверков.

– Омерзительное зрелище, – заметила герцогиня.

В самом деле, при свете угасающего дня на парк, пожалуй, смотреть не стоило. Там не было ни единого живого дерева или куста, там не было даже снега, и только то тут, то там вдоль дорожек торчали какие–то подозрительные конструкции. Четко просматривалась лишь главная аллея, начинающая от здания главного павильона чуть правее и уходящую вперед к каменному забору. Вечером, когда стемнеет, парк будет другим, и гости замка, уже разбитые на пары, разбредутся по нему, выполняя нелепый ритуал, ради которого вся знать Империи и люди, претендующие на то, чтобы зваться знатью, съезжались сюда по високосным годам.

Они постояли молча.

– Давайте вернемся вниз, – сказала наконец герцогиня. – Здесь и в самом деле сквозняки.

– Давайте, – согласился Хастер – Тем более, кажется, уже начинается.

14

В самом деле, шустрые подростки исчезли из залы, а из ложи музыкантов стали доноситься побрякивания и поскуливания настраиваемых инструментов.

Гулко, будто в самой зале, ударил колокол.

Началось.

По роскошной ковровой дорожке, раскатываемой шустрыми малолетними прислужниками и делившей залу пополам от широкой двери, шел мальчишка–церемониймейстер, зычно провозглашая:

– Встречайте Короля, дамы и господа! Дамы и господа, встречайте Короля!

Гости поспешно, не разбирая чинов, сгрудились вдоль дорожки. Временные подданные потешного Короля замка Арафы жаждали увидеть своего монарха. Все без исключения с одинаковым интересом: те, кто впервые присутствовал на церемонии, в поисках впечатлений, о которых потом можно будет вспоминать; более опытные и искушенные в нетерпеливом ожидании, что еще новенького придумал для них хозяин Арафы. Многие бросали взгляды на занавешенную ложу над дверью, из которой, как утверждали, за церемонией наблюдали сам Император и члены его семьи.

Хастер усмехнулся. Много всякого говорили о Дне–не–в-счет в Арафе, хотя, кажется, толком никто не знал вообще, зачем нужна вся эта шутовская церемония. У Хастера было свое личное мнение на сей счет, но его никто не спрашивал.

Помощник церемониймейстера дошел до конца дорожки, развернулся и трижды выкрикнул:

– Король идет! Дамы и господа, идет Король!

Подданные ровняли строй. По дорожке, волоча огромную корзину с ландышами и крокусами и разбрасываясь в окружающих цветами, пробежали две босоногие девчушки в золотистых туниках с золотой пудрой в пышных волосах; добежав до установленного в конце дорожки трона, пока еще накрытого парчовым покрывалом, они вывалили остаток цветов к подножию и поспешно скрылись где–то в кулуарах.

– Дамы и господа! – торжественно возопил юный церемониймейстер. – Приветствуем Короля!

Дамы дружно присели в реверансе, господа склонились в поклоне – и те и другие одинаково скосили глаза на двери, из которых уже появился Король.

Опережая взгляды, по рядам пронесся шепоток: «Кто, кто?», а вослед уже летел ответ: «Чиновник из Мытни!». Услыхав это, Хастер поддался общему порыву, тоже вытянул шею и увидел знакомое лицо. Да, это был тот самый невозмутимый чиновник, с помощью простой линейки отбивший атаку настырной дамы с «сумочкой». Но как он сейчас выглядел! Его атлетическую, хотя и чуть грузную фигуру облегал идеально белый, без каких–либо вышивок или иных портновских ухищрений, атласный костюм; на ногах его были белые шелковые туфли, украшенные живыми алыми розами; ажурную корону его обвивал венок из живых ромашек и васильков; на плечах его лежал длинный плащ, сотканный из живых фиалок, который несли за ним шесть юных пажей. Правда, на лице его все так же застыло выражение механического равнодушия к происходящему, но сейчас оно было вполне уместным – именно так и подобает королю взирать на ничтожных своих подданных. «Надо же, почти угадал! А вот интересно, – подумал Хастер, – Хозяин Арафы назначил его королем за это самое выражение или таким вот образом оценил подвиг с «сумочкой»?»

Церемониймейстер вновь стукнул жезлом.

– Король следует к своему трону!

Король из Мытни шествовал по дорожке под жадными взглядами гостей. Впрочем, ничтожные подданные его смотрели больше не на самого монарха, а на его необыкновенный скипетр, при виде которого по всей зале прошел тихий восторженный вздох.

Это было молодое деревце, выдернутое прямо с корнями, лишенное верхушки и ветвей, и Король нес его именно корнями вверх, и корни, еще в свежей земле, только слегка обрезанные, укороченные, служили гнездом, где из зеленого мха среди цветов сон–травы и пролесок выбивались красноватые закрученные в тугие плоские спирали побеги папоротника. А среди обычных побегов был один. В нем ощущалось некоторое родство с прочими собратьями, однако его спираль самостоятельно свисала далеко вниз, как распущенная лента серпантина, и цвет его был не буро–красно–зеленым, как у прочих, а ярко–оранжевым.

«Жар–цветок!» – как порыв весеннего ветра пронеслось еще раз по зале.

Хастер, впрочем, на сей раз не поддался общему порыву жадно вытянуть шею, чтобы лучше рассмотреть Жар–цветок. Диковинная редкость, конечно, но лично он не видел в этом вьющемся пламенеющем отростке чего–то сверхъестественного: мало ли чем болеют растения. Вот встречаются в природе тигры–альбиносы – и никто не делает из них культа…

Король тем временем дошел трона и остановился.

Вновь набежали откуда–то давешние девчушки в туниках, сдернули с трона парчовое покрывало, явив глазам собравшихся деревянное кресло посреди бугра из белых лилий, лиловой махровой сирени и голубых гортензий, и опять упорхнули. Юные пажи помогли Королю усесться, расправили фиалковый плащ и остановились стражей у подножия.

Жезл церемониймейстера вновь стукнул об пол, призывая гостей ко вниманию.

– Личный гость Короля, – пауза. – Номер сто шестьдесят один!

Откуда–то справа послышался легкий шумок, и на дорожку в полуобморочном восторге вышла победительница лотереи. Она сделала в сторону Короля глубокий реверанс; следом тут же выбрался из рядов ее кавалер, тоже отвесил поклон и, предложив даме руку, повел ее к трону. Улыбающаяся дама и ее кавалер, гордые устремленным на них вниманием, прошествовали мимо Хастера. Можно было подумать, они удостоились приглашения самого Императора (что в общем–то было не лишено смысла). Парочка подошла к трону. Дама сделала еще один реверанс, поцеловала Королю руку и плюхнулась на поднесенный пажами табурет у подножия трона. Кавалер с важным видом встал за ее спиной.

Церемониймейстер объявил «подарок для личного гостя Короля», и все те же девчушки в туниках вынесли из–за трона и обнесли всю залу золоченым подносом с необычайно уродливой фарфоровой вазой, снабженной двумя большими ручками по бокам и изукрашенной по верхнему краю уродливым цветочным бордюром. Больше всего ваза походила на полуведерный горшок; в довершение сходства она была доверху набита мелкими цветками мышиного гиацинта, так что казалось, что вот–вот эта цветочная каша начнет развариваться больше и больше, полезет из своего несуразного вместилища наружу и заполонит все вокруг. Дама с блаженной улыбкой приняла подарок, ведь под лепестковой кашей могло находиться что–нибудь весьма ценное, вроде какой–нибудь драгоценной безделушки или приглашения на Большой Императорский бал, а могло быть и что–нибудь вроде связки бубликов или коробки прошлогодних конфет, что в общем–то для провинциалки, коей выглядела счастливица, тоже было ценно – ведь все выигрыши новогодней лотереи предоставлялись самим Императором.

Сидеть в обнимку с подарком, впрочем, было неудобно, и королевская гостья тут же отставила его рядом с собой на пол, а потом нога какого–то юного и не в меру сообразительного пажа будто невзначай задвинула вазу под табурет счастливицы. Это вызвало в зале некоторое оживление – подарок весьма недвусмысленно смахивал на ночной сосуд, и под табуретом ему было самое место.

Впрочем, веселье публики длилось не долго.

– Шут для увеселения Короля! – провозгласил церемонемейстер, и в рядах временных подданных возникло шевеление. Теперь движение было обратным первоначальному: наиболее опытные старались убраться подальше от красной дорожки, вытесняя вперед неискушенных новичков. Бедняги радовались, смотрели во все глаза, не представляя себе, что сейчас–то и начнется самое веселье. Хастер поспешил присоединиться к опытному большинству.

По дорожке шел тонкого сложения невысокий человек в обычном на первый взгляд костюме. Вот только штаны ему были заметно великоваты: сильно морщились спереди и почти волочились по полу сзади; только сюртук так туго обтягивал тощий торс, что, казалось, сейчас лопнет, и пуговицы, которыми он был усеян, градом посыпятся на пол; только новомодный цилиндр на голове человечка позвякивал шутовскими бубенцами, а небольшой жезл, увенчанным петушиной головой, он нес на манер трости, повесив на сгиб локтя. Человек шел, поглядывая по сторонам, иногда приподнимая над головой цилиндр, приветствуя знакомых, которые старались на глаза ему не попадаться.

Знакомых у него здесь было немало. Этот несуразный человечек был хорошо – слишком хорошо! – известен многим из присутствующих, и не зря они так тщательно старались избегать его внимания. Ибо это был Личный Шут Императора, последний из представителей когда–то многочисленного племени придворных шутов, фигура при Дворе настолько весомая, что одно его слово могло разрушить любую карьеру. Никто не знал, кто он и откуда, но ходили упорные слухи, что его предки давно получили дворянство, и сам он знатен не менее тех, над кем ему вменялось в обязанности потешаться; поговаривали, что он чуть ли не сказочно богат, что… Да мало ли что говорят при дворе о сильных мира сего, пусть даже они каждый день напяливают на себя дурацкий колпак и всегда готовы развлекать Императора. И не только развлекать.

Шут Императора был рыжеват, востролиц, быстроглаз, равно порывист и пластичен в движениях и необыкновенно остер на язык. Он и сейчас не просто так шел по ковровой дорожке – он работал, он вовсю лицедействовал: глумливо раскланивался с одними, демонстративно не замечал других, фамильярно шутил с третьими и грубовато с четвертыми, задирал кавалеров, смачно шлепал по задам благородных матрон, говорил сальности признанных красоткам – и ненормально отреагировать на его приветствия и шутки было чревато как минимум неодобрительным ропотом соседей по залу, а как максимум неудовольствием самого Императора. Поэтому–то гораздо благоразумнее было просто не попадаться ему на глаза.

Что удавалось не всем и не всегда.

– Ну что, байстрюк, нынче уж опаздывать не стал? За лоб свой высокоученый испугался? – бросил он Хастеру, и это было еще ничего, это было почти ласково.

Хастер было облегченно вздохнул, но тут Шут, обежав и оглядев его со всех сторон, прибавил:

– А что ж это ты, милок, так вырядился–то? И вообще выглядишь как–то несообразно. – Шут поднял вверх длинный извилистый палец и произнес, явно цитируя: «Мужчина, одетый по моде, должен иметь круглую спину и квадратное лицо, короткие руки и длинные ноги и быть близоруким…» – Шут ткнул палец едва не в живот стоящему неподалеку пожилому господину. – Вот как это!

Хастер не нашелся, что и сказать: господин, в которого угодил пальцем Шут, был никто иной, как камергер Двора Его Императорского Величества, член Тайного Государственного совета, кавалер кучи всяческих орденов – и вообще человеком он слыл вовсе не плохим, неглупым и образованным.

– Где уж нам, – сказал он чуть смущенно.

– «…Кто же не обладает этим от природы, – тут же продолжил Шут, – должен обратиться к сведущим мастерам; это их дело; в два дня они сделают из вас образец моды».

На это Хастер и вовсе не знал, что ответить.

Но Шуту этого и не было надо – он уже томно глядел на Прекрасную Герцогиню.

– Ах, красотуля! – заворковал он. – И как ты только с этим немодным хлыщом рядом стоишь? Отправь его к «мастерам»! Лучше уж меня к себе в постельку допусти, а? Нет? Ну дай хоть плечико поцеловать… – Он жадно подался к ней, но юная дама не стала ждать, чтобы он потянул с нее палантин, сама приспустила с плеча мех и подставила под поцелуй нежную кожу. Все ахнули, а Шут, будто того и ждал, ткнулся губами куда–то рядом с бретелью платья, а потом преподнес даме леденцового петушка, извлеченного из цилиндра. – Любовью за любовь! – провозгласил он,

Громко ахнула где–то рядом шокированная княжна Зэйне, и Шут, моментально уловив, оказался рядом и растроганно сказал:

– Ах, бедняжка! Ах, ах! – и тут же уставился на герцога: – А ты, герцог? Что же ты не заботишься о своей даме? Ведь она ангел и юдоль всех болезных. Заботься, заботься о ней! – Шут заговорщицки подмигнул. – А о вашей супруге мы уж сами позаботимся.

Герцог побледнел, а княжна, решившая, видно, что ее минула чаша, насторожила уши. И зря!

Шут вдруг подался вперед и доверительно зашептал герцогу прямо в ухо, так, что могли слышать все желающие:

– А знаешь, почему она, – он «незаметно» ткнул пальцем в корсаж княжны, – знаешь, почему она так не любит прозрачные кружева на юбках и разрезы? – (Хастер вздрогнул и, побледнев, глянул на герцогиню, но та, видимо, не поняла) – Знаешь? – повторил Шут и, «понизив» тон до интимного, сообщил на весь зал: – Потому что у нее нога деревянная! Вместо отсохшей после сифилиса!! – рявкнул он дико и визгливо засмеялся.

В могильной тишине сомлевшая княжна грохнулась наконец на пол. Так же резко Шут оборвал смех и, брезгливо глянув на нее, бросил снова герцогу:

– Только об этом никому.

Он вновь посмотрел на княжну и снял скорбно звякнувший свой цилиндр:

– Прими, дитя, и ты залог моей любви.

И на почти бездыханное тело упал леденцовый петушок на палочке, миниатюрный символ его жезла.

Вокруг княжны засуетились дамы, кто–то доставал и совал ей под нос нюхательную соль… А Шут, продолжая распространять вокруг себя дерзости на грани оскорбления и шутки самого дурного тона, пошел как ни в чем ни бывало дальше к трону.

– Привет, твое сегодняшнее величество! – склонился он в низком поклоне перед Королем – да так и не разогнувшись, рухнул прямо на пол у него в ногах на ворох крокусов и ландышей с чувством глубокого удовлетворения от выполненного долга.

– Музыка для Короля! – чуть опешивши, возгласил церемониймейстер.

В музыкантской ложе тут же не в лад взвизгнули расстроенные скрипки, вслед ними бросились подвывающие флейты, не в такт им подрагивал одной струной контрабас, и что–то совершенно четвертое залепетала арфа.

Хастера эти звуки вывели из глубокого забытья и побудили к хоть каким–то действиям.

После произошедшего он не счел звуки так называемой музыки столь уж неприятными и даже заметил герцогине, которая не увидела, кажется, в случившемся ничего особенного, кроме глупой и грубой выходки распоясавшегося Шута, что аборигенам островов Ботис подобная музыка наверняка понравится. Герцогиня этому сравнению даже рассмеялась, и Хастер, решив про себя, что она не так умна, как ему было показалось, счел за благо тоже не напрягать пока мозги и нервы, а, как заяц закрывает длинными ушами глаза и продолжает жевать свою капусту, чтобы не видеть оскаленной волчьей пасти, продолжать делать вид, что как бы ничего не произошло. «Пустяки, вс–е–е пустяки», – попытался подпеть он скрипкам и даже обрадовался, когда объявили «Королевское угощение для гостей».

Строй вдоль дорожки распался, гости начали расходиться по зале, неохотно принимая у подходивших лакеев «королевское угощение», состоящее из большого бокала вина и даже на вид неаппетитных пирожков. Опять в зале появились пронырливые подростки. Теперь они внимательно следили за тем, чтобы гости съедали свои пироги до крошки и выпивали вино до дна. Давясь под взглядами мальчишек, высокородные господа и дамы, цвет Империи, хлебали жутчайшую кислятину и зажевывали ее пирогом с непонятной начинкой. Хастер вновь невольно вспомнил своего лотерейного протеже «отведывателя пищи» и подумал, что по величине подвига ему бы и достойно быть Королем.

Герцогиня маленькими кусочками откусывала пирог, вина отпивала по чуть–чуть, будто лизала. Глядя на жалкое зрелище, Хастер только порадовался, что обычай запекать в угощение для подданных Короля дохлых мышей и прочих гадов окончательно канул в прошлое – а ведь лет сто еще назад здесь развлекались и так.

Мысли герцогини имели, видимо, схожее, кулинарное, направление.

– Интересно, как получается у них испечь такую гадость? – задумчиво проговорила она, мужественно отщипывая очередной кусочек.

– У них было время потренироваться, целых четыре года, – ответил Хастер.

Хастер продавил внутрь себя последний кусок пирога, большим глотком допил кислятину и с облегчением сунул бокал ближайшему мальчишке.

– Не хотите ли повторить? – услужливо спросил тот.

– Лучше сам выпей за мое здоровье.

– Нам не положено, – радостно ответил малец.

Герцогиня тоже наконец расправилась с королевским угощением, сдала бокал и совершенно по–детски засунула в рот дареного петушка.

– Какое наслаждение заесть этот жуткий вкус, – сладостно проговорила она, хрустнула леденцом и протянула Хастеру палочку с остатками. – Возьмите и вы.

Хастер такого подарка не ожидал, но, помыслив, поблагодарил и отказался.

– Давайте отойдем поближе к двери, – предложил он. – Скоро начнется…

– К какой из них? – резонно поинтересовалась герцогиня, поскольку дверей в зале хватало. Во внутренние покои вели две двери: та, через которую входил Король, и боковая, которой пользовались его подданные, на террасу же выходили три большие двери. Когда начнется – а когда именно начнется, не знал никто из присутствующих (разве что за исключением Шута), – будет открыта только одна из этих дверей.

– Вероятность, что мы будем выходить на террасу, равна трем пятым, – задумчиво сказал Хастер и повел свою даму поближе к стеклянной стене, выходящей на террасу.

– Неужели так и будет? – восхищенно глядя на него, произнесла герцогиня.

Хастер загадочно усмехнулся. Вокруг тоже прислушались, но никто, кончено, ничего не понял. Однако почему–то его слова вызвали всеобщее облегчение; публика зашепталась.

– А в прошлый раз с крыши посыпались какие–то дикари в черном на веревках и, поразбивав все окна, погнали нас к выходам, – припомнил кто–то. – У графини Рельос случился обморок. А меня чуть не затоптали.

– А я, помнится, лет двадцать назад так прижался к княжне Лете, так прижался, – шептал на ухо некий немолодой вельможа своему гораздо менее молодому спутнику.

Воспоминания шелестом заполнили залу. Бойцы вспоминали минувшие дни.

Хастер, посмотрев на свою даму, слегка побледневшую, произнес ободряюще спокойно:

– По крайней мере, отсюда можно выбраться через окна, сударыня. Я вам помогу.

Но не успела побледневшая дама ответить ему улыбкой, как с великолепной, богато украшенной хрустальной люстры начал сыпаться разноцветный шелестящий дождь из мелких стеклянных бусин.

– Ой–йе, – выдавил из себя кто–то за спиной Хастера, и тут же залу наполнил многоголосый женский визг, разнообразившийся и преумноженный многократным эхом. «А акустика здесь что надо», – подумал Хастер, как можно более аккуратно подхватывая свою спутницу и стараясь увлечь ее подальше от общей суматохи, в небольшую нишу, прикрыл своим телом не столько от града бусин, сколько от посягательств менее догадливых конкурентов, опоздавших к разбору укромных местечек, в то время как основная масса испытуемых устремилась к распахнувшимся дверям, давясь и оскальзываясь на ставшем подобном катку полу залы – о, незабываемое зрелище для придворных обожателей дамских прелестей! – понукаемые радостными выкриками Шута: «В сад! Все в сад!», не забывающего подгонять особо нерадивых без малейшего пиетета ощутимыми ударами своей петушиной трости и сорванного с головы цилиндра…

Надо заметить, что Хастеру не была так уж и неприятна позиция, в которой их с герцогиней застало начало Огненного Обряда, та близость, в которой он оказался с прелестной дамой. Несмотря на то, что он всячески сдерживал напор сзади и вообще старался вести себя весьма благоразумно, он невольно думал, что во всякой неприятности следует найти нечто положительное – по закону сохранения. Во всяком случае, он только сейчас вполне реально ощутил правоту народной пословицы, что в тесноте, не значит в обиде, и очень надеялся, что его спутница тоже следует этой же мудрости.

Когда Хастер вывел даму из укрытия, в зале уже почти никого не оставалось. Какой–то господин, в котором Хастер опознал одного из своих многоюродных родственников, весьма заботливо помогал подняться с пола и вел к ближайшему выходу приятного вида молодую даму, явно мечтая, чтобы та еще раз поскользнулась, и он бы имел возможность вновь помочь ей подняться. («Не иначе вскорости свадьбе быть, – подумал Хастер. – Или, по крайней мере, я обзаведусь еще одним незаконным родственничком».)

Он обернулся.

Бледная, однако с играющем на щеках нежным румянцем, сохранившая достоинство его спутница, ненавязчиво поправляла нечто в своем оставшемся безукоризненно девственном туалете.

Хастер быстро отвел взгляд.

– С вами все в порядке, сударыня?

Герцогиня подняла на него глаза и улыбнулась:

– Благодарю вас, вас, господин Тенедос, все в порядке. – И несколько нелогично прибавила. – Но если бы не вы, последствия могли бы быть гораздо серьезней.

Дальнейший обмен любезностями, грозящий от простой куртуазности перерасти в нечто большее, оборвал резкий ехидный голос:

– В чем дело, дети мои? Разве вы не слышали: я недвусмысленно приказал именем Короля гостям выйти в сад, где всех вас ждет еще более заманчивое приключение, чем мимолетный флирт! Или ублюдку ублюдков Императоров и так называемой Прекрасной Герцогине требуется особое приглашение?

Хастер безнадежно закатил глаза, потом состроил соответственную мину и обернулся.

Шут стоял рядом и, чуть согнувшись, смотрел искоса на зазевавшуюся парочку серыми глазами, в которых – и Хастер просто поразился этому – сквозь привычную едкую остроту просвечивало нечто другое, то, чего быть там просто не могло: то ли грусть, то ли тоска – что–то такое, отчего Хастер поспешно подхватил свою спутницу под руку и поспешил убраться вслед за публикой, которая уже разбредалась по аллеям ярко освещенного парка.

– Вы заметили, господин Тенедос? – сказала герцогиня, когда они уже спустились в парк.

– Что? – встрепенулся Хастер. – Что вы имеете в виду, сударыня?

– Н-ну, – дама замялась. – Ну, у него… в глазах… Вы понимаете?

Хастер прекрасно понял, но, помолчав пару шагов, все же ответил:

– Нет, сударыня. Уверяю вас, вам только показалось.

И они направились к своему «более заманчивому приключению».