Текст книги "Ханская дочь. Любовь в неволе"

Автор книги: Ине Лоренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 33 страниц)

4

Впрочем, с осуществлением своих планов Кирилину пришлось повременить. На следующий день царевич внезапно выехал в Москву, несмотря на то что Петр приказал ему оставаться в Петербурге для оказания всевозможной поддержки князю Апраксину. Как сообщалось, на здоровье наследника очень дурно сказывался ледяной северо-восточный ветер – ненастье началось пару дней назад, и в городе сильно похолодало. Царевич не дал своей свите и двух часов на сборы, и все же Апраксину стало известно о намерениях Алексея, князь тут же отправил к царевичу посланника с просьбой об аудиенции. Алексей, позабыв, казалось, об отцовском наказе, сел в карету и велел кучеру трогать. Губернатору оставалось только отправиться следом. Когда Апраксин вернулся в Петербург, лицо его было бледно от ярости, но о своем разговоре с наследником он не рассказал никому.

Впрочем, с отъездом царевича в городе ничего не изменилось. Сирин, Сергей и Ваня по-прежнему жили в конюшне, по-прежнему им докучали мелкие повседневные неприятности. В ночь после отъезда царевича снег шел стеной. Открыв утром дверь, Ваня буквально застонал, денщика у Тарлова по-прежнему не было, а потому расчищать двор пришлось вахмистру. Он отыскал грубо оструганную деревянную лопату, какой в обычное время выгребали навоз из лошадиных стойл, и бросился на борьбу со снегом, будто перед ним был настоящий враг. Через некоторое время он заглянул в конюшню – в бороде у него намерзли сосульки, так что вид был несколько потешный:

– Сынок, разведи-ка пока огонь, я там вчера добыл пару яичек, в такую погоду, думается, это будет весьма кстати.

Сирин разгребла пепел в самодельном очаге и начала раздувать угли, подкинув соломы и мелких щепочек. Она продолжала терпеливо дуть, пока дерево не занялось. Дождавшись, пока огонь разгорится как следует и подкинув поленья посуше, она установила над костром треножник и водрузила на него тяжелую сковороду.

Сергей с удивлением наблюдал за тем, с какой ловкостью Бахадур управляется с кухонной утварью.

– Помочь тебе?

– Лучше помоги Ване расчищать двор, а тут я и сам справлюсь. – Она сказала это с улыбкой, чтобы слова не показались слишком грубыми.

Капитан выглянул в окно: Ваня с кислой миной продолжал убирать снег. Он уже почти закончил, и Сергей рассудил, что помощь здесь вряд ли потребуется, к тому же выходить лишний раз на холод у него желания не было, а потому он направился проведать лошадей. Чтобы не бродить без дела, Сергей покормил животных – овес и солому им выдавали как гарнизонное довольствие. Как раз когда он закончил, вернулся и Ваня, шумно сопя и бурча себе в усы, он топал, сбивая снег с сапог, и отряхивался так, что брызги летели во все стороны.

Раздевшись, вахмистр потянул носом и крякнул от удовольствия, почувствовав запах жарящейся яичницы.

– Вот это мне нравится! – с одобрением сказал он и достал три деревянные миски и два стакана.

– Вы ведь ничего не имеете против глоточка водочки в такой собачий мороз, Сергей Васильевич?

Сергей, смеясь, кивнул:

– Только за!

Когда он достал бутылку, Сирин тоже подошла к столу, на ее лице отражалось беспокойство.

– Сегодня так холодно. Я не привык к таким морозам, да и платье у меня чересчур тонкое.

– Не беспокойся, сынок, скоро готов будет твой мундир, и не один, – попытался успокоить его Ваня.

– Вряд ли это спасет, когда придет настоящая зима, – засомневался Сергей. – Бахадуру нужна хорошая шуба, и нам тоже, а то поизносились мы, старина. Сегодня же отправлюсь к интенданту и справлюсь насчет обмундирования, в конце концов, это не первая зима с начала времен.

– Может быть, вы и нового денщика поищете, Сергей Васильевич? А то сами видите, сколько работы – не успеваем! – Ванино чистосердечие и наивный взгляд рассмешили Сергея:

– Ты имеешь в виду кого-то, кто будет вместо тебя разгребать снег? Хорошо, я подумаю, что можно сделать.

Ваня с облегчением выдохнул и проглотил еще стакан водки.

Сирин, которая со времени попойки у Раскина относилась к водке с еще большим отвращением, обеспокоенно посмотрела на него:

– А тебе не кажется, что ты пьешь чересчур много?

Ваня посмотрел на нее с таким оскорбленным видом, словно она усомнилась в его мужественности:

– Сынок, это только третий стакан с утра! Чтоб ты знал – мой приятель Гриша Лаврич раньше пятого вообще из-за стола не подымается! Водка – это самый правильный русский завтрак, вот что я тебе скажу.

– Поэтому ты налил себе уже четвертый стакан. Ешь лучше яичницу – это куда лучше, чем проклятое питье.

Ваня искоса глянул на Бахадура:

– Куда уж тебе это понять, сынок, ты же нерусский!

К немалому удивлению, а пожалуй что, и испугу вахмистра, Сергей внезапно встал на сторону Бахадура и убрал бутылку со стола.

– Выпить стаканчик с утра и впрямь, пожалуй, не повредит, но не больше. Представь себе – вот сейчас нападают шведы, а ты слишком пьян, чтобы сражаться!

– Но Сергей Васильевич! Когда это я был слишком пьян, чтобы сражаться? – Теперь Ваня, казалось, был задет за живое.

Сергей, однако, на уговоры не поддался и спрятал бутылку за свой тюфяк – подальше от Ваниных могучих рук, а затем с признательностью кивнул Бахадуру:

– Яичница у тебя получилась замечательная, вкуснее даже, чем у Вани. Должен сказать, ты не перестаешь меня удивлять. Я думал, у вас, татар, пищу готовят только женщины.

Сирин внутренне сжалась от этих слов, но не замедлила с ответом:

– Конечно, у нас бабы готовят! Но во время походов о еде заботятся молодые воины, для сыновей хана исключений не делают.

– И во многих походах ты участвовал? – с любопытством спросил Ваня.

Сирин постаралась пренебрежительно отмахнуться:

– В нескольких.

– И почему тогда ты не участвовал в восстании против русских? – заинтересовался Сергей.

В душе Сирин уже проклинала себя за болтливость – подыскивать ответ становилось все труднее:

– Ну, моя мать не пустила меня… – Она запнулась и посмотрела на Сергея с натянутой улыбкой. – Я был сильно простужен, и она настояла, чтобы я завершил лечение, иначе это могло быть опасно: ночи в степи даже летом бывают чертовски холодными, знаешь ли. – Сирин надеялась, что Сергей не слишком знаком с татарскими обычаями. Воина, который из-за простуды пренебрегает походом за добычей, просто-напросто выгонят из племени.

Но Тарлова, видимо, здоровье его прапорщика не слишком интересовало:

– Скажи, Бахадур, у тебя в детстве была русская кормилица или нянька? Когда Кирилин напоил тебя, ты все время повторял во сне: «Мамочка!»

Вопрос этот был для Сирин громом среди ясного неба, она судорожно втянула воздух и несколько мгновений не знала, что ответить. С трудом взяв себя в руки, она постаралась отвечать как можно хладнокровнее:

– У нас в деревне была одна русская, она меня обожала и вечно нянчила. – Она хотела добавить пару колкостей, чтобы укрепить в сознании Сергея мысль о своем мальчишеском безразличии, но не смогла. Сирин увидела маму так явственно, будто она сидела рядом и вот-вот погладит по голове…

Сирин злилась на себя – мимолетным замечанием Сергей чуть было не раскрыл тайну ее происхождения. Он не должен знать, что она наполовину русская, иначе вся история, которую выдумала Зейна, рухнет в один миг. Девушка отломила хлеб, сверху положила яичницу и откусила большой кусок:

– Ну что, мы сегодня упражняемся? – спросила она, с трудом пережевывая.

Сергей покачал головой:

– Если у тебя и дальше будет такое же лицо – ни в коем случае. С куском хлеба за щекой вид у тебя чересчур кровожадный, мне голова еще дорога.

