Текст книги "Те Места, Где Королевская Охота [Книга 1] (СИ)"

Автор книги: Инна Кублицкая

Соавторы: Сергей Лифанов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ХРАНИЛИЩА

ГДЕ КОРОЛЕВСКАЯ ОХОТА:

ПЕРВАЯ ПОПЫТКА

продолжение 2

Рабочие группы состояли каждая из семи человек: проводник, он же командир группы, еще двое, те, что должны идти первыми – все трое, естественно, агенты ОТК, спецы, на этом особо настаивал майор Гиеди, и отстоял таки свое мнение. Егеря Охоты тоже спецы и профи, кто спорит? Но профи несколько другого профиля – а вот по работе в замкнутом пространстве лучше подготовки ОТК никто еще ничего не придумал, зря, что ли, сам майор лично ежемесячно гонял их всех оптом и каждого в отдельности по всяким развалинам и загородным виллам. Так что при данном раскладе – четверо егерей поддержки в самый что ни на есть раз.

Поручик Гайал был проводником и командиром «левой» группы. Весь план Музеума он знал сейчас досконально. Немного побаливала голова после обработки тетушки Мирримы, но это всегда так, потому и практикуется эта внешне простая, а по сути весьма неприятная процедура только в исключительных случаях. Как в этом. Потом, когда акция закончится, полегчает: тетушка сама снимет все остаточные явления вместе со знанием всех музейных закоулков – ну а на кой они будут тогда нужны?..

Они сразу углубились в свой коридор.

Глухая стена, как и должну быть, справа, в противоположной стене – двери, двери, двери… Двустворчатые, высоченные – элефант пройдет не заденет. Древний каменный пол покрыт столетней давности паркетом, стены в рост обиты панелями узорчатого дерева. Богато для книгохранилища, но нормально для самой главной технической библиотеки Империи…

И тишина. Ни шороха, ни звука.

Гайал подал сигнал: «Начали!», и группа вдвинулась в коридор и рассредоточилась перед первой дверью.

Арбалеты болтами вверх, многослойная, из специального шелкового текстолита дуга натянута, левая рука на цевье, правая придерживает ложе, палец на спуске. Двое справа от двери, двое слева, двое держат коридор, сам Гайал прижался к стене напротив.

Ну, поехали!

От несильного толчка рифленой подошвы его ботинка дверь с двумя первыми буквами алфавита распахнулась, и Гайал первым ворвался внутрь, прижался к стене и осмотрелся: право, лево – арбалет поводит готовым сорваться с тетивы болтом вместе с торсом поручика. Стеллажи, стеллажи, стеллажи… Стеллажи под самые потолки, а потолки тут еще те, ярдов шесть, не меньше. Скользящая на направляющих вдоль стеллажей лестница (и как они по ней лазают без спецподготовки, женщины, небось, в основном)… Книги, книги, книги… Запах старой кожи, бумаги и пыли.

И – тишина. Ни души.

По его знаку в хранилище быстро и бесшумно втягиваются остальные. Растекаются, стелясь вдоль стен и стеллажей. Исчезают из поля зрения. Гайал держит дверь. Через полминуты появляется первая пара, показывают: «Пусто, чисто». Вторая пара – «Пусто, чисто»… Третья – чисто.

Гайял, опустив арбалет, показывает: идем дальше.

Вторая дверь. Все повторяется: удар подошвы, болт вправо, болт влево, сигнал, просачивание, короткое ожидание, первая пара, вторая, третья… Пусто.

Следующая дверь…

Следующая…

После четвертой двери ребята начали остывать, расслабляться работать с холодцой. Не его ребята, егеря. Его и не к такому привыкли. Когда требуется засидку в пустом доме разыскивать, а «засидщик» (сам майор Гиеди чаще всего или кто–то из другого экипажа) еще и перемещается, да не то что просто, а одного за одним выводя ребят из строя… интересно, а как егеря тренируются?… Но впереди было еще три двери: два хранилища, комната персонала да еще шахта книгоподъемника, где коридоры смыкаются, и они должны сомкнуться с «правой» группой поручика Легира. И вообще, в имперском алфавите, судари, насчитывается тридцать четыре буквы, а есть еще спецразделы (второй этаж, правое крыло) и особое хранилище (левое крыло). А значит, господа Охота, терять бдительность еще рановато.

