Текст книги "Повесть о Сарыкейнек и Валехе"

Автор книги: Ильяс Эфендиев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Ах, как страшно! – рассмеялся я ему в лицо. – А я в свою очередь обещаю пощекотать ваше начальническое самолюбие...

– Ладно, там будет видно... Послушай, может, поборемся не за так, а... Мой новоявленный соперник потер большим пальцем об указательный.

Я сделал вид, что не понял его.

– Тьфу, какой ты бестолковый! Я предлагаю бороться за деньги. Ну, скажем, кто победит, тот получает пятьсот рублей. Согласен?

Этот поворот разговора мне совсем не понравился. Читать-то я читал, что где-то существует такое – на спортсменов делают ставки, как на лошадей. Но все это было противно и чуждо. Я привык смотреть на спорт как на соревнование в силе, ловкости, отваге, настойчивости. Победа воодушевляла, приносила радость. Чтоб она была испорчена корыстью? Давала деньги? Никогда в жизни!

– Я простой шофер, – сказал я, еле сдерживаясь, – откуда у меня пятьсот рублей...

– Ну, пусть триста. Двести... Идет?

– Не такие уж мы бедные, – прорвало меня. – Могу одолжить, если нуждаетесь. Но превращать спорт в торговлю! Нет, на это я не согласен. Хотите бороться, ладно, я готов, но без этих ваших штучек! Согласны – по рукам, не согласны...

– Ну-ну, я пошутил, – ничуть не смутившись, повернул он на сто восемьдесят градусов. – Пусть будет, как ты говоришь. Чистый спорт.

Товарищи, к моему удивлению, к предстоящей схватке отнеслись одобрительно. То ли от однообразия нашей жизни, то ли потому, что я мог, как им казалось, сбить спесь с "нового начальства"... Скорее всего, и то и другое.

– Я буду судьей, – вызвался Сарвар. И тут же заметил мне не как судья, а как заботливый тренер: – Только ты, Валех, поосторожней. Раз он вызывает тебя на ковер, значит, он сильный борец и в хорошей спортивной форме. Значит уверен в себе...

Единственно, кто чутко уловил мое настроение, – была Сарыкейнек. Ей сразу и решительно не понравилась эта затея с борьбой..

– Зачем тебе это? – удивилась она. – Он старше тебя, тяжелее. И потом, тебе бороться с ним... – она пожала плечами, – как-то неловко. – Сарыкейнек, очевидно, имела в виду историю с квартирой.

– Мне самому не хочется, – признался я. – Но что делать... Он насильно вырвал мое согласие. Если я теперь откажусь, он подумает, что я боюсь его.

Сарыкейнек не стала настаивать на своем, просто на мгновение прижалась ко мне.

... Известие о предстоящем состязании мигом облетело стройку. Еще бы! При той скуке, которая витала над нашим досугом – только и развлечений что книги да кино, – этого и следовало ожидать. К тому же надо учесть, в наших краях любят борьбу. Много ценителей этого традиционного вида спорта...

Местом состязания выбрали площадку перед строящимся клубом. Расставили скамейки для публики. Эльдар после работы сбегал в общежитие и захватил балабан, а ученик каменщика Зелимхан пришел с нагарой. (Балабан – небольшой духовой инструмент, напоминающий зурну; нагара – ударный инструмент) К назначенным восьми часам вечера площадка была забита народом. Самодеятельные музыканты вовсю играли "Кероглы" – ту воинственную бодрящую мелодию, которая у азербайджанцев испокон веков сопровождала состязания пехлеванов.

А когда все было готово, Сарвар вышел вперед и представил публике соперников, в меру похвалил и того и другого и, как заправский конферансье, закончил это свое представление шуткой:

– Ну, а вы, ребята, особенно вот ты, Муса, с твоей луженой глоткой, Сарвар показал на стоящего впереди молодого слесаря, – не очень-то кричите во время схватки. А то что выходит? Кто будет болеть за Валеха, тот, считай, не гостеприимен – ведь Раджаб-муаллим приехал недавно, и пока он вроде как наш гость. А кто будет подбадривать Раджаб-муаллима, тот... Того можно упрекнуть в излишнем рвении перед новым начальством. Разве не так? – закончил он под общий смех.

Я рассмеялся вместе со всеми. Не знаю почему, но даже сейчас, перед схваткой, я относился к ней без должной серьезности. Как к шутке. Не было во мне необходимой в таких случаях спортивной злости.

Мы разделись по пояс. Сделали несколько кругов, разминаясь и одновременно пританцовывая под музыку. Вот сошлись в центре, лоб ко лбу. Вижу перед собой настороженные хитрые глаза соперника, а меня разбирает смех. Чего это он так напыжился? Схватились. Э-э, нет, тут не до шуток! Крепкая рука! Не зря меня предупреждал Сарвар. Мой соперник и вправду сильный борец.

Я увернулся от одного захвата, от другого. Нырнул под локоть Раджаба, думая перебросить его через себя... Но тот разгадал маневр. Присел и схватил меня железной хваткой.

Уж не знаю как, но через мгновение я оказался на спине. Не настроился я на борьбу, черт возьми! Недооценил соперника. А это немедленно дает о себе знать!

Впрочем, еще не все потеряно. Я напрягся, не давая сопернику положить меня на обе лопатки, стремительно перевернулся на другой бок, и...

Раджаб отпустил меня, вскочил и победно поднял руки над головой.

– Неправильно! Не считать!! – услышал я возбужденные голоса моих товарищей.

Но Сарвар поднял руку, чтобы навести тишину, и громко сказал:

– Ребята, тише. Валех коснулся лопатками ковра. Вы все видели...

– Что ты говоришь! – вскипел Зейнал. – Он не смог удержать его на лопатках даже несколько секунд! Неправильно!

– Пусть борются еще! – кричали вокруг.

Но для меня было достаточно того, что я и вправду побывал на лопатках. Мало – много... Э-э, чего торговаться! Я так расстроился, что сам отошел в сторону, давая понять, что бороться больше не хочу, во всяком случае сегодня. Правильно или неправильно засчитана победа, не имело значения. Я знал: хоть и на мгновение, но я коснулся земли. Этого я себе не мог простить.

Я собрался уходить. Оделся. Настроение подавленное. А тут Раджаб, ходивший по кругу с победно поднятыми руками, вдруг, смешно подпрыгнув и сделав в воздухе быстрое движение ногами, на манер Мухаммеда Али, бросился ко мне, чтобы обнять. Вот, мол, какой я победитель – сильный, но благородный, внимательный к побежденному. Он даже вытянул губы, чтобы чмокнуть меня в щеку. Но я увернулся. И Раджаб-муаллим еле удержался на ногах, чуть не упал. Я вышел из толпы...

– Напрасно мы тебя судьей выбрали, – услышал я сердитый голос Зейнала.

Сарвар отвечал ему что-то. Что именно, я не слышал. Отойдя в сторонку, я сел и, опустив голову, медленно завязывал шнурки на ботинках. Пальцы не слушались меня.

И тут я почувствовал на своем плече легкую руку Сарыкейнек.

– Чего тебе? – грубовато спросил я.

– В магазин джинсы привезли. Пойдем посмотрим. – Она говорила так, будто ничего не произошло. Причем в голосе ее – я это сразу почувствовал – не было ни капельки притворства или жалости. Уж я-то знал все оттенки ее голоса.

– А мой размер есть? – спросил Эльдар.

– На тебя нужно метров десять ткани, – сказал Зейнал.

Ребята рассмеялись. Улыбнулся и я. Но эта моя улыбка... мне самому показалась жалкой.

... С того дня не было случая, чтобы Раджаб-муаллим, проходя мимо, не остановился бы возле меня с самодовольной улыбочкой, не справился бы о моем здоровье-самочувствии. В том смысле, что, дескать, не зашиб ли я тебя, братец, ненароком, когда бросил на лопатки? Не переломал ли косточек? От этой его улыбочки меня мутило. И каждый раз я говорил ребятам:

– Устройте-ка нам еще схватку, а! Да поскорей.

Сарыкейнек успокаивала меня.

– Оставь ты его в покое, – говорила она. – Не пара он тебе.

Но меня эти слова сердили.

– Ничего ты не понимаешь в мужских делах, – выговаривал я ей. – Не вмешивайся!

Улыбочки начальника, его наигранный интерес к моему здоровью унижали меня, преследовали меня даже во сне.

