Текст книги "Повесть о Сарыкейнек и Валехе"
Автор книги: Ильяс Эфендиев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
_ Красивое здание, – сказал я, выйдя из машины.
_ Тысяч на триста потянет. Самое малое.
– Триста тысяч? – переспросил я.
– Так говорят, – ответил Махмуд. – А вы думали, такое здание построить раз-два – и все? Э-э, нет. Тут поди достань камень, доски, шифер, то-се...
– Откуда же у директора совхоза такие деньги? Его месячный оклад небось рублей триста?!
– Откуда, спрашиваешь? – ухмыльнулся Махмуд. – Ты, я вижу, парень городской и мало смыслишь в таких делах. Так ведь он, – Махмуд поднял вверх указательный палец и произнес со значением, – директор. Ты понял? Через его руки проходят миллионы рублей. Вот, глядишь, и прилипнет какая бумажка! – И он весело рассмеялся, будто рассказал смешной анекдот.
Признаться, этот смех произвел на меня даже более гнетущее впечатление, чем хоромы Меджидова. Выходило, присваивать государственные деньги, строить для себя дом на триста тысяч – вещь вполне нормальная и естественная!
Было время полевых работ, и в поселке я никого не встретил, кроме стариков и детей.
Я спросил, как пройти к дому культуры. Меня проводили мальчишки... Дом был еще не готов.
.. .На следующий же день, сообщив о своих подозрениях в соответствующие органы и получив разрешение, я нагрянул в совхоз – на этот раз уже не тайно. И не один. Опечатал склады, всю бухгалтерскую документацию. К вечеру из Баку прибыла группа экономистов, специалистов по сельскому хозяйству. Пока шла ревизия, я разговаривал с местными жителями. Расспрашивал об оплате труда, условиях работы, об отношении к ним дирекции и лично Меджидова. Однако, как я и предвидел, особых откровений не услышал. Дух послушания, трусливой житейской осмотрительности царил в этих местах, и это было не меньшим, а, может, даже большим ущербом, который принес совхозу и его людям ловкач Меджидов, нежели материальные растраты. Однако смелые честные люди есть везде. Даже там, где, казалось, все отравлено мздоимством и подхалимством..,
– Уважаемый товарищ! Уж не хочешь ли ты поймать змею рукой Сеидахмеда? сказал мне один старый сельчанин. – Если так, пожалуйста, вот она, моя рука!.. А вообще-то ты государство, за тобой – сила! Вызови Меджидова и спроси сам, каким образом он заделался таким барином. Ведь лохмотьев его отца, лысого Вейсала, сам черт испугался бы. Чуть ли не с протянутой рукой ходил Вейсал по селу, постоянно жаловался на судьбу. Так что ж случилось? Откуда на Меджидова свалилось вдруг богатство? У нас, слава богу, Советская власть... – Старик помолчал и закончил с иронией: – Не знаю, братец, быть может, мы тут чего просмотрели, отстали от жизни. Может, вышел такой указ, чтобы в каждом селе завелось по одному такому беку, как этот сын лысого Вейсала?!
Другой, помоложе, поддержал старика:
– Мы не завистливы, пусть у Меджидова будет и дом, и машина. Но... Неужели один человек может заработать больше, чем все село вместе взятое?! Вот я, например, приношу домой сто пятьдесят рублей, да жена сто сорок. У нас единственная дочь – школьница. И то мы не сразу собрали на пианино! А у Меджидова денег куры не клюют!
Произведенная проверка показала вопиющую растрату. Речь шла о миллионах...
Я вызвал Меджидова и ознакомил его с результатами проверки.
– Если вы возражаете против чего-то, скажите, – предложил я ему. – Быть может, что-то, на ваш взгляд, неверно?
– Нет, все верно, – хладнокровно ответил тот, возвращая справку. И добавил: – Конечно, если бы я узнал заблаговременно о проверке, все это можно было бы в два счета исправить...
– Скрыть следы преступления, вы хотите сказать?
– А я не считаю это преступлением! Тут уж, признаться, я открыл рот от изумления. Видел наглецов, но такого...
– За пятнадцать лет, что я здесь проработал директором, я дал государству прибыль в тысячу раз больше, чем деньги, мне здесь... приписанные, – он кивнул на справку.
– Как вам не стыдно! – вышел я из себя. – Во-первых, деньги эти не приписаны. Вы их нагло присвоили. Во-вторых, прибыль, как вы изволили выразиться, государству дали не вы, а труженики совхоза. Те, кто работают на полях от зари до зари.
_ Не будь меня, каждый из них тянул бы в свою сторону. .. Растащили бы весь совхоз.
_ Вы и взяли себе "монополию"? Таскать одному?
_ Одному человеку не разграбить такой совхоз, – ухмыльнулся он.
– Проверка показала, что совхоз разграблен. Почти все показатели дутые. За счет приписок ходили в передовиках! ..
Он промолчал. Однако, судя по всему, разговор со мной, как и проверка, не очень напугали его. Наверняка он надеялся на поддержку могучих покровителей, видимо не раз уже выручавших его. Вывезут, дескать, и на этот раз...
– Очевидно, вас кто-то поддерживает... Но на этот раз вы просчитались. Ваши преступления настолько велики. ..
– Я преступлений не совершал, – повторил он, но по тому, как забегали его глазки, спрятанные за оплывшими веками, я почувствовал, что мои слова произвели должное впечатление.
Он был арестован.
В тот же день я вызвал на допрос и Мусу, того самого, что свидетельствовал на суде против Валеха. Первое, что меня поразило в нем, – лакейски согнутая спина. Причем не от старости и не от тяжелой крестьянской работы, нет. Муса угоднически согнулся, как только переступил порог кабинета. И как вошел, так сразу же впился в меня взглядом – вот, мол, я, делайте со мной что хотите, я человек послушный. Он не был стариком, этот Муса, но, когда он вошел, на меня так и дохнуло чем-то давно отжившим, затхлым. Я словно бы увидел перед собой крестьянина прошлого столетия, забитого, бесправного, темного. Правда, даже будучи темным и бесправным, азербайджанский крестьянин сохранял в себе чувство собственного достоинства. Сколько в минувшие времена скрывалось в лесах и горах гачагов, удальцов, вольнолюбивых смутьянов! И ведь почти все они были из крестьян!.. Человек, который предстал передо мной, воплощал в себе только негативную сторону старого крестьянина. Да ко всему был откровенный трус.
– Расскажи-ка, что там за история была у Валеха с сыном Меджидова?
Нижняя губа Мусы задрожала, и он ответил прерывающимся голосом:
– Уважаемый начальник, я сказал на суде..,
– На суде ты говорил неправду. Он уставился в пол.
– Чего ты боишься? Ведь Меджидов арестован. Он быстро глянул на меня и тут же изложил события точно так, как Валех.
– И тебе не стыдно было лгать на суде? – спросил я.
– Так ведь, уважаемый товарищ начальник... – Нижняя губа у Мусы опять запрыгала. – Ведь... Откуда нам было знать, что товарища Меджидова можно арестовать. Если б мы знали...
– Но ты же не занимаешь руководящей должности. Рабочий совхоза... Чего это ты так боишься этого Меджидова? Что он мог тебе сделать?
Муса быстро глянул на меня.
– Семья у меня, видите ли, товарищ начальник, большая. Восемь душ. А работников только я да старший сын... Два года назад сын окончил торговый техникум, работает в сельмаге. Вот я и подумал... Меджидову ничего не стоит устроить ревизию, оклеветать и посадить моего сына...
– Вот ты и решил оклеветать и посадить парня, который защитил тебя от побоев?! – не сумел я сдержать своего гнева. – Знай, из-за таких трусов, как ты, меджидовы и наглеют!
Валех
Сказать по правде, некоторое время по выходе из тюрьмы я не мог прийти в себя.
Долго ли будет делать все, что ему заблагорассудится, Меджидов-младший? На чем стоит удивительная власть Меджидова-старшего? Почему все знают, что он представляет из себя, и молчат?
Эти вопросы не выходили у меня из головы. Везде и всюду они преследовали меня, мучили... Иной раз находила на меня полная безысходность, и мне начинало казаться, что Меджидов с его самоуверенной масленой улыбкой – злой колдун и все вертится вокруг него, в полном согласии с его волей. И когда Мурадзаде вызвал меня к себе и стал задавать вопросы, я отвечал вяло и безучастно, не веря, что из этого допроса, как и из заявления ребят со стройки, что-нибудь выйдет путное. И даже когда Мурадзаде отпустил меня на поруки, честно признаться, я не очень радовался этому. Все равно, думал я, возвращаться в тюрьму. А вкусив волю, побыв с Сарыкейнек, ой как трудно будет снова расставаться, привыкать заново к тюремному распорядку... Никогда раньше не впадал я в такой пессимизм, мир не представал предо мной в таких черных красках. Мне казалось, что за те несколько месяцев, что я провел за решеткой, я постарел лет на десять. И моя любовь к Сарыкейнек тоже постарела, потускнела. Так мне казалось. Только ли мне? Вчера вечером, когда после работы мы сидели на берегу речки, Сарыкейнек взяла меня за руку и сама завела разговор на эту тему.
– Валех, я что-то хочу спросить, – сказала она. – Только дай слово, что ты не станешь сердиться...
– Не стану. Говори.
– Мне кажется, ты охладел ко мне.
При этих ее словах я почувствовал, как краснею,– благо начинало темнеть, и Сарыкейнек не видела этого. А вместе с тем с меня спало какое-то угрюмое сонное оцепенение. Я как-то вдруг увидел речку, потемневший в наступающих сумерках лес. Почувствовал запах влажной земли. Ощутил частое взволнованное дыхание Сарыкейнек – я положил голову на ее колени, и она, склонившись надо мной, гладила мои немножко отросшие волосы. ..
– Да ты что, с ума сошла, что ли?! – Я выпрямился и крепко обнял ее, прижал к груди. Я чувствовал, как она вздрагивает всем телом. Плачет...
– Если когда-нибудь я узнаю, что ты меня разлюбил, – всхлипывая, прошептала она, – я и дня не проживу.
– Глупенькая, откуда тебе такое пришло в голову, – успокаивал я ее, а у самого кровь так и била в висках. Мне было стыдно.
– Не знаю... Последнее время ты не такой, как прежде.
– Это после тюрьмы. Пройдет.,. Все наладится. Все будет хорошо...
После этого разговора у реки я почувствовал, что и вправду немного отошел, на сердце полегчало. Но окончательно пришел в себя, когда услышал, что Меджидова арестовали. Отстранили от должности и того милицейского работника, который взял меня под стражу, приятеля Ровшана. А мое "дело" было прекращено, меня полностью оправдали... Вот тогда-то я почувствовал себя прежним Валехом. Веселым, жизнерадостным, удалым парнем.
Жизнь входила в свою колею. Мы, как и прежде, ездили на каменный карьер, возили песок, цемент. Опять Сарыкейнек, глядя с высоты своего крана, ждала моего возвращения из рейса и каждый раз нервничала, когда мы брали последний поворот. А я, видя впереди ее красную косынку, нажимал на газ и летел навстречу ей со скоростью ветра...
Поселок разрастался. Мы закончили клуб, и теперь кино не крутили в комнате заводоуправления. И дом, очередной жилой дом, где мы должны были получить квартиру, был почти готов. Джамал-муаллим, увидя как-то нас с Сарыкейнек, подошел и сказал:
– Вы уже выбрали себе квартиру? Нет? Напрасно. На любом этаже, на любой стороне...
– Когда мы заранее выбираем, нам не везет, – отшутилась Сарыкейнек.
Разговора о квартире у нас почему-то давно не возникало. Мы не говорили об этом, как прежде. Я избавился от мрачных мыслей. Зато Сарыкейнек стала не в меру нервной.
– Что так поздно? Не произошло ли чего? – бежала она мне навстречу каждый раз, когда мы возвращались позже, чем обычно.
Однажды, когда мы ездили за песком, машина Эльдара испортилась – мотор заглох прямо посреди реки. Пришлось ее вытаскивать на буксире. Колеса глубоко завязли в тине, трос срывался. В поселок мы вернулись затемно. И первая, кого мы встретили, была Сарыкейнек. Остановив машину, я в тревоге спросил:
– Что случилось?
А она молчала. Язык не слушался ее. Посадил я ее в кабину. Мы поехали. А она прижалась ко мне, вся дрожит:
– Это я у тебя должна спросить: что случилось?
– У Эльдара машина испортилась.
– А-а-а, – протянула она и улыбнулась так радостно, будто я сообщил ей нечто очень приятное. А потом провела рукой по моей шее и призналась: Знаешь, я тут чуть с ума не сошла.
– Отчего?
– Решила, что ты опять полез в драку и... – Она не договорила.
– Разве я драчун?
– Не драчун, но... Драка сама тебя находит. На следующий день, когда мы вышли погулять, она призналась:
– Знаешь, Валех-джан, раньше, даже если бы мне сказали, что мы еще десять лет не поженимся, я бы не переживала. Но теперь, когда мы вместе и нам вроде ничто не грозит – тьфу-тьфу, не сглазить! – я постоянно чего-то боюсь.
– Чего же?
Она помолчала, глядя на подернутые вечерней дымкой горы.
– Не знаю. Просто мне кажется, что мы никогда не сыграем свадьбу.
– Но отчего же? Она пожала плечами:
– Ты только не смейся надо мной, пожалуйста, но... Мне кажется, какая-то злая сила не желает нашего счастья. Мешает нам.
– Да брось ты все это, глупенькая! – рассмеялся я. – Ни одна сила на свете не разлучит нас больше! – С этими словами я схватил ее на руки, поднял, как это делал прежде, и помчал вниз, к реке. Обычно она хохотала при этом, шутливо отбивалась. Но на этот раз, когда я поставил ее на ноги, она была все так же серьезна. И почему-то отводила от меня глаза.
– Что с тобой? – озабоченно спросил я. – У тебя что-то болит?
– Нет, – ответила она и закрыла глаза. Потом, помедлив, сказала шепотом: В такие минуты, когда мне плохо, я боюсь на. тебя смотреть.
– Почему?
– Мне кажется, я могу тебя сглазить.
– Сглазить? – переспросил я, изумленный. Она кивнула головой.
– Ах, у тебя дурной глаз! Вот мы тебя и разоблачили, – с хохотом вскричал я и стал целовать ее. Губы, волосы, закрытые глаза... Губы у нее были холодны как лед, тело расслаблено. А мне хотелось как-то выявить, излить свою радость. От полноты жизни. От ощущения того, как прекрасен мир вокруг нас. В этом мире есть все, в том числе самое прекрасное на свете существо, которое я должен, обязан защитить... Мне было до боли в сердце приятна, сладостно приятна эта моя обязанность мужчины. Сильного существа. Взяв ее за руку, я запел:
Я – ашуг, попал в беду,
Я задаром пропаду.
По косе, как по канату,
Я над пропастью пройду.
Глава седьмая ВСЕ ХОРОШО, ЧТО ХОРОШО КОНЧАЕТСЯ
–. .Мы возвращались, оставив Джамал-муаллима в аэропорту. Его срочно вызвали в Баку. Он попросил, чтобы его отвез я на его "Волге", которую обычно он водит сам. Сарыкейнек увязалась с нами: в маленьком магазинчике аэропорта случались хорошие вещи, и ей захотелось вдруг сделать какую-нибудь покупку.
В магазинчике и вправду было что приобрести. Сарыкейнек купила себе модную сумочку, кожаный широкий пояс – как она сказала, именно такие сейчас носят. Купила духи, мыло. Потом мы зашли в кафе, пообедали. Я хотел было выпить бутылку пива, но Сарыкейнек не позволила: "Ты за рулем..." Словом, закончив все дела, в прекрасном настроении мы возвращались в поселок.
Дорога из аэропорта была пустынной. В вечерних сумерках перед нами простирались молчаливые поля и охваченные тишиной бесконечные холмы. Сквозь белые облака нет-нет да поблескивало золотом заходящее солнце. Все вокруг было объято миром и покоем, казалось нам близким, родным.
– Интересно, кто жил в этих местах тысячу лет назад? – сказала Сарыкейнек. – Эти холмы хранят память далекого прошлого...
– Вот как! – удивился я. – Мы, оказывается, об одном и том же думаем.
Сарыкейнек, улыбнувшись, прижалась ко мне.
В этот момент мы увидели человека с поднятой рукой. Я остановил машину.
– Товарищу плохо, – человек показал на парня, сидевшего на чемодане. Понимаешь, мы из аэропорта идем пешком, машины не нашли, думали, на дороге встретим. А машины нет. А тут товарищу плохо стало, живот схватило. Не может идти. До первой деревушки подбрось. Мы заплатим.,,
Тут сидевший на чемодане схватился за живот и глухо простонал.
– Денег не надо, – сказал я. – Садитесь.
Оба парня быстро сели. Причем тот, что сидел на чемодане, больной, как мне показалось, поднялся без особого труда.
Я тронул машину. При этом я глянул на Сарыкейнек и удивился выражению ее лица. Она была явно встревожена. Я увеличил скорость.
Первый парень, тот, что остановил нас, спросил:
– Вы сами откуда? Я ответил.
– А в аэропорт зачем ездили?
– Начальника стройки отвез.
– А-а... Помолчали.
– А мы на свадьбу ездили в Баку, – снова заговорил парень, поддерживая разговор. – Кажется, товарищ объелся бозбашем...
Я промолчал. Молчал и больной, только тихо стонал. Через некоторое время, когда мы доехали до проселка, ведущего в сторону темнеющего вдали леса, парень холодно приказал:
– Сворачивай в лес!
– Зачем? – удивился я.
И тут я сквозь рубашку почувствовал прикосновение к спине холодного острого металла. Я обернулся и увидел, что парень, только что стонавший от боли, приставил к моей спине нож.
– Что вы делаете? – закричала Сарыкейнек.
– В лес! – коротко приказал первый парень.
– Но вы же нечестно поступаете! Мы отнеслись к вам по-человечески. А вы!.. – продолжала Сарыкейнек дрожащим, прерывающимся голосом.
– Спокойно, – сказал я ей. И, повернувшись к парням, добавил: – В лес так в лес. Если вам туда нужно, отвезу туда... Только нож-то зачем?
Я свернул на проселок.
– Убери нож, говорю. Он мне мешает вести машину.
– Ладно, убери нож, – приказал первый парень Дружку.
В лесу стало, еще темнее. Дорога, смутно сереющая в сумерках, петляла среди деревьев. Поэтому я ехал очень медленно, то и дело высовывая голову через спущенное стекло кабины, чтобы лучше разглядеть, что впереди. Выглянув в очередной раз, я незаметно – благо, было темно – сунул руку в карман дверцы, извлек гаечный ключ и спрятал в рукаве рубашки. "Только бы дали выйти из машины!" – стучало в голове.
Внезапно острый конец ножа снова уперся мне в спину. И я услышал то, что так хотел услышать:
– Останови машину... Выходите оба!
– Почему это мы должны выйти, а не вы?! – воскликнула Сарыкейнек.
Я наклонился, открыл дверцу с ее стороны и сказал как можно более смиренным голосом:
– Люди говорят – выходи, значит, надо выходить!
Я подождал, пока она выйдет. Затем выскочил в свою дверь. Вышли и они. Парень с ножом, не медля ни секунды, бросился на меня, но я, подставив левую руку под нож, правой ударил его гаечным ключом. Парень рухнул как подкошенный.
И тут я услышал отчаянный крик Сарыкейнек:
– Валех!
Я рывком повернулся на этот крик, и вовремя – второй парень занес надо мной руку с финкой, но на нем повисла Сарыкейнек. Отбросив гаечный ключ, я схватил руку парня и вывернул ее. Парень, вскрикнув, выронил нож и рухнул на колени.
– Валех, ты ранен! – закричала Сарыкейнек. Но я, не обращая внимания на кровь, которая залила мне руку, навалился на парня и приказал Сарыкейнекз
– Сними с меня пояс. Быстро!
Но Сарыкейнек – умница, сообразила! – не стала возиться с моим поясом, она юркнула в машину, схватила сверток со сделанными в аэропорту покупками и протянула мне свой новенький пояс. Парень дернулся, пробуя вырваться, но я с помощью Сарыкейнек в мгновение ока завел ему руки за спину и скрутил так, что тот взвыл от боли.
Нагнувшись, я поднял нож, дал его Сарыкейнек и сказал:
– Стой рядом.
Но Сарыкейнек снова закричала:
– Ты ранен, Валех! У тебя кровь!
– Ничего, секунду...
Пока не время было заниматься своей раной. Я чувствовал– рука действует. Наклонившись, осмотрел свалившегося парня, Он дышал. Я перевернул его лицом вниз, разорвал на нем рубашку и крепко-накрепко связал и его. Открыв заднюю дверцу, поднял его и впихнул внутрь машины. Потом окликнул другого, которого с ножом в руке караулила Сарыкейнек.
– Эй, и ты влезай!
– Могу я сказать слово?
– Что такое?
– Если тот, что в машине, еще жив, давай прикончим его, бросим в лесу. В чемодане тридцать тысяч. Половина моя, половина твоя. Если ты сдашь их государству, что за корысть? По рукам?
– Лезь в машину, мерзавец, кому сказано! – прикрикнул я на него, и он покорно полез на заднее сиденье.
Для большей верности – точнее, для успокоения Сарыкейнек– я снял с себя пояс и связал бандитов спина к спине.
Теперь можно было заняться и собственной раной.
– Принеси фонарь, – сказал я Сарыкейнек. Она посветила.
– Видишь, ничего страшного, – успокоил я ее, хотя руку невыносимо жгло, будто я держал ее под огнем. – Кость не тронута.
Смочив носовой платок купленными в аэропорту духами– ох как неожиданно пригодились нам сделанные в аэропорту покупки! – Сарыкейнек приложила его к ране и изо всех сил перетянула руку своей косынкой. Кровь перестала течь.
Я посветил фонариком, нашел в траве второй нож. Потом достал сигарету и с наслаждением затянулся.
Когда мы сели в машину, я дал оба ножа Сарыкейнек и сказал как можно громче:
– Ни секунды не выпускай этих негодяев из поля зрения. Который из них шевельнется, воткни нож в живот!
Той же дорогой, но теперь в полной темноте, при свете фар, я вывел машину на шоссе. Когда под колесами зашелестел асфальт, я нажал на газ так, что стрелка спидометра пересекла отметку "100" и машина птицей понеслась вперед.
Мурадзаде
Сразу же как прокурор района позвонил мне и рассказал, что восемнадцатилетний парень-шофер с помощью невесты задержал и сдал в милицию двух рецидивистов, на которых несколько лет как объявлен всесоюзный розыск, и что парня зовут Валех Эйваз оглы, я, несмотря на срочные дела, выехал в район. Не потому, что задержанные представляли для меня какой-то особенный интерес, хотя они и были опасными преступниками. Мне захотелось повидать Валеха, поговорить с ним.
Мы встретились с ним в кабинете районного прокурора.
– Мало радости, наверное, вам прийти вновь в это здание? – улыбнулся я Валеху, встретив его на пороге кабинета. – Как-никак...
Он понял, что я имел в виду.
– Кто старое помянет, тому глаз вон, так говорят в народе. Все, что произошло тогда, я вычеркнул из своей памяти. Точно так же в наших краях позабыли и о Меджидове, его тучной жене и нахальном сынке. Будто и не было таких людей на земле.,.
Да, я не ошибся в нем. Это был человек не только глубоко порядочный, но и сильный духом.
– Значит, так. Раненого бандита вернули к жизни. В чемодане и вправду оказалось тридцать тысяч восемьсот девяносто рублей. Бандиты бежали из места заключения два года назад, за это время успели совершить не одно преступление...
Вот так обстоятельно, доверительно, словно бы Валех работал вместе с нами в органах, я проинформировал его о деле, которое удалось раскрыть благодаря ему. А закончив, спросил в шутку:
– Почему такого рода происшествия случаются именно с вами?
Валех пожал плечами:
– Не знаю, Сарыкейнек говорит: драка сама ищет меня. Наверное, в этом что-то есть.
Мы рассмеялись.
В этой шутке на самом деле есть доля правды. Валех из тех людей, которые как будто специально рождены для схваток со всем дурным. С чуткой, ранимой душой и вместе с тем сильной волей. Такие люди встречаются в жизни не так уж часто. И они могут принести огромную пользу обществу, если найдут себе должное применение. Или – и такое может случиться – могут кончить жизнь неудачниками. Да-да. Тот, кто замечает все, кто не умеет молчать и постоянно пезет на рожон, тот рано или поздно может свернуть себе шею. Если, разумеется, действует сам по себе, Один. Один в поле не воин. На схватку совсем дурным, что есть в жизни, ни у кого не хватит собственных сил!
– Если ты ночью опять встретишь на дороге незнакомых людей, остановишь ли машину? – спросил я, незаметно для себя переходя с ним на "ты".
– А как же! – не раздумывая ответил он. – Волков бояться – в лес не ходить... Ведь необязательно это должны быть бандиты. Может, на самом деле кому-то плохо, кто-то нуждается в срочной помощи!.. Я не понял вашего вопроса, товарищ Мурадзаде. Неужели вы думаете, что эти два бандита запугали меня на всю жизнь?!
Он не понял шутки. Или, точнее, не принял ее.
Дела звали меня обратно. Машина уже стояла у подъезда. Пора было ехать. Но мне не хотелось прощаться с этим парнем, у которого, несмотря на его молодость, были уже свои твердые принципы, вполне сложившийся настоящий мужской характер. Интересно, как он мыслит свою дальнейшую судьбу? У меня не было предубеждения против скромных трудовых профессий, но мне казалось, что быть шофером – не его призвание.
– В институт не собираетесь поступать? – спросил я. Он пожал плечами.
– Из вас, мне кажется, вышел бы неплохой оперативный работник, – пояснил я свою мысль. – Вам бы на юрфак попробовать поступить. Мы бы дали вам отличную характеристику... Подумайте. Если надумаете, звоните.
Сарыкейнек недоумевает
Розовая пелена доверчивой юности упала с моих глаз после того, как нам встретились Меджидов, Ровшан, Муса, этот противный, как лягушка, Юсифов. И вот теперь эти двое! Те, кого мы взяли в машину из добрых побуждений и которые хотели убить нас... Они показались мне пострашнее лютого зверя. Схватка с ними в лесу перенесла нас в какой-то иной, первобытный мир. И когда Валех схватился с ними, свалил ударом одного из бандитов, я очнулась от минутного оцепенения и зубами, ногтями, звериной хваткой вцепилась в другого. Я позабыла про все на свете, в том числе и про то, что я девушка. Во мне проснулся дремучий инстинкт самосохранения. Или нет! Сказать точнее, я думала не о себе, о Валехе,,, Это он, с его мужской решительностью и смелостью, с его силой, придал мне силу львицы. "Мы должны во что бы то ни стало одолеть этих негодяев. Должны одолеть! Одолеть!"– стучало у меня в голове. И мы их одолели. Он – мой жених расправился с обоими. И даже если б их было не двое – больше, я уверена, уложил бы всех.., Ни за что он не позволил бы, чтобы кто-то из них коснулся меня пальцем... Мой защитник! Герой! Теперь о нем всюду говорят. На следующий день все газеты напечатали сообщение под заголовками: "Мужественный поступок", "Схватка в лесу", "Отважный шофер горного рудника". ..
Но Валех будто и не слышит всех этих похвал. Второй день ходит, погрузившись в какие-то свои мысли,
Что с тобой, Валех, милый?! Что заботит тебя?!
Валех
И сам не знаю, что меня так гнетет последние дни..,
– Все думаю, что бы с тобой сталось, если бы эти негодяи убили меня, говорю я Сарыкейнек на ее вопрошающие взгляды, которые она то и дело бросает в мою сторону.
Сарыкейнек молчит, улыбается.
– Что это ты? Такому парню, как ты, больше подошел бы пистолет на боку...
– Увы, у меня на роду написано быть шофером.
– А разве шофером быть плохо? Разве ты не возмущаешься сам, когда кто-то в этом сомневается?
– Так-то оно так. Но ты же сама только что сказала, что мне бы больше подошел пистолет...
– Это я просто так. Можно подумать, у тебя чего-то недостает по сравнению с теми, кто носит пистолет.
– Конечно, недостает.
– Чего же?
– Пистолета.
Мы рассмеялись.
Такой разговор возникал у нас не раз. Похоже, мы оба думали об одном и том же. Дело вовсе не в том, что профессия шофера мне вдруг разонравилась, нет. Просто события последнего времени открыли мне глаза на многое такое, чего я раньше не знал, о чем только догадывался. Заставили иначе оценить собственные возможности. То же самое, видно, происходило и в сердце Сарыкейнек, Видно, и ее посещали мысли о нашем будущем – в несколько ином виде, чем это представлялось ей раньше... Я стал плохо спать, что со мной случалось очень редко, даже в тюрьме. Часами лежал в темноте с открытыми глазами. Размышлял о том о сем. Перебирал в памяти события минувших лет. Их, увы, было совсем немного. В свои восемнадцать лет ничего, достойного человека, мужчины, я не совершил. Если не считать случая в лесу. Но ведь то случай. Его могло и не быть... Конечно, я мог себя успокаивать тем, что восемнадцать лет – это не много, что все еще впереди. Но стоило ли обманывать себя? В восемнадцать лет Александр Македонский уже командовал воинами. Шах Исмаил именовался полководцем. А юный Наполеон в сражении у Аркюля, высоко подняв знамя, под ливнем пуль перешел мост и увлек за собой всю армию...
Не думайте, что я возгордился от похвал и высоко задрал нос после того, как одолел двух паршивых бандитов. К своим ребятам – шоферской братии – я относился по-прежнему, как к самым близким людям, с которыми можно было поделиться всем, что у тебя на душе. Посоветоваться, поспорить. Пошутить. Подурачиться... Но после всего того, что я увидел за последнее время, во мне заметно поубавился юношески беспечный ("щенячий", как выразился однажды Сарвар) оптимизм; я понял: жизнь состоит не только из разноцветных праздничных красок. В жизни не так уж мало, увы, людей непорядочных, жестоких, злых. Есть откровенные негодяи, хищники. Сознание того, что эти последние безнаказанно где-то ходят по земле, в то время как я вожу на своей машине песок из карьера, не давало мне покоя ни днем, ни ночью...
Все чаще я вспоминал о предложении товарища Мурадзаде. А что, если и вправду, думал я, бросить все и поехать в город, попробовать поступить на юрфак. Может, поступлю? Но я гнал прочь эти мысли. А как Сарыкейнек? Как свадьба? Квартира, которую мы должны были получить – на этот раз точно! через месяц-другой?
^В это время приехал корреспондент одной центральной газеты, долго расспрашивал меня про мою жизнь. И больше всего выпытывал, как я представляю себе свое будущее, не собираюсь ли пойти в милицейскую школу, а если собираюсь, то когда? Я ответил, что о милицейской школе я как-то не думал, а вот о юридическом факультете подумываю иной раз. И как знать, может быть, решусь!., Вскоре очерк обо мне вышел в газете. Очерк большой, с фотографией. Журналист привел и мои слова – правда, несколько изменил их. Вышло так, что я не подумываю поступать в вуз, а давно решил это сделать, причем решил твердо! Все меня поздравляли с очерком, радовались за меня. Сарыкейнек– больше всех! А мне стыдно было смотреть ей в глаза. Вышло, я собираюсь поступать в институт, а ей – ни слова.
На следующий день очерк перепечатали в республиканской газете "Коммунист", и в том же номере на последней странице было помещено объявление о приеме в высшие учебные заведения. Я скользил взглядом по специальностям, не задерживаясь ни на одной... Физико-математический? Математика – это для Сарыкейнек, в нашем классе она знала этот предмет лучше всех... Филологический факультет? Копаться в языковых и литературных тонкостях, штудировать современные романы, сухие и толстые, как кирпич, – нет, слуга покорный! Исторический? Читать о великих походах прошлого, о знаменитых полководцах я любил, но чтобы пересказывать все это школьникам, копаться в пыльных архивах, – нет, и это занятие не по мне. Химия? Со школы ее не могу терпеть. Между прочим, Сарыкейнек тоже. Юридический факультет? Вот это да! Это то, что мне нужно!.. Я снова вспомнил предложение, сделанное Мурадзаде, и мне вдруг захотелось немедленно, сегодня же, сейчас позвонить ему. Сказать, что я решил поступать... В конце концов, отчего не воспользоваться своим конституционным правом? Государство предоставило нам такую возможность!.. Чего раздумывать?.. Правда, в отличие от некоторых молодых людей, которые еще со школьной скамьи рвутся в вуз, любой вуз, я до сих пор не думал об учебе. Жизнь у нас с Сарыкейнек сложилась так, что никто не нянчился с нами. Нам всего надо было добиваться самим, своими силами. И прежде всего – получить профессию, чтобы прокормить себя. Встать на ноги... Что ж, профессия у меня уже есть. Я могу учиться и работать. Пусть вместе со мной учится и Сарыкейнек...