Ничего, сейчас он их поднапряжет.

В качестве жертвы Гайал выбрал самого молодого из егерей. Не то, чтобы тот расслабился больше других и стоял перед дверью чуть ли не нога за ногу, нет – парень вел себя вполне прилично, но… Но не наказывать же на глазах у младших кого–то из более старших офицеров – в отличие от агентов ОТК остальные егеря были в званиях не ниже капитана. Так что извини, парень…

Тиньк!

Болт вошел в деревянную панель позади егеря, аккуратно чиркнув его по затылку.

Реакция была мгновенной: пять арбалетных болтов уже смотрели Гайалу в лицо, а молодой егерь рассеянно хлопал глазами и держался за содранный затылок.

– Спокойно, господа офицеры, – негромко произнес Гайал, передергивая затвор арбалета; болт выпрыгнул из кассеты и лег в выемку. – Вот что бывает иногда, если позволить себе расслабиться. Отставить! – строго пресек он смешки, и он пресеклись. – Выньте болт, лейтенант, и заклейте рану. Пластырь в левом нижнем кармане жилета. Капрал Ибри, помогите господину егерю. Остальным – готовность. Работаем!

За этой дверью тоже было пусто и чисто…

Разнообразием порадовала только последняя дверь.

Тут было что–то маленькой гостиной, где персонал отдыхал: стол, диванчики, кресла, в шкафчиках верхняя одежда, в небольшом закутке – что–то вроде кухоньки. Тут тоже было «пусто, чисто», но даже на первый взгляд заметен был легкий беспорядок: подушка–думка валяется на полу, старенький плед, которым, похоже, прикрывался кто–то прилегший подремать, небрежно отброшен, угол ковра отвернут и не поправлен, опрокинутая чашечка в густой черной луже… – типичная картина поспешного, торопливого ухода; причем недавнего: кофе в турке еще хранил тепло и вскипел не больше получаса назад. Первая хоть какая–то конкретная информация. Картина относительно ясная, Гайалу приходилось уже такое видеть дважды: во время захвата разбойниками шайки Самтарского Паука замка барона Умиаса – тогда братва Паука согнала всех обитателей в башню и, заминировав ее, требовала от барона, пребывавшего тогда как раз в Столице, огромный выкуп (их выкуривали трое суток, аккуратно выбивая поштучно), и когда сумасшедший учитель гимнасии взял в заложники весь свой класс, требуя встречи лично с Императором, дабы рассказать ему о своей революционной системе воспитания подрастающего поколения (там управились за полчаса)… Верхняя одежда была на месте, из здания без нее никто не выходил – иначе бы они, лежа в парке, их заметили бы. Значит, прячутся они где–то здесь. Или их прячут, сделал поправку Гайал.

Гайал обернулся к остальным и вслух коротко изложил свои выводы, хотя, видят Небеса, в этом не было особой необходимости – не со слепыми разговаривал.

– Всем все ясно? – закончил он. Закивали. – Тогда прошу всех быть предельно внимательным. Скорее всего, всех увели. Но это не факт. К тому же могли обнаружить не всех, кто–то мог сбежать, спрятаться. Поэтому: проверять каждый закоулок, обращать внимание на любую мелочь, вдруг кто–то оставил нам весточку. И не расслабляться! – Гайал строго посмотрел на подраненного лейтенанта, хотя предупреждение относилось ко всем, дождался, пока тот обиженно кивнул, и скомандовал: – Продолжаем, господа.

Гайал развернулся было, чтобы выйти, но краем глаза уловил явно постороннее движение где–то справа, как раз там где стоял насупившись незадачливый егерь–лейтенант. Занавеска, отгораживающая кухонный закуток, колыхнулась, словно от легкого дуновения, и быстрая темная тень метнулось из–за нее…

ТЕ МЕСТА:

СТОЛИЦА – ЗАМОК АРАФА

12

Для голубей весна уже наступила. Они страстно ворковали, громко цокая когтями, возились где–то под крышей прямо над самым окном, и Хастер проснулся под их громкоголосый аккомпанемент.

«Узнаю Столицу, – Хастер потянулся. – Нигде нет таких наглых разжиревших голубей, которые будят людей чуть свет и так и норовят при случае нагадить на голову. Может, зря он вчера вечером не пошел сразу в школяриум? Впрочем, тогда вряд ли бы он сегодня так легко проснулся. И голова бы болела после дружеской вечеринке по поводу возвращения студиозуса Тенедоса Хастера в родную обитель. Нет уж, лучше гостиница и голуби».

Засыпать снова не имело смысла. Что ж, придется вставать.

Хастер, деланно покряхтывая, сел на кровати и нехотя спустил ноги на пол. Прямо в мягкие домашние тапки. Он подошел в окну и некоторое время созерцал просыпающийся Набережный бульвар. Туда уже начали сходиться и съезжаться возы, повозки и тележки с самым разнообразным товаром; стук подков и колес, однако, не мог заглушить голубиные любовные стенания под крышей. Пока прочие торговцы только занимали свои привычные места, раскладывали и сортировали свой товар, на цветочном углу уже начали торговать: торговки–цветочницы торопливо расхватывали у оптовых торговцев аккуратно запакованные в плотную бумагу корзины; никто особенно не заглядывал в них, доверяли честному слову поставщика. Да и спешить было надо – сегодня у цветочниц был особенно жаркий день, как–никак преддверие праздника. А праздник, он кому развлечение, кому работа, а кому и забота. Большинство граждан великой Империи относились к первой категории, торговки принадлежали к немногочисленной второй, а он, Хастер Тенедос, – к третьей, совсем уж ничтожной.

Хастер вздохнул и пошел совершать утреннее омовение.

Лучше не стало: долгая тряска в дилижансе и позднее засыпание сказалось даже на его молодом и крепком организме. Ничего, взбодримся!..

Хастер не торопясь – некуда в такую рань еще спешить – сунул ноги в штаны, натянул толстый свитер, суконную студенческую куртку, обулся, туго зашнуровав башмаки, проверил наличность в кошельке, снял с вешалки форменную фуражку и тщательно, не по–уставному, пристроил ее перед зеркалом на голову. Теперь все в порядке.

Гостиница еще и не просыпалась. Заспанный портье встрепенулся было, завидев раннего постояльца, но Хастер махнул ему рукой и вышел на улицу.

Сразу стало зябко, и он поплотнее запахнулся, сунул руки в карманы и неторопливо зашагал по оживающему на глазах бульвару, имея первой своей целью обнаружить какое–нибудь уже открытое кафе и слегка перекусить.

Таковое вскорости обнаружилось: совсем еще пустое, безлюдное – позевывающий официант только еще составлял со столиков стулья и на вошедшего студента посмотрел со скучным неудовольствием.

Хастер выбрал место возле окна.

– Кофе, много сливок и два рогалика, – бросил он в пространство.

– Придется немного подождать, сударь, – не очень приветливо ответили оттуда. _ Еще не подвезли.

Хастер кивнул и взял с подоконника ворох вчерашних газет. Так, что у нас нового в Столице?

Ничего особенно нового в Столице не было. Хроника: как всегда светские сплетни – кто женился, кто развелся, у кого кто был на балу, кто во что был одет, что пили–ели, как веселились… То и дело мелькали граф такой–то, барон эдакий, князь разэдакий, герцог растакой… Встречая знакомые фамилии, Хастер приостанавливал взгляд, но тут же скользил им дальше. Политические новости тоже не давали пищи для ума: Империя процветала, враги трепетали, в Товьяре объявился очередной претендент на вакантный трон, на границе с Чифандой очередной конфликт – скука, серость… Несколько новых указов Императора в несколько абзацев со всеми «Всемилостивейше повелевать соизволил» до «волею народа и благословением Неба – Его Императорское Величество Джебел Х», и толкования к ним какого–то придворного крючкотвора на половину газетной страницы…

От благородного и скучного занятия Хастера отвлекло появление за окном тележки, в которую был впряжен большущий мохнатый вислоухий пес с необычайно добродушной тупой мордой; язык его свисал чуть не до самой мостовой. Румяный подросток, бежавший рядом с тележкой, тут же схватил с нее объемистый короб и, пыхтя, поволок к дверям кафе; официант поспешил ему навстречу и помог занести короб за стойку. Помещение моментально наполнились неописуемым запахом горячих булочек. Хастер сглотнул. Аппетит не смог нарушить даже пес, непринужденно задравший ногу прямо под его окном. На укоризненное покачивание головой пес только раскрыл пасть и лукаво склонил голову – будто улыбнулся: мол, я‑то тут не при чем? Природа, брат!..

Через некоторое время к запаху булочек примешался запах кофе, и вскорости Хастер получил свой завтрак. Он пребывал в добром расположении духа, так что сукин сын официант, то и дело поглядывающий в его сторону, словно подозревая бедного студента в намерении стянуть серебряную сахарницу или, по крайней мере, смыться не заплатив, вызывал на лице Хастера ехидную улыбку. Впрочем, чаяния его были Хастеру вполне понятны: от студентов–политехников, среди которых было много бедных мещанских и даже крестьянских сыновей, вполне можно было ожидать чего–то подобного. У Хастера даже возникла было мысль учинить нечто в таком роде, чтобы поддержать честь корпорации и не разочаровать ожиданий, но вместо этого он, наоборот, вдвое увеличил размер полагающихся чаевых и весьма позабавился вытянувшейся физиономией официанта, не рассчитывавшего и на четверть суммы.

До Школы было недалеко, а времени оставалось достаточно, поэтому когда Хастеру на глаза попалась вывеска цирюльни, он, ощупав подбородок, решил было зайти, но рассудив, что недельная щетина вряд ли еще вышла из моды, раздумал.

И уже через минуту вбегал по стертым многими тысячами пар студенческих ботинок ступеням старинного здания родимой и благословенной Его Императорского Величества попечения Высшей Политехнической Школы.

Занятия должны были вот–вот начаться, и в просторном вестибюле было почти что пусто, а нерадивых задержавшихся седобородый, древний – как поговаривали шутники, чуть ли не ровесник самого здания – дядюшка Вход – Выход разгонял по местам звоном колокольчика, хрипловато приговаривая:

– По аудиториям, господа студенты, по аудиториям! Лекции начинаются!

На ближней колокольне ударили часы, в коридорах и на лестницах стало совсем пусто и тихо, стихли уже и приглушенные шаги профессоров, спешащих занять места на своих кафедрах, и Хастер остался в вестибюле один, со стариком Входом – Выходом, усевшимся, как всегда что–то там делать в своем закутке.

Пока все успокаивалось, Хастер почитал новости на доске объявлений, а потом подошел к привратнику поинтересоваться, не было ли для него писем.

Старик отложил свое обыкновенное занятие – между делом он переплетал фолианты для библиотеки Политехнического музеума, и переплетал весьма недурно, чем и подрабатывал на жизнь в довесок к и без того, впрочем, неплохому жалованию, – посмотрел на Хастера с неодобрением, но ничего нравоучительного не сказал, а повернулся к большому стенду с ячейками.

– Тенедос, Тенедос… Это, значит, на букву «тыть» будет, – приговаривал он, ведя корявым пальцем по рядам ячеек. Потом взял несколько конвертов и долго перебирал их, бормоча себе под нос.

Писем для Хастера оказалось два: одно из самой Столицы, почти месячной давности, а потому утратившее всякую актуальность – писала одна из его знакомых, роман с которой был сколь скоропалительным, столь и легковесным; второе было из Таласа, но его Хастер, пробежав два абзаца, отложил на потом.

Сунув письма в карман и отблагодарив старика мелкой монеткой, Хастер поднялся на второй этаж и пошел прямиком к кабинету проректора. Тут, на самом пороге проректорской обители, он и встретил, наконец, хоть кого–то знакомого из студиозусов. Прямо из распахнувшейся двери на него вылетел Ортис Лагар, математик–прикладник с параллельного потока.

– О, Тенедос! – воскликнул он, и чувствовалось, что рад он не сколько встрече с Хастером, сколько хорошее настроение у него само по себе: может, договорился о пересдаче зачет–задолженности, а может, просто получил освобождение от занятий под предлогом тяжелой болезни горячо любимой тетушки. – Уже вернулся! Ну, как там, в Таласе?!

– Мокро, – коротко ответил Хастер, поморщившись. – Проректор у себя?

– Куда он денется, аспид! – жизнерадостно восклицал Ортис, потрясая листом зеленой бумаги с гербом Школы. Так и есть: любой студиозус легко опознал бы в этой бумажке разрешение на пересдачу экзамена, документ вожделенный многими, но не многим даруемый высочайшей милостью проректора Школы отца Бахари. – А мы завтра собираемся весну встречать! «День не в счет – да новый год!» – пропел Ортис слова известной песенки и продолжал гомонить: – Ты как, с нами?! Такая компания собирается!.. Только извини, брат, девочку тебе самому организовывать придется, у нас все по счету…

У Хастера от восторженных возгласов приятеля даже голова разболелась. Вообще–то Ортис был парень неплохой, только очень уж шумный, и долго быть с ним в одной компании не рекомендовалось. Поэтому Хастер отказался от предложения даже с некоторым удовольствием:

– Не могу. Я уже приглашен.

– Ах да! Я ведь и забыл! Ты же у нас «титулякнутый»! – не убавил тона Ортис. – Привет там Императору!.. Ладно, еще увидимся! Спешу! – Он еще раз махнул бумагой – и был таков.

– Пока, – хоть и запоздало, но облегченно ответил Хастер в пустоту коридора.

Он задержался перед проректорской, чтобы привести себя в порядок, и, постучав, шагнул в приемную.

Секретарь оказался из новеньких – скорее всего один из тех провинциальных вундеркиндов, что, начитавшись и проштудировав бессмертный труд «Досуги на Старой мельнице», забрасывали его создателя, коим был никто иной как сам отец Бахари, парадоксальными вариантами решения особо каверзных задачек, чем мнили себя льстящими тщеславному старику. Но именно, что мнили… Впрочем, сам Хастер в этом плане тоже был не без греха, но давно понял, что не токмо этим единым возможно заслуживать уважение проректора. Юнец–секретарь, впрочем, кажется, еще пребывал по этому поводу в святом неведении.

– Господин проректор у себя? – осведомился Хастер.

Мальчишка посмотрел сквозь него прозрачными глазами и проронил величественно:

– Господин проректор занят. Извольте обождать.

Он кивнул на ряд нарочито жестких и неудобных стульев вдоль стены, но Хастер приглашение проигнорировал, а со всем удобством устроился в единственном мягком кресле, которое стояло в углу и именовалось «родительским». Рядом с «родительским креслом» стоял круглый столик, на котором как всегда валялись несколько номеров «Политехнического вестника». Хастер выбрал самый свежий.

Вундеркинд–секретарь недовольно глянул на него, но возражать не стал. Умный мальчик, далеко пойдет – сразу догадался, что, возможно, посетитель в своем праве так поступать, а значит, на всякий случай надобно быть с ним поделикатнее. Выждав паузу, как ему показалось, вполне достаточную для сохранения авторитета, но не утомительную для посетителя, он взял со стола тонкую папочку и проскользнул в кабинет – вышколено, бесшумно. Появившись назад через минуту, он кивнул глянувшему на него Хастеру:

– Пройдите.

Преподобный отец Бахари, проректор Его Императорского… и так далее Политехнической Школы, создатель и бессменный редактор «Политехнического вестника», автор неимоверного количества работ в области математической логики, математической статистики, а так же интегрального, дифференциального и тензорного исчисления, магистр и гроссмейстер всего–чего–угодно, а равно и анонимный (якобы) автор «Досугов на Старой мельнице», сидел за огромным письменным столом, живописно заваленным книгами, бумагами и всяческими принадлежностями, не всегда имеющими прямое отношение к писчим, и увлеченно читал толстый том в кожаном переплете.

– Имя–фамилия–курс-факультет? – потребовал он и, не отрываясь от занятия, потянул к себе журнал учета академической неуспеваемости. Вид у него при этом был соответствующий: украшенные благородными сединами густые брови насуплены, глаза не видны, но все равно, ясное дело, суровы, уголки полных губы укоризненно опущены вниз и даже, кажется, сама короткая пегая бородка в пол–лица полна скорбного осуждения.

– Тенедос Хастер, ваше преподобие, четвертый курс, прикладная математика, _ ответил Хастер с улыбкой.

Его было не провести. Гроза неучей хоть среди студентов, хоть среди преподавателей и чиновников от преподавания, преподобный Бахари был не только любимцем большинства студиозусов, но и душой любого собрания или вечеринки, способный даже самое заштатное и официальное мероприятие превратить в нечто более–менее приемлемое. А списки с его лекций годами ходили среди поколений студиозусов, постигавших по ним не одни только математические премудрости, но также учившиеся риторике и остроумию. Любовь и уважение студентов к своему проректору были столь же велики, сколь велико было неблагожелательство к нему среди начальства. Но авторитет отца Бахари был непререкаем, иначе не бывать ему не то что проректором, а и просто деканом. Впрочем, злые языки поговаривали, что преподобному Бахари благоволят не только его нынешние студенты, но и бывшие, а некоторые из них занимали весьма высокие посты и были необычайно знатны. Впрочем, в обучении отец Бахари ни чинов, ни родства не признавал.

– Тенедос, – рука проректора по инерции раскрыла журнал и даже пролистнула несколько страниц, но что–то знакомое в сочетании произнесенных им самим звуков промелькнуло уже под всклокоченным ежиком седых волос, и проректор поднял в миг заискрившиеся глаза: – Тенедос! – вскричал он едва ли не громче Ортиса и не менее радостно. – Ах, Пресвятые Небеса! Хастер!

Отец Бахари уже шел к Хастеру с распростертыми объятиями, и вскоре руки его довольно ощутимо похлопывали Хастера по спине и плечам. А сам он приговаривал:

– Я‑то, старый, подумал, это снова какой–то двоечник за пересдачей плакаться пришел. А это ты!.. Ну–ка, ну–ка, дай на тебя глянуть. – Он осмотрел Хастера с ног до головы с расстояния вытянутых рук. Прокомментировал увиденное: – Загорел, вижу, на Отмелях, на южном–то солнышке.

– Это северный загар, ваше преподобие, – разочаровал Хастер. – На таласском солнышке зимой не назагораешься – сезон дождей. Я месяц охотился в горах на Севере, там и приобрел.

– Что ж ты в Таласе–то не усидел?

Хастер махнул рукой.

– Я согласен терпеть то безобразие, что называется зимой здесь, в Столице. Но таласская зима для меня невыносима. Дождь, морось, снега так и вовсе не увидишь.

Отец Бахари подвел его под локоток к креслу у камина, усадил, сел сам.

– Кофе хочешь?

– Благодарю, ваше преподобие, только что отзавтракал, – отказался Хастер. – Я, собственно, зашел к вам сообщить, что прибыл, да получить разрешение на посещение библиотеки.

– Какие пустяки! – бросил проректор. Он бодро встал, отошел к столу и, черкнув что–то на форменном бланке, протянул Хастеру. – Держи, – сказал он, плюхаясь в кресло.

– Спасибо.

– Пустяки, – повторил Бахари. – Ты уже продумал тему для диплома?

– Не вполне, – искренне признался Хастер. – В Таласе было много любопытного. Даже, пожалуй, слишком. Хотелось бы заняться ракетным делом, баллистикой – там очень много интересного и для математика и для прикладника. Присматривался я и к воздухоплаванию… Словом, материала набрал достаточно, есть кое–какие идеи. Надо думать.

– Думай, друг мой, думай, – кивнул проректор. _ Как любит говаривать Арканастр: думать – не развлечение, а обязанность.

Хастер поднял глаза:

– Арканастр?

– Ну да, – небрежно бросил отец Батари. – Мы с ним не так давно позволили себе… кгхм… немного подискутировать.

– С Арканастром? Подискутировать? – переспросил Хаспер.

– Ну да. Так, – проректор неопределенно пошевелил пальцами в воздухе, – о том, знаешь ли, о сем. А что такого?

В хитрых карих глазах преподобного отца засветились озорные огоньки. Всегда с ним так: не поймешь, то ли он говорит всерьез, то ли шутит. Любил проректор в разговоре щегольнуть между прочим именами и титулами. Скорее не для хвастовства, а так, между делом. И вряд ли он врал. Но вот так запросто – «подискутировать о том, о сем» – и помянуть всуе легендарное имя…

Хастер только ухмыльнулся неопределенно, покачал головой и не стал напрягать голову лишними измышлениями на сей счет.

Он чувствовал себя с проректором совершенно свободно, хотя тот был почти в два раза старше его и в сотни раз умнее. Отец Бахари сам поощрял такие отношения. Не со всеми, конечно, но с наиболее способными, а Хастер числился среди самых близких и любимых. С тем же Лагаром, кстати, отец Бахари тоже не чинился и числил среди самых близких, хотя имел частые контры во взглядах.

Беседа протекала в непринужденном стиле. Поговорили о предстоящем Хастеру дипломе, о делах Школы вообще, и об общих знакомых в частности.

Под конец, когда Хастер уже собрался уходить – предпраздничные заботы, прочее там; да и у проректора было полно дел, – уже провожая Хастера к дверям, отец Бахари, как бы между прочим вспомнил:

– Метелин, кстати, на днях спрашивала о тебе. Интересовалась, не писал ли, не нашел ли, мол, там себе красотку, не собрался ли жениться… А то уж слишком долго засиделся на практике–то.

Хастер внешне не проявил своих чувств из уважения к старику, внутренне же поморщился, как от кислого. Именно от Метелин, младшей сестры проректора, было то письмо со столичным адресом, что лежало сейчас у него в кармане. Вообще–то Метелин была девушкой в общем неплохой, вполне симпатичной и даже неглупой, но дело в том, что в свои двадцать восемь лет она еще ни разу не побывала замужем. Поэтому ее мысли в отношении любимых учеников ее брата принимали иногда весьма определенное направление, а лично Хастеру было как–то недосуг решать чужие матримониальные проблемы.

– Ну что вы! – рассмеялся он. – Таласарки не в моем вкусе.

– Что, не такие красивые? Или не подступиться? – вскинул брови проректор.

– Ни первое, ни второе, – ответил Хастер. – Они, наоборот, слишком энергичны и самостоятельны. И слишком умны для меня. Чуть что – сами предлагают отдать им руку и сердце, а то и отбирают то и другое без спроса… Ну нет! Крутить любовь с таласаркой – сколько угодно, но жениться – никогда! Нет у меня желания всю жизнь сидеть под каблуком.

Они посмеялись, потом Хастер добавил нейтрально:

– Передайте Метелин мой большой привет.

– А сам не хочешь заехать в День не в счет поздравить ее с наступающим Новым годом? – сощурил глаз отец Бахари. – У нас будет небольшой семейный праздничек. Посидим, поговорим, – он обещающе подмигнул Хастеру.

Тут уж Хастер мог вздохнуть облегченно. Он даже сделал вроде как извиняющийся жест, развел руками со скорбным лицом:

– И рад бы, но никак не могу. Вы же знаете, я завтра должен быть в Арафе.

– Да, да, – покивал отец Бахари. – Само собой…

– Но после праздников я обязательно загляну к вам, – заверил Хастер.

– Конечно, мы всегда рады тебя видеть…

Вундеркинд–секретарь был, наверное, несказанно удивлен, увидев, как проректор выходит из своего кабинета буквально под ручку с посетителем, которого он собирался помережить, прежде чем допускать пред светлы очи, как пожимает ему руку и произносит радушно: «Значит, договорились, Хастер, после праздников ты ко мне?». Посетитель кивнул, они еще раз пожали руки, и секретарь, когда тот вышел, на всякий случай черкнул себе на листочке: «Хастер» и после этого имени поставил три восклицательных знака. Потом подумал и прибавил три вопросительных.

Выйдя из Школы, Хастер направил свои стопы прямиком в библиотеку Политехнического музеума и при посредстве разрешения проректора заказал на следующую неделю книги по весьма длинному списку. Затем путь его лежал к портному, где его долго вертели перед зеркалом, наводя последний лоск на давно заказанный именно для этого случая новый костюм. Потом заехал в магазин прикупить всяких необходимых для поездки мелочей.

В гостинице, пока двое балбесов–слуг упаковывали его багаж, он перекусил, подошел к портье расплатиться и, приказав отправить багаж на станцию к вечернему дилижансу на Арафу, вышел прогуляться на Набережный бульвар, чтобы купить в дорогу пару готических романов пожутче. Возвращаться назад в гостиницу он не собирался, не имело смысла. Поэтому прямо с покупками (а ему довелось прикупить редчайшее издание классического «Князя Гора» с блестящим послесловием, которое само по себе было достаточно ценным – и недорого!) он взял извозчика и велел ехать на Новую Тополиную в «цветочные аллеи», на свою любимую Гиацинтовую. Но мысли его были далеки от грешного утоления жажды плоти. Отнюдь. Просто кроме всего прочего там были хорошие бани, а это как раз то, что сейчас требовалось Хастеру после дальнего путешествия и перед праздничными испытаниями.

Правда, по дороге он чуть было не передумал. Навстречу ему, как раз недалеко от развилки Старой и Новой Тополиных дорог, промчался недорогой наемный экипаж, в котором сидела весьма – очень весьма! – привлекательная молодая особа. Хастер даже оглянулся вслед промчавшемуся экипажу, так поразило его выражение лица девушки: сосредоточенное, даже немного напряженное, дающее богатую почву для воображения. Конечно, оглянувшись, Хастер ничего не увидел, кроме поднятого верха коляски, но дав волю своим мыслям, он сумел выдвинуть несколько различных предположений по поводу встречной девицы, и тренировал свое воображение до самого порога любимого заведения.

– Только баню! – объявил он, пресекая попытку хозяйки виллы раскрутить постоянного клиента.

– Ну, хотя бы одну девушку для массажа, господин Тенедос! Лорис как раз свободна. Вы же знаете, как она прекрасно делает массаж, – улыбалась хозяйка, провожая гостя к банной пристройке.

– Массаж? Ну хорошо, – уступил Хастер. – Номер, Лорис, цирюльника и легкий обед!.. И все! – с ходу отверг он дальнейшие поползновения. – А в семь выставьте меня отсюда вон.

– В семь утра? – с надеждой уточнила хозяйка.

– В семь вечера! – ответил Хастер. – В семь утра я должен быть уже далеко от Столицы.

– Сударь, проснитесь, приехали, – кто–то тряс Хастера за плечо, и он чуть не свалился с неудобного сиденья. Продрав глаза и огляделся. Дилижанс уже был пуст, в дверях маячил, спускаясь по неудобной лесенке на землю, последний пассажир – он–то и разбудил только что Хастера. Впрочем, последним пассажиром был как раз сам Хастер. Он вскочил на ноги, поправил шапку, огляделся, не забыл ли что, и вышел.

Дилижанс стоял аккурат перед темной громадой главных ворот Арафы. Две мощные нефтяные лампы – электричества в Арафе не признавали и не собирались признавать в ближайшие сто лет! – по бокам от входа не столько освещали, сколько, казалось, сгущали предрассветный мрак во всем окружающем мире. На самом же деле небо уже заметно посветлело.

– Сударь, – позвал сверху кучер, – багаж–то получать будете? – В голосе возничего не было раздражения, только ирония.

– Да–да, – Хастер суетливо зашарил по карманам в поисках квитанции и протянул ее подменному кучеру, хотя в том не было особой нужды: на крыше под откинутым непромокаемым пологом одиноко стоял только его чемодан. – Будьте добры. Я, кажется, уже начинаю просыпаться.