Сарыкейнек переживает за любимого

... Он не в себе. Я это вижу и чувствую каждый божий день. Когда мы в столовой или на улице встреча. емся с Раджаб-муаллимом, я вижу, как Валех весь напрягается, как набухают у него жилы на висках. И весь он как-то съеживается. Демонстративно отворачивается, Валех совсем не умеет притворяться, дуется как-то по-детски. И чего он так переживает? Ну, навязал ему Раджаб-муаллим эту свою борьбу, хотя и вес, и возраст у них разные. Ну, проиграл... Не вешаться же теперь! Ведь Валех остается таким же, каким был. Сильным, ловким, смелым. Разве можно его поставить рядом с этим Раджабом? Самодовольным, жирным. Да никогда в жизни!.. Это же надо – пристать к человеку, сделавшему тебе доброе дело, уступившему свою законную квартиру: "Давай бороться... давай бороться!.." Его жена куда совестливее, чем он. Встречаясь со мной, смущается, опускает голову. И на эту проклятую борьбу не пришла смотреть.

А что Валех?

Все как один успокаивают меня. Словно сговорились. Даже Сарвар и тот твердит: "Пустое дело, плюнь, не стоит связываться". Да уж связался! Назвался груздем, полезай в кузов... Это надо же – так глупо проиграть?! А все оттого, что до сих пор не попадался мне сильный соперник, я привык к легким победам... И вот он, час расплаты!.. А Сарыкейнек... Мне стыдно ей смотреть в лицо. Небось думает: ну и парень же мне попался! Ни образования, ни должности, ни квартиры... Да еще слабак, при первом же натиске был побежден самодовольным наглецом.

Наконец через несколько дней мы с товарищами, улучив момент, подошли к Раджабу.

– Салют, друзья! Физкульт-привет! – Он глянул на меня и, как всегда, победно поднял руки над головой.

Тут Зейнал, молодчина, молча опустил эти его задранные руки и говорит:

– Раджаб-муаллим, мы хотим передать вам ответный вызов Валеха. Как вы смотрите на бой-реванш?

– А что, хорошо смотрю. – Раджаб встал по стойке "смирно" и шутовски отдал честь. – Есть бой-реванш! – Он помолчал и добавил: – Только у меня есть одно условие.

– Какое же? – спросил Эльдар.

– А такое... – сразу посерьезнел Раджаб. – Проигравший выкладывает двести рублей, – и он кивнул в мою сторону.

– Вы что же это, заранее знаете, что проигравшим буду именно я?! – От возмущения у меня аж руки зачесались: видел наглецов, но чтоб такого!..

– Что-то очень вы уверены в себе, – сказал Зейнал.

– Приз двести рублей, – повторил Раджаб. – Хотите – соглашайтесь, хотите нет, дело ваше...

Тут я не выдержал, перебил его:

– Триста!

Раджаб посмотрел на меня – уж не шучу ли? – и удовлетворенно хмыкнул:

– Я согласен. Пусть будет триста. – И, уже представив денежные купюры у себя в кармане, алчно уточнил: – Тот, кто будет побежден, дает победителю триста рублей. – Он ухмыльнулся, веселое расположение духа вернулось к нему. Чтоб было точно, как в бухгалтерии.

Вечером на том же месте, что и раньше, на дереве, напротив строящегося клуба, висела афиша, извещавшая о матче-реванше. Народу собралось больше, чем в первый раз. Вовсю играли Эльдар с Зелимханом.

Ох и схватились же мы!

Теперь я был подтянут и внимателен как никогда. Не поддавшись на несколько ложных выпадов, я выждал момент. И вот сделал захват. Изо всех сил мял я его крутой загривок, гнул к земле. Он не поддавался. Что говорить – Раджаб был борец что надо! Но его тяжелое хриплое дыхание возле моего уха, его безволосая грудь, которая уже лоснилась от пота, запах его тела – все в нем было глубоко противно мне; в моей душе поднималась и крепла злая неприязнь к этому волею судьбы оказавшемуся на нашей стройке чужому мне человеку. И я чувствовал, как от этой неприязни силы приливают к рукам. Раджаб не поддавался. Сопел, потел, но никак не удавалось мне взять его на прием – выскальзывал... "Ради денег старается, подлец!" – мелькнуло в голове. И эта мысль словно подхлестнула меня, я сделал еще одно усилие... еще! И вот Раджаб коснулся лопатками земли, размяк, обессиленный. Я вскочил на ноги. Но и Раджаб тут же встал и полез бороться как ни в чем не бывало.

Поднялся шум.

– Он положил его!

– Судья! Что смотрит судья?!

Мы остановились. С видом деланного изумления на лице Раджаб стал бегать по кругу, взывая к публике, к судье, – судьей на этот раз был старый мастер уста Мадат. Я видел, как уста развел руками, не выдержав напора настырного начальника.

– Победа спорная, – промолвил он наконец. – Хотя мне показалось, что ты коснулся лопатками земли.,,

– Коснулся! Коснулся! – кричали вокруг.

– Но... Давайте еще! – Никогда, наверное, старый мастер не был в таком затруднительном положении, как сейчас. Он поднял руку и повторил: – Пусть борются еще раз.

– Послушай, уста, мы все видели. Он его уложил по всем правилам! – не мог успокоиться Придира Зейнал.

– С судьей нельзя спорить. Нельзя! – подскочил к нему Раджаб.

Но тут уже вмешался я сам:

– Ладно. Будь, как сказал уста Мадат, – сказал я. – Начнем заново!

И буквально через несколько секунд Раджаб лежал на земле на обеих лопатках, а я его давил вниз, давил... Еле оторвали.

– Ура! – орали ребята в радостном возбуждении, А Придира Зейнал подступил к судье:

– Ну что, уста Мадат! Что скажешь на этот раз?

– Теперь все и ребенку ясно, – разгладил усы старый мастер, большой поклонник борьбы. Видно было, что он доволен исходом схватки и моя победа принесла ему истинное удовольствие. – Теперь все по правилам. Комар носу не подточит.

И уста Мадат подошел ко мне, пожал руку своей жесткой рукой.

Ребята схватили меня и стали качать. Я еле вырвался.

А Сарыкейнек, вижу, так и сияет от радости. Нет, что бы она там ни говорила раньше, а моя победа или мое поражение для нее не безразличны.

Пока мы торжествовали победу, глянь – начальника и след простыл. Смылся под шумок.

– А что приз? Где ж его денежки? – спросил дотошный Зейнал. – Сам же условие поставил. И еще, помните, говорил: мол, не забудьте...

– Не сбежит, – сказал Сарвар. – Никуда он от нас не денется.

– А может, он за деньгами побежал? – предположил Эльдар и сам же рассмеялся от нелепости такого предположения. Начальник был явный жмот.

В тот день Раджаба мы так нигде и не нашли.

Зато на другой день в столовой столкнулись с ним нос к носу.

– Салют! – Он глянул на нас со своей хитренькой улыбочкой, но победно руки над головой уже не поднял, с невинным видом хотел продолжить свой путь.

– Уважаемый Раджаб-муаллим, а приз? – преградил ему дорогу Зейнал.

– Какой такой приз? – сделал большие глаза наш "бизнесмен", как со вчерашнего дня мы прозвали его.

– А такой... Сами ж ведь настаивали. Условие поставили сами. Кто проиграет...

– Ах, это... – деланно протянул Раджаб. – Это я так, ребята. Пошутил. Что вы, шуток не понимаете?

– Как это – пошутил? – спросил Зейнал и гневно покраснел.

– Ну, если по справедливости, то... мы квиты!– нагло заявил, видя, что мы не собираемся отступать, Раджаб. – Один раз победил я, один раз Валех. Ничья... Вот, если хочешь, давай поборемся еще раз, выявим, кто из нас абсолютный чемпион? Чемпион стройки, – хихикнул он, обернувшись ко мне. – Вот если на этот раз...

– Давай, – решительно сказал я.

Наутро в укромном местечке в лесу – на этот раз Раджаб сам попросил нашу схватку не предавать гласности!– я его уложил на лопатки в два счета. Тот не успел и глазом моргнуть. Я его уложил и держал так до тех пор, пока он сам не сказал, что сдается, что проиграл.

Он встал, оделся, с шутовскими ужимками поднял мою руку над головой: дескать, поздравляю, абсолютным победителем оказался ты! И повернулся уходить.

– Постойте. Вы куда? – окликнул его Зейнал.

– А что? – остановился Раджаб. – Бой окончен. Результат налицо.

– Значит, счет в матче два – один в пользу Валеха, не так ли? – спросил Зейнал.

– Я же сказал, что...

– Тогда гони денежки.

Он расхохотался. Он хохотал долго и, по-моему, искренне. Мы стояли и ждали, пока он замолкнет и что будет дальше.

– Хи-хи, – хихикнул он напоследок, утихая, – и вы поверили? Да разве советский спортсмен может бороться за деньги?! – проговорил он с неожиданным пафосом и даже покачал головой неодобрительно, будто это мы затеяли все, не он сам. – Да если узнают про такое ваше требование, про вас напечатают фельетон!

Такого нахальства мы даже от него не ожидали, Дело, конечно, было не в деньгах. Его, этого наглеца, следовало проучить. И как следует!.

Мы не отступали.

– Это про тебя фельетон напишут, про тебя!..– Зейнал угрожающе надвинулся на Раджаба.– Давай сюда двести рублей! А не то...

– Триста, – подсказал Сарвар.

– Да! Триста...

– Не забывай, ты говоришь с начальником, – отступая, сделал последний демагогический ход Раджаб.

– Гони денежки! – продолжал наступать на него Зейнал.

Эльдар подлил масла в огонь.

– Знаете, – с деланной заботой, искусно подражая голосу самого Раджаба, сказал он, – этот наш Зейнал такой нервный!.. Чуть что, рвется в драку, а как вцепится, так его не оторвешь. Силен драться, особенно головой...

Криво улыбнувшись, Раджаб промямлил:

– При мне нет денег, ребята. Я не захватил... Я принесу позже. Завтра.

– Нет, деньги при тебе, – не отставал Зейнал. Все лицо и шея у него были такими пунцово-красными, что казалось, еще немного – и покраснеет воротник рубашки.

Раджаб полез в карман, вытащил носовой платок, выронил его – руки у него дрожали, не то с перепугу, не то от жадности... Он полез в другой карман и вытащил двадцатипятирублевку.

– Вот,– сказал он. – У меня больше нет... Выпейте за мое здоровье! – Он еще пробовал шутить.

– Гони все! До последнего гроша. Как договорились! – не отступал от него Зейнал.

Тогда Раджаб снова полез в карман, вытащил еще какие-то мятые купюры. Протянул мне:

– На, Валех-джан, возьми. У меня больше нет... Вы ребята холостые, а у меня семья, дети... – Голос у него дрожал.

Я взял деньги, подержал в руке (чтобы он поверил в то, что деньги мы у него собираемся взять всерьез) и швырнул их ему в лицо. Точнее, не в лицо – в грудь: как-никак он был старше меня по возрасту, а не считаться с этим я не мог.

– Возьми обратно. И проваливай!

Он опустился на колени, стал ползать, собирать деньги. А собрав, торопливо пошел прочь.

А мне вдруг опротивело все. Показалась жалкой эта затея – попугать начальника и вся эта возня с матчами, сама борьба – все. Я налетел на Зейнала:

– Какого черта ты пристал к нему?

– Будь уверен, проиграй ты, он бы от тебя так просто не отстал, хладнокровно парировал Зейнал. А Эльдар неожиданно добавил:

– Деньги надо было все же взять. Взять и... ну... купить подарок его жене. Или что-нибудь на новоселье. Идея была неплохой, но явно запоздалой. А Сарвар только и сказал:

– Пустой человек! Ну его...

Сказал, как припечатал.

Обиженный на мою резкость, Зейнал не утерпел.

– Эх ты, – покачал он головой. – Нашел перед кем благородничать! – Он имел в виду историю с квартирой.

– Квартиру не ему дали, – рассудил Сарвар. – Его детям, его жене, ведь она-то не виновата, что он подлец. .. И куда только смотрела, когда выходила за него замуж, – добавил он неожиданно.

Глава третья

О ТОМ, КАК ПОСТРОЕН БЫЛ НОВЫЙ ДОМ

ДЛЯ ГЮЛЛЮБЕИМ И ЧУТЬ БЫЛО НЕ СЫГРАНА

НАША СВАДЬБА, А В ИТОГЕ САРЫКЕЙНЕК

ОКАЗАЛАСЬ В ОБЩЕЖИТИИ

На этот раз мы сидели и пили чай не в доме, а во дворе. Прямо на земле Гюллюбеим-хала расстелила палас, накидала подушек... Вот так и сидели мы на свежем воздухе, под орешником, листья которого по весне издавали резкий, волнующий ардмат.

Вечерело. Гюллюбеим-хала включила свет, и от света, падающего на палас, на орешник, на дворик, все вокруг выглядело странно, необычно: и листья, освещенные так ярко, что видны были жилки на них, и неестественно длинные тени, черные, уходящие куда-то в ночь.

Гюллюбеим-хала хлопотала на веранде, время от времени принося очередную вазочку с еще одним сортом варенья,– большая она мастерица варенье варить. Вот так весь день на ногах. Неустанно бегает она по хозяйству. А как любит Сарыкейнек и меня! Как расхваливает! Послушать ее – так лучше нас нет на свете... Славная старушка! Вот бы и вправду она всегда жила с нами. И деятельная, и добрая. Не стонет, не причитает, как иные матери, что ее позабыл-позабросил родной сын. А когда заходит о нем разговор, то, не роняя чувства собственного достоинства, она говорит: "Лишь бы здоров был... И вам всем желаю здоровья!"

Вот так мы сидели. А надо сказать, что весна в наших горах отличается особым непостоянством. То стоит распрекрасная тихая пора, цветут маки в низинах, а то вдруг как хлынет дождь сплошной стеной, как загремит-загрохочет в небе, да так близко, что кажется – можно рукой достать до молнии...

Вот и сейчас внезапно, как по команде, зашумел орешник над головой. Поначалу тихий и порывистый ветер, упав сверху, с гор, на глазах набирал силу. Смолкли птицы. Небо мигом потемнело, исчезли звезды. От порывов ветра закачалась электрическая лампочка на шнуре, и от этого вокруг тревожно зашевелились тени, все стало как-то неопределенно и зыбко.

– Вставайте! Быстро! – крикнула Гюллюбеим-хала, торопливо хватая самовар с заварным чайником. – Сейчас польет!

Не успела Сарыкейнек собрать стаканы, а я свернуть палас, как первые крупные капли застучали по земле. И – хлынуло! Казалось, небо обрушило на землю разом все свои запасы дождя. В один миг все вокруг превратилось в сплошные потоки – шумя и пенясь, вода низвергалась с крыш, неслись неожиданно образовавшиеся здесь и там широкие, в арык шириной, ручьи, через которые уже было не переступить. А на небе грохотало, поминутно сверкала молния... Когда я был маленьким, во время таких вот гроз покойная бабушка – мир праху ее! говаривала, что, дескать, это ангелы скачут по облакам на волшебных конях с серебряными копытами – оттого и искры, и гром; вот сейчас погарцуют-поскачут, разгонят тучи копытами и выглянет солнышко. .. Когда она это говорила, я представлял себе скачки, которые время от времени устраивались в наших местах. Я их любил. И оттого майские грозы не были мне страшны...

Перебросив свернутый палас через плечо, я кинулся под навес. И остановился. Что такое? На моих глазах домик Гюллюбеим-халы стал оседать, крышу перехлестнул селевой поток, густая вязкая грязь потекла по стенам. Со стуком разорвавшейся бомбы лопнула электрическая лампочка на веранде, и все вокруг погрузилось во мглу. Дождь разом, как по команде, прекратился, в образовавшуюся на небе промоину выглянула луна, и в ее свете нам предстала неприглядная картина. Одной стороны дома, той, что примыкала к горе, не стало. На наших глазах крыша накренилась и обрушилась с грохотом. На месте домика Гюллюбеим-халы осталась груда обломков.

А через минуту небо снова было чистым, еще ярче светили звезды на небе. Месяц освещал ровным спокойным светом мокрые сады, отражался в образовавшихся вокруг многочисленных лужах. Птица "иса-муса" сначала робко цвиркнула раз-другой, и вот уже пела, словно и не было ливня, селевого потока. Так и хотелось поддаться этой идиллии, если бы... если бы не груда обломков перед глазами. Вот они!

Сбежались соседи. Общими усилиями мы разобрали завал из камней, черепицы, пытаясь найти что-нибудь уцелевшее в жидкой грязи. Но увы... Спасти удалось совсем немногое. Из съестного погибло все – запасы муки, лука, картошки... Но разве об этом сейчас думала старушка, плача горючими слезами возле своего разрушенного жилища?!

Ночь мы коротали у соседей, а наутро узнали, что сель обрушился на проведенный совхозом по склону горы арык, стены арыка не выдержали и обрушились, причем именно над домиком Гюллюбеим.

Гюллюбеим-хала имела непосредственное отношение к стройке, работала тестомесом в небольшой пекарне при столовой. И в тот же день, предварительно все обдумав и прикинув на бумаге, мы с Сарваром явились к Джамалу-муаллиму с идеей. Силами бригады, с помощью односельчан построить для Гюллюбеим-халы новый дом. Разумеется, во внеурочное время. Единственное, что нам нужно было, – это строительные материалы...

Джамал-муаллим тут же при нас позвонил директору рудника, и в течение минуты вопрос был решен.

– Дело это, конечно, благородное, – сказал он, прощаясь с нами. – Только, ребята, пусть это будет не в ущерб стройке, ладно?

– Ладно.

– Договорились

– Конечно же! На этот счет будьте спокойны. Мы были рады, что дело уладилось так быстро. Ну, а как обрадовалась нашей помощи Гюллюбеим-хала! Где ей своими силами новый дом поднять?!

Постройку можно было начинать хоть сегодня. Но прежде следовало решить, как будет выглядеть этот новый дом.

– Пусть он будет таким, каким был, – сказала старушка.

– В точности таким? – переспросил я.

– В точности, – подтвердила она. – Таким, каким поставил его когда-то сельский каменщик, имя его, помнишь,– она обратилась ко мне, – вырезано у входа в дом...

Да, конечно. Этот камень со стершейся арабской вязью, означавшей по традиции время постройки дома и имя строителя, мы откопали в развалинах.

Прораб, молодой инженер, которого мы захватили с собой, рассмеялся.

– Тетушка, – сказал он, – да какой смысл слепо копировать то, что когда-то было. Ведь сейчас строят иначе. Лучше. То есть нет, – поправил он сам себя,– в смысле качества мы можем многому поучиться у древних. Я имел в виду другое. Сейчас планировка домов удобнее, проще... Разве не так?

Гюллюбеим-хала согласно кивнула головой:

– Это верно. В современных домах жить удобнее, но... а как же память? Ведь так хочется, чтобы что-то напоминало мне старый дом... Дом, в котором я прожила всю жизнь!

Я предложил простой выход: в своде двери на видном месте заложить камень из старого дома. Тот самый, на котором начертано имя строителя. Ну, а сам новый дом выстроить попросторнее старого, с окнами на все четыре стороны, разумеется – пошире прежних. И полы не земляными должны быть, как раньше, а деревянными, крашеными. А крышу мы решили выложить черепицей. Как и была. Так, чтобы снаружи дом напоминал прежний. Выделить черепицу нам обещали в совхозе. И заодно обещали углубить на метр дно того злосчастного арыка над домом Гюллюбеим-халы, который и явился причиной катастрофы. Ведь сколько на своем веку повидал дом Гюллюбеим-халы дождей, ветров – выстоял. Пока не провели этот арык сверху. Вырыли тяп-ляп...

Ну, а пока нужно было временное пристанище. И тут нам помогло то, что односельчане Гюллюбеим-халы в прошлом занимались скотоводством. И почти у каждого крестьянина здесь имелся солидный запас войлока.

Пока мы решали, как быть с новым домом Гюллюбеим-халы, односельчане прямо во дворе, под орешником, где мы сидели в тот злополучный вечер, .разбили палатку. Мы вошли, нагнув головы, внутрь, и в нос нам ударил крепкий запах прокаленной на солнце пыльной шерсти, кислого молока, кизячного дыма... Этот запах пробудил во мне далекие, смутные воспоминания детства: холодный ключ бьет неподалеку от нашего шатра на эйлаге, вода приятно студенит рот; холеные жеребцы носятся по поляне, усыпанной маками, и от избытка сил взбрыкивают задними копытами, разбрасывая комья сырой после недавно прошедшего ливня земли... Уж не знаю, было ли это в действительности со мной или мне это рассказывала бабушка – о старом житье-бытье, когда наши предки вели кочевой образ жизни, полный тяжелого труда и житейских неудобств, но не лишенный поэзии истинной простоты, близости к природе...

Одна из войлочных плит в палатке имела несколько отверстий, откуда пробивались внутрь узенькие лучики света; я подошел поближе, вгляделся – края отверстий слегка обуглились, обгорели. От костра. Или, может, то были следы от пуль? Очень может быть! Мало ли в каких переплетах побывал на своем веку этот старый войлок? Наверное, повидал и перестрелки, горячую удаль молодцов – тех, которые среди ночи могли вскочить по тревоге на спину сонного скакуна, и, взбодрив его ударом голых пяток, помчаться в ночь.

– Э-эх, – сказал Зейнал, рассматривая со мной загадочные дырочки в войлоке. – Вот были времена, а! Времена истинных мужчин. Смелых и решительных... Не то что сейчас... – Он попробовал развить свою мысль, но, не найдя нужных слов, махнул рукой.

А я вновь, в который раз, подумал: ну что мужского есть в нашем, например, шоферском деле? Шоферами могут быть и женщины. Вон в лесхозе девушка по имени Саяд ездила по тем же кручам, что и мы. И что же? Хуже ездила? Нет, я этого не сказал бы. Быть может, в моторе разбиралась не так, как мы? Тоже нет. Однажды я видел, как она помогла завести заглохшую машину Эльдара. Эльдар больше часа бился, а тут Саяд подъехала. Подняла капот, покопалась несколько минут. И на тебе – мотор завелся. Эльдар стоял рядом, хлопая глазами, и от растерянности, что девушка ему нос утерла, даже поблагодарить забыл. Да, было когда-то в шофере что-то от космонавта наших дней, было! Редкая профессия, кожаная куртка, защитные очки. Пробеги через пустыни. В газетах помещали фото отважных "мастеров баранки" – так, наверное, писали тогда газетчики? В те времена шоферская профессия была истинно мужской, А сейчас... Сейчас – нет, не то!

... Каждый день после работы вместе с Сарыкейнек, Сарваром, Зейналом, Эльдаром, еще двумя ребятами – каменщиком и плотником (время от времени еще кто-нибудь подключался, приходил на "подхват", как мы говорили) – в поте лица трудились над новым жилищем нашей Гюллюбеим-халы. Работа шла споро. Сознание того, что мы делаем доброе дело не по принуждению, а по доброй воле, как бы подхлестывало нас. В нашем народе, как и, насколько я знаю, у других народов тоже, испокон веков существуют традиции такой коллективной помощи. Сельчане всем миром строят кому-то дом – молодоженам или погорельцам, – косят сено для коровы многодетной солдатки, старой одинокой женщины. Так что наши нынешние социалистические субботники имеют, по существу, глубокие народные корни... Надо ли говорить, что руководителем и вдохновителем – хотя особо вдохновлять ребят и не нужно было! – в этих "субботниках" ребята считали меня. Они даже прозвали меня шутливо – "безбородый аксакал" и то и дело обращались ко мне: "О безбородый аксакал, как нам быть – песка не хватает!" Или: "Распорядись насчет досок, почтенный аксакал, досок нет!"

Как был разрушен домик Гюллюбеим, так же быстро он был и возведен заново. Светлый, красивый дом, крытый новенькой черепицей, – лучше прежнего. Старый щербатый камень с надписью старым азербайджанским алфавитом стал на то место, где и был прежде, – над дверью. И теперь – в окружении светлого свежеотесанного камня – даже смотрелся лучше. Как аксакал в кругу молодых домочадцев.

Два наших товарища-маляра хорошенько побелили стены и потолки. Дом постоял день-другой с распахнутыми окнами – чтобы побелка высохла. И вот уже мы торжественно вводим Гюллюбеим-халу – я держу ее за одну руку, Сарыкейнек за другую – в ее новый дом. Рядом с домом мы построили летнюю кухоньку и небольшой сарай – для живности, нехитрого крестьянского инвентаря. Без такого сарая на селе дом не дом.

Многое из этого инвентаря, всю кухонную посуду подарили соседи Гюллюбеим-хале. На новоселье. Ну а мы... Мы тоже преподнесли ей подарок тюлевые занавески. Словом, все закончилось лучшим образом. И даже районная газета сообщила о нашем поступке в корреспонденции под заголовком, длинноватым, но точным: "Добрая традиция уважения к старшим не отмирает!" А несколько дней спустя Сарыкейнек во время обеденного перерыва отозвала меня в сторонку и взволнованным шепотом сообщила: