Текст книги "Ханская дочь. Любовь в неволе"
Автор книги: Ине Лоренс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)
7
Солдаты работали с удивительной быстротой: до обеда они не только разбили большой шатер, но и подготовили все для роскошного праздника. От факелов внутри шатра и на площадке перед ним все осветилось, как днем, разноцветье полковых и ротных знамен производило впечатление одновременно нарядное и торжественное, тамбурмажоры [20]20
Тамбурмажор – старший в полку барабанщик, по команде которого все барабанщики и горнисты начинают играть.
[Закрыть]позаботились, чтобы на празднестве играли только лучшие музыканты, кухня Преображенского полка приготовила угощения, о которых не смел мечтать простой солдат.
Все обладатели знатных имен и титулов во главе с царем собрались к заходу солнца. Здесь были князья Меншиков, Репнин и Голицын, все генералы, полковники и майоры соответствующих полков – среди них и Шобрин, прославленный захватом Бахадура, и даже кое-кто из офицеров более низкого ранга, никогда еще не присутствовавшие на столь торжественном мероприятии. Среди них были Степан Раскин и Семен Тиренко, которые, впрочем, сочли за лучшее забиться в угол шатра и тихохонько сидеть там, даже носа не показывая. К их радости, прислуживающий солдат принес водку и вино, так что, по крайней мере, можно было выпить для поднятия духа.
Внезапно Раскин махнул рукой, указывая на вход в шатер:
– Гляди, Сергей Васильевич пришел. А ведь еще утром говорили, что он у царя в немилости.
Получив приглашение прибыть на праздник, Сергей был удивлен не меньше своих друзей – впрочем, точнее было бы назвать это не приглашением, а приказом.
Он все время искал пути к освобождению Бахадура, однако нигде не мог найти Кицака, с которым хотел посоветоваться, потом и вовсе прошел слух, что заключенных перевезли в другое место. Сергей надеялся узнать что-нибудь о Бахадуре хотя бы из случайных разговоров на пиру. Досадуя на царя и не смирившись с его немилосердием, Сергей из упрямства не пожелал наряжаться и теперь сидел в грязной полевой форме, словно перепел среди фазанов и павлинов.
Петр Алексеевич, обычно мало заботившийся о своей внешности, надел в этот вечер зеленый кафтан генерал-полковника русской армии с голубой лентой ордена Св. Андрея Первозванного и шарф цветов русского флага – бело-сине-красный. Высокие сапоги были начищены и блестели так, что в них можно было смотреться, как в зеркало. Темно-каштановые волосы его прикрывала черная треуголка с золотым галуном, а на шее висела золоченая офицерская бляха с гербом. И все же платье его выглядело весьма скромным по сравнению с роскошным нарядом Меншикова.
Фельдмаршал блистал в открытом спереди камзоле из шитого золотом шелка поверх посеребренной кирасы, алый мундир был богато отделан, того же цвета были и кюлоты, он также носил ленту Андреевского ордена и шарф с золотыми кистями. И все же сторонний наблюдатель скорее счел бы его кутилой при царском дворе, а не высокопоставленным военачальником. Трудно было поверить, что этот человек в пышном парике с длинными локонами, в треуголке, украшенной золотыми галунами и страусовыми перьями, – один из лучших русских генералов. Другие командиры русского войска также облачились в парадные мундиры, но Меншиков затмевал всех – впрочем, для него это было делом привычным.
Царь снисходительно оглядел его и приказал принести водки.
Случайно взгляд Петра остановился на Сергее, царь наморщил лоб – о появлении молодого капитана никто не объявлял.
– Черт знает где застряла Екатерина, – недовольно сказал он Меншикову.
Князь почесал голову под париком и поморщился:
– Я тоже думаю, почему она заставляет тебя ждать – в конце концов, это она нас пригласила. Большинство здесь не слишком-то рады этому празднику: они считают, что праздновать стоит только тогда, когда мы разобьем шведов.
Царь засопел от гнева:
– Это была ее идея! Она думала, это поднимет боевой дух офицеров. Но если она сейчас не появится, я прикажу ее вытащить, даже если она будет в утреннем капоте и пеньюаре.
Меншиков представил себе эту картину и улыбнулся, в то же время надеясь, что Екатерина достаточно разумна и не зайдет слишком далеко. Если и было что-то страшнее Петра в плохом настроении – это Петр в гневе, а теперь, когда решающее сражение между шведским войском и Российской державой было не за горами, ссора царя с его фавориткой пошла бы не на пользу всему государству. Меншиков уже размышлял, как ему половчее отвлечь царя, чтобы послать кого-нибудь к Екатерине и предупредить ее, но тут музыканты заиграли туш.
Екатерина появилась в платье из голубого бархата, выгодно подчеркивавшем ее стройную полногрудую фигуру, волосы ее были скрыты под светлым париком. У входа в шатер она остановилась, подозвала слугу и взяла с подноса бокал вина. Пока Екатерина шла к царю, Меншиков следил за ней – ему показалось, что и она решила выпить для храбрости, она низко присела в реверансе, склонившись перед государем:
– Ваше величество, надеюсь, праздник совершенно в вашем вкусе.
Петр Алексеевич рубанул рукой воздух:
– Лучше был бы фейерверк в честь победы над шведами.
Екатерина оставалась спокойной:
– Устроить такой праздник в воле Вашего величества.
Меншиков улыбнулся находчивому ответу и посмотрел на царя. Долго сердиться Петр никогда не мог, он потрепал Екатерину по щеке и попытался похлопать ее по заду – из-за пышного турнюра это ему не удалось.
– Будет ли Вашему величеству угодно подождать, пока мы останемся одни, и я сниму этот проволочный каркас? – с улыбкой спросила Екатерина, лукаво прикрываясь веером.
– Может, прямо сейчас прогнать гостей ко всем чертям? – ухмыляясь, предложил царь.
Меншиков расхохотался:
– Нет уж, сначала напьемся!
– Я могу позаботиться, чтобы это произошло побыстрее! Эй, живо накрывайте на стол, и будем пить! – Царь с удовлетворением глядел, как у слуг тотчас же будто крылья выросли. Они засуетились, и через несколько минут каждый сжимал в руке большой стакан водки.
Царь произнес первый тост:
– За Россию и за матушку Екатерину, которая верит, что сегодня нам есть что праздновать, хотя шведы еще на нашей земле!
– За Петра Алексеевича Романова! Если он шведов не победит, никто этого не сделает! – ответила Екатерина.
– Ну, за нас обоих! – Царь стремительно поднял стакан к губам и опустошил его до дна.
Остальные присутствующие последовали примеру царя. Тиренко и Раскин выпили отличную водку с нескрываемым восторгом, Сергей пил через силу, надеясь, что окружающие напьются быстрее и, может быть, тогда он узнает что-нибудь о Бахадуре, можно попытаться использовать положение офицера и под покровом темноты освободить мальчика.
Екатерина подождала, пока шум в шатре немного уляжется, и одарила царя лукавым взглядом:
– Я для тебя кое-что подготовила, дорогой.
Царь хмыкнул:
– Ну-ка, ну-ка… Я узнал, кстати, что пленного еще не отвели обратно, надеюсь, ты не отпустила его из ложного сострадания.
Екатерина с улыбкой сделала книксен.
– Как ты мог подумать, дорогой. Я никогда не отпущу пленного, которого ты осудил, но мой сюрприз и в самом деле связан с Бахадуром. Я хотела показать тебе, какие бывают прапорщики в русском войске. Марфа, пора! – последние слова она произнесла так громко, что они перекрыли гомон пира и были слышны даже снаружи. В следующее мгновение часовые у входа откинули прикрывающий его полог, и вошла Марфа Алексеевна, на ней было изящное, хоть и не столь роскошное, как на Екатерине, платье. За руку она вела юную прелестную девушку, превосходившую ее ростом чуть ли не на полголовы. Незнакомка испуганно оглядывала присутствующих. На ней было светло-зеленое платье, в котором не раз появлялась на приемах Екатерина – наряд пришлось ушить под стройную девичью фигуру.
– Мужайся, дитя мое, увидишь, все будет хорошо, – прошептала Марфа. Но юная татарка выглядела так, словно вот-вот убежит.
Екатерина заметила, что ее подопечная потеряла самообладание, и пришла на помощь: она обняла Сирин и подвела ее к царю.
– Разреши представить тебе: княжна Сирин, дочь Монгур-хана и Натальи Алексеевны Нарышкиной, известная как Бахадур Бахадуров, прапорщик царской армии.
Царь застыл с открытым ртом, словно окаменев. Меншиков выругался словами, подобающими скорее конюху, чем придворному. Царь подошел вплотную к Сирин и ошарашено уставился на два маленьких, но вполне округлых холмика, подчеркнутые низким вырезом платья. Недолго думая, он запустил руку ей в декольте, словно не веря своим глазам.
– Ну если это одна из твоих шуточек! – пробормотал он Екатерине с угрозой в голосе. Она только улыбнулась, продолжая крепко держать девушку за руки. Когда Сирин ощутила на своем теле руки царя, показалось, что она вот-вот залепит ему пощечину или попытается выцарапать глаза.
Когда царь и впрямь нащупал то, о чем говорили ему глаза – юную женскую грудь, – вид у него был совершенно растерянный, почти с испугом он отдернул руку и несколько мгновений только беспомощно открывал рот, потеряв дар речи. Екатерина отпустила Сирин и успокаивающе погладила ее по голове.
Сирин хотела было оттолкнуть ее – сейчас девушка чувствовала себя униженной и испачканной, но в этот момент увидела человека, заставившего ее забыть о собственных проблемах. Это был молодой офицер в роскошном парадном мундире поручика Преображенского полка, только что вошедший в шатер, никто не заметил его – все смотрели только на Сирин.
Офицер буквально обжег Петра ненавидящим взором, а рука его скользнула за пазуху.
Это был Шишкин. Сирин поняла, что в любой момент он может выхватить пистолет и выстрелить. Даже закричи она сейчас – это не спасет царя, и она проклинала себя за прежнее упрямое молчание. Тут взгляд ее упал на рукоять пистолета, засунутого за пояс стоящего рядом офицера. В одно мгновение Сирин подбежала к нему, выхватила оружие и выстрелила в Шишкина. Нажимая на спусковой крючок, Сирин оставалось только надеяться, что он заряжен. Ударил выстрел. Шишкин успел выхватить пистолет, но остановился, словно налетев на стену, открыл рот, откуда вырвалось только хриплое клокотание, и непонимающе уставился на дыру в груди, из которой хлынула кровь. Поручик попытался было вновь поднять оружие, но пистолет выскользнул из руки, упал на пол и выстрелил от удара. Один из офицеров испуганно вскрикнул – пуля пробила его треуголку.
Правое веко и щека Петра судорожно дергались, когда он повернулся и подошел к Шишкину. Поручик упал на колени, пытаясь выговорить последнее проклятие, но сердце его остановилось, и он повалился на землю.
На мгновение стало так тихо, что частое дыхание царя было слышно в каждом уголке шатра. Взгляды всех присутствующих были направлены на Сирин, которая выронила разряженный пистолет, словно он был раскален докрасна, ее лицо побледнело, скулы напряглись – она не в состоянии была даже открыть рот и закричать, хотя крик бился у нее в горле.
Царь обернулся к ней и хлопнул по плечу.
– Кто этот человек? – спросил он.
Сергей, неверящими глазами взиравший на эту сцену, неловко поднялся со своего места и подошел к царю.
– Это Илья Павлович Шишкин из свиты царевича. Один из тех предателей, которые вместе с Кирилиным сбежали к шведам.
Сирин наконец-то обрела дар речи и смогла произнести то, что просилось с языка уже несколько дней.
– Это один из трех убийц, которых Кирилин послал убить Ваше величество. Я вернулась, чтобы предупредить, но поскольку вы приказали меня повесить, я сочла бесполезным что-то вам объяснять, – признание далось ей нелегко.
Однако царь только понимающе кивнул:
– Понимаю тебя, – сказал он со свойственной ему горькой усмешкой.
Екатерина наконец вышла из оцепенения, в которое ее повергло все происходящее. Бросив на убитого Шишкина полный ненависти взгляд, она обняла Сирин и прижала к груди.
– Спасибо тебе, дитя. Ты спасла Россию от очень большой беды.
Потом она повернулась к царю:
– Ну, мой добрый Питер, ты все еще хочешь повесить эту бедную девочку?
Царь растерянно смотрел на нее несколько секунд, а затем оглушительно расхохотался.
– Да, европейским газетчикам это бы понравилось – царь России приказал казнить женщину, которая дважды спасла ему жизнь. Мой бог, я ничего не понимаю, но девочка мне точно нравится.
Екатерина улыбнулась:
– Как дочь Натальи Алексеевны Нарышкиной, Сирин – твоя дальняя родственница.
– Ее зовут Сирин? Это языческое имя мне не нравится! Это дитя должно получить доброе русское имя, как мы ее назовем?
Царь вопросительно посмотрел на Екатерину. Но еще прежде, чем его фаворитка успела что-то сказать, Сирин сама ответила ему – ответила так тихо, словно боялась, что окружающие услышат ее.
– Мать звала меня Татьяной, но она не могла сказать этого при посторонних – отец наказывал ее за это.
Царь кивнул ей с улыбкой:
– Твой отец – великий хан?
– Теперь уже нет, – призналась Сирин, но царь только пренебрежительно махнул рукой.
– В любом случае он был ханом, то есть князем. Итак, мы приветствуем княжну Татьяну Монг… нет, Татьяну Михайловну Нарышкину! – Царь, распахнув объятия, подошел к Сирин, обнял ее и крепко расцеловал в обе щеки и губы. Сирин не попыталась уклониться, а только украдкой вытерла рот, когда Петр наконец отпустил ее.
Царь не обратил на это внимания. Обернувшись, он посмотрел на труп, почесал нос и спросил:
– Почему его все еще не убрали?
Тут же гвардейцы поспешили унести мертвеца. Сирин нервно вскинула руку.
– Ваше величество, не забудьте: еще двое злоумышленников находятся на свободе.
По знаку царя Меншиков вышел из шатра и начал отдавать какие-то приказы. Слов его Сирин не расслышала, царь громогласно призвал слуг и потребовал подать мужчинам водки, а дамам вина.
– За мою родственницу и спасительницу! – крикнул он могучим голосом и чокнулся с Сирин. Она пригубила из своего бокала, надеясь, что теперь ей позволят уйти. Слишком многое свалилось на нее в этот вечер. Во время битвы со шведами ей приходилось убивать против воли, чтобы выжить, но к Шишкину она не испытывала никакой жалости. Поручик заслуживал такой смерти, и она даже немного гордилась тем, что именно ее рука помешала убить царя.
Но Екатерина и не думала так быстро отпускать свою подопечную, она задумала еще кое-что. Взяв царя за рукав, Екатерина умоляюще посмотрела на него:
– Ваше величество, есть еще кое-что, что необходимо уладить.
Петр Алексеевич удивленно взглянул на нее:
– Да? И что же?
Глаза Екатерины лукаво блеснули, и она указала на Сергея.
– Ты считаешь, что это правильно: этот молодой человек больше года путешествовал с твоей родственницей, спал рядом с ней бок о бок… Кто знает, что еще он мог сотворить, и совершенно безнаказанно притом. И кто, в случае чего, будет отвечать за последствия?
Сергей непонимающе уставился на нее. Петр Алексеевич, однако, первым пришел в себя. Он всегда умел ценить хорошую шутку, а потому широко улыбнулся:
– Ты права, Катенька, такое с моей сестрой произойти не должно. И как предлагаешь, что нам теперь делать с этим парнем?
– Или повесить его, или женить на девушке, – ответила Екатерина.
– Нет! – вскрикнула Сирин испуганно, тогда как Сергей выглядел так, словно предпочел бы быть повешенным.
– Знаешь, моя дорогая, мне не хотелось бы прямо перед решительной битвой, вешать неплохого офицера, стало быть, придется женить.
– Пожалуйста, Ваше величество, не делайте этого! – взмолилась Сирин.
Взгляд царя помрачнел:
– Он тебе так противен? Жаль, тогда придется обвенчать его с виселицей, – и он состроил такое лицо, будто уже готов распорядиться о казни Сергея.
Упрямство Сирин и ее гордость были сломлены.
– Если такова воля Вашего величества, я выйду замуж за Сергея. Только не казните его.
Екатерина весело подмигнула царю:
– Отлично! Было бы жаль повесить такого мужчину, как Тарлов, не правда ли, Ваше величество?
Царь смерил Сергея взглядом и предостерегающе поглядел на Екатерину.
– Если мне только покажется, матушка, что парень тебе слишком понравился, я его, пожалуй, укорочу на голову, чтобы высоко не заносился.
Сирин побледнела, а Сергей даже отступил на шаг, резко тряхнув головой. Екатерина была весьма красивой женщиной, но он никогда даже помыслить не мог приблизиться к ней.
По лицу капитана царь догадался о его чувствах и тихонько усмехнулся про себя, затем обнял Сергея за плечи, подвел его к Сирин и соединил их руки:
– Благословляю вас. Катерина, прикажи, чтобы позвали полкового священника. Такая свадьба – поможет забыть о наших прошлых неудачах.
Сирин и Сергею не оставалось ничего иного, как молча принять свою судьбу и обменяться первыми, еще неуверенными взглядами.
8
Да, не о такой брачной ночи мечтал Сергей. Полночь давно миновала, а он и Сирин все еще оставались в праздничном шатре, при этом Сергей ощущал себя абсолютно ненужным. Он молча сжимал стакан с водкой, а все мысли вращались вокруг Бахадура, или Сирин, или Татьяны, как ее теперь звали. Больше всего ему сейчас хотелось остаться в одиночестве, чтобы подумать обо всем, что на него сейчас свалилось. Сергей все еще не мог до конца осознать, что его товарищ Бахадур оказался на самом деле молоденькой девицей, с которой он теперь обвенчан, и уж тем более не имел ни малейшего понятия, что ему теперь с ней делать.
Между тем праздник из попойки перерос чуть ли не в военный совет. Царю было ясно, что Сирин обладает ценнейшей информацией. Пока Сергей молча стоял в стороне и наблюдал за происходящим, его юная жена склонилась над картой, расстеленной на столе, обрисовывая царю и его генералам позиции шведов. Большую часть этого они уже знали от своих разведчиков, но никто не мог рассказать с такой точностью, где именно король Карл разместил отдельные полки и в каком состоянии они находятся. Сирин пробыла в шведском лагере достаточно долго, так что могла немало рассказать о боеспособности вражеских полков, для генералов это была важнейшая информация.
– Ты своими ушами слышала, что граф Пипер предложил королю снять осаду Полтавы и отойти обратно в Польшу? – спросил ее Петр.
Сирин кивнула:
– Это предложил не только Пипер. Реншильд и Левенгаупт настойчиво просили короля отказаться от его плана, но Карл решительно отверг все их советы. Он хочет заполучить Полтаву и все содержимое городских военных складов, чтобы с новым вооружением и с запасом продовольствия возобновить наступление на Москву.
Меншиков потер руки:
– Если мы принудим шведов к решительной битве, они скорее отступят, чем будут биться.
– О нет, этого они не сделают! – возразила Сирин. – Только высшие офицеры понимают, что может произойти, но они будут послушны королевским приказам, а простые солдаты последуют за королем в пекло, если он того захочет. Он для них как бог, бессмертный и непобедимый, и если ему придет в голову атаковать всю русскую армию с одной-единственной ротой, они пойдут за королем, не задумываясь.
– Девица права! – тряхнул головой Петр. – Не число солдат, а дух, который ими двигает, делает шведов столь опасным противником. Поэтому мы уклонимся от прямого столкновения, а отойдем сюда, – тут он склонился к карте, чтобы лучше прочитать написанное, – к Петровке на Ворскле и разобьем лагерь севернее Полтавы.
– Спиной к реке? – спросил с сомнением генерал Репнин. Голицын оживленно поддержал его:
– Мне тоже это не нравится: так мы будем лишены свободы маневра, а если придется отступать, при переправе могут быть большие потери.
– Нам не придется отступать! На этом месте решится судьба России. Или мы победим…
– Мы победим! – перебила Петра Сирин, забыв, что коронованным особам перечить не полагается.
Царь, однако, не рассердился, дружелюбно хлопнул ее по плечу и весело сказал своим генералам:
– Послушайте ее! Мы не проиграем.
– Почему ты в этом так уверен, Бахадур? – спросил Меншиков, все еще не привыкший к новому облику Сирин.
– Я знаю обстановку в шведском войске. Мужества у них в достатке, но они уже несколько месяцев не ели досыта, кроме того, их вооружение старо, и большая нужда в боеприпасах. Если русская армия проявит стойкость и если так будет угодно Аллаху, мы победим.
Царь улыбнулся:
– Твои слова – да в божьи уши, девочка! Теперь нам всем надо лечь и немного поспать, завтра встаем рано. Шереметев, ты выступаешь на рассвете и охраняешь брод у Петровки, возьми столько солдат, сколько нужно. Главная часть армии подтянется так быстро, как только сможет.
Шереметев отсалютовал и первым покинул шатер. Репнин осведомился о приказах, но царь указал на Меншикова.
– Теперь он – главнокомандующий армии, а я – только генерал артиллерии. Господа, прошу простить, что покидаю палатку, чтобы известить командиров о наших планах.
Меншиков ухмыльнулся.
– Я охотно разрешаю, но, во-первых, это твой шатер, а я тут только гость, а во-вторых, большинство офицеров уже спят.
– Ну так я их разбужу, – ответил царь, состроил свирепое лицо и бросил на Сирин поощряющий взгляд. – Теперь ты можешь лечь спать, девочка, а муж проводит тебя в свою палатку.
– Моя палатка находится в половине дневного перехода отсюда, – ответил Сергей с несчастным видом.
– Ничего не поделаешь. Тогда разрешаю вам занять мою, а я могу поспать у Катеньки, если вообще засну, – царь хитро подмигнул обоим и удалился. Его приближенные последовали за ним и оставили Сирин и Сергея одних смущенными и напуганными.
Сергей взял Сирин за руку, стараясь не смотреть на нее, и повел к палатке Петра. Охрана, получив соответствующие указания, беспрепятственно их пропустила. Внутри ничего не говорило о том, что здесь ночует властелин великой державы: на узкой походной кровати мог уместиться только один человек – одеяло, впрочем, тоже было только одно. Сирин металась взад и вперед, как пойманный зверь, не осмеливаясь взглянуть на Сергея: с одной стороны, она боялась остаться с ним наедине, но в то же время ей до боли хотелось, чтобы он обнял ее и сказал, что не сердится ни на ее двойную игру, ни на внезапную свадьбу. Сергей чувствовал себя не менее беспомощным: он не привык общаться с женщинами. Родители умерли рано, и его отдали в кадетский корпус, он стал военным. Там Сергей, за исключением редких посещений проституток, не имел дела с женщинами, и теперь голова его отказывалась понимать, как он мог прожить целый год рядом с Сирин, так и не раскрыв тайны, сотни деталей должны были указать ему на ее истинный пол. После недолгого молчания он растерянно улыбнулся и указал на кровать.
– После такого дня ты, должно быть, очень устала, ложись в кровать, я расположусь на полу.
Сирин осторожно улыбнулась в ответ, но ближе не подошла.
– Без одеяла? Или ты собрался закутаться в военные карты? Они достаточно большие.
– И действительно! – Сергей подумал, не стоит ли попросить у караульных одеяло, но Сирин уже приняла решение: она сняла одеяло с кровати и протянула ему.
– Возьми! Я обойдусь без него – на кровати можно и так спать.
Он посмотрел на ее платье с глубоким вырезом и рукавами до локтя.
– В таком наряде? Да ты простудишься тут же!
– Никогда! Я – дочь степи! – запротестовала Сирин, но поняла, что ей не удастся переубедить Сергея. Она покачалась на кровати, испытывая ее прочность.
– Хоть она и неширокая, на двоих ее хватит. В конце концов, мы уже давно не спали под одним одеялом.
С этим было трудно спорить, правда, Сергей тогда не знал, что рядом с ним лежит женщина. Он напомнил себе, что необходимо выспаться, чтобы с утра выступить в поход, и постарался представить себе, что рядом с ним снова спит Бахадур. Почувствовав прежнее дружеское чувство, он обрадовался и предложил Сирин ложиться первой, она вытянулась на самом краю кровати, уступая ему место.
– Так ты свалишься! – возразил Сергей, осторожно устраиваясь рядом. Под его весом кровать прогнулась, и Сирин скатилась к центру. Она быстро повернулась к нему спиной и сжала кулаки. Его близость была ей приятна, но она чувствовала, что не готова еще к тому, чего он может от нее потребовать.
Сергей ощутил, что она замерла, жесткая, как доска, и натянул одеяло – на них обоих. Наверное, самая странная супружеская пара во всей России, – подумал он со вздохом и почувствовал, как от тепла ее тела в нем пробуждается желание, однако он понимал, что не может сейчас вступить в права супруга, чтобы не нарушить доверия, которое она к нему питала.
Тонкая нить симпатии, которая их связывала, тут же оборвалась бы, прояви он хоть малейшее нетерпение.
– Сирин, можно тебя спросить?
– Да, конечно, – Сирин дышала сдавленно, не зная, что ответить Сергею, если он спросит о причинах всего этого маскарада.
Сергей погладил ее по коротким волосам, обычным для мальчика и совершенно непривычным для женщины, и улыбнулся.
– Господи, что тебе только не пришлось пережить, ты действительно самая мужественная девушка на свете.
– Для этого не требовалось мужества. Это был приказ моего отца и Зейны, его любимой жены, которая выдала меня русским. Я только попыталась сделать все как можно лучше, – Сирин дернула плечами и понадеялась, что теперь Сергей замолчит, но он и не думал засыпать, напомнив ей с тихим смехом о первой части их похода от Карасука на запад.
– Я уже тогда все время о тебе думал, не мог понять, почему, но чувствовал, что меня к тебе тянет. И ненависть твою чувствовал всем телом.
– Я тебя не ненавидела, – ответила Сирин. Сергей не стал вдаваться в подробности, но заговорил об их приключениях и, наконец, о пощечине.
– Ты можешь меня простить? – спросил он наконец.
– Что? – усталость наконец взяла свое, и Сирин уже едва шевелила губами. Сергей рассудил, что лучше будет не тревожить ее и дать поспать.
– Спокойной ночи, – шепнул он ей на ухо и закрыл глаза. Было уже поздно, но сон все не шел к нему.
Он чувствовал, что Сирин успокоилась, и вскоре ее ровное спокойное дыхание дало понять, что усталость одолела страх. Вскоре она уже глубоко спала и тихо бормотала его имя, повторяя странные слова, которых он не мог разобрать, но почему-то был уверен, что Сирин повторяет; «Сергей, я люблю тебя».
В нем вспыхнула радость, согревавшая его куда больше, чем тепло ее тела. Пытаясь во сне устроиться поудобнее, Сирин прижалась к Сергею, снова пробудив в нем зов плоти, он представил себе, как она отдается ему, но от этого стало только хуже, и он сказал себе, что этот миг определенно не так далек. С этой приятной мыслью он заснул, и когда сигнал трубача пробудил его от короткого сна, он уже успел насладиться во сне всем, что надеялся вскоре разделить со своей юной женой.