Ваня захихикал, Сирин обиженно выпятила губу и демонстративно отвернулась, чтобы спокойно дожевать. Сергей тем временем ушел позаботиться о теплых вещах, а Ваня принялся выгребать навоз из конюшни. Сирин оттерла сковороду, снегом отчистила миски, напоила лошадей и расчесала своему жеребцу гриву так, как он любит, сейчас ей особенно хотелось побаловать любимца. Погладив на прощание Златогривого и свою вьючную лошадку, она закуталась во все теплые вещи, какие только сумела отыскать, и вышла наружу.

Мороз леденил щеки, а руки и ноги через несколько шагов занемели от холода. Внезапно сквозь плотную завесу тяжелых туч прорвалось солнце – и занесенный снегом город волшебно преобразился. На минуту Сирин остро ощутила воздух свободы – такой радости она не испытывала с тех пор, как покинула родину.

В восторге она забралась в сугроб высотой чуть ли не по пояс и, когда Ваня вышел наружу, начала забрасывать его снежками. Он попытался было защититься, но преимущество явно было на стороне молодости. Она немедленно согрелась, и зимний день перестал пугать ее – холод прогнал туман и промозглую осеннюю сырость.

Когда они вернулись домой, Ваня немедленно откупорил водку и налил себе изрядное количество.

– Это только против простуды. Иначе я схвачу насморк, понял? А то, может, и тебе глоточек налить?

Сирин засмеялась:

– Нет уж, это чертово зелье не для меня, чтобы его пить, надо и впрямь быть русским.

Она говорила шутливо, а Ваня счел это комплиментом.

– Да уж, мы, русские, – это что-то особенное! Нет, я против татар ничего не имею! В конце концов, вы тоже подданные батюшки царя и куда нам роднее, чем эти проклятые шведы и прочая шваль, которая идет на нас. Ничего, Петр Алексеевич им покажет, что почем! И пускай немцы или там французы называют Карла новым Македонским – против него стоит русский царь, а не какой-то нехристь персидский.

Сирин совершенно запуталась в именах и потребовала разъяснений. После длинной и несвязной речи она поняла, что разговор шел о герое Искандере [8]8
  Искандер – один из вариантов имени Александр. Македонский был известен на Востоке под именем Искандер Зулькарнейн.


[Закрыть]. О нем рассказывали и степные легенды: задолго до времен Мухаммеда Искандер совершил немало подвигов и подчинил себе целые народы. Сравнивать живого человека с Искандером было, по ее мнению, кощунством, о чем она и сообщила Ване.

– Ты прав, сынок! Конечно, такой похвалы Карл не стоит. Да и чего он достиг? Ну хорошо, признаю, под Нарвой он нас побил, потом задавил Польшу и Саксонию. Но разве сумел он помешать Петру захватить Ингерманландию, которую потерял Алексей Михайлович? Нет! И Петербург – лучшее тому доказательство!

Пока он рассуждал, вернулся Сергей, застав окончание беседы.

– Ты решил прочесть Бахадуру краткий курс истории, дружище?

Ваня радостно кивнул:

– Ваша правда, Сергей Васильевич! В конце концов, должен же он понять, что такое быть русским, если уж носит царский мундир.

– Ты несомненно прав. Ну что ж, ступай к интенданту, пускай выдаст три шинели… нет, четыре. Надеюсь, скоро у нас будет денщик. – Сергей вытащил из-за обшлага бумагу со множеством подписей и печатей и вручил Ване. Едва тот глянул на нее, как на лбу у него собрались жалостные морщины:

– Сергей Васильевич, забыли вы добавить в требование пару бутылок водочки!

– Ну этого добра ты и без бумажки достанешь! – Сергей со смехом хлопнул его по плечу, потом взглянул на Бахадура: – Я по пути встретил Раскина, Стенька зовет к нему отобедать.

5

Одним обедом дело, конечно, не обошлось. Молодые офицеры весь вечер кутили в доме Раскина, выпивая за отъезд царевича и его напыщенных гвардейцев.

Раскин поднял тост за царя, а затем с заговорщицки довольной улыбкой начал рассказывать последние новости:

– Известно ли вам, господа, что Алексей Петрович и двадцати верст отъехать не успел, как попал в снежную бурю! Карета его застряла в снегу, так что Лопухину пришлось скакать назад и вымаливать у Апраксина несколько саней.

Семен Тиренко замахал руками, чтобы привлечь внимание:

– Это я тоже слышал! Апраксин не хотел сначала вообще ничего давать, но потом сжалился-таки и выделил сани. Нехорошо же, в конце концов, наследнику престола оставаться в таком комичном положении. Да и негоже с ним ссориться.

Один молоденький офицер глянул на Раскина с любопытством:

– И куда царевич так торопится? Неужели желает вместе с отцом следить за отливкой пушек? Или он решил отправиться на запад, в расположение войск?

Раскин насмешливо покачал головой:

– Не угадали, мой друг! Сиятельнейший отпрыск держит путь в Москву, чтобы, как он утверждает, наблюдать за постройкой укреплений, а я считаю, он повалится на колени в храме Покрова и будет день и ночь молить Бога, чтобы ни один швед не приблизился к нему и не повредил его драгоценную персону.

В его словах слышалось презрение к наследнику, который в такие тяжелые времена не проявляет ни патриотизма, ни заинтересованности в делах государства, а только бегает к монахам да попам.

– Алексей Петрович даром что царский сын, а все равно мать его – Евдокия Лопухина! – Этими словами Тиренко как будто вынес царевичу какой-то приговор. В зале, казалось, пронесся холодный ветер и словно тень сгустилась.

Раскин грохнул кулаком по столу, будто пытаясь прогнать видение:

– Неужели же мы позволим этому человеку испортить нам праздник? Он пока еще не стал царем! Наливайте, выпьем за Петра Алексеевича и порадуемся тому, что мы вместе!

Гости улыбнулись, кое-кто искренне, большинство – вымученно, но постепенно водка прогнала уныние, и офицеры развеселились. Тиренко принес балалайку и начал, сопя, настраивать инструмент:

– Ну что поем, друзья? Грустное или веселое?

– Веселое! – раздались выкрики.

– Нет, грустное! – тут же возразил кто-то.

– Ну что ж, тогда играю обе, поочередно.

Тиренко взял первый аккорд и запел песню крепким протяжным голосом. Первые же слова поразили Сирин в самое сердце, эту песню она не раз слышала от матери и знала наизусть. Когда матери не стало, порой напевала, если никто не слышал. Задумавшись, она, сама того не сознавая, начала вторить Тиренко. Только когда Семен закончил играть, Сирин заметила, что все удивленно смотрят на нее.

– Матерь Божья, так душевно эту песню еще никто не пел! – выговорил наконец Раскин.

– Никто и никогда, – согласился Тарлов.

Раскин сгреб татарина в охапку, прижал к груди и троекратно расцеловал, дыша в лицо перегаром.

– Ты настоящее чудо, сынок! Французы говорят: поскреби русского, и на свет проглянет татарин, а тут наоборот: сними с тебя это татарское платье – выйдет отличный русский малый.

– А другие песни знаешь, Бахадур? – спросил Тиренко нетерпеливо.

Сирин задумчиво потерла лоб:

– Еще одну знаю, в ней поется про березу. – Тиренко кивнул и тут же начал перебирать струны.

Его густой тенор мешался с мальчишески звенящим голосом Сирин, песня заполнила души слушателей. Музыка умолкла, а они все еще стояли не дыша, словно в оцепенении.

– Потрясающе! – произнес Раскин, мокрым ртом запечатлел на щеках татарина несколько поцелуев и подтолкнул его в сторону Сергея.

– Ты не устаешь меня удивлять, друг мой! – Сергей тоже расцеловал Бахадура и едва удержался, чтобы не поцеловать в губы. «Что за наваждение, – пронеслось у него в голове, – не хватало еще, чтобы Кирилин оказался прав в своих подозрениях!» Он резко отшатнулся от мальчика, повернулся к балалаечнику и громко чмокнул его в щеку. Нет, обнимая Тиренко, ему не показалось, что он держит в объятиях женщину.

– Еще! Еще! – просили гости.

– Я только одну песню могу вспомнить, но не уверен, что это будет уместно. Там об одном воине, который поднялся против царя, но в конце концов его все же убили.

– Знаем мы эту песню! – со смехом крикнул кто-то. – Что, ребята, споем в честь разлюбезного хозяина? Начинай, Степан Маркелыч! Это точно она самая.

Тиренко не заставил себя упрашивать. Пропустив несколько тактов, Сирин вступила. На этот раз Тиренко уже не подпевал ей, когда дело дошло до повтора строк, присутствующие так слаженно грянули «выплыва-али расписные…», что Сирин запнулась и умолкла.

– Продолжай, Бахадур! Дальше! – попросил Раскин. Она послушалась, голос еще дрожал, но с каждой нотой становился все тверже, так что к концу следующего куплета стало слышно, как звенит он над хором мужских голосов. Когда песня закончилась, раздались шумные аплодисменты, и по кругу пошли бутылки с водкой. Гости уже не давали себе труда отыскать стаканы. Наконец дошла бутылка и до Бахадура.

– Выпей, Бахадур, выпей! – кричали со всех сторон.

Сирин поняла уже, как неровно настроение у русских после выпитого, а потому послушно приложила бутылку к закрытым губам и сделала вид, что пьет. Несколько капель водки она все же проглотила и отчаянно закашлялась.

Окружающие засмеялись, но это был добрый смех, они хлопали Бахадура по плечу, отпускали похвалы его голосу и уверяли, что безмерно рады видеть его в своем кругу.

Раскин крикнул:

– Нет, что ни говорите, а Бахадур для нас и впрямь ценная находка! Не то что эти надутые гвардейские козыри Шишкин и Кирилин. Слава тебе господи, что царевич уехал и забрал их с собой!

– Выпьем за здоровье царя! – выкрикнули из толпы, и водка снова пошла по кругу. Сирин опять притворилась, что пьет, ей даже удалось незаметно пролить немного водки на землю, чтобы казалось, что она и впрямь сделала глоток. Раскин за один прием влил в себя по меньшей мере полстакана и задорно оглядел приятелей:

– Повеселимся сегодня вдвое против обычного, ребята! Во-первых, сегодня такой чудный день, и кто знает, когда еще мы сможем так беззаботно веселиться. А во-вторых, убрался весь этот сброд, который окружает царевича.

Сергей недоуменно уставился на него:

– А чем, хотел бы я знать, мы занимаемся тут весь вечер? Или тебе не весело?

– Торчать тут и пить водку стакан за стаканом – это разве веселье? Мне нужен простор! Разгула хочу, девок хочу! – Глаза Раскина маслено заблестели. Кто-то из приятелей поддержал его:

– Да, Степа! И впрямь без баб скучновато! Кто знает, когда еще представится такой случай.

– Кому-то, может, и никогда, если неудачно со шведами повстречается. Степа, не скупись, вели привести пару девчонок посмазливее! – Тиренко картинно встал перед Раскиным на колени и умоляюще сложил руки, заглядывая приятелю в глаза.

Раскин ухмыльнулся в ответ:

– Я вообще-то думал о заведении мадам Ревей.

Большинство присутствующих заулюлюкали от восторга, но кое у кого лица, напротив, разочарованно вытянулись. Мадам Ревей держала самый знаменитый в Петербурге бордель, которым не гнушался сам Апраксин.

Да и царь, наезжая в Петербург без Екатерины, не прочь был отведать ту или иную свеженькую девчонку. Но для простого офицера, располагавшего только невеликим жалованьем, да еще и выплачиваемым с задержкой, такие цены были непосильны. Сергей произвел подсчеты и понял, что даже одна девушка мадам Ревей заставит его выложить все накопления, да еще и придется просить в долг. Он уже открыл рот, чтобы отказаться, но тут взгляд его упал на Бахадура, и его вновь охватила эта странная, противоестественная тяга к мальчику.

«У меня слишком долго не было женщины, – говорил он себе, – иначе стал бы я так гореть при виде смазливого мальчишки? К чему жадничать? Почему бы не пойти, в конце концов! Кому пригодятся эти деньги, если какой-нибудь швед завтра перережет мне глотку?»

Приняв такое решение, Сергей громко расхохотался, вышло, впрочем, довольно искусственно. Он обнял Раскина за плечи, называя его добрым малым, который всегда знает, о чем думают его друзья.

Сирин не поняла, почему все вдруг пришли в такое волнение. Доносившиеся до нее фразы ни о чем ей не говорили – мать не научила ее таким словам. Но всеобщее лихорадочное возбуждение ей не понравилось, она спрашивала себя: в какую переделку угораздило ее попасть на этот раз?

Раскин глотнул напоследок водки и швырнул бутылку в окно, зазвенело разбитое стекло, на пол посыпались осколки. Мутным взглядом Раскин отыскал слугу, который тут же с мрачным лицом заторопился прочь. Надо было отыскать стекольщика, пока весь дом не вымерз – на улице все же стояла зима.

– Ну что, идем! – крикнул он и, пошатываясь, двинулся к двери.

Дорога до заведения мадам Ревей была неблизкой, но располагалось оно, к счастью, так, что можно было обойтись без парома. Иначе кое-кому из развеселых гостей не миновать было купания в ледяной Неве. Некоторые и без того то и дело оказывались в опасной близости от воды, так что Сирин приходилось оттаскивать их назад. Поскользнуться на раскисшей насыпи и угодить в не замерзшую еще реку было делом пустяковым. Нетрезвые офицеры награждали ее благодарными поцелуями, которые она старалась незаметно отереть. Нет, к дикому обычаю русских чуть что валиться друг другу в объятия и смачно целоваться она никогда не привыкнет!

Заведение мадам Ревей было одним из немногих полностью достроенных домов в городе. Раскин, покачиваясь и широко расставляя ноги для устойчивости, подошел к двери и постучал, дверное кольцо торчало из пасти огромной бронзовой львиноподобной головы. Наружу тотчас же выскочил привратник в яркой ливрее. Увидев такую ораву явно нетрезвых людей, он хотел было закрыть дверь, но, приглядевшись, решил, что с офицерами затевать ссору все же не стоит и, отойдя в сторону, поклонился, всем видом выражая почтение:

– Добро пожаловать, ваши сиятельства!

Раскин подмигнул приятелям и дал знак следовать за ним. Вслед за Тарловым Сирин вошла в широкий, освещенный множеством свечей коридор. На минуту она ощутила себя перенесенной в другой мир. Она уже побывала в нескольких русских домах – во дворцах Меншикова и Апраксина, в доме Раскина. Все они были роскошны, но такой сказочной красоты убранства она еще не видела. Краски, статуи и лепнина сливались воедино – казалось, на свет их произвела природа, а не рука человека. На картинах изображены были не охота и битва, а изящные женщины, нагие или едва одетые.

Статуи в нишах не прикрывались стыдливо листочками или ладошкой, а бесстыдно выставляли себя напоказ.

Ватага офицеров под предводительством Раскина прошла между двумя женскими фигурами в полный рост: нагие девушки держали над головами входящих лавровые венки. Они прошли в залу: изящные кушетки манили присесть, стены были отделаны алым шелком. На стульях искусной работы уже сидели несколько офицеров и штатских – судя по внешности, иноземцев. На коленях у каждого примостилась юная девица, а то и не одна. Платья на них были весьма откровенны, а декольте столь глубоки, что Сирин могла разглядеть их пышные груди чуть не целиком.

Навстречу им выплыла высокая дама средних лет с мелкими заостренными чертами лица и светлыми внимательными глазами, одета она была куда пристойнее девушек в зале.

Раскин непринужденно отдал ей честь, а затем отвесил глубокий поклон:

– Какой прекрасный вечер, мадам, не правда ли? Мы с друзьями хотели бы провести его здесь.

Мадам Ревей плавно повела рукой, указав в сторону буфета с напитками и закусками. Из-за дверей в другую залу тем временем уже выглядывали хихикающие девушки.

– В моем заведении есть все, что нужно благородному господину, чтобы скрасить досуг. Но это стоит денег, друг мой.

Раскин ухмыльнулся и сунул ей в ладонь плотно набитый кошелек. Мадам бросила на него быстрый взгляд:

– Я вижу, вы и впрямь человек небедный, но за всех этого будет маловато.

Не успела она произнести это, как офицеры зашевелились, выкладывая перед мадам свои сбережения. Сирин стояла в замешательстве, не зная, как быть. Внезапно она ощутила на своем плече тяжелую ладонь Раскина.

– Наш друг Бахадур – мой гость, мадам. Это татарский князь, храбрец и настоящий герой.

Хозяйка кивнула понимающе и хлопнула в ладоши:

– Нанетта, Бабетта, Сюзетта! Девочки, бегом сюда! Примите у господ шубы да налейте выпить!

Указания ее были исполнены незамедлительно, и вот уже офицеры уселись в кружок, а девушки запорхали вокруг, подливая им в бокалы вино и коньяк. Сергей увидел рядом пышную блондинку с голубыми глазами. Девушка с обольстительной улыбкой поднесла ему рюмку коньяка и устроилась рядом. Сергей ни разу еще не пробовал коньяк – на вкус темно-коричневая жидкость оказалась немногим лучше обычной водки, но ему не столько хотелось выпить, сколько отвлечься от будоражащих мыслей о татарине, забыться в нежных объятиях этой красотки. Он украдкой бросил взгляд на Бахадура: черноволосая девица, примостившись у того на коленях, изящно допивала отвергнутый татарином коньяк. На мгновение Сергей ощутил укол ревности, его охватило желание вскочить и броситься вон. Безумие, чистое безумие! Он отвернулся, притянул блондинку к себе и со злостью поцеловал ее в губы.

Когда он отпустил девушку, та едва отдышалась:

– Mon dieu [9]9
  Моп dieu (фр.) – мои бог.


[Закрыть], господин, как же вы нетерпеливы! Не пора ли нам подняться в мою комнату?

– И побыстрее! – Сергей запустил руку ей в декольте, погладив упругую грудь.

Девушка со смехом отстранилась, спрыгнула с колен и побежала к выходу в коридор, обернувшись на пороге:

– Ну идемте же, господин офицер!

Дважды повторять ей не пришлось. Уход его словно послужил знаком – один за другим офицеры вставали и удалялись наверх, сжимая во влажной руке мягкую лапку прелестницы. Зала пустела на глазах, так что в конце концов там остались только Сирин и черноволосая девушка.

Красотка призывно смотрела на Сирин:

– Ну что, милый, поднимемся наверх?

Сирин вскинула руку, словно защищаясь:

– И что мы там будем делать?

– Я вас научу, что нужно делать! – хихикнула девушка. Она схватила свою жертву за руку и потащила за собой. Сирин не успела опомниться, как оказалась в малюсенькой комнатке, где всей мебели было узенький шкафчик да кровать с разобранной периной; на стене висела картинка, изображавшая обнаженную женщину. Пока Сирин растерянно озиралась по сторонам, девушка ловко сбросила платье и осталась в чем мать родила.

– Теперь понятно, что нужно делать? – протяжно хрипловатым голосом спросила она.

Ситуация действительно выглядела недвусмысленной. Сирин втянула носом воздух, в голове у нее проносились варианты, как вырваться из этой западни. Рассуждению ее мешала мысль о Сергее: вот он поднимается наверх с этой полногрудой блондинкой, вот лежит с ней, сплетаясь ногами и делая то, что делает достойный мужчина со своей женой. Представив это, она почувствовала, как в ней закипает гнев. Как он мог предаваться таким мерзостям? Ей страстно захотелось выбежать из комнаты, отыскать Сергея и высказать ему все в лицо.

– Вы не разденетесь? – Девушка шарила руками по одежде татарина, желая, как видно, помочь робкому новичку, но не могла справиться с чужеземным нарядом.

Сирин схватила ее за локоть и оттолкнула, так что красотка упала на кровать:

– Пусти, я не хочу!

– Не хотите или не можете? – хитро спросила девушка, поглаживая себя по груди, чтобы пробудить желание в совсем еще юном чужеземце.

– Не могу, – сквозь зубы ответила Сирин, с ужасом думая, что почти выдала себя. Но девушка только понимающе кивнула.

– Ничего страшного, вы не первый, кому оружие отказало в бою, идите же сюда, садитесь поближе, пообщаемся, уверяю, пройдет немного времени – и вы снова будете в полной готовности.

С этими словами она потянула своего гостя к себе на кровать и поцеловала в губы:

– А так вам нравится?

Сирин ошарашенно уставилась на нее:

– Зачем ты это делаешь?

– Зачем целую? – хихикнула девушка.

– Нет, вот это все, с мужчинами, – Сирин широко повела рукой.

– Потому что мне за это платят, для чего же еще? Приятнее и легче подарить за вечер удовольствие двум-трем мужчинам, чем с рассвета и до темноты сидеть за шитьем, чтобы сгорбиться и ослепнуть через несколько лет. – Внутри девушки словно прорвалась какая-то плотина, и она быстро, запинаясь, начала рассказывать свою историю.

Черноволосую красотку звали Марион, родом она была из Франции, из Анжера. Когда-то родители отдали ее в ученицы модистке, которая и спровадила наивную девицу в парижский бордель.

– Оказывается, есть мужчины, которым нравятся совсем юные девочки, за свидание они готовы выложить кучу денег. Мне-то, конечно, не перепадало ничего, разве что побои, когда я отказалась отдаться своему первому гостю. Тогда мадам нарочно прислала ко мне самого грубого и отвратительного из ее клиентов, ему нравилось мучить меня. В конце концов он взял меня к себе в качестве любовницы и служанки. Но потом я повзрослела и перестала ему нравиться, и тогда он обменял меня на другую девушку мадам Ревей. Здесь мне живется неплохо, мадам мне как мать родная, она мне только хороших мужчин присылает. Пять лет назад она решила переселиться в Россию – здесь заработать можно куда лучше, и я поехала с ней. А теперь мне почти хватает денег, чтобы выкупиться у мадам. Еще год-два, и я оставлю эту профессию, вернусь домой. Скажусь вдовой, найду себе молодого красивого муженька, пускай он меня балует.

Марион заработала за этот вечер достаточно, чтобы не принимать больше сегодня гостей. К тому же у нее не было никакой охоты попасть в руки одного из подвыпивших офицеров, которые, если верить их пьяной болтовне, хотели перепробовать сегодня как можно больше девиц. Порой откуда-то доносились жалобные женские вскрики – видно, не все гости были ласковы со своими случайными подругами. Поэтому Марион не прогнала этого мальчика, почти еще ребенка, никогда не знавшего женщины, а продолжала болтать дальше.

Сирин, выпрямившись, сидела на краешке постели, чувствуя, как пальцы Марион крепко сжимают ее запястье. Девушка, очевидно, была счастлива найти благодарного слушателя, которому можно было бы поведать свои мечты, – слова лились потоком. Сирин узнала немало о жизни этих женщин и подумала мрачно, что грезам Марион вряд ли суждено осуществиться. Даже десять или пятнадцать лет спустя, когда она постареет и потеряет надежду окрутить богатенького гостя, она все так же будет мечтать о муже, детишках и домике на родине.

Сирин даже не прикоснулась к выпивке, стоявшей на столе в комнате, а потому Марион налегала на вино вдвое усерднее. Голос ее звучал все пронзительнее, а смех наверняка слышен был не только в соседних комнатах. Она снова и снова обнимала своего нелюдимого гостя, целовала его в щеки и пыталась прижаться мокрыми от вина губами к его рту, наконец она сделала последнюю попытку раззадорить юношу и тяжело навалилась на него.

– Не бойтесь, я не скажу вашим приятелям, что у вас такая вот слабина… Наоборот, расскажу, что вы меня оседлали, как истинный татарин свою кобылку… так что я не устояла. – Голос ее становился все тише, речь перешла в неразборчивое бормотание, голова клонилась, она повалилась на постель и тихо засопела.

Сирин поднялась, поглядев на спящую девицу со смешанным чувством презрения и жалости. Телесная любовь, считали люди ее племени, нужна для продолжения рода, Аллах повелел, чтобы мужчина изливал семя в женщину, а та приносила ему сыновей и дочерей. Во время набегов случалось, что женщин чужого племени насиловали и угоняли в рабство, но ни одна татарка не легла бы по доброй воле с чужим мужчиной. Сирин передернуло от мысли, что она могла бы вести такую же жизнь, как Марион, и ей захотелось покинуть эти стены как можно скорее. Она тихонько отворила дверь, дошла до залы, где спали двое пьяных офицеров, – страсть к выпивке оказалась сильнее страсти к женщинам. Невольно Сирин оглянулась в поисках Сергея, но его нигде не было, она поняла, что капитан по-прежнему берет приступом эту жирную белобрысую девку. Поджав губы, Сирин нашла свою шинель, накинула ее на плечи и вышла вон